Текст книги "Адептус Астартес: Омнибус. Том II (ЛП)"

Автор книги: авторов Коллектив

Поэтому добычей Спасательных команд становилось то, что корабль-улей, особенно поврежденный абордажной командой, мог пропустить: оружие, доспехи. Они принадлежали не только братьям-Косам. Снаряжение Астартес, которое мы находили, было раскрашено в самые разные цвета: желтый и красный, синий, серебряный, черный и зеленый. Невзирая на то что другие ордены могли счесть это святотатством, мы забирали все. Наши приказы были ясны: спасти все, что можно.

Люди Гриколя работали быстро и целеустремленно. Как и сам Гриколь, они были рождены на мирах, павших под ударами «Кракена»: Мирале, Грайе и других, – мирах, которые мы пытались защитить во время долгого отступления с Соты. Все служители, изначально принадлежавшие ордену, погибли при обороне Соты. Юноши и старики, больные и раненые – все они взяли в руки оружие и пожертвовали жизнью, чтобы подарить несколько драгоценных секунд своим повелителям. Чтобы мы, Астартес, могли спастись.

И мы спаслись, но в то время наше бегство, казалось, лишь отсрочило окончательное уничтожение. Выжившие с Соты добрались до системы Мираля, где доложили о потере родного мира вернувшемуся магистру. Торкира был поражен, почти сломлен этим известием. Кое-кто предлагал отступать дальше перед лицом многократно превосходящего нас врага, но магистр отверг эту идею и привел нас всех к присяге вызова. «Кракен» приближался, и мы должны были бороться до конца и умереть в джунглях Мираля.

«Кракен» пришел, и мы держали оборону на скальных уступах в местности, называвшейся Гроб Великана. Мы сражались отчаянно и снова погибали. Не знаю, надеялся ли Торкира, что нас спасет какое-то чудо или что одной его веры будет довольно, чтобы принести нам благословение Императора и гарантировать потрясающую победу. Чуда не случилось. Торкира погиб, разорванный на куски врагами, и капитан Фрасий приказал отступать. И вновь я выжил.

Если вы полагаете, что я благодарен судьбе за свое спасение, вы ошибаетесь. Когда в первый раз я оставил братьев позади, душа моя истекала кровью. Когда я вынужден был поступить так еще раз… это больше, чем может вынести любой человек. Тело мое пережило битву на Мирале, но не дух. Глядя, как капитан Фрасий приносит клятвы магистра ордена на мостике «Сердца Соты», я был уверен, что следующая битва станет для меня последней.

Но после Мираля, признаю это со стыдом, мы сделались осторожнее. Фрасий считал, что ни один из миров не стоит гибели ордена – кроме разве что Священной Терры. Нам сказали, что не стоит больше помышлять о победе – лишь о том ущербе, который мы сможем нанести, прежде чем опять придется отходить. Фрасий просчитывал наши отступления до мельчайших деталей и требовал строжайшего следования его планам. Братья гибли, но никто не умирал впустую. Однако я чувствовал, как бесчестие опаляет мою грудь всякий раз, когда получал приказ бросить новый мир на потеху «Кракену», в то время как другие продолжали сражаться. Я повиновался, но не мог подчиниться приказам Фрасия, который требовал предоставить остальных защитников планеты их судьбе. Я забирал с собой тех, кто заслуживал спасения. Так поступал не один я, и в конце концов пристыженный Фрасий разрешил благородным смертным, подобным Гриколю, остаться с нами.

* * *

Сигнал маяка вел нас вглубь корабля. Мы отыскали одну из главных артерий, но она кишела ногогрызами. Твари уже не кормились. Похоже, они нажрались до того, что едва не лопались, и волочили раздувшиеся брюха по полу, направляясь к центру корабля. Пары зарядов «адского пламени» в этом случае было недостаточно, и я неохотно приказал скаутам искать другой путь. Плотная мускульная стенка артерии проходила через все отсеки на этом уровне, мешая дальнейшему продвижению. Наконец Пазан заметил, что слизь утекает куда-то в угол. Там в полу обнаружился клапан, которому мешал закрыться обильный поток слизи. Отверстие было слишком мало для нас, но мы его расширили. Следовало бы послать первым одного из скаутов, но мне совсем не улыбалось оказаться отрезанным от запаниковавшего послушника. Я убрал пистолет в кобуру, сжал копис и головой вперед нырнул в узкий туннель.

В ту же секунду я почувствовал, что могу задохнуться в слизи, пока протискиваюсь вниз. Для освещения у меня имелся только нашлемный фонарь, но видеть здесь все равно было нечего, кроме сочащейся по сторонам жижи. Я продвигался медленно, вытянув вперед копис и расширяя им туннель, как рычагом, а затем расталкивая стены, чтобы освободить проход. Единственным утешением служила мысль, что любая тиранидская ксеноформа, забравшаяся в это место, давным-давно должна была раствориться в слизи.

Веревка у меня на поясе натянулась, а затем снова ослабла, когда послушники полезли следом за мной.

* * *

«Кракен» поглощал одну планету за другой, но под началом Фрасия мы – ничтожные остатки некогда гордых, некогда храбрых, некогда славных Кос Императора – выжили. Однако я по-прежнему говорил себе, что это лишь вопрос времени. Меня все еще ожидала очистительная купель жестокой смерти. А затем настала очередь Ичара IV.

Щупальца «Кракена» сомкнулись вокруг этого мира, и там, сплотившись в последнем усилии, среди великого множества имперских сил встали Ультрамарины. Вместе они разнесли «Кракен» на куски. Планета была почти разрушена, ее защитники обескровлены, но флот тиранидов рассеялся.

Это оказалась та самая победа, о которой мы, Косы, молились так горячо, та победа, которой, по словам Фрасия, нам уже не дождаться.

И нас там не было.

Весть о победе на Ичаре IV достигла последнего из миров, на котором мы нашли убежище. Кажется, он назывался Босфором. Однако даже тогда мы не знали, как далеко отброшен «Кракен». Мы продолжали подготавливать системы планетарной обороны и обучать местных неуклюжих вояк законам войны, доставшимся нам тяжкой ценой. Мы ждали, что «Кракен» придет и небеса станут красными от его спор. Но биокорабли так и не появились.

Лишь в тот момент я понял, что выжил. Что я буду жить не просто еще пару дней или недель, до следующей битвы, но десятки лет. Лишь тогда мы подсчитали потери и узнали истинную цену того, что произошло на нашей погибшей родине. Только один из десяти боевых братьев ордена выжил. Один из десяти.

Наши офицеры, стоявшие до конца и сражавшиеся даже тогда, когда приказывали другим отступать, были истреблены почти до единого. Наш транспорт, наши боевые машины брошены; наши благословенные предки, заключенные в саркофаги дредноутов, сгинули в когтях «Кракена». Их голоса и воспоминания – все, что связывало нас с наследием ордена, – оказались навеки утрачены.

Фрасий сказал нам, что это не конец. Что мы воздадим славу мертвым, но их место займут живые, что мы снова возродимся и станем такими, как прежде.

Даже в тот момент, когда я стоял, слушая его речь, я знал, насколько он не прав. Мы призовем больше юношей в наши ряды, больше Астартес будут носить наши цвета, больше ртов будут выкрикивать наши боевые кличи и произносить клятвы. Но это будем не мы. Все, что делало нас орденом космодесанта, кроме керамита наших доспехов и металла, из которого отковано наше оружие, ушло в прошлое.

Термаганты рассыпались по склону. Щупальца, покрывавшие вогнутый пол, стены и даже свисавшие с потолка, должны были среагировать на движение и опутать добычу, но сейчас они лежали неподвижно. Один из термагантов замер и опустил голову, принюхиваясь. Затем он быстро обернулся к остальному выводку – и те поменяли направление. Движение их стало целеустремленным – они ощутили присутствие чужака. Твари заметили свет, вспыхнувший впереди, и поспешили к нему. Вожак вытянул одну из клешней, чтобы схватить фонарь, в то время как остальные продолжали принюхиваться. Запах указывал на то, что пришельцы разделились. Как раз в этот момент ловушка сработала.

Полдюжины ближайших к фонарю щупалец внезапно разлетелись в клочки – это сдетонировали привязанные к ним осколочные гранаты. Термаганты взвыли, когда шрапнель вонзилась в их тела. Наррон, Пазан и Вителлий выскочили из засады и прицельными выстрелами прикончили уцелевших тварей. Когда последние термаганты рухнули на пол, шипя и дергаясь в конвульсиях, я приказал прекратить огонь. Велев скаутам прикрывать меня, я подошел к месту побоища. Термаганты по всем признакам были мертвы. Их боевые симбионты безжизненно свисали с клешней тварей, болтались оторванные конечности, а из ран вытекал вонючий ихор. Чтобы не рисковать, я взял копис и отрубил голову каждому чудовищу. Маленькая, но победа. И все же я не почувствовал себя отмщенным. Ни в этот раз, никогда. Вскоре придут ногогрызы и начнут кормиться, и в результате мертвая плоть термогантов будет переработана и станет следующим поколением тварей.

– Эти уроды и минуты не прожили бы на нижнем уровне, – заявил Вителлий.

Он засветил фонарь на шлеме и вальяжно приблизился, чтобы полюбоваться своей работой.

– Даже ревун оглядит местность, прежде чем подобрать кусок отбросов. Эти гаунты умом не блещут.

Я покосился вниз, на лампу-приманку. Даже лежа посреди кровавых ошметков, она продолжала светить. Я подобрал ее и выключил.

– Затуши свой нашлемный фонарь, послушник, – приказал я. – Пазан, организуй наблюдение. Не думайте, что они здесь были одни. Наррон, подойди сюда.

Скауты немедленно выполнили мои распоряжения, в том числе и Вителлий. Он был наглым выскочкой, но не в те минуты, когда речь шла о его голове. Его избрали из числа подонков, призванных на службу в ополчение при обороне мира-улья Раднар. Ему не исполнилось и четырнадцати, а он уже возглавлял несколько банд подростков, сеявших ужас на нижних уровнях города-улья. Апотекарии Кос вывели с его кожи метки банды, татуировки и около дюжины значков – счет противников, которых, по утверждениям Вителлия, он прикончил, – но не смогли убрать прилагавшееся ко всему этому чувство самодовольного превосходства. Отчеты, составленные во время тренировок, классифицировали его как природного лидера. Я был не согласен. Прежде чем командовать, человек должен научиться следовать приказам, а с этой задачей он никак не справлялся. Возможно, мальчишка и был рожден для того, чтобы возглавлять банду мерзавцев со дна улья, но ему никогда не стать офицером Астартес.

– Что ты думаешь, Наррон? – спросил я, кивнув на тела тиранидов.

В отличие от Пазана, скаут Наррон быстро исполнял любое данное ему поручение. Его тоже призвали с Раднара, но он по крайней мере происходил из благородной семьи. Наррона уже отобрали для дополнительных занятий, и после посвящения он должен стать технодесантником.

Наррон поднял одну из отсеченных голов и зачарованно уставился на ее заостренные, зловещие черты.

– Отряд гаунтов, несомненно. Вид – термоганты.

– Правильно, – отозвался я. – Продолжай.

– Странно, однако, что они попались нам здесь…

– На корабле-улье? Да, послушник, вот уж сюрприз так сюрприз. – Я направил его мысли в нужное русло: – Полагаешь, они вывелись недавно?

На горьком опыте мы усвоили, что новорожденные ксеноформы были одним из признаков опасности. Даже на мертвом корабле-улье определенные остаточные рефлексы могли вызвать вылупление новых тиранидов, если нарушитель вступал на их территорию. Еще одна линия обороны против грабителей могил – таких как мы. Если эти термаганты недавно вылупились, на нас в любой момент могли накинуться их собратья.

– Сложно… – пробормотал Наррон, – сложно сказать наверняка.

– Тогда порадуй меня своим лучшим предположением, – резко ответил я. – Докажи, что магистр кузницы Себастион не зря потратил на тебя время.

Наррон положил голову гаунта на пол и провел закованной в латную рукавицу ладонью по слизистому телу, проверяя состояние тканей. Я поморщился от отвращения.

– Нет. Это не новорожденные, – в конце концов заключил он, и я с облегчением вздохнул.

– Видите эти шрамы и кожу, а вот тот потерял часть своей… – начал объяснять он.

– Благодарю, послушник, – прервал я скаута прежде, чем он слишком увлечется.

– Но то, что говорил Себастион… – горячо начал Наррон, однако, заметив выражение моего лица, замолчал.

И все же я сжалился и кивком разрешил ему продолжать.

– Магистр Себастион в своих лекциях рассказывал о том, как во время нападения на Соту, Мираль и остальные планеты корабли «Кракена» выпустили миллионы подобных существ, расходуя их… примерно как космодесантники расходуют болтерные снаряды. Но мы, Спасательные команды, очень редко встречаем их. Магистр Себастион считал, что, поскольку они так легко плодятся и не приносят почти никакой пользы после гибели корабля-матки, их первыми пускают на переработку…

Под моим взглядом голос его становился все тише.

– Благодарю, послушник, – раздельно произнес я. – Вполне достаточно.

Я посмотрел в ту сторону, куда нам предстояло идти. Если показаниям ауспика можно доверять, маяк находился неподалеку. Когда мы его найдем, я смогу прервать эту операцию, предоставив кораблю гнить дальше. Я не хотел больше задерживаться, но вдруг краем глаза заметил, как Наррон нагибается и поднимает что-то. Он подобрал голову гаунта и как раз собирался запихнуть ее в свой ранец.

– Брось ее, – велел я.

Потупившись, он забормотал:

– Но я только подумал: если это такая редкость, может, мне стоит изучить ее и узнать…

– Брось ее, послушник, – вторично приказал я.

Внимание Себастиона поначалу привлек интерес Наррона к священным тайнам механизмов, но любопытство юнца увело его от прямого и достойного пути технопровидца в сомнительную область ксенотехники тиранидов. Мне доводилось слышать, как он делится с братьями-послушниками своими фантастическими задумками о том, к чему могут привести подобные исследования, о создании абсолютного оружия, которое уничтожит «Кракен» и все его отродье и навеки изгонит врага в бездну космоса. Он не понимал всей опасности подобных затей. Молодежь никогда этого не понимает.

– И в будущем учитывай, какую заразу или скверну ты и твои братья могут подцепить от такого трофея. Подожди с научными исследованиями до тех пор, пока тебя не отправят на Марс. А до тех пор не забывай, что мы здесь для того, чтобы сражаться.

Пристыженный, Наррон разжал руку, и оскалившийся, выпучивший остекленевшие глаза трофей покатился вниз по склону, пока не затерялся в клубке щупалец.

– Есть объяснение тому, почему эти гаунты выжили, – проговорил будущий технодесантник.

– И какое же?

– Возможно, этот корабль… не мертв.

Идея была смехотворной, но, несмотря на это, я ощутил легкий озноб. Все сканы, которые мы провели перед вылазкой, однозначно указывали, что корабль представляет собой ровно то, чем кажется снаружи, – безжизненный остов. Но что, если… Может ли он быть еще?..

«Нет», – сказал я себе, когда мы продолжили путь. Я был уже далеко не щенком-послушником. Я не стану жертвой паранойи. Все мои инстинкты – инстинкты, отточенные двумя годами подобных операций, – говорили, что корабль мертв. Если бы он был живым, мы никогда не забрались бы так далеко. Нас бы окружили и уничтожили после первой же сотни шагов. И мы ни за что не сумели бы поймать в западню этих гаунтов – какое-нибудь существо, какое-нибудь неприметное насекомое следило бы за нами, и, пользуясь его органами чувств, корабль разведал бы все детали нашего плана.

Мы продвигались все глубже, и воздух вокруг нас становился более спертым. Мы взбирались на горные хребты, состоящие из плоти, пересекали расселины между ними, протискивались сквозь узкие капилляры и клапаны и спускались по коридорам, ребристым от хитиновых пластин или покрытым сочащимися слизью полипами. Мы проходили над кавернами, где тесно росли луковицы на длинных стеблях, придававшие пещерам сходство с цветочными полями, и под сводами, оплетенными тонкими перекрещивающимися нитями, словно паучьими сетями. И везде мы видели все тот же распад: медленное превращение чудовищно сложного организма в исходные биоматериалы при помощи ногогрызов и тварей поменьше, служивших им кормом.

Наконец-то раздался крик:

– Вот он!

Вителлий осветил своим фонарем углубление в стене. Маяк действительно оказался там, вогнанный в стену из плоти, как гвоздь. Сотворенный человеческой технологией, заключенный в корпус из стали и латуни и столь же чуждый этому месту, как ксеноформы тиранидов чужды человеческому кораблю.

Мои подопечные возбужденно столпились вокруг него. Я оттолкнул их и велел выставить часовых. Сейчас мне меньше всего хотелось, чтобы нас захватили врасплох. Наррон соскреб прозрачную мембрану, выросшую поверх металла. Я заметил, как он инстинктивно потянулся, чтобы отключить сигнал, и перехватил его руку. Он вопросительно взглянул на меня, и я медленно покачал головой. Осознав, чего я хочу, скаут понимающе кивнул и поднял кожух маяка, открывая его начинку. И разочарованно застонал.

– В чем дело?

Пазан обернулся к нам, держа дробовик наготове, и уставился на маяк.

– Инфопланшет, – объяснил Наррон. – Кислота прожгла его насквозь.

Однако было и кое-что еще. Я присмотрелся. На наружной стороне кожуха виднелись знаки, поврежденные кислотой, но все еще узнаваемые. Они были процарапаны человеческой рукой, а не когтями тиранида.

– Но в этом нет смысла, – подумал вслух Наррон.

– В чем нет смысла? – отозвался Пазан.

В голосе его отчетливо слышалась озабоченность.

Надпись гласила: «VIDESUB». Видэ суб. Это не было кодом. Это был приказ на Высоком Готике. Команда.

– Зачем они стерли послание, но оставили маяк включенным?

«ПОСМОТРИ ВНИЗ».

Пол взорвался, превратившись в массу когтей и лезвий, – это вырвалось из укрытия затаившееся там чудовище. Сила удара подкинула меня в воздух и швырнула в сторону. Я врезался головой в стену из плоти и рухнул на колени. Соскальзывая вниз, я услышал чей-то крик:

– Бог-Император! Назад!

С усилием я перевернулся на спину. Лучи надствольных фонарей плясали по залу, отмечая позиции скаутов. Фонарь Пазана лежал неподвижно на противоположном конце зала, луч его был направлен под углом вверх. Фонарь Вителлия подпрыгивал – его владелец удирал прочь. Один все еще оставался в центре комнаты: Хвигир разворачивался, наводя на цель тяжелый болтер. На мгновение монстр попал в луч света от его фонаря. Тварь встала на дыбы, широко распахнув клыкастую пасть, вооруженную мандибулами. Две клешни, увенчанные серповидными когтями, поднялись над головой чудовища, чтобы рассечь на куски вставшего у него на пути человечка. Скаут нажал на спуск – и в черных глазах монстра вспыхнули оранжевые огни, взрывы болтерных снарядов.

Первый болт врезался в костяную клешню, падавшую на стрелка, и срикошетил. Второй прошел сквозь плоть предплечья, прежде чем взорваться за спиной монстра. Зато третий ударил между ребер экзоскелета. Взрыв помешал атаке противника, но заодно и ослепил Хвигира в самый критический момент. Поврежденная клешня отдернулась, а вторая отклонилась в сторону, распоров ногу скаута, вместо того чтобы рассечь надвое его голову.

На мгновение и монстр, и Хвигир попятились. Дикарь сорвал с головы целеуказатель тяжелого болтера, пытаясь проморгаться. Луч его фонаря скользнул в сторону от монстра как раз в ту секунду, когда тот подпрыгнул и перевернулся в воздухе, закапываясь обратно в толщу корабля. Толстый змеиный хвост твари хлестнул из темноты, пробив наплечник Хвигира с такой силой, что кусок металла ударил в висок скаута и оглушил его.

– Копатель! Разбегайтесь!

Это кричал Вителлий из укрытия.

Вителлий с одной стороны и Пазан – с другой отчаянно размахивали фонарями, пытаясь обнаружить тварь до того, как она нападет снова.

– Вон там! – завопил Вителлий.

– Там! – заорал Пазан.

Они смотрели в противоположные стороны. Вителлий уже открыл огонь. В темноте глухо прозвучал выстрел, не поразивший ничего, кроме пустоты. Я сорвал фонарь со своего пистолета и резко крутанул. Пещеру озарил свет.

– Тише, болваны! – прошипел я, вытаскивая копис. – Это равенер. Он реагирует на вибрации!

Эти двое тут же заткнулись. В тусклом сером свете я оглядел пещеру. Ничто на поверхности не указывало на движение внизу. Хвигир слабо шевелился у дыры, из которой выскочил равенер. Я увидел и Наррона: он лежал рядом с маяком, отброшенный первой атакой хищника. Хвигир тоже заметил товарища и медленно пополз к нему, оставив тяжелый болтер позади.

– Нет, ты… – выругался я, но дикарь меня не услышал.

Зато услышал Пазан. Внезапно он шагнул вперед, затем подобрался и бросился бежать. Широкими, тяжелыми, громыхающими шагами. Не к орудию, а от него. Я почувствовал скорее, чем услышал, как равенер под нами развернулся, чтобы последовать за ним.

– Пазан! Я приказываю тебе!.. – крикнул я ему вслед, уже зная, что он не остановится.

Я быстро обернулся к Вителлию.

– Подбери болтер! Я его догоню, – рявкнул я и кинулся за убегающим скаутом.

Пазан понимал, что за ним гонятся и равенер, и я, и помчался еще быстрее по кожистой поверхности. В ливне плоти и жижи равенер вырвался не из пола, а из стены. Пазан увернулся и откатился в сторону, но хищник-тиранид ухватил его за ногу одной из клешней, поднял в воздух и треснул о хитиновую пластину. Дробовик вывалился из рук Пазана, а тело обмякло. Тварь занесла коготь, чтобы рассечь добычу надвое.

Я закричал и открыл стрельбу. Мои выстрелы вырывали куски плоти из зверя и из переборки корабля. Тварь содрогнулась от боли. Она свернулась, готовая вновь зарыться, но я отшвырнул пистолет и двумя руками занес копис. Равенер прыгнул. Я ударил. Острие клинка пробило панцирь хищника и засело внутри. Равенер начал закапываться с невероятной скоростью, сбив меня с ног и потянув за собой. Я изо всех сил вцепился в рукоять кописа. Тварь потащила меня к вырытой ею дыре. Мое тело уперлось в вал, окружавший нору, и больше не двигалось. Равенер попытался вырвать копис у меня из рук, но я сжимал оружие железной хваткой. Хищник метался подо мной, раздирая плоть корабля. Хвост твари, оставшийся снаружи, хлестал во все стороны и молотил по доспехам. Я держался. Равенер потянул еще яростнее, и я почувствовал, что он вот-вот сорвется с крюка. Когда хвост ударил снова, я перехватил его одной рукой, затем отпустил копис и уцепился за хвост твари обеими руками.

– Вителлий! – взвыл я.

Скаут уже мчался ко мне, сжимая тяжелый болтер.

Равенер извивался подо мной, пытаясь сбежать. Его серповидные когти кромсали воздух и вонзались в мою броню, но я был слишком близко, чтобы хищник мог нанести глубокий порез. Вителлий, всего в паре шагов от меня, поднял болтер и приготовился стрелять. Рванув изо всей силы, я выдернул равенера из норы, дав скауту возможность прицелиться. Тварь свилась в кольцо. Часть головогрудных сегментов разошлась в стороны, и я увидел, что под ними набухает уродливый пирамидальный нарост. Это было оружие, и направлено оно было прямо на меня.

Вителлий и равенер выстрелили одновременно. Ульевик нашпиговал тварь болтерными снарядами, которые впились глубоко в ее тело и там взорвались. Биооружие выпалило шрапнелью из слизняков, которые воткнулись в меня… и больше ничего не произошло.

Я рухнул на труп тиранида. Тогда я не знал, что меня ранило, – понял только, что доспех пробит. Я чувствовал боль, но терпимую. Я видел, как братья, пораженные тиранидским оружием, сходили с ума или взрывались, но со мной ничего подобного не случилось – лишь сердца стучали все сильнее, разгоняя по жилам кровь.

– Как вы, сержант? Все в порядке? – Вителлий упал на колени рядом со мной. В его тоне после одержанной победы слышалось еще больше самодовольства. – Сегодня нам попалась крупная рыбка.

– Трус, – холодно отозвался я.

– Что? – Он выглядел потрясенным. – Трус? Я только что спас вашу…

– После того как сбежал. Спасая свою шкуру.

– Я… Я не… – Он кипел от ярости и был почти готов перезарядить болтер и всадить заряд в меня. – Я вел себя согласно уставу! Если боец попал в засаду, надо сначала вырваться из ловушки! И только потом нанести ответный удар!

– Оставив братьев сражаться в одиночку? Не пытайся прикрыться уставом, щенок!

Пазан очнулся и старался встать. Я вздернул себя на ноги. Мое освященное Императором тело вовсю бушевало, исправляя нанесенный ущерб, но я не собирался показывать новичкам и намека на слабость.

– Вы ничтожества. Оба, – сказал я им. – Пазан, живее поднимайся. Вителлий, иди назад. Проверь, что там с остальными.

Вителлий шумно потопал обратно, окликая братьев:

– Наррон! Хвигир! Если вы сдохли, поднимите руки…

После минутной паузы он обернулся ко мне:

– С ними все в порядке.

Затем он сделал в моем направлении какой-то жест, который, несомненно, многое бы для меня значил, родись я, как и он, среди подонков улья, и продолжил свой путь. Пазан уже встал. Лицевой щиток его шлема треснул. Лицо скаута было покрыто порезами, синяками и изрядно помято.

– Брат-наставник… – начал он.

– Позже, – оборвал я. – Позже ты объяснишь свои действия. Сначала нам надо убраться с этого трижды проклятого куска грязи.

Мы оба похромали туда, где остались Наррон и Хвигир. Несмотря на низкопробную шутку Вителлия, оба были живы. На глаза мне снова попался маяк и выцарапанный на нем приказ: «VIDESUB». Еще одна шутка.

Но это не было шуткой – потому что Вителлий заговорил снова, и на сей раз в голосе его не было ни самодовольства, ни злости. В нем звучало благоговение.

– Сержант Тиресий.

Он направил луч фонаря в дыру под маяком, где прятался спящий равенер. В ярости пробуждения тварь еще больше увеличила отверстие – и там, в глубине, отражая свет фонаря, блеснул наплечник космодесантника. На наплечнике была выгравирована надпись: «КАССИЙ».

Наш ауспик едва мог считать жизненные показатели космодесантника. Его метаболизм был медленным, как движение ледника. Воина с легкостью можно было принять за мертвеца, но мы бы ни за что не ошиблись.

Даже в состоянии гибернации он выглядел внушительно. Его грудная клетка была размером с бочку. Искусно сделанную пластинчатую броню украшали изображения побед и великих деяний, совершенных ее владельцем. Послушники стояли с разинутыми ртами, вылупившись на нашу находку. В кои-то веки я разделял их изумление.

Мы вытащили его из тесной колыбели и провели ритуалы пробуждения. Герою, пережившему все испытания, не подобает вернуться домой беспомощным, словно младенец. Рабочие не должны видеть его таким. Я дам ему шанс стоять прямо и гордо, если он того пожелает, и вернуться так, как и пристало герою.

Ожидание продлилось больше часа. Мы обрабатывали собственные раны, но старались хранить молчание, лишь время от времени проверяя показания ауспика. И наконец грудь воина дрогнула. Его глаза открылись.

Командор Кассий ступил из тьмы туннеля в свет мощных прожекторов, установленных командой рабочих в родильной камере биотитанов. Гриколь немедленно увидел его и велел подчиненным построиться. Служители замерли в благоговейном молчании, приветствуя шествующего среди них командора. Тот, в свою очередь, кивнул им и уже собирался заговорить, когда заметил, в чем состоит их работа. Кассий упал на колени, уронив руки на доспехи своих людей. Склонив голову, он вознес молитву. Гриколь приказал рабочим очистить помещение, а я отослал скаутов. Такой воин, как Кассий, заслуживал уединения в подобную минуту.

После того как служители и послушники ушли, командор встал и прошел вдоль ряда доспехов и других предметов, бережно собранных людьми Гриколя.

– Валент. Никос. Леон. Абант. Тиберий. Мессин. Гераклей. – Имена. Он мог назвать имя каждого, глядя на то немногое, что осталось. – Феодосий. Он был моим капитаном.

Я неожиданно осознал, что Кассий обращается ко мне.

– Ему было так трудно приказать мне возглавить эту отвлекающую атаку. Я вызвался добровольцем. Я настоял на своем! Я знал, что только под его руководством у нашей роты останется хоть какой-то шанс спастись…

Он замолчал.

Я отвел Кассия на шлюпку. Там нас ждал один Гриколь. Он озабоченно взглянул на меня. Служитель попытался осмотреть мои раны, но я отослал его взмахом руки. Усовершенствованный организм Астартес начал заживлять повреждения с той минуты, когда я был ранен; какой бы яд ни впрыснул мне равенер, мое тело одолеет отраву, так же как я одолел зверя. В любом случае сейчас у меня было дело поважнее – хотя я отдал бы полжизни, чтобы этого избежать.

Пятая рота сражалась и погибла в бою с «Кракеном» задолго до того, как остальные братья узнали о вынырнувшем из бездны флоте-улье. С тех пор Кассий находился здесь. Он знал, что потерял своих людей, – но пока не догадывался, что утратил намного больше.

Дни и недели, последовавшие за победой на Ичаре IV, стали сплошным праздником для ополченцев с Босфора, которым так и не пришлось сразиться с «Кракеном». Но мои братья-Астартес и я не разделяли их ликования и отступили к своим кораблям.

Некоторые из нас погрузились в молитвы, а другие предались ярости. Кое-кто, доведенный до безумия всеми ужасами и потерями, в неистовстве метался по кораблю, пока его не усмиряли силой. Происходили несчастные случаи. По крайней мере, мы называли их несчастными случаями. У нас, Астартес, нет слов для обозначения таких поступков. Мы не знаем, как назвать братьев, которые решили завершить служение подобным образом. О них не говорят, но их геносемя изолируют и маркируют как потенциально неустойчивое, словно болезнь поразила их тело, а не душу.

Я полагал, что видел все возможные реакции на трагедию нашего ордена. Но ошибся. Когда я рассказал Кассию о битвах, о потерях, о том, во что мы превратились, он продемонстрировал мне нечто иное. Он показал мне, как такие известия встречают герои.

Почти минуту Кассий простоял неподвижно с закрытыми глазами. Потом лицо командора исказила ярость, но она не выплеснулась криком – нет, воин принялся глубоко и ровно дышать. Казалось, он хочет очистить тело от эмоций, выдохнув их из себя. Затем его глаза открылись.

– И что же вы сделали? – спросил он.

– В смысле?

– Что вы сделали, чтобы отомстить за себя этим тварям? Что вы сделали, чтобы нанести ответный удар? Что вы сделали, чтобы очистить галактику от ксеногенной грязи раз и навсегда?

Я положил руку ему на плечо:

– Как только мы вернемся на «Сердце Соты», ты об этом узнаешь. Мы стартуем немедленно. Братья будут счастливы снова тебя увидеть.

Я улыбнулся ему, но ответной улыбки не последовало.

– Мы не можем уйти, пока не закончили дела здесь.

– Пока не закончили? Но вы с нами. Зачем еще оставаться?

Кассий кивнул в сторону иллюминатора:

– Этот корабль убил почти половину моей роты и пожрал их тела.

– Но сейчас он мертв, – заверил я командора.

– Мы не сумели его прикончить.

– Нет, однако это наверняка сделали наши братья из других орденов на Ичаре IV или имперский флот. Я понимаю, что вы жаждете мести, командор. Поверьте, я тоже хочу отомстить за каждого из павших братьев. Но наша задача выполнена. Нельзя убить корабль дважды.