Текст книги "Адептус Астартес: Омнибус. Том II (ЛП)"

Автор книги: авторов Коллектив

– Я был одним из тех, кто удержал ворота. Я первым почувствовал, что Винкул изменился и действовал вместе с Мордредом. Я защищал сеньора оружием капеллана и удержал его на краю пропасти.

– Эти деяния великолепно смотрятся в свитках почёта, – заметил Дубаку. Вожак прайда не глуп. Он же мог сказать, что я что-то скрываю. – Но я чувствую, что это не всё.

– Не всё, – согласился я. – Ничего драматичного или героического. Только любопытство, от которого я так и не сумел избавиться.

Осталось всего два десантно-штурмовых корабля..

Первый поднимается под градом камней на пронзительно воющих протестующих двигателях. Секунду спустя он отрывается от обваливающейся земли, с лязгом убирает шасси и взрывается в яркой вспышке прометия. Челнок раздавила упавшая колонна и его обломки продолжают подёргиваться – похоже на судороги убитого животного – даже когда двигатели уже затихли.

Последний “Громовой ястреб” выпускает вихревые реактивные струи, от которых обжигает лёгкие, и начинает взлетать. Последние рыцари бегут и прыгают на погрузочную рампу, поднятую ожидавшими их братьями.

– В космос, – приказывает Людольд, он тяжело дышит и прислоняется спиной к стене грузового отсека. – Доставь нас в космос, Артарион.

Пилот подтверждает получение приказа и начинает набирать высоту.

– Гримальд, – верховный маршал стоит рядом с Мордредом, и его обветренное лицо резко контрастирует с посмертной маской капеллана.

– Сир.

– Ты последний из рыцарей в красных плащах.

Мгновение Мерек сомневается и почти возражает, что это невозможно. Но он стоял рядом с верховным маршалом, который наблюдал, как остальные эвакуируются, не желая покидать поле битвы раньше своих людей и союзников. И он не видел других выживших Братьев меча.

– Возможно это так, сир.

– Это так, – Людольд поворачивается к Мордреду. – Я же говорил тебе, что он любимчик судьбы?

Реклюзиарх ничего не отвечает, а просто смотрит ухмыляющимся черепом

Львы кивали друг другу и улыбались.

– Значит дело не только в доблести, – рискнул высказаться Экене. – А ещё и в везении. Вы выделялись среди братьев удачей не меньше чем свирепостью.

– Может быть, – согласился я. – Мордред был человеком настроения. Я так никогда и не узнал, почему он выбрал меня.

– Или почему ему велели выбрать вас.

– Или… что? – я редко терял дар речи. В эту ночь я почувствовал, как слова и воздух застряли в горле.

Или почему ему велели выбрать вас. Как мне велели выбрать Кинерика.

– Я не хотел обидеть, – произнёс Дубаку.

– Всё в порядке, никаких обид, – я едва не улыбнулся, хотя они всё равно бы ничего не увидели. Моя лицевая пластина – бывшая лицевая пластина Мордреда – позволяет скрывать эмоции. – Я рассказал историю, кузены.

– Мало крови, – заметил один из Львов, заслужив одобрение братьев.

– Вот и ещё одна причина никогда не доверять слабым жалким людишкам из Инквизиции, – добавил вожак прайда. Что вызвало ещё несколько усмешек. – Но я бы взял себе трофей. Коготь для клинка.

Само собой остальные Львы поддержали его добродушным рыком.

Я начал понимать, что непринуждённость в общении вызвана не недостатком дисциплины, а беззаветным братством. Любопытно насколько разными бывают ордены из одного геносемени. Так повлиял на них родной мир, где они родились. Место рождения для Храмовников не значило почти ничего.

– И так, кузены, я заплатил вам. Расскажите мне то, что я хочу знать. Расскажите о Кхаттаре.

– Кхаттар. – Экене произнёс название планеты, словно ругательство.

– Кхаттар, – эхом отозвались несколько Львов. Они сняли шлемы, и тёмные лица выглядели бронзовыми в свете костра. Они не были офицерами, и старались не смотреть долго в мою сторону. Хотя порой я замечал их случайные взгляды на табард, геральдические изображения или на блестящую серебряную лицевую пластину шлема-черепа.

– Это была не война, – сказал один из них.

– А всего лишь бойня, – продолжил воин с противоположной стороны костра. Их манера рассказывать была похожа на ритуал. Все голоса равны. Каждая история важна.

Главное повествование вёл Дубаку:

– Я ни разу не присутствовал на советах командующих ордена. Но я был там. Я был на Кхаттаре.

– Я был там, – тихо хором отозвались остальные. Вокруг нас среди немногочисленных уцелевших танков патрулировали выжившие Львы. Технику опалило пламя, а лазурную краску запятнал дым. Дубаку и его братья подобно духам путешествовали в воспоминаниях мёртвого ордена.

– Кхаттар был планетой жрецов и проповедников, – начал вожак прайда. – Адептов и верующих.

– Мир Экклезеархии, – произнёс я. Львы не посчитали, что я перебил их. Почти все кивнули, а Экене улыбнулся.

– Именно так, реклюзиарх. Мир пленённый башнями из слоновой кости священников Имперского Кредо.

– Но проросла порча, – добавил один из воинов. По свиткам на наплечниках я понял, что его зовут Джехану. Лев выглядел молодо – ещё совсем недавно он был скаутом. Возраст космического десантника можно определить по шрамам.

– Их вера прокисла, как вино, – продолжал Джехану. – И позвали нас.

– Духовенство сбилось с пути, – сказал Дубаку, – как часто случается в наших историях о Последней Эпохе Человечества. Они стали молиться богам за Завесой, и тёмная ложь отвратила верующих от света Императора, распространившись в высших эшелонах власти и в самых дальних уголках планеты.

Снова заговорил Джехану:

– Вы спросите, что же проповедовали жрецы, раз смогли отравить души целого мира?

Интересно инструктажи перед заданиями они проводили в той же манере – рассказывая друг с другом? Любопытный обычай.

– Богохульство, – изумлённо фыркнул один из Львов. – Богохульства и лжи оказалось достаточно, чтобы им поверили люди, уставшие, что их молитвы остаются без ответа.

Остальные кивнули. Я подумал насколько это верно. Император бессмертен и бесконечно могуч. Но он – не бог. А люди в счастливом невежестве поклонялись ему, как божеству. Конечно, ложные боги не отвечают на молитвы. Насколько же соблазнительным может показаться для далёких от Терры сект и общин поиск иных ответов, пока Император молчит.

– Вы спросите – где были защитники планеты? – оскалился в мрачной улыбке Экене. – СПО не исполнили долг и не вычистили ересь. Они присоединились к ней. И это ещё не всё – их примеру последовали полки Имперской гвардии в соседних системах. Настолько свирепым оказалось богохульство Кхаттара.

– Аполлион, – снова говорил молодой Лев. – Так звали инквизитора, который молил нас о помощи, молил, чтобы мы помогли сокрушить нечестивую ложь, когда он терпел поражение за поражением.

Смотревший на пламя вожак прайда поддержал Джехану. Я увидел искорки воспоминаний в его глазах:

– Имперский флот блокировал планету, но им некого было высадить на поверхность. Поэтому из-за неудач Аполлиона мы десантировались в полном составе. Нас были сотни, реклюзиарх. Мы обрушили священный огонь, святое оружие и истинную веру на мир, который забыл все эти три добродетели.

– Началась резня, – продолжал Джехану.

– Что они могли противопоставить нам? – произнёс Лев по имени Ашаки. – Они – простые люди, последовавшие за ложными пророками. Мы сокрушили их.

– Всех, – усмехнулся Джехану. – Всех вооружённых мужчин и женщин.

Снова заговорил Экене:

– Мы подавили восстание за считанные недели. На Кхаттаре не осталось ни одной армии, даже ополчения. Не осталось ни одного священника. Покончив с сопротивлением, мы вернулись на корабли. Какой бы ереси на взгляд других не придерживалось беззащитное население – это уже не было делом болтеров и клинков.

Джехану неприятно рассмеялся:

– Столь сильно мы верили нашим союзникам.

– Как после любой зачистки, – продолжил Дубаку, – мы решили, что настало время проповедников Кредо, которые поведут заблудшую паству назад к просвещению.

Экене начал чистить болтер. Потом отложил в сторону и снова посмотрел на пламя костра:

– У нас ушло несколько дней, чтобы починить технику, почтить мёртвых и подготовиться к отлёту. Внизу на планете работали мелки сошки Аполлиона, оценивая, насколько далеко отклонились от истинного пути восемь миллиардов людей. Едва мы покинули орбиту, как флагман инквизитора открыл огонь. К нему присоединились корабли Имперского флота, обстреливая города и крупные населённые пункты.

– Мы наблюдали за тем, – произнёс Ашаки, – как бомбили мир, который мы только что очистили кровью от порчи. Вместе с городами сгорела наша честь. Все наши усилия оказались напрасны.

Я молчал, ожидая, что скажут остальные.

– Повелители ордена потребовали прекратить обстрел и объясниться, – Ашаки плюнул в пламя костра. – Аполлион заявил, что всё население погрязло в ереси и их уже не спасти. Он даже поблагодарил нас за “достойные усилия несмотря на их тщетность”.

– Час спустя, – подхватил Джехану, – города Кхаттара превратились в пыль.

Я медленно вздохнул, подбирая слова:

– Возможно, его вывод был правильным. Абсолютно ясно, что ересь пустила корни на Кхаттаре. Вполне вероятно, что она проросла так глубоко, как и утверждал инквизитор.

Львы рассвирепели. Я мог бы сказать, что они хотели дать выход гневу, но шлем-череп, который я носил, остановил их порыв. Как и то, что я способен убить любого из них, даже не сбив дыхание.

Первым ответил Ашаки:

– Вы утверждаете, что он сумел проверить на ересь несколько миллиардов людей за считанные дни?

– Нет. Я утверждаю только то, что могу за один удар сердца увидеть порчу в умах смертных, а человек ранга Аполлиона может позволить себе не рисковать.

– Вы на его стороне? – прорычал Экене.

Слова, которые я вспомнил в тот миг, были словами Мордреда. Я мог просто открыть рот и повторить их, как если бы наставник был ещё жив и говорил мне, что думать и кого убивать.

Когда наказывают виновных – всегда гибнут и невинные. Разве не так? По каким добродетелям мы судим о морали? Жизнь. Долг. Необходимость. Мы скорбим о невинных, которые лежат в братских могилах с виновными, и идём дальше. Империум вырос на крови мучеников.

Ничего из этого я не сказал, хотя всё было верно и вполне достаточно. Дубаку воспринял моё молчание, как неуважение.

– Вы считаете, что его можно оправдать? – почти прорычал Лев. – Можно оправдать убийство миллиардов мужчин, женщин и детей только из-за вероятности порчи? И нам надлежало проигнорировать произошедшее?

До Хельсрича я бы точно ответил – да. Но не теперь. Баланс. Баланс между гневом и мудростью. Я смотрел на вожака прайда и по-прежнему молчал. Он вспомнил с кем разговаривал и склонил голову в едва заметном извинении.

– Смири злость, Экене, здесь она бессмысленна. Аполлион действовал в рамках своих полномочий. Он поступил так же, как поступают многие инквизиторы. Он совершил то, что совершили бы многие магистры орденов. Но это не мудро, правильно или добродетельно. Это просто случилось.

– Он хотел замести следы какой-то нечестивой тайны, – возразил Джехану, и братья кивнули соглашаясь. – История попахивает желанием скрыть какую-то серьёзную ошибку, разве не так?

– Возможно. Но почему он вызвал орден космических десантников, если хотел скрыть что-то важное? В этом случае получается, что Аполлион всего-навсего поспешивший глупец, для которого жизнь не значит почти ничего. Это прискорбная истина, и нам предстоит с ней жить. Едва ли он первый человек, который получил огромную власть и оказался испорчен ею.

– Вы равнодушный, как и все вестники смерти, – ответил Экене, но гнев покинул его слова.

Горячность в бою – хладнокровие после него. Вот твой путь. Снова слова Мордреда.

– Я не собираюсь судить о том, чего никогда не видел, и о людях, которых не знал. Это не мой путь. Я сужу о своих братьях – об их поступках и душах – без жалких хитросплетений Имперского Закона. Рассказывайте, что было дальше. Вы открыли огонь по флоту инквизитора?

Дубаку покачал головой:

– Нет, ни в коем случае. Командование ордена разослало сообщения по всему субсектору, предупреждая имперские аванпосты и планетарных губернаторов о произошедшей бойне и осуждая действия Инквизиции. Также сообщение отправили прямо на Терру вместе с делегацией из вестников смерти и военных вождей. Их выбрали, чтобы показать всю серьёзность ситуации.

– Они не достигли Терры. – Мне не стоило гадать о судьбе действующих из лучших побуждений воинов. – Они не ступали по Тронному миру. Их никогда больше не видели.

– О, мы видели их, – спокойно возразил Джехану.

– Два года спустя мы нашли их корабль, – подтвердил Дубаку. – Уничтоженный посреди пустоты в глубине космоса зелёнокожих. Всё указывало на гибель во время перелёта в варпе. Никаких следов повреждений на корпусе от оружия.

Я видел несколько кораблей, которые погибли в варп-штормах: экипажи и пассажиров разорвало в генетический мусор, металл искривился и испортился до необратимого состояния.

– Что дальше?

– Мы продолжали требовать провести расследование Кхаттарской бойни. Мы отправляли сообщения всем представителям Империума, которые желали нас слушать: от планетарных регентов до королей-жрецов миров Экклезеархии. Если и было какое-то расследование, то мы о нём не узнали. Затем нас призвал Армагеддон – мы отозвались. И оказались… здесь.

Джехану обвёл руками вокруг, пока Экене завершал рассказ:

– Они хотят, чтобы мы замолчали.

– Нет, – возразил я. – Они хотят совсем другого.

Львы посмотрели на меня так, словно посчитали мои слова своеобразным чёрным юмором. Но я не шутил; Инквизиция вовсе не собиралась заставить их замолчать. Я был уверен, что и Юлкхара понял это, когда обращался ко мне.

– Так чего же они хотят?

– Они используют вас, – ответил я собравшимся у костра из мусора воинам. – Они используют вас в качестве примера. Небесные Львы – последняя из жертв в кампании Инквизиции по ограничению независимости Адептус Астартес. Ордосы терпеть не могут атаки на свои суверенные права – а вы бросили им вызов. И теперь все увидят, чего это будет вам стоить. Саботажи, взаимоисключающие приказы, засады. Орден не просто пострадает за то, что осмелился противостоять Инквизиции и порочил её репутацию. Орден погибнет в позоре. Миллионы услышат о том, как вы падёте на Армагеддоне. Единицы будут знать правду о вашей гибели, и все они будут офицерами Адептус Астартес, которые станут действовать гораздо осторожнее, ведя дела с Инквизицией. Урок выучат, что и нужно Аполлиону и его дружкам.

Львы не произнося ни слова обдумывали услышанное. В конце концов, молчание прервал вожак прайда глядя прямо в линзы моего шлема:

– Мы вернёмся в Манхейм.

Я ждал, что он это скажет.

– Я знаю.

– Большинство гаргантов ушло, но ущелье по-прежнему остаётся хорошо укреплённой крепостью. Вражеское присутствие на территории Вулкана – это опухоль, которую надлежит вырезать.

В лучшем случае это выглядело слишком наивным:

– Она не падёт, Экене. Не от горстки Львов, как бы благородны и горды они не были.

Он спокойно развёл руками соглашаясь:

– Тогда мы умрём пытаясь.

Акаши подался вперёд вторя сержанту:

– Мы выбрали это место для смерти. Оно должно быть именно там. Наши кости должны лежать рядом с братьями.

Джехану кивнул:

– Помните о нас, реклюзиарх, – тихо и печально произнёс он. – Заберите правду с собой, когда покинете этот мир. Расскажите её остальным орденам с кровью Дорна.

Они просили слишком о многом. Если я послушаюсь, то могу с небывалой лёгкостью обратить гнев Инквизиции на Чёрных Храмовников. Но даже в этих обстоятельствах Львам следовало знать, что незачем просить. Конечно, я поступлю именно так. Это правда о доблести. Скрыть её – это всё равно, что покинуть Вечный крестовый поход и уйти на покой в невежественный мир.

– Истина отправится со мной, – поклялся я. – И вы глупцы, раз считали, что будет иначе.

Они снова заулыбались – любопытное племенное братство.

– Вы хотите сражаться в одиночку?

– Мы должны, – ответил Экене. – В Вулкане нет резервных полков Имперской гвардии. Даже учитывая, что гарганты покинули Манхейм за минувшие после резни недели – а это может быть совсем не так – ущелье остаётся трудной целью с большим количеством врагов. Пять наших рот не смогли взять его. Несколько тысяч гвардейцев – это всё равно, что плевок против ветра.

Ашаки усмехнулся:

– И в любом случае мы не можем доверять им. Когти Инквизиции повсюду.

Дубаку прорычал, почти не отличаясь от зверя, именем которого назвали его орден:

– Я просто хочу получить шанс убить вожака пожиравшего наших мёртвых. Я умру счастливым, если сумею забрать его с собой в могилу.

Я выдохнул переработанный внутренней кислородной системой доспеха спёртый воздух. На вкус он был как пот:

– Галактика человечества будет скорбеть о Небесных Львах.

– Пусть скорбят. – Экене презрительно скривил губы. – Если это награда за нашу верную службу – то я рад их горю.

Что-то в моей реакции насторожило сержанта, и он продолжил осторожнее подбирая слова:

– Так всё должно закончиться, вестник смерти. Пусть всё закончится огнём, а не столетиями кропотливых лабораторных работ по сохранению ордена. Мы умрём как воины.

Да, так и будет. Сто воинов погибнут во славе… и обрекут на исчезновение тысячи воинов, которые могут пригодиться в мрачном будущем.

Истории и клятвы подходили к концу, а горькая правда состояла в том, что я услышал только пустые обещания. Ценна ли слава, даже если поражение останется единственным наследием. Я видел как пали Призрачные Волки, и их гибель вдохновила меня. Теперь Львы собираются пойти по тому же пути. Но моя кровь застыла в венах, а сердце билось спокойнее.

Капеллан – это будущее своего ордена. Он должен оберегать его ритуалы, традиции и предания, как и души боевых братьев. Наша ценность в том, что нас сделало такими, какие мы есть, не бессмысленное насилие, а целенаправленная свирепость. Свирепость в войнах, когда мы убиваем врагов. Свирепость в мире, когда мы спасаем души наших родичей. Наш путь – принимать решения, которые нельзя доверить другим. Свирепость – в той же степени наше оружие против невежества или слепой веры, как и против врагов человечества.

Таков был путь Дорна – сражаться несмотря ни на что. Смерть от превосходящих сил врага никогда не была позором для нас или других воинов с геносеменем Имперских Кулаков. Это были первые уроки, которые мы выучили десять тысяч лет назад – опять эти слова – когда Империум был гораздо, гораздо сильнее. Последние века Тёмного Тысячелетия выжали человеческую империю почти досуха.

Поэтому я восхищался стремлением Экене к славной смерти, даже если про этот последний бой почти никто и не вспомнит.

Но злости и славы уже мало. Недостаточно и уничтожения врагов. Я хочу сражаться в Вечном крестовом походе. Я хочу выиграть войну.

Кинерик прав. Смерть Львов станет плохой услугой Империуму, независимо от того насколько доблестным будет их последний бой, независимо от героизма отдельных воинов и как они прольют свою кровь.

Но Дубаку ещё не договорил. Он откашлялся, почувствовав, что я задумался.

– Есть ещё кое-что, реклюзиарх. Вы отслужите по нам панихиду Бьющегося сердца?

Панихида Бьющегося сердца. Я не знал её слов, но догадывался о назначении. В нашем ордене её называли обрядом Одинокого рыцаря, в честь последнего сражения воина. Молитва о смерти. Я стиснул зубы и почувствовал мурашки на спине.

– Я сказал, что поведаю о вашей смерти. Эту просьбу я понимаю. Теперь вы хотите, чтобы я благословил ваше проклятье? Лично благословил ваше исчезновение?

Львы смотрели на меня, но не решались взглянуть в глаза.

– У нас не осталось вестников смерти, – ответил вожак прайда. Между нами начала расти пропасть, медленно, но неуклонно, как с Саламандрами несколько месяцев назад на развалинах Хельсрича.

Я был беспощаден, потому что желал, чтобы меня поняли предельно ясно:

– Вы хотите, чтобы я благословил воинов другого ордена, разделил с вами священные ритуалы Храмовников и поклялся перед Императором и Дорном, что ваша смерть достойна благородных заветов Имперских Кулаков. Вы хотите, чтобы я одобрил вашу гибель. Именно об этом вы просите?

– Да, реклюзиарх. – Несколько раз согласно кивнул Экене. – Проклятье – умереть без благословления.

– Когда вы собираетесь дать последний бой?

– Какой смысл откладывать неизбежное? Завтра утром мы соберём все наши силы на передовой базе и в последний раз проведём разведку в поисках припасов и выживших. На рассвете следующего дня мы отправимся в битву.

В этот же день “Вечный Крестоносец” покинет орбиту Армагеддона, преследуя архивожака. У меня было время и это хорошо.

– Вы благословите наши последние часы и освятите наши последние деяния, реклюзиарх?

Я посмотрел на свалку литейного завода, где Кинерик и остальные Львы патрулировали с болтерами в руках. Затем встал посреди безнадёжного почтительного молчания. Дубаку попытался возразить, попросить меня остаться, но я был непреклонен. Решение принято:

– Нет.