Текст книги "Приключения Натаниэля Старбака"
Автор книги: Бернард Корнуэлл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 106 страниц)
Бернард Корнуэлл
Приключения Натаниэля Старбака
I. Мятежник
Часть первая
Глава перваяМолодой человек был пойман в ловушку в верхнем конце Шокоу-Слип, пока толпа собиралась на Гарри-стрит.
Юноша чувствовал волнение, витавшее в воздухе, и попытался избежать его, нырнув в переулок позади табачной лавки Кэрра, но привязанный там сторожевой пес бросился на него, заставив отойти к крутому мощеному проходу, где его обступила толпа.
– Куда-то направляетесь, мистер? – заговорил с ним мужчина.
Юноша кивнул, но ничего не сказал. Он был молод, высок и худощав, с длинными темными волосами и чисто выбритым, с тонкими и резкими чертами красивым лицом, хотя сейчас оно было угрюмо от бессонницы.
Кожа его была болезненно землистого цвета, на ней резко выделялись глаза, такие же серые, как и покрытое туманом море у Нантакета, где жили его предки.
В одной руке он нес кипу книг, перевязанную пеньковой веревкой, а в другой саквояж со сломанной ручкой. Одежда на нем была хорошего качества, но грязной и изношенной, как у человека, сидящего на мели.
Он не выказывал страха перед толпой, казалось, наоборот, смирился с ее враждебностью, как с еще одним крестом, который должен был нести.
– Вы слышали новости, мистер? – обратился к нему представитель толпы, лысый человек в грязном переднике, вонявшем кожевенной мастерской.
Юноша опять кивнул. Ему не надо было спрашивать, что это были за новости, только одно событие могло вызвать такое волнение на улицах Ричмонда. Форт Самтер пал, и эти новости, надежды и боязнь гражданской войны витали по американским штатам.
– Так откуда ты? – требовательно спросил человек, схватив юношу за рукав, намереваясь добиться от него ответа.
– Убери от меня свои руки! – разозлился молодой человек.
– Я вежливо тебя спросил, – сказал лысый человек, но все же отпустил рукав юноши.
Юноша попытался увернуться, но толпа быстро собралась вокруг него, и он был вынужден отойти назад через улицу к заброшенному отелю «Колумбия», где к чугунным решеткам, защищавшим нижние окна отеля, был привязан пожилой мужчина в приличной, хотя и потрепанной одежде.
Молодой человек еще не был пленником толпы, но он не был и свободен, пока каким-либо образом не удовлетворил бы их любопытство.
– У тебя есть документы? – прокричал ему в ухо другой человек.
– Потерял дар речи, сынок? – от дыхания вопрошавших несло запахом виски и табака. Юноша сделал еще одну попытку пробиться сквозь ряды преследователей, но их было слишком много, и он был не в силах помешать им прижать его к коновязи на тротуаре у отеля.
Было утро теплого весеннего дня. Небо было безоблачным, хотя темный дым от чугунолитейных заводов Тредегара, мельниц Галего, печного завода Азы Снайдера, табачных фабрик, литейного цеха Талботта и городского газового завода создавал завесу вокруг сияющего солнца.
Темнокожий возница, ведущий пустую повозку с верфей Самсона и литейного завода Пая, безучастно смотрел с козел. Толпа остановила возницу, поворачивающего со стороны Шокоу-Слип, но мужчина был слишком благоразумен, чтобы возражать.
– Откуда ты, парень? – лысый кожевник приблизил к юноше свое лицо. – Как тебя зовут?
– Не твое дело.
Сказано это было вызывающе.
– Тогда мы узнаем!
Лысый схватил связку книг и попытался вырвать их. После нескольких мгновений бесплодной борьбы потертая веревка, державшая книги, порвалась, и они рассыпались по мостовой.
Лысый рассмеялся над происшедшим, а юноша ударил его. Это был хороший крепкий удар, который вывел лысого из равновесия, так что он качнулся назад и едва не упал.
Кто-то зааплодировал юноше, восхищаясь силой его духа. В толпе было около двухсот человек и еще приблизительно пятьдесят зевак, которые уклонялись от действий, но подбадривали толпу.
Сама толпа скорее была озорной, чем грозной, похожей на детей, неожиданно получивших каникулы. Большинство людей было в рабочей одежде, показывая этим, что они использовали весть о падении Форта Самтера как предлог, чтобы покинуть свои лавки, станки и прессы.
Толпе нужно было что-то возбуждающее, и странствующие северяне, пойманные на городских улицах, вполне могли доставить им сегодня это удовольствие.
Лысый человек потер свое лицо. Он уронил достоинство перед своими друзьями и жаждал мести.
– Я задал тебе вопрос, парень.
– И я сказал, что это не твое дело, – юноша пытался подобрать свои книги, хотя две или три из них уже были украдены. Пленник, привязанный к оконным решеткам отеля, молча наблюдал.
– Так откуда ты, парень? – спросил его высокий человек, но с примирением в голосе, словно он собирался дать юноше возможность избежать опасности, не уронив достоинства.
– Из Фалконера, – юноша услышал и принял эту ноту примирения. Он догадывался, что толпа приставала и к другим незнакомцам, и что они были допрошены и отпущены, и если он сумеет держать себя в руках, то, возможно, его тоже пощадят, какая судьба ни ожидала бы пожилого человека, привязанного к решеткам.
– Из Фалконера? – переспросил высокий.
– Да.
– Как тебя зовут?
– Баскервиль, – он только что прочел это имя на вывеске магазина на другой стороне улицы – «Бэйкон и Баскервиль», гласила табличка, и юноша с облегчением ухватился за это название.
– Натаниэль Баскервиль, – он приукрасил эту ложь своим настоящим именем.
– Ты не похож на виргинца, Баскервиль, – сказал высокий.
– Я был усыновлен, – его словарь, как и другие книги, которые он нес, выдавали в нем образованного молодого человека.
– Так что ты делаешь в округе Фалконер, парень? – спросил его другой человек.
– Я работаю на Вашингтона Фалконера, – и опять молодой человек говорил вызывающе, надеясь, что это имя послужит ему защитным талисманом.
– Лучше отпустить его, Дон! – выкрикнул мужчина.
– Оставьте его в покое! – вмешалась женщина. Ее не интересовало то, что парень заявлял о покровительстве одного из самых богатых землевладельцев Виргинии; скорее, она была тронута страданием в его глазах, как и тем несомненным фактом, что пленник толпы был очень привлекателен. Женщины всегда обращали внимание на Натаниэля, хотя сам он был слишком неопытен, чтобы осознавать их интерес.
– Ты янки, парень, не так ли? – вызывающе спросил высокий человек.
– Уже нет.
– Давно ли ты в округе Фалконер? – опять спросил высокий.
– Довольно давно, – ложь становилась бессвязной. Натаниэль никогда не бывал в округе Фалконер, хотя встречался с его богатейшим жителем, Вашингтоном Фалконером, чей сын был его лучшим другом.
– Так какой город находится на полпути отсюда до Фалконера? – требовал от него ответа кожевенник, все еще полный желания отомстить.
– Отвечай ему! – повысил голос высокий. Натаниэль молчал, выдавая этим свое незнание.
– Он лазутчик! – выкрикнула женщина.
– Ублюдок! – кожевник быстро перешел к атаке, попытавшись ударить Натаниэля, но юноша заметил его движение и отступил в сторону. Он обрушил кулак на лысого, заехав тому в ухо, затем другой рукой пнул по ребрам.
С таким же успехом можно было бить свиную тушу, всё без толку. Дюжина рук колотила Натаниэля, один кулак попал ему прямо в глаз, другой разбил нос, отбросив его назад к стене отеля.
Его саквояж был украден, книги растащены, и теперь какой-то мужчина распахнул его пальто и вытащил бумажник. Натаниэль пытался остановить кражу, но был беспомощен перед лицом слишком многочисленных противников.
Его нос кровоточил, глаз заплыл. Темнокожий возница безучастно наблюдал и никак не отреагировал, даже когда с дюжину мужчин отобрали его повозку и заставили его спрыгнуть с козел.
Люди взобрались на повозку и крикнули, что направляются на улицу Франклина, где бригада чинила дорогу. Толпа расступилась, чтобы дать повозке место развернуться, в то время как возница, на которого никто не обращал внимания, прокладывал себе путь к краю толпы, чтобы выбраться на свободу.
Натаниэля привязали к решеткам окна. Его руки были просунуты поперек острых концов решетки и привязаны к железной клетке. Он смотрел, как одну из его книг швырнули в канаву, с разорванным корешком и разлетающимися листами. Толпа разодрала его саквояж, но не нашла ничего ценного, кроме бритвы и еще двух книг.
– Откуда ты? – пожилой человек, товарищ Натаниэля по заточению, вероятно, был очень достойной персоной, прежде чем глумливая толпа притащила его к ограде. Он был представительным, лысеющим мужчиной в дорогом черном пиджаке из темного сукна.
– Я приехал из Бостона, – Натаниэль пытался не замечать пьяную женщину, которая с издевкой приплясывала перед ним, размахивая бутылкой. – А вы, сэр?
– Из Филадельфии. Я собирался пробыть здесь только пару часов. Оставил свой багаж на железнодорожном вокзале и подумал, что стоит осмотреть город. Я интересуюсь церковной архитектурой, понимаете ли, хотел увидеть епископальную церковь Святого Павла, – мужчина печально покачал головой, затем вздрогнул, снова посмотрев на Натаниэля. – У тебя разбит нос?
– Не думаю.
Кровь, капавшая из ноздрей, была солоновата на вкус.
– У тебя будет редкостный синяк, сынок. Но мне понравилось, как ты дрался. Могу ли я спросить тебя о роде твоих занятий?
– Я студент, сэр. В Йелльском колледже. Или был студентом.
– Меня зовут доктор Морли Бэрроуз. Я дантист.
– Старбак. Натаниэль Старбак. Натаниэль не видел никакой необходимости скрывать свое имя от собрата по заточению.
– Старбак! – дантист повторил имя с оттенком уважения. – Вы родственники?
– Да.
– Тогда молюсь, чтобы они не обнаружили этого, – мрачно проговорил дантист.
– Что они собираются с нами сделать? – Старбак не мог поверить тому, что он в серьезной опасности. Он был в самом центре американского города при свете дня. Рядом были констебли, судьи, церкви, школы! Это Америка, а не Мексика или Китай.
Дантист потянул свои путы, расслабился, затем снова потянул.
– Из того, что они говорили о дорожных ремонтниках, сынок, могу предположить, что это будут деготь и перья, но если они узнают, что ты Старбак?
Его речь была не слишком обнадеживающей, словно враждебность толпы могла полностью обратиться на Старбака, оставив при этом дантиста невредимым.
Бутылка пьяной женщины вдребезги разлетелась по мостовой. Две другие женщины делили между собой грязные сорочки Старбака, пока коротышка в пенсне копался в его бумажнике.
Там было немного денег, всего лишь четыре доллара, но Старбак не боялся потери этих денег. Он боялся, что будет раскрыто его имя, которое упоминалось во множестве писем, хранившихся в бумажнике.
Коротышка нашел одно из писем, которое он открыл, прочитал, повернул, затем перечитал. Там не было ничего личного, оно только подтверждало расписание поездов на Пенн Сентрал Роуд, но имя Старбака было написано печатными буквами на обороте письма, и мужчина заметил его.
Он посмотрел на Старбака, вернулся к письму, затем опять посмотрел на Старбака.
– Твое имя Старбак? – громко спросил он. Старбак ничего не ответил.
Толпа почувствовала волнение и повернулась к своим пленникам. Бородатый мужчина с красной физиономией, плотный и выше Старбака, продолжил допрос:
– Твое имя Старбак?
Старбак оглянулся вокруг, но помощи ниоткуда не было видно. Констебли оставили толпу в покое, и хотя некоторые прилично выглядящие люди наблюдали из высоких окон домов на дальней стороне Кери-стрит, никто не сдвинулся с места, чтобы остановить травлю. Несколько женщин сочувственно смотрели на Старбака, но они были бессильны помочь.
Там был священник в сюртуке и беффхене, топтавшийся на месте у края толпы, но улица была чересчур воспламенена виски и политическими страстями, чтобы божий человек смог сделать что-то полезное, и священник удовлетворился лишь негромкими возгласами протеста, которые потонули в шумной толпе празднующих.
– Тебе задали вопрос, парень! – краснолицый человек схватил Старбака за галстук и скручивал его так, что двойная петля страшно затянула горло. – Твое Имя Старбак? Он прокричал вопрос, обдав лицо Старбака смесью слюны, виски и табака.
– Да, – не было смысла это отрицать. Письмо было адресовано ему, и множество других бумаг в его багаже содержали его инициалы, да и на воротниках его рубашек было вышито это роковое имя.
– Ты родственник?
На лице мужчины проступала сетка вен, на глазу было бельмо, а передние зубы отсутствовали. По подбородку и каштановой бороде стекала струйка табака. Он крепче сжал шею Старбака.
– Ты родственник, ублюдок?
И опять это невозможно было отрицать. В бумажнике находилось письмо от отца Старбака, которое вскорости могло быть обнаружено, поэтому Старбак не стал дожидаться разоблачения, а просто утвердительно кивнул:
– Я его сын.
Мужчина отпустил галстук Старбака и завопил как актер, изображающий краснокожего:
– Это сын Старбака! – огласил он толпу победным кличем. – Мы поймали сына Старбака!
– О господи, боже мой, – невнятно пробормотал дантист, – вот теперь ты в опасности.
Старбак и правда был в беде, так как существовало не много имен, способных привести в ярость толпу южан. Имя Авраама Линкольна отлично могло справиться с этой задачей, имен Джона Брауна и Гарриет Бичер-Стоу тоже было достаточно, чтобы воспламенить толпу, но за недостатком этих светил имя преподобного Элияла Джозефа Старбака было следующим в списке наиболее пригодных разжечь огонь южной ярости.
Преподобный Элиял Старбак был известен как противник чаяний южан. Он посвятил свою жизнь уничтожению рабства, и его проповеди, как и статьи, безжалостно изобличали власть работорговцев на Юге, высмеивая их притязания, критикуя их нравственные устои и обливая презрением все их аргументы.
Красноречие преподобного Элияла в деле свободы негров сделало его знаменитым не только в Америке, но везде, где христиане читали свои газеты и молились своему богу, и теперь, в день, когда весть о падении Форта Самтера так воодушевила Юг, толпа в Ричмонде, штат Виргиния, захватила одного из сыновей преподобного Элияла Старбака.
На самом деле Натаниэль Старбак ненавидел своего отца. Он больше не хотел иметь с ним ничего общего, но толпа не могла этого знать, так же как и не поверила бы Старбаку, вздумай он сказать об этом.
Настроение толпы переменилось, она помрачнела, требуя поквитаться с преподобным Элиялом Старбаком. Раздались возгласы, призывающие к мести. Толпа разрасталась, поскольку горожане прослышали про новости о падении Форта Самптера и хотели присоединиться к беспорядкам, отмечающим свободу и триумф южан.
– Вздернуть его! – закричал мужчина. – Он лазутчик!
– Любитель черномазых!
В сторону пленников полетел увесистый кусок конского навоза, в Старбака он не попал, но ударил дантиста по плечу.
– Почему вы не остались в Бостоне? – запричитал дантист.
Толпа рванулась к пленникам, но затем остановилась, не совсем уверенная в том, чего она от них хочет. Из толпы отделилась горстка главарей, и теперь эти вожаки призывали остальных к спокойствию.
Толпу уверили, что реквизированная повозка направилась к дорожным ремонтникам за дегтем, а тем временем с матрасного завода на соседней Виргинии-стрит принесли мешок с перьями.
– Мы собираемся преподать вам, джентльмены, урок! – к узникам подскочил бородатый здоровяк.
– Вы, янки, думаете что вы лучше нас южан, разве не так? – он схватил пригоршню перьев и осыпал ими лицо дантиста.
– Все из себя могущественные и высокородные, так что ли?
– Я простой дантист, сэр, практикующий в Питерсберге, – Бэрроуз пытался с достоинством отвечать на обвинения.
– Он дантист! – радостно вскричал здоровяк.
– Выдернуть ему зубы!
Другой возглас известил о возвращении заимствованной повозки, на которой везли большой черный и дымящийся бак с дегтем. Повозка с грохотом остановилась возле пленников, и запах дегтя перебил даже запах табака, которым был пропитан весь город.
Кто-то крикнул:
– Сначала щенок Старбака!
Но, похоже, церемонию собирались провести в порядке захвата пленных, или зачинщики хотели оставить самое вкусное на потом, и потому Морли Бэрроуза, дантиста из Филадельфии, первым отвязали от решетки и потащили к повозке.
Он пытался сопротивляться, но не мог тягаться с мускулистыми людьми, втолкнувшими его в повозку, которая теперь служила импровизированной сценой.
– Ты следующий, янки, – рядом с бостонцем встал тот невысокий очкарик, что первым открыл его настоящее имя. – Так что ты здесь делаешь?
Его тон был почти дружелюбным, и Старбак, решив, что, возможно, обрел союзника, сказал ему правду:
– Сопровождал одну леди.
– Теперь еще и леди! Что за леди? – спросил коротышка.
Шлюха, с горечью подумал Старбак, обманщица, лгунья и сука, но боже мой, как же он в нее был влюблен, как боготворил и как позволил обвести себя вокруг маленького пальчика и тем разрушил свою жизнь, так что теперь он лишился всего и бездомным и с пустыми карманами оказался в Ричмонде.
– Я задал вопрос, – настаивал очкарик.
– Одна леди из Луизианы, – тихо произнес Старбак, – которая попросила сопровождать ее в поездке с Севера.
– Лучше молись, чтобы она пришла и спасла тебя, да побыстрей! – захохотал очкарик. – Пока Сэм Пирс не наложит на тебя свои лапы.
Сэмом Пирсом, очевидно, был бородатый человек с красной рожей, что распоряжался на этой церемонии, а теперь он скомандовал, чтобы с дантиста стянули сюртук, жилет, брюки, ботинки, сорочку и нижнюю рубашку, выставив того на свет лишь в носках и длинных кальсонах, оставленных ему из уважения к скромности присутствующих дам.
Сэм Пирс окунул ковш на длинной ручке в бак и вытащил его, полный стекающего горячего и густого дегтя. Толпа радостно заголосила.
– Задай ему, Сэм!
– Как следует задай!
– Поучи янки уму разуму, Сэм!
Пирс снова опустил ковш в бак и медленно помешал деготь перед тем, как вытащить черпак, до верху наполненный дымящейся густой черной жидкостью. Дантист попытался вырваться, но двое мужчин подтащили его к баку, от которого шел пар, и наклонили над ним, обнажив пухлую белую и голую спину перед ухмыляющимся Пирсом, и тот занёс блестящую горячую массу над жертвой.
Толпа замерла в ожидании. Деготь на мгновение застыл в ковше, но потом полился на лысеющий затылок дантиста. Тот завопил, когда его обварила горячая густая смола. Он дернулся в сторону, но его вернули обратно, и толпа, расслабившись после этого вопля, издала радостный гул.
Старбак наблюдал, вдыхая мерзкую вонь вязкого дегтя, что стекал по ушам дантиста на его пухлые белые плечи. В теплом весеннем воздухе от него поднимался пар. Дантист плакал, но трудно было сказать, от боли или от стыда, хотя толпе было все равно, ей было достаточно и того, что северянин страдал, и это доставляло удовольствие.
Пирс зачерпнул в баке еще одну приличную порцию дегтя. Народ заголосил, призывая его вылить, у дантиста подогнулись колени, а Старбак поежился.
– Ты следующий, сопляк, – кожевенник подошел к Старбаку. – Ты следующий.
Внезапно он замахнулся кулаком и ударил Старбака в живот, так что воздух с шумом вышел из его легких, и молодой человек согнулся, натянув веревки. Кожевенник засмеялся.
– Ты будешь страдать, ублюдок, еще как.
Дантист снова завопил. На повозку вскочил еще один человек, чтобы помочь Пирсу с дегтем. С помощью короткой лопаты он поднял массу густой черной смолы из бака.
– Оставь что-нибудь и для Старбака! – крикнул кожевенник.
– Да тут его полно, ребята!
Новый мучитель вывалил полную лопату дегтя на спину дантиста. Тот дергался и завывал, а потом его подняли с колен, и еще одна порция дегтя полилась по его груди и животу, вымазав чистые белые кальсоны.
Струйки вязкой массы стекали по обеим сторонам его головы, по лицу, спине и бедрам. Его рот был открыт в гримасе, как будто он рыдал, но теперь он не издавал ни звука. Толпа была потрясена его видом. Одна женщина не смогла сдержаться и согнулась пополам от смеха.
– Где перья? – крикнула другая.
– Сделай из него курицу, Сэм!
Деготь лился ручьем по всему телу дантиста, которое покрылось блестящей черной жидкостью. Тюремщики отпустили его, но он был слишком потрясен, чтобы бежать.
И кроме того, его ноги в носках завязли в лужах дегтя, и он мог лишь попытаться отскрести мерзкую субстанцию от глаз и рта, пока мучители заканчивали свою работу.
Одна из женщин наполнила фартук перьями и взобралась на повозку, а там, ко всеобщей радости, обсыпала ими униженного дантиста.
Он стоял весь черный и в перьях, с поднимающимся от него паром и разинув рот, такой жалкий, а вокруг него завывала, глумилась и улюлюкала толпа.
В дальнем переулке покатывались со смеху несколько негров, и даже священник, который поначалу сделал жалкую попытку выразить протест против этой сцены, теперь с трудом удерживался от улыбки при виде такого смешного зрелища.
Сэм Пирс, главный вожак толпы, бросил последнюю горсть перьев, прилипших к вязкой остывающей смоле, а потом сделал шаг назад и гордо взмахнул рукой в сторону дантиста.
Народ снова развеселился.
– Пусть кудахчет, Сэм! Пусть кудахчет, как наседка!
Дантиста стали тыкать лопатой, пока он не издал жалкую имитацию куриного кудахтанья.
– Громче! Громче!
Доктора Бэрроуза снова пнули, и в этот раз ему удалось издать этот несчастный звук достаточно громко, чтобы удовлетворить толпу. Смех отразился эхом от домов, долетев даже до реки, где у причала сгрудились баржи.
– Тащи сюда шпиона, Сэм!
– Задай ему как следует!
– Покажи нам этого выродка Старбака!
Мужчины схватили Старбака, отвязали его и погнали в сторону повозки. Им помогал кожевенник, беспрестанно пиная и толкая беспомощного юношу, выплевывая на него свою ненависть и издеваясь над ним, в предвкушении того, как будет унижен щенок Элияла Старбака.
Пирс натянул шляпу дантиста на его комичную, покрытую дегтем и перьями голову. Дантист дрожал и молча всхлипывал.
Старбака с силой стукнули о колесо повозки. Сверху протянулись руки, схватили его за шиворот и подняли наверх.
Люди напирали на него, он больно ударился коленом о край повозки, а потом его бросили на ее дно, где его ладони вляпались в теплые лужи пролитого дегтя. Сэм Пирс поставил Старбака на ноги и повернул его окровавленное лицо в сторону толпы.
– Вот он! Выродок Старбака!
– Разделай его, Сэм!
– Засунь его туда, Сэм!
Пирс наклонил голову Старбака над баком, держа его лицо лишь в нескольких дюймах от вонючей жидкости. Когда бак украли, то не прихватили горящий под ним уголь, но он был достаточно большим и наполнен доверху, так что почти сохранил температуру.
Старбак попытался дернуться, когда прямо под его кровоточащим носом медленно лопнул пузырь. Смола лениво булькала, а Пирс снова поставил его прямо.
– Снимай-ка одежду, ублюдок.
Чьи-то руки стянули со Старбака сюртук, оторвав рукава и спинку.
– Догола, Сэм! – возбужденно закричала женщина.
– Пусть его папаше будет о чем проповеди читать!
Один из мужчин подпрыгивал у повозки. Рядом с ним стояла маленькая девочка, прижав ладонь ко рту и вытаращив глаза. Дантист, которого теперь все позабыли, сидел на козлах повозки, делая жалкие и бесполезные попытки отскрести горячий деготь от спаленной кожи.
Сэм Пирс помешал смолу. Кожевенник снова оплевывал Старбака, а седовласый мужчина теребил его пояс, расстегивая пуговицы на панталонах.
– Не вздумай обоссать меня, щенок, или оставлю тебя без причиндалов, – он стянул брюки до колен, вызвав в толпе одобрительный визг.
И вместе с ним прозвучал выстрел.
Звук выстрела разорвал неподвижный воздух уличного перекрестка, вспугнув с крыш складов, окаймлявших Шокоу-Слип, стайку птиц.
Толпа обернулась. Пирс принялся срывать со Старбака рубашку, но второй выстрел прозвучал невероятно громко, отразившись эхом от дальних домов и заставив толпу успокоиться.
– Еще раз дотронешься до мальчишки, – произнес уверенный, ленивый голос, – и ты покойник.
– Он шпион! – нагло оправдывался Пирс.
– Он мой гость.
Говорящий сидел на высоком вороном коне и носил шляпу с широкими полями, длинный серый сюртук и высокие сапоги. В руке он держал длинный револьвер, который теперь засунул в кобуру на седле.
Это был удивительно беззаботный жест, предполагающий, что ему нет причин бояться толпы. На лицо мужчины падала тень от полей шляпы, но его явно узнали, и он пришпорил лошадь в сторону толпы, молчаливо раздвинувшейся, чтобы дать ему проехать. За ним следовал второй всадник, ведя на поводу лошадь без седока.
Первый всадник остановился у повозки. Он приподнял шляпу набалдашником хлыста и недоверчиво уставился на Старбака.
– Это Нат Старбак? Правда?
– Да, сэр.
Старбак дрожал.
– Помнишь меня, Нат? Мы встречались в Нью-Хейвене в прошлом году?
– Конечно, я вас помню, сэр, – Старбак дрожал, но скорее от облегчения, чем из страха. Его спасителем был Вашингтон Фалконер, отец лучшего друга Старбака и человек, чье имя он чуть раньше упоминал, чтобы спастись от гнева толпы.
– Похоже, у тебя создалось превратное представление о гостеприимстве жителей Виргинии, – тихо произнес Вашингтон Фалконер. – Стыдитесь! – это слово было обращено к толпе. – В нашем городе мы не воюем с незнакомцами. Вы кто? Дикари?
– Он шпион! – кожевенник попытался восстановить верховенство толпы.
Вашингтон Фалконер с презрением обернулся к нему.
– А ты придурок черножопый! Ведешь себя как янки, и вы все тоже! Это северяне хотят, чтобы вместо правительств всем управляла толпа, а не мы! Кто этот человек? – он указал набалдашником хлыста на дантиста.
Дантист не мог вымолвить ни слова, и потому Старбак, высвободившийся из хватки своих врагов и благополучно натянувший брюки обратно на талию, ответил за своего товарища по несчастью.
– Его зовут Бэрроуз, сэр. Он дантист, проезжавший через город.
Вашингтон Фалконер огляделся и нашел двух знакомых ему людей.
– Отвезите мистера Бэрроуза ко мне домой. Мы должны приложить все усилия, чтобы возместить ему ущерб.
Попытавшись таким образом увещевать пристыженную толпу, он вновь посмотрел на Старбака и представил своего спутника, темноволосого мужчину чуть старше Старбака.
– Это Итан Ридли.
Ридли вел за собой лошадь без седока, которую теперь поставил у повозки.
– Садись, Нат! – поторопил Вашингтон Фалконер Старбака.
– Да, сэр, – Старбак нагнулся за сюртуком, но понял, что он порван так, что уже не зашьешь, и поэтому выпрямился с пустыми руками. Он взглянул на Сэма Пирса, который едва пожал плечами, как бы сообщая, что не держит зла, но Старбак был на него зол, а кроме того, никогда не умел сдерживать свои чувства, он быстро шагнул в сторону громилы и ударил его.
Сэм Пирс отклонился, но недостаточно быстро, и удар Старбака пришелся ему по уху. Пирс оступился, попытался ухватиться рукой, чтобы сохранить равновесие, но лишь окунул ее в бак с дегтем.
Он вскрикнул, отпрянул, но потерял равновесие и беспомощно задергался на краю повозки, а в результате свалился на дорогу, приложившись так, что, возможно, сломал череп. Рука Старбака болела после жестокого и неуклюжего удара, но толпа со свойственной ей непредсказуемостью внезапно начала смеяться и подбадривать его.
– Давай, Нат! – Вашингтон Фалконер усмехнулся, увидев падение Пирса.
Старбак прямо из повозки забрался в седло. Он засунул ноги в стремена, взял в руки поводья и стукнул лошадь своими измазанными в смоле ботинками.
Он понял, что лишился книг и одежды, но вряд ли эта потеря имела значение. Книги представляли собой богословские трактаты, оставшиеся со времен его учебы в Йельской теологической семинарии, и в лучшем случае ему удалось бы их продать за полтора доллара.
Одежда стоила еще меньше, так что он бросил свои пожитки и последовал за спасителями, выехав из толпы на Пёрл-стрит. Старбак все еще дрожал и едва смел поверить, что избежал пыток, уготовленных толпой.
– Как вы узнали, что я здесь, сэр? – спросил он Вашингтона Фалконера.
– Я не знал, что это ты, Нат, просто услышал, что какой-то юноша заявляет, будто знаком со мной, а его вот-вот вздернут всего лишь за то, что он янки, так что мы решили взглянуть.
Мне сказал возница, тот чернокожий парень. Он услышал, как ты произносишь мое имя, и знал, где мой дом, так что пришел и сказал моему дворецкому. А тот уж мне, разумеется.
– Я перед вами в неоплатном долгу, сэр.
– Вообще-то, ты в долгу перед этим негром. Или нет, потому что я уже отблагодарил его серебряным долларом, – Вашингтон Фалконер обернулся и посмотрел на своего перепачканного спутника. – Нос болит?
– Просто кровь течет, сэр, ерунда.
– Могу я спросить, что ты здесь делаешь, Нат? Виргиния – не самое приятное место для одинокого выходца из Массачусетса.
– Искал вас, сэр. Собирался дойти пешком до Фалконера.
– До него семьдесят миль, Нат! – засмеялся Вашингтон Фалконер. – Разве Адам не сказал тебе, что у нас есть здесь дом? Мой отец был сенатором штата и ему нравилось иметь в Ричмонде место, где можно повесить шляпу.
Но зачем, черт возьми, ты меня искал? Или тебе нужен Адам? Боюсь, он отправился на север. Пытается предотвратить войну, но думаю, для этого уже поздновато.
Линкольн не хочет мира, так что боюсь, мы будем вынуждены объявить ему войну, – Фалконер произнес эту смесь вопросов и ответов бодрым тоном.
Он был представительным человеком средних лет и среднего роста, с прямой спиной и широкими квадратными плечами. У него были короткие светлые волосы, густая борода и лицо, которое, казалось, излучает доброту и искренность, а голубые глаза щурились с выражением удовольствия от совершенного доброго дела.
Старбак был для него почти как сын, Адам, с которым Старбак познакомился в Йеле и которого всегда считал достойнейшим человеком из тех, кого когда-либо встречал.
– Но почему ты здесь, Нат? – снова задал этот вопрос Фалконер.
– Это долгая история, сэр.
Старбак редко ездил верхом и плохо это умел. Он сутулился в седле и раскачивался из сторону в сторону, представляя собой внушительный контраст с двумя своими элегантными спутниками, что скакали верхом с беспечным мастерством.
– Я люблю долгие истории, – радостно отозвался Вашингтон Фалконер, – но прибереги ее до того, как приведешь себя в порядок. Вот и приехали.
Он показал хлыстом на роскошный четырехэтажный особняк, видимо, то самое место, где его отец вешал шляпу.
– На этой неделе здесь нет дам, так что мы будем чувствовать себя свободно и непринужденно. Итан принесет тебе какую-нибудь одежду. Проведи его в комнату Адама, хорошо, Итан?
Чернокожие слуги выбежали из конюшни во дворе дома, чтобы увести лошадей, и внезапно, после многих недель неопределенности, тревог и унижений, Старбак почувствовал себя окруженным комфортом и в безопасности. От облегчения он чуть не расплакался. Америка погружалась в хаос, по улицам гуляли беспорядки, но Старбак был в безопасности.
– Выглядишь гораздо больше похожим на человека, Нат! – поприветствовал его Вашингтон Фалконер в своем кабинете, – а эта одежда более или менее подошла. Чувствуешь себя лучше?
