Текст книги "Приключения Натаниэля Старбака"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 79 (всего у книги 106 страниц)

Легион поднялся из укрытия резко, словно очнувшись от кошмара. Янки немедленно открыли огонь с железнодорожного полотна, и вдоль импровизированного бруствера разнеслись дымные облачка. Над головой просвистел снаряд, выбросивший облако черного дыма. Солдаты падали, истекали кровью, кричали от боли, но большая часть легионеров продолжала бежать вперед – сквозь почерневшие кусты и вонючий дым, вопя свой боевой клич. Дым от залпа янки рассеялся, и северяне с разряженными винтовками, узрев блеск быстро надвигающихся на них штыков, поторопились оставить позиции.

Дала залп мятежная артиллерия, и снаряды разорвались в грязи, выбросив осколки в сторону северян. Большинство янки инстинктивно прикрылись от несущих смерть бомб, и в это мгновение шеренги мятежников спрыгнули в траншею.

– Убить их! – заорал Траслоу. Он рванулся вперед со штыком наперевес. Оставив клинок торчать в первой же найденном им жертве, он вытянул свой охотничий нож.

Многие янки мудро решили, что их шансы на выживание увеличатся, если они побегут сквозь разрывающиеся снаряды, а не останутся в залитой кровью траншее в ожидании потрошения. Толпа янки покинула железнодорожную канаву и помчалась по открытой местности. Остальные решили сдаться. Некоторые пытались оказать сопротивление мятежникам и были убиты. Старбак увидел Питера Ваггонера – тот вел отряд бойцов в атаку на группку особо упрямых северян. Раздался залп, затем чей-то вопль, Ваггонер, крутанув винтовку в руках, обрушил приклад на чей-то череп, и северяне закричали, моля о пощаде.

На открытой местности разорвались очередные снаряды, подняв клубы дыма и пламени. Металлические осколки скосили некоторых беглецов. Старбак, сжимая в руке дымящийся револьвер, увидел, как по земле, словно ядро, катится человеческая голова. Он вытаращился на эту картину, не понимания, действительно ли его глаза видят то, что сообщает мозг.

– Нет, нет, нет, нет, пожалуйста! – на Старбака с ужасом смотрел северянин, руки его были задраны вверх. Он трясся от страха, думая, что сейчас этот высокий офицер-южанин с жестким взглядом и дымящимся пистолетом казнит его.

– Ты в безопасности, – сказал ему Старбак и отвернулся. Он увидел, что ни люди Медликотта, ни рота Мокси не присоединились к атаке Легиона. Вместо этого, собравшись в отвальной яме, они старательно делали вид, что страшно заняты сбором пленных. Оставались еще кое-какие незаконченные дела, и с ними надо разобраться быстро, иначе от Легиона скоро ничего не останется.

– Майор Медликотт? – закричал Старбак.

– Да? – осторожно ответил майор.

– Соберите боеприпасы Легиона, а потом раздайте. И обыщите мертвецов, – Старбак посмотрел на небо. Скоро стемнеет. – На ваших людях – первая дозорная вахта. И пусть смотрят повнимательней.

– Они всегда внимательны, – дерзко ответил Медликотт. Он ждал взбучки за то, что не подчинился приказу атаковать железную дорогу; теперь же в его тоне сквозило презрение к Старбаку, который не посмел его приструнить.

Старбак не обратил на это внимания. У него еще было много дел – подсчитать погибших, помочь раненым, найти боеприпасы. Всё для того, чтобы он смог сражаться снова. Завтра.

– Хорошо поработали сегодня, господа, просто прекрасно поработали, – крайне довольный достижениями своей армии Джон Поуп бодро шагал к ферме, служившей ему полевым штабом. Внутри собралось с десяток людей, и радость генерала была столь заразительна, что его появление на пороге было встречено аплодисментами. В основном, собрались генералы, но присутствовали также конгрессмен из Вашингтона и преподобный Элиял Старбак из Бостона, естественно, притащивший с собой свернутое знамя мятежников. Это был его ценнейший трофей и сувенир. Преподобный весь день проторчал на поле боя и теперь выглядел таким же уставшим, грязным и покрытым пылью, как и все солдаты. Поуп, выглядевший, напротив, свежим и бодрым, поднял крышку с судка и оценивающе втянул в себя аромат содержимого:

– Бифштекс из оленины? Прекрасно, прекрасно! Надеюсь, брусничный джем к этому прилагается?

– Увы, сэр, – пробормотал один из адъютантов.

– Ничего страшного, – Поуп пребывал в добродушном настроении. Железнодорожный мост у Бристоу восстановили, так что составы могли теперь свободно передвигаться от Оринджа до Александрии, а значит, последние передвигающиеся на север от Уоррентона полки можно было перебросить прямо к дымящимся руинам Манассаского узла, откуда уже рукой подать до места завтрашнего сражения. Точнее, до места завтрашней победы, ибо Джон Поуп был убежден – он стоит на краю триумфа, который будет вписан в историю.

Генерал Макдауэлл, потерпевший поражение в первом сражении при Манассасе, а ныне возглавляющий Третий корпус Поупа, разделял эту уверенность, особенно учитывая прибывающие каждый час войска. Подкрепления эти шли не только из Виргинской армии самого Поупа, но и от Потомакской армии Макклелана.

– Правда, я сомневаюсь, что мы встретим завтра нового Наполеона, – внушительно произнес Макдауэлл.

– Я тоже в этом сомневаюсь, – ответил Поуп, усаживаясь за стол и угощаясь олениной. – Джордж не захочет наблюдать за чужим триумфом. Иначе блеск его собственных блях слишком сильно потускнеет, а? – он рассмеялся, приглашая собеседников разделить его веселье. – Мне-то, между прочим, без разницы, кому достанется слава – лишь бы победа досталась США, разве не так? – Поуп адресовал подобное странное предположение одному из адъютантов, который, в свою очередь, вежливо согласился. – Знаете, чего больше всего хочется Джорджу? – Поуп, ведя беседу, положил себе бобов. – Джорджу хочется, чтобы я отвел армию к Кентервилю и ждал там. То есть мы тут прижали Каменную стену Джексона, а я, надо полагать, должен отойти к Кентервилю! И зачем? Чтобы новый Наполеон принял командование!

– Он не хочет, чтобы вы одержали победу, которую не смог одержать он, – преданно заметил Макдауэлл.

– И у меня нет сомнений, что если я и правда отойду к Кентервилю, – продолжал Поуп, не оспаривая заявление Макдауэлла, – перво-наперво наш новый Наполеон устроит парад. Я слышал, что Джордж имеет необычное пристрастие к парадам.

– Он их просто обожает, – подтвердил конгрессмен, – а почему бы и нет? Парады вселяют в публику уверенность.

– Победа может вселить в нее гораздо большую уверенность, – заметил Макдауэлл. Командующий Третьим корпусом наполнил тарелку жареной олениной и сладким картофелем.

– Что ж, к чёрту парады Джорджа, – заявил Поуп, гадая, как и все пристутствующие за столом, неужели Макдауэлл добавит хоть еще одну ложку снеди в свою переполненную тарелку. – Я не отступлю к Кентервилю, а выиграю сражение. Это поразит Джорджа, не так ли, конгрессмен? Вы не привыкли к тому, чтобы генералы сражались и побеждали! – Поуп засмеялся, и смех эхом прокатился вдоль стола, хотя генерал отметил, что знаменитый бостонский проповедник в отличие от остальных, похоже, не веселился. – Вы выглядите усталым, доктор Старбак, – радушно обратился к нему генерал.

– Весь день в седле, генерал, – ответил священник. – Я совершенно не привык к подобным упражнениям.

– Не сомневаюсь, я бы утомился, проведя весь день за вашей кафедрой, – галантно отозвался Поуп, но священник даже не улыбнулся в ответ на эту реплику. Вместо этого он положил на стол блокнот, пододвинул поближе к открытым страницам свечу и вежливо выразил недоумение в связи с некоторыми событиями, которым он стал свидетелем в этот день.

– О чем идет речь? – поинтересовался Поуп.

– Одни солдаты шли в атаку, а другие не делали ничего, чтобы прийти им на подмогу, – лаконично объяснил священник. Преподобному Старбаку казалось, что атаки федералистов были близки к успеху, но выжившие жаловались, что подкрепление, которое гарантировало бы северянам победу, так и не выдвинулось из своих лагерей.

Джон Поуп почувствовал, как в нем поднимается гнев. Он не собирался объяснять свои действия каким-то надоедливым священникам, но Поуп знал, что в высоких военных кругах у него было мало союзников, и еще меньше в Вашингтоне. Джон Поуп был аболиционистом, а основная часть его соперников, таких как Макклелан, сражалась не за рабов, а за Союз, и Джон Поуп понимал, что ему нужно привлечь на свою сторону общественное мнение, чтобы побороть многочисленных политических противников. Преподобный Старбак обладал значительным влиянием на общественное мнение Севера, и потому генерал подавил раздражение и терпеливо объяснил достижения дня. Он говорил, попутно засовывая в рот еду и жестикулируя вилкой. Армия Виргинии, сообщил он, прижала Каменную стену Джексона к западным холмам и лесам. Поуп взглянул на конгрессмена, чтобы убедиться, что тот слушает, а потом продолжал растолковывать, что Джексон хочет ускользнуть вниз по дороге на Уоррентон, но его загнали в котел.

Священник нетерпеливо кивнул. Он всё это понял.

– Но почему нам нужно ждать до завтрашнего дня, чтобы уничтожить змею? Мы ведь уже сегодня поймали его в ловушку, ведь так?

Поуп, не забывая о том, чего может добиться карандаш в руке проповедника, улыбнулся.

– Мы загнали Джексона на неровную местность, доктор, но не вполне отрезали ему пути к отступлению. Сегодня вы стали свидетелем тому, как во время великолепного сражения мы заставили Джексона придерживаться этого направления, пока наши ребята обходят его с флангов, – генерал продемонстрировал эту стратегию, окружив большой соусник мелкими судками. – А завтра, доктор, мы снова атакуем с абсолютной уверенностью, что на этот раз мерзавцам не уйти, – он бросил солонку в соусник, забрызгав скатерть. – Не уйти!

– Аминь, – произнес Макдауэлл с полным олениной и горошком в масле ртом.

– Вы видите лишь маленькую часть грандиозного замысла, – объяснил Поуп священнику. – Разве в одной хорошей книге не говорится, что на свете есть такие вещи, о которых мы и помыслить не можем?

– У Шекспира, да, – сурово заметил священник, по-прежнему делая карандашом записи. – "Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам". Гамлет, первый акт, пятая сцена, – он закрыл блокнот и засунул его в карман. – Так завтра, генерал, мы можем ожидать победы, которая встанет в один ряд с битвой при Каннах? Или при Йорктауне?

Поуп колебался, стоит ли заявлять столь высокие притязания, особенно перед лицом конгрессмена, хотя он сам их завысил.

– Если только люди Макклелана будут драться так, как должны, – ответил он, аккуратно взвалив всю ответственность на своего соперника. Никто не ответил. Вообще-то никто просто не хотел шевелить это осиное гнездо. Люди Макклелана были известны преданностью своему генералу, и многие из них противились тому, что должны подчиняться приказам Поупа, но боялись, что это нежелание может быть воспринято как отказ сражаться.

– Интересно, чем занимается Ли? – спросил артиллерийский офицер с дальнего конца стола.

– Роберт Ли делает то, что у Роберта Ли всегда получалось лучше всего, – объявил Поуп, – сидит сложа руки, позволяя кому-нибудь еще сделать всю работу. Ли ожидает к югу от Раппаханнок и окапывается. Он послал Джексона, чтобы сорвать наши приготовления, но на такой быстрый ответ с нашей стороны он не рассчитывал. Он нас недооценил, господа, и это станет началом его конца. Это блюдо с грушами? Не могли бы вы передать? Спасибо.

Ординарец принес кувшин с лимонадом для трезвенников и графин с вином для остальных. За окном фермы горели огоньки костров, там, где на склоне холма разбили лагерь ближайшие батальоны. Вдали наигрывал оркестр, и нежная протяжная мелодия разливалась в теплой летней мгле.

– Кто-нибудь разузнал, что войска мятежников делают в Гровтоне? – спросил один из офицеров Макдауэлла, полив груши густыми сливками. Поступило несколько сообщений о силах мятежников, прибывших к открытому западному флангу армии Поупа.

– Паникерские слухи, – уверенно заявил Поуп. – Видели лишь вражеских кавалеристов-разведчиков. Кавалерия, которая пытается разведать путь к отступлению, всегда является признаком агонии умирающей армии, джентльмены. Но только не завтра, и никогда больше. С этого момента наша армия будет идти только вперед. На Ричмонд!

– На Ричмонд! – в один голос повторили офицеры, – к победе.

– На Ричмонд, – сказал конгрессмен, – и к перевыборам.

– На Ричмонд, – воскликнул преподобный Старбак, – и к освобождению.

И всё это будет утром.

Ночью каролинцы Хадсона соорудили новый завал перед железнодорожным полотном, где ни канава, ни примыкающая к ней насыпь не являлись препятствием для атакующих янки.

– Мне следовало подумать об этом раньше, – признался Хадсон.

– И мне тоже, – отозвался Старбак. Он помолчал. – Правда, я думал, что появится Ли. Совершенно не рассчитывал, что придется драться целый день в одиночку.

– Я же вам говорил, – дружелюбно произнес Хадсон, – всегда ожидайте худшего.

– Но где же Ли? – продолжал вопрошать Старбак, несмотря на совет человека более опытного.

– Одному Господу известно, – мягко ответил Хадсон, – и полагаю, нам просто придется драться, пока сам Господь не сообщит нам эту тайну.

– Я тоже так думаю, – уныло согласился Старбак. Он пребывал в мрачном расположении духа, осознавая, что в свое первое сражение на посту командующего Легионом успехов не добился. Легион дважды отходил со своей позиции, и хотя оба раза возвращался к железной дороге, понес тяжелые потери. Хуже того, две роты полка фактически взбунтовались. Старбак вспомнил смех Мокси и с абсолютной очевидностью понял, что этот насмешливый хохот был его шансом подавить сопротивление правофланговых рот раз и навсегда. Старбак знал, что ему следовало вытащить револьвер и пустить Мокси пулю промеж глаз, но вместо этого он притворился, что не слышит, и тем отдал победу противнику.

Процесс сооружения нового завала потревожили снайперы янки, не прекращая стрельбу и ночью. В темноте снайперы стреляли туда, где замечали движение у далекого костра, и эта постоянная опасность заставила всех держаться под прикрытием канавы или искать безопасное место у противоположного склона холма, где при свечах работали хирурги бригады. Собственные снайперы бригады отвечали на огонь янки, огоньки из их винтовок с тяжелыми стволами разрывали тьму маленькими точками. Стрелки прекратили огонь, когда их окликнули санитары с просьбой не мешать передвижениям людей с носилками, но как только санитары закончили свою работу и поблагодарили врага за любезность, стрельба возобновилась.

Единственной хорошей новостью этой ночи стало прибытие почты, которую принесли из Гордонсвила с продвигающимися войсками Ли. Сержант Тиндейл раздал письма и посылки, оставив печальную стопку адресованной мертвецам почты. Одна из посылок пришла из ричмондского арсенала и предназначалась командующему Легионом Фалконера. В большом пакете оказался стандартный боевой флаг: четырехфутовый квадрат из простой материи на замену захваченного шелкового знамени. Там не было древка, и Старбак послал Люцифера срезать прямое десятифутовое деревце.

Потом в свете костра позади холма он открыл предназначенные ему два письма. Первое пришло от Таддеуса Бёрда, который сообщал, что значительно поправил здоровье и вскоре надеется вернуться в Легион.

"Присцилла не разделяет эти надежды и постоянно находит новые симптомы, для излечения которых понадобится дополнительное время, но я скучаю по Легиону".

Далее в письме говорилось, что Энтони Мерфи благополучно добрался до Фалконера и также поправляется, хотя вряд ли встанет на ноги в ближайшие пару недель. "Правда ли, – спрашивал затем Бёрд, – что Свинерд узрел божественный свет? Ежели так, то это доказывает, что от христианства есть кой-какой прок в этом мире, хотя, признаюсь, мне сложно поверить в подобное преображение. А мурлыкать дракон научился? Молится ли он перед тем, как выпороть рабов, или после этого? Непременно опишите мне все отвратительные детали".

Письмо заканчивалось сообщением о том, что Вашингтон Фалконер так и не появился в Фалконере, но, по слухам, мутит воду в политических кругах Ричмонда.

Второе письмо пришло Старбаку из столицы Конфедерации. К его удивлению и удовольствию, оно было от Джулии Гордон, бывшей невесты Адама, которая теперь называла Старбака своим другом. Она сообщала хорошие новости:

"Матушка прислушалась к моему желанию и позволила мне стать сестрой милосердия в госпитале Чимборасо. Она сделала это с неохотой, под угрозой бедности и с торжественным обещанием госпиталя выплачивать мне жалование, хотя до сих пор это обещание так и не было выполнено. Я нахожусь на обучении, как они говорят, так что должна приберечь все надежды на жалование до тех пор, пока не смогу отличить бинты от бутылки каломели. Я учусь, а по ночам плачу по находящимся здесь мальчишкам, но без сомнений, скоро научусь обходиться без этого".

Она не упоминала Адама, как и не сообщила в письме ничего личного, это были просто адресованные другу слова в надежде найти участие.

"Нынче вы не узнаете госпиталь, – заключала Джулия. – Ежедневно в парке возводятся новые здания, и каждая новая палата заполняется ранеными, прежде чем строители уберут свои леса. Я постоянно молюсь, чтобы не увидеть вас на одной из коек".

Старбак уставился на письмо и попытался вспомнить лицо Джулии, но почему-то ее образ не всплыл в его голове. Темные волосы и хорошее телосложение, это он помнил, и ясный ум во взгляде, но он по-прежнему не мог составить образ целиком.

– Выглядите так, словно тоскуете по дому, – прервал мысли Старбака полковник Свинерд.

– Письмо от друга, – объяснил Старбак.

– От девушки? – спросил Свинерд, усаживаясь напротив Старбака.

– Да, – признался Старбак, а потом после паузы добавил: – От девушки-христианки, полковник. Хорошей, добродетельной христианской девушки.

Свинерд засмеялся.

– Вы и правда затосковали по респектабельной жизни в царстве Божием, Старбак. Может, теперь вы раскаетесь? Может, пришел час, чтобы вы уверовали в Него?

– Вы пытаетесь меня обратить, полковник, – язвительно заявил Старбак.

– Какую же еще услугу я могу вам оказать значительнее этой?

Старбак уставился на огонь.

– Может, – медленно произнес он, – вы могли бы сместить меня с поста командующего Легионом?

Свинерд хихикнул.

– Предположим, Старбак, что после одного дня отказа от алкоголя я бы сказал вам, что для меня это слишком тяжело? Вы бы одобрили?

Старбак скривился в унылой ухмылке.

– В то время, полковник, я бы посоветовал вам подождать денек, а потом вновь вернуться к бутылке. Таким образом я бы выиграл деньги, которые на это поставил.

Свинерд не обрадовался ответу, но выдавил улыбку.

– Значит, дам вам тот же совет. Подождите денек, и посмотрим, что вы будете чувствовать завтра.

Старбак пожал плечами.

– Сегодня у меня не слишком хорошо получалось. Я орал и бегал вокруг, как обваренная кипятком кошка.

Свинерд улыбнулся.

– Сегодня ни у кого не получалось как следует. Я не вполне уверен, что и у Джексона хорошо получалось, и только Господу известно, что случилось с Ли, но и у врага ничего не вышло. И мы по-прежнему здесь, Старбак, нас еще не разбили. Поглядим, как вы будете чувствовать себя завтра, – полковник встал. У его худого лица кружились искры. Может, завтра вы переместите свои роты? – предложил он. – Поставите Траслоу на правый фланг, а Медликотта на левый?

– Я уже подумывал об этом, – признался Старбак.

– И?

Старбак вытащил из костра горящую ветку и прикурил от нее сигару.

– Думаю, у меня есть идея получше, полковник, – он бросил ветку обратно в огонь и посмотрел на Свинерда. – Помните, что вы говорили про Старину Безумного Джека? Что не важно, насколько человек эксцентричен, пока он побеждает?

– Я помню. И что?

Старбак усмехнулся.

– Значит, вы не одобрите то, что я собираюсь сделать. А значит, я вам и не скажу, но это сработает.

Свинерд поразмыслил над ответом.

– Так вы на самом деле не хотите, чтобы я вас сместил?

– Я дам вам знать завтра, полковник.

Старбак провел ночь на железнодорожном полотне, где поспал несколько драгоценных мгновений, но время от времени его будили выстрелы снайперов, и пуля пролетала по разделяющему армии пространству. Утром, до того как туман рассеялся, превратив его в легкую мишень, Старбак взобрался на холм, чтобы посмотреть, как из тумана выступает земля. Вдалеке, за лесом, многочисленные завитки дыма поднимались над кострами полевых кухонь врага, а слева, причем гораздо ближе, чем он ожидал, между двумя рощами через дрейфующий туман на короткое мгновение показалась яркая вспышка. Он одолжил у одного из снайперов Хаксалла винтовку и осмотрел это сияние в телескопический прицел.

– Полагаю, это Булл-Ран, – обратился он к снайперу.

Тот пожал плечами.

– Не думаю, что здесь есть еще какая-нибудь столь же широкая река. Но это точно не Биг-Мадди[85]85
  Биг-Мадди – река в штате Иллинойс, приток Миссисипи.


[Закрыть].

Чуть ближе Старбак разглядел полосу дороги, бегущую между двух пастбищ. Он подозревал, что это дорога Садли, а значит, Легион находился менее чем в полумиле от двух бродов через Катарпин и Булл-Ран. Год назад он переходил эти броды в тот день, когда Вашингтон Фалконер попытался изгнать его из Легиона, и если этот блеск и правда обозначал реку, а дорога действительно вела от Манассаса к Садли, то Легион был близко, соблазнительно близко к ферме Гэллоуэя.

И лишь армия отделяла Легион от мести.

Старбак вернул снайперу винтовку, а потом спустился с холма, туда, где хирурги до сих пор трудились над вчерашними ранеными. Он поговорил с ранеными, а потом, с винтовкой мертвеца за плечом и горсткой оставшихся патронов в сумке, побежал обратно к железной дороге. Когда он двигался через кустарник, его попытался пристрелить снайпер, но пуля янки просвистела в футе от него, вонзившись в раздувшийся труп и спугнув рой мух в теплый утренний воздух. Старбак перепрыгнул через бруствер и соскользнул в канаву железнодорожного полотна, чтобы начать новый день.