Текст книги "О, Путник!"

Автор книги: Александр Арбеков

 
Бедствия сердца.
Тоску, печальную память
Снесу безмолвно.
И всё же, о этот мир,
Где былого мне больше не встретить.
 

Между тем за окном моей комнаты уже во всю царствовало солнце. Оно решительно испарило остатки ночной влаги, затопило мир всепобеждающим светом, томно обволокло его мягким и грустным осенним теплом.

В дверь кто-то громко постучал и, не дожидаясь ответа, уверенно зашёл в комнату. Повеяло тонкими духами. Я в это время, полностью расслабившись и закрыв глаза, лежал на кровати и абсолютно ни о чём не думал. ПОЭТ сидел за небольшим столом в углу и лихорадочно скрипел пером.

ГРАФИНЯ склонилась надо мною, губами легко коснулась лба.

– Я вообще-то ещё не умер, живых целуют в губы.

– А почему мы такие сердитые? – девушка присела на край кровати, весело рассмеялась.

– Ничего смешного не наблюдаю, – сварливо пробормотал я, слегка приоткрыв глаза. – Где ты была?

– Ты знаешь, всю ночь кувыркалась с любовником, подустала, и ради разнообразия и интереса, пришла проведать тебя.

– Ваше Величество, – вмешался ПОЭТ. – Вообще-то Её Сиятельство прибыли в замок вечером, почти всю ночь провели около Вас. Я уговорил её пойти отдохнуть незадолго до Вашего пробуждения.

– Ну, ну…

– Дорогой, не надо пытаться делать из обычной жизненной ситуации сверх трагедию, – сердито произнесла ГРАФИНЯ.

– Целых четыре стрелы в спине, – это обычная жизненная ситуация? – возмутился я.

– Да! Мы все прекрасно знаем, что для тебя она – вполне обычная! Вот когда тебе, не дай Бог, отрубят голову, а я попытаюсь вернуть её на место, то такая ситуация будет конечно же очень и очень необычной и крайне трагичной.

– Да что вы все носитесь с моей отрубленной головой, как с писаной торбой! Сдалась вам моя бедная голова! Сглазите же! – возмутился я. – А вообще, может быть, проведём по этому поводу эксперимент? Представляете, а вдруг на её месте вырастет новая!? Вот это будет зрелище! Надо же мне знать все свои возможности до конца!?

– Сир, я думая, что не стоит! – всерьёз встревожился ПОЭТ.

Мы с ГРАФИНЕЙ весело рассмеялись. Я привлёк девушку к себе, крепко поцеловал в губы. Она прильнула ко мне всем телом, затрепетала, тяжело и страстно задышала. Лебёдушка моя ненаглядная, солнце моё незакатное! Ну, что за женщина!!!

– Сир, я, пожалуй, пойду, – деликатно кашлянул ПОЭТ.

– Нет, нет! Побудьте ещё с нами, не оставляйте меня на произвол судьбы с этой дикой кошкой, – с ироничной тревогой произнёс я, с трудом отрываясь от ГРАФИНИ. – В моём-то состоянии быть изнасилованным этой бестией?! Не дай Бог! Вон как в груди у меня до сих пор что-то хлюпает и клокочет. Ведь могу и помереть на самом деле под страстным и огненным натиском такой дамы!

– Ну что такое ты несёшь!? – возмутилась девушка, вскакивая с кровати. – Как тебе не стыдно, Бессмертный!?

– Ах, моя цыпочка, – засмеялся я. – Обожаю, когда ты в гневе! А вообще, – зачем ты сюда приехала? Я же просил тебя оставаться в замке БАРОНА! Как ты заметила, здесь довольно опасно, идёт война, стреляют. Надеюсь, ты хотя бы охрану с собой взяла?

– Ты знаешь, – так неспокойно было на душе! Я чувствовала, что с тобой должно случиться что-то нехорошее. Плюнула на всё, оседлала самого быстрого Горного Жеребца, и вот я здесь…

– Ах ты, дрянь, такая! Одна, без охраны!? Куда смотрел её начальник!? Как такое стало возможным!? Высеку, чертовку! Собственноручно! Начальника четвертую и распну! Всех причастных в Сибирь, – по тракту, в пургу, в тяжёлых кандалах! – я разволновался и разозлился не на шутку.

– Сир, но это уже не смешно… Как бы увидеть эту чёртову Сибирь!? Я готова отправиться в нее хоть сейчас! Вы всех ею достали! Сколько можно!? Население двух Островов уже должно давно быть там, в этой Вашей Сибири! В полном составе!

Спина заныла. Я поморщился, грохнул кулаком по столу, отчего стоявшие на нём глиняная кружка, а также серебряные рюмки и бокалы подскочили и опрокинулись. Кружку, памятуя об её удивительных свойствах, я успел молниеносно подхватить, бокалы покатились по столу и упали на пол.

РЕЛИКВИЯ на груди слегка завибрировала и потеплела. В комнату шумно ввалились Гвардейцы. Я дал им знак выйти, быстро сконцентрировался, мгновенно успокоился, посидел молча, глубоко подышал. Бледные ГРАФИНЯ и ПОЭТ испуганно смотрели на меня. Да, с нервами у меня явная и давняя проблема, надо стараться держать себя в руках. Хочу к морю… Только оно меня по-настоящему успокаивает. Спокойствие, спокойствие, Император!

– А не дерябнуть ли нам всем по рюмке Можжевеловки, за моё здоровье? – весело спросил я своих собеседников.

– Меня, пожалуйста, увольте! – возмутилась ГРАФИНЯ. – Пить с утра!

– Дорогая, как-то в одном известном нам всем трактире ты с утра не без удовольствия употребила один так же известный нам напиток, который был покрепче этого.

– Ну, во-первых, тот напиток был не чета этой гадости, а во-вторых, пили мы Звизгун не с утра, а ближе к обеду.

– Ладно, давай всё-таки немножко выпьем, – за моё здоровье. Нервы ни к чёрту. А ведь хорошо известно, что все болезни проистекают от нервов, – я сделал знак ПОЭТУ.

Тот поднял с пола бокалы, принёс ещё один, а также блюдо с нарезкой свежих овощей, потом охотно и быстро, не пролив ни капли, разлил Можжевеловку, сделал приглашающий жест рукой. Я, кряхтя, приподнялся, не торопясь, встал, немного постоял, слегка покачиваясь, снова осторожно сел, прислушался к своим внутренним ощущениям. Вроде бы всё нормально, на этот раз никаких болей, хлюпаний и других неприятных и тревожных ощущений. Да, процесс регенерации идёт стремительно. Слава Богу, слава Богу…

Кстати, а где мой ПОСОХ? А, вот он, родной, стоит у дальней стены. Где ЗВЕРЬ? Я всё время привычно телепатически чувствовал его присутствие, но это ощущение было несколько смазанным, каким-то нечётким. Очевидно, Собака находилась где-то неподалёку, в коридоре или в соседней комнате. Видимо, не хочет путаться под ногами сиделки и охраны. Спальня моя небольшая, разминуться в ней с кем-нибудь из присутствующих довольно сложно.

– Дорогая, представляешь, в замке почему-то не нашлось ничего солёного, маринованного, копчёного. Странно, – сказал я, поднимая бокал.

– Ничего странного, Сир. Везде свои нравы и вкусы… А вообще-то, как я слышала, у Третьего Графа были очень большие проблемы с почками и желудком. Ничего солёного, ничего острого, перчёного и жареного. Может быть в этом причина?

– Эх, Граф, Граф… – с искренней печалью произнёс я. – Как глуп и упрям бывает иногда человек! Ну, зачем ему была нужна эта бойня? Поступи он по иному, – сидели бы мы сейчас мирно вместе за одним столом на каком-нибудь пиру или балу. Эх, идиот!

– Посмею возразить Вам, Сир! – жёстко и звонко сказала ГРАФИНЯ, решительно и принципиально перейдя на «Вы». – Туда ему, подонку, и дорога! О, с каким наслаждением я созерцала его гнусную рожу, пробитую стрелой! Для меня это было самое радостное и очаровательное зрелище за последнее время. Сир, остался ещё Второй Граф. Надеюсь, Вы помните своё обещание!?

– Помню, помню, – ворчливо сказал я. – Многое до сих пор не помню, но об этом помню хорошо. Дайте ещё немного времени, и доберусь я до вашего второго обидчика. И так, тост?!

– За здоровье Императора! – ГРАФИНЯ молодецки, одним махом опрокинула рюмку.

Мы с ПОЭТОМ последовали её примеру, залпом осушили свои бокалы, привычно отщипнули по виноградине, закусили, поморщились, посмотрели друг на друга, снова одновременно рассмеялись.

– Сир, я же принёс овощи! – хлопнул себя по лбу ПОЭТ.

– Какая, однако, гадость, эта ваша Можжевеловка! – ГРАФИНЯ поморщилась, взяла персик, с удовольствием впилась в него своими белыми ровными зубками. – И, вообще, всё гадость!

– Что вы имеете в виду, Ваше Сиятельство? – удивлённо спросил у неё ПОЭТ.

– Всё, – абсолютно всё! – раздражённо ответила девушка. – Мне противно всё: и это Графство с его бесконечными сухими степями, и этот мрачный замок, и эта бестолковая война, и эта чёртова Можжевеловка, и эти приторно-сладкие фрукты! Одно меня радует и утешает в данной ситуации. Как представлю себе разлагающийся, покрытый мухами и пронизываемый жадными червями, смердящий труп Третьего Графа с пробитой головой, так на душе сразу же становится легче! Значительно легче! Какая благодать охватывает меня в эти сладкие минуты!

Мы с ПОЭТОМ озадаченно и тревожно переглянулись.

– Дорогая, выбрось эту тему из своей прелестной головки, прошу тебя, – я погладил девушку по идеально гладкой розовой щёчке. – Любая мысль имеет склонность к материализации, а уж дурные мысли, и в первую очередь о смерти, в первую очередь. Я предлагаю отринуть их в сторону и подумать о чём-нибудь более приятном, ну, допустим, о море, о прекрасных горах Первой Провинции. Солнце моё, вот как закончу с проблемами Империи, обещаю тебе великолепный отдых на нашей прекрасной яхте. Только ты и я, и никого более! Представляешь, какая идиллия?

– А ЗВЕРЬ? А Гвардейцы? – насмешливо произнесла моя кровожадная принцесса.

– Ну, ты же знаешь, ЗВЕРЬ – это неотъемлемая часть меня. Он невидим и никому не мешает. А насчёт Гвардейцев… Никаких Гвардейцев! – возмущённо воскликнул я. – Ну, может быть пара-тройка сотен крепких ребят на нескольких боевых галерах неподалёку нам и не помешает. Так, на всякий случай… Ну ведь ещё не все пираты к тому времени будут истреблены. Это такая специфическая категория людей, – они вечны, как вечно любое зло. Его же невозможно до конца победить и искоренить, иначе нарушится баланс.

– Какой баланс, Сир? – с любопытством спросил ПОЭТ, обмакивая перо в чернильницу.

– Вы знаете, я подчас не пойму, когда вы бываете умным, а когда полным придурком, – раздражённо произнёс я, задумчиво созерцая ПОЭТА. – Ум и отсутствие такового, – это что у вас, как смена настроения?

ГРАФИНЯ звонко рассмеялась, ловко разлила Можжевеловку в свою рюмку и нам по бокалам.

– Сир, у меня есть тост!

– Эх, лебёдушка ты моя ненаглядная, – с нежностью произнёс я. – Только ты меня радуешь, только на тебя уповаю, негасимый свет моих очей, звезда моего счастья!

– Я хочу выпить за нашего Придворного Поэта и Летописца! – ГРАФИНЯ приблизилась к ПОЭТУ, взяла его за воротник рубашки, затем неожиданно быстро и легко поцеловала витию сначала в правую, а потом в левую щёки.

Летописец остолбенел, сначала побледнел, потом покраснел, затем снова побледнел и зашатался, как тростинка под невесомым дуновением ветра. Я сначала тоже вроде бы напрягся, но потом расслабился, искренне и громко рассмеялся.

– За ПОЭТА, за его талант, за лёгкость его пера и мыслей!

Мы выпили, сели, закусили овощами, уже без отвращения, но и без особого удовольствия, улыбнулись друг другу, помолчали.

– Да, сейчас бы графинчик Звизгуна, да солёных грибочков к нему, да бочковых помидорчиков, да селёдочки, – мечтательно произнёс ПОЭТ.

– А почему нам не подают завтрак? – спросил я.

– Да, кстати, а почему? У меня вообще-то появился аппетит, – весело сказала ГРАФИНЯ.

– Сейчас будет, Ваше Сиятельство, – ответил Летописец. – Айн момент, как говорят в Париже!

– В Париже так вроде бы не говорят, – усмехнулся я. – Айн, цвайн, драйн… Это цифры на немецком языке. Или я ошибаюсь? Лучше сказать: «Сей момент, Ваше Сиятельство!». А, вообще, вижу, что общение с библиотекой БАРОНА не проходит для вас бесследно. И много чего вам удалось прочитать?

– Да, нет, Сир, времени было слишком мало. В основном я интересовался поэзией. Остальное выхватывал отрывками и урывками, эклектично, в спешке, но даже в такой ситуации я открыл для себя много нового и важного. Очень понравилась живопись импрессионистов. Ренуар, Моне, Мане, Ван Гог… Поразил Сальвадор Дали. Я очарован совершенством творений Родена. Умилил и растрогал «Маленький принц» Экзюпери, удивил Кафка, очень заинтересовал Декарт.

– Боже мой! Вот уж где действительно полная эклектика! – засмеялся я, а потом задумался. – Декарт, Декарт… «Нет более плодотворного занятия, как познание самого себя». Великолепно сказано, гениально! Последнее время я только тем и занимаюсь, что познаю себя, чёрт возьми!

– Сир, между прочим, я с огромным удовольствием прочитал «Марсианские хроники» Рэя Брэдбери. Мне очень понравилось, – ПОЭТ как-то по-особому и остро взглянул на меня. – А вообще, после посещения библиотеки БАРОНА у меня возникло столько вопросов! Кому их только задавать?

Я заволновался, насторожился, напрягся. Так, так, так! Марс, Марс…Третья планета Солнечной системы… Третья планета от Солнца… Или нет? Каков же порядок их расположения, – этих планет? Меркурий, Венера, Земля, Марс… Нет, получается, что Марс, – это четвёртая планета. Так, так, так…

– Вопросы, вопросы… Они скопились во множестве не только у вас. Вот БАРОНУ вы их и зададите, – эти волнующие вас вопросы. Я подозреваю, что наш соратник располагает немалыми знаниями о мире в глобальном масштабе, а не только о нашем мирке, – мрачно буркнул я. – Интересно, где он сейчас находится, чем занимается, энциклопедист наш потаённый!?

– Сударь, что-то давненько вы не радовали нас своей поэзией, – весело и игриво сказала ГРАФИНЯ, разряжая обстановку, и с лёгкой улыбкой взглянула на ПОЭТА. – Почитайте что-нибудь, желательно про любовь, но прошу вас, поменьше пессимизма.

– Да, – просим, просим, – присоединился я. – Но, если такое возможно, хотелось бы всё-таки что-то такое философско-лирическое и само собой, с оптимизмом.

– Дорогой, да что же тебе всё философское, да философское! – возмутилась ГРАФИНЯ. – Любовь и философия – вещи совершенно несовместные. Любовь – это тонкое, загадочное, почти необъяснимое и эфемерное чувство, ощущение. Философия – это нечто иное, совершенно иное. Холодный и трезвый ум, неустанные размышления, сложные умозаключения, поиски истины. Мы как-то уже обсуждали эту тему, Бог с ней, с философией.

– Дорогая моя! Так тем более! – усмехнулся я. – Совместить в одном произведении две несовместные вещи, – это же высший пилотаж!

– Что, что? – удивилась девушка. – Какой ещё высший пилотаж, что это такое?

– Это метафора, потом объясню, – поморщился я. – А вообще, можно же представить себе влюблённого философа. Вот где истинное кипение и смешение холодного рассудка и обжигающих его страстей, а!?

– Вы правы, Сир. Как всегда, – усмехнулась девушка и задумчиво посмотрела на ПОЭТА. – Так что, сударь, сможете показать этот самый высший пилотаж?

– Извольте, – ответил ПОЭТ. – Вот вам про любовь, с философией и оптимизмом!

 
Последнее время я смотрю на деревья всё чаще.
Тайный смысл познаю в их коре и ветвях.
Удивляюсь ветрам, невесомо парящим,
Превращаюсь в дожди, растворяюсь в корнях.
 
 
Ангел мой! Знаю я, ты не терпишь печали,
Но она с каждым годом сильней и сильней.
То, что будет в конце, то, что было в начале
Размывает поток исчезающих дней.
 
 
Но старуха-хандра нас сгубить не успеет,
Потому что пришёл синеглазый апрель,
И открылись души потаённые двери,
И дурманит любви неиспытанной хмель.
 

ГРАФИНЯ просияла, легко и радостно захлопала в ладошки:

– Как хорошо, браво, браво!

– Великолепно, сударь, великолепно! – весело произнёс я. – Попали в самую точку! Вот вам, милая моя, идеальное сочетание философской и любовной лирики! А вы сомневались. Куда философия без любви, какая любовь без философии!?

ПОЭТ был явно польщён и доволен. Он нарочито манерно раскланялся, повеселел, заулыбался.

– Плюньте вы на Шекспира, забудьте о нём! – сказала ГРАФИНЯ. – В поэзии есть признанные гении, но жизнь наша многовариантна и разнообразна. Вслед за одним гением появляется другой, и их, подчас, нельзя сравнивать. Поэзия – это вечный и непрерывный процесс, она не знает каких-либо заранее заданных границ, самых высоких вершин, вернее, знает, но эти границы и вершины так подвижны, так динамичны. Поэзия – это движение вперёд, вперёд и вперёд! Вверх, вверх и вверх! Цель и смысл её – достижение совершенства! Есть у тебя талант, – пиши, не оглядываясь ни на кого. В конце концов, творец сам себе высший судья!

– Ну, с этим я категорически не согласен! – вмешался я в разговор. – Если все графоманы будут сами себе судьями, то какая же духовная вакханалия тогда воцарится в творчестве!? Нет, – бездарностям или посредственностям следует вовремя и решительно указывать на их место. Высший суд в искусстве – это всё-таки суд слушателей, истинных ценителей и эстетов, никуда от этого не денешься.

– А стоит, ли, Сир, указывать графоманам на их истинное место? – тонко улыбнулась ГРАФИНЯ. – Пускай эти бедолаги творят, наслаждаются сладкими мыслями о своей гениальности и исключительности, родившимися в их же безумных головах. Зачем им сторонние критики? Счастлив тот человек, который думает, что он идеален, ну или почти идеален! И пусть думает. Что Вам, жалко? Зачем его расстраивать? Чем больше вокруг нас счастливых людей, тем лучше, не правда ли?

– Больше счастливых людей или идиотов? – буркнул я. – Как известно, почти все идиоты счастливы, что не скажешь о нормальных людях.

– О, Сир, да Бог с ними, с идиотами! – горько улыбнулась ГРАФИНЯ. – Оставьте их в покое. Ну, счастливы они, – и хорошо, и замечательно. Жизнь так коротка. Кто его знает, что ждёт нас за очередным поворотом судьбы, и когда мы сделаем свой последний поворот!?

– Приехали, приплыли! – возмутился я. – Начали за здравие, кончили за упокой.

– Так, вот, что касается Шекспира… – начала было девушка, но я её бесцеремонно и резко прервал.

– Довольно! К чёрту сомнительных личностей! – я дружески похлопал насупившегося ПОЭТА по плечу.

– Почему это сомнительных, Сир? – удивился тот.

– До сих пор не совсем ясно, действительно ли именно Шекспир является автором всем нам известных произведений. Я лично отношусь к лагерю скептиков.

– Вот как, Сир?!

– Да, именно так. Как-нибудь мы с вами поспорим на данную тему. Ладно, вернёмся к вопросу о совершенстве, которое не знает предела, границ и вершин. Давайте ещё раз выпьем. На этот раз тост за мной.

ПОЭТ снова наполнил бокалы.

– Что нужно человеку в этой жизни для счастья, ну, или хотя бы для достижения каких-то заветных и желанных целей? – спросил я сам у себя вслух. – Я в этом вопросе абсолютно согласен с одним древним мудрецом, который как-то сказал, что прежде всего нам нужны всего лишь две вещи, которые не купишь ни за какие деньги: любовь и здоровье. Это сегодня общепринятая точка зрения. Я её полностью поддерживаю. Так давайте выпьем за здоровье и любовь!

– За здоровье и любовь!

Мы выпили, закусили, помолчали, почему-то печально посмотрели друг на друга.

– А талант, Сир? – неожиданно спросил ПОЭТ.

– Что талант? – буркнул я.

– Разве можно купить талант?

– Конечно нельзя. Невозможно купить и веру, и удачу, и настоящую дружбу, и верность, и вдохновение, и совесть, и бесстрашие, и солнце, и облака, и многое другое. Я просто отметил сейчас два основных фактора, которые, по моему мнению, играют самую главную роль в нашей обычной повседневной жизни. Допустим, у вас есть очень много денег, власти, таланта, любовниц, но нет любви и здоровья. И каково же вам будет при таком раскладе? Можно быть беспринципным, тщеславным, гнусным, мерзким, злобным, глупым типом и при всём этом иметь и любовь и здоровье! Можно быть совестливым, добрым, честным, принципиальным, умным человеком и при всём этом не иметь ни здоровья, ни любви. Какой вариант выбираете, господа? – засмеялся я.

Снова наступило скорбное молчание, которое прервала ГРАФИНЯ.

– А вот я жажду иметь большой талант, много денег и славы, и при этом быть здоровой и полной любви!

Мы все весело и дружно засмеялись. Настроение улучшилось. Мне вдруг очень сильно захотелось есть.

– Друзья мои, а не слишком ли мы увлеклись поэзией и философией? Не пора ли перекусить? Не забывайте, что я, как больной, нуждаюсь в усиленном питании.

– Дорогой, конечно, конечно! – засуетилась ГРАФИНЯ. – Сейчас прикажу подать завтрак, – она задумчиво посмотрела в окно, – или обед?

– Какая разница, – сердито сказал я. – Жрать хочется, очень! До посинения!

– Ваше Величество! – укоризненно посмотрела на меня девушка.

– Ну, извините, сударыня… Болезнь, знаете ли, повлияла на меня в худшую сторону. Ничего, пройдёт.

Стол был накрыт к моему удивлению очень быстро, как будто за дверью всё это время стояли повара с готовыми блюдами, периодически бегали и подогревали их. А может быть, так всё и было? Император я, или нет!?

К моему большому удовольствию на столе присутствовали и овощи, правда, не солёные и маринованные, а свежие, но посыпанные солью и сдобренные ароматными специями: помидоры, огурцы, красный и зелёный перец, лук, чеснок, салат, укроп, петрушка, базилик. Ну и то хорошо…

Перед началом трапезы я вдруг снова вспомнил о ШЕВАЛЬЕ и строго, в категоричном тоне обратился к ПОЭТУ:

– Сударь, а где же всё-таки находится в данный момент доблестный заместитель начальника моей Личной Гвардии и Тайной Службы? Он хоть жив, шпион наш великий? Отвечайте немедленно!

– Сир, – ШЕВАЛЬЕ жив и сравнительно здоров!

– Это как?

– Сир, в бою он получил лёгкие ранения, я думаю, что ему пару-тройку дней надо отлежаться.

– А кто сейчас командует войсками и Гвардией? – внезапно встревожившись, спросил я.

– Сир, пехотой командует Второй Горный Барон, конницей – Третий Горный Барон, Гвардией, как и положено, – ВТОРОЙ ШЕВАЛЬЕ. Все они живы и здоровы. Единое руководство осуществляет Четвёртый Горный Барон. Вопросами безопасности ведает СОТНИК. Тыловое обеспечение, контроль за пленными возложены на КОМАНДИРА. Не беспокойтесь, всё идёт своим чередом.

– Кстати, Сир, Третий Барон просил у Вас аудиенции, – вмешалась в разговор ГРАФИНЯ. – Но это не к спеху.

– А ШЕВАЛЬЕ её у меня не просил? – злобно спросил я.

– Да что ты привязался к этому мальчику!? – возмутилась ГРАФИНЯ. – Он и так места себе не находит, волнуется, извёлся весь, страшно переживает!

– В моей армии мальчиков нет! – по-прежнему злобно рыкнул я. – В моей армии есть только мужчины! Настоящие мужчины, способные отвечать за свои поступки и проступки!

– Послушай, котик… Ну, допустил ШЕВАЛЬЕ ошибку, ну, проморгал пиратов. В конце концов, не он же лично осуществлял разведку местности, не он руководил дозорами. Бывает… Я думаю, что такой ошибки он больше не повторит. На ошибках, как известно, в конце концов, – учатся…

– Женщина! Во-первых, не называй меня в присутствии посторонних лиц «котиком»! Во-вторых, что это за слово такое – «проморгал?». Проморгать можно поклёвку на Тёмном Озере, оленя на охоте, мужа своей любовницы, или наоборот. Проморгать можно тот момент, когда уже перепил, и к состоянию лёгкого опьянения вернуться уже не возможно. Можно проморгать злобного вражеского лазутчика, но не двух-трёх тысяч конников! Это средняя численность регулярных войск любого Графства! Нет, – этот мерзавец не заслуживает прощения! Я вот думаю, что с ним делать: расстрелять, четвертовать, сжечь или повесить!?

– Сир, а может быть всё-таки лучше в Сибирь его, мерзавца и негодяя, ну, на каторгу? – робко прервал меня ПОЭТ. – Пусть там бродит по снегам среди медведей и рысей и питается морошкой, клюквой и ягелем.

– Но есть один очень важный момент, – усмехнулась ГРАФИНЯ.

– Какой!? – насторожился я.

– А вдруг образуются глубокие снега и ударят сильные морозы? И как человеку там жить? Как добывать эти самые клюкву, морошку и ягель? А как же возможно в таких условиях выкопать землянку? Нехорошо как-то, очень нехорошо…

– Что!? – завопил я. – Да здесь все надо мною издеваются! К чёрту вас всех, к чёрту Империю! Всё! Ухожу! В деревню, в глушь, в Саратов, к ядрёной матери!

– Хватит, прекрати истерику! Сколько можно!? Если снова ещё хоть раз скажешь что-либо о капусте, задушу собственными руками, проткну кинжалом, затопчу Горными Жеребцами! – неожиданно бешено заорала ГРАФИНЯ. – Император мне тут нашёлся! Из тебя Император, – как из меня звездочёт или академик! Иди, ради Бога, – выращивай свою долбанную капусту и вычёсывай блох из шерсти своей вонючей собаки!

– А что, звездочёт из тебя, пожалуй, вышел бы неплохой, – мгновенно успокоившись, усмехнулся я.

В комнате повисла звонкая и тревожная тишина. ГРАФИНЯ и ПОЭТ, раскрыв рты в недоумении воззрились на меня.

– Чего смотрите? Неожиданные перепады настроения и кипение страстей свойственны всем великим личностям. Все гении несносны! Любой неординарный человек немного странен и ненормален, находится не в себе. Ну что, – бывают у меня психические всплески, каюсь. Как говорил Цвейг: «Подходить с мерками морали к одержимому страстью столь же нелепо, как если бы мы вздумали привлечь к ответу вулкан или наложить взыскание на грозу». Вот так…

– И какой же страстью ты одержим? – скептически улыбнулась ГРАФИНЯ.

– Их две, – ухмыльнулся я. – Первая – страсть к тебе. Вторая – страсть к Власти.

Я подошёл к ГРАФИНЕ, обнял её, поцеловал в розовое ушко.

– А ты, однако, в гневе страшна.

– Что, испугался? Знаешь же, что у меня при себе всегда имеется кинжал!

– Да, знаю, знаю, милая… Надо трижды подумать, прежде чем на тебе жениться!

Я с лёгкостью увернулся от пощёчины. Слава Богу, – не от кинжала!!!

– Ах, ты, мерзавец! Куда ты от меня денешься! Зарежу и тебя, и всех твоих шлюх, кем бы они не были! Да и где ты найдёшь такую, как я?! – громко прошипела ГРАФИНЯ, тряхнув каштаном волос.

– Ты же прекрасно знаешь, что я – Бессмертный. И не зарежешь, и найду себе ещё тысячу любовниц!

– Ничего, ничего… Как-нибудь напою тебя, алкоголика и дебила, до умопомрачения, и ночью разрежу на несколько кусков. А потом разбросаю их по округе. Посмотрим мы тогда на твоё бессмертие!

– О, как, ишь ты, ничего себе, однако, ибо?!

– Да, вот так!

– Сир, уж извините, что прерываю Вашу крайне умную и содержательную беседу, но у меня к Вам пара вопросов, – с жадным любопытством и нетерпением обратился ко мне ПОЭТ.

– Боже, ну хоть вы сейчас не перегружайте мой бедный мозг, – устало произнёс я, обессилено плюхаясь на кровать. – Ладно, задавайте ваши вопросы.

– Сир, во-первых, где находится эта глушь, которая в Саратове? Это какая-то конкретная местность или нечто метафизическое, мистическое, сакральное? Во-вторых, кто такой Цвейг. Неужели снова грек?

Я сжал голову руками и зашёлся в безудержном истерическом смехе, который безжалостно сотрясал всё моё бедное израненное тело.

– Дорогой, что с тобой? – тонкие руки ГРАФИНИ обвили мою шею.

– Да ничего страшного, – я поцеловал девушку в шейку. – Странно всё как-то. Сижу вот я здесь, якобы, Бессмертный Император… Сижу непонятно где и непонятно зачем, и отвечаю средневековому поэту на его вопросы о том, где находится Саратов и кто такой Стефан Цвейг! Вот это классическая и абсолютная фантасмагория! Не убавить, не прибавить! Нет, можно ещё добавить тонкого шарма нашей увлекательной беседе: попытаться объяснить вам, как устроен атом и молекула, или рассказать о Чёрных Дырах. А ещё можно поговорить о теории относительности Эйнштейна, или о происхождении видов, или о функциях печени и поджелудочной железы, или о назначении митохондрии в клетке, или о роли эритроцитов, тромбоцитов и лейкоцитов в крови. Столько ещё крайне интересных тем существует на свете. Да… Ибо, однако…

– Успокойся, дорогой. – ГРАФИНЯ прижалась ко мне. – Всё со временем ты нам расскажешь и объяснишь.

– Кстати, соратники мои! А как по вашему, – что собою представляют Острова? – глухо и безнадежно спросил я.

– Ну, Ваше Величество, какой, однако, детский вопрос?! Острова плавают в Океане, который составляет основу нашего мира. Всё вокруг нас Океан, – с улыбкой ответила ГРАФИНЯ.

– Так, понятно… А Солнце и Луна?

– Что Солнце и Луна?

– Ну, что это такое!?

– Сир, это два небесных тела, воплощающие в себе два основополагающих начала – Лёд и Пламень, – бодро пояснил ПОЭТ. – Они вращаются вокруг Океана, попеременно сменяя друг друга.

– А что находится внутри Океана? Он сам на чём-то располагается, зиждется? Имеется ли под ним какая-то основа, платформа, или он представляет собой просто кусок воды в подвешенном состоянии? – устало спросил я. – Если Солнце и Луна вращаются вокруг Океана и Островов, то значит вокруг Океана, над ним и под ним существует какое-то свободное пространство, иначе каким образом эти два небесных тела могут осуществлять своё вращение?

– Сир, вообще-то Океан находится в огромной чёрной ПУСТОТЕ, – мягко, словно обращаясь к ребёнку, сказала ГРАФИНЯ. – Океан – это большая капля воды, на поверхности которой и плавают наши Острова. Он висит в холодном безвоздушном пространстве, а вокруг него вращаются Солнце и Луна.

– А звёзды на ночном небе, это что такое? – вкрадчиво спросил я с иезуитской улыбкой.

– Это такие же миры, как наш, Сир, – ответил ПОЭТ. – Миллиарды миров, Солнц и Лун, вращающихся вокруг неисчислимого множества таких же Океанов, как наш. ПУСТОТА бесконечна. Как-то Вы упомянули такое название э, э, э… Вселенная! Да, да, именно, – Вселенная, какое точное определение ПУСТОТЫ!

Я открыл рот и некоторое время тупо, глупо и удивлённо смотрел на своих собеседников. Я был потрясён, поражён и раздавлен! Такое представление о мироустройстве в раннем средневековье!? Или в среднем!? Чёрт его знает! Невозможно, невероятно, потрясающе! Ведь их представление о Вселенной почти ни чем не отличается от современного взгляда на мироздание!

Ну, вкралась небольшая ошибка по поводу того, что вращается вокруг чего. Ну, какая разница, что собою представляет их мир? Капля, так капля… Ну, пускай будет твёрдый шар, покрытый преимущественно водой. Планета Земля… Суть же не в этом! Главное, что они правы в основных вопросах космологии! Пустота, безвоздушное пространство, множество миров, солнц и лун. Вот это да!!! Что-то здесь не чисто. Не может этого быть! Так ли прост данный мир, как я полагал вначале? Где же он всё-таки находится!? То, что на планете Земля, – это понятно. А вот где конкретно, в какой части света? Кто же я такой, как сюда попал!?

Я встал, прошёлся по комнате, искоса поглядывая на собеседников. Ладно, все мои терзания и размышления яйца выеденного не стоят! Надо взять себя в руки и двигаться дальше. Главное, что я с каждым днём вспоминаю всё больше и больше. Это хорошо, очень хорошо… Ничего, скоро моя бедная память придёт в норму, превратится из чумазой затурканной Золушки в великолепную и прекрасную Принцессу, и вот тогда уж я развернусь в полную силу, по полной программе! Дайте время!

– И так! Вернёмся к нашим баранам, – бодро сказал я, и, увидев недоумение на лицах моих собеседников, пояснил. – Это образное выражение такое, не удивляйтесь, потом подробно объясню. Так, вот… Саратов – это город в стране под названием Россия. Находится на реке Волге. Уехать в глушь, в Саратов, – это означает бросить всё к чёртовой матери, покинуть жён и любовниц. А, возможно, даже и детей, и друзей, и любимых собак и кошек. Устав и вымотавшись, плюнуть на всех и на всё! Послать их всех куда подальше! Подумать в одиночестве в серой глуши о судьбе и о смысле бытия. Подумать о том, как всё начать сначала. Подумать о предназначении. В Саратове можно изменить, улучшить свою жизнь, или загубить её окончательно и бесповоротно… Понятно?