Текст книги "Приключения Натаниэля Старбака"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 60 (всего у книги 106 страниц)

– Мы дадим один залп по этим немецким сволочам, а потом погоним их с нашей земли. Безжалостно и быстро, ребята, запугаем ублюдков до смерти. Готовы? 
Солдаты ухмыльнулись, дав понять, что они в порядке и готовы. Старбак улыбнулся в ответ. Временами он гадал, могло ли что-нибудь в целом свете сравниться с подобными мгновениями сражения. Нервные минуты ожидания прошли, уступив место дикому возбуждению. Он взглянул на пленного.


– Ты останешься здесь, янки.

– Ни с места не сдвинусь, – пообещал тот, на самом деле решив бежать, как только его оставят без присмотра.

– Встать! – прокричал Старбак. Его закружил пьянящий порыв страха и возбуждения. Он осознавал искушение следовать приказам Медликотта и оставаться в укрытии целым и невредимым, но ему также хотелось унизить мельника. Старбак хотел доказать всем, что на поле битвы он лучший, а подобную доблесть не выкажешь, отсиживаясь в кустах.

– Цельсь! – крикнул он, и большая часть сбившихся в кучу янки расслышала отданный приказ и в страхе принялась оглядываться по сторонам, но они опоздали. Солдаты Старбака были уже на ногах со вскинутыми винтовками. И тут всё пошло не по плану.

– Остановитесь! – закричал Медликотт.

– Ложись! Это приказ! Ложись! – запаниковал мельник. Он бежал по оврагу, вопя на людей Старбака и даже сбив некоторых из них на землю. Остальные пригнулись, но все были сбиты с толку.

– Пли! – скомандовал Старбак, и вспышка редких винтовочных огоньков прорезала тьму.


– Ложись! – яростно размахивал руками Медликотт.

– Поднимайтесь и стреляйте! – рассвирипел Старбак.

– Встать! Пли! 
Солдаты опять поднялись и нажали на спусковые крючки, произведя осветивший сумерки нестройный залп.


– В атаку! – прокричал Старбак, словно это был боевой клич. 
Седой офицер развернул пенсильванцев в сторону неожиданной угрозы с фланга. Вмешательство Медликотта подарило янки несколько секунд драгоценного времени, достаточных, чтобы половина роты построилась в неровную стрелковую шеренгу под правым углом к остальному батальону. Теперь эта полурота противостояла беспорядочному наступлению Старбака, и увидев, как янки вскинули винтовки к плечу, он понял, что стоит на грани катастрофы. 
С такого близкого расстояния их сметет даже полурота. Его охватила паника. Он почувствовал искушение ринуться направо и нырнуть под укрытие ближайших кустов, простое желание сбежать, но потом пришло спасение. Атаковавшая пенсильванцев с юга рота мятежников дала сокрушительный залп, и второпях построенная шеренга рассеялась. Залп, который должен был уничтожить Старбака, так и не был произведен. Вместо этого знамена Союза качнулись и упали, когда сломленные янки начали отступать. 
От невероятного чувства облегчения боевой клич Старбака перешел в леденящий кровь и бессвязный вопль, когда он во главе своих солдат вырвался на опушку леса. Янки в синем мундире замахнулся на него прикладом, но Старбак легко отбил удар и в свою очередь ткнул солдата прикладом, сбив того наземь. Ружейный выстрел едва не оглушил его, стрелявший сделал шаг назад и зацепился за лежащую на земле ветку. Роберт Декер одним прыжком подскочил к нему с тем же громким воплем, как и повергнутая в ужас жертва.
Лишь Траслоу двигался вперед молча. Его зоркие глаза высматривали места, где враг мог перехватить инициативу. Он увидел, как одного из новых рекрутов Легиона, Исайю Кларка, свалил наземь здоровый пенсильванец. Траслоу выхватил свой охотничий нож и дважды полоснул им, а потом оттолкнул умиравшего пенсильванца в сторону, чтобы его тело не завалилось на Кларка.

– Вставай, парень, – велел он Кларку.

– Тебя не сильно ранило. Ничего такого, что бы не вылечил глоток виски. 
Пенсильванцы бежали. Полосы американского флага исчезли на севере, но синее знамя с орлом и витиеватой немецкой надписью нес прихрамывавший сержант. Старбак побежал за ним, приказывая сдаваться. Капрал-янки заметил Старбака и выхватил револьвер, который снял с мертвого офицера мятежников, но в барабане не оказалось патронов, и револьвер просто щелкнул вхолостую.
 Капрал выругался по-немецки и попытался пригнуться, но штык Старбака вспорол ему живот, а приклад Исы Уошбрука размозжил череп, и капрал упал. С юга накатывалась огромная волна вопящих мятежников. Седовласый офицер выхватил знамя с орлом у хромавшего сержанта и размахивал навершием как неуклюжей алебардой. 
Сержант упал ничком и закрыл голову руками. Офицер, яростно вопя, споткнулся о распластанное тело. Растянувшись на земле, он пытался нашарить револьвер в поясной кобуре, но нависший над ним Старбак с силой всадил штык меж ребер. Старбак заорал, и его крик, несущий в себе облегчение, смешанное с каким-то исходящим изнутри животным чувством, потонул в вопле умирающего пенсильванца. Старбак с силой надавил, пока сталь окончательно не остановилась, и оперся о приклад. Траслоу тем временем вырвал знамя с орлом из скрюченных и внезапно ослабевших рук умирающего, чьи длинные седые волосы окрасились в кроваво-красный цвет.
Старбак, которого одолели примитивные инстинкты дикаря, отобрал у Траслоу знамя и потряс им в воздухе, разбрызгивая капли крови с полотнища:


– Мы сделали это! – воскликнул он, обращаясь к Траслоу.

– Мы сделали это!


– Именно мы, – многозначительно добавил сержант, покосившись в сторону по-прежнему прячущегося Медликотта.


– Я набью морду этому ублюдку, – ответил Старбак. Он обернул полотнище вокруг лакированного древка.

– Коффмэн! – закричал он, ища лейтенанта, чтобы передать ему флаг.

– Коффмэн! Чтоб тебя, куда ты делся, Коффмэн?

– Я здесь, сэр, – слабый голос лейтенанта донесся откуда-то из-за поваленного дерева.


– Господи! – выругался Старбак. Немощный тон наводил на мысль о Коффмэне, вот-вот потеряющем сознание. Старбак бегом пересек поляну, перепрыгнул через дерево и обнаружил юного лейтенанта стоящим на коленях с выпученными глазами и побледневшим лицом. Но ранен был не он. Коффмэн был в порядке, просто находился в шоке. Ранен был Таддеус Бёрд, добряк-полковник. Мертвенно бледный и истекая кровью, он лежал у поваленного дерева.

– Господи, Нат, больно-то как, – с трудом признес полковник.

– Я прибыл, чтобы забрать вас, но меня подстрелили. И револьвер забрали, – он попытался выдавить улыбку.

– Он даже заряжен не был, Нат. Всё забываю его зарядить.


– Только не вы, сэр, только не вы! – Старбак упал на колени, забыв и про захваченное знамя, и про труса Медликотта. Перед глазами внезапно всё расплылось.

– Нет, Дятел, только не ты! – ибо подстрелили лучшего воина бригады. 
Через все поле, от склонов Кедровой горы до вытоптанных кукурузных полей к западу от дороги, наступали мятежники, освещаемые заходящим солнцем, которое казалось раздувшимся шаром красного пламени, окутанным клубами пушечного дыма. Вечерний ветерок понес дымные облачка над головами убитых и раненых. 
Четырем орудиям – Элизе, Луизе, Мод и Анне – внезапно нашлась работенка: у кромки леса появились, словно волчьи стаи, солдаты в сером. Артиллеристы открыли огонь прямо поверх голов своей же отступающей пехоты. Разрывающиеся у погруженного в тень леса снаряды оставляли клубы серого дыма.


– Передки сюда! Шевелитесь! – майор артиллерии, лишь секунду назад пытавшийся прочесть в свете заходящего солнца последние строки засаленной книги "Мечты холостяка"[74]74
  "Мечты холостяка" (Reveries of a Bachelor) – книга, написанная американским писателем Дональдом Грантом Митчеллом и опубликованная в 1850 году.


[Закрыть], осознал, что орудия необходимо переместить севернее, иначе батарея окажется в руках врага.

– Коня мне! – закричал он.
Пока собирали орудийную прислугу, батарея вела огонь. Лейтенант, лишь недавно выпустившийся из Вест-Пойнта, заметил конную группу офицеров-мятежников у опушки леса.


– Прицел влево! – закричал он, и расчет налег на рычаги, разворачивая дубовый лафет Элизы.

– Цельсь! Один оборот вверх! Зарядить шрапнель! – зарядный картуз затолкали в вычищенный ствол, и сержант проткнул саржевую упаковку с порохом сквозь запальное отверстие.

– Шрапнели нет, сэр! – доложил канонир, наклонившись над ящиком с боеприпасами.

– Заряжайте ядро, заряжайте что угодно, но поживее, Христа ради! – лейтенант не отрывал глаз от соблазнительной мишени. 
Ядро забили в ствол. Сержант затолкал фрикционный запал в запальное отверстие и отошел в сторону со шнуром в руках.


– Орудие готово! – сообщил он.
Передок Элизы, доставленный шестеркой лошадей, остановился позади, готовый к погрузке орудия.


– Пли! – скомандовал лейтенант. 
Сержант потянул за шнур, и фрикционный запал был приведен в действие. Огонь воспламенил порох, и десятисантметровое железное ядро понеслось через окутанное дымом поле. Отдача была настолько велика, что орудие, словно несущийся на полной скорости поезд, откатилось назад на добрых десять шагов, подмяв под себя и раздавив ноги двух лошадей, запряженных в повозку. С диким ржанием они рухнули на землю, напугав других лошадей, которые забились в ужасе. Одна из них выломала ось повозки, другая сломала ногу о передок, и за какое-то мгновение организованное отступление артбатареи из-за перепуганных лошадей превратилось в кошмар.
Один из артиллеристов пытался освободить уцелевших коней, но не смел приблизиться к ним, опасаясь бьющихся в агонии животных.


– Пристрелите их, Бога ради! – прокричал сидевший в седле майор.
Над его головой просвистела пуля. В огненных сумерках зазвучал жуткий вопль мятежников. 
Одна из лошадей ударила пытавшегося освободить животных канонира в бедро, и с дикими криками он рухнул на землю со сломанной ногой. 
Шрапнельный снаряд, выпущенный мятежниками, разорвался в нескольких шагах, и объятую ужасом кучу вопящих людей и лошадей накрыло осколками.
Другие три орудия уже были прикреплены к своим передкам.

– Пошел! – закричал майор.

– Пошел, пошел, пошел! – и почерневших Луизу, Мод и Анну быстро увезли. В поручни передков мертвой хваткой вцепились канониры, пока кучеры с силой хлестали напуганных лошадей.
Дымящаяся же Элиза осталась на месте, покинутая всеми, после того как второй снаряд мятежников обрушился на кровавое месиво из плоти, сбруи и судорожно дергающихся лошадей. Взметнулся фонтан крови, и лейтенанта, командовавшего Элизой, вырвало. Придя в себя, он медленно похромал на север.


Капитан Этерингтон провел преподобного доктора Старбака мимо брошенного орудия и кровавой, бьющейся в конвульсии кучи, оставшейся от расчета. Священник, потерявший свой цилиндр, беспрестанно оборачивался в седле – вглядываясь туда, где наступала под своими грязными знаменами шеренга одетых в серое солдат. На одном из мятежников он заметил свой цилиндр, но нахмурился он не поэтому, а из-за мучившего его вопроса – почему Господь допустил их поражение? 
Почему благую цель, которую преследовала избранная Богом же нация, беспрестанно сопровождают катастрофы? Ведь если Господь благословил Соединенные Штаты, страна, без сомнения, должна процветать, но ничего подобного не происходило и в помине. А значит, какой бы благой ни была их миссия, этого недостаточно. Может быть, лидеры нации и верны идее сохранения Союза, но пока они с равнодушием относятся к избавлению от рабства, Господь, несомненно, продолжит обрушивать на них свою кару. А значит, освобождение должно свершиться еще скорее. Снова уверовав в благородство своей миссии, преподобный Старбак с развевающимися на ветру волосами поскакал дальше, в безопасное место.


В миле от преподобного Элияла Старбака, у поросшего лесом хребта, где атака северян, достигнув пика, была отбита, остановился генерал Вашингтон Фалконер в сопровождении офицеров штаба. Сидя верхом, они рассматривали поле битвы. Две пехотные бригады янки отступали через широкое пшеничное поле. Их торопили прибывшие артиллерийские батареи, раз за разом обстреливающие спешащие шеренги шрапнелью и ядрами. В ответ огрызалась лишь одна батарея северян.


– Не будем выставлять себя мишенями, – объявил Фалконер и отъехал за деревья, укрывшись от обстрела.


Свинерд остался один. Он спешился и готов был вести первую цепь бригады вниз по склону. Другие части мятежников уже на четверть мили ушли от леса, но бригада Фалконера выступила позже и до сих пор пробиралась сквозь деревья. Свинерд видел, как Фалконер укрылся в лесу, поэтому без зазрения совести извлек фляжку с виски и поднес ко рту. Опустошив ее, он обернулся, чтобы прикрикнуть на наступающую шеренгу и поторопить солдат, но, стоило ему повернуться, как над головой словно проревел всесокрушающий вихрь.
Из легких выбило весь воздух. Он пытался закричать, но не мог выдавить даже слабого звука. Ноги его внезапно подкосились, застрявший в горле виски на вкус вдруг стал кислым. Он рухнул на землю за мгновение до того, как что-то треснуло за спиной, словно оглушительно грохнула створка ворот, ведущих прямиком в ад. Свинерда ослепило, словно десяток солнц одновременно бил ему в глаза, заливая всё нестерпимым светом. Он лежал на спине, не в состоянии шевельнуться, едва дыша, а ослепительный свет продолжал заполнять собой его поле зрения еще несколько секунд, пока, наконец, утомленный алкоголем мозг не плюнул окончательно на попытки осознать, что же с ним произошло.
Он впал в беспамятство, сабля выскользнула из безвольной руки. Ядро, выпущенное обреченной Элизой, пролетело в нескольких сантиметрах от головы Свинерда и врезалось в дуб, росший за его спиной. Ствол дерева был расщеплен снарядом пополам и принял форму буквы Y, и его гладкая внутренняя поверхность напоминала только что отлитый брусок золота.
Бригада Фалконера прошла мимо лежащего ничком полковника. Никто даже не попытался остановиться и помочь, никто не наклонился над ним, чтобы проверить, жив полковник или мертв. Некоторые плюнули на него, другие с удовольствием бы обчистили его карманы, но офицеры гнали шеренги вперед, и марширующая по пшеничному полю бригада спешила присоединиться к погоне за отступающим противником.
В конце концов полковника Свинерда обнаружили капитан Старбак и сержант Траслоу. Бёрда они отнесли к полевому госпиталю доктора Дэнсона, где тот уверил их, что рана в груди полковника может оказаться не смертельной. Они сделали вид, что поверили его заверениям.

– Я и похуже раны видел, и ничего – выжили, – сообщил Дэнсон, наклоняясь над бледным, едва дышащим Бёрдом в фартуке, покрытым засохшей кровью.

– Дятел – та еще упрямая птица, – заявил Дэнсон, – так что шансы у него неплохие.
Еще некоторое время Траслоу и Старбак топтались рядом, пока Дэнсон осматривал рану, но осознав, что толку от них никакого, а от ожидания становится лишь хуже, они двинулись за ушедшей вперед бригадой и натолкнулись на бесчувственного Свинерда. Солнце почти зашло, и поле битвы освещалось жемчужным вечерним светом, просачивающимся сквозь дым, верхнюю границу которого еще золотило солнце. Черные стервятники с растрепанными крыльями слетелись вниз и принялись терзать мертвую плоть своими крючковатыми клювами.

– Помер, ублюдок, – прокомментировал Траслоу, глядя на распростертого на земле Свинерда.


– Или пьян, – ответил Старбак. – По-моему, пьян.


– Кто-то хорошо намял ему физиономию, – заметил сержант, указывая на разбухший желтовато-коричневый синяк на голове Свинерда.

– Он точно не того?


Старбак, присев на корточки, наклонился ближе:


– Скотина еще дышит.


Траслоу оглядел поле, усеянное воронками от снарядов и черными контурами мертвых тел.

– И что вы с ним будете делать? – спросил он. – Сукин сын пытался нас всех похоронить, – добавил он на всякий случай – вдруг Старбака одолеет тяга к милосердию.


Нат выпрямился. Свинерд лежал перед ним, абсолютно беспомощный, с запрокинутой головой и торчащей вверх бородой, испачканной засохшим табаком и слюной. Полковник глубоко дышал, и при каждом вдохе в горле слышался легкий хрип. Старбак подобрал валяющуюся на земле саблю Свинерда и приставил тонкое острие к бороде полковника, словно собираясь пронзить костлявую шею.
Свинерд не шевельнулся от прикосновения стали. Поборов искушение надавить сильнее, Старбак отвел клинок в сторону.

– Он того не стоит, – произнес он и насадил на саблю принесенную случайным ветерком и налетевшую на Свинерда брошюрку. – Пусть у засранца поболит голова, – добавил он, и мужчины удалились.


Вернувшись к дороге, федеральные войска предприняли последнюю попытку изменить положение вещей. Отступающая пехота обменивалась залпами с наступающими мятежниками, которых к тому же упрямо обстреливала последняя артбатарея янки, оставшаяся, чтобы прикрыть отступление северян. Теперь же казалось, что орудиям угрожал захват, ибо мятежники почти сблизились с канонирами-северянами на дистанцию винтовочной стрельбы. Они могли перестрелять лошадей еще до того, как орудия будут готовы к транспортировке.
Ради сохранения батареи Первому пенсильванскому кавалерийскому приказали атаковать. Сто пятьдесят всадников на свежих, откормленных лошадях выстроились в три шеренги по пятьдесят человек. Горн протрубил сигнал к выступлению, и кони тряхнули головой, вскинув гриву. Первая шеренга кавалеристов рысью проскакала мимо орудий.
За ней наступала вторая шеренга, за второй – третья, и каждая цепь оставляла перед собой достаточно пространства, чтобы обойти мертвых или умирающих лошадей. Сабли с лязгом были извлечены из ножен, сверкнув кроваво-красным отблеском в последних солнечных лучах этого дня. Некоторые кавалеристы оставили сабли в ножнах, предпочтя им револьверы. Над первой шеренгой атакующих развевался посаженный на пику остроконечный сине-белый флажок.
Пушки прицепили к передкам, артиллерийские принадлежности убрали в ящики или подвесили снаружи. Канониры торопились, понимая, что благодаря кавалерии у них появилось несколько драгоценных мгновений на бегство. Всадники пустили коней быстрой рысью, копыта вздымали за собой клубы пыли. Три цепи растянулись в поле по обе стороны от дороги, разделяющей открытые поля, урожай с которых уже был собран. Удила и цепи ножен позвякивали при движении.


Пехота конфедератов остановилась перед кавалеристами. Раздался дробный стук металла – шомполы проталкивали пули вниз по стволу, прижимая их к пороховым зарядам. Почерневшими от пороха пальцами солдаты вставляли медные капсюли.

– Ждем, пока не подойдут ближе, ребята! Ждем! Ждем! – прокричал офицер.

– Цельтесь в лошадей, ребята! – произнес сержант.


– Ждем! – снова закричал офицер. Солдаты еще формировали строй, и всё больше их прибегало, чтобы занять свое место в шеренгах.
Горн северян протрубил снова, на этот раз отрывисто, и лошади перешли на галоп. Пику с флажком на конце опустили так, что кончик ее смотрел прямо на выжидающую пехоту, чьи неровные темно-серые шеренги растянулись поперек дороги. У дальнего хребта горели костры, от которых медленно поднимался дым, образуя мрачную пелену на темнеющем небе, где уже зажглась вечерняя звезда – холодная сверкающая точка над покрытыми дымом склонами Кедровой горы. За южными лесами медленно поднималась яркая и резко очерченная, словно клинок, луна. Пехота спешила к дороге, торопясь присоединиться к ружейным залпам, что были уже готовы встретить приближающихся всадников.
В последний раз разнесся дерзкий сигнал горна.

– В атаку! – закричал офицер, и кавалеристы, пришпорив огромных коней, погнали их во весь опор и с криками понеслись вперед. Фермеры, они выросли на плодородной земле Пенсильвании. Их предки точно так же гнали своих лошадей навстречу сражениям в старушке Европе и битвам, в которых дрались за свободу Америки. А ныне потомки этих людей тоже опустили свои сабли, чтобы острие клинка вонзилось, словно копье, в грудь мятежника. Высохшая земля задрожала под копытами лошадей.


– В атаку! – снова закричал офицер, и это единственное слово словно боевой клич разнеслось по всей округе.

– Пли! – донеслось в ответ со стороны мятежников. 
Пятьсот винтовок сверкнули пламенем в ночи. Лошади ржали, падали и умирали.


– Заряжай! 
Шомполы гремели и скребли в горячих стволах. Выброшенные из седла всадники, шатаясь, стремились отойти от творящегося у дороги безумия. Ни один кавалерист из первой шеренги не удержался в седле, и ни одна лошадь не устояла на ногах. Вторая шеренга тоже понесла тяжелые потери, но выжившие продолжали напирать – рты их были искривлены в крике, сверкающие сабли обнажены, всадники приближались к останкам первой шеренги, где вопящие лошади бились в конвульсиях и густая кровь выплескивалась из ран судорожно дрожащих животных.
Всадник из второй волны перепрыгнул сквозь кровавое месиво, но его тут же встретили две пули. Выкрикивающие свой клич мятежники, ведя постоянный огонь, шли вперед. Сброшенный с лошади всадник побежал назад, но через несколько шагов его согнуло пополам и стошнило кровью. Лошади продолжали жалобно ржать, пока их кровь черными ручейками стекала на пыльную дорогу, собираясь в густые лужи.
Всадники последней шеренги остановились, не доскакав до остатков второй. Некоторые кавалеристы открыли огонь из револьверов, стреляя поверх кровавой преграды, представлявшей собой останки первых отрядов. В ответ же снова сверкнуло пламя ружейного залпа, который дали наступающие мятежники. Выжившие кавалеристы с силой потянули удила на себя, разворачивая коней. Отступление янки вызвало радостные вопли со стороны противника. Вслед им раздался сухой треск винтовочных выстрелов, и еще несколько седел опустело. Одна лошадь, прихрамывая, потащилась в сторону, другая рухнула на сноп пшеницы, третья, лишившись седока, понеслась на запад. Выжившие всадники поскакали на север, а спасенные от захвата орудия потащили в сторону Калпепера.
Сто шестьдесят четыре всадника атаковали целую армию. Семьдесят из них вернулись живыми. 
И теперь, когда наконец наступила ночь, теплый ветерок приносил запах крови. 
Поле битвы у подножия Кедровой горы поглотили тьма и усеявшие небо облака. Тучи закрыли луну, хотя большая часть ярких звезд искрилась на северной стороне небосвода. 
Раненые стонали и просили дать им глоток воды. Выжившие прочесывали лес и пшеничное поле в поисках раненых, оказывая им посильную помощь, а другие грабили их и обшаривали мертвецов. Между телами рыскали еноты, а потревоженный блуждавшей среди деревьев раненой лошадью скунс пустил свою вонючую струю вдобавок к смраду с поля битвы. 
Новая линия фронта мятежников проходила теперь на позициях, с которых янки начали этот день, в то время как сами янки отошли на север, создав новую линию обороны поперек дороги на Калпепер. Курьеры приносили Бэнксу сведения о всё больших силах северян, спешащих на юг от Манассаса, на случай если атака мятежников перейдет в полномасштабное наступление в северном направлении. Калпепер необходимо удержать, приказал генерал Поуп, хотя этот приказ не остановил некоторых ударившихся в панику янки, которые забивали фургоны награбленным в брошенных домах добром и отправляли их на север, потому что грозная кавалерия мятежников уже начала обходить город с запада и востока, чтобы отрезать армию генерала Бэнкса. 
Другие фургоны привозили с поля битвы первых раненых. Городской суд, прекрасное здание с арками и башней со шпилем, приспособили под госпиталь, где хирурги работали всю ночь в свете свечей и масляных фонарей. Они знали, что заря принесет им еще больше изувеченных тел, и среди них могут оказаться и мстительные мятежники. В темноте скрежетали медицинские пилы, раненые стонали, рыдали и молились.
Генерал Бэнкс написал свое донесение на реквизированной ферме, обчищенной солдатами-северянами, которые восприняли приказ генерала Поупа кормиться за свой собственный счет как разрешение грабить дома южан. Бэнкс сидел на пустом пороховом бочонке, два других бочонка служили ему столом. Он обмакнул металлическое перо в чернила и написал, что одержал победу. Эта победа, как он себе признавался, не была громкой, но всё же ею оставалась, он описал, как малочисленное войско северян сражалось и сдержало мощное наступление мятежников на север. Как и подобает хорошему политику, он писал, мысля исторически, превратив сражение в повесть о непреклонной доблести, способной встать в один ряд с подвигом спартанцев, защитивших Грецию от вторжения персидских полчищ. 
В шести милях к югу его визави тоже претендовал на победу. Сражение ничего не решило, но поле битвы осталось за Джексоном, так что генерал преклонил колени в молитве, возблагодарив всемогущего Господа за очередное проявление его милости. Когда молитвы генерала были закончены, он отдал краткие приказы на утро – собрать раненых, предать земле мертвых и обойти поле битвы в поисках оружия, которое поможет делу Конфедерации. Затем, завернувшись в старое одеяло, Джексон заснул на земле рядом с затухающим костром. 
Сон обеих армий тревожили раздававшиеся времени от времени выстрелы нервничающих часовых. Вдобавок настороженные канониры северян то и дело посылали кувыркающиеся снаряды на юг, в сторону вспышек костров, отмечавших места, где южане пытались отдохнуть посреди ужасов сражения. Полевые костры мерцали красным пламенем, постепенно затухая, когда ночь заявила свои права, пока, наконец, на израненные поля не опустилось хрупкое перемирие. 
И в этой беспокойной ночи бесшумно пробирался патруль. 
Он состоял из четырех солдат, каждый носил на руке белую нашивку с красным полумесяцем. Патруль возглавлял капитан Мокси, любимый адъютант Фалконера, а три солдата были из роты капитана Медликотта. Медликотт любезно предоставил Мокси трех солдат, хотя не испросил на то разрешения майора Пола Хинтона, принявшего на себя командование Легионом от раненого Таддеуса Бёрда. Хинтон подобно Мокси и Медликотту имел нашивку с красным полумесяцем, но его лояльность по отношению к Фалконеру была не вполне очевидной, потому что свою нашивку он умышленно так вымарал в грязи и истрепал, что на ней едва можно было разобрать эмблему Фалконера. Знай Хинтон про миссию Мокси, он несомненно предотвратил бы это безумие еще до его начала. 
С собой они прихватили винтовки, но ни одна не была заряжена. Каждому из трех рядовых была обещана награда в пять долларов, и не банкнотами, а монетами, в случае если миссия закончится успешно.

– Может быть, придется проломить пару голов, – предупредил капитана Мокси Фалконер, – но никакого кровопролития. Мне не нужны похоронные процессии, ясно?


– Конечно, сэр.
Но миссия оказалась смехотворно легкой. Патруль прокрался сквозь ряды Легиона мимо кольца часовых, чьей обязанностью было поглядывать вперед, а не назад. Мокси прокладывал путь между спящими, обходя затухавшие костры, направляясь к месту, где под звездами спала восьмая рота Старбака. Подойдя поближе, Мокси поднял руку, опасаясь, как бы одна из ротных собак не проснулась, подняв лай. 
Проблемы, сделавшие эту миссию необходимой, начались чуть раньше этим вечером, когда солдаты бригады Фалконера варили себе ужин из тех крох еды, которые им удалось своровать или наскрести у себя в ранцах. Капитан Прайор, новый адъютант генерала Фалконера, пришел к Старбаку с требованием передать захваченное знамя пенсильванцев.


– На каком основании? – спросил Старбак.


– Генерал его требует, – наивно ответил Прайор. Томас Прайор был новичком в бригаде и не мог уяснить размеры существующей между Старбаком и Фалконером вражды.

– Я пришел его забрать.

– Если я вас правильно понял, Фалконер желает заявить, что это он захватил знамя? – спросил Старбак. 
Прайор покраснел от столь бесчестного обвинения.


– Уверен, что генерал так не поступит, – ответил он. 
Старбак посмеялся над наивностью адъютанта.


– Возвращайтесь и передайте генералу Фалконеру, с моими наилучшими пожеланиями, что он может явиться сюда и попросить знамя собственной персоной. 
Прайор хотел было настоять, но нашел Старбака довольно-таки непреклонной личностью, даже пугающей, и вернулся к генералу с беспомощным ответом, а тот к его удивлению не возмутился дерзостью выходки Старбака. Прайор приписал реакцию генерала благородству, но в действительности Фалконер был разъярен и едва скрывал свое негодование. Он хотел заполучить знамя, полагая, что имеет на него права, разве знамя не захватили люди, находящиеся под его командованием? Следовательно, он считал этот флаг своей собственностью, вот почему в половине четвертого утра капитан Мокси со своей троицей затаился рядом с тем местом, где устроила привал рота Старбака.


– Там, – прошептал один из людей Мокси и указал туда, где лежал, свернувшись калачиком под одеялом лейтенант Коффмэн.


– Ты уверен, что оно у него? – прошептал в ответ Мокси.

– Не сомневайтесь.

– Оставайтесь здесь, – велел Мокси и крадучись пошел по сухой траве, пока не добрался до спящего лейтенанта и не заметил свернутый флаг, наполовину скрытый под одеялом Коффмэна. Мокси остановился и схватил Коффмэна за горло, тем самым его разбудив.


– Одно слово, – шикнул Мокси, – и я перережу тебе глотку ко всем чертям. 
Коффмэн дернулся, но Мокси левой рукой прижал его к земле. Правой Мокси схватил флаг и начал вытаскивать его из-под одеяла.


– Держи рот на замке, – прошипел он Коффмэну, – или награжу твоих сестриц сифилисом.


– Мокси? – Коффмэн с Мокси были земляками.

– Это ты?
– Заткнись, парень, – сказал Мокси. Он наконец высвободил знамя и попятился, сожалея, что не сумел отделать спящего Старбака, но всё же довольный тем, что не пришлось рисковать его разбудить. У Старбака была репутация бойца, как и у всей его роты, которая считалась самой бесшабашной в Легионе, но во время рейда Мокси все солдаты Старбака спали.

– Бежим! – шепнул Мокси своему отряду, и они бесшумно ускользнули с захваченным трофеем. 
Коффмэн дрожал в темноте. Он размышлял, стоит ли ему разбудить Старбака или Траслоу, но был напуган. Он не мог понять, зачем Мокси понадобилось красть знамя, и не мог вынести мысли, что подвел Старбака. Именно капитан Старбак пристыдил генерала Фалконера, заставив его выплатить лейтенанту жалование, и Коффмэна ужасало, что теперь Старбак будет на него зол, и перепуганный, он просто лежал не двигаясь, прислушиваясь к отдаленным крикам и стонам, раздававшихся из едва светившихся палаток, где хирурги отнимали конечности и извлекали расплющенные пули из разорванной и окровавленной плоти. Таддеус Бёрд лежал в одной из палаток доктора Дэнсона, еще живой, но с лицом таким же бледным, как парусина палатки, в которой он спал. 
Положение еще лежавших на поле битвы людей было еще хуже. Они проваливались и выныривали из болезненного забытья, иногда просыпаясь от криков других солдат, слабыми голосами звавших на помощь, или от ржания медленно умиравших в ночи раненых лошадей. Небольшой ночной ветерок дул с севера, где перепуганные янки ждали новой атаки мятежников. Беспокойные артиллеристы-янки то и дело выпускали снаряды, которые шлепались и взрывались на вытоптанном кукурузном поле.
Комья земли со стуком падали на землю, небольшое облачко горького дыма дрейфовало на север и мгновенно раздавался хор перепуганных голосов, а потом вновь затихал. То тут, то там огни фонарей указывали, что кто-то ищет своих друзей или пытается спасти раненых, но так много людей валялись в крови, и так мало было спасителей. Всеми покинутые, солдаты в муках умирали за несколько ужасных часов. 
Полковник Гриффин Свинерд не умер и не звал на помощь. Полковник спал, и на рассвете, когда первые лучи солнца выглянули из-за вершины Кедровой горы и осветили поле, где лежали начавшие разлагаться трупы и стонущие раненые, он разлепил заспанные веки. 
В тридцати милях к северу, где состав за составом входил на станцию Манассаса, наполняя ночь стуком вагонов, шипением клапанов и тошнотворным запахом дыма, Адам Фалконер наблюдал за выгрузкой лошадей, купленных на деньги преподобного Элияла Старбака. Животные были напуганы звуками и резкими запахами незнакомого места и нервно прядали ушами, закатывали глаза и жалобно ржали, пока их вели между двумя рядами людей во временный загон, устроенный из пустых армейских фургонов. 
Капитан Билли Блайз, купивший и доставивший лошадей в Манассас, сидел на козлах с вытянутыми ногами и наблюдал, как Адам осматривал лошадей.