Текст книги "Приключения Натаниэля Старбака"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 95 (всего у книги 106 страниц)

– Какого чёрта инспектор сигнальщиков делает во Фредерике? – поинтересовался предводитель отряда.

– Да еще везет золото, – добавил другой.

Предводитель присел у ног Адама и поднес острие сабли ему под подбородок.

– Вы виргинец, майор?

Адам устремил глаза в небо.

– Я задал вопрос, парень, – сказал мятежник, нажав на саблю.

– Я американец, – ответил Адам. Он чувствовал, что вот-вот потеряет сознание, и ощущал, как из раны вытекает кровь, пропитывая почву, а он впадает в беспамятство, но вдруг боль удивительным образом отступила. Ему стало тепло и почти уютно. – Я американец, – только и смог повторить он.

– Проклятье, да все мы американцы, – сказал предводитель мятежников. – Но вы из Виргинии?

Адам промолчал. Он думал о Бесси, такой черной и такой прекрасной, когда она натягивала голубое платье, закрыв смеющееся лицо. Он думал о Джулии Гордон в Ричмонде. Он думал о доме своей мечты в Новой Англии, доме священника, о книгах, кухне и детском смехе в тенистом саду под деревьями.

– Сукин сын плачет, – загоготал один из мятежников.

– И ты бы рыдал, если бы тебя подстрелили, – отозвался другой, вызвав взрыв хохота.

– Меткий выстрел, Сэм, – восхищенно произнес третий, – должно быть, ярдов двести без малого.

– Все двести пятьдесят, – заявил Сэм.

Подбородок Адама кольнула сабля.

– Что вы здесь делаете, майор?

– Ничего хорошего, это уж точно, – ответил за Адама другой мятежник и засмеялся.

– Сукин сын, – сказал командир отряда, встал и засунул чудесную саблю в ножны. Он вытащил револьвер и прицелился Адаму в голову. – Я не могу ждать весь день, майор, как и вы, и у меня не хватает терпения дожидаться, пока вы начнете соображать. Так что говори немедленно, сукин сын. Что тебе здесь надо?

Адам закрыл глаза. В небесах, сказал он себе, не будет ни слез, ни боли, ни сожалений. Не нужно будет делать сложный выбор – кому сохранять верность. Не будет войны. Рабства. Там ждет лишь радость и спокойствие и бесконечное мирное счастье. Он улыбнулся. Столько счастья на небесах, думал он, столько тепла и радостных сновидений.

– Он не собирается говорить, – заметил один из мятежников.

– Он сын Фалконера, – вмешался новый голос. – Помните? Сукин сын дезертировал весной.

– От Фалконеров никогда нельзя было ожидать ничего хорошего, – рявкнул кто-то, – богатенькие любители черномазых.

Командир мятежников выстрелил. По оврагу разнесся и затих треск, а пуля с чудовищной силой вошла в землю рядом с головой Адама.

– Как тебя зовут? – спросил предводитель мятежников.

Адам открыл глаза.

– Фалконер, – гордо произнес он. – И я виргинец.

– Так что же ты здесь делаешь, сволочь?

– Мечтаю о рае, – ответил Адам и больше не прибавил ни слова.

– Ты предатель, сукин ты сын, – сказал мятежник, поняв, что Адам намеревается молчать. Он выпустил вторую пулю, и она вошла Адаму в голову, заставив ее подскочить, когда пуля вырвала из затылка кусок черепа размером с кулак. Потом голова снова упала, с залитыми кровью белокурыми волосами и открытыми глазами, и больше не двигалась.

Мятежник убрал револьвер в кобуру.

– Оставьте сукиного сына прямо здесь.

На глазное яблоко Адама приземлилась муха, а потом слетела в рану, зияющую у его открытого рта. Мятежники ушли. Они получили хорошую добычу: золото, прекрасное седло и сбрую, саблю и револьвер. Конверта они не нашли.

Когда виргинские всадники вернулись на юг, из города появилась группа мужчин, узнать, что была за стрельба. Они обнаружили тело Адама. Один послал за двумя рабами и ручной тележкой, на которой тело отвезли в город, где состоялся спор о том, что с ним делать. Кое-кто хотел подождать до прихода армии Макклелана во Фредерик и тогда передать ей тело, но священник епископальной церкви настаивал на том, что никто не знает, появится ли армия северян вообще, и к тому времени, когда подойдут войска, тело наверняка уже начнет вонять, так что на кладбище вырыли могилу, и Адама похоронили в ней без гроба, но в мундире страны, которую он так любил, вознеся над ним молитвы. Почтальон запомнил имя погибшего офицера, хотя точно не знал, как оно пишется, и на деревянном кресте, воткнутом в кучку земли, написали "Адам Фалканер".

А в это самое время на пастбище, неподалеку от оврага и рядом со шрамами, оставленными старыми кострами мятежников, в траве лежал никем не замеченный конверт.

***

 Билли Блайз стоял рядом с капитаном Томасом Деннисоном и наблюдал за Старбаком. Ни один не произнес ни слова, да в том и не было нужды. Оба испытывали одинаковую смесь зависти и неприязни, хотя неприязнь Деннисона была ближе к ненависти.

Старбак не замечал, что за ним наблюдают. Раздевшись до пояса, с блестящей от пота кожей, он тянул десятифунтовое орудие Паррота, которое нужно было затащить на последний холм, тот, что смотрел на Харперс-Ферри. Путь к вершине был слишком крутым для лошадей или волов, так что пушку пришлось толкать вверх вручную, и этим занялись Желтоногие. Дюжину других орудий тем же способом тащили на холм, но Специальный батальон опережал всех, хотя несмотря на то, что пятьдесят человек впряглись в веревки, а еще полдюжины толкали колеса пушки, сейчас их усилия были бесполезны из-за глубокой расселины в скалах и густого подлеска.

– Да будь ты проклята, – обругал сержант Ротвел тяжелую пушку и заблокировал ее колеса камнями, чтобы орудие не откатилось назад, после последних драгоценных ярдов. Осталось пройти всего пятьдесят шагов, но на эти ярды, похоже, будет подняться труднее всего, и это может сместить их с первого места в неофициальном соревновании – кто первый доберется до вершины.

Старбак стер с глаз пот, вытащил штык и попытался перепилить основание одного из спутанных кустов.

– Срежьте их, – объяснил он стоящим рядом солдатам, – и заполните проем, – он показал на расселину в скале как раз за кустами, но согнувшись у кустов, Старбак понял, что штык не справится с задачей. После первого пореза твердый и волокнистый ствол упрямо сопротивлялся стали.

– Нужны пилы и топоры, – сказал Ротвел.

Капитан Поттер, который скорее ободрял солдат, чем помогал им физически, мотнул головой на север:

– Мы видели там кой-каких ребят из Джорджии.

Старбак распрямился, поморщился от внезапной боли в пояснице, начисто вытер штык о штаны и убрал его в ножны.

– Люцифер!

Мальчишка взобрался по склону.

– Мистер Поттер знает, где можно украсть несколько пил, – сказал Старбак.

– Больше никакой шестой заповеди, – заявил Поттер, вызвав у истощенных людей смех.

– Идите, – велел Старбак, – оба.

Поттер с Люцифером поспешили заняться воровским промыслом, а Старбак спустился вниз по склону, чтобы помочь тем, кто тащил передок. На полпути он встретил капитана Пила, который взбирался с двумя дюжинами фляжек с водой для тех, кто тянул оружие.

– Решил, что вы захотите пить, – выдохнул Пил.

– И правильно. Благодарю, – ответил Старбак, приятно удивленный. Пил, один из четырех изначальных капитанов батальона, до сих пор показал себя как наиболее полезный. Он присягнул на верность Старбаку, позабыв Деннисона, и хотя был слабым союзником, зато желанным. Картрайт с Липпинкоттом исполняли свой долг, но без энтузиазма, а Деннисон пребывал в мрачном расположении духа. Лишь Билли Тамлин, казалось, мог вразумить Деннисона, и Старбак был ему за это благодарен.

Как раз сейчас Билли Блайз разговаривал с Деннисоном. Они нашли укромную расселину чуть ниже вершины и устроились там покурить.

– Я потерял родителей, как и ты, – рассказывал Билли Блайз Деннисону. По правде говоря, его отец потерялся давно, его так и не нашли с тех пор, как он обрюхатил мать Блайза, которая и по сей день здравствовала, но вдалеке от помыслов сына. – Тяжело быть сиротой, – продолжил Блайз.

Деннисон, благодарный за сочувствие, но по-прежнему мрачный, пожал плечами.

– Наверное, для тебя это было тяжелей, чем для меня, Том, – великодушно признал Блайз.

Деннисон еле заметно кивнул и затянулся сигарой. Где-то вдалеке послышался приглушенный грохот больших орудий. Он решил, что это артиллерия федералистов обстреливает мятежников на холмах к северу от попавшего в ловушку гарнизона.

– Я выжил, – мрачно произнес он.

– О, конечно, мы выживаем, – энергично согласился Блайз, – но дело не только в этом, Том. Люди вроде Старбака никогда не поймут, что сироты крепче остальных. Прочнее. Им приходится такими быть. В смысле, у нас с тобой ведь не было настоящего дома, так? Не то что у Старбака. А может, он и понимает. Может, он знает, что мы крепче, и поэтому завидует.

– Завидует? – удивился Деннисон. Он никогда не думал, что Старбак ему завидует. Презирает – возможно, но только не завидует.

– Ясно, как Божий день, – со всей серьезностью заявил Блайз. – Вот почему он тебя унижает, Том, – Блайз умолк, чтобы выковырять изо рта кусочек табака. – Черт, он знает, что ты должен был стать командиром батальона. Всё дело в том, что этим людям нужна дисциплина, – Блайз махнул сигарой в сторону столпившихся у застрявшей пушки солдат. – Настоящая, серьезная дисциплина. Старбак с ними заигрывает и хочет, чтобы они его любили. Он с ними накоротке. Черт, мы с тобой мигом бы лишили Поттера звания, как только он надрался, но только не Старбак. Он обошелся с ним мягко. Но мягкотелость не работает с такого рода батальонами, только не во время сражения. Ты это знаешь, и я знаю.

Деннисон согласно кивнул.

– Старбак снял Ротвела с "коня". В тот день, когда приехал в лагерь "Ли". Он мягкотелый, ты прав.

– Ротвел! – фыркнул Блайз. – А теперь это опасный человек, – он замолчал, задумавшись. – С людьми вроде Ротвела нельзя быть мягкотелым, – продолжал он. – Конечно, я не тот человек, который может наладить дисциплину, я знаю. Я слишком добродушен. Вижу, когда что-то идет не так, но ничего не могу с этим поделать, такой уж у меня характер. Но я и не собираюсь здесь оставаться.

– Не собираешься? – спросил Деннисон с излишней поспешностью.

– Проклятье, нет, конечно. Я твердо намереваюсь вернуться в Луизиану. Там моя земля, Том, а не в Виргинии. Я не просил назначить меня сюда, я хотел поехать домой, на родину, и как только кампания закончится, я направлюсь на юг. Пять недель? Может, шесть? А потом Билли Тамлин поедет домой. Я лучше буду драться с янки в Луизиане, чем здесь, и вообще, виргинским полком должен командовать виргинец, ты не считаешь?

– Точно, – горячо поддержал его виргинец Деннисон.

– А Старбак, он ведь не виргинец, – продолжал Блайз. – Черт, да он даже не южанин. Какой смысл воевать за то, чтобы избавиться от северян, если северянин отдает приказы? – Блайз покачал головой. – Ни малейшего смысла, как по мне.

– Я думал, тебе нравится Старбак, – с обидой произнес Деннисон.

– Черт, Том, какой прок заводить явного врага, никому это пользы не принесет! И вообще, злиться – не в моем характере, но это не мешает мне как свои пять пальцев видеть, откуда ноги растут. На месте Свинерда, и спасибо, Господи, я не на его месте, я бы сместил Старбака и назначил бы тебя на его место.

По правде говоря, Блайз презирал Деннисона, как хвастливого труса, ему было сложно даже сидеть рядом с человеком, чье лицо покрывала короста от былых язв, но трусость, как хорошо выучил Блайз, не являлась преградой для людских амбиций, а в Деннисоне он разглядел отчаянные амбиции.

– Ты должен командовать, – продолжал он, – с Бобби Кейзом в качестве заместителя. А потом вы все вернетесь в лагерь "Ли" и там пройдете подобающий курс подготовки. Вот как можно превратить этот батальон в отличное боевое подразделение, а вовсе не методами Старбака, – Блайз покачал головой, словно в отчаянии.

– Кейз – достойный человек, – сказал Деннисон. На самом деле, Кейз его пугал, и он поразился, что Тамлин зовет того Бобби, но Деннисон понимал, что теперь Кейз стал его естественным союзником в личной войне против Старбака.

– Лучше Кейза тебе никого не найти, – энергично поддакнул Блайз, – это соль земли. И он тебя уважает, Том. Сам мне сказал, – Блайз засопел, словно был глубоко тронут откровенностью Кейза. – И скажу тебе еще кое-что. Мы вообще не должны тут находиться, – он сделал широкий жест сигарой, имея в виду осаду Харперс-Ферри. – Батальон не готов сражаться. Он не экипирован как следует и не обучен, – он говорил решительно, а Деннисон энергично кивал в ответ. – Что нужно этому батальону, так это добрые несколько месяцев учебы. Мы в ответе за то, чтобы пережить кампанию. Делай не больше того, что должен, а потом возьми батальон в свои руки и отправь на зиму на учения. Меня здесь не будет, так что помочь не смогу, потому что поеду на юг, но вы с Бобби Кейзом можете всё это устроить. Но чтобы это сделать, Том, тебе придется выжить, а Старбаку, видимо, плевать на жизни своих людей во время сражения. Ты же видел его вчера. У вас с Мейтлендом хватило здравого смысла отойти, сохранить людям жизнь, но только не Старбаку. Он прямо вальсировал вверх по холму, как священник, унюхавший бесплатный бордель! Он позволяет людям умирать, вот что делает Старбак, а так войны не выигрывают. Ты это знаешь, и я знаю.

– Так что ты предлагаешь? – спросил Деннисон, почесав один из струпьев на лице.

"Боже ты мой, – подумал Блайз, – и что теперь прикажете делать? Нарисовать на спине у Старбака мишень и дать в руки Деннисону оружие?"

– Черт, да ничего я не предлагаю, – ответил он, – разве что вы с Бобби Кейзом должны руководить этим батальоном. Как только я рвану на юг, Том, мне это уже будет безразлично, но так больно, правда больно, видеть, как оттирают таланты. Не в моем характере молчать, когда я вижу такое, а вас с Бобби именно оттерли.

Радостные возгласы заставили обоих обернуться и увидеть, что капитан Поттер с Люцифером вернулись с парой двуручных пил, которые быстро задействовали. За ворами следовала возмущенная группа людей с намерением вернуть пилы, и солдаты работали быстро, чтобы избавиться от кустов до того, как начнется стычка.

– Этот чертов раб Старбака, – тихо произнес Деннисон, – всё время начеку. Не спит по ночам и наблюдает.

– Черт, у себя на юге мы знаем, как сбивать спесь с ниггеров, – презрительно фыркнул Блайз, – особенно с ниггеров с оружием. В глубинке он бы и дня не протянул.

Послышался взрыв смеха. Поттер с невинным выражением лица заявлял, что пилы кто-то бросил. Он пустился в цветистый рассказ о том, как случайно набрел на две пилы, а пока он говорил, Желтоногие водили пилами взад-вперед и таскали спиленные кусты вверх по склону, в расселину.

Капитан из Джорджии потребовал, чтобы пилы немедленно вернули. Старбак, чью грудь покрывал пот и грязь, представился. Он признал, что кража – дело серьезное.

– Вы можете опознать пилы? – спросил он капитана.

– Проклятье, да мы же видели, как их заграбастал этот ниггер.

– Люцифер! – позвал Старбак. – Ты взял пилы этого джентльмена?

Люцифер покачал головой.

– Капитан Поттер сказал, что их кто-то потерял, сэр. Велел мне за ними присмотреть.

Солдаты спилили еще два куста, подобрались к следующей путанице веток и приступили к работе.

– Пилы лежали на наших мундирах! – возмутился капитан.

– Думаю, что нужно провести дознание как полагается, – сказал Старбак. – Если направите донесение вашему командующему бригадой, я предупрежу своего, что бумаги скоро поступят. Капитан Поттер? Можете написать детальный отчет об обстоятельствах, при которых вы обнаружили пилы?

– Сколько экземпляров, сэр? – откликнулся тот.

– Минимум три, – ответил Старбак.

Капитан из Джорджии покачал головой.

– Проклятье, мистер, – обратился он к Старбаку, – мои ребята просто заберут пилы немедленно. Не тратьте зазря чернила. Пошли, ребята.

Он повел дюжину человек к пилам, но несколько солдат Старбака выступили на защиту имущества, и джорджийцы остановились, поскольку их шансы были малы.

Поттер похлопал по застрявшей пушке.

– Зарядить картечью, сэр? – спросил он Старбака.

Старбак ухмыльнулся и повернул голову, увидев, что срезаны последние кусты. Он подождал, пока пилы закончат свое дело, и забрал их.

– Спасибо, что дали их взаймы, – сказал он капитану из Джорджии, протягивая пилы. – Весьма благодарен.

Тот засмеялся, забрал пилы и пошел прочь, пока люди Старбака склонились над орудием и начали тянуть. Тяжелая пушка заскрипела и загрохотала, начав движение, а потом подпрыгнула на стружке и опустилась на импровизированный мост, заполнявший расселину. Старбак бежал рядом с орудием, подбадривая остальных. Канониры бежали неподалеку, готовые разместить пушку и начать бомбардировку обреченного и попавшего в ловушку гарнизона Харперс-Ферри. Радостные возгласы приветствовали установку пушки на место, это было первое орудие, размещенное над приговоренным городом. Передок еще не прибыл, но люди Старбака выиграли гонку. А через два дня, как рассчитывал Старбак, они будут уже в городе, и если им улыбнется удача, разживутся топорами, лопатами, ботинками, пилами, боеприпасами и винтовками – всем тем, в чем нуждался Специальный батальон. А потом отправятся на север, и Старбак знал, что тогда они встретятся с янки лицом к лицу в настоящем сражении. И может, как он смел надеяться, это сражение станет последним, ведь именно ради такой надежды мятежники и затеяли эту кампанию. Пойти на север, показать янки, что Юг нельзя победить, и заключить мир – такой была мечта и причина, по которой они пересекли Потомак, мечта о том, чтобы положить конец резне.

Глава девятая

Армия Севера медленно брела по пустынным мэрилендским пашням, где генерал Макклелан ничто не оставил на произвол судьбы. Он приглядывал за флангами, обезопасил линии коммуникаций и продвигал свой авангард с ничтожной скоростью, делая по десять миль в день. Пинкертон, глава разведслужбы армии, заверил Макклелана, что ему противостоят двести тысяч превосходно вооруженных мятежников, и в представлении генерала эта ужасная орда поджидала его в засаде, подобно апачам, внезапно обрушивающимся на армейский состав с провиантом. Белый Дом поторапливал Макклелана, а Военный департамент присылал ему противоречивые приказы, гласящие, что с дальнейшим удалением от столицы возрастает вероятность, что мятежники форсируют реку и атакуют город. И Макклелан лишь полз вперед, всегда готовый отскочить обратно, как только возникнет угроза.

Полковник Торн оставил свою вашингтонскую контору. Он не смог выдержать гнетущую жару в столице, где вести из армии вызывали злобное ворчание, а любой слух о намерениях Ли с поспешной готовностью печатался в прессе. Филадельфия ожидала осады; отцы города Балтимора запретили продажу спиртных напитков, дабы поберечь нервы своих боязливых жителей; в то время как британский посол паковал чемоданы, готовясь к объявлению войны Соединенным Штатам.

– Это всё нелепо, Торн, – заявил полковнику лорд Лайонс[96]96
  Лорд Лайонс, Ричард Бикертон Пемел, (1817-1887) – английский государственный деятель и дипломат, посол Великобритании во Франции и США. Сторонник строгого нейтралитета в период Гражданской Войны.


[Закрыть] в приемной Белого Дома. – Нам нет смысла ввязываться в войну с вами, – беспечно добавил он, – по крайней мере до тех пор, пока Бобби Ли не выиграл ее за нас. Возможно, тогда мы и присоединимся, дабы подобрать оставшиеся крохи со стола и частично отомстить за Йорктаун.

– Что ж, посол, до этого вполне может дойти, – угрюмо отозвался Торн.

Услышав отчаяние в голосе полковника, Лайонс потрепал его по руке.

– Не дойдет, Торн, вы сами знаете, что не дойдет. Нет, пока у вас есть этот человек, – он кивнул через набитую битком комнату в сторону президента, в котором, как известно, Лайонс души не чаял. – Признаю, что определенные круги в Британии не в восторге при виде ваших затруднений, Торн, – продолжил посол, – но не думаю, что мы желаем и сами рискнуть их разделить. Поверьте мне, я не пакую свои саквояжи. Наведайтесь к нам, убедитесь собственными глазами.

Но Торну было совсем не до тонкостей вашингтонской дипломатии, по крайней мере, не в то мгновение, когда судьба республики решалась в Мэриленде, и поэтому с разрешения президента, упаковав свои седельные сумки, он отправился на восток, в штаб Макклелана, где разыскивая Адама, обнаружил, что его подопечный исчез. Начальник штаба Алана Пинкертона Джеймс Старбак, с которым Торну ранее уже доводилось встречаться на войне, заявил, что два дня тому назад Адам поехал в сторону Фредерика.

– Если он так поступил, – заметил Макклелан, находившийся в покоях Пинкертона и подслушавший ответ, – то заслуживает своей участи.

– И в чем же она, скажите на милость, состоит? – спросил Торн.

– Полагаю, в позорном плене. У него там не было никаких дел. Я думал, что он здесь, чтобы проинструктировать наших сигнальщиков?

– Так и есть, – солгал Торн, зная, что Макклелану известно о его лжи.

– Тогда ему следует работать с нашими телеграфистами, а не упражняться в верховой езде. Разве что он здесь совсем по иной причине?

Торн вгляделся в молодое свежее лицо генерала, на котором застыло постоянное выражение человека, пытающегося выглядеть старше своих лет и намного крепче, чем позволяли его внутренние страхи.

– И какой же могла быть эта причина, генерал? – презрительно спросил Торн.

– Вы бы ее знали, Торн, вы бы знали, – проворчал Макклелан. Он прекрасно понимал, что у Торна за спиной стоит полное доверие президента, и вполне обоснованно боялся, что седовласый полковник снабжает Линкольна непрерывным потоком кулуарной информации. Неудивительно, что глупец в Белом Доме понятия не имел, как выиграть войну! Если эта обезьяна позволит Макклелану действовать медленно и систематично, то Союз будет спасен, но нет, он вечно будет подгонять и побуждать генерала двигаться быстрее. А что, собственно, Линкольн знал о войне? Бог мой, да он ведь был железнодорожным юристом, а не солдатом. Такие невеселого рода мысли бродили в голове у Макклелана, когда он прислушивался к отдаленному рокоту тяжелых орудий у Харперс-Ферри.

В густой струе теплого воздуха рокот медленно перешел в неожиданное стаккато. Торн недоумевал, почему Макклелан не отрядил корпус к осажденному гарнизону, чтобы спасти тысячи солдат-северян и тонны драгоценных запасов от мятежников, но столь амбициозный порыв был вне понимания нового Наполеона.

– Полагаю, вы не станете возражать, если я отправлюсь во Фредерик?

– Воля ваша, полковник, сами решайте, но я не могу выделить вам людей для охраны. Кроме того, с уверенностью могу сказать, что сегодня ночью я разобью там лагерь, но если вы желаете проехать вперед, то на ваш страх и риск. А теперь прошу меня простить, мне предстоит вести войну.

Торн выехал впереди продвигающейся армии, но прибыл на место намного позднее авангарда Макклелана. Лошадь полковника потеряла подкову, и ко времени, когда он разыскал кузнеца и лошади прибили подкову к копыту, федеральная армия уже входила в изрытые поля, которые несколько дней назад занимали мятежники. В лесу застучали топоры, когда солдаты принялись рубить дрова, и куда ни глянь раскинулись длинными рядами грязноватые палатки. Выкопали ямы для нужников, лошадей отвели на водопой и выставили пикеты для наблюдения за пустынными полями.

Торн въехал в город, переполненный любознательными солдатами северян, разочарованными отсутствием историй о насилии и грабежах мятежников. Из окон струились звездно-полосатые флаги, они реяли на крышах и свешивались с балконов, но Торн цинично подозревал, что такое же количество флагов, только Конфедерации, привечало армию Ли. На тротуаре стояли бочонки с водой и лимонадом для утоления жажды солдат, а женщины передавали воякам круглые корзинки с печеньем. Один предприимчивый делец даже вел бойкую торговлю знаменами конфедератов. То были грубо сшитые флаги, которые, как предполагал Торн, только что сработали на швейной машинке, но солдаты отчаянно желали купить сувениры, которые потом прострелят, вываляют в грязи и затем отправят домой как военные трофеи. Даже презираемые бумажные деньги Конфедерации, не имевшие ценности за пределами Юга, расходились на сувениры. Четверо девушек в платьях с пышным кринолином, накидках с бахромой и с бумажными зонтиками невозмутимо прогуливались по центру Мейн-стрит. Они не были местными уроженками, их деланная утонченность была слишком криклива даже для вкусов Фредерика. Торн догадался, что четверка была из последовавших за армией на запад вашингтонской сотни шлюх, которым велели обзавестись собственным транспортом, палатками и походными кухнями.

Высокий, седой как лунь священник нахмурился при виде девушек, и Торн, заключивший, что священник соответствует образу здравомыслящего человека, приблизившись представился и не питая никакой надежды разузнать что-либо стоящее, спросил про Адама.

Священнику потребовалось лишь несколько мгновений и полдюжины вопросов, чтобы установить личность пропавшего офицера. Он снял свою широкополую шляпу и сообщил Торну ужасную новость.

– Погребен во дворе моей церкви, полковник.

Священник отвел Торна к кладбищу и свежей насыпи с самодельным крестом, на котором с ошибкой было нацарапано имя Адама. К удовлетворению Торна, кто-то возложил на могилу цветы.

– Бедный ты засранец, – очень тихо, чтобы не расслышал священник, вымолвил Торн, – бедный ты наивный засранец.

Вот и делу конец, с отчаянием подумал он и в подавленном настроении направился назад к разраставшемуся лагерю федералистов. Отчаянное предприятие провалилось. Торн всегда знал, что это была опрометчивая и хрупкая попытка, но поддался иллюзии, что каким-то образом она может сработать. И всё же как мог Адам добраться до Дилейни? Это было бессмысленной потерей достойного человека. Когда Торн доехал до лагеря, он обнаружил, что слуга уже разбил палатку, и заставил себя понести наказание в виде письма к отцу Адама. Он не знал, была ли жива мать Адама, и поэтому адресовал письмо генералу Вашингтону Фалконеру, в котором заверил его, что сын умер героем.

"Несомненно, вас огорчит, что он пал смертью храбрых, сражаясь за свою страну, а не за родной штат, но всемогущий Господь счел, что патриотизм вашего сына так же неисповедим, как и пути Его".

Высокопарных слов было безнадежно недостаточно, но каких слов хватит, чтобы рассказать отцу о смерти сына? Торн сообщил генералу место упокоения тела Адама, закончив письмо своими искренними сожалениями. Капелька пота размыла его подпись, он заретушировал ее, запечатал письмо и отложил в сторону. Проклятье, подумал он. Пропала единственная возможность побудить Макклелана перейти к активным боевым действиям. Торн сделал свой ход и проиграл.

Вот только он не проиграл. Два солдата из Индианы, сержант и капрал, закончили устанавливать палатку и побрели из лагеря на север, через тянущийся по пастбищу овраг на полоску более чистой травы, не испорченной оставленным мятежниками мусором. Они собирались развести там костер и сварить кофейку подальше от хищных взглядов товарищей, так что направились к изгороди, которая каким-то чудом уцелела, пока здесь стоял лагерь мятежников. Из нее получились бы отличные дрова, а кофе помог бы скоротать длинный жаркий вечер. Но как только они добрались до изгороди, капрал Бартон Митчелл заметил лежащий в траве конверт. Его толстые бока выглядели притягательно, так что капрал поднял конверт и вытряхнул содержимое.

– Бог ты мой, Джонни, – сказал он, когда появились три сигары. Он понюхал одну из них. – Чертовски хороша. Хочешь?

Сержант Блосс взял предложенную сигару вместе с листком бумаги, в которую была завернута драгоценная находка. Зажав сигару в зубах, он взглянул на бумагу и через несколько секунд нахмурился. Он узнал фамилии – Джексон, Лонгстрит и Стюарт, а подписана бумага была командующим, генералом Р.Э. Ли.

Кофе был позабыт. Солдаты принесли бумагу командиру роты, который по цепочке передал ее вышестоящему начальству, пока, наконец, довоенный коллега полковника Чилтона не узнал почерк. Похоже, что приказ был подлинным, и его спешно доставили в палатку генерала Макклелана.

Торн услышал суматоху и, натянув синий китель, выскользнул из палатки, быстро зашагав к штабу генерала, где толпились люди. Многие из них были гражданскими, они пришли поглазеть на генерала северян, который ликовал в уверенности, что приказ был подлинным. Завидев Торна, Макклелан триумфально взмахнул бумагой.

– Вот документ, с чьей помощью я разобью Бобби Ли, Торн! А если у меня это не получится, я завтра же отправлюсь домой!

Торн, пораженный внезапным энтузиазмом со стороны Макклелана, застыл и лишь уставился на генерала.

– Завтра же мы нанесем удар по их центру, – бахвалился Макклелан, – и через два дня загоним в ловушку!

Торну удалось завладеть приказом. По мере чтения его удивление росло, потому что там были описаны все позиции войск Ли, и исходя из них можно было заключить, что Ли – первоклассный игрок. Он наверняка знал, что армия Макклелана идет на запад, но так глубоко презирал противника, что разделил собственную армию на пять частей и рассеял их по западу Мэриленда и северу Виргинии. Основная часть сил конфедератов осаждала Харперс-Ферри, другая ушла на север, чтобы подготовиться ко вторжению в Пенсильванию, а небольшие отряды преградили холмы перед армией Макклелана. Правда, приказы уже на четыре дня устарели, но постоянный гул далеких пушек подтверждал, что мятежники еще группируются вокруг Харперс-Ферри, и этот звук предполагал, что описанная в приказе диспозиция до сих пор в силе, а значит, если Макклелан в самом деле выступит быстро, то очень велика вероятность, что армия Севера действительно ворвется между разрозненными подразделениями армии Ли. Тогда войска конфедератов будут уничтожены, одно за другим, схватка за схваткой, окружение за окружением, страница за страницей – так завершится эта история.

– Конец мятежу, Торн, – сказал Макклелан, забирая обратно документ.

– И правда, сэр, – согласился Торн, ощутив прилив неприязни к коротышке-генералу с так тщательно уложенными волосами и напомаженными расчесанными усами. Просто кастрированный петух, подумал он, тут же устыдившись своего негодования, что этот дар безоговорочной победы был дан подобному созданию.

– Вы не считаете приказ подлинным? – осведомился Макклелан, не в состоянии скрыть терзающего его беспокойства, что приказ может оказаться уловкой, хотя обстоятельства, при которых его обнаружили, предполагали скорее небрежность, чем коварный замысел. – Питтман ручается за почерк, – продолжал генерал. – Это рука Чилтона, совершенно точно, по крайней мере, так считает Питтман.

– Я доверяю памяти Питтмана в этом вопросе, сэр, – признал Торн.

– Значит, мы победим! – ликовал Макклелан. Хотя слава за спасение Союза от распада и достанется обезьяне в Белом Доме, Джорджу Бринтону Макклелану достаточно будет и того, что избиратели на следующих президентских выборах будут знать, кого на самом деле следует благодарить. Макклелан – президент в 1864 году! И в 1868, с Божьей помощью, а может, и навсегда, как только избиратели поймут, что лишь один человек во всей стране обладает стойкостью, здравым смыслом и мудростью, чтобы править Америкой! Всего мгновение Макклелан наслаждался этим мысленным образом, а потом хлопнул в ладони.