Текст книги "Адептус Астартес: Омнибус. Том II (ЛП)"

Автор книги: авторов Коллектив

Джеймс Сваллоу
Бдящий

Я мертв.

Но мое бдение должно продолжаться, ибо единственный миг отвлеченности или расслабленности может погубить боевых братьев. И поэтому я стою здесь, на вершине ядовитого холма, наблюдая и ожидая. Мертвец, облаченный в серебристо-серый керамит, укрепленный неизмеримой волей.

Прыжковый ранец давит на спину, но он не беспокоит меня. Болтер, покрытый багряными узорами и знаками почета, оттягивает руку, но это не заботит меня. Печальный символ ордена, выцветший череп поверх крыльев разгневанной хищной птицы – самый весомый груз, лежащий сегодня на моих плечах. Я не сетую на его тяжесть.

Я – брат-сержант Сур Тарик, появившийся на свет среди бесплодных скал Гатиса, воин Обреченных Орлов, названный сын великого Аквилы, перерожденный по его образу и подобию… И, как я уже говорил, мертвец.

Я был мертв в тот миг, когда мои подошвы коснулись отравленной почвы этого мира, края пепельных пустошей, когда я покинул трюм «Громового ястреба» и впервые вдохнул чуждый воздух через фильтры шлема. Мое отделение, мои братья, все, стоявшие рядом со мною, были мертвы.

Я был мертв, когда мы сражались, спасая сестер Ордена Пресвятой Девы-Мученицы в час падения орбитальной станции Жодона. Я был мертв в день битвы за Суль и при абордаже, во время которого мы захватили у Тысячи Сынов звездный крейсер «Сожженное тело». Мертв на Мерроне, Сереке и Аэрии. Почти мертв, затерявшись в пустоте и после того, будучи пленником на четвертом мире системы Диникас. О да, я определенно мертв, но, по милости судьбы или по воле Императора, меня ещё не убили.

Вот о чем я размышляю, замерев в своем бдении, что длится уже тридцать три дня по стандартному терранскому календарю. На этой планете время течет чуть быстрее, дни и ночи проносятся надо мной, ждущим в блаженстве полусна, пока полушария мозга сменяют друг друга в дозоре. Я буду стоять на страже, сколько потребуется. Целые эпохи, если проживу так долго.

Вдали, на укутанных туманом равнинах и среди искривленных каменных деревьев, рыскают враги. Они не смогут ждать вечно, это не в их природе. Настанет час, когда враги явятся, откроют себя, и я увижу их. Они погибнут от моей руки, и в этом мире станет тесно от мертвых теней, так тесно, что способные видеть призраков узрят их в танце облаков и завитках на гладком песке.

Я не раз отправлялся в паломничество к разоренным войной мирам и местам великих бедствий. Таковы обычаи Обреченных Орлов, и никому иному их не понять. Другие ордена, даже те, что происходят от наших прародителей, легиона Ультрадесанта, лишены нужной ясности взора. Они видят в нас болезненных, нездоровых созданий, одержимых смертью. Меня спрашивали, почему Обреченные Орлы роются в грязи проигранных войн и горьких предательств. Почему каждый из нас отыскивает вещи, напоминающие об этих ужасах, так целеустремленно, словно это великие сокровища.

Но ведь они действительно драгоценны, как бесценна сама жизнь, как вечна и неизбежна смерть. Лишь знание того, почему проигрывались войны и почему расцветали предательства, позволит нам понять, как побеждать в будущем. Ведь несчастья неизбежны, как смена дня и ночи.

Я понимаю это, поскольку даром, полученным мною от ордена в час становления Адептус Астартес, была ясность. Осознание того, что я мертв, и всегда был мертв, с того давно минувшего дня, как появился из материнского лона. Все живое, родившись, медленно умирает в когтях старения. В моих мыслях нет покорности судьбе или внутренней опустошенности. Это признание реальности. Это истина.

Я мертв, как и мои враги. Единственное, остающееся неясным – кто упадет первым. Для меня, призрака, скрытого за ширмой плоти, костей и металла, угасающего с каждым мгновением, истинное забытье всегда рядом.

И поэтому я свободен от сомнений и не ведаю страха. Мертвецу нечего терять, он идет в битву не только ради победы над врагом, но и за единственной вещью, которую вечно жаждет обрести. Я мертв, и отправляюсь на войну, чтобы с боем забрать свою жизнь.

Но мне ещё не удалось отыскать её, и, возможно, никогда не удастся. Быть может, эта заря станет для меня последней, и тридцать три дня безмолвного бдения завершатся в огне и крови. Если мне предстоит погибнуть, то быть по сему. Но я уйду, прокричав о своем конце так, чтобы все услышали отзвуки смертного эха. Когда придет час, я оставлю после себя россыпь болтерных гильз, ярко сияющих латунью, или неровный обломок клинка во вражеском сердце, отражающий свет чужих солнц. Далекий Гатис запомнит мое имя, даже если его прокричат в сотнях световых лет от покрытых черных песком берегов, где я делал первые шаги среди Обреченных Орлов.

Движение.

Наконец, враги явились ко мне. Свирепыми рядами они выступают из-под сени деревьев, и в утренней мгле тускло сияет оружие. Неприятелей много, и жажда убийства распаляет их сердца. Но они глупы, и ловушка, расставленная Обреченными Орлами, вот-вот захлопнется здесь, на холмах, что кажутся врагам безлюдными и лишенными угрозы.

Так завершается мое бдение. Мышцы, каменно-неподвижные благодаря химблокаторам и управляемому кровообращению, вспыхивают жизнью и обретают привычную быстроту движений. Камуфляжный плащ, скрывавший меня от вражеских глаз, распахивается и плещет на ветру, давая свободу для битвы. Поднимается болтер, для которого я могу выбрать любую из множества целей.

Воздух наполняет грудь, и я кричу, словно впервые за целый век. Всего лишь два слова, боевой клич моего ордена. Два слова, сулящих пламенную ярость, что могут принести лишь ангелы смерти Императора. Клич несется вниз по склону холма.

«Горе тебе!»

И мои братья восстают, отвечая ему. Сотни окопов и потайных ям вдруг открываются глазу, когда Обреченные Орлы один за другим взмывают из укрытий, держа наготове мечи, болтеры и ракетные установки.

Из прыжкового ранца вырывается пламя, вознося меня в туманное небо, и болтер грохочет, посылая заряды в ряды врагов, обрывая их пути на полушаге.

Сила тяжести ловит меня в высшей точке полета и бросает навстречу войне.

Мои враги мертвы, так же, как и я. Но я ещё тысячу раз заставлю их упасть, прежде чем смерть заберет меня.

Саймон Спурриер
На крыльях скорби

Небеса превратились в зеркало, отражающее гнев океана. Клубящиеся облака бурлили и перекатывались, борясь за место над горизонтом.

Стена ветра, пыли и воды вырвалась из вихря и вонзилась в землю как коготь.

Кто-то закричал.

И все умерли.

Ика вздрогнул и проснулся, когда из глубин памяти всплыли воспоминания о кричащих голосах.

Глайдер трясся, его неумело собранный фюзеляж словно возмущался давлению снаружи. Ржавый болт вывалился из соединения где-то над головой и загремел по полу.

Ика не смог заставить себя заинтересоваться этим.

Дал спал рядом, подергиваясь во сне. Ика задался вопросом, неужели у него, как и у его брата-близнеца, темные круги вокруг глаз, преждевременные морщины и бледное от усталости и недоедания лицо? Возможно. Сон стал настоящей пыткой с тех пор, как… как это произошло.

Дал беспокойно забормотал и заворочался в своем неудобном сиденье.

Снижение глайдера стало более ощутимым, и пассажиры, все мальчики тринадцати лет, торопливо зашептали молитву о защите. Мучительный скрип возвестил о выходе древнего шасси.

Пусть он разобьется, сказал голос в голове Ики. Ударится о посадочную полосу и развалится на тысячу частей. Пусть мы покатимся по этой узкой пластбетонной полосе над Плоским городом, взорвемся как перезрелый фрукт и остановимся, полузаваленные гранитными обломками, сгорая заживо, крича и умирая.

В крошечной часовне Экклезиархии в Кальтуме был священник, у которого вместо одного глаза поблескивал имплантат. Щеки жреца были покрыты шрамами, а под холщовыми одеяниями он носил армейский жетон. Сидя в содрогающемся глайдере и желая забвения, Ика вздрогнул от укола совести, вспомнив слова священника.

– Не ищи в смерти спасения от страданий, – гудел его голос, сопровождаемый пощелкиванием и жужжанием глаза, – ибо Он, Могущественнейший, не приемлет умерших ради себя.

Тот священник был уже мертв. Все в Кальтуме были мертвы.

* * *

Тормозная система глайдера была забита солью, отчего, приземлившись среди стоящих под хлещущим ливнем труб Плоского города, машина издала звук, похожий на детский визг. Ничего не понимающие пассажиры покорно вылезли наружу.

Столица Гатиса II пребывала в запустении: увеличенный вариант племенных стойбищ и мрачных деревень, местами встречающихся на клочках суши. Хибары как будто сбивались в кучу в целях безопасности. Ветхие домики покрывались веществом, которое было единственным полезным ресурсом планеты – чамаковым маслом.

Эту вязкую жидкость, получаемую из перемолотых в кашицу стеблей и листьев растения чамак, Администратум экспортировал в качестве дешевого, хотя и дурно пахнущего изоляционного материала. Круглые сутки грузовые глайдеры перевозили свой зловонный груз от далеких островных племен. В одном глайдере помещался урожай целого года. За доступ к водным плантациям постоянно шла ожесточенная и зачастую кровавая борьба.

Ика отвернулся к залитым дождем противовзрывным щитам, поскольку огромный транспортник поднял с земли извивающиеся подобно щупальцам клубы пыли.

– Гадаешь, куда они отправились? – спросил Дал, усталым взглядом провожая исчезающий в дождевых облаках кусок металла.

Ика кивнул. Голос внутри него сказал: Это не имеет значения. Ничто не имеет значения.

– Не останавливаться! – крикнул кто-то, и близнецы вернулись в неровную колонну юношей, подгоняемых людьми в плотных дождевиках. Они тащились через посадочную площадку между смутно виднеющихся по сторонам силуэтов Имперских судов со всеми их огромными, таинственными двигателями.

– Не задумывайтесь о том, что готовит вам судьба, – говорил священник. Мертвый голос эхом отдавался в голове Ики, – Довольствуйтесь тем, что служите Ему-На-Троне – сколь бы скромным ни было ваше положение.

Ика видел любопытные взгляды, которые кто-то из колонны бросал на вырисовывающиеся по сторонам гигантские сокровища. На лицах словно было написано, ''Как они работают? '' ''Куда они направляются? '' ''Что там? '' Но они никогда этого не узнают, никогда не покинут побитой дождями поверхности Гатиса; никогда не увидят звезд.

И никто не вспомнит ничего из того, что они когда-либо сделали.

Впереди показался обветшалый фасад. Высокое архаичное здание, украшенное башенками и ухмыляющимися горгульями, резко выделялось среди окрестных доков. С нарастающим ощущением тяжести Ика понял, что юношей направляют прямо в светящийся проем погрузочных ворот сбоку строения.

Над воротами можно было увидеть великолепное в своей угловатой симметрии изображение, составленное из вырезанных в форме перьев и покрашенных в черный цвет огромных каменных плит. Не изящные изгибы герба Администратума с его плавными очертаниями и адамантиевыми омегами, а скорее строгость и четкость, напоминающая жесткие линии фаланги. И в середине зазубренных крыльев хищной птицы с немой меланхолией на колонну молодых людей смотрела цвета слоновой кости маска смерти.

Крылатый череп.

* * *

В небе раздался отдаленный грохот. Близнецы едва подняли взгляд.

– Опять буря, – проворчал возящийся с эластичными крыльями Дал. Занятый храповым механизмом Ика кивнул.

– Горные призраки дерутся, да, отец? – усмехнулся он.

Отец близнецов улыбнулся, морщины на его лице были похожи на складки на поношенной коже. Он перегнулся через плечо Ики, помог сыну закрепить скобу крыла и мягко взъерошил волосы на его голове.

– Точно, сынок.

Дал пристально проследил за этим движением из другого конца комнаты, затем с удвоенной энергией взялся за работу над глайдером.

* * *

Ика никогда не видел столько людей. Внутреннее убранство здания казалось бесконечно тянущимися во все стороны эбеновыми горизонтами, взирающими на безбрежный океан молодых ошарашенных людей.

Каждый мужчина тринадцати лет да явится в Плоский город в тринадцатый день тринадцатого лунного месяца каждого года. Волею Империума.

Каждый год одно и то же: глайдеры прилетают в Кальтум и забирают юношей. И иногда, примерно раз в десятилетие, возвращаются не все.

Ходили слухи, что их забирают во Флот.

Или посылают в качестве пушечного мяса в битвы с орками.

Или приносят в жертву величию Императора.

Существуют тысячи возможных вариантов, и каждый из них богат на недомолвки и легенды.

Один из слухов гласил, что эти юноши служат для умиротворения злобных горных призраков.

Где-то высоко наверху раздался скрежет, похожий на крик скального ястреба и от теней на потолке отделился неясный силуэт, вскоре превратившийся в подвешенную на цепях металлическую платформу. По помещению пронеслось испуганное неуверенное бормотание тысяч молодых людей.

Раскачивающаяся платформа со скрипом остановилась над толпой, которую внезапно опутала тишина.

Воздух был плотным и напряженным, по позвоночнику пробежали мурашки, а нос и уши заполнило потрескивание статики.

С напоминающими громовые раскаты звуками включились прожекторы.

– Смотри, – сказал Дал. Ика проследил за его взглядом и сквозь толпу увидел одетых в черное надзирателей, которые сопровождали юношей от глайдеров. Время от времени они останавливались, наклоняли головы, что делало их похожими на ящериц, затем уносились в другом направлении. Иногда они бросали взгляды на платформу, как будто там кто-то стоял, наблюдая и отдавая указания.

А потом они начали Выбирать. Протягивалась и ложилась на плечо рука, словно вслепую нащупывая… что именно? Затем приближались три или четыре черных фигуры и волокли прочь свою надежно затянутую в узел из конечностей жертву.

Ика ожидал пронзительной мольбы о помощи: о, Император, не дай им меня забрать! Но нет, те, кого взяли, казались спокойными и покорными. Ни один из них не закричал.

И тут что-то словно ударило по разуму Ики. Что-то, что ползало по его мозгу и знало все. Что-то, что сказало: ''Да, ты прав в том, что ничем не интересуешься. Ты уже мертв и знаешь об этом ''

И когда ладони в черных перчатках сомкнулись на его руках и потащили его в черноту теней, он не издавал тревожных криков. Он даже не шептал молитву, потому что, в конце концов, что это дало бы?

* * *

Пошатывающийся и почти потерявший сознание Ика знал, что никогда больше не увидит Кальтум. Никогда не поймает с отцовского дирижабля скользкую хирурговую рыбу, никогда не будет выписывать причудливые круги над подводной плантацией чамака, охраняя ее от других племен.

Возвращаться некуда, Кальтума больше нет. Измочаленный в лохмотья дирижабль унесся в ревущие небеса. Пришли другие племена и, без сомнения, разграбили принадлежавшие предкам Ики плантации чамака.

Кто-то сильно ударил Ику, и его вырвало.

Рядом с ним Дал сказал ''иэээк'' и сплюнул кровь. Лежащих повсюду рядом с Икой потерявших сознание парней будили ударами и пинками те же самые одетые в черное фигуры. Видимо, с их точки зрения это означало любезность. Склонившийся над Икой что-то проворчал, удовлетворенный тем, что он пришел в сознание, и отошел. Близнецы обменялись неуверенными взглядами.

Они стояли, коленопреклоненные, на скалистом плато в шеренге приблизительно из тридцати юношей. Ика предположил, что тех самых, кого забрали из здания воздушного порта. Вокруг плато возвышались вершины Бритвенного Хребта, отбрасывающие уродливые тени на бушующее далеко внизу море.

Где-то там, думал Ика, находится Плоский город, где тысячи ничего не понимающих парней поднимаются на борт глайдеров, чтобы вернуться домой, благодаря Императора и задаваясь вопросом, что произошло с теми немногими, кого забрали…

Ика попытался вспомнить, как попал на это вызывающее головокружение место, но память подвела его. Было мгновение боли, потом смутное ощущение работающего оборудования и шум двигателей – да, тот самый звук из воздушного порта – становящийся все громче.

Он сказал себе: «Неважно, как ты сюда попал. Никому до этого нет дела»

– Сервы ордена, – произнес исполненный властности голос, – больше вы здесь не нужны.

Люди в черных одеждах механически поклонились и начали быстро спускаться по высеченной в склоне горы лестнице. Противоположная, пустующая сторона каменной площадки, кажущейся ничтожной в сравнении с горой, из которой выступала, вплотную примыкала к отвесной скале с небольшой пещерой, где, возможно, и скрывался человек. Ика уставился на каменную утробу и попытался сосредоточиться.

Что-то пошевелилось внутри.

Нечто, искажающее свет как ртуть.

Нечто огромное, но, тем не менее, движущееся с плавной текучестью.

Нечто, выступающее вперед, поблескивающее отраженным от полированных поверхностей и украшений цвета слоновой кости светом. Отполированные до зеркального блеска перчатки сжимали кроваво-красный посох, а где-то в центре этого невероятного существа находилась пара глаз, взирающих на все с бесконечной мудростью и грустью. Металлический капюшон, приспущенный на болезненное лицо, казалось, потрескивал едва сдерживаемой энергией.

– Я – Трин, – произнес гигант. От его скорбного голоса по позвоночнику Ики пробежала дрожь, – библиарий-секундус Адептус Астартес.

Слова не имели смысла. Юноши с искаженными страхом и болью лицами смотрели, как библиарий сделал еще один шаг, и на свету появляется его зеркальный доспех. Наплечники повернулись, и Ика снова увидел выгравированный на металле скорбный череп с распростертыми крыльями. Бледный человек по очереди вонзил свой тяжелый взгляд в каждого из мальчиков.

– Вы были избраны, – произнес голос, – одни из тысяч. Избраны не за силу или храбрость, не за душу и не за тело. Вы были избраны, потому что вы, каждый по-своему, уже понимаете неизменную истину. Вы понимаете, что уже мертвы.

Где-то слева от Ики тихо всхлипнул мальчик.

– Катастрофа, потеря, травма… жизнь в отверженности и изоляции – такие воспоминания есть у всех вас. Вы должны понять, что глубина ваших чувств и сила горя – это ничто; мельчайшая часть отчаяния, царящего во всем Империуме.

Что-то снова проникло в разум Ики, прокладывая себе путь в его воспоминания. И когда библиарий опять заговорил, его голос, казалось, идет прямо в мозг.

– Вы прибыли сюда, чтобы умереть. Вы должны понять. Лелейте свою смертность. Цепляйтесь за нее. Сегодня каждый из Вас гарантированно умрет. Вы, фактически, уже мертвы – просто тянете время. Узрите отчаяние.

И эфирные пальцы в черепе Ики Начали погружаться все глубже, изогнулись, показывая ему…

…кричащие голоса, ломающиеся один за другим ногти матери. Затем ее хватка ослабла, и она улетела в вихрь, взывая к нему о помощи…

…и воющих существ с алыми глазами и зеленой кожей, похожих на гнилую шкуру. Они щелкали клыками, слушая женские крики и детский плач, и смотря на пылающие города…

…и рушащуюся мастерскую отца, и мстительную молнию, уничтожившую взлетевшую в ревущие небеса соломенную крышу…

… убиваемых толпами людей и рыщущих по улицам чудовищ. Трещит хитин, и ни один из криков ужаса не звучит громче остальных, и каждому из подвергнутых мукам кажется, что мир рухнул и жизнь уничтожена. Такое случалось уже миллионы раз…

… Ика кричал, и Дал кричал, хотя их никто не слышал. За часовней, разлетевшейся обломками камня, где-то среди развалин старый священник взмахнул руками, когда недавно зажженные им свечи ударились в него, прежде чем улететь под напором ветра…

… и разноцветное судно, подобно призраку проносящееся мимо и дающее колоссальной мощи залп фотохимическими торпедами, вгрызающимися в противовзрывные щиты. И сто тысяч человеческих муравьев беззвучно раскрывают рты, испуская в пустоту свой последний вздох…

… они не видели, как умер отец, но слышали его голос, когда изоляцию зала собраний сорвало и унесло ураганом, как сухие листья. Крик ужаса, казалось, длился, и длился, и длился…

… и сочащиеся злом молниевые когти двигались так быстро, что глаз не мог за ними уследить, искрили от ударов об украшенный рунами клинок Его силового меча. И когда, наконец, силовой доспех цвета слоновой кости раскололся, и когти Магистра Войны погрузились внутрь, триллионы людей на миллионах миров упали на колени. Ничто уже не будет прежним…

… и отчаяние никогда не закончится.

* * *

Ика открыл глаза и взмолился о смерти. Все, чем он был, ничего не значило. Страдание вселенной полностью затмило его собственное. Ничто не имело значения.

– Вы войдете в пещеру, – приказал библиарий. Его слова были наполнены психической мощью, которой невозможно было не повиноваться, – Вы войдете в пещеру, и умрете в ней. Вы подниметесь из глубин страха и насилия, и с каждым шагом будете приближаться к забвению.

Мрачный голос умолк, и Ика попытался встать, а, обернувшись, увидел, что его брат уже поднимается.

Как обычно.

Всегда первый.

Остальные последовали его примеру, стремясь выполнить приказ библиария несмотря на головную боль. Серебряная перчатка Трина поднялась, замерла на мгновение, и указала юношам на пещеру.

Один мальчик, чуть дальше в шеренге, не поднялся. В его расширенных, безжизненных глазах замерло безучастное выражение. Ика понял. Скорбь была слишком велика, чтоб ее вынести.

* * *

Ика по спирали поднялся выше, полностью расправив крылья. От каждого движения руки он слегка изменял положение, что позволило ему взлететь высоко над островом Кальтум.

– Хорошо, Ика! Хорошо! – кричал отец, приложив ладони рупором ко рту. Его лицо выражало гордость, – Держи равновесие – вот так! Превосходно!

Над Икой медленно выписывал длинные спирали Дал. – Как тебе, отец? – донесся приглушенный толщей воздуха голос.

Отец близнецов на мгновение оторвал взгляд от Ики и кивнул:

– Хорошо.

Ика взглянул на брата, чтобы обменяться с ним улыбками радости от первого полета. Но Дал был хмур, а когда заметил взгляд Ики, его улыбка была слишком недолгой и принужденной, а затем он увел глайдер в сторону.

* * *

Факелы мерцали в своих креплениях, пламя колыхалось от каждого движения воздуха. Наконец все юноши оказались внутри, притихшие и запуганные психической травмой.

Голос в голове Ики сказал: «Все мертвы, мертвы, мертвы, мертвы, мертвы…»

Затем дверь закрылась.

Только что дневной свет проникал в пещеру, очерчивая широкий силуэт библиария на фоне исполосованных дождем камней снаружи. И вот уже вышедшие из пазов железные противовзрывные двери с громовым лязгом запечатали юношей внутри.

Молодые люди обменялись неуверенными взглядами. Один мальчик едва слышно произнес сказал:

– Ч-что происходит..?

Ответа не последовало.

Раздалось шипение, и, обернувшись, Ика увидел, что из трещины в полу течет вода, а из быстро увеличивающейся лужи бьют струйки пара. Стоящий рядом Дал принюхался.

– Воняет серой…

В голове Ики снова раздался голос. Разум наполнили терпеливые скорбные интонации размеренной речи библиария Трина. Все юноши склонили головы, будто прислушиваясь, и Ика знал, что они тоже слышат слова Трина.

– Несколько тысячелетий назад на Бритвенный Хребет упало небесное тело. Удар заставил содрогнуться кору планеты и необратимо ее дестабилизировал. Она – как и мы – умирает с каждой секундой. Однажды ядро затвердеет, океаны замерзнут, а люди будут голодать. Но до того момента она проводит свои смертные часы в пламенных вспышках гнева и яростных землетрясениях. Вы находитесь в центре глубочайшего отчаяния в мире.

Ика снова посмотрел на увеличивающуюся под ногами лужу, в которой теперь был виден небольшой бугорок поднимающейся из трещины кипящей жидкости. Ика чувствовал жар, даже чуть отступив. Испускать воду начала еще одна трещина в полу.

– Один раз в год, – гудел голос, – потоки лавы под Бритвенным хребтом изливаются в эти туннели и заполняют их кипящей водой. В течение часа и эта пещера, и все пещеры над ней будут затоплены. Вы вдохнете кипящую жидкость. Вы будете беззвучно кричать, а в ваших легких будет гореть воздух. Из этой пещеры один выход. Воспользуйтесь им, или не пользуйтесь. Так или иначе, жить вам осталось считанные минуты.

Психический контакт оборвался, вызвав у Ики ощущение головокружения и тошноты.

Отверстие в скале поблизости забулькало и зашипело, а затем взревело в сверкающей ярости. Из него выплеснулась вода, подобно молоту ударилась о камни и разлетелась на миллион капель воды и пара.

Закричал один из мальчиков: его обожженное лицо было окутано паром как саваном.

А Ика подумал: «Ну, вот и все. Лучше умереть сейчас. Приветствуй это. Наслаждайся этим»

Хотя…

Хотя терять больше нечего, и умереть в соседней пещере – это то же самое, что умереть здесь…

Хмурясь непонятно отчего, Ика прошел вперед, к уходящему вверх и в сторону туннелю. Мимо промелькнул, как призрак, Дал, стремящийся попасть в туннель первым. За близнецами потянулись остальные. В безжизненных глазах было лишь осознание того, что это ничего не изменит.

Схватившийся за лицо неразборчиво вопящий от боли парень остался позади, его крики становились все слабее, и, наконец, затихли с единственным булькающим всхлипом.

* * *

В тот день близнецы пробрались в зал собраний через сломанную синтиплексовую панель в задней части здания.

Снаружи шел дождь, и капельки молотили по рифленой крыше, словно одновременно падающий с ветвей урожай шишкоягоды. Снаружи люди племени Кальтума, как обычно, проводили в труде свои мелкие, слепые короткие жизни.

Ика и Дал были могущественными королями, борющимися за руку прекрасной принцессы.

Они были героем и злодеем, сражающимися за господство.

Они были Императором и Гором (хотя и не знали, кто из них кто).

Они были чужаком и человеком, или еретиком и спасителем, или мутантом и пуританином.

Над пустым залом разносился стук деревянных дженрак-посохов, свист воздуха и глухие звуки жестоких ударов. Неудержимо смеясь, делая обманные движения и выпады, Ика и Дал были воинами.

А затем их отец услышал голоса и заполз внутрь, чтобы узнать, почему они оставили работу по дому. Дал сказал, что они хотели потренироваться, чтобы суметь защитить чамак от соседних племен, но отец знал, что это была ложь. Он хитро усмехнулся и сказал:

– Хорошо. Тогда к бою.

И они дрались под его строгим взглядом. Но веселье закончилось, и каждый дошедший до цели выпад, вознаграждался коротким «Хорошо», а каждый неуклюжий шаг сопровождался оглушительной тишиной на галерее, где стоял, качая головой или бормоча, их отец.

Это была уже не игра, поэтому Ика с силой ударил палкой в живот Дала.

– Хороший удар, – произнес отец.

Это была уже не забава, поэтому Дал прошел сквозь защиту Ики и ударил брата поперек щеки. Ика упал на пол, из носа текла кровь.

Отец бросился к Ике и ощупал его, проверяя, все ли кости целы. Затем посмотрел на Дала, испытывающего смешанное чувство стыда и триумфа, и сказал:

– Глупый мальчишка. Всегда заходишь слишком далеко!

Снаружи загрохотал гром и Кальтум приготовился к смерти.

* * *

Под ногами на полу хрустели кости. За спинами юношей клубился пар, похожий на дыхание жаждущего настичь добычу демона. Мальчики придвинулись ближе друг к другу, глядя в лицо бритвенно-острой агонии.

Часть пещеры была словно рассечена на части живой паутиной мшистого лишайника, цепляющегося за волокнистые стебли и обвивающего корни растений. За мшистой преградой раскрыл свой зев еще один туннель также ведущий вверх. Но мерцающая мертвенным светом паутина имела шипы длиной в палец Ики. Они были похожи на мясницкие крюки, изогнутые как ятаганы и столь же острые. Идущие вдоль лезвия мелкие зубцы жаждали разодрать плоть и разорвать сухожилия несчастной жертвы. Целый лес кинжалов, расположенных в пять рядов, простирался от стены до стены пещеры, от усыпанного сталактитами потолка до неровного пола.

Неподалеку висел запутавшийся в шипах скелет – его пустые глазницы смотрели на Ику, словно говоря: «Вы похожи на меня. Вы такие же, как я. Все мертвые».

Туннель, по которому они пришли, уже затопило. На быстро поднимающейся поверхности воды тут и там прорывались пузырьки воздуха. Между мальчиками начали виться сильно пахнущие серой клубы пара.

Ика заставил себя двинуться вперед. Как только в нем укоренилось стремление двигаться дальше, как только он преодолел побуждающую сдаться вялость, идти стало легче. Он бросил взгляд на преграду и, конечно, увидел Дала, уже приближающегося к шипам-кинжалам.

Что бы это значило? Ика задумался. Возможно, это имело какое-то значение.

Первый шип разорвал его тонкую безрукавку и обнажил кожу, которую тут же слегка обожгло холодом.

Второй впился в плечо, пробираясь к костям и нервам. Ика застонал от боли и сжал зубы.

Продолжать идти.

Следующий шип вонзился в бедро, пропахав плоть и превратив ее в лохмотья.

Что-то попало на щеку, и парень обернулся. У идущего сзади мальчика из зияющей на шее раны хлестала артериальная кровь. Его глаза закатились с чем-то похожим на облегчение.

Идущие за Икой пробивались вперед, издавая стоны от каждой новой раны. Кто-то, идущий в хвосте, закричал, когда движущаяся за ними по туннелю кипящая вода обожгла голую ногу.

Идущий впереди Дал пробивался сквозь путаницу шипов, его руки и ноги были покрыты порезами. Он хватался за ветки и тащил себя вперед, останавливаясь лишь, чтобы взглянуть на истерзанные ладони. Он бросил взгляд на Ику, словно проверяя, на месте ли его брат, смотрит ли на него, затем нахмурился и продолжил пробиваться вперед.

Один из шипов прошелся вдоль лба Ики, и его глаз начала медленно заливать красная влага. Мальчик двинулся вперед, ничуть не заботясь о том, что шипы режут его на части. Он ощущал боль как будто издалека – осознавал ее присутствие, но не эффект. Внезапно его рука вырвалась на свободу. От порезов и царапин кожа на ней была похожа на шахматную доску.

Победный рык впереди возвестил о том, что Дал вышел наружу. Дал остановился и развернулся. Он стоял и смотрел, задыхаясь и кровоточа, как дюйм за дюймом его брат выбирается на свободу. Что-то треснуло, замшелые ветки разошлись, и Ика вышел на открытое место.

Он посмотрел на остальных. Кто-то уже почти выбрался, кто-то безнадежно застрял, уже глядя в лицо смерти безжизненными глазами, из которых текли слезы.

Некоторые юноши даже не попытались пройти. Они стояли или сидели с другой стороны, спокойно ожидая гибели, поскольку бурлящая вода поднялась еще выше. Ика кивнул, понимая, что они чувствуют, и отвернулся.

Дал уже карабкался к следующему туннелю. Ика смахнул кровавые слезы и последовал за ним.

* * *

Небеса содрогнулись, над горизонтом метнулись сполохи молний. Ветер обрывал немногие выросшие на острове Кальтум деревья, заставляя их издавать скрипы и стоны, как будто озвучивающие тревогу племени.

Соплеменники смотрели на закручивающиеся облака и плевались, проклиная мрачную погоду. Источающий набожность священник выкрикивал молитву Императору, стараясь перекричать раскаты грома. Его красноречие иссякло, он вошел в часовню и запер дверь.