Текст книги "Пустой мир 3. Короны королей (СИ)"

Автор книги: thelordofthedark

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 66 страниц)

– Я не собираюсь открывать второй фронт в Остезее, – сразу признался Эдвард, взяв слово. Он сидел за столом напротив претендента на престол, по правую руку расположился Квенти, напряженный даже больше обычного, – Я собираюсь напугать союз местных баронов достаточно, чтобы заставить их отказаться от союза с Вассарием Гельским, чьи силы сейчас массировано атакуют Карийский баронат. Потеря Карии для нас не допустима, точно так же, как и затянувшаяся позиционная война на фоне вторжения извне. Думаю, всем присутствующим здесь хорошо известно, что Саальт перешел в наступление и в настоящее время штурмует крепости королевских войск на дальнем Приграничьи, и даже по самым оптимистичным подсчетам менее чем через три полных недели будет здесь, на территории острова. К этому времени мы должны, если не закончить войну, то хотя бы сформировать союз, способный отразить это нападение. Для этого нам необходимы возможности и влияние Остезейского союза.

– Остезейцы вряд ли нас поддержат, – подал голос один из сопровождавших Делая феодалов. – Эти люди считают в первую очередь деньги, а Вассарий фактически поддерживает свою армию на те средства, которые банкиры ему выделяют. Откажись они от него, и миллиардные суммы уйдут в пустоту, поскольку он их не вернет, – развел феодал руками под одобрительные кивки остальных, – что вы можете предложить им такого, чтобы они расторгли выгодную сделку?

– Их жизни, – четко сказал Эдвард, – и достояние. Если Остезейский Союз не захочет сотрудничать с нами, то нужда в нем отпадает, но нельзя допустить, чтобы его возможностями мог воспользоваться кто-то еще…

– Эдвард, – протянул Делай, – мне кажется, твой подход слишком радикален.

– Господин, могу предложить вам обратиться с тем же самым к Аллирду, когда тот явится к воротам столицы со своей армией, – холодно ответил Эдвард, устраиваясь на своем месте поудобнее, – когда речь идет о выживании всего королевства, даже жизни миллионов не являются слишком серьезной ценой. Эскадра тристанского феода, которая прибыла к островам, несет на себе почти тысячу ракет с боеголовками «черное око» класса Судного Дня, этого оружия достаточно, чтобы превратить территорию Остезейского союза в решето, перепаханное воронками.

– Подобные боеголовки постановлением Иинана Третьего были запрещены к использованию в пределах королевства! – сказал кто-то возмущенным тоном. – Тем более, в подобных масштабах. А производство и хранение оружия класса Судного Дня и вовсе запрещено феодалам. Одно то, что они у вас есть, доказывает двойственность ваших намерений!

– Еще мой отец начал работы по созданию оружия, которое в будущем могло бы спасти феод и все королевство, и сейчас лучшее время, чтобы его использовать, – ответил тристанский барон, смерив спорщика ледяным взглядом. – Многие из нас нарушали королевские указы, запершись в собственных замках вдали от посторонних глаз, не так ли, герцог Сомерьи?

– Вы обвиняете меня в том, что я нарушал королевские законы? – с вызовом в голосе поинтересовался его соперник, но разгорающийся спор был прерван кашлем Делая, решившего взять слово.

– Господа, сейчас не время для споров, – развел руками претендент на престол. – Все мы так или иначе нарушили королевскую волю, ввязавшись в гражданскую войну, и глупо сейчас уличать друг друга в тех или иных прегрешениях. Мы должны действовать, а не спорить, и, соответственно, пользоваться тем, что есть. Оружие Эдварда нам точно потребуется, если не против Союза, то против войск Саальта, которые точно не будут считаться с нашими законами. Сейчас же у нас на повестке дня предложение от уважаемого тристанского барона вступить в переговоры с Остезейским союзом, надавив на них угрозой вторжения, – он сел прямо. – Я жду ваших мнений конкретно по этому вопросу, чтобы принять решение.

– Мой отец всегда говорил, что слова могут оказаться сильнее любого оружия, – совершенно неожиданно подал голос Квенти, и все с удивлением посмотрели на него. – Если есть возможность превратить противника в союзника, то ее необходимо использовать. Ну, или хотя бы попытаться…

– К словам Карийского барона действительно стоит прислушаться, – кивнул Делай, бросив быстрый одобрительный взгляд на Квенти. – Его отец погиб ради наших интересов, и долг каждого из нас сделать так, чтобы эта смерть не была напрасной. К тому же многие в курсе, что сделал Вассарий…

– Карийские войска выступят с вами только на том условии, что судьбу Вассария Гельского решит Карийский Дом, – не дал ему договорить Квенти, сказав с максимальной твердостью в голосе, на какую был только способен. – Этот человек запятнал честь моего Дома. Я требую права мести, чтобы память моего отца не осталась оскверненной!

На секунду все замерли, только Эдвард довольно усмехнулся и пригубил вина, скрывая невольную улыбку в бокале. Квенти, жаждущий мести, выглядел намного серьезнее, чем будучи озабоченным оплакиванием своего отца и думами о будущем своей семьи. Желание мести придавало сил даже самому слабому и могло заставить окрепнуть разбитого горем человека. Именно это сейчас и нужно было молодому карийскому барону, пришедшему к власти в столь тяжелое для его феода время.

– Это справедливо, – Эдвард первым же и подал голос, пока Делай еще решал, что можно ответить на подобный вопрос. Несмотря на все произошедшее, кровная месть оставалась запрещенной на территории королевства, и он, как будущий правитель, каким всегда старался себя показать, обязан был помнить об основных законах своей страны. Тристанский барон обвел взглядом остальных и остановился на претенденте на престол. – Господин граф, вы присутствовали в тот момент, когда я поклялся отомстить Вассарию за смерть Рокфора Карийского…

Делай молча кивнул, но Квенти, видимо, не знавший о данной бароном клятве, удивленно посмотрел на Эдварда. Его напряжение выдавали крепко сжатые кулаки, но лицо сохраняло спокойствие, хотя и стало белее воротника парадного мундира. Эдвард выдержал паузу, заставляя каждого самостоятельно додумать окончание его мысли, и только после этого продолжил говорить. Надо было только подтолкнуть графа Фларского к верному решению, которое развяжет руки Карийскому феоду.

– Рокфор был моим другом и верным союзником, честь дворянина дает мне право мстить за его смерть, но родство Квенти гораздо выше любых союзных обязательств, и я не могу стоять на пути у законного права сына потребовать ответа за смерть отца. Однако, – Эдвард встал и подтянулся, поправив полы плаща, – я не могу отказаться от уже данного слова, поэтому говорю, что клятва моя отныне станет клятвой помощи Квенти Карийскому в реализации его права кровной мести за смерть отца, и чтобы не случилось, не отступлю от данного слова.

– Благодарю вас, барон Тристанский! – Квенти вскочил со своего места, оставаясь предельно серьезным, но все же не сумев совладать с переполнявшими его чувствами. – Как и прежде, наши Дома выступят вместе против врагов, объединив усилия. Карийский Дом заверяет вас в своей верности клятвам, данным прежним бароном…

– Что ж, тогда мы своей волей и желанием даем вам право мести Вассарию Гельскому, – поднялся Делай, снова заговорив от третьего лица, как полагалось титулованным особам, – придя к единому мнению, мы поддерживаем вас в стремлении восстановить справедливость. Вассарий нарушил законы чести, и никто не посмеет выступить за него, даже Остезейский Союз, – кивнул он головой, посмотрев на остальных своих сопровождающих. – Сегодня мы выступим, чтобы призвать их к ответу перед короной за все зло, что они совершили.

– Я прикажу флоту выступать, – кивнул Эдвард, – не стоит терять времени, когда враг столь близко. Прошу простить меня, господа, – поклонившись, тристанский барон вышел из кают-компании, оставив свиту претендента на престол решать менее насущные вопросы. Квенти остался, проводив его взглядом. Но вскоре раздираемый желанием лично переговорить с Эдвардом, поспешно извинился и вышел, отправившись следом за тристанским бароном к капитанскому мостику корабля.

На «Грозном небе» капитанский мостик был еще устаревший, несмотря на проведенные модернизации. Отличительной особенностью старого типа была капитанская надстройка над местами операторов, находившая в центре мостика и отделенная от рулевого, место которого находилось впереди всех. В новых моделях рулевого размещали рядом с капитаном в дальней части помещения, но раньше считалось, что капитан должен видеть всех присутствующих на мостике, дабы он в случае необходимости мог дать распоряжение любому из своих подчиненных.

Эдвард уже успел подняться на высокую арку надстройки, удерживаемую опорами, стилизованными под ангелов с распростертыми крыльями, и сейчас совещался с капитаном, бросая беглые взгляды на обзорные экраны, установленные по периметру мостика. Капитан корабля, престарелый офицер с лицом, большую часть которого занимали кибернетические имплантаты, только кивал головой, порой что-то указывая на данные в инфопланшете, который держал в руках.

Квенти уже бывал в командных отсеках кораблей, но прежде только на своих в сопровождении отца или одного из учителей, и никогда на боевых кораблях других феодов, поэтому, запрашивая разрешения подняться на мостик, чувствовал себя неуверенно. Когда переборка командного отсека закрылась у него за спиной, операторы отвлеклись на него на пару секунд, чтобы поприветствовать и снова вернулись к работе; он, невпопад отвечая на приветствия быстро прошел к широкой лестнице, ведущей к капитанскому месту.

– Господин барон, – Квенти ответил кивком на поклон капитана и обратился к Эдварду, – позвольте переговорить с вами лично…

– Как вам будет угодно, поднимайтесь, – Эдвард жестом отпустил с надстройки капитана и троих его помощников, так они что остались совершенно одни, если не считать двух операторов общего контроля, подключенных нейроинтерфейсом напрямую к системам корабля. Они ничего из происходящего не видели и не слышали, находясь в состоянии глубокой синхронизации. – Что вы хотели, мой друг?

– Примите мои извинения за неподобающее поведение и недоверие к вам, господин барон, – склонил голову Квенти. – Я не знал о вашей клятве и не думал, что вы столь близко восприняли смерть моего отца. Признаюсь, винил вас и в смерти Изабеллы, но не осмелился вам сказать это прямо. Однако сегодня вы поддержали меня, несмотря на то, что я сам сопротивлялся вашим планам.

– Квенти, – Эдвард положил ему руку на плечо, – мы всего лишь люди, пусть даже от феодала требуют порой гораздо больше, чем от кого-либо другого. Я не смею вас винить за то, боль утраты на время лишила вас способности трезво мыслить, но все же рад слышать, что это непонимание между нами разрешено. Может быть, нам еще придется с вами спорить, может быть, даже не один раз, но сейчас у нас с вами общая цель…

– Заставить Вассария заплатить, – процедил Квенти сквозь зубы, – За все то, что он причинил моим подданным и моему Дому.

– Это ваша личная цель, – тристанский барон крепче сжал его плечо. – Наша цель сейчас спасти все королевство. И я не могу сделать это один…

– Пока я жив, у вас всегда будет верный союзник, барон, – кивнул Квенти и только теперь позволил себе гордо поднять голову, – Дома Карии и Тристана через многое прошли вместе, и сегодня они тоже выступят в союзе. Если вы считаете, что Остезейский Союз нужен нам в будущей войне, то я не посмею больше спорить с этим.

***

Теуверин, столица Тоскарийского графства, раскинулась внизу скоплением ярких огней и светлых пятен. Город был разделен на шесть больших куполов, окруженных малыми, под которыми прятались промышленные и складские зоны, ангары для кораблей и порты, как гражданские, так и военные. Однако собственных военных баз здесь не было, они растянулись по периметру на дальних рубежах, чтобы не портить его величие своими серыми стенами и угловатыми башнями комплексной защиты. Теуверин должен был стать символом богатства и величия тоскарийского рода, поэтому под его куполами возвышались величественные дворцы и многоярусные жилые модули, окруженные пересекающимися кольцами подвесных улиц и высотными зданиями самого различного назначения, развлекательных, промышленных или жилых. Их связывали арочные конструкции и разделенные на уровни переходы, где жизнь не останавливалась ни на минуту. Сверху, над куполами, поднимались высокие башни охранения и проходили линии каркасных опор, дополнительно укрепленные батареями зенитных орудий и фортами. На открытых внешних площадках всегда стоял воздушный транспорт, а высоко над всем городом поднимался еще центральный воздушный порт, представлявший модульную конструкцию из дрейфующих причалов и станций сервисного обслуживания. Огромная, почти сорок километров в ширину, она все равно терялась на фоне всей остальной столицы.

Только что прибывший к городу корабль держал путь дальше, к возвышавшейся за городом гряде горных вершин, изломанных прошедшимся когда-то в этих местах Катаклизмом. Там поднимались шпили и башни Тоскарийского замка, твердыни этого рода, растянувшейся почти на всю гряду и превратившую горы в дополнительные укрепления, изрыв их подземными бункерами, ангарами и залами. Даже прямое попадание бомбы планетарной мощности вряд ли смогло бы уничтожить все эти километры переходов и помещений, спрятанных глубоко в скальной породе.

Келвин, стоявший на капитанском мостике, внимательно смотрел на открывавшее на обзорном экране изображение, в цветах показывавшее постепенно приближающийся замок. При желании можно было разглядеть почти полукилометровое изображение герба его Дома, выложенное самоцветами прямо на склоне горы. Два пустошных скорпиона со сплетенными хвостами, означавшими смертоносность и могущество его армий, как и сам этот зверь, убивавший врага с одного удара. Девиз Дома, «без страха во тьму», шел еще с древности, когда основатель Тоскарийского дома по просьбе короля выполнил самоубийственную миссию, с небольшим отрядом проникнув в стан врагов и нанеся первый удар в самое сердце вражеской армии. Они все должны были погибнуть, но он смог тогда выжить, продержавшись в окружении врагов, пока королевские войска не разгромили армию противника и не вошли в полуразрушенный вражеский лагерь. Девиз, полный доблести и гордости за свою историю, но, вспоминая который, Келвин разочаровывался сам в себе, поскольку ему было страшно за будущее своего Дома. Лично увидев и сразившись с войсками Саальта, он не строил иллюзий по поводу того, какую армию привел Аллирд к границам Рейнсвальда, и гражданская война на этом фоне ему казалась сплошным безумием, пустой грызней, которая развалит королевство еще до того, как настоящий враг ударит со всей силой. И отражать этот удар уже будет некому и нечем. Он уже не раз говорил отцу, что ее необходимо закончить, остановить сражения и начать переговоры. Но тот его никогда не слушал.

– Отправьте сообщение тоскарийскому графу, что я скоро буду дома, – велел он помощнику капитана. – Мне нужно видеть его срочно, чем быстрее, тем лучше. Занят он или нет, но я прямо с причала направлюсь к нему в кабинет. К этому времени он должен… нет, он обязан быть там.

Начинать нужно было именно с его отца. Если удастся хотя бы сейчас убедить его остановить военные действия и начать переговоры с недавними противниками, тогда у них появится шанс заключить пусть и шаткий, но мир перед лицом общей опасности. Более весомого довода, чем вторжение извне, просто не могло быть.

– Как вам будет угодно, – кивнул офицер. – Мы пристыкуемся через несколько минут в военной гавани. Если вы торопитесь, я бы посоветовал вам уже сейчас направиться к шлюзовым камерам. На борту много раненых и поврежденной техники, их выгрузка займет все свободные руки и затянется, по меньшей мере, на несколько часов, перекрыв все входы и выходы на корабле.

Военная гавань была одним из немногочисленных сооружений замка, имеющих важное значение, но не спрятанных под толщей горных пород. Вместо этого длинные и тонкие причалы с опорными конструкциями вырастали прямо в широком ущелье за горным хребтом, где сама природа создала огромный обрыв с практически вертикальными стенами, отлично подходящий для движения кораблей. Километровые причалы имели по несколько стыковочных мест, но использовали их редко, для первостепенных нужд, чаще всего военные корабли отправлялись к гаваням за территорией столицы, где и становились на прикол.

Келвин спустился на землю родного феода одним из первых членов экипажа, взяв с собой в сопровождение всего лишь пару киборгизированных адъютантов, постоянно находившихся рядом. Одетый в полевую форму, он не стал терять время на торжественные приветствия, сразу направившись в кабинет отца, где его уже должны были ждать. Занятый собственными мыслями, он все же не мог не отметить большое количество вымпелов других феодов над крепостными стенами, говорящих о приглашенных гостях и представителях. Наследник уже был в курсе, что после гибели последнего гористарского графа его отец пытается реорганизовать весь союз, но уже вокруг собственной персоны, сделав графа Розмийского лишь вывеской, в которую должны поверить остальные. Однако Келвину истинные мотивы были кристально ясны, тоскарийский граф сам хотел править королевством, пусть даже находясь в тени поставленного правителя. Его жажда власти, казалось, окончательно сорвалась с цепей, что Келвина больше всего и пугало. Тоскарийский род достиг процветания именно из-за того, что очень долгое время не вмешивался открыто в противостояния других феодов, копя силы, могущество и богатства, но нынешний глава поставил на карту все, в том числе и жизни своей семьи.

Каменные коридоры замка, украшенные скульптурами и барельефами, оставались все такими же родными и домашними; Келвин запомнил их, будучи еще беззаботным мальчиком, играющим в тенях коридора со своими воспитателями. Тогда он еще не представлял, насколько сложной и запутанной может быть жизнь дворянина, а война казалась интересным и веселым приключением, в котором хорошие обязательно побеждают, а плохие неизменно терпят поражения. Жаль только, что сейчас ему никто не мог конкретно указать, с какой стороны были хорошие, а с какой плохие, у каждого из них была своя правда, которую они имели право отстаивать и защищать.

– Милорд, граф уже ждет вас, – сообщил один из охранников у дверей в кабинет отца, почтительно поклонившись. – Рады снова видеть вас дома.

Высокие резные двери, изображавшие четыре неба загробного мира с уже выцветающей краской, оставались закрытыми, но стоило подойти ближе, как сработали фотоэлементы и створки постепенно разошлись в стороны, позволяя наследнику пройти. Келвин задержался у входа чуть меньше, чем на минуту, кивнуть солдатам в ответ и поприветствовать ветеранов охраны его отца.

– Я тоже очень рад вернуться домой, – бросил он, узнав говорившего солдата, – Дром, как в общем дела на фронте? Я сам только что оттуда и еще не в курсе всех проблем. Хотя привез с собой плохие вести…

– У нас самих все не очень весело, молодой господин, – старый солдат вздохнул, – не буду все рассказывать, спросите у своего отца. Ваша помощь ему сейчас очень пригодится, – Келвин только кивнул и зашел в кабинет. Двери за ним так же медленно закрылись.

– Отец, ты вызывал меня? – спросил наследник графа сразу, как только вошел. Все тот же кабинет в аскетическом стиле, единственным украшением которого было большой стол, окруженный креслами для всех приглашенных. Тоскарийский граф что-то читал на инфопланшете, периодически поглядывая на всплывающие голограммные экраны и не сразу отвлекся от работы, чтобы посмотреть на родного сына. Келвин кивнул и продолжил: – Я присылал тебе самые подробные отчеты, чтобы можно было представить ситуацию на фронте. И не считал, что так уж необходимо лично тебе докладывать о происходящем. Я считаю…

– Я считаю, что тебе сейчас лучше быть здесь, Келвин, – отозвался граф сухим голосом, все-таки оторвавшись от чтения сводок с фронта. – И пока что я еще глава семьи, так что изволь подчиняться, наследник. Ты сказал, что у тебя есть срочные известия, которые необходимо доложить мне лично. Что ж, я слушаю, попробуй меня удивить…

– Саальт прорвался через внешние границы, королевские гарнизоны разбиты и уничтожены, остатки их отрядов проходят через наши колонии, пытаясь перегруппироваться на внутренних рубежах. Я сам сталкивался с войсками саальтской короны, они очень сильны…

– У Саальта нет короны, – холодно напомнил Дайрих, поднимаясь со своего места, – Корона Саальта хранится в зале трофеев королевской столицы, и это хорошее напоминание различным паникерам о том, что Рейнсвальду вполне по зубам осилить подобного противника.

– Ты называешь паникером меня? – оскалился Келвин, восприняв последнюю фразу как личное оскорбление. – Отец, ты не видел того, что видел я? Авангард одного из отрядов этой армии оказался больше, чем все войска, находившиеся под моим командованием. Сейчас, пока я разговариваю здесь с тобой, моих людей истребляют на внешних рубежах. У них есть приказ отступать по готовности, но я даже боюсь предполагать, сколькими придется пожертвовать, чтобы спасти хотя бы часть армии!

– Келвин, успокойся, – отец вышел из-за стола, чтобы подойти к своему сыну. – Я знаю о вторжении Саальта, и колониями в этой войне вполне можно пожертвовать, выиграв время для более важных дел.

– Пожертвовать? – Келвин шумно вздохнул. – Так же, как твой генерал хотел пожертвовать войсками Стивки в Гарнейскому порту? Так, что ли?

– В Гарнейском порту? – Дайрих даже остановился на секунду, вспоминая свой последний разговор с наемником. – Стивки сдал город вопреки моим приказам, а потом еще пытался обвинить в этом генерала Тоссака…

– Тоссак предатель! – крикнул Келвин, прервав графа. – Его действия иначе нельзя назвать. Он намеренно оголил фланги Стивки, после чего не пришел ему на помощь. Он посмел отказать даже моим запросам о поддержке гарнизона порта, сославшись на необходимость удержания своих рубежей. Так что мне пришлось бросать все дела и с боем пробивать коридор к порту, чтобы вывести оттуда хоть кого-то. Отец, ты мог потерять почти триста тысяч солдат из-за действий своего генерала. И я прошу тебя немедленно прикажи арестовать его и отдать под суд.

– Тоссак мертв… – безразлично бросил тоскарийский граф, направившись к барному шкафу, откуда вытащил пару бокалов и бутылку вина. – Некого судить…

– Великолепно! – в голосе Келвина было столько сарказма, что, казалось, еще немного, и он начнет капать с подбородка, – Стивки будет рад услышать эту новость…

– Он же его и убил, – закончил фразу Дайрих, разливая по бокалам вино, – прямо в этом кабинете проткнул шпагой, несмотря на все мои требования. Я его арестовал и велел бросить в тюрьму. Все думал, что с ним сделать… Этот наемник стал совершенно неуправляем.

– Святое Небо! Отец! – Келвин схватил предложенный ему бокал и выпил залпом, после чего запустил им в стену, тот разлетелся с громким дребезгом, – Стивки самый верный твой офицер! Я еще не видел человека, который готов столь неистово отстаивать твои интересы! Даже Гарнейский порт он оставил одним из последних, и то только тогда, когда я лично ему приказал! Он говорил, что у него есть приказ, который он должен выполнить. И выполнял его, хотя в порту к тому времени оставались только камни и огонь!

– Демон! – Дайрих ругнулся и стукнул бутылкой по столу, поставив ее слишком резко. – Келвин! Стивки отличный воин и превосходный командир, но сейчас, когда приближается Саальт, он становится опасен. Ты можешь мне дать гарантию, что он не переметнется обратно к своим?

– Могу! – кивнул Келвин, не желая сдавать позиций. – В Саальте за его голову назначена цена в несколько миллионов. И это не мои слова, это слова пленных, которых я захватил. Стивки будет служить нам хотя бы потому, что граф тоскарийский для него последняя надежда выжить в этой войне. Отец, я прошу тебя, не как подданный феодала, а как сын отца, освободи Стивки, верни его в войска. Он выиграет для тебя эту войну…

– Келвин, ты плохо его знаешь, – покачал головой тоскарийских граф, – Стивки понимает только один закон. Закон силы, только он имеет значение для этого человека. И служил он мне только до того, как считал меня своим сюзереном. Как ты думаешь, что он сделает, решив, будто я его предал? А именно это он и решит после того, как я бросил его в тюрьму. Теперь уже все равно, виноват он или нет, но я должен его казнить, поскольку у меня нет желания однажды обнаружить этого наемника вырывающим мне горло.

– Позволь мне с ним поговорить, – попросил Келвин, – Стивки, несмотря на все свои… особенности, человек очень строгих принципов. Я уверен, что смогу его убедить в том, что произошла огромная ошибка. Стивки нужен сейчас, если не тебе, то мне, чтобы выиграть эту войну… эту глупую войну…

– Глупую? – повторил тоскарийский граф. – Ты считаешь, что эта война, где мы уже потеряли так много и достигли столь многого, глупая?

– Теперь да, – ответил Келвин прежде, чем поклониться. – Позволь мне отправиться за Стивки? Он мне нужен сейчас, чтобы обсудить дальнейшие планы…

– Иди, – Дайрих повернулся к нему спиной, возвращаясь в свое кресло, – Можешь передать, что я готов признать свою ошибку, если он принесет свои извинения за неподчинение моим приказам.

– Отец, ты порой невыносим, – покачал головой Келвин, – Мало того, что ты оскорбил человека, который жизнь за нас готов был отдать, так теперь еще не желаешь признавать свою ошибку.

– Я здесь граф, – напомнил Дайрих, – и мое слово здесь закон. Я не собираюсь унижаться перед этим человеком, принося ему извинения. Келвин, после моей смерти тебе стать графом Тоскарийским, и я хочу, чтобы ты помнил, что феодал отвечает за свои решения, но никто не имеет право с него что-либо требовать и, уж тем более, обвинять. Я сам решаю, кто и в чем виноват.

– Это я уже запомнил, – кивнул Келвин, – и прошу меня сейчас извинить, мне еще необходимо спасать наш… ваш феод, господин граф, – добавил он с сарказмом, но Дайрих остановил его жестом.

– Я тебя еще не отпускал. Я позволю выпустить Стивки из тюрьмы и даже позволю ему здесь появиться, если он захочет принести извинения, в противном случае он должен немедленно отправиться на передовую и не появляться в центральных районах феода под угрозой смертной казни. А если попробует сбежать, то его расстреляют как дезертира, – сказал граф спокойным тоном, возвращаясь на свое место. – Я и так его слишком долго терпел, пора с этим заканчивать. Если собака начинает беситься, ее нужно сажать на цепь. Или пристрелить, что даже лучше… хотя я надеюсь, что на фронте мои враги окажут для меня такую любезность. Теперь можешь идти, Келвин.

– Благодарю вас, граф, – наследник демонстративно поклонился, – за ваше желание держать друзей подальше, а врагов поближе. Надеюсь, нам не придется об этом жалеть.

Не дожидаясь разрешения выйти, Келвин развернулся на каблуках и покинул отцовский кабинет, злясь одновременно на себя, на графа и на все происходящее. И больше всего он винил, конечно, своего отца, почувствовавшего власть так близко, что, казалось, еще немного и можно будет крепко схватить, больше никогда не отпустив. Только именно это оставшееся «немного» могло разрушить все, к чему они шли десятки лет и несколько поколений. Отец в своем стремлении к власти начинал выходить за рамки дозволенного, не понимая, что может произойти, если он приграет. Однако Келвин не хотел видеть, как гибнет его феод, и, чтобы спасти Тоскарийское графство, ему нужен был Стивки.

Тюрьма располагалась на нижних уровнях подземелий, под техническими этажами, где размещались необходимые для жизни и работы замка реакторы, очистительные системы и генераторные, запрятанная так глубоко, как только это возможно. И сбежать из нее было фактически нереально, наверх вела всего лишь одна лифтовая шахта, которую могли взорвать в любой момент, а в случае необходимости даже затопить всю тюрьму сброшенной с реакторов горячей плазмой, спалив внутри все живое. И там, в небольших камерах, закрытых лазерными решетками, томились пленники графства, ожидавшие решения феодала о своей дальнейшей участи. Про существование некоторых порой забывали, и они доживали свой век в этих каморках, окончательно сходя с ума из-за невозможности выбраться наружу и снова увидеть над головой небо вместо столь надоевшего закопченного потолка, забывая даже человеческую речь и то, кем когда-то были. Тех же, кто не выдерживал плена и умирал, просто отправляли на переработку в генераторы биомассы.

Келвин был глубоко в подземельях замка лишь однажды, когда уговорил все-таки своих учителей устроить ему туда экскурсию, настояв на том, что ему необходимо знать, с чем же он все-таки столкнется в будущем, когда будет править и командовать. Для подготовки к подобному нет ничего лучше, чем увидеть собственными глазами все это, начиная от катакомб родного замка и заканчивая командованием войсками собственного феода. Но тогда он не спускался к тюремным уровням. Сейчас наследник даже немного нервничал, представляя, что может там увидеть, пока лифт, равномерно гудя, спускался все ниже и ниже, и в узкой щели между створками дверей равномерно с пятисекундными паузами мелькали фонари этажей.

Единственный лифт, спускавшийся так глубоко, отличался от остальных совсем маленькими размерами – в нем с трудом могло поместиться три человека. Сделано это было специально для того, чтобы в случае бунта или попытки бегства заключенные не смоли прорваться, захватив лифт, который почему-то не будет отключен. С другой стороны, это несколько затрудняло возможности посетить тюрьму большому количеству народа, хотя подобное было даже менее вероятным, чем бунт там.

Келвин взял с собой только двоих охранников с верхнего уровня, и то больше в качестве проводников, поскольку времени разбираться, где именно Стивки сидит, у него не было. Этого человека следовало как можно быстрее вытащить оттуда и вернуть на фронт, где его таланты и познания были больше, чем просто необходимы.

Когда лифт все-таки остановился, наследник графства мысленно порадовался этому, хотя сразу же застегнул воротник мундира на все пуговицы, в каменных тюремных коридорах, расположенных так глубоко под землей, было сыро и холодно. Настолько, что при каждом выдохе изо рта вылетало облачко пара. Над головой нависали низкие арочные своды, опирающиеся на короткие и толстые колонны, прижавшиеся к стенам, освещенным лишь плазменными факелами, отбрасывавшими голубые отблески, мерцавшие на каменных сводах. Здесь практически не было людей, работы по охране и раздаче пищи пленникам выполняли дроиды с уже потускневшими корпусами из-за большой влажности. С плесенью, расползшейся по стенам и полу, не справлялись даже роботы уборщики, появлявшиеся здесь довольно редко и часто ломавшиеся все из-за той же сырости.