Текст книги "Адептус Астартес: Омнибус. Том II (ЛП)"

Автор книги: авторов Коллектив

В одном из первых сообщений, до того, как противоречия вылились в кровопролитие в регионе Сфанту, Гурон спросил Неоетру о частоте, с которой Механикус требовали образце генетического семени Воинов-Богомолов. Сначала Неотера не понимал, зачем другому ордену требовалась подобная информация: это казалось неуважением, доходящим до грани оскорбления. Сначала он был подозрителен относительно мотивов Гурона, а затем начал опасаться того, что слухи о Легионе Богомолов просочились в близлежащие системы. Капитан 2-ой Роты Мэтр, известный как Капитан-Пророк, неоднократно предупреждал о подозрениях, которые могут возникнуть насчёт ордена, если ментальное состояние Богомольцев будет неправильно воспринято как некая генетическая аномалия. Особенно Мэтра беспокоило то, что это состояние, которое усиливало рефлексы космодесантников до такой степени, что казалось, что у Богомольцев появились способности к предсказанию, могло выглядеть со стороны как спонтанная вспышка психических тенденций. Учитывая близость владения Воинов-Богомолов к Маэльстрому и условия постоянных междоусобных войн в некоторых мирах ядра, таких как Мордриана, можно было представить, что Механикус станут следить за генетическим семенем ещё более охотно, чем у других орденов. При этом Мэтр был абсолютно уверен, что это было нормальным состоянием разума, и полон решимости разработать тренировочную программу, которая позволит всем Воинам-Богомолам использовать природную способность.

В любом случае, Неотера не желал раскрывать информацию о частоте контакта с Механикус до тех пор, пока Гурон открыто не признал, что принял решение больше не представлять генетическое семя Астральных Когтей для проверки. Он страстно говорил о том, как Механикус утратили свою легитимность, когда назначили себя генетической полицией, которая следит за Астартес и держит их под угрозой отлучения в случае, если они выйдут за рамки предписанных критериев. Гурон назвал это притеснением. Он заклеймил это злом против духа Императора – никто никогда не следил за генетическим развитием Императора, чтобы попытаться его ограничить. Империуму было нужно свободное развитие Астартес, также как некогда для его создания потребовалось свободное развитие Императора, и не важно, признавали это или нет.

Что ещё хуже, Гурон пытался убедить Неотеру, что существовали порочные ордена космодесантников, которые знали об этом обстоятельстве и стремились использовать его к своей личной выводе. Он предупредил, что Империум не погнушается натравить этих лакеев-космодесантников на других Адептус Астартес, обратить ордена друг на друга в кошмарной гражданской войне, чтобы не дать истине открыться. С еле скрываемой неприязнью Гурон назвал Ультрадесантников и Имперских Кулаков, которые, учитывая их тесные связи с Администратумом, наиболее вероятно обратятся на самые свободомыслящие ордена – те, которые хранили истинное наследие Императора своих генах.

Неотера слушал Гурона со смесью ужаса и понимания. В словах была истина – Воины-Богомолы знали опасность мрачных тайн, как и многие ордена – но магистр не осмеливался доверять им. Однако казалось, что присутствие Огненных Ястребов прямо за пределами системы Бадаб подтверждает подозрения Гурона.

И сейчас, когда тяжёлые ярко освещённые двери тронного зала медленно распахнулись, Неотера впервые предстал перед самим Люфгтом Гуроном. Великий Магистр сидел на возвышении на другом конце зала на самом искусно сделанном троне, который когда-либо видел Неотера. Позади него веером построился почётный караул – двенадцать космодесантников, которые формально прижимали болтеры к нагрудникам. По обе стороны широкого зала, словно на смотре, стояли два ряда Астартес в полных боевых доспехах. Зал блистал золотом и чернотой.

Неотера остановился в дверях, искренне восхищаясь внушительным зрелищем. Пауза медленно сменилась сомнениями, когда магистр подсчитал огневую мощь, собравшуюся впереди, и взвесил её против докладов о мятеже Гурона. Несмотря на доказательства на пути к планете, Неотера не был уверен до конца, может ли он доверять Гурону, самопровозглашенному Тирану Бадаба. Но позади него собралось тридцать лучших воинов-богомолов из 1-ой и 2-ой рот, ветераны и герои, и Неотера знал, что их ничто не устрашит. Впрочем, он также осознал, что этим показом силы Гурон полностью обнулил ”доверие”, которое якобы хотел показать разрешением войти во дворец готовыми к битве.

– Великий Магистр Хоизан Неотера, Магистр Воинов-Богомолов и хранитель земель Мордрианы и Оотеки, я приглашаю тебя в свой зал, – Гурон встал, когда произнёс формальные слова, тихим эхом разнёсшиеся под сводами, и начал спускаться по ступеням, чтобы встретить Неотеру на уровне пола, – Я рад, что ты прибыл. Сообщения небезопасны, и, как ты понимаешь, мне больше нелегко покидать систему надолго.

– Магистр Гурон, – с меньшим восторгом ответил Неотера, – Ваш приём – честь для нас.

Он зашагал навстречу Люфгту по мраморному полу, пока остальные Воины-Богомолы строились позади.

– Хоизан, нам предстоит многое обсудить, – начал Гурон, в чьих глазах горел глубокий и незаметный свет, когда они посмотрели друг другу в лицо и слабо поклонились, – Есть серьёзные дела, которые касаются всего Империума. В наших руках спасение наших братьев Астартес – мы последняя надежда Императора. Брат, я могу на тебя положиться?

Неотера больше не был уверен в том, сколько прошло времени. Он начал ощущать эффекты бессонницы: голова была тяжелее, чем обычно, словно магистр был контужен, а его мысли двигались подобно призракам сквозь дым. Неотера не устал, но за годы научился узнавать слабую дымку в голове – действие каталептического узла, который смещал утомлённое сознание, чтобы позволить мозгу функционировать без сна. Сквозь дымку, которая опустилась на его мысли, словно пыль, что осела на наплечники доспеха, Неотере казалось, что он простоял на аквилле примерно семь дней. Всё это время он не двигался и, насколько помнил магистр, сказал лишь те четыре непродуманных слова. Его разум был полон вопросов и обвинений совета судей – постоянный и мощный натиск на разум Неотеры постепенно продавливал стойкую решимость, и магистр чувствовал головокружение, вызванное слиянием злобы и милости его дознавателей. Но Неотера знал, что не сломается, только не вновь.

Вопросы отбросили его мысли обратно к раздумьям, и Богомол потерял себя в прошлом на какое-то время. Но насколько? И как много из мыслей могли увидеть судьи? Проникали ли они в воспоминания Неотеры и наблюдали, как магистра предают его же мысли? Среди безликих судей в тенях точно было несколько могущественных библиариев, но магистр не был достаточно просвещён, чтобы точно знать пределы их сил. Возможно, что его решимость не говорить была бессмысленно. Возможно, что совет мог извлечь искомые ответы без ограничений языка. Но тогда зачем задавать вопросы? Зачем проводить его через действия суда, если они могли просто опустошить его разум и лично просеять воспоминания?

Если только это не было испытанием. Они хотели увидеть, что он скажет, где сломается, как попытается оправдать себя, а затем сравнить слова с внутренним голосом души Неотеры. Верит ли он в собственные слова? Есть ли коварство в сердце магистра? Станет ли он оправдывать себя или винить остальных? Осталась ли в Неотере честь после всех ужасов, которые он выпустил на галактику, даже после того, как магистр надругался над самыми священными клятвами верности?

Но он не сказал ничего. Лишь четыре слова: «я не прошу пощады». Он не пытался объяснить. Также Неотера знал, что его разум постоянно бурлил, ища ответы на вопросы, которые задали судьи, потому что это были и его вопросы: как до этого дошло? Есть ли у них ответы? Смогли ли они найти истину в лихорадочных размышлениях магистра? Могли ли они объяснить это ему? Ему было нужно знать это так же, как и судьям. Даже больше. Потому что в адское пламя падала душа магистра, а не их.

Если он могут заглянуть в его разум, то узнают. Магистру было нужно знать. Он заслуживал знание. Его душа молила о нём.

Как до этого дошло? Я заслуживаю знания. Мысли шипели, словно газ из треснувшего бака.

Ничего ты не заслуживаешь, Властелин Богомолов.

Едкие мысли насмехались над его негодованием и сочились презрением. Но Неотера знал, что они были правы: он не заслуживал ничего. Протесты, пусть и предназначенные лишь для мыслей магистра, а не разумов совета, были его недостойны, что полностью оправдывало насмешку библиария.

Вновь мука от измены себе разрушала душу Неотеры, соперничая с бездонным ужасом от предательства всего, что Богомол считал правильным и справедливым. Это было невыносимо, но он держался. Магистр даже не был уверен в том, что узнаёт себя. Как до этого дошло? Как он докатился до этого?

Тяжёлый скрежет сказал Неотере, что открывались главные двери в зал. Глядя прямо вперёд, Богомол прислушивался к шагам, чьё эхо разносилось в тенях сводчатого потолка вокруг краёв помещения. Насколько магистр помнил, это был первый раз, когда двери открывались, и кто-то входил после начала слушания. Но Неотера осознал, что он не был уверен даже в настолько незначительном факте – он потерял веру в целостность своего разума. Сошёл ли он с ума? Или был безумен с самого начала? Был ли Неотера когда-либо по настоящему предан Императору?

– Хоизан Неотера, Великий Магистр Воинов-Богомолов и хранитель земель Мордрианы и Оотеки, совет признал тебя виновным в самом ужасном из преступлений против Империума Человечества, – голос, глубокий, резкий, и не склонный к дипломатии, подобно тёмному потоку нахлынул на Неотеру. Ужас слов был для магистра бальзамом на душу: он был виновен, его не простят. Облегчение было настоящим и почти физически ощутимым.

– Ты злоумышлял против света самого Императора. Ты пролил кровь Его самых верных служителей и принёс Хаос в самое сердце Империума. Ты не защищался, не объяснял свои действия и не просил о снисхождении. Намерением совета было казнить тебя за твои преступления и выбросить твоё генетическое семя в пустоту. Также, мы намеревались распустить Легион Богомолов, лишить твоих космодесантников доспехов и оружия, закрыть на карантин твой родной мир Оотеку и приговорить выживших Воинов-Богомолов к жизни сервиторов, которые будут восстанавливать уничтоженные вами миры.

Голос замолчал, а Неотера ощутил, как его изучает дюжина пар глаз. Он не отводил взгляда и не моргал. Неотера прикусил губу и сконцентрировал разум на словах: ему нужна была ясная голова, чтобы услышать вердикт. Затем магистр понял, что это не всё, и ощутил внезапную липкую панику, что судья отменит приговор, а затем шок оттого, что ощутил панику первый раз в жизни со времён Кровных Испытаний на Оотеке, когда его приняли в ряды Воинов-Богомолов. Что с ним тряслось? Действительно ли предательство погрузило его в безумие?

Мы заберём Оотэку, властелин насекомых. Твой род больше не будет отравлять её леса. Теперь она – моя

Неопознанные мысли были слабыми и колючими, словно изодранным злобой. Даже в лихорадочном состоянии Неотера вновь ощутил присутствие служащего себе духа.

– И всё же, Хоизан, на совете есть те, кто не верит, что твоё безмолвие вызвано недостатком раскаяния. Некоторые не видят в тебе высокомерия. И считают, что твои вопиющие поступки были вызваны не ненавистью или личными интересами, но обманом, коварством других.

Слова обжигали, словно пламя. О чём они говорили? Судьи пытались найти способ спасти его после всего? Действительно ли у них сохранилась вера в Неотеру, которую он сам утратил? Судьи использовали его имя – никто не называл Неотеру Хоизаном больше века. Они пытались показать привязанность к нему?

Я – Воин-Богомол. Мне не нужна ваша любовь. Я не прошу пощады. Мысли отчаянно шелестели в разуме Неотеры.

– Тем не менее, Великий Магистр, – раздался другой голос, – твои ужасные поступки выразительно говорят сами за себя. В конечно счёте, твои намерения не заботят нас, если они не помогают понять, как такой как ты мог полностью отвернуться от света. И в этом отношении ты нам не помог.

Я не прошу пощады.

– Магистр Богомолов, – раздался иной, женский голос инквизитора или сестры Сороритас, – совет решил, что Воинов-Богомолов можно спасти – они преданно и верно исполняли приказы своего магистра, который убедил себя, что действует в соответствии с волей Императора. Орден будет отлучён на сто лет, и мы ожидаем, что в это время они продемонстрируют покаяние и верность, которых будет достаточно для возвращения к свету Императора. Что же до Оотеки, Магистр Богомолов, то она больше не будет давать жизнь вашему роду – она более вам не принадлежит. Воины-Богомолы навеки утратили право на это место. Если они переживут покаяние, то должны будут начать всё заново в другом месте. Они будут искать не только искупление, но и возрождение.

Она – моя.

Неотера не отвёл глаз и не сказал ничего, но в его разуме вспыхнул образ великой крепости-монастыря на Оотеке, которую охватило пламя, обращавшее изумрудные знамёна Легиона Богомолов в пепел, уносимый ветром. Потеря родного мира мучила его душу, пронзала до основания почти забытой человечности. Но это не было смертельным концом: сквозь пожар ужаса Неотера видел крохотный лучик надежды, который переживёт пламя. К удивлению магистра, спасение верных боевых братьев принесло ему искренне облегчение и счастье. Едва заметная слеза медленно скатилась по шраму на щеке.

Я не прошу пощады. Для себя ничего. Я не прошу пощады. Уже этого слишком много.

Но остался ты, Богомол. Даже если ты был обманутым и сбитым с толку, подобно гражданскому глупцу, которого Хаос соблазнил обещаниями богатства, власти или славы, то это не может оправдать Астартес с ничтожной волей и затуманенным разумом. Твоё легковерие оскорбляет Императора. Его свет не двусмысленный или неясный – он сверкающий, чистый и незапятнанный сомнениями или интерпретациями. Даже если твои намерения не были злыми, то наивность позволила им разрастись. Ещё хуже то, что ты заставил остальных невольно совершить зло. Твоё правление втянуло твоих братьев в эту войну и обратило их против самих себя. В конце даже преданный капитан Мэтр поднял против тебя мятеж.

Подумай над этим, Повелитель Богомолов, твои суждения вырвали из паствы целый орден. Ты взбунтовался против Императора – а это не просто мятеж, а ересь. А затем твой самый прославленный капитан взбунтовался против тебя. Гражданские войны внутри гражданских войн. Как нам интерпретировать эти действия? Должны ли смотреть на Мэтра как на доказательство того, что в твоём ордене до сих пор есть разлад, несмотря на его исчезновение? Или мы должны расценивать легковерность как изъян генетического семени Воинов-Богомолов в целом? Богомол, ты генетически недостоин доверия? Есть ли тебе место в Империуме Человечества? Может ли Император смотреть на тебя без жалости, раздражения или презрения?

– Магистр Неотера, ты не будешь казнён, – голос казался странно знакомым, но в разуме Неотеры после психических слов бурлила такая тошнота, что он не мог вспомнить имя. И теперь сказанные слова посеяли ужас в сердце Богомола. На него нахлынуло ужасное отчаяния, словно мир обрушился на плечи магистра. Они собираются предложить ему пощаду?

– Ты будешь лишён доспеха и заточён в Пенитентиаконе. Там ты проживёшь жизнь во тьме и одиночестве. Ничто не будет отвлекать тебя от размышлений, поэтому ты найдёшь истину о своём предательстве или умрёшь, так ничего и не поняв.

Разум Неотеры пошатнулся. Упавший на плечи мир словно вдавил его в аквиллу под ногами. Перед решительным взором всё поплыло, прежде чем Богомол собрал волю в кулак благодаря чистой самодисциплине и вопящему горю. Неотера сжал зубы от ужаса и непонимания: его не казнят за свои деяния, но как магистр сможет жить с ними?

Ты не просил никакой пощады. И мы не предлагаем.

Испытание Воинов-Богомолов

Во мраке висела тонкая световая дымка, отчего сводчатая комната казалась наполненной призрачной и недоброй жизнью. В полутьме плясали пылинки, смешивая тени и интерференционные полосы. С вершины купола падал единственный сноп света, целя точно в вырезанного на палубе золотого имперского орла. В сиянии этого столпа истины остальная часть зала меркла, растворялась в густых тенях, скопившихся по краям очерченного стенами круга. В тенях чудились очертания суровых лиц. Глаза магистра ордена Неотеры, стоявшего между крыльями двуглавого орла и словно замурованного в световую колонну, горели непреклонной решимостью и неверием. Как могло дойти до такого?

Осанка магистра, невзирая на унижение, оставалась горделивой. Неотера смотрел прямо вперед, не показывая вида, что прислушивается к обвинительному шепотку, проносящемуся по темным закоулкам Совета Правосудия. Стоя в луче света, придававшего его доспехам блеск отполированного изумруда, он не видел лиц призрачных судей. Но все равно магистр их узнал. Они не могли изменить голоса, да и не пытались. Это был суд чести, и темнота служила не для того, чтобы скрыть от магистра участников судилища, а скорее для того, чтобы помочь ему самому спрятать свой стыд. Неважно, кем были они, – важно, кем был он и что он сделал.

На магистре ордена Воинов-Богомолов не было оков – никто не опасался, что он попытается ускользнуть от судьбы. Шлем Неотера держал под мышкой, так что его длинные черные волосы свободно рассыпались по плечам. Узоры затейливых татуировок обвивали его шею, а бледно-голубые глаза магистра в луче света мерцали аквамарином. На боку Неотеры висел Метасомата – почитаемый, искусно изогнутый клинок, известный в Регионах Религиоза как Яд Тамула. Меч, казалось, чуть подрагивал, переняв напряжение и жесткий самоконтроль своего хозяина, чьи пальцы замерли всего в нескольких миллиметрах от рукоятки. Среди преданий Легиона Богомола лишь сага Маэтра «Основание Богомолов» могла сравниться с величием «Очищения Мордрианы». Легенда гласила, что Неотера очистил джунгли наводненного захватчиками родного мира так, как делали это прежде: без доспехов, лишь с мечом за спиной и верой в сердце.

Члены Совета были хорошо знакомы с магистром и признавали в нем Астартес несравненной чести. Им ни к чему было опасаться его смертоносного клинка или прославленного мастерства в бою на мечах. Многие сражались на его стороне в предыдущих кампаниях, и не один из них был обязан ему жизнью. Автопушки, встроенные в стены как мера предосторожности против преступников, буйных убийц или безумцев, были деактивированы. И все же, несмотря на все это, великий Неотера стоял сейчас перед судьями как пленник. Они могли видеть его взгляд, устремленный прямо вперед, твердый и непоколебимый. Магистр не пытался оскорбить судей своим вниманием, пока ожидал их приговора по обвинениям в измене и бунте. Он ждал, уже готовый умереть по их слову и вынести свой позор на суд самого Императора, готовый искупить грехи своих боевых братьев в очистительном огне. Никто другой не понесет наказания за его преступления.

– Вам нечего сказать, магистр Неотера?

– Неужели вы ничего не скажете?

Безликие голоса, доносящиеся из теней, были суровы, однако Неотера уловил звучавшее в них сочувствие. Он знал, что многие из Совета хотели бы понять то, что он совершил. Они желали, чтобы подсудимый объяснился, – как будто объяснение могло хоть что-то изменить. В Совете были и те, кто некогда звал его братом, кто последовал бы за ним даже в глубины Мальстрима, неся праведный гнев Императора в самое сердце Хаоса. Они видели, как ядовитое лезвие Метасоматы рассекает мрак миров, потерявшихся на кромке Мальстрима. Они хотели бы верить, что у его падения есть причина: что его сломила некая необоримая магия, что он уже не тот космодесантник, каким был прежде. Они желали обрести в его объяснении часть былого Неотеры – человека или легенды о нем, которую можно было бы сохранить для архивов или хотя бы для их собственного душевного равновесия. Но их сострадание обесценивал страх – страх, что такого объяснения не существует, что другие поддадутся искушению и сделают тот же выбор, какой сделал он. Они боялись, что с Неотерой ничего, в сущности, не произошло. Что на его месте мог бы оказаться любой из них.

Страх ведет к отрицанию. А отрицание вызвало гнев, прозвучавший в их словах:

– Ты насмехаешься над Советом, Воин-Богомол?

– Ты считаешь, что мы недостойны твоих речей?

– Неужели даже сейчас ты осмеливаешься презирать нас?

Голоса и мысли кружились вокруг него, испытывая его гордость, соблазняя нарушить молчание и вступить в спор. Следователи-псайкеры вторглись в его разум, вызывая головокружение и тошноту. Душа Неотеры возопила в гневе и ужасе, требуя, чтобы он обрушил негодование на своих обвинителей, и одновременно умоляя их прекратить расспросы и просто вынести приговор. Ему нечего было им сказать. Слова не могли ничего исправить.

Своим молчанием магистр не пытался еще больше оскорбить это благородное, окутанное сумраком собрание. Он также не хотел, чтобы его втянули в спор. Его преступления были выставлены на всеобщее обозрение; он ничего не отрицал. Он не собирался ухудшать и без того скверное положение своих боевых братьев или подвергать испытанию честь Воинов-Богомолов, ввязавшись в никчемную перепалку. Неотера – Адептус Астартес, один из избранных слуг Императора, так что дешевые словесные игры рабов, арбитров и инквизиторов были не для него. История сурово осудит его за сегодняшнее молчание, но никто не мог осудить магистра строже, чем он сам. История волновала его меньше всего. Неотера оставил всякую надежду на благополучный исход: он предпринял шаги, после которых нет возврата, и не опозорит свое имя попытками вымолить прощение. Он принял свое проклятие, так что осуждение этого благородного собрания его не пугало. Когда падение началось, впереди остаются лишь пламя и меч.

– Твои преступления столь чудовищны, что у нас нет им объяснения.

– Вы должны помочь нам понять, магистр Богомолов.

– Неужели ты ничего не скажешь, Неотера? Ты не хочешь помочь нам?

– Если вы продолжите молчать, мы не сможем проявить милосердие.

Последовала долгая, томительная пауза – судьи ожидали без надежды услышать ответ. Слушание длилось уже три дня, и Воин-Богомол все еще не сказал ни слова, за исключением подтверждения своего имени и ранга в тот день, когда впервые предстал перед Советом. Он даже не воспользовался правом узнать, кто его обвинители, магистры и старшие библиарии каких великих орденов составляют Совет Правосудия. За все три дня он не пошевелился. Не дрогнул палец, не дернулось веко, а широкие изумрудные наплечники церемониального доспеха покрыл тонкий слой пыли. Он казался статуей, образцом безупречного и преданного воина. Тем не менее он стоял перед трибуналом, который не собирался уже в течение столетий, лишенный защиты от обвинений или надежды на освобождение. Он был виновен.

В последние три дня он погрузился в себя. В его голове постоянно крутился один и тот же вопрос, не имевший ни малейшего отношения к тому, чего допытывались судьи.

Как до этого дошло?

Вопрос преследовал Неотеру, словно вплелся в самую ткань его бытия. Он был совершенно уверен в себе. Он был прав. И все же как до этого дошло?

Не в первый раз за свою долгую и суровую жизнь Неотера осознал, что его душе присуща фанатичная целеустремленность и бездумная преданность Богомолов Религиоза. Он чувствовал, как легко будет отбросить последние остатки самосознания – до сих пор приносившие лишь вред – и целиком раствориться в ослепительном и ужасающем величии Императора. Религиоза теряли себя и обретали спасение в Императоре, сменив человеческие потребности на абсолютную верность Имперской Воле.

Бесстрашный и благочестивый капитан Маэтр из Второй роты лишь недавно обнаружил возможный источник этой особенности некоторых Воинов-Богомолов. Он предположил, что это как-то связано с уникальной мутацией преомнора в геносемени ордена и, как следствие, с изменением его нейротоксической активности. Однако Маэтр не считал это проклятием, обрекавшим его жертвы на жизнь, состоящую из бесконечного и фанатичного служения, – нет, он утверждал, что это награда за преданность. Усиленная концентрация и сжатое восприятие пространства и времени, сопровождавшие подобное состояние, обостряли рефлексы космодесантников до невероятной степени – вплоть до того, что можно было бы назвать предвидением. В течение последних военных лет Маэтр уговаривал Неотеру создать специальное подразделение космодесантников, способных контролировать это благословенное проклятие. Капитан считал, что подобные меры могут склонить чашу весов в пользу Воинов-Богомолов в их казавшейся бесконечной войне со Звездными Фантомами и Новадесантом. Маэтр хотел назвать их Молящимися Богомолами, однако затянувшаяся кампания довела орден практически до предела – и в конце концов до сокрушительного поражения, – так что Неотера не смог предоставить Маэтру нужных для этого предприятия воинов.

Неотере хотелось закрыть глаза, отдавшись на волю сожалений и отчаяния. Как же до этого дошло?

Почти невозможно было противостоять искушению предаться этому неистовому свету. Он ощущал подобное и прежде. Это состояние помогало ему выбраться и из более отчаянных ситуаций, чем нынешняя. На краткий, но ужасный миг Неотера задался вопросом: позволит ли окутавшая его дымка боевого безумия обрушить Яд Тамула на сидящих перед ним судей? Их было только двенадцать – раньше он побеждал и при худших шансах. Возможно, это они согрешили против Императора? Возможно, правота была все же на его стороне и его святая обязанность состояла в том, чтобы поразить этих еретиков и лицемеров, осмелившихся творить над ним суд.

Однако со следующим ударом сердца минута слабости прошла. И без того обремененная душа магистра содрогнулась от тяжести ужасного стыда. Неотера знал, что был не прав, что развязанная им война против слуг Империума явилась ошибкой, что его собственное суждение оказалось неверным и что его падение навлекло позор на всех Воинов-Богомолов. Он, и он один, должен принять на себя всю ярость, боль и стыд. Попытка уцепиться за слабую надежду, что он был прав, а вся Имперская доктрина ошибочна, лишь добавляла вопиющую гордыню к списку его преступлений. Магистр не мог даже допустить подобной идеи – она подрывала самые основы его существования.

Запертый в пределах собственных мыслей, Неотера ощущал, как преступления его растут, а душа стонет от боли. Но собравшимся в зале он казался воплощением выдержки и самоконтроля. Взгляд магистра был немигающим, а дыхание едва различимым. Уверенность в собственной вине укрепила его решимость, и он чуть заметно стиснул зубы.

Как до этого дошло?

В то время как глаза Неотеры, не мигая, смотрели на аквилу, его разум мучительно пытался отыскать ответы. Магистру не нужны были объяснения для Совета, но какая-то часть его желала знать, когда именно все пошло не так. Как он этого не заметил?

Неотера осознал, что Маэтр первый разглядел правду. Проницательный капитан отправил Неотере сообщение как раз перед тем, как Звездные Фантомы прорвали защитные баррикады вокруг Бадаба. Когда десантные капсулы Фантомов обрушились на Терновый Дворец, Маэтр уже знал, что сердце Гурона черно и исполнено скверны Хаоса. Неотера в это время отчаянно удерживал позиции на своей боевой барже, вступившей в смертельный поединок с коалицией Астартес. Коалиция напала на орден Астральных Когтей, возглавляемый командором Гуроном. Неотера увидел, как Маэтр нарушил строй и обратил орудия своего крейсера «Мятежный дух» против кораблей в рассыпающихся оборонительных порядках Гурона. Маэтр направил огонь на союзников. Расколов формацию Воинов-Богомолов надвое и присоединившись к бомбардировке Звездных Фантомов, он пробил коридор для десантных капсул. Неотера был способен лишь орать в негодовании, проклиная нарушителя приказов и предателя. Даже тогда магистр не понял правды. В горячке сражения Маэтр ничего не стал объяснять. Он просто сказал, что «полагал, будто магистр Неотера поступит так же». В конце концов, когда собственный крейсер лорда Гурона выскочил из атмосферы и прорвался сквозь блокаду Экзорцистов, до магистра что-то начало доходить. С медленно пробуждающимся пониманием он смотрел, как Маэтр направил «Мятежный дух» в погоню и ушел в Мальстрим, паля из всех орудий вслед убегающему тирану. Тогда, и только тогда Неотера понял, что совершил. Его охватил невыразимый ужас – словно сама галактика исчезла, оставив его в одиночестве на руинах. Он упал на колени и обратил глаза к небесам, чтобы узреть вечный, ослепительный свет Императора, – но увидел лишь тьму.

Посадочный пандус грянулся о землю, выбив из лунной поверхности огромное облако пыли. Окруженный грязноватой дымкой, Шайдан стоял на пандусе и изучал обстановку. Посох Богомола с двумя устрашающими лезвиями он держал прямо, чуть отведя руку в сторону. Шайдан не был здесь с тех пор, как его посох отковали в одной из тайных и полузаброшенных кузниц в ядре спутника. Но не такого возвращения он ожидал.

За кромкой кратера, служившего убежищем для его «Громового ястреба», Шайдан заметил штрихи болтерного огня и вспышки энергетических разрядов. Пыльные облака дрожали от взрывов, а земля ходила волнами, словно серая поверхность океана. Гигантские пороховые султаны врывались в разреженную атмосферу, скрывая звезды и отмечая бомбовые попадания за сильно выгнутым горизонтом. Отряды космодесантников укрепились в импровизированных бункерах справа, взяв в осадное кольцо невидимую отсюда базу Астартес, находившуюся слева, в пещере у подножия горы. Над окопами в безвоздушной атмосфере сотрясались от взрывов штандарты – поле, разделенное на четверти синего цвета и цвета слоновой кости. Ясно были видны хоругви с двенадцатиконечными звездами Новадесанта, гордо и дерзко водруженные на этом куске скалы, вращающемся вокруг Бадаба.

Пока его корабль спускался к поверхности спутника, Шайдан быстро нашел замаскированный вход в пещеру – взорванный в скалах проход к жерлу одного из тех вулканов, которые усеяли темную сторону Луны. Несмотря на усилия Астральных Когтей сохранить в тайне местоположение своей базы, острые глаза Шайдана заметили тусклые красные огни и колебание горячего воздуха, струящегося из устья пещеры. Туннели спускались прямо вниз, к заполненным магмой полостям в центре вулкана, в течение веков служившим источником энергии для базы и расположенной под ней шахты. Затем коридоры уходили еще ниже, к самому сердцу Луны и ныне заброшенным шахтам. Библиарий Богомолов с давних лет помнил лабиринт переходов, заполненных красными тенями. Теперь из устья пещеры вырывались орудийные залпы, превращая ее в пасть огнедышащего дракона, выползшего из древних и пламенных недр. Огонь освещал вход в засекреченную базу, как луч маяка.