Текст книги "О, Путник!"

Автор книги: Александр Арбеков

Неожиданно я увидел рядом с собою ПОЭТА. Он выглядел совершенно безумным: волосы его развевались на ветру, лицо было бледнее падавшего на него снега, глаза пылали каким-то дьявольским огнём. Ветер в это время усилился, снежная крупа безжалостно стегала ПОЭТА по лицу, залепляла ему глаза, забивала нос и рот, но губы Летописца бешено шевелились, и я с удивлением услышал Марш Императорской Гвардии.

 
Нас никому не победить!
Мы будем жить и не тужить,
Своих врагов бесстрашно бить!
Нас никому не победить!
 
 
Нам никакой не страшен враг,
Ни жар, ни лёд, ни смерч, ни мрак!
Нам никакой не страшен враг!
 

Я захохотал, вскочил на коня и крикнул ШЕВАЛЬЕ, неожиданно вынырнувшему из беспощадно сгущающейся снежной пелены:

– Конницу вперёд, Гвардию не трогать!

Я поднял Горного Жеребца на дыбы, послал в гущу отдаляющейся битвы мысленный приказ: «ЗВЕРЬ, замри!». Ответ я услышал незамедлительно. Был он чётким, ясным и спокойным. Я довольно улыбнулся и крикнул ПОЭТУ:

– Ну, как вам эта славная битва, мой друг!? Надеюсь, вы не жалеете, что встретили меня на своём пути, вернее, что я повстречал вас на своём!? У вас столько новых впечатлений, эмоций! Где бы и с кем бы вы их ещё получили, если не со мной!?

– Сир, если бы того дерева не было, то его надо было бы выдумать! – весело и восторженно закричал ПОЭТ. – Да здравствует Император, гроза пиратов, покоритель молний и победитель Небесного Медведя! Аллилуйя!

– Мне нравится ход ваших мыслей! – громко и беззаботно рассмеялся я. – За несомненные заслуги перед Короной посвящаю вас в Рыцари, мой друг. Церемонию проведём завтра. Готовьтесь… Только прошу вас, не напейтесь раньше положенного времени! Мне ещё понадобятся умные и дееспособные собутыльники, готовые поддержать добрую дружескую беседу хотя бы до полуночи. До встречи!

Я решительно послал коня галопом в сторону затухающей битвы или, вернее, побоища. Вперёд, Император, вперёд!

На следующее утро снег и ветер прекратились. Серые тяжёлые облака и снежное марево, – эта бесконечная жвачка, пережёвываемая мрачным и заторможенным небом, наконец, подошла к концу. Её остатки были перехвачены и безжалостно и беспощадно проглочены не по-зимнему тёплым и ярким солнцем, которое быстро превратило тонкое снежное шершавое одеяло в хаотично и небрежно разбросанные там и сям лоскуты грязи. Синее, синее, синее небо было великолепным! Оно радовало глаз, поднимало настроение, давало повод для оптимизма. Да и не только оно одно! Победа! Вот вечное и лучшее средство для создания отличного настроения!

Вечером после торжественной церемонии посвящения ПОЭТА в Рыцари состоялся праздничный ужин, на котором присутствовали все мои ближайшие соратники. Праздник проходил в одном из только что завоёванных мною замков. Именно «завоёванных», а не захваченных. В этом есть определённая разница.

Вообще-то поход на Север дался мне сравнительно легко, без лишних жертв. Почти все южные и часть центральных Провинций добровольно признали мою власть. Дворяне в подавляющем большинстве своём без принуждения и с определённым облегчением приносили мне Присягу на верность. Вот что значит королевская кровь! Ну, королевская или не королевская, кто его знает?! Но, АНТР, есть АНТР! Он всегда при мне и служит самым весомым доказательством моего, можно сказать, Божественного происхождения!

Кое-кто из ближайших соратников РЕГЕНТА пытался сопротивляться, но я решительно и довольно жестоко, даже для самого себя, подавил эти попытки. Состоялось несколько небольших сражений, я быстро взял штурмом пяток сопротивляющихся замков, понеся при этом минимальные потери. Всё это время мне навстречу победоносно двигался с Севера мой доблестный Маршал, ГРАФ Третьей Провинции Второго Острова. Довольно основательно завяз он только на осаде Столицы Первого Острова, вернее, её цитадели, расположенной около полуразрушенной Столицы.

В отличии от большинства разрушенных столичных зданий, в том числе и Королевского дворца, крепость совершенно не пострадала от удара роковой молнии. Во время подхода Имперских войск в ней находился довольно большой гарнизон, который неожиданно оказал ГРАФУ ожесточённое сопротивление. Остатки перегруппировывающейся армии РЕГЕНТА, отошедшие на Юг, были встречены мною на так называемом Мёртвом Поле, где и произошла решающая и знаменательная битва. Я победил безоговорочно и окончательно. Первый Остров, слава Богу, стал моим!

Теперь надо будет сконцентрировать все силы и отправляться на Второй Остров. Мне до сих пор не было известно, как на нём обстоят дела. Посланные туда разведчики не возвращались, какие-либо корабли от туда не приплывали вот уже больше месяца. Видимо, морская блокада, созданная пиратами, действовала очень эффективно. О Третьем Острове я, как всегда, пока старался не думать. «Есть ещё у нас дома дела!». Эх, где же находится мой дом? Мой старый, милый, добрый дом…

Поздний ужин, посвящённый новоявленному дворянину, то бишь, ПОЭТУ, прошёл весело, беспечно и шумно. Как часто это бывает, он плавно перешёл в томный и задумчивый завтрак. К этому времени в замок, наконец, прибыл ГРАФ со своими приближёнными, что дало народу новый заряд бодрости и стимулировало продолжение веселья.

Стол ломился от разнообразных блюд. Вино, пиво, Можжевеловка, Ежевичная Настойка и другие напитки лились рекой. Тосты следовали один за другим. Дамы кокетничали и флиртовали, кавалеры сыпали комплиментами, много и довольно удачно шутили, словом, все были в ударе. Я даже отважился станцевать с ГРАФИНЕЙ два медленных танца, за что получил от неё целый град страстных и пылких поцелуев.

ПОЭТ сначала был крайне возбуждён, радостен и весел. Он прочитал всем присутствующим Поэму «Битва с Небесным Медведем», вызвав шквал аплодисментов, и исполнив пару отрывков на бис, потом продекламировал «Балладу о БУЦЕФАЛЕ», в ходе чтения которой я даже всплакнул. Как там: «О, БУЦЕФАЛ, могучий Жеребец! Не ведает он страха и сомненья!». Неплохо, очень неплохо!

К концу вечера ПОЭТ вдруг стал задумчив и печален. Уставившись в окно, он грустно сидел один за столом, заставленным многочисленными бутылками. ГРАФИНЯ с моего молчаливого и покровительственного согласия почти полностью переключила своё внимание на него, всячески опекала и веселила славного Придворного Летописца. Наконец, почти все гости разошлись. В маленьком зале остались только я, ГРАФИНЯ, ГРАФ, ШЕВАЛЬЕ и ПОЭТ. Старая, тёплая, добрая, спаянная и спитая компания.

За узким решётчатым окном царствовала так любимая мною зимняя сумеречная пастель. Правда была она почти без снега, но от этого не теряла своей вечной прелести и магнетизма. Лёгкий морозец за стенами замка заставлял нас подкидывать поленья в камин, который урчал о чём-то о своём неторопливо и меланхолично. На столе в трёх канделябрах медленно и томно горели свечи. Их пламя, никем и ничем не тревожимое, было почти неподвижно. Ах, как покойно и хорошо!

ГРАФИНЯ, словно хищная и опасная дикая кошка, уставшая от превратностей беспокойной, полной перипетий и опасностей лесной жизни, будучи прирученной и сытой, беспечно мурлыкала на моём плече. ШЕВАЛЬЕ задумчиво цедил красное густое вино из высокого хрустального бокала, ПОЭТ также задумчиво отхлёбывал коричневую, чуть мутноватую Ежевичную Настойку из такого же бокала. ГРАФ, видимо, уставший от дороги, тихо задремал перед камином в глубоком кресле. Да, что значит возраст… Все расслабленно молчали.

Наконец ПОЭТ негромко и грустно произнёс:

– Вы знаете, Ваше Величество, никак не могу привыкнуть к перипетиям жизни вообще и судьбы каждого отдельного человека в частности.

– О чём это вы, мой друг?

ПОЭТ резко встал, нервно заходил по залу. Пламя свечей испуганно и хаотично заметалось, ГРАФИНЯ встрепенулась и открыла свои чудесные миндалевидные глазки. ШЕВАЛЬЕ ухмыльнулся и сделал большой глоток из бокала с вином.

– Боже мой, Сир! Сколько же самых разнообразных событий приключилось со мною за какие-то три месяца! Разве мог я подумать, входя в тот памятный вечер в спальню Маркизы Пятой Провинции, что в моей дальнейшей жизни произойдёт такое!? Уму непостижимо!

– Ну-ка, ну-ка, а с этого момента, пожалуйста, поподробнее! – поудобнее устраиваясь в своём кресле, хищно произнёс ШЕВАЛЬЕ.

– А что поподробнее!? – покраснев, раздражённо и громко сказал ПОЭТ. – Да, был грех, каюсь, совратил я прекрасную и юную Маркизу. А если быть точным и объективным, то не я, а она меня совратила и очень лихо и окончательно развратила!? Какая фантастическая женщина, какая изысканная и изобретательная стерва! Я в этой глупой истории со всех сторон являюсь не злодеем, а жертвой. Да, да! Именно жертвой, и никак иначе!

– Сударь, а кто же вас всё-таки подвесил на то, уже ставшее культовым, дерево? – хихикнула ГРАФИНЯ.

– Ваше Сиятельство, ну вы же сами знаете ответ на этот вопрос, – пробурчал ПОЭТ.

– Значит, это сделал Маркиз, – констатировал ШЕВАЛЬЕ. – Кстати, вы в курсе, что сейчас уже можете вызвать его на дуэль?

– Об этом я и не подумал! – загорелись каким-то кровожадным светом глаза у ПОЭТА, но потом они быстро потухли. – Собственно, какая дуэль? Маркиз за минуту сделает из меня дуршлаг или шницель. А главное заключается в том, что я был неправ! Виноват, каюсь, при удобном случае попрошу у Маркиза прощения.

– Молодец, умница! – прогудел я. – Вижу перед собой настоящего дворянина, а не какого-то финтифлюшку!

– Сир, ну Вы и сказанули, однако!? – искренне восхитилась ГРАФИНЯ. – И что же это такое? Финтифлюшка… Надо же!

– Чёрт его знает… Финтифлюшка она и есть финтифлюшка. Безделица, пустяк… Что здесь разъяснять, разве не понятно? А откуда у вас появилось это слово – «сказанули»?

– Да так, Сир, как-то случайно вырвалось. От кого-то недавно услышала… Кажется, от Вас.

– Вот и будете вы «финтифлюшкой», если станете произносить такие слова, понятно?

– Не совсем, Сир. Но Бог с ней, с финтифлюшкой, – ГРАФИНЯ лениво и неторопливо встала, плавно и грациозно потянулась, тряхнула роскошными волосами, посмотрела изумрудно и широко мне прямо в глаза, прищурилась лукаво, улыбнулась.

Я почувствовал внутри себя какую-то странную, волнующую и томную дрожь, не испытанную мною доселе. Голова слегка закружилась, глаза затуманились. Меня охватило новое, завораживающее и неизведанное ранее чувство. Это не было простое физиологическое, сексуальное влечение, желание. Я испытывал нечто иное. Боже мой, откуда на мою голову свалилось это загадочное существо, кем оно является, то ли бесом, то ли ангелом!?

– Сударь, – сказал я, обращаясь к ПОЭТУ. – Как вы считаете, женщина – это человек?

– Ни в коем случае, Сир, – немедленно ответил тот.

ШЕВАЛЬЕ захохотал, хлебнул ещё один глоток вина, внимательно посмотрел на новоявленного дворянина, насмешливо спросил у него:

– И на чём же основывается ваше умозаключение?

– Да ни на чём, – весело ответил ПОЭТ. – Я интуитивно чувствую, что женщины – это существа иного, высшего порядка. Нам их ещё разгадывать, да разгадывать, понимать да понимать. Ста жизней не хватит! А вообще, делятся они или на ангелов или на бесов.

– А среднего разве не бывает? – вздрогнув, спросил я.

– Бывает, но это уже не женщина, Сир.

Все некоторое время обдумывали и переваривали эту довольно парадоксальную и спорную мысль. ГРАФИНЯ улыбнулась, молча подошла к столу, решительно и смело налила в бокал добрую порцию Можжевеловки и весело сказала:

– Разрешите произнести тост, Сир!?

– Вам, как и всем присутствующим в этом зале, я позволяю почти всё, даже больше. Дерзайте!

– Сир, а вот эта Ваша фраза – «почти всё» по отношению ко мне, что это значит? – живо спросила ГРАФИНЯ.

– Я уже неоднократно повторял, что никому и никогда не прощу предательства. Как вам, так и всем здесь присутствующим, милая. Всё остальное, ради Бога, – весело и легко ответил я. – Делайте всё, что хотите! Можете вот прямо сейчас сесть мне на голову, вытереть о меня ноги, поддать ногой под зад. Разрешаю!

– А измену? Простите ли Вы измену, Сир? – спросила девушка, а потом досадливо поморщилась. – Дура! Измена – это всего лишь одна из ипостасей или форм предательства. Глупый вопрос…

– Вот за что люблю тебя, так это за самокритичность, – радостно произнёс я, вставая и обнимая ГРАФИНЮ. – Да, кстати, а ПОЭТУ и ШЕВАЛЬЕ я не смогу простить ещё кое-чего!

– И чего же именно? – недоумённо и настороженно спросили у меня почти одновременно молодые люди.

Я подошёл к ПОЭТУ и пристально посмотрел ему в глаза.

– Вам я никогда не прощу неискренности и бездарности в творчестве, если таковые качества вдруг каким-то образом проявятся.

– Это невозможно, Сир! Я лучше умру!

– Само собой, конечно же, умрёте, но попозже, – жёстко сказал я. – А ну-ка, давайте проверим вашу реакцию, как творческой личности, на неожиданную ситуацию. Навскидку, влёт! Вот эта ситуация… Встаёте вы ранним, мерзким, слякотным и серым утром. Испытываете при этом тяжёлое похмелье. У вас трещит голова, мучает страшная жажда. Смотрите вы на этот мрачный и тусклый мир такими же тусклыми глазёнками, а тут, как тут, – из-за угла я с листком бумаги. Ну-ка, напиши, писака, что-нибудь этакое неординарное, талантливое. Ну, слабо? Вот вам ситуация, вот лист бумаги. Ну, сварганьте что-то такое, пусть не гениальное, но именно интересное и оригинальное. Ну-ка! Всего одно четверостишие, выражающее настроение! Именно его!

ПОЭТ поморщился, потом усмехнулся, опрокинул в себя бокал с Ежевичной Настойкой, взял бумагу, сосредоточился, некоторое время подумал и что-то накарябал на листике.

ГРАФИНЯ живо подскочила к столу, выхватила бумагу из рук ПОЭТА и прочитала следующее:

 
Сегодня я проснулся рано.
Раздвинул тучи вялыми плечами,
На прошлое своё взглянул печально
И не нашёл я в нём изъяна…
 

Я усмехнулся, слегка хлопнул ПОЭТА по плечу и сказал:

– Вот почему тебя, пьяницу, бабника и истерика до сих пор и терплю. Талант не пропьёшь, как бы не говорили об обратном всякие бездарные идиоты. У них в основной массе не только нет намёка на талант, но и более-менее приличных способностей днём с огнём не сыщешь! Но зато как они любят рассуждать со знанием дела о высших материях, о творчестве, кого-то обсуждать, учить и критиковать! Хлебом не корми!

– Сир, а я? – нервно вмешался ШЕВАЛЬЕ.

– Что, вы?

– Что ещё, кроме предательства, Вы мне не простите?

– Поражение в сражении, сударь, – угрюмо ответил я. – Ещё один промах, хотя бы одно поражение в самой ничтожной схватке, и вы труп. Мой вам совет. Видите, что проигрываете, а я на вас в это время смотрю, смело берите в руку кинжал, желательно обоюдоострый, и вспарывайте себе живот сверху донизу, или наоборот. И чтобы ни единого стона! Вот так, и никак иначе! А если я на вас смотреть не буду, ну, например, в силу своего отсутствия на поле брани, или по причине глубокой меланхолии или задумчивости, то проделайте ту же процедуру после бесславного окончания битвы, в момент, когда вас начнут окружать враги. Убейте их как можно больше и с криком: «Да здравствует Император!» покончите с собою упомянутым мною способом. Ну, во втором варианте разрешаю вам альтернативный способ самоубийства. Кинжал в самое сердце! Уразумели, великий мастер меча вы наш?

– Уразумел, Сир, – ШЕВАЛЬЕ побледнел, залпом осушил ещё один бокал с вином.

Все помолчали, посмотрели друг на друга, затем задумчиво обратили свои взоры в камин. Огонь в нём догорал вяло и безнадёжно, но пока был он достаточно жарок. ГРАФ по-прежнему спокойно дремал в своём огромном кресле.

– Сударь, а не прочтёте ли вы нам перед сном какое-нибудь стихотворение, то, которое вам особо нравится? – мягко произнесла ГРАФИНЯ, обращаясь к мрачному ПОЭТУ.

– Какое же изволите, сударыня? – равнодушно спросил тот. – Лирическое, патриотическое, любовное, философское, в смешанном стиле, или ещё какое-либо?

– Хватит паясничать, вам это не идёт, – пробурчал я. – Прочитайте то, что вам по душе, что самому очень нравится.

– Мне многое по душе, Сир.

– Ну, ну!

ПОЭТ задумался и тихо произнёс:

– Хорошо, извольте… Есть у меня одно стихотворение. В нём нарушены классические правила рифмовки, ну и чёрт с ними. Главное настроение!

– Да, согласен, – буркнул я. – Настроение решает всё! Ну, и?

 
Паутиной нереальной,
Спицей чувственной вязальной
Кто-то в этот тёплый вечер
Выткал дымчатый туман.
 
 
Он висит, как наважденье,
Мимолётный от рожденья,
Чутко, тихо, не клубясь,
С ветром мирно сговорясь.
 
 
И, пройдя под ним неспешно,
Вдруг взгрустну я безутешно,
Потому что лишь однажды,
А не трижды, и не дважды,
 
 
Как в одну и ту же реку,
В чудо можно нам попасть…
 

Я поднял бокал с Можжевеловкой, задумчиво посмотрел на притихших ГРАФИНЮ и ШЕВАЛЬЕ, потом на грустного ПОЭТА и сказал:

– Господа, нам ли жить в печали!?

– Никак нет, Сир, – усмехнулась ГРАФИНЯ.

– Ни в коем случае, Сир, – загадочно улыбнулся ШЕВАЛЬЕ.

Я нежно погладил девушку по роскошным волосам, приподнял их, поцеловал ГРАФИНЮ в идеально гладкую и упругую шейку, а потом произнёс тост. – За любовь, за красоту, за талант, за разум и за победы, которые невозможны без всего этого! Виват, господа! Будем жить!

– Виват!!! – получил я неожиданно стройный и мощный ответ.

– Ну что же, пора отдыхать.

– Сир, прошу Вас, произнесите что-нибудь для истории, ну и для Цитатника, конечно, – попросил ПОЭТ.

Все засмеялись. Я поморщился, сосредоточился, потом улыбнулся, задумчиво взглянул на ПОЭТА.

– Сударь, вы, надеюсь, знаете, кто такой Омар-Хайям? Ведь вы немалое количество времени провели в библиотеке БАРОНА.

– Да, Сир. Омар Хайям… Это великий персидский поэт, учёный. Кстати, что это за страна такая, Персия? Где она находится?

– Персия, Персия…Сейчас она называется Ираном. А где находится? Где-то в Азии, рядом с Каспийским морем. Ладно, суть не в этом. Послушайте:

 
Жизнь – пустыня, по ней мы бредём нагишом.
Смертный, полный гордыни, ты просто смешон!
Ты для каждого шага находишь причину,
Между тем он давно в небесах предрешён.
 

Все сидели тихо и неподвижно, печально и задумчиво смотрели на меня.

– Дарую авторство этих стихов вам, сударь, в честь вашего праздника, – весело и благосклонно произнёс я, подойдя к ПОЭТУ. – Спокойной ночи господа. Великие дела только начинаются!

– Спокойной ночи! Мы это знаем, Сир!

ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОЙ ЧАСТИ. (Шестая беседа с Богом)

Мы находились на Северном Полюсе. Погода была идеальной. В высоком тёмно-синем небе ни облачка, ни единого намёка на ветер. Солнце яростно сияло, но не согревало. Вокруг – сплошная, бескрайняя, белоснежная, слепящая ледяная пустыня. Да, как много, однако, на свете мест, величественных и потрясающих воображение!

За последнее время где я только не побывал со своим таинственным спутником: и в Альпах, и в Гималаях, и в Париже, и в пустыне Калахари, и в Китае, и в Египте и ещё много где. Но, честно говоря, – ни в одном из этих мест какого-либо особого сверх чувства, сверх впечатления, сверх экстаза не испытал.

Вообще-то по своей натуре я не путешественник, а домосед. Никуда особо не рвусь. Люблю свой маленький и уютный дом, своих собак и кошек. Мне бы полежать на диване, почитать хорошую книжку или посмотреть интересный фильм. Поразмышлять о жизни, о судьбе. Побродить по небольшому, заросшему деревьями и кустарниками саду, полюбоваться розами, порыться в зарослях полудикой малины, выискивая созревшие ягоды, – маленькие, но удивительно сладкие, вкусные и ароматные.

Мне достаточно погрузиться в уютный шезлонг и некоторое время томно наслаждаться лучами полуденного солнца, а потом искупаться в маленьком бассейне, ещё некоторое время погреться на солнцепёке и вернуться в дом, где меня ожидает самое сладкое занятие на свете и, увы, недоступное большинству людей. Что же это за занятие? Творчество… Вся суть в нём. Любой вид и род человеческой деятельности – это, так или иначе, творчество. Но одно дело, заниматься, допустим, пчеловодством или пивоварением, а совершенно другое, – писать РОМАН. Писатель подобен Богу. Он, как и Творец, создаёт новые миры, пусть иллюзорные, но создаёт. А вообще, по-моему, спорным является вопрос о том, материальны ли миры, созданные Богом, или они тоже являются всего лишь некой иллюзией, игрой воображения Высшего Разума, какой-то непонятной и таинственной духовной субстанцией.

– Эти миры вполне материальны, не сомневайся, – прервал ОН мои плавно текущие мысли. – Посмотри, какая красота вокруг!

– Снега, льды, чистота, пустота, ну и что? – пробурчал я. – Посидели, побалдели, полюбовались, насытились, заскучали. И что же дальше?

– Как что!? – возмутился и удивился БОГ. – Впереди всегда должны быть новые впечатления и приключения! Только благодаря перемене мест и бесконечной смене декораций ощущается движение вперёд!

– Ерунда, – возразил я. – Не следует отождествлять мир и театр. Мир – это отнюдь не театр, а театр – отнюдь не мир. А вообще-то, если мы заговорили о театре… Знаешь, есть такие постановки, точно не знаю, как они называются, то ли моно спектакли, то ли театр одного актёра. Происходит это так. Выходят на сцену один или, в крайнем случае, два актёра и, сидя на скамейке, или на стульях, или лёжа в кровати, не осуществляя какого-либо особого движения, говорят, говорят, говорят… Это бывает намного интереснее, чем смена пышных декораций, или присутствие огромной массовки, дым, взрывы, полёты в воздухе, столпотворение на сцене ослов, лошадей, обезьян, медведей или голых женщин.

– Да, пожалуй ты прав. «Обезьян и голых женщин…». Надо же!? – БОГ весело засмеялся, потом наклонился, потрогал лёд и произнёс. – Холодно и твёрдо, однако.

– Да, – это самые умные и оригинальные мысли из всех тех, которые были произнесены на Северном Полюсе! – захохотал я.

– Зря смеёшься, – обиделся БОГ. – Таскаю тебя по планете, таскаю, пытаюсь расшевелить, приобщить к великому и прекрасному, а тебе хоть бы хны! Никакой благодарности!

– Да не меня ты таскаешь, а сам себя, – печально произнёс я. – Я нужен тебе в качестве неглупого собеседника и собутыльника, не более того. Прекрасно то, что с кем-то разделёно. Иначе всё теряет смысл! Я прав?

– Какая простая и глубокая мысль.

– Да уж, этой истине – века.

– Да, это так, – печально поморщился ОН.

– Я недавно смотрел интервью с одним известным режиссёром. Очень умный и образованный мужик. Так вот, он смоделировал гипотетическую ситуацию. Представь себе человека, у которого есть всё: здоровье, деньги, интерес к жизни, к путешествиям, к литературе и искусству, оптимизм, талант и так далее и тому подобное. Сажают этого живчика одного в огромный космический корабль, набитый всем, чего душа пожелает, и отправляют в космическое путешествие, из которого нет возврата. Короче, получает он билет в один конец. И вот начинается полёт.

– Я тебя понял, не продолжай! Ужас! – воскликнул ОН.

– То-то…

Мы помолчали, любуясь бесконечной снежной равниной и бездонным голубым небом над нею.

– Я давно хотел тебя спросить, – я приподнялся в кресле и с интересом проводил взглядом белого медведя, который степенно и неторопливо прошествовал мимо нас. Зверь был почему-то грязновато-жёлтым. Может быть, мне это кажется из-за игры света?

– Ну же, спрашивай.

– А почему ты не путешествуешь с ангелами и архангелами? Ребята, наверное, не дураки? И восхитятся, когда надо, и в меланхолию не впадут, и спорить с тобой не будут, и разговор поддержат в нужном ключе.

– Потому с ними и не путешествую, – мрачно буркнул ОН.

Мы некоторое время снова посидели молча, любуясь величественным пейзажем. Две фигурки, одетые в лёгкие полушубки, погружённые в массивные деревянные кресла. А на много-много вёрст вокруг, – ни души. Ну, может быть, где-то неподалёку бродят ещё белые медведи и ползают моржи, но это существа неодушевлённые. Они не в счёт… Или в счёт?

Чувствовал я себя, как и всегда в подобных ситуациях, совершенно комфортно. Температура воздуха была где-то на уровне минус двух-трёх градусов ниже нуля. Никакого ветра. Тишина, покой, благодать…

– Ты бы прибавил немного мороза, а? – обратился я к своему собеседнику, который задумчиво созерцал огромные торосы, громоздящиеся где-то вдалеке.

– Зачем? – удивлённо отозвался БОГ.

– Водка лучше всего пьётся при температуре внешней среды от минус пяти до сорока градусов и даже ниже, – нравоучительно произнёс я.

– На чём базируется это умозаключение? – с интересом спросил ОН.

– На моём жизненном опыте и на интуиции, – отозвался я.

– Ты знаешь, я вообще-то сегодня решил воздержаться от употребления этого напитка.

– Как?! – вознегодовал я. – Где мы только её, родимую, не пили!? В Гималаях пили, в Альпах пили, в Париже пили. Пили даже в Египте на пирамиде! Я уже не говорю о пустыне Калахари! Разве может человек, находясь в здравом уме и ясной памяти, пить водку посреди раскалённой пустыни в полдень!? Но пили же!

– Ну, – ты человек, который постоянно явно не в себе, – ухмыльнулся ОН. – А я вообще-то не человек.

– Спасибо за оценку моей личности, – усмехнулся я в ответ. – Понятно, что ты не человек… Но в то время, когда ты принимаешь человеческий облик, ты, по сути, становишься человеком! Я правильно понимаю!? Ты не мираж, не фантом, не голограмма. Ты – человек, состоящий из плоти и крови. Имеешь мозг, кровеносную систему, печень, желудок, почки, пенис, прямую кишку и заднепроходное отверстие. Ты, как и я, трахаешь женщин и, извини, отправляешь естественные надобности. Все эти твои гулянки, тотализаторы, стриптиз, бильярд, карты, куртизанки, секс втроём и впятером, соитие в анальные и оральные отверстия, подглядывание в женском душе… А гомосексуальные опыты?

– Фу, хватит, прекрати! – взвился ОН. – Испортил всё настроение! Как мерзко, гадостно и отвратительно всё это!

– Ничего, ничего! Настроение, – это как капризная и обиженная на тебя и на весь мир женщина! Её надо периодически стимулировать, ласкать, доставлять ей радость от оргазма, куда надо направлять, воодушевлять, возвращать к жизни в случае необходимости!

– Да, ибо..

– То, то! – я покровительственно похлопал БОГА по плечу. – Так что, поднимем настроение?

– Ты меня достал! – возмутился БОГ.

– А вот не надо было вытягивать меня в эту твою дурацкую Арктику! – усмехнулся я. – Сидел бы я сейчас в своём маленьком уютном кабинете, не торопясь, попивал бы водочку, писал бы РОМАН, и всё было бы отлично! Так нет же, припёрся ты, как всегда неожиданно, и бесцеремонно оторвал меня от любимых занятий. И вот торчим мы с тобой посреди этой ледяной пустыни, а внутри – скука! Ну, признайся, ведь тебе то же скучно?

– Да, честно говоря, скучновато, – мрачно произнёс ОН. – Следует поднять настроение. Ладно, чёрт с тобой. Тьфу, снова помянул родственника, чёрт его подери! Тьфу, тьфу, тьфу! Да что же это со мною такое!?

– Успокойся! – весело сказал я, вставая и прохаживаясь взад-вперёд перед креслами. – Нам ли жить в печали!?

Я вдруг почувствовал, что температура воздуха почти мгновенно упала. У меня изо рта стали вырываться довольно густые клубы пара. Подул лёгкий, но довольно неприятный в изменившихся условиях ветерок. Кожа на моём лице сжалась и, казалось, прилипла к черепной коробке. Да, одет я был явно слишком легко для этих широт!

– Вот это другое дело! – заорал я. – А медведя, слабо!?

– На, – получи!

Медведь возник в метрах двадцати от нас. Он смешно сидел на заднице и недоумённо рассматривал двух странных существ, которые вдруг появились перед его взором ниоткуда. На самом деле это он возник ниоткуда.

Уже привычный раскладной стол материализовался из воздуха, как всегда неожиданно, но кстати.

– За Северный Полюс удивительной планеты под названием Земля! – гаркнул БОГ, поднимая к небу двухсотграммовый стакан, наполненный почти до краёв.

– Да не сместятся Полюса вовеки! – громко произнёс я в ответ и строго посмотрел на собеседника.

Он на мгновение смутился, нахмурился, отвёл от меня свой светлый взгляд и залпом осушил стакан.

– Да не сместятся Полюса навеки! – строго повторил я. – Да не переменятся они, тем более!

– Хорошо, хорошо! – досадливо поморщился ОН, наливая себе ещё. – Менять ход глобальных событий, – это в некоторых кругах дурной тон. Пойду тебе навстречу… Только ради тебя и на срок до твоей смерти. Не хочу терять доброго собеседника.

Бог выдохнул воздух, залпом осушил стакан, крякнул, захрустел огурцом, который к этому времени почти превратился в лёд. Я последовал его примеру, но отпил только один глоток. И правильно сделал… Всё внутри меня взорвалось, как будто я проглотил бомбу с напалмом, глаза вылезли из орбит, слёзы хлынули из них, превращаясь на лету в ледышки.

– Что это было!? – прохрипел я, жадно отпивая из кувшина, замерзающий на глазах, густой томатный сок.

– Чистый спирт! – злобно произнёс ОН. – Первопроходцы мы или нет!? Полярники мы, или не полярники!? Покорители льдов мы или какие-то голопузые шальные папуасы!? Как известно, стремление к опасности и их преодолению лежит в основе всех великих страстей! Сейчас пойдём охотиться на медведя! С копьями, луками и топорами! Никаких ружей, никаких автоматов, никаких пулемётов и огнемётов! Только рогатины! Наша сила в отваге и презрении к смерти! К чёрту Красную Книгу! Вызываю лаек и проституток!

– А при чём тут проститутки!? – искренне удивился я, трясясь на ледяном ветру и не попадая зуб на зуб.

– После смертельной и кровавой битвы, которая, по сути своей, сродни оргазму, настоящий мужчина должен обязательно испытать его повторно! – заорал БОГ, залпом выпил ещё один стакан со спиртом и бросился в бой.

Я застонал. Ну что же. Каждый получает то, о чём вопрошал…