Текст книги "Приключения Натаниэля Старбака"
Автор книги: Бернард Корнуэлл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 45 (всего у книги 106 страниц)
Он пытался сосчитать пушки, но наступили сумерки, и ему не удалось их четко разглядеть, чтобы сделать хотя бы приблизительный подсчет. Рядами стояли двенадцатифунтовые пушки Наполеона, орудия Паррота с затворами в форме луковицы, и несколько акров занимали трехдюймовки с тонкими стволами.
У некоторых орудий дула потемнели, напоминая о том, что мятежники сражались в быстрой и кровавой заградительной схватке у Уильямсберга в надежде замедлить продвижение федеральных сил. Артиллеристы группами собирались возле полевых костров посреди парка орудий, и запах поджариваемого мяса заставил трех всадников пришпорить лошадей, поспешив к уюту близкого города.
В окнах зажглись первые лампы, когда они рысью въехали в Уильямсберг с разбросанными по нему прекрасными старинными зданиями колледжа. Они подъехали к колледжу по улице с крытыми черепицей домами.
Некоторые из домов выглядели опрятными и нетронутыми, а другие, видимо, оставленные владельцами, были разграблены северянами. Оборванные занавески висели на разбитых окнах, дворы были усеяны осколками фарфора. В одном из дворов в грязи валялась кукла, распоротый матрас свисал с расколотой вишни.
Один дом был выжжен дотла, от него остались лишь две обожженные и потемневшие кирпичные трубы и покореженные, наполовину расплавленные каркасы кроватей. Во всех домах разместились военные.
Колледж Вильгельма и Марии пострадал столь же сильно, как и сам город. Лейтенанты привязали лошадей к коновязи на главном дворе и отправились в корпус Рена на поиски штаба Секретной службы.
Часовой у ворот колледжа заверил их, что бюро находится здесь, но только не был уверен, где именно, и трое мужчин блуждали по освещенным лампами коридорам, заваленными порванными книгами и клочками бумаги.
В глазах Старбака всё это было похоже на нашествие варваров, явившихся с намерением уничтожить знания. Все полки были опустошенны, книги свалены в кучу, сожжены в камине или просто отброшены в сторону.
Картины были разрезаны, старинные документы вытащили из сундуков и пустили на растопку. В одной из комнат резные панели были содраны с оштукатуренных стен и расщеплены на огромное количество лучин, от которых теперь остался только пепел в большом камине. В коридорах воняло мочой.
Грубая карикатура на Джефферсона Дэвиса с рогами дьявола и раздвоенным хвостом была нарисована известью на стене аудитории. Комнаты с высокими потолками занимали солдаты. Один из них обнаружил в шкафах профессорские мантии, и теперь разгуливал по коридорам, облаченный в темный шелк.
– Ищете штаб? – капитан ньюйоркцев, выдыхая запах виски, указал им на темневшие неподалеку в сумраке ночи здания. – Дома преподавателей, – он икнул и ухмыльнулся, когда из комнаты за его спиной раздался женский смех. Над входом кто-то мелом нацарапал: «Зал соитий».
– Мы захватили колледжский запас алкоголя и соединяемся с освобожденными кухонными девками, – объявил капитан. – Присоединяйтесь к нам.
Сержант ньюйоркцев предложил сопроводить Старбака к дому, где, по его мнению, находился штаб Секретной службы, тогда как нью-хэмпширские лейтенанты, выполнив свое задание, присоединились к празднованию ньюйоркцев. Сержант рассердился.
– У них нет ни малейшего чувства долга, – отозвался он о своих офицерах. – Мы в праведном походе, а не на пьянке! Они всего лишь служанки на кухне, едва вышли из детского возраста! Что о нас подумают эти невинные негритянки? Что мы ничем не лучше южан?
Но Старбак не мог посочувствовать несчастью сержанта. Он был слишком захвачен действующими на нервы мрачными опасениями, следуя по покрытой лужами дороге к ряду прекрасных освещенных фонарями домов. Лишь несколько мгновений отделяли его от встречи с братом и выяснения, был ли в действительности его бывший друг предателем. Старбаку также предстояло вести плутовскую игру, и он не был уверен, что сможет ее продолжать. Может, увидев лицо Джеймса, он лишится своей решимости?
Может, весь этот обман и есть путь Господень к возврату на праведный путь? У него засосало под ложечкой и сердце громко забилось в груди, его еще болевший от пыток Гиллеспи живот свело. Всего превыше: верен будь себе[51]51
Уильям Шекспир, «Гамлет», акт 1, сцена 3. (Пер. Б.Пастернака).
[Закрыть], подумал он, но это лишь поднимало вопрос Пилата[52]52
Пилат сказал Ему: что есть истина? И, сказав это, опять вышел к Иудеям и сказал им: я никакой вины не нахожу в Нем. (Евангелие от Иоанна, 18:38).
[Закрыть]. Что есть истина? Неужели Господь требует от него предать Юг?
Еще немного, и он бы повернулся и сбежал от этой дилеммы, но сержант указал ему на дом, ярко освещенный свечами и охраняемый двумя сжавшимися от ветра у стены из красного кирпича часовыми в синих мундирах.
– Вот этот дом, – сказал сержант и окликнул часовых. – У него есть там дело.
На двери мелом было начертано: «Майор Е.Дж. Аллен и штаб. ВХОД ВОСПРЕЩЕН».
Старбак почти ждал, что часовые преградят ему вход, но вместо этого они без лишних вопросов впустили его в приемную, увешанную гравюрами с видами европейских соборов.
Вешалка из из оленьих рогов была завалена синими шинелями и перевязями для сабель. Мужские голоса и звуки стучащих по фарфору столовых приборов исходили из находившейся слева от Старбака комнаты.
– Кто здесь? – прокричал голос из столовой.
– Я ищу… – начал было Старбак, но его голос слегка дрогнул, и ему пришлось повторить снова. – Я ищу майора Старбака, – крикнул он.
– А кто вы такой, черт подери? – в раскрытой двери появился низкий бородатый мужчина с резким голосом. Вокруг его шеи была повязана салфетка, а в правой руке он держал насаженный на вилку кусок цыпленка. Он окинул презрительным взглядом потрепанный мундир Старбака. – Вы что, жалкий мятежник? А? Так и есть, да?
Пришел выклянчить приличный ужин, так ведь, когда ваше жалкое восстание провалилось? Ну? Не молчите же, идиот.
– Я брат майора Старбака, – процедил Старбак, – и у меня к нему письмо из Ричмонда.
Задира несколько мгновений молча его рассматривал.
– Разрази меня Господь, – наконец удивлено выругался он. – Вы его брат из Ричмонда?
– Да.
– Тогда прошу, входите! – он ткнул куском цыпленка. – Входите!
Старбак вошел в комнату, где около дюжины мужчин сидели вокруг прекрасно сервированного стола. На его отполированной поверхности горели свечи в трех канделябрах, на множестве тарелок лежал свежий хлеб, зелень, жареное мясо, а красное вино и массивная серебряная посуда искрились в пламени свечей.
Старбак, хотя и был голоден, ничего этого не замечал, он видел лишь сидевшего у дальнего края стола бородатого мужчину, который начал подниматься, но теперь, казалось, неподвижно замер, наполовину привстав. Он смотрел на Старбака, не веря собственным глазам.
– Джимми! – окликнул его человек, задиравший Старбака в приемной.
– Он назвался твоим братом.
– Нат, – проговорил слабым голосом Джеймс, всё еще скорчившись в кресле, наполовину привстав.
– Джеймс, – Старбак внезапно почувствовал прилив любви к своему брату.
– О, хвала Господу, – сказал Джеймс и упал назад в кресло, словно не мог перенести этого мгновения.
– О, хвала Господу, – повторил он, коснувшись салфеткой закрытых глаз, словно вознося благодарность за возвращение брата. Другие мужчины за столом безмолвно глядели на Старбака.
– Я привез тебе послание, – прервал Старбак тихую молитву брата.
– От…? – произнес Джеймс полным надежды тоном, почти добавив имя, но вспомнив про свое обещание держать личность Адама в секрете. Он придержал вопрос и даже приложил палец к губам, словно предупреждая брата не произносить этого имени вслух. И тогда Старбак всё понял.
Это предостерегающее движение брата выдало, что тот, без сомнения, знает личность шпиона, и это могло означать лишь одно: предателем был Адам.
Им мог оказаться только Адам, хотя эта неизбежность не мешала Старбаку надеяться и уповать на то, что шпионом может оказаться абсолютно неизвестный ему человек.
Он почувствовал неожиданную и безмерную печаль и отчаяние, потому что теперь ему придется свыкнуться с этой новой уверенностью. Джеймс по-прежнему ожидал от него ответа, и Старбак кивнул.
– Да, – выдавил он, – от него.
– Спасибо тебе, Господи, и за это, – сказал Джеймс. – Я боялся, что его могут схватить.
– Джимми опять начал молиться, – весело прервал беседу братьев бородатый коротышка, – так что вам лучше присесть и съесть чего-нибудь, мистер Старбак. Вы выглядите так, будто умираете с голоду. Письмо при вас?
– Это мистер Пинкертон, – представил коротышку Джеймс. – Глава Секретной службы.
– И для меня честь познакомиться с вами, – добавил Пинкертон, протянув руку. Старбак пожал ее и передал Пинкертону промасленный пакет.
– Полагаю, вы ждали этого, сэр, – сказал он. Пинкертон развернул листы и вгляделся в тщательно измененный почерк. – Это то, что надо, Джимми! От твоего друга!
Он не подвел нас! Я знал, что не подведет! – он притопывал ногой по ковру от радости. – Присаживайтесь, мистер Старбак! Садитесь. Угощайтесь!
– Приготовьте для него комнату! Рядом с вашим братом, да?
Джеймс встал, когда Старбак подошел к нему. Нат был так рад снова повидаться с Джеймсом, что на мгновение испытал желание обнять брата, но в его семье было не принято публично выражать чувства, и потому браться просто пожали друг другу руки.
– Садись, – сказал Джеймс.
– Лейтенант Бентли, не затруднит ли вас передать мне цыпленка? Спасибо. И немного хлебного соуса. Ты всегда любил хлебный соус, Нат. Сладкого картофеля? Садись же, садись. Лимонада?
– Вина, если можно, – ответил Старбак.
Джеймс выглядел потрясенным.
– Ты употребляешь крепкие напитки? – но не осмелившись испортить это мгновение ханжеским неодобрением, он улыбнулся. – В таком случае, вина, конечно же. Уверен, твоему желудку оно пойдет на пользу, и почему бы и нет? Садись, Нат, садись!
Старбак наконец уселся и был засыпан кучей вопросов. Похоже, все присутствующие за столом знали, кто он, и все видели статьи в ричмондских газетах, объявивших о его освобождении.
Эти газеты проделали путь до Уильямсберга намного быстрее Старбака, который заверил коллег своего брата, что это заключение было ошибкой.
– Тебя обвинили во взяточничестве? – Джеймс высмеял это предположение.
– Какая нелепица!
– Сфабрикованные обвинения, – ответил Старбак с ртом, набитым курицей с хлебным соусом, – и всего лишь предлог задержать меня, пока они пытались добиться признания в шпионаже.
Кто-то плеснул ему вина и хотел узнать детальные подробности бегства из Ричмонда, и Старбак рассказал, как отправился на север, к Меканиксвилю, а потом свернул на запад, к веренице мелких дорог, проходивших севернее Чикахомини.
Он рассказывал так, словно проделал весь путь в одиночку, хотя на самом деле никогда бы не добрался до рядов северян без проводника Ги Белля, который безопасно провел его по безлюдным обходным дорогам и пустынным лесам.
Он вышли ночью, сначала к Меканиксвилю, затем на ферму к западу от Колд-Харбора, и в последнюю ночь прошли через заставы мятежников у железной дороги Йорк-Ричмонд к сосновому бору возле церкви Святого Петра, где женился Джордж Вашингтон. И именно там молчаливый Тайлер покинул Старбака.
– Отсюда пойдете в одиночестве, – сказал ему Тайлер.
– Где янки?
– Мы уже две мили как прошли мимо них. Но с этого места эти сволочи повсюду.
– Как мне вернуться назад?
– Отправитесь на мельницу Баркера и спросите Тома Вуди. Том знает, как меня найти, а если Тома там не будет, то разбирайтесь сами. А теперь идите.
Большую часть утра Старбак оставался под прикрытием сосен, а затем пошел на юг, пока не достиг дороги, где его захватил Нью-Хэмпширский полк.
Теперь, насытившись ужином, обильнее которого он уже не ел многие месяцы, Старбак отодвинул кресло от стола и принял предложенную ему сигару. Его брат нахмурился, увидев, что он употребляет табак, но Старбак убедил его, что это всего лишь средство облегчить бронхит, подхваченный в казематах мятежников.
Затем он описал, как с ним обращались в тюрьме и ужаснул компанию красочным рассказом о повешении Уэбстера. Он не мог сообщить Пинкертону никаких новостей о Скалли и Льюисе, ни о женщине, Хетти Лоутон, схваченной вместе с Уэбстером.
Пинкертон, набивавший трубку табаком с плантаций у реки Джеймс, захваченным в здании факультета, где они квартировали, нахмуренно взглянул на Старбака. – Почему они позволили вам присутствовать при смерти бедняги Уэбстера?
– Думаю, они ожидали, что я выдам себя, узнав его, сэр, – объяснил Старбак.
– Должно быть, считают нас дураками! – фыркнул Пинкертон, покачав головой от столь очевидного свидетельства глупости южан. Он раскурил трубку и просмотрел листки тонкой бумаги, на которых Ги Бель написал фальшивое письмо. – Могу я предположить, что вы знаете автора этого письма?
– Да, сэр.
– Друг семьи, да? – Пинкертон перевел взгляд с худого Старбака на тучного Джеймса и снова вернулся к Старбаку. – И я полагаю, мистер Старбак, что если этот друг просил вас доставить письмо, значит, знал о вашем сочувствии северянам?
Старбак посчитал этот вопрос неуклюжей проверкой его лояльности и какую-то секунду так оно и было, потому что он осознал, что настало время начать плести свою ложь.
Или придется выложить правду и увидеть, как его друзья из одиннадцатой роты и из Ричмонда сдаются армии северян. На одно слепящее мгновение он почувствовал искушение рассказать правду, чтобы спасти свою душу, но потом мысль о Салли заставила его улыбнуться выжидающему Пинкертону.
– Он знал о моих симпатиях, сэр. С недавнего времени я помогаю ему в сборе сведений, которые он вам отправляет.
Ложь вышла на удивление связной. Он даже произнес эти слова со всей возможной скромностью и в течение нескольких секунд ощущал безмолвное восхищение собравшихся, а потом Пинкертон одобрительно хлопнул по столу.
– Тогда вы заслуживали тюремного заключения, мистер Старбак! – он засмеялся, показав, что это была всего лишь шутка, и снова хлопнул по столу. – Вы храбрец, мистер Старбак, вне всяких сомнений, – с чувством заявил Пинкертон, и сидевшие вокруг стола шепотом одобрили чувства своего босса. Джеймс дотронулся до руки Старбака.
– Я всегда знал, что был на верной стороне. Молодец, Нат!
– Север обязан вас отблагодарить, – продолжил Пинкертон, – и я лично позабочусь о том, чтобы этот долг был оплачен. А теперь, если вы закончили вашу трапезу, не могли бы мы с вами побеседовать с глазу на глаз? Вместе с тобой, Джимми, конечно же. Захватите ваш бокал, мистер Старбак.
Пинкертон отвел их маленькую и элегантно обставленную гостиную. На полках стояли ряды книг по теологии, а на стол орехового дерева водрузили швейную машинку с наполовину законченной рубашкой, все еще зажатой между лапками машинки.
На приставном столике в ряд выстроились семейные портреты в серебряных рамках. Один из них, дагерротип с портретом маленького ребенка, был перетянут полоской крепа, означавшей, что тот недавно умер. На другом был изображен юноша в форме артиллериста армии Конфедерации.
– Жаль, что этот портрет обернут черным, а, Джимми? – сказал Пинкертон, усаживаясь. – Итак, мистер Старбак, как к вам обращаются? Натаниэль? Нат?
– Нат, сэр.
– Можешь называть меня Бульдогом. Меня все так зовут. Все кроме Джимми, потому то он слишком черствый бостонец, чтобы называть кого-либо прозвищем, так ведь, Джимми?
– Совершенно верно, шеф, – ответил Джеймс, жестом велев Старбаку сесть напротив Пинкертона у потухшего камина. В дымоходе завывал ветер, а дождь барабанил по занавешенным окнам.
Пинкертон вытащил сфабрикованное Ги Беллем письмо из кармана жилета.
– Плохие новости, Джимми, – мрачно начал детектив. – И всё именно так, как я и боялся. Теперь нам, по-видимому, противостоят около ста пятидесяти тысяч мятежников. Сам взгляни.
Джеймс нацепил очки на переносицу и положил протянутое ему письмо прямо под свет масляной лампы.
Старбак гадал, сможет ли его брат заметить фальшь в почерке, но вместо этого Джеймс выражал свое недовольство новостями и неодобрительно качал головой, явно разделяя пессимизм начальника.
– Это скверно, майор, очень скверно.
– И они посылают подкрепления Джексону в Шенандоа, ты это прочел? – Пинкертон вытащил изо рта трубку.
– Вот сколько у них людей! Они могут позволить себе снять войска с укреплений Ричмонда. Вот именно этого я и боялся, Джимми! Месяцами эти мошенники пытались убедить нас, что их армия невелика. Они хотят нас заманить, понимаешь? Втянуть нас. А затем всеми силами нанесут нам удар! – он обеими руками изобразил боксерскую схватку.
– Боже мой, если бы не это письмо, Джимми, это могло бы сработать. Генерал будет благодарен. Клянусь, будет благодарен. Я скоро навещу его, – удивительно, но Пинкертона, казалось, удовлетворили плохие новости, почти вселили энергию. – Но прежде чем я уйду, Нат, расскажи мне, что происходит в Ричмонде. И не осторожничай, парень. Сначала расскажи худшее, без утайки.
Старбак, как и было приказано, описал столицу мятежников, заполненную солдатами со всех частей Конфедерации. Он доложил, что с момента начала войны сталелитейные заводы Тредегара днем и ночью отливают пушки, которые теперь потоком выходят из заводских ворот на свежевырытые укрепления, опоясывающие Ричмонд.
Пинкертон подался вперед, словно ловя каждое слово, и вздрагивал при каждом новом доказательстве силы мятежников. Сидевший рядом с ним Джеймс делал пометки в записной книжке. Никто не оспаривал выдумки Старбака, они жадно заглатывали всю его вопиющую ложь.
Старбак закончил свой рассказ описанием виденных им входящих на ричмондскоую станцию петерсбергской железной дороги поездов, нагруженных коробками с британскими винтовками, тайно переправленными через блокаду флота федералистов.
– Считается, что теперь каждый солдат-южанин снабжен новейшей винтовкой и достаточными для дюжины сражений боеприпасами, – заявил Старбак. Джеймс нахмурился:
– Половина пленных, которых мы захватили в последние недели, была вооружена устаревшими гладкоствольными ружьями.
– Это потому что они не позволяют новому оружию просочиться из Ричмонда, – без запинки солгал Старбак. Он неожиданно начал получать удовольствие.
– Видишь, Джимми? Нас затягивают! Заманивают нас! – Пинкертон качал головой в знак признания очевидного вероломства мятежников.
– Они втянут нас, а затем ударят. Боже ты мой, как же это умно, – он попыхивал трубкой, с головой уйдя в раздумья.
На каминной полке тикали часы, а из дождливой ночи доносилась песня пьяных солдат. Наконец Пинкертон тяжело опустился в кресло, словно не мог понять, как пробраться сквозь окружающую его в гущу врагов.
– Твой друг, парень, который пишет эти письма, – сказал Пинкертон, ткнув трубкой в сторону Стартбака, – как он собирается передавать нам последующие донесения?
Старбак вынул сигару изо рта.
– Он предложил мне, сэр, вернуться в Ричмонд, чтобы вы использовали меня в той же роли, что и Уэбстера.
– Ад…, – он вовремя сдержался, чтобы не выболтать имя Адама.
– Правда, я не идеален, но, возможно, это получится провернуть. Никто в Ричмонде не знает, что я пересек линию фронта.
Пинкертон сурово глянул на Старбака.
– А каков твой статус у мятежников, Нат? Тебя выпустили из тюрьмы, но разве они настолько глупы, что ожидают твоего возвращения в армию?
– Я попросил небольшой отпуск, сэр, и они согласились, но хотят, чтобы я вернулся в паспортное бюро к концу месяца. Видите ли, я там работал до то как меня арестовали.
– Бог мой, но ты можешь быть нам чертовски полезным в этом бюро, Нат! Боже мой, это будет очень полезно! – Пинкертон встал и взволновано зашагал по маленькой комнате. – Но возвращаясь обратно, ты подвергаешь себя огромному риску. Ты действительно к этому готов?
– Да, сэр, если это необходимо. В смысле, если вы до этого не закончите войну.
– Ты храбрый человек, Нат, настоящий храбрец, – сказал Пинкертон, продолжая мерить комнату шагами, пока Старбак раскуривал сигару и глубоко вдохнул дым. Ги Белль должен им гордиться, подумал он. Пинкертон прекратил вышагивать и ткнул в Старбака мундштуком. – Генерал, возможно, захочет тебя увидеть. Ты к этому готов?
Старбак скрыл свою тревогу при мысли о встрече с военачальником северян.
– Конечно, сэр.
– Прекрасно! – Пинкертон схватил фальшивое письмо со стола перед Джейсмом. – Я ухожу на встречу с его превосходительством. Можете поболтать друг с другом, – он умчался, на ходу выкрикивая ординарцу, чтобы принес пальто и шляпу.
Джеймс, неожиданно смутившись, сел в кресло, которое освободил Пинкертон. Он робко встретился взглядом с братом и улыбнулся.
– В глубине души я всегда знал, что ты не «медноголовая змея».
– Кто?
– Медноголовая змея – перебежчик, – объяснил Джеймс. Это оскорбительное прозвище для тех, кто симпатизирует Югу. Так их называют журналисты.
– Вот мерзкие твари эти медноголовые змеи, – беспечно произнес Старбак. В прошлом году эта тварь чуть не укусила одного из его солдат, и он вспомнил, как предостерегающе заорал Траслоу, начисто срезав змее голову охотничьим ножом. Старбак вспомнил, что змея пахла жимолостью.
– Как Адам? – спросил Джеймс.
– Как всегда серьезен. И влюблен. Она дочь преподобного Джона Гордона.
– Из Американского общества распространения Писания среди бедных? Я никогда не встречался с ним, но слышал про него только хорошее, – Джеймс снял пенсне и протер его полой кителя. – Ты похудел. Они действительно поили тебе слабительным?
– Да.
– Ужасно, просто ужасно, – Джеймс нахмурился, а потом одарил Старбак кривой улыбкой, не лишенной сочувствия. – Теперь мы оба побывали в тюрьме, Нат. Кто мог такое представить? Должен признаться, когда я был в Ричмонде, то находил большое успокоение в Деяниях святых апостолов. Я верил, что если Господь смог вывести Павла и Силу из темницы, то и меня освободит. И он освободил!
– И меня, – поддакнул Старбак, испытывая неловкость от смущения. Он ощущал определенное удовольствие, водя за нос Пинкертона, но только не дурача Джеймса. Его брат улыбнулся.
– Адам вселил в меня надежду, что, возможно, ты к нам вернешься.
– Да? – Старбак не смог скрыть своего удивления, что его старинный друг мог так превратно его понять.
– Он сказал, что ты посещаешь молитвенные собрания, – сказал Джеймс, – так что я знал, что ты, должно быть, освобождался от своего бремени пред Господом, и возблагодарил его за это. Адам передал тебе библию?
– Да, спасибо. Она со мной, – сказал Старбак, похлопав по нагрудному карману. Библия ожидала его вместе с мундиром в доме Ги Белля. – Ты хочешь получить ее обратно?
– Нет! Нет. Мне хочется, чтобы она осталась у тебя, это подарок, – Джеймс дыхнул на пенсне и опять протер линзы. – Я просил Адама убедить тебя вернуться домой. Когда, конечно же, узнал его взгляды на войну.
– Да, он убедил меня, – соврал Старбак.
Джеймс покачал головой.
– Так где же на самом деле эти орды солдат-южан? Должен признаться, у меня были сомнения. Я думал, что Пинкертон и Макклелан видят опасность там, где ее нет, но я ошибался!
Что ж, с Божьей помощью мы одержим верх, но признаюсь, битва будет тяжелой. Но по крайней мере ты выполнил свой долг, Нат, а я считаю своей обязанностью уведомить об этом отца.
Старбак смущенно улыбнулся.
– Не могу представить, что отец меня простит.
– Да, он не склонен что-либо прощать, – согласился Джеймс, – но я поведаю ему, как ценны оказались твои услуги, и кто знает? Может, он найдет в себе силы вернуть прежнюю привязанность? – он опять начал протирать свое пенсне. – Хотя должен признать, он всё еще зол на тебя.
– Из-за девушки? – без обиняков спросил Старбак, имея ввиду те дни, когда он сбежал из Йеля и от ярости отца. – Или из-за денег, которые я украл?
– Да, – Джеймс покраснел, но затем улыбнулся. – Но даже отец не будет отрицать притчу о блудном сыне, так ведь? И я скажу ему, что настало время тебя простить, – он остановился, колеблясь между желанием излить душу и воспитанием, которое приучило его прятать все откровенные чувства. Желание одержало верх.
– Пока ты не ушел, я и не думал, что мне будет так сильно тебя недоставать. Ты ведь всегда был бунтарем, да? Полагаю, я нуждался в твоих проказах сильнее, чем считал. После того, как ты ушел, я решил, что нам следовало быть более близкими друзьями, и теперь мы можем ими стать.
– Так мило с твоей стороны, – сильно смутившись, вымолвил Старбак.
– Давай! – Джеймс неожиданно соскользнул с кресла и опустился на колени на плетеный коврик. – Помолимся?
– Да, конечно, – согласился Старбак, и в первый раз за многие месяцы преклонил колени. Его брат громко молился, благодаря Бога за возвращение блудного брата и моля Господа благословить Ната, его будущее и праведное дело северян.
– Может, – закончил молитву Джеймс, – тебе хочется что-нибудь добавить к молитве, Нат?
– Лишь «аминь», – ответил Старбак, гадая, какое еще предательство ему придется совершить в ближайшие дни, чтобы сдержать данное отцу Салли обещание. – Просто аминь.
– Тогда аминь, – согласился Джеймс.
Он улыбался, полный счастья, потому что добродетель восторжествовала, грешник вернулся домой и пришел конец бесчестью семьи.
Корабль Конфедеративных Штатов Америки «Виргиния» – построенный из корпуса бывшего корабля Соединенных Штатов «Мерримак» броненосец, посадили на мель и взорвали, когда был оставлен Норфолк, его база.
Потеря мятежниками своего броненосца открыла реку Джеймс для флота северян, и военная флотилия поднялась вверх по течению к Ричмонду.
Батареи мятежников на берегах реки были подавлены огнем с кораблей; огромные ядра орудий Дальгрена громили мокрые парапеты, а стофунтовые снаряды орудий Паррота разрывали в клочья прогнившие орудийные площадки и крушили лафеты пушек.
Миля за милей флотилия северян из трех броненосцев и двух деревянных канонерок шла вверх по течению, уверенная в том, что на реке Джеймс на плаву не осталось ни одного корабля отступников, способного бросить им вызов, и ни одной береговой батареи, достаточно сильной, чтобы остановить их неумолимое продвижение.
В шести милях к югу от Ричмонда, где курс флотилии после поворота направо выходил на прямую линию строго на север, к самому сердцу города, оставался последний форт мятежников. Он располагался на высоком утёсе Дрюри на южном берегу реки Джеймс, его тяжелые орудия смотрели на запад, по направлению к устью реки.
У самой северной части холма, где река так заманчиво приглашала в самое сердце мятежа, у огромных свай была устроена баррикада из нагруженных камнем затопленных барж.
Вода перехлестывала через баррикаду и, пенясь, просачивалась сквозь щели, а завал из коряг и плавающих деревьев был установлен вверх по течению, чтобы сделать препятствие еще более грозным.
Флотилия северян подошла к последнему форту и баррикаде сразу после рассвета. Всю ночь пять военных кораблей стояли на якоре посередине реки под ружейным огнем с берегов противника, но теперь, когда за их спинами всходило солнце, они очистили оружейные башни и орудийные палубы для решающей битвы.
Сперва они подавят форт, а потом прорвутся сквозь баррикады.
– Ричмонд будет наш к наступлению ночи, ребята! – крикнул канонирам офицер флагмана.
В свою подзорную трубу в лучах нового дня он мог рассмотреть находившийся в отдалении город, увидел блики солнца на белых шпилях, на церкви с колоннами и на крышах домов, усеивавших семь городских холмов.
Он видел развевающиеся флаги презренных южан и поклялся, что прежде чем этот день подойдет к концу, его корабль высадит десант и сорвет одну из этих тряпок с флагштоков Ричмонда. Но сперва они уничтожат это последнее препятствие, а затем поднимутся вверх по течению, в самое сердце города, и бомбардировкой приведут к покорности его горожан.
Таким образом армия будет избавлена от необходимости начинать осаду. Победа к ночи. Пять кораблей зарядили пушки, подняли якоря с речного ила и поплыли вперед, к победе, с яркими знаменами, развевающимися в лучах восходящего солнца.
Мятежники открыли огонь первыми, начав стрельбу в сторону реки, когда флагман был всего в шестидесяти ярдах от цели. Снаряды южан с воем вылетали с вершины холма, и каждый оставлял в небе тонкую струю порохового дыма.
Первые выстрелы попали в воду, взметнув фонтаны воды, превращающиеся в туман брызг. Но потом первые снаряды попали в цель, вызвав восторг канониров мятежников.
– Приберегите дыхание! Перезаряжай! Пошевеливайтесь! – кричал артиллерийский капитан.
Возглавил атаку броненосец «Галена», выдерживая артиллерийский огонь мятежников и маневрируя, он вышел на огневую позицию. Сперва он отдал кормовой якорь, затем застопорил ход, позволяя течению развернуть его на девяносто градусов, чтобы борт был повернут в сторону маленького форта на высоком утесе.
Капитан «Галены» намеревался остановить поворот отдачей носового якоря, когда он встанет бортом к пушкам мятежников, но прежде чем переделанный из корвета броненосец начал поворот, снаряды южан принялись разносить в клочья его бронированные борта. Стальная обшивка деревянного корпуса «Галены» не могла противостоять тяжелым орудиям форта.
Она погнулась и слетела, после чего снаряды противника пробили беззащитную деревянную обшивку, превратив орудийную палубу в бойню, полную огня и добела раскаленного металла. Крики эхом отдавались под низкими бимсами корабля, из люков поднимался дым, а из пушечных портов вырвалось пламя. Корабль с перерезанным якорным тросом и с текущей из шпигатов кровью дрейфовал вниз по течению в безопасное место.
Монитор – построенный для особых целей броненосец с палубой и орудийной башней из цельного металла, с грохотом подошел к опасному месту, подняв со дна реки ил своим девятифутовым винтом. Канониры форта прекратили стрельбу, позволив рассеяться дыму от восьми пушек, и изменили ее угол, опустив лафеты орудий, чтобы улучшить прицел.
Монитор был более трудной целью, так как представлял собой лишь плоскую металлическую палубу, по которой перекатывалась вода и где возвышалась орудийная башня двадцати футов в диаметре. Для солдат в форте он выглядел, как плавучая жестяная коробка из-под пирожных с полузатопленным металлическим корпусом. Когда дополнительный двигатель привел в действие механизм, вращающий орудийную башню и таким образом приводящий в действие две чудовищные пушки, оттуда вырвались клубы дыма.
– Пли! – приказали командиры артиллерийских расчетов мятежников, языки пламени показались из пушек, которые отскочили назад на своих барбетах[53]53
Барбет (фр. barbette) – насыпная площадка под артиллерийское орудие на внутренней стороне бруствера.
[Закрыть]. Снаряды и ядра посыпались на броненосец. Часть из них подняла на поверхности реки большие столбы воды, другие поразили цель, но отскочили от бронированной палубы и с воем беспорядочно пронеслись над берегом.
Команда монитора открыла пушечные порты. Весь корабль содрогнулся, когда залп неприятеля поразил палубу, затем еще один снаряд заставил орудийную башню грохнуть, как гигантский барабан.
– Пли! – скомандовал башенный офицер.
