Текст книги "Приключения Натаниэля Старбака"
Автор книги: Бернард Корнуэлл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 75 (всего у книги 106 страниц)
Весь день янки пытались понять смысл разразившейся за их спинами бури. В первых противоречивых сообщениях говорилось только о партизанах, потом налетчиков назвали крупным отрядом всадников Джеба Стюарта, и, наконец, стали поступать тревожные сведения о пехоте и артиллерии мятежников, засевших за укреплениями Манассаса, но никто не мог точно объяснить Джону Поупу, что же происходит на главном складе его армии.
Он знал, что из Манассаса больше не прибывают поезда и что телеграфная линия на Вашингтон перерезана, но эти события не выходили за рамки привычных, и добрую часть дня Поуп рассматривал все сообщения из Манассаса как не более чем алармистские слухи, распространяемые испугавшимися кучки налетчиков-кавалеристов паникерами.
Джон Поуп не желал прощаться со своим убеждением в том, что Ли будет делать то, на что рассчитывал Джон Поуп, а именно переправится в грандиозной, но самоубийственной атаке через бурлящие воды Раппаханнок, но медленно и неохотно, как человек, отказывающий признавать, что тяжелые тучи вот-вот прольются дождем на его голову, Поуп начал понимать, что беспорядки в Манассасе означают гораздо больше, чем просто налет. Это был первый маневр кампании, в которой он не планировал сражаться, но теперь вынужден был отреагировать.
– Сегодня ночью мы поскачем на север, помяните мои слова, – заметил майор Гэллоуэй. – Слышите, Адам?
Но Адам Фалконер не слушал своего командира. Он воззрился на последний выпуск "Ричмондского наблюдателя", который выменял на "Нью-Йорк Таймс" один из патрулей северян, а потом принес его в штаб Джона Поупа, куда вызвали майора Гэллоуэя и Адама.
Майор просмотрел плохо отпечатанные листки, фыркнул в отвращении на инсинуации редактора-мятежника и бросил эти грязные бумажки Адаму. Теперь Гэллоуэй топал каблуками по коридору, ожидая, пока вереница мелькающих адъютантов пронесет карты в гостиную, где генерал пытался понять, что происходит.
– Вы это читали? – внезапно спросил Гэллоуэя Адам.
Гэллоуэю не нужно было объяснять, какая именно статья в газете оскорбила Адама.
– Читал, – ответил майор, – но нет необходимости этому верить.
– Пять погибших женщин! – возмутился Адам.
– Это газета мятежников, – напомнил Гэллоуэй.
Статья была озаглавлена "Кошмар в округе Ориндж". Как отмечала газета, налетчики-янки пытались сымитировать славные подвиги Джеба Стюарта, переправившись через Рапидан и напав на войска генерала Ли, но вместо этого сожгли сельскую таверну вместе со всеми находящимися внутри.
Не было никаких упоминаний ни о налете на бригаду Фалконера, ни об уничтоженных орудиях и фургонах, лишь вызывающее скорбь описание умирающих в адском пламени гражданских в "Отеле Маккомба", как назвала его газета. Очевидно, по той причине, что приличная доля читателей "Наблюдателя" могла бы одобрить сожжение таверны, даже если это сотворили ненавистные янки.
Отели, с другой стороны, отнюдь не являлись пристанищем дьявола, так что заведение Лиама Маккомба было соответственно повышено в статусе.
"Читатель может вообразить, в каком ужасе пребывали женщины, умоляя нападавших пощадить их", – возвещал "Наблюдатель", а еще абзацем ниже добавлял: "Похоже, кавалерия северян храбра, воюя с женщинами и детьми, но столкнувшись с солдатами-южанами, демонстрирует только копыта и хвосты своих лошадей".
– Бьют в патриотический барабан, – устало заметил Гэллоуэй, – рассказывая полуправду и чистые выдумки. В этом так называемом отеле находились солдаты, Адам, даже в газете об этом говорится.
– А еще здесь говорится, сэр, что эти солдаты призвали врага прекратить огонь.
– А что еще они могли сказать? – спросил Гэллоуэй, а потом, неохотно признавая справедливость гнева Адама, добавил: – Когда Билли вернется, мы расспросим, что произошло на самом деле.
– И думаете, он скажет вам правду? – горячо возразил Адам.
Гэллоэй вздохнул.
– Думаю, что, возможно, у Билли в избытке рвения, Адам, но я не считаю, что той ночью он убил хоть одну женщину. Я не утверждаю, что ни одна женщина не погибла, но то был лишь несчастный случай. В военное время происходят трагедии, Адам. Вот почему мы хотим покончить с войной как можно скорее.
Адам в отвращении отбросил газету. Его отвращение касалось не столько "Наблюдателя", сколько отказа Гэллоуэя взглянуть в лицо правде и признать, что Билли Блайз использует военное время в качестве оправдания преступлениям. Блайз даже хвастался тем, что пользуется войной, чтобы разбогатеть, и чем больше Адам размышлял о Блайзе, тем больший его охватывал гнев, так что ему даже пришлось сделать глубокий вдох, чтобы успокоиться. Он прислушивался к сердитым голосам, доносившимся из гостиной генерала, и вдруг его осенило, что война была жутким инструментом, приводившим в беспорядок всё общество, в результате чего на поверхность всплывали худшие, а лучшие оказывались на дне.
Гэллоуэй увидел гнев на лице молодого человека и подумал, что Адам слишком чувствителен для войны, возможно, ему необходимо обзавестись таким же грубым панцирем, как и Билли Блайзу, чтобы стать хорошим солдатом, но всё же невозможно было отрицать, что именно Адам, а не Блайз принес Гэллоуэю единственную победу. Теперь Гэллоуэй гадал, где может находиться Блайз, потому что его заместитель так и не вернулся из патруля с запада.
Может, он последовал за странной колонной до места ее назначения и ожидает на ферме Гэллоуэя или, возможно, и что гораздо кошмарнее, отряд Блайза попал в засаду и перерезан мятежниками. За городом траурным завыванием раздался свист паровоза, а еще дальше, где федеральная армия окопалась на северном берегу Раппаханнок, нескончаемо громыхали пушки. Канониры южан начали артиллерийскую дуэль, которая продолжалась уже целый день и, возможно, как сейчас осознал Гэллоуэй, была предназначена для отвлечения внимания Джона Поупа от того, что происходило у него за спиной.
– Когда война закончится, – после длительной паузы разорвал тишину Адам, – мы будем жить в этом обществе. Нам придется установить мир с семьями и соседями, но мы никогда не будем жить в мире, если потворствуем убийству.
Он хотел добавить, что добродетели Севера заключались именно в морали и нравственности, но это заявление прозвучало бы слишком помпезно.
Гэллоуэй в глубине души сомневался, как и любой из южан, сражавшихся за Север, может ли он хотя бы надеяться снова поселиться где-нибудь южнее Вашингтона, но всё равно кивнул.
– Я наведу справки, Адам, обещаю, – сказал он, и Адаму пришлось удовлетвориться этим обещанием, потому что внезапно дверь гостиной распахнулась, и в коридор шагнул Джон Поуп собственной персоной.
Командующий остановился, увидев ожидающих кавалерийских офицеров.
– Вы ведь Гэллоуэй?
– Да, сэр.
– Из Манассаса, я прав?
– Да, сэр, – признал Гэллоуэй.
Поуп щелкнул пальцами.
– Вы-то мне и нужны! Вы отведете своих ребят домой, Гэлллоуэй. Там Джексон. Один из наших видел мерзавца собственной персоной и сбежал оттуда, чтобы рассказать нам. Сомнений нет, Джексон в Манассасе, и знаете ли вы, что это означает? Это значит, что мы загнали его в котел! Понимаете? – генерал внезапно преисполнился торжества. Возможно, он с неохотой принял то, что сражение будет в Манассасе, а не через Раппаханнок, но несколько часов размышлений убедили его в преимуществах, которые предоставляет ему глупый вызов Джексона.
– Чертов идиот обогнул половину нашей армии, чтобы загнать себя в тупик в Манассасе, и завтра мы его прихлопнем! Бог ты мой, Джеб Стюарт, может, и сделал из Джорджа Бринтона из армии Макклелана дурака, устроив на него налет с тыла, но Каменной стене Джексону не удастся обойти с тыла Джона Поупа! Нет, сэр! Так что, Гэллоуэй... – Поуп ткнул пальцем в майора, – берите своих ребят на север и разузнайте, где находится этот негодяй, а потом доложите мне. Сегодня вечером выступаем в Бристоу. Если хотите погрузить лошадей в наш поезд, то поспешите! – командующий шагнул на улицу в сопровождении мельтешащих адъютантов, прижимающих к себе багаж и карты.
– А где же Ли? – тихо спросил Гэллоуэй, но никто не ответил, возможно, потому, что никто его не расслышал или, может, никто не счел этот вопрос важным. Сейчас имело значение только то, что Каменная стена загнал себя в ловушку, а Джон Поуп вот-вот его уничтожит раз и навсегда.
– Мы загнали идиота в котел! – бахвалился Поуп, повернув в сторону поезда, который, как он полагал, унесет его на север, к победе. – Прямо в котел!
Люцифер вернулся. Вернулся с саквояжем, который оставил на складе офицер-северянин и где теперь лежали все новые пожитки Старбака.
– Все чертовы шмотки, которые вам требовались, – гордо объявил Люцифер, – и даже серебряная щетка для волос. Видали? Будете выглядеть как следует. И я достал вам сигары. Хорошие, – Люцифер также расстался со своей кричащей одеждой, сменив ее на панталоны кавалерии северян, серый китель, кожаный ремень и кобуру на застежке, но каким-то образом его естественная элегантность пропитала даже эту скучную военную форму шиком.
– В этой кобуре что-нибудь есть? – спросил Старбак.
– Обеспечил себя кухонными принадлежностями, – ответил Люфифер, – сделанными мистером Кольтом в Хартфорде, штат Коннектикут.
– В смысле, у тебя есть пистолет, – бесстрастно констатировал Старбак.
– Это не пистолет, – возразил Люцифер. – Это приспособление для того, чтобы убивать пищу, если вы хотите, чтобы я ее для вас готовил, а если у меня не будет этого приспособления, то я не смогу достать мяса, а раз не смогу достать, то и приготовить не смогу, а вы не сможете съесть мясо, которое я не смогу приготовить, и будете голодать, а я буду так голоден, что даже не найду сил вас похоронить.
Старбак вздохнул.
– Если тебя поймают с оружием, Люцифер, то спустят с тебя шкуру.
– Если я добыл себе кухонную утварь Кольта, майор, то не родился еще тот вонючий сукин сын, который мог бы спустить с меня шкуру.
Старбак сдался. Он послал мальчишку найти еды, но предупредил, чтобы тот был в любую минуту готов отправляться. День угасал, сумерки слабо освещались мириадами костров, горящих среди повозок и вагонов, и Старбак ожидал неизбежного приказа отступить подальше от яростных клубов дыма, поднимавшихся ввысь, словно столбы, которые служили маяками, привлекающими любого северянина в радиусе двадцати миль. Хотя армия мятежников находилась не в том состоянии, чтобы двигаться – некоторые солдаты храпели в алкогольном забытьи, другие, обожравшись обильной едой, спали в неведении об отрядах поджигателей, которые переходили от склада к складу, сжигая то, что нельзя было унести.
В последних лучах солнца Старбак побрился, воспользовавшись новым зеркалом и бритвой, которые притащил Люцифер, потом угостился маринованными устрицами и свежим хлебом с маслом. Настала тьма, но приказы так и не прибыли. Старбак полагал, что Джексон решил рискнуть и провести ночь на захваченной и сожженной станции, и потому соорудил себе постель из стопки новеньких шинелей северян, но мягкость этого импровизированного матраса сбивала с толку, и он скатился со стопки шинелей на привычную землю и там глубоко заснул.
И проснулся в аду.
Открыв глаза, он увидел, как небо озарилось красными огнями, и услышал, как ночь наполнилась раскатами чудовищного грохота. Он вскочил и потянулся за винтовкой, вокруг него от той же ужасающей какофонии просыпались солдаты Легиона. С неба рухнул горящий предмет, упав на землю рядом со Старбаком.
– Что происходит, черт побери? – спросил Старбак, не обращаясь ни к кому конкретно.
А потом он понял, что уничтожен весь запас боеприпасов северян. Вагон за вагоном с патронами, капсюлями, снарядами и порохом для пушек вспыхивал, как свечка. По станции гремели взрывы, каждый взметал яркие пульсирующие огни высоко в небо. Чудовищное пламя бушевало на сотни футов в высоту, а шипящие снаряды выбрасывали клубы дыма.
– О Господи, – сказал кто-то после одного особо резкого и яркого взрыва, – опусти меня обратно. Эта фраза, распространившись по всей армии Джексона, немедленно вызвала взрыв хохота.
– Майор Старбак! Майор Старбак! – разыскивал его среди испуганных солдат капитан Прайор, теперь адъютант Свинерда.
– Я здесь!
– Мы выступаем.
– Который час?
– Полночь, сэр. Чуть больше.
Старбак позвал старшину Толливера. Склад наполнился разорвавшейся в пламени шрапнелью, и ночь моментально стала ярко-красной, как глубины преисподней. Взрыв сопровождался соблазнительным запахом, поскольку огонь охватил бочки с копченым беконом, который теперь поджарился. Мимо группы потных демонов, разрушающих последние паровозы на станции, набивая их топки порохом, а трубы конденсатора – пулями, проскакала во весь опор напуганная лошадь.
– Готовы? – прокричал полковник Свинерд. Он был уже в седле, в глазах его мерина отражались ночные пожары, словно он был каким-то мистическим животным. – Вперед!
Они пошли на север, слепо ведя бригаду вперед и оставив за спиной наполненную красным кошмаром преисподнюю. Взрыв за взрывом прокатывался над горячей станцией, а пламя взметнулось еще выше в темноту. Север проделал серьезную работу, чтобы собрать все припасы, необходимые для покорения Юга, и теперь эта работа испарилась в огне, дыму и пепле.
Люди Старбака изможденно ковыляли вперед, согнувшись под тяжестью награбленного и едва отдохнув после всего нескольких часов сна, которые им удалось урвать в конце дня. Кое-какое самое тяжелое добро быстро бросили, и оно присоединилось к другим трофеям, уже выброшенным усталыми солдатами. В мерцающем неестественном свете Старбак заметил оставленный у дороги барабан, потом две сабли с выгравированными позолоченными эфесами, пару почтовых весов и отличное седло. Там были штабеля провизии, свечи, шинели – все те сокровища, о которых можно было только мечтать, забрали, а потом бросили, когда мышцы солдат снова заныли.
Никто не знал, куда они направляются или зачем. Они продвигались медленно, и пошли даже еще медленней, когда обнаружили, что колонна находится не на той дороге, и пришлось поднять с постелей местных жителей, которые направили тяжело нагруженных солдат через поля в сторону темнеющего леса. Артбатарея хлестала лошадей до крови, протаскивая тяжелую пушку через спутанные живые изгороди и по полям колосящейся пшеницы.
Лейтенант Коффмэн, по-прежнему завернувшись в прекрасный плащ, оказался рядом со Старбаком.
– Я разузнал, что вы хотели, сэр, – сказал он.
Старбак даже не мог вспомнить, о чем просил разузнать Коффмэна.
– И? – спросил он.
– Это у дороги Садли, сэр. Там есть проселочная дорога рядом с бродом, по ней нужно проехать с четверть мили, и вы на месте. На дороге стоят ворота с белыми колоннами, хотя парень, с которым я разговаривал, утверждает, что они нуждаются в покраске.
Старбак нахмурился в сторону юного лейтенанта.
– О чем, чёрт возьми, ты говоришь?
– О ферме Гэллоуэя, сэр, – обиженно отозвался Коффмэн.
– Ну да, конечно. Извини, – теперь информация казалась совершенно очевидной. Старбак всеми фибрами души мечтал нанести визит на ферму Гэллоуэя, но в эту ночь пламени и грохота понял, насколько эта идея была донкихотской. Джексон отходил из Манассаса, так что месть Легиона Гэллоуэю подождет. – Спасибо, Коффмэн, – сказал Старбак, – отличная работа, – добавил он, пытаясь приободрить взъерошенного юношу.
Незадолго до рассвета Легион побрел по дороге, поднялся на холм и подошел к лесу. За спинами солдат и полосой темной земли как адская топка горела станция. Сияние пожара напоминало горнило, а дым шел как от гигантского погребального костра, и стоящему у края леса Старбаку показалось, словно горит кусок вселенной. Пожар начался четыре часа назад, но до сих пор в ночи пульсировали яркие взрывы, вздымая дым в небо. За пожаром, заслоненная его светом, на горизонте только что показалась холодная серебристая полоска зари.
– Назад, назад, – верховой офицер направлял людей с открытого луга под укрытие леса. – И никаких костров! Никаких костров!
– Что происходит? – спросил Старбак.
– Отдохните немного, – велел офицер, – и оставайтесь в укрытии. И чтоб никто не разжигал костров, если только не хочет, чтобы его поджарил лично Старина Джек.
– Мы пойдем дальше? – спросил штабного офицера капитан Дейвис.
– Пока нет. Просто оставайтесь в укрытии. Отдохните. И никаких костров! – штабной офицер поскакал дальше, повторяя приказ.
Старбак провел солдат обратно в лес. Джексон пришел в Манассас, превратил это место в ад и затаился.
Преподобный Старбак той ночью почти не спал. Время от времени его глаза закрывались от усталости, а голова с орлиным профилем откидывалась на высокую спинку кресла, и он тихонько похрапывал, но почти тотчас же окно гостиной майора Гэллоуэя начинало дребезжать от очередного взрыва, и священник пробуждался, чтобы увидеть еще один огненный шар, поднимающийся вверх с нестерпимым сиянием со стороны станции, превратившейся теперь в горнило.
Дьявол принялся за работу, мрачно подумал священник, а потом вновь попытался уснуть. Он решил не использовать ни одну из спален на случай, если понадобится быстро бежать от мародерствующих мятежников, и провел ночь в библиотеке, где отсутствовала половина мебели, рядом со своей тростью, тяжелым саквояжем и драгоценным флагом. Единственным оружием, которым он мог бы воспользоваться, был декоративный флажок майора Гэллоуэя на похожем на пику древке, который священник прислонил к креслу в тщетной надежде, что острием этой пики можно будет проткнуть безбожного мятежника.
Он провел весь предыдущий день в той же гостиной. Разочарование дважды выгоняло его из дома в поисках способа ускользнуть от сил мятежников, но каждый раз он видел вдали всадника в сером и торопливо скрывался в сомнительной безопасности фермы.
До прибытия священника здесь находился дозор из четырех кавалеристов, их задача заключалась в охране штаб-квартиры Гэллоуэя от посягательств его угрюмых соседей-южан, но они сбежали, как только появились войска Джексона. Трое чернокожих слуг остались на ферме, накормили священника и помолились вместе с ним, но никто из слуг не разделял оптимизм преподобного Старбака относительно того, что Джон Поуп наверняка явится, чтобы наказать людей, которые посмели превратить Манассас в горящий факел.
Священнику немного удалось поспать уже на заре. Он лежал, привалившись к боковине кресла и с прижатым к тощему животу знаменем мятежников, пока при первых тусклых лучах утреннего солнца его не пробудил последний мощный взрыв. Встав на ноги, он почувствовал себя продрогшим и усталым, а мышцы окаменели. Из окна гостиной он увидел огромный поднимающийся в небо столб дыма, но не заметил, чтобы где-нибудь шныряли вражеские кавалеристы в крысиного цвета мундирах.
Похоже, еще слишком рано было ожидать завтрак, и потому, оставив багаж в доме и взяв лишь трость и драгоценный флаг, он робко осмелился высунуться на улицу. На траве лежала роса, а землю покрывал туман. Два белохвостых оленя шарахнулись от него и с шумом ринулись в чащу. Чуть к северу преподобный различил через просвет в деревьях проблеск Булл-Ран, но по-прежнему не видел никаких солдат.
Он прошел мимо хижин слуг к концу двора и огляделся в поисках врагов, но на жемчужно-серой местности двигались лишь столбы клубящегося со станции дыма. В ландшафте ощущалась какая-то опустошенность и одиночество, будто священник остался последним человеком на земле.
Он медленно пошел по проселочной дороге, оглядываясь по сторонам, но не заметил никакой угрозы, и выбравшись на основную дорогу, повернул налево и взобрался на вершину холма, чтобы обозреть длинную, лежащую на востоке долину. Никаких врагов по-прежнему не было видно. На полях не пасся скот, фермы казались покинутыми, а земля пустой.
Он пошел дальше, намереваясь вернуться в дом и поторопить слуг с их утренними обязанностями на кухне, но любопытство заставило его пройти еще несколько шагов, и с каждым шагом он собирался пройти всего еще немного, пока, наконец, не решил исследовать местность до холма с противоположной стороны долины, и если по-прежнему не заметит никаких признаков врага, вернется на ферму, позавтракает и отправится с багажом на север.
Приняв решение, он упрямо шел вперед, на столбы дыма, как Моисей шел по пустыне в сторону облаков. Он поднялся на восточный склон долины, пройдя тем же самым путем, хоть и не сознавая этого, что и первые атаки северян в том сражении, которым начались боевые действия в Виргинии, он миновал, не зная этого, то место, где его сын впервые стоял в боевом строю мятежников.
На этом месте была отброшена первая попытка вторжения Севера на Юг, и на полях по обе стороны дороги до сих пор белели фрагменты костей, выкопанные из неглубоких могил падальщиками. Кто-то разместил череп на верхушке сломанного дерева у поворота на ферму, и жуткая физиономия ухмылялась священнику желтыми зубами, когда он проходил мимо.
Он добрался до лесистой вершины холма. Теперь преподобный Старбак отдалился от фермы Гэллоуэя примерно на милю, и впереди разглядел бегущую по долине пустынную дорогу на Уоррентон, а на противоположной стороне долины, на вершине крутого зеленого холма, возвышались мрачные черные развалины сгоревшего дома на фоне огромного пятна грязного дыма, заслонившего рассвет.
Дом был разрушен во время сражения, прокатившегося по полям Манассаса годом ранее, но священник решил, что жилище вчера сожгли мятежники. Ему не пришло в голову, что армия южан вряд ли станет поджигать виргинскую ферму, он просто видел новое свидетельство работы дьявола и знал, что ответственность за это несут силы страны рабовладельцев.
– Варвары! – громко произнес он над пустой местностью. – Варвары!
На дороге за его спиной раздался какой-то глухой звук, и священник обернулся и увидел, что череп упал с верхушки дерева и катится по дороге. За ним стоял всадник с винтовкой, нацеленной прямо на преподобного Старбака. К своему удивлению, священник обнаружил, что не особо испуган, оказавшись лицом к лицу с одним из демонов, спаливших эту землю.
– Варвары! – гневно воскликнул он, замахнувшись на всадника тростью. – Язычники!
– Доктор Старбак! – вежливо отозвался всадник. – Это вы, сэр?
Священник вытаращился на кавалериста с открытым ртом.
– Майор Гэллоуэй?
– Едва ли я мог ожидать встретить вас здесь, сэр, – сказал майор Гэллоуэй, пришпорив лошадь в сторону священника. Из леса за майором последовал весь отряд, а Гэллоуэй тем временем объяснил преподобному Старбаку, как прошлой ночью вместе со своими людьми сел на поезд в сторону Бристоу, а теперь пытается установить расположение армии Джексона.
– Нынче утром я не видел мятежников, – сообщил священник, рассказав, что он провел ночь на ферме Гэллоуэя. Он подтвердил, что она в сохранности, и доложил, что хотя и видел вчера кучку всадников-южан, на заре ему никто не попадался на глаза. – Они словно испарились, – мрачно заявил преподобный Старбак, будто мятежники обладали сатанинской силой.
– Как и капитан Блайз, – добавил Гэллоуэй, – если только он не на ферме?
– Увы, нет.
– Уверен, он в должное время объявится, – печально произнес Гэллоуэй, обернулся и попросил Адама привести в распоряжение священника запасную лошадь. – Мы направляемся к ферме, – объяснил Гэллоуэй преподобному, – а потом нам приказано обыскать местность к северу от Булл-Ран.
– Я надеялся поехать на север, – провозгласил священник. – Мне нужно в Вашингтон.
– Не уверен, что стоит надеяться добраться туда сегодня, сэр, – уважительно ответил Гэллоуэй. – Есть некоторое признаки, что Джексон увел войска на север. Может, они планируют атаковать кентервильские укрепления? Может, он и испарился, но точно недалеко.
Майор оглядел пустынную местность, словно почти ожидал, что неожиданно объявятся мятежники, как выскакивающие из люка театральные злодеи.
– Я не могу торчать здесь! – энергично запротестовал священник. – Мне нужно управлять церковью, у меня есть обязанности, которыми нельзя пренебрегать!
– Здесь вам несомненно будет безопаснее, сэр, – спокойно предложил Гэллоуэй, – учитывая, что теперь здесь генерал Поуп, а остальная часть его армии уже в пути, – он наклонился в седле, чтобы подержать лошадь, на которую забрался священник. Флаг мятежников чуть не выпал из рук преподобного Старбака, но он сумел удержать сложенный шелк, усаживаясь на спину лошади. Один из всадников протянул ему трость, а потом дал в руки поводья. – Вообще-то, если вы здесь останетесь, сэр, – продолжал майор Гэллоуэй, – полагаю, вы даже будете свидетелем, как творится история.
– История! Мне весь месяц не обещают ничего кроме истории, майор! Обещали кафедру в Ричмонде, но несмотря на все эти замечательные обещания я с таким же успехом мог бы планировать проповедовать слово Божие в Японии!
– Но теперь мятежники допустили просчет, сэр, – терпеливо объяснил Гэллоуэй, – по крайней мере, так считает генерал Поуп. Джексон застрял здесь, сэр, за многие мили от своих, и генерал Поуп планирует его отрезать и уничтожить. Вот почему Поуп здесь, сэр. Мы собираемся разделаться с Джексоном раз и навсегда.
– Вы действительно считаете, что Поуп с этим справится, майор? – язвительно спросил священник.
Гэллоуэй смягчил ответ:
– Я считаю, что генерал Поуп хочет попробовать, сэр, но никто из нас достоверно не знает, что генерал сможет сделать во время сражения. В смысле, он был весьма успешен на западе, сэр, но здесь не дрался, вот почему его прислали в Виргинию, так что я полагаю, он еще нас удивит. Да, сэр, думаю, еще до конца дня мы увидим славное сражение, и я даже рассчитываю, что мы победим.
Эта перспектива искушала преподобного Старбака. Он приехал в Виргинию с такими большими надеждами и смотрел, как эти надежды рушатся в прах, но теперь, похоже, всё-таки появился шанс на победу. Кроме того, сейчас было утро среды, и он знал, что ни за что не доберется до Бостона ко времени воскресной проповеди, а значит, запросто мог остаться и посмотреть, как заклятых врагов Севера разобьют в сражении. И какой же это будет прекрасной темой для проповеди, подумал он. Джексон падет столь же низко, как низвергнутый в бездну Сатана, и преподобный Старбак станет свидетелем сокрушительного краха этого демона. Он кивнул в согласии. Он останется и будет сражаться.
Весь день войска Джексона ждали в лесу. Основная часть солдат спала мертвым сном, и Старбак, расставив часовых по кромке леса, слышал похожее на жужжание пчел бормотание спящей армии. Двадцать четыре тысячи мятежников храпели всего в шести милях от Манассаса, но армия Севера не знала об их присутствии.
Люцифер принес Старбаку ранний ужин из холодной свинины, яблок и орехов.
– Еще янки объедаем, – объяснил он роскошную снедь, а потом присел на корточки рядом со Старбаком и уставился в поисках янки вниз, на пустую дорогу. Никого не было видно. – Так где же друзья чернокожих? – поинтересовался Люцифер.
– Бог их знает. Давай надеяться, что они нас не найдут.
Солнце стояло низко над горизонтом, и если повезет, ночь опустится быстрее, чем враг обнаружит убежище Джексона.
– Не хотите драться? – саркастически спросил Люцифер.
– Не хочу умирать.
– А вы и не умрете. Вы родились под счастливой звездой. Как и я. Я точно знаю.
Старбак посмеялся над уверенностью мальчишки.
– А я точно знаю, Люцифер, что каждый бедный сукин сын, погибший на этой войне, считал себя везунчиком, которого не убьют.
– Но мне и правда везет, – настаивал Люцифер, – и лучше бы вам везло так же, как и мне, потому что знаете, что я слышал от других скромных слуг? В полку есть люди, которым вы не нравитесь.
– Знаю, – ответил Старбак. Свинина была нежной, а яблоки свежими. Он гадал, сколько пройдет времени, прежде чем придется перейти обратно на галеты и соленые потроха.
– А вы знали, что они написали про вас письмо? – Люцифер бросил на него косой взгляд, а потом закурил одну из тех сигар, что добыл для Старбака. – Тот лысый написал письмо, вы в курсе? Тот, которому вы заставили меня вернуть часы, Медли-гдетотам, так его зовут? И я слышал, что еще три или четыре офицера его подписали, и по меньшей мере сорок или пятьдесят солдат, и его послали конгрессмену. Говорят, вы слишком молоды и вас нужно отправить вниз по течению, как только армия сможет от вас избавиться, – мальчишка ухмыльнулся и поднес ладонь к горлу, показав жестом, как его перережут. – У них от вас сплошные неприятности, майор.
Старбак сказал Люциферу, что авторы письма могут сделать с этой чертовой бумажкой.
– Никто меня вниз по течению не пошлет, – добавил он, – пока я побеждаю в сражениях.
– Но предположим, они не дадут вам победить? – заметил Люцфиер.
Старбак ответил на вопрос, неодобрительно пожав плечами, а потом стянул у мальчишки сигару.
– Знаешь, чему я научился на войне?
– Отбирать у людей курево?
– Что твой злейший враг не носит мундир противника, вот чему, – он застыл, не донеся сигару до рта, потому что на западе грохнул внезапный залп. Выстрелы были где-то вдалеке, но их гневный треск разорвал вечер. – Ну вот, опять, – сказал Старбак, а его сердце ёкнуло. Он гадал, уменьшится ли когда-нибудь этот страх, или он только увеличивается, пока невозможно уже будет держать спину прямо перед лицом сражения.
Просыпающиеся в лесу солдаты беспокойно прислушивались к звукам стрельбы. Все кроме новобранцев знали, как отличить мощь сражения по звуку стрельбы, и это сражение было яростным и упорным, так что они ждали, что получат приказ в него вступить, но приказов не последовало. Сражение продолжилось и в сумерках, и никто не знал, кто там дерется и кто побеждает, только легкое облако порохового дыма показалось над западным лесом.
Наконец, полковник Свинерд прибыл в Легион с новостями. Похоже, по главной дороге шла колонна янки, и Джексон приказал собственной бригаде Каменной стены напасть на нее и уничтожить.
– Правда, янки оказались слишком упрямыми и не побежали, – объяснил Свинерд. – Стоят плечом к плечу и дерутся как демоны.
– Я думал, мы должны прятаться от янки? – сказал Старбак.
– Полагаю, мы уже достаточно долго прятались. Может, Старина Джек посчитал, что пришло время дать янки напасть, – предположил Свинерд. Он поднял глаза к темнеющему небу и поморщился. – Может, не сегодня, а завтра? – он взглянул на Люцифера, присевшего у нового имущества Старбака. – Как ваш чернокожий? – грубовато спросил он.
– Выглядит вполне усердным.
– Как по мне, так он выглядит пронырой. У него мягкие руки, Старбак, что наверняка означает, что он был домашним любимчиком. А те штаны, в которых он был, когда вы его нашли, с длинными карманами, явно не принадлежат честному человеку. Если вам нужен хороший раб, достаньте себе туповатого негра с плантаций, который не боится работы, но этот мальчишка, на мой взгляд, выглядит опасным в качестве раба.
