Текст книги "Пустой мир 3. Короны королей (СИ)"

Автор книги: thelordofthedark

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 66 страниц)

Маневр заметили слишком поздно, чтобы успеть к нему подготовится, и сбившиеся гельские корабли оказались отличной мишенью, только что вышедшие из боя, поврежденные и с разряженными дефлекторами. Попав под огонь, они окончательно сломали строй, уходя с линии поражения и пытаясь перестроиться для отражения новой атаки, пока фларские корабли, не сбавляя скорости, шли на сближение, ведя огонь из всех орудий.

– Повреждения лобового дефлекторного щита составляют сорок три процента, – докладывали операторы, регистрируя все новые попадания. – Огонь противника массированный, но не прицельный. Фиксируем четыре корабля, взявшие нас на прицел. Передаем их координаты группе прикрытия… Концентрация огня на крейсере в квадрате И-восемь, приоритетная цель для всех орудий… Получено сообщение с крейсера «Эсмиль», у них повреждено основное орудие по правому борту, меняют позицию для перехода на левый фланг. Отправляем подтверждение… – для капитанского мостика так и проходило все сражение, разделенное на отчеты, доклады и новые указания. Здесь, за многометровым бронированием, практически не слышно ни взрывов, ни грохота залпов, отдающихся едва заметных эхом в разряженной атмосфере так далеко от любых берегов. Только гул работающих компьютеров и отрывистые фразы операторов, у которых на мониторах шли ровные ряды цифр или угловатые изображения трехмерной графики, выстроенной на основании данных локаторов.

– Продолжайте движение, – спокойно сказал граф Фларский, проверяя последние крепления на усиленном силовом доспехе, модернизированном специально под абордажные схватки, с увеличенной мощью лобовых щитов, укрепленным нагрудником и псевдомускулатурой. – Координаты флагмана определены?

– Так точно, – кивнул капитан «Ветра Пустошей». – В настоящее время идем на сближение. До него меньше пяти тысяч единиц. Он маневрирует, но свободу движения ему ограничивают свои же корабли…

– Хорошо, продолжайте сближение, – кивнул граф, проверив, легко ли выходит меч из ножен, висевших на поясе. – Я спускаюсь к абордажным палубам. Докладывать мне лично только в том случае, если будут серьезные изменения в ситуации.

– Как вам будет угодно, – кивнул офицер, когда Дэлай уже покидал мостик в сопровождении своих телохранителей.

«Ветер Пустошей» мог подойти и обстрелять флагман противника абордажными капсулами с дальнего расстояния, но в условиях массового боя такой прием очень опасен для пехотинцев; слишком много стрельбы в воздухе, и для этого необходимо подавить зенитную оборону корабля-жертвы. Все это требовало времени, которого практически не было, поэтому Дэлай решил применить другой, более опасный прием. Линкор должен пройти на расстоянии меньше километра от корабля противника, выбросив абордажные капсулы практически в упор, после чего перекинуть мостки и намертво сцепиться с жертвой. Опасный и редко применяемый прием абордажа, но в случае успеха обеспечивал наступавших поддержкой, а не оставлял отрезанными от своей команды на чужом борту.

Флагман Вассария пытался увернуться, ведя огонь изо всех уцелевших орудий, когда «Ветер Пустошей», резко сменив курс и пройдя в минимальный разрыв между двумя кораблями прикрытия, начал сближение. Несколько быстрых залпов поглотил уже почти истощенный дефлектор, и флагман фларского флота прошел вдоль борта гельского корабля, отстреливая абордажные капсулы одну за другой. С такого расстояния они, используя реактивные ускорители, пробивали бронирование и останавливались уже внутри корабельных уровней, искореженные и переломанные. В некоторых не получалось даже открыть прогнувшиеся и сбитые с креплений люки, так что защитники забрасывали их гранатами прежде, чем абордажники успевали хоть что-то сделать. В других все-таки успевали развернуться и теперь активно зачищали отсеки от команды, обеспечивая место для стыковки мостков. Им требовалось продержаться только пару часов, пока «Ветер Пустошей», выполнив маневр разворота на сто восемьдесят градусов, снова вернулся, уже выдвигая мостки из сверхпрочного сплава титанита. Это был один из самых опасных моментов; корабль должен был полностью остановиться в момент стыковки, чтобы не сломать перекинутые мостки, уже зацепившиеся за борт противника.

«Ветер пустошей» в этот момент сбросил «плавучие лагеря», блоки одноразовых реактивных двигателей на толстых металлических канатах, включавшихся в момент сброса и задерживающие корабль. После того, как на максимальной мощности в течение нескольких минут отрабатывали все топливо, они сбрасывались, но успевали практически остановить корабль.

Мостики, снабженные титанитовыми наконечниками, вцепились в борта гельского флагмана, но инерция движения кораблей заставила их пропахать многометровую траншею в бронировании, постепенно уходя глубже, пока не пробили его насквозь до внутренних помещений. То, что осталось от наконечников, изломанных в этот момент, отстрелили пирозарядами, открывая почти километровый проход от борта до борта по прямому и узкому мостику с тонкими металлическими стенками, укрепленными ребрами жесткости. Некоторые из них все равно прогнулись при столкновении, треснув и смявшись, но все-таки выдержали. Если бы не заранее десантировавшиеся абордажные команды, эти мостки могли стать местом кровавой схватки стенка на стенку, где все решил бы численный перевес одной из сторон, а каждый метр давался бы ценой огромных потерь.

Однако проходы через мостки защищали абордажные команды, сдерживавшие натиск экипажа корабля, и уже через несколько минут на борт гельского флагмана хлынула волна солдат в боевых костюмах со штурмовым вооружением, количественно превосходившая силы защитников. Организованная оборона гельских солдат была буквально сметена, превратившись в ожесточенные и краткосрочные схватки по всему кораблю, уничтожавшие последние очаги сопротивления. Абордажные схватки всегда были самыми кровавыми и жестокими. В узких корабельных переходах, где с трудом могут разминуться двое бойцов в боевых костюмах, все решали личные качества, а не правильные построения и заранее рассчитанная тактика. Не было возможности даже обойти или окружить укрепленные точки обороны, которые приходилось штурмовать в лоб, неся тяжелые потери. Фларские солдаты, имевшие опыт подобных боев, использовали гранаты и огнеметы; пленных не брали, их просто не оставалось после такого штурма, постепенно оттесняли противника вглубь, ближе к капитанскому мостику – последнему рубежу обороны корабля.

Когда на подходах к мостику еще шли ожесточенные бои, на борт агонизирующего гельского флагмана поднялся сам граф Фларский, в окружении телохранителей, желая собственными глазами взглянуть на результаты абордажа. Первые залы лежали в развалинах, стены, измолотые ударом мостков, смятые и пробитые, покрывали дыры и трещины, пробоины от пуль и энергетических зарядов. Все было залито кровью уже запекшейся и обгоревшей, напоминающей высохшую коричневую краску, случайно пролитую незадачливым маляром. В воздухе стоял запах гари и обгоревшей плоти, а пол был усеян изломанными и обожженными телами своих и чужих солдат. Под ногами звенели стреляные гильзы и разряженные батареи, и приходилось ступать осторожно, чтобы случайно не угодить в дыру в полу или хрупкую трещину, готовую развалиться в любой момент.

Дэлай Фларский, претендент на престол, тяжело вздохнул, оглядывая все это побоище, в очередной раз понимая, что поле боя не то место, которое для него предназначено. Страх смерти его не тревожил, но вся эта кровь и потери давили на него, смешивая чувства и не позволяя спокойно мыслить. Он был прирожденным политиком, всегда уверенным, что любые проблемы можно решить за столом переговоров. К сожалению, остальная реальность не желала с ним соглашаться, так что гораздо чаще приходилось прибегать к силе оружия, а не к возможностям слова.

– Господин граф, рады вас приветствовать на борту, – подошел к нему офицер абордажной команды, отдав честь. На его нагрудном панцире граф заметил несколько вмятин и ожогов от попаданий, а на правой наручи глубокий разрез от вражеского клинка. – Этот ангар и подходы к нему полностью под нашим контролем, но дальше многие коридоры все еще опасны. Там продолжается зачистка от любых потенциальных угроз и разминирование.

– Реактор под контролем? – сразу поинтересовался Дэлай, справедливо опасаясь последнего жеста отчаяния гибнущего экипажа – подрыва реактора, который приведет к гибели не только этого корабля, но и всех атакующих.

– Захвачен на первом этапе, есть повреждения, но серьезной угрозы кораблю нет, – отрапортовал офицер, – позвольте узнать, вы хотите отправиться на капитанский мостик? Там все еще идут бои…

– Я знаю, – кивнул Дэлай, – выделите мне сопровождающего.

– Как вам будет угодно, – козырнул офицер.

Первые залы, уже захваченные и зачищенные, использовались абордажными командами под первоначальные нужды, вроде временных складов для дополнительного снаряжения, сейчас требовавшегося ударным отрядам как воздух, и полевых лазаретов. Раненных было очень много, товарищи притаскивали их прямо с поля боя, с требованием срочной помощи. Систем жизнеобеспечения боевых костюмов не хватало для того, чтобы устранять все повреждения организма, запасы лекарств и восстановительных веществ тратились практически полностью на то, чтобы поддерживать жизнь носителя. Поэтому прямо среди разбитых залов разворачивались медицинские модули и аппараты поддержки, спасая тех, кого еще можно спасти, а рядом с ними механики ремонтировали поврежденные боевые костюмы, заимствуя запасные детали у тяжелораненых и у тех, кому уже нельзя помочь.

В одних коридорах все еще шли перестрелки, а в других санитары растаскивали тела, оттаскивая убитых к стенкам и выискивая раненых под телами мертвых товарищей. В каютах можно было увидеть группы зачистки, проверяющие каждый угол с биосканерами и детекторами, вооруженные огнеметами и штурмовыми винтовками. Графа встречали поклонами, но он сразу же отмахивался, не отвлекая солдат от работы.

Только около мостика еще кипел настоящий бой, укрывшиеся за баррикадами остатки гельского экипажа развернули станковые орудия и вели прицельный огонь, уничтожая всех, кто показывался в дверных проемах с давно выбитыми заслонками. Абордажники не могли даже высунуться из-за своих укрытий, чтобы не попасть под обстрел, а тела тех, кто все-таки рискнул, теперь лежали в лужах крови на металлическом полу. Сейчас защитникам оставалось надеяться только на то, что другие корабли флота, услышав их призывы, подойдут на помощь, поддержав либо огнем по кораблю противника, либо сбросом своих абордажных групп. Это отлично понимали и нападающие, а потому торопились, ценой растущих потерь выигрывая столь дорогие секунды и минуты боя, но у мостика наступление остановилось и замерло. Граф понял это сразу, как и то, что если ничего не сделать прямо сейчас, то он окажется в окружении вражеской группировки, превосходящей по численности прорвавшуюся группу под его командованием.

– Можно ли отсюда связаться с мостиком? – поинтересовался он у первого попавшегося на пути абордажника, как раз вместе с товарищами оттаскивавшего раненного солдата к дальней стене, где ему должны были помочь санитары.

– Господин, – удивился тот, узнав командирский доспех, в котором был граф, – Господин… прошу прощения… Я точно не знаю. Здесь в некоторых каютах есть терминалы связи, но мы даже не пытались ими воспользоваться. Можете попытаться, но я не уверен, что их не отключили при отступлении.

Отпустив его, граф отправил своего адъютанта по поиски любого работающего терминала. Большая часть оказалась уничтоженной в ходе боя, случайные попадания разбивали хрупкие приборы связи вдребезги, но в одной из кают удалось найти целый и даже работающий. Их не стали отключать, никто не думал, что найдется кто-то среди нападающих, кто попытается связаться с защитниками.

– Говорит капитанский мостик, кто на связи? – на голограммном изображении проявился один из гельских офицеров в полном боевом снаряжении, не ставший даже шлем снимать. – Вы где находитесь?

Обнаружив, что на другом конце линии противник, неприятно удивился, рассчитывая на то, что с ними связалась другая группа бойцов, сумевшая закрепиться в другой части корабля, но так же отрезанная от своих.

– С тобой говорит лично граф Фларский, претендент на престол, – Дэлай сам подошел к терминалу, отодвинув в сторону своего адъютанта. – Немедленно доложи обо мне своему сюзерену, офицер. Я хочу его видеть.

– Что? Граф? – подобного гельский офицер не ожидал, совершенно позабыв о субординации. – Вы сами на корабле? Бездна! Прошу прощения… – как правильно реагировать в такой ситуации, он не знал и сейчас спешно искал решения, – Извольте подождать, я немедленно сообщу графу Гельскому о вашем запросе…

Канал связи остался, но изображение исчезло, когда офицер отошел от считывающего визора, однако ожидание продлилось не больше минуты. Снова появилось изображение, но уже совсем другого человека, в этот раз без шлема, но в капитанском мундире гельского флота.

– Господин граф, – кивнул капитан корабля в знак приветствия, – мой сюзерен согласен встретиться с вами, но только на условиях прекращения огня. Встреча произойдет на капитанском мостике, вы можете пройти вместе со своей охраной, но без штурмового вооружения. Если результатов не будет, вы так же беспрепятственно покинете мостик, – подобное предложение больше всего напоминало ловушку, но граф всегда знал, когда можно идти по самому краю, рискуя жизнью, а когда лучше воздержаться, поэтому только добродушно улыбнулся.

– Я согласен, прекращение огня через тридцать секунд. Передайте графу, что мне не терпится его увидеть, нам есть, о чем поговорить.

Даже не одев шлем, он отключил связь и вышел в коридор. Стрельба практически прекратилась, приказ уже был отдан, и никому по обе стороны баррикад не хотелось умирать в последние секунды. Война еще предоставит каждому возможность погибнуть в бою, чтобы так глупо рисковать именно сейчас, когда есть шанс остаться в живых. Секунды шли быстро, Дэлай лишь дважды сверялся со своими часами, отсчитав необходимый срок, меньший, чем половина минуты, и после этого, махнув рукой сопровождавшим его телохранителям, вышел в полный рост прямо на простреливаемый участок коридора, где, если Вассарий не согласился на честную сделку, моментально получил бы пулю. И едва заметно с облегчением выдохнул, когда выстрела все-таки не последовало.

Его встречали мрачные гельские солдаты, многие ранены, с наспех наложенными бинтами и заплатами на доспех, ничего даже не говорили, только расступались в стороны. Дэлай чувствовал их тяжелые взгляды, но не испытывал к ним ни злости, ни раздражения, отлично понимая, что могут чувствовать солдаты, уже принявшие мысль о том, что сейчас им предстоит умереть. Просто старался не смотреть в ответ, направляясь к капитанскому мостику.

Там уже готовились к последнему бою, даже раздали оружие операторам, все равно потерявшим контроль над кораблем, развернули заграждения из толстых бронированных листов с гербами Гельского графства, за которыми установили последний довод защитников – тяжелый лазерный излучатель, чьей мощности хватало чтобы простреливать насквозь весь идущий к мостику коридор. Сейчас в этом переходе было что-то вроде лазарета, куда стаскивали тяжелораненых, неспособных больше сражаться. Защитники, отрезанные от медблока, не имели доступа ни к аппаратуре, ни к лекарствам. Истощенные системы жизнеобеспечения не справлялись; запас анастетиков и противошоковых рассчитывался только на неотложную помощь. Все, что осталось – бинты, которыми пытались остановить кровотечения и прикрыть страшные раны, люди вокруг стонали и молили о помощи, пытаясь хоть как-то заглушить жуткую боль. Рваные раны и ожоги, наносимые штурмовым оружием, без должной помощи практически всегда оказывались смертельными, и если даже не убивали сразу, то обрекали на долгие муки.

– Рад приветствовать вас на борту, – встретил его Вассарий, уже без боевого снаряжения и державший одну руку на перевязи, заключенную в баллон с восстановительным раствором, – прошу прощения, что не могу приветствовать вас по всем правилам, один из ваших солдат… заставил меня испытывать некоторые затруднения.

– Мне достаточно того, что вы живы и находитесь в здравом рассудке, – кивнул Дэлай, – было бы весьма обидно, если бы вы погибли именно сегодня.

– И лишил вас возможности позлорадствовать, так? – скривился Вассарий. – Что ж, можете начинать, я понимаю, что уже проиграл это сражение.

– Сражение, – подтвердил Дэлай, – но не войну…

– Без армии престола мне тоже не видать, – равнодушно пожал плечами Вассарий. – Заканчивайте быстрее, у меня нет желания выслушивать ваши колкие речи. Я смею вас просить о том, чтобы смерть моя была быстрой. Пощадите только моих людей, окажите помощь раненым, спасите тех, кого еще можно…

– Ваши люди мне еще пригодятся, как, собственно, и вы сами, мой друг, – Вассарий не смог удержать спокойное выражение лица и там отобразилось крайнее удивление, что вызвало усмешку у Дэлая, – именно так. Мне нужен ваш феод, граф Гельский, и ваши войска. Нет нужды их уничтожать, когда над всеми нами нависла общая угроза.

– Саальт? – догадался Вассарий, – я знаю, что они готовятся к высадке на территорию острова.

– Если уже ее не начали, – кивнул Дэлай, – так что я не вижу смысла в том, чтобы грызть друг друга перед лицом общей беды. Я предложу вам мир только один раз. Вы откажетесь от своих претензий на престол и признаете меня своим сюзереном, приведя свои войска под мои знамена. В ответ я сохраню вашу жизнь и достоинство, сделаю своим вассалом и оставлю за вами все ваши владения. Серьезно подумайте, прежде чем ответить мне.

– Встать на колени перед тобой? – возмутился Вассарий, оскорбленный таким предложением. – Я столь же благороден, как и…

– «Перед вами», – поправил его Дэлай, чуть заметно улыбнувшись. – Вами… Привыкай так ко мне обращаться, если хочешь увидеть начало следующего дня. И я не прошу становиться передо мной на колени. Достаточно будет признать меня действительным королем Рейнсвальда. В таком случае ты останешься благородным, а вот в любом другом тебе придется расстаться с жизнью. Тебе и твоим людям, поскольку мне не нужны потенциальные предатели, которые перебегают от одного феодала к другому.

Вассарий смерил его гневным взглядом, и будь перед ним кто-либо другой, обязательно ответил отказом, но другой претендент на престол, так просто согласившийся оставить жизнь своему конкуренту в обмен на верное служение, выглядел гораздо удивительнее. За всю историю войн, гремевших на Рейнсвальде, когда престол переходил из рук в руки от одного претендента к другому, еще не было случая, чтобы соперников оставляли в живых.

– Ты дашь слово чести, что мне и моим людям сохранят жизни? – все-таки выдавил из себя Вассарий, оглядываясь по сторонам. Может быть, это и не было заметно со стороны, но он испугался. Испугался за собственную жизнь, которая могла прерваться, ответь он отказом. Неожиданно ясно осознал, что не является неуязвимым, и что стоит буквально в одном шаге от пустоты смерти, за которой вполне может ничего и не оказаться. Страх крепко сжал горло ледяными пальцами и не давал нормально дышать, но выдержки все же хватило для того, чтобы не показать этого всем остальным.

– Мне не нужна ваша смерть, – покачал головой граф Фларский. – Мне нужны ваши жизни и ваша сила для того, чтобы остановить Саальт. Вместе… – он взял своего соперника за плечо и крепко сжал пальцы, – Понимаешь? Только вместе мы сможем его остановить. И если для этого понадобится заключать мир со своими соперниками, то я сделаю это, не задумываясь.

– На этих условиях я сдам оружие, – кивнул Вассарий, сразу почувствовав моментальное облегчение от того, что все-таки принял решение, – я отказываюсь от дальнейших претензий на престол ради спасения всего королевства… – клинок с трудом, словно нехотя, выходил из ножен. И каждую секунду гельский граф боролся с собой, его гордая натура кричала о том, что прямо сейчас он должен плюнуть в лицо своему сопернику, отказавшись от всех предложений и продолжить борьбу. Если бы только остезейцы его не предали, все могло быть наоборот, но, как бы его не терзала эта мысль, Вассарий отлично понимал, что у этой реальности нет сослагательного наклонения.

Наконец меч вышел из ножен и, взяв его за эфес одной рукой и другой за лезвие, он медленно опустился на одно колено перед Дэлаем.

– Я признаю вас своим сюзереном, граф… Ваше Величество… – после этих слов ему почему-то стало даже легко. Где-то на краю сознания закопошилась мысль, что все это наконец-то закончилось, больше нет необходимости в этой постоянной борьбе со всеми и против всех, в том числе и своих нерадивых союзников. Нет больше этой тяжкой ноши претензий на престол, которые больше тяготили его в последнее время, чем заставляли идти вперед.

– Я принимаю вашу клятву, – кивнул граф, положил руку в бронированной перчатке на лезвие меча, – однако, сейчас нам не до церемоний… Прикажите своим кораблям прекратить огонь и остановиться. Бой закончен… – добавил он спокойным тоном, поднимая своего нового вассала, – Не растрачивайте войска впустую, сегодня и так слишком много бессмысленных смертей.

***

– Я просто не могу в это поверить! – выдохнул Келвин, опускаясь в кресло с тихим отчаянием в глазах уставившись в стену напротив, завешанную охотничьими трофеями. Стивки в первый день своего пребывания здесь заинтересовался головами тварей, вывешенными здесь, но быстро потерял к ним какой-либо интерес, убедившись, что все это очередная ничего не значащая бутафория. Наследнику Тоскарийского графства на них и вовсе было плевать, куда больше его беспокоили неутешительные результаты зашедших в тупик переговоров. – И этот человек еще стал претендентом на престол! Он же банальный трус!

– Право крови порой кажется одним из самых бессмысленных и непонятных мне, – добавил наемник, единственный, при ком Келвин говорил открыто, не стесняясь выражений и собственных эмоций. Сплюнув в камин с весело танцующими языками пламени, он посмотрел на своего нового сюзерена. – Порой над людьми поднимаются те, кто меньше всего этого достоин, но право рождения им прокладывает дорогу.

– Претендентами на престол становятся достойнейшие из достойнейших, – как прописную истину повторил Келвин, пытаясь хотя бы немного расслабиться, пальцами массируя виски, – граф Розмийский наследник короля, Иинана Третьего, одного из величайших правителей. Такой человек просто не может быть малодушным.

– Конечно, – не преминул согласиться Стивки, – поэтому он геройски пьет и храбро прячется в собственном замке как ребенок, рассчитывающий, что песочные стены спасут его он набегающей волны. Никого из вас никогда не готовили к гражданской войне, не готовили к тому, что придется убивать своих же. И, знаете, далеко не все могут подобное выдержать.

– Иинан не смог спокойно назначить преемника, – почти обиженным голосом протянул Келвин, – и умер в самый неподходящий момент, бросив нас всех в эту пучину. Демон! – не выдержав переполняющих его эмоций, он вскочил со своего места и принялся шагами мерять комнату, – Как добиться хоть чего-то от человека, который каждый день напивается до беспамятства?! Святое Небо! Его люди каждый день умирают на фронтах этой бессмысленной войны, а он здесь пьет! Куда мой отец смотрит?! Его претендент на престол превращается в обычного алкоголика, опустошенного собственными страхами! Он хочет такого короля?

– Это идеальный вариант для вашего отца, – заметил Стивки все тем же спокойным голосом. – Слабый и бесхребетный, не способный отвечать за собственные поступки. Именно то, что нужно усадить на престол, чтобы править из тени. Вы сами хотя бы на секунду поверили, что он станет заботиться о благе всего королевства, выбирая самого достойного?

– Мой отец? Нет, конечно, – рассмеялся Келвин, – при всем моем к нему уважении, он думает только о власти. Богатства у нас есть, а вот власти ему вечно не хватает. И теперь он будет держаться за нее до последнего!

– А вы теперь пожинаете результаты его трудов, – заметил Стивки. – Думаю, вы можете гордиться тем, во что превращается ваше благородное сословие перед лицом первых же опасностей… И, конечно же, оно полностью подтверждает свое призвание.

– Стивки, вы слишком язвительны, – заметил Келвин, – Мое доверие к вам не дает права забывать о том, что я ваш сюзерен.

– О, прошу меня простить, – наемник развел руками, – Тогда, быть может, все-таки просветите, как вы теперь собираетесь выбить из этого трухлявого мешка, который по недоразумению стал претендентом на престол, хоть что-нибудь действительно полезное?

– Не знаю… – отрицательно покачал головой наследник Тоскарийского графства, – Он каждый раз или слишком пьян, или просто не желает меня слушать. Я чувствую, что этот человек просто не хочет больше сопротивляться судьбе.

– Судьба это оправдание тех, кто слишком труслив, чтобы признавать собственные неудачи, – заметил Стивки, подходя к висевшей на другой стене картине с изображением практически обнаженной дриады в окружении лесных духов. – Граф Розмийский сломался после того, как Дом Гористаров был уничтожен. А ваш отец, вместо того, чтобы ему помочь, просто вогнал клин еще глубже. Будь на его месте собака, то легче всего было бы пристрелить несчастное животное…

– Он последнее, на что мы можем поставить в этой войне! – выдохнул Келвин. – Если бы только мне удалось уговорить его начать мирные переговоры с графом Фларским… Мы смогли бы остановить эту бойню и выступить против Саальта!

– Кстати, о Саальте, – напомнил Стивки, поворачиваясь к своему сюзерену, – меня не извещают о ситуации на фронтах. Каковы последние сводки?

– Войска Саальта разнесли в клочья оборонительные рубежи графства вдоль всего Выступа Эсмирии. Сам город еще держится, но только потому, что наступление почему-то остановилось, – выдохнул молодой феодал, снова возвращаясь к разложенным на столе картам. – Я общался с командованием войск графа, без его руководства они не смеют принимать какие-либо полномасштабные меры, а потому вынуждены сидеть в глухой обороне. Проклятье! Его феод рвут на части, а он пьянствует, запершись в своем замке!

– У дикарей есть поговорка, что тело гниет с головы, – заметил Стивки, тоже подходя к картам. – Этот феод умрет вместе со своим графом. Ваш претендент на престол сорвался в пропасть и тянет за собой всех своих подданных, только сам еще этого не осознает… Эта карта бита… – ткнул он пальцем в точку, отмечавшую столицу Розмийского графства, и отошел от стола, возвращаясь обратно к картине.

– У него здесь достаточно войск, чтобы хотя бы заблокировать Выступ Эсмирии, – чуть ли не в отчаянии простонал Келвин, – а он вместо этого просто сидит и ждет, когда Аллирд самолично заявится к нему в замок с мечом наголо…

– Аллирд старший внук короля, которому я когда-то служил, – Стивки сел на диванчик напротив, задумчиво глядя куда-то сквозь стену, словно вспоминая что-то, – Король Эсхиол Пятый был одним из самых кровожадных ублюдков, которых я вообще когда-либо знал…

– А о самом внуке что ты можешь сказать? – поинтересовался Келвин. Сейчас ему важна была любая информация о Саальте, его короле и о том, что от них можно ожидать.

– Когда я перешел к вашему отцу, Аллирд даже еще не родился, – напомнил Стивки, не поворачиваясь, – однако я знал его отца, при мне он был еще моложе, чем вы сейчас. И уже тогда Эсхиол натаскивал сыновей на запах крови. И я слышал, как он возвращал Саальт к централизованной власти. Расплавлять своих противников заживо в кислоте в назидание другим… не думаю, что Аллирд мог научиться состраданию и жалости у этого человека. Он пройдется по Рейнсвальду огнем и мечом, не оставив и камня на камне. А вы сейчас спокойно сидите и даете ему возможность здесь закрепиться… – закончил мысль наемник, все еще внимательно разглядывая картину. – Очень тонкая работа. Поразительно… так передать игру светотени…

В дверь постучали, и в комнату вошел один из телохранителей Келвина, приветствовав присутствующих коротким поклоном.

– Милорд, – объяснил он свое появление, – в приемной ожидает посыльный от графа Розмийского. Передает, что граф просит вас как можно быстрее прибыть в его кабинет, сообщает, что это дело государственной важности…

– Он все-таки зашевелился? – удивленно приподнял брось Стивки. – Честно, я не ожидал подобного…

– Оставьте свои комментарии при себе, – осадил его наследник Тоскарийских земель, – лучше будьте готовы к возвращению домой в ближайшее время… Не нравится мне все это. Передайте графу, что я немедленно к нему направляюсь, – велел он телохранителю, жестом руки отослав обратно за дверь.

– Мы возвращаемся? – Стивки оставался спокоен, снова вернувшись к изучению картины. – Так ничего и не добившись?

– Ну почему не добившись? – Келвин, застегнув пуговицы рубашки и расправив манжеты, взял со спинки кресла свой камзол и накинул его на себя. – Например, мы узнали, что наш претендент на престол уже ни на что не способен. И если мой отец продолжит игнорировать ситуацию здесь, то рискует обнаружить у себя под боком армию Саальта, штурмующую уже наши крепости. Я собираюсь взять командование нашими войсками на себя и атаковать Выступ Эсмирии, желает того мой отец или нет…

– А если он откажется отдавать вам это право? – спросил Стивки, теперь уже отвернувшись от картины и вцепившись взглядом в Келвина. – Вы помните мой вопрос? Вы так и не дали на него прямого ответа.

– Я не стану отцеубийцей, – отрицательно покачал головой Келвин, – никогда. Отец должен понять. Обязан даже… иначе мы потеряем все… Ожидайте здесь моих известий и будьте готовы к отъезду.

Стивки проводил его взглядом, пока дверь не захлопнулась, тяжело вздохнул и вернулся обратно к дивану, первым делом потянулся за бутылкой, стоявшей на столике рядом с картами. Бутылка дорогого вина из личных запасов розмийского графа, преподнесенная как подарок столь важному гостю, с золотым графским вензелем на темном стекле. Хотел было взять бокал, но потом усмехнулся и по старой привычке отпил из горлышка, сразу же скривившись. Слишком сладкое и слишком слабое, ничуть не похожее на старый и крепкий «Отбойник», к которому привык.

– Что ж, этого следовало ожидать, – кивнул он собственным мыслям. Келвин действительно мог стать хорошим дворянином, но ему не хватало самого важного, что необходимо для тех, кто хочет выжить. У наследника Тоскарийского графства были стойкие принципы и понятия чести, которые только мешают в политике и в той игре, которую многие называют жизнью. Стивки же был практически беспринципен, а потому видел всю ситуацию яснее своего нового сюзерена. Тоскарийский граф скорее расстреляет родного сына, чем добровольно уйдет с политической арены, поставив крест на деле всей своей жизни. Если Келвин и дальше будет носиться со своими идеями, отказываясь сместить отца силой, то в итоге окажется в тюрьме или на плахе своего родного феода, а Стивки точно подпишут смертный приговор. Наемник не хотел умирать вот так, и еще сильнее не хотел тратить собственную жизнь на борьбу за чужие бесполезные идеалы.