Текст книги "Память, Скорбь и Тёрн"
Автор книги: Тэд Уильямс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 54 (всего у книги 200 страниц)
Оранжевая грудка малиновки, сидевшей на одной из нижних ветвей вяза, блестела, как тускнеющий янтарь. Птица медленно поворачивала головку из стороны в сторону, разглядывая заросший травой сад, и сердито чирикала, как будто была недовольна тем, что застала все в таком беспорядке.
Джошуа смотрел, как она улетала через стену сада, круто взмыв вверх над зубцами. Через секунду она превратилась в крошечное темное пятнышко на сером рассветном небе.
– Первая малиновка за долгое, долгое время. Может быть, это добрый знак в темном для нас ювене?
Принц удивленно обернулся и увидел Ярнауга, стоящего на дорожке, устремив взгляд туда, где исчезла птичка. Старик, стоя босыми ногами на холодной земле, по-видимому, не обращал внимания на холод, на нем были только штаны и тонкая рубашка.
– Доброе утро, Ярнауга, – сказал Джошуа, стягивая ворот плаща, словно ему холодно было даже смотреть на нечувствительного риммера. – Что привело тебя в сад в столь раннюю пору?
– Старому телу не нужно много сна, принц Джошуа, – улыбнулся северянин. – Я, в свою очередь, мог бы спросить вас о том же, но полагаю, что знаю ответ.
Джошуа угрюмо кивнул:
– Я не спал как следует с тех пор, как впервые вошел в подземелье моего брата. Теперь постель моя несколько удобнее, чем в тюрьме, но заботы заняли место цепей и не дают мне отдохнуть.
– Тюрьмы бывают разными, – кивнул Ярнауга.
Некоторое время они молча брели по запутанным дорожкам. Некогда сад этот был гордостью леди Воршевы, он был разбит по ее воле и под ее руководством – и придворные принца шептались, что для девушки, рожденной в фургоне, она, безусловно, неплохо борется за изящество и утонченность, – но теперь сад пришел в упадок, благодаря ненастной погоде, равно как и изобилию более печальных обстоятельств.
– Что-то не так, Ярнауга, – сказал наконец Джошуа, – я это чувствую. Я ощущаю это, как рыбак ощущает погоду. Что делает мой брат?
– Мне кажется, он делает все, что только возможно, чтобы сокрушить нас, – ответил старик, широко улыбнувшись. – В этом есть что-то неправильное?
– Нет, – серьезно ответил принц. – Нет, в этом-то и дело. Мы отбивались от него месяц и несли тяжелые потери – барон Ордмайер, сир Гримстед, Вулдорсен из Кальдса… не говоря уже о сотнях смелых крестьян, – но прошло почти две недели с тех пор, как он предпринял последний серьезный штурм. Теперь атаки стали… поверхностными. Он только изображает осаду. Почему? – Принц присел на низкую скамейку, и Ярнауга опустился рядом с ним. – Почему? – повторил Джошуа.
– Не всегда только военная сила решает успех осады. Может быть, он собирается уморить нас голодом.
– Но тогда вообще зачем атаковать? Мы нанесли им огромный урон. Почему бы им не подождать, пока мы все перемрем с голода? Такое ощущение, что он просто хочет, чтобы мы оставались внутри, а он снаружи. Что делает Элиас?
Старик пожал плечами.
– Я уже говорил вам – многое вижу я, но видеть глубины людских сердец – не в моей власти. Пока что мы выстояли. Будем же благодарны за это.
– Я и благодарен. Но я знаю своего брата. Он не из тех, кто может спокойно сидеть и ждать. У него есть какой-то план… – Джошуа замолчал, глядя на клумбу переросшего львиного зева. Цветы так и не раскрылись, и сорняки нагло стояли среди переплетенных стеблей, словно падальщики, смешавшиеся с умирающими коровами.
– Он мог бы стать великолепным королем, ты знаешь, – сказал внезапно Джошуа, словно отвечая на какой-то невысказанный вопрос. – Было время, когда он был сильным, но не безжалостным. Он бывал и жестоким, когда мы были моложе, но то была неосознанная жестокость, с которой старшие мальчики обращаются с младшими. Он даже учил меня – фехтованию, борьбе. Я же никогда и ничему его не научил. Его не интересовало то, что знаю я.
Принц грустно улыбнулся, и на какое-то мгновение его суровые черты приняли обиженное, детское выражение.
– Мы могли бы даже быть друзьями. – Принц поднес к губам сжатые длинные пальцы и подышал на них. – Если бы только Илисса осталась жива.
– Мать Мириамели? – тихо спросил Ярнауга.
– Она была очень красива – южанка, как ты знаешь: черные волосы, белые зубы. Застенчивая, тихая, а когда она улыбалась, казалось, что в комнате зажгли лампу. Она любила моего брата – как могла. Но он пугал ее: слишком громкий, слишком порывистый, необузданный. А она была очень маленькая… тоненькая, как ива… вздрагивала, если кто-нибудь касался ее плеча.
Принц замолчал, погрузившись в воспоминания. Водянистое солнце на горизонте пробилось сквозь пелену облаков и принесло краски в серо-коричневый сад.
– Вы говорите так, как будто много думаете о ней, – мягко сказал старик.
– О, я любил ее, – просто сказал Джошуа. Он по-прежнему не сводил глаз с заросшего сорняками львиного зева. – Я сгорал от любви к ней. Я молил Бога избавить меня от этой любви, но знал, что если такое случится, от меня останется пустая скорлупка и ничего живого не будет во мне. Мои молитвы не помогли мне. И я думаю, что она тоже любила меня! Я был ее единственным другом, она часто говорила. Никто не знал ее так, как я.
– Элиас подозревал?
– Конечно. Он подозревал каждого, кто стоял рядом с ней на придворных маскарадах, а я ни на шаг не отходил от нее. Но, конечно, никогда не переступая определенных границ, – добавил он поспешно, потом остановился. – Почему я должен чувствовать себя виноватым даже теперь? Да простит меня Узирис, я хотел бы, чтобы мы и в самом, деле предали его! – Джошуа стиснул зубы. – Я хотел бы, чтобы она была моей умершей любовницей, а не просто умершей женой моего брата. – Он обвиняюще посмотрел на покрытый шрамами обрубок, торчащий из его правого рукава. – Ее смерть тяжелым камнем лежит у меня на совести – это была моя вина! Боже мой, наша семья населена призраками!
Он замолчал, услышав звук шагов на дорожке.
– Принц Джошуа! Принц Джошуа, где вы?
– Здесь, – рассеянно ответил принц, и через мгновение из-за куста выбежал один из стражников.
– Мой принц, – задыхаясь, проговорил он, падая на одно колено. – Сир Деорнот говорит, что вы должны немедленно идти к нему.
– Они снова на стенах? – спросил Джошуа, вставая и стряхивая росу с шерстяного плаща. Голос его звучал так, как будто доносился издалека.
– Нет, сир, – сказал стражник, рот его судорожно открывался и закрывался, словно он был усатой рыбой. – Это ваш брат – то есть, я хочу сказать, король, сир. Он отступает. Осада снята.
Принц бросил на Ярнаугу озадаченный, встревоженный взгляд. Оба они поспешили по дорожке вслед за возбужденным стражником.
– Верховный король отступил! – закричал Деорнот, когда Джошуа в развевающемся на ветру плаще поднялся по ступенькам. – Смотрите! Он поджал хвост и бежит!
Деорнот повернулся и дружески хлопнул по плечу стоящего рядом Изорна. Молодой риммер улыбнулся, но находившийся тут же Айнскалдир свирепо нахмурился на тот случай, если глупый эркинландер вздумает и на нем испробовать подобную глупость.
– И что теперь? – спросил Джошуа, протискиваясь мимо Деорнота к парапету оседавшей внешней стены. Прямо под ними валялись обломки разрушенного укрытия саперов, свидетельство безуспешной попытки свалить внешнюю стену, подкопавшись под нее. Стена осела на несколько футов, но выдержала – Девдинис строил на века! Саперы были убиты теми несколькими камнями, которые они сами же и расшатали.
Вдали виднелся разворошенный муравейник лагеря Элиаса. Уцелевшие осадные машины были свалены в кучу и разбиты, чтобы они больше никому не могли послужить; бесконечные ряды палаток исчезли, словно унесенные штормовыми ветрами.
По мере того, как нагружались фургоны Верховного короля, грозный рокот барабанов сменился отдаленными криками Погонщиков и щелканьем хлыстов.
– Он отступает! – счастливым голосом сказал Деорнот. – Мы это сделали!
Джошуа покачал головой:
– Но почему? Мы уничтожили лишь малую часть его войск.
– Может быть, он просто понял, как силен Наглимунд? – прищурившись, спросил Изорн.
– Тогда почему они не ждут нас снаружи? – возразил принц. – Эйдон! Что здесь происходит? Я мог бы еще поверить, что сам Элиас отправился обратно в Хейхолт, но почему он не оставил хотя бы видимость осады?
– Чтобы выманить нас, – тихо сказал Айискалдир, – на открытое место. – Нахмурившись, суровый риммер провел большим пальцем по лезвию своего ножа.
– Это возможно, – сказал принц. – Но странно – король хорошо меня знает.
– Джошуа… – Ярнауга смотрел вдаль за снимающуюся с лагеря армию, на утренний туман, заволакивающий северный горизонт. – Там, на севере, очень странные тучи.
Остальные напрягали зрение, но не увидели ничего, кроме смутных пределов Фростмарша.
– Какие тучи? – медленно спросил принц.
– Штормовые тучи. Очень странные. Я никогда не видел таких к югу от гор.
Принц стоял у окна, прижавшись лбом к холодной оконной раме, и слушал бормотание стелющегося ветра. Пустой двор внизу окрашивал нежный лунный свет, темные силуэты деревьев раскачивались на ветру.
Воршева выпростала белую руку из-под мехового покрывала.
– Джошуа, в чем дело? Холодно. Закрой окно и возвращайся в постель.
Принц не обернулся.
– Ветер проникает всюду, – сказал он тихо. – Его нельзя не впустить и нельзя остановить его, если он захочет уйти.
– Слишком поздняя ночь для твоих загадок, Джошуа, – сказала она, зевая, и расправила свои чернильные волосы, так что они распростерлись по простыне, словно черные крылья.
– Может быть, для многого уже слишком поздно, – ответил он и подошел, чтобы сесть на кровать рядом с ней. Джошуа нежно провел рукой по изгибу ее лебединой шеи, но все еще не отводил взгляда от окна. – Прости меня, Воршева. Я… непонятен тебе, я знаю. Я никогда не был правильным – ни для моих учителей, ни для моего брата или отца… ни для тебя. Иногда мне кажется, что я появился на свет не в свое время. – Он погладил ее по щеке, ощутив тепло ее дыхания. – Когда я гляжу на мир, каким он предстал передо мной, меня охватывает только чувство невыносимого одиночества.
– Одиночества?! – Воршева села. Меховая накидка упала; гладкую кожу женщины прикрывали только нити лунного света. – Клянусь моим кланом, Джошуа, ты жестокий человек! Неужели тебе не надоело наказывать меня за злосчастную попытку помочь принцессе? Как ты можешь делить со мной постель и называть себя одиноким?! Уходи, ты, унылый страдалец, иди спать с вашими холодными северными дамами в монашеской келье! Убирайся!
Она замахнулась, но он поймал ее руку. Несмотря на всю ее грацию, Воршеву трудно было назвать слабой женщиной, и она успела дважды хлестнуть его свободной рукой, прежде чем принц обезвредил ее, крепко прижав к себе.
– Спокойно, леди, спокойно, – засмеялся он, но лицо его горело. Воршева хмурилась и вырывалась. – Ты права, – сказал он, – я нанес тебе оскорбление и прошу прощения. Мира, о благородная леди. – Джошуа наклонился и поцеловал белую шею и покрасневшую от гнева щеку.
– Подвинься ближе, и я укушу тебя, – шипела она. Принц слышал, как бешено колотится ее сердце. – Я боялась за тебя, когда ты шел в бой, Джошуа. Я очень боялась, что они убьют тебя.
– И я был испуган не меньше, моя леди. Многое есть в этом мире, чего следует бояться.
– Ты и теперь чувствуешь себя одиноким?
– Одиноким можно быть, – сказал принц, подставляя губы для укуса, – в благороднейшей и прекраснейшей компании.
Ее освобожденная рука обвилась вокруг его шеи. Воршева ближе притянула его к себе. Лунный свет серебрил их сплетенные тела.
Джошуа бросил костяную ложку в тарелку с супом и сердито смотрел на маленькие волны, избороздившие его поверхность. Обеденный зал гудел наплывом множества голосов.
– Я не могу есть! Я должен знать!
Воршева, которая ела молча, но со свойственным ей хорошим аппетитом, тревожно взглянула на него через стол.
– Что бы ни произошло, мой принц, – застенчиво сказал Деорнот, – вам понадобятся силы.
– Они понадобятся, чтобы говорить с вашими подданными, Джошуа, – заметил Изорн. – Люди удивлены и встревожены. Король ушел. Почему в замке нет никакого празднования?
– Вы дьявольски хорошо знаете, почему! – отрезал Джошуа и, сморщившись от боли, поднес руку к голове. – Вы прекрасно знаете, что это какая-то ловушка: Элиас не мог сдаться так легко!
– Наверное, – сказал Изорн, но в его голосе не было убежденности. – Но это не значит, что люди, словно стадо набившиеся за внутренней стеной, – он указал широкой рукой на толпящихся вокруг стола принца людей, большинство которых сидело на полу у стен обеденного зала, ибо стулья были драгоценностью, принадлежащей только знати, – что они тоже поймут. Вы можете ожидать этого от тех, кто провел долгую зиму в заваленном снегом Элвритсхолле. – Изорн откусил еще один огромный кусок хлеба.
Джошуа вздохнул и повернулся к Ярнауге. Старик, чья татуированная змея в свете фонарей казалась живой и подвижной, был поглощен беседой с отцом Стренгьярдом.
– Ярнауга, – тихо сказал принц. – Ты собирался поговорить со мной о странном сне, который ты видел.
Северянин, извинившись, отвернулся от священника.
– Да, Джошуа, – сказал он, наклонившись поближе, – но может быть стоит подождать и обсудить это наедине. – Он прислушался к шуму обеденного зала. – С другой стороны, здесь никто не сможет услышать нас, даже если сядет у вас под стулом, – старик изобразил холодную улыбку. – Я снова видел сны, – сказал он наконец, и его серые глаза под густыми бровями сияли, как драгоценные камни. – У меня нет власти вызвать их, но иногда они являются непрошенные. Что-то случилось с отрядом, посланным в Урмсхейм.
– Что-то? – лицо Джошуа потемнело и обмякло.
– Это был только сон, – защищаясь, сказал Ярнауга. – Но я чувствовал страшный разрыв – боль и ужас – и еще я слышал, как этот мальчик, Саймон, зовет… кричит в страхе и гневе… и что-то еще…
– Могло ли случившееся с ними быть причиной бури, которую ты видел сегодня утром? – спросил принц мрачно, как будто услышал дурные вести, которых давно ждал.
– Не думаю. Урмсхейм восточнее, за Дроршульвеном и Пустыней.
– Они живы?
– Я не вижу пути узнать это. Это был только сон, к тому же короткий. И странный.
Позже они молча шли по высокой стене замка. Ветер унес тучи, и луна превратила покинутый город внизу в кость и пергамент. Глядя в черное северное небо, Джошуа выдохнул:
– Так, значит, пропала даже слабая надежна на Тёрн. – Облачко пара окутало его слова.
– Я этого не сказал.
– В словах не было необходимости. И, как я понимаю, вы и Стренгьярд ничего не узнали о том, что сталось с Миннеяром, мечом Фингила?
– Как это ни печально, ничего.
– Так что же еще нужно, чтобы убедиться в нашем поражении? Бог сыграл злую шутку… – Джошуа замолчал, потому что старик неожиданно схватил его за руку.
– Принц Джошуа, – сказал он, прищурившись на далекий горизонт. – Вы убеждали меня никогда не насмехаться над богами, даже если они чужие. – Голос его был потрясенным и впервые казался голосом очень старого человека.
– Что ты имеешь в виду?
– Вы спрашивали, что еще может произойти? – Старик горестно фыркнул. – Штормовые тучи, эта черная буря на севере! Она идет к нам, причем очень быстро.
Молодой Острейл из Ранчестера стоял, дрожа, на внешней стене, и думал о словах, сказанных однажды его отцом.
Служить принцу – это здорово. Посмотришь малость на мир, как будешь на солдатской службе, парень. Так говорил Фирсфрам, положив тяжелую загрубевшую руку потомственного фермера ему на плечо. Мать молча смотрела на них заплаканными глазами. Может, попадешь на Южные острова, а может и в Наббан, и нечего тебе будет бояться этого ветра с Фростмарша, будь он проклят.
Отца его больше нет в живых. Он пропал прошлой зимой, волки утащили его в тот жуткий холодный декандер… волки, а может и что другое, потому что от него и следа не осталось. А сын Фирсфрама, так и не отведавший южной жизни, стоял на стене под ударами леденящего ветра и чувствовал, что холод проникает до самого сердца.
Мать и сестры Острейла приютились внизу вместе с сотнями других, оставшихся без крова, они поселились во временных бараках под защитой тяжелых каменных стен Наглимунда. За этими стенами можно было укрыться от ветра, не то что на высоком посту Острейла, но даже самые толстые стены не могли заглушить ужасной музыки начинающейся бури.
Испуганный Острейл не мог отвести глаз от темного мутного пятна на горизонте, которое расплывалось, приближаясь, как серые чернила, налитые в воду. Это было пятно пустоты, как будто кто-то стер живое вещество реальности. Это была точка, где само небо, казалось, прорвалось, и, словно через воронку, сбрасывало в мир взвихренную массу туч. Колючки молний то и дело блестели на вершинах облаков. И все время, все время мерно звучал барабанный бой, далекий, как стук дождя по высокой крыше, настойчивый, как стук зубов Острейла.
Сейчас горячий воздух и сказочные горы в солнечных пятнах далекого Наббана все больше и больше напоминали сыну Фирсфрама истории из Книги, рассказанные священниками, – воображаемое утешение, помогающее спрятать ужас неотвратимой смерти.
Буря пришла. Бой барабанов пульсировал, словно осиный рой.
Фонарь Деорнота замигал от жестокого ветра и едва не погас; рядом с ним в холодную тьму, пронизанную вспышкам молний, смотрел Изорн, сын Изгримнура.
– Божье древо, темно, как ночью, – простонал Деорнот. – Только что было полдень, а я почти ничего не вижу!
Рот Изорна был раскрыт, челюсть отвисла, и только губы безмолвно шевелились.
– Все будет хорошо, – сказал Деорнот, напуганный ужасом сильного молодого риммера. – Это просто буря, какая-то новая злобная пакость Прейратса… – произнося это, он уже знал, что лжет. Черные тучи, скрывшие солнце и принесшие ночь к самым воротам Наглимунда, принесли с собой и тяжелый страх, давивший, словно каменная крышка гроба. Какое же нужно было магическое действо, какое злобное колдовство, чтобы воткнуть ледяную стрелу ужаса в отважные сердца защитников Наглимунда?
Гроза надвигалась на них. Сгусток тьмы, распространившийся далеко за стены замка, нависал над самыми высокими башнями. Голубые вспышки молний простреливали его. Сжавшийся в страхе город на мгновение возникал, как мираж или видение, и снова исчезал в непроглядной тьме. Барабанный бой эхом отскакивал от внешней стены.
Когда молния еще раз блеснула поддельным дневным светом, Деорнот увидел нечто, заставившее его резко обернуться и с такой силой схватить руку Изорна, что молодой риммер испуганно вздрогнул.
– Приведи принца, – глухо сказал Деорнот.
Изорн поднял глаза. Странное поведение Деорнота заставило его на время забыть о своем суеверном страхе перед грозой. Лицо эркинландера обмякло, стало пустым, словно мешок из-под муки, ногти с такой же силой вонзились в руку Изорна, что потекла кровь.
– Что… Что это?
– Приведи принца Джошуа, – повторил Деорнот. – Ступай!
Риммер, в последний раз оглянувшись на своего друга, осенил себя знаком древа и побежал по стене к лестнице. Онемевший Деорнот с тяжелым, как свинец, сердцем стоял и думал, что лучше бы ему было погибнуть у Бычьей Стены – и даже умереть в бесчестье – только бы не видеть того, что было сейчас перед ним.
Когда Изорн вернулся с принцем и Ярнаугой, Деорнот все еще молча смотрел вперед. Не было нужды спрашивать, что он увидел, ибо молнии освещали всю округу.
Неисчислимая армия подходила к Наглимунду. Среди бушующей штормовой мглы вырос бескрайний лес ощетинившихся пик. Млечный путь горящих глаз мерцал в темноте. Снова зароптали барабаны, и буря обрушилась на город и замок, гигантский бурлящий шатер дождя, черных туч и леденящего тумана.
Глаза смотрели вверх, на стены – тысячи сияющих глаз, полных злобного ожидания. Белые волосы развевались по ветру, узкие белые лица были обращены к неприступным стенам Наглимунда. Наконечники пик отливали голубым во вспышках молний. Захватчики в гробовом молчании всматривались во тьму могучей армией призраков, бледные, как слепая рыба, бестелесные, как лунный свет. В тумане за ними шествовали другие длинные тени, закованные в доспехи, с громадными, шишковатыми дубинками. Снова раздался раскат барабанной дроби, и все стихло.
Милостивый Эйдон, даруй мне спасение, молился Изорн. В Твоих руках буду я спать, на Твоем лоне…
– Что это, Джошуа? – спросил Деорнот тихо, как бы из простого любопытства.
– Белые Лисы, норны, – ответил принц. – Это подкрепление, которого ждал Элиас. – Он устало поднял руку, как бы прикрывая глаза, чтобы не видеть призрачного легиона. – Это дети Короля Бурь.
– Ваше преосвященство, прошу вас, – отец Стренгьярд тянул старика за руку, сначала осторожно, потом со все возрастающей силой. Старик цеплялся за скамью, как клещ, маленькая фигурка в темном саду.
– Наш долг молиться, Стренгьярд, – упрямо ответил аббат Анодис. – Встань на колени!
Нарастающий стучащий стон бури все усиливался. Архивариус подавил растущую паническую потребность бежать – куда-нибудь, куда угодно.
– Это… это не естественные сумерки, ваше преосвященство, вы должны войти в дом, я прошу вас. Пожалуйста.
– Я знал, что напрасно остался здесь. Я говорил принцу Джошуа, чтобы он не сопротивлялся законному королю, – жалобно добавил Анодис. – Бог гневается на нас. Мы должны молиться, чтобы Он указал нам верную дорогу, мы должны помнить Его мученичество на древе… – он конвульсивно взмахнул рукой, как бы отгоняя муху.
– Это? Это делает не Бог, – ответил Стренгьярд, его обычно добродушное лицо теперь было нахмуренным и суровым. – Это работа вашего «законного короля» и его домашнего колдуна.
Епископ не обращал на архивариуса внимания.
– Благословенный Узирис, – бормотал он, двигаясь к заросшей клумбе львиного зева, – припадающие к Тебе смиренно раскаиваются в грехах своих. Мы перечили Твоей воле и, поступая так, навлекли Твой праведный гнев…
– Епископ Анодис, – нервно и раздраженно закричал Стренгьярд. Он сделал шаг вслед за стариком и остановился, пораженный густым, вихрящимся холодом, спустившимся на сад. Он все усиливался, и когда архивариус задрожал, звук барабанного боя стих. – Что-то… – Ледяной ветер швырнул капюшон Стренгьярда ему в лицо.
– О да, мы м-м-много грешили в нашем высокомерии, ничтожные и недостойные дети Твои, – пел Анодис, пробираясь через заросли львиного зева. – Мы м-м-молимся… мы… м-м-м-молимся… – старик замолчал на странно высокой ноте.
– Епископ?
На клумбе что-то двигалось. Стренгьярд увидел искаженное лицо старика с широко открытым ртом. Казалось, что-то схватило его. Грязь вокруг взметнулась тучей брызг, мешая разглядеть происходящее в зарослях. Епископ закричал тонким, пронзительным голосом.
– Анодис! – вскрикнул Стренгьярд, бросаясь к нему. – Епископ!
Крик прекратился. Стренгьярд застыл над скорчившимся телом епископа. Словно показывая заключительную часть какого-то сложного трюка, епископ медленно перекатился на бок.
Его лицо было залито кровью. Черная голова торчала из земли подле него, словно кукла, выброшенная ребенком. Челюсти головы быстро двигались. Улыбаясь, она повернулась к Стренгьярду. Ее крошечные глаза походили на белую смородину, спутанные бакенбарды намокли в крови епископа. Существо протянуло длинную руку, чтобы подтащить тело старика поближе, и в этот момент еще две руки высунулись из земли с другой стороны. Священник попятился. Крик камнем застрял у него в горле. Земля снова содрогнулась – тут, там, со всех сторон. Тонкие черные руки, извивающиеся, как мокрые змеи, ползли из-под земли на свет.
Стренгьярд споткнулся и упал, в стремлении добраться до дорожки, уверенный, что холодная черная рука вот-вот схватит его за ногу. Его лицо перекосила гримаса ужаса, но священник не мог издать ни звука. Сандалии остались в густой траве, и теперь он, пошатываясь, бежал бесшумными босыми ногами по дорожке к церкви. Мир, казалось, был покрыт мокрым одеялом тишины, она душила его и сжимала ему сердце. Даже шум двери, которую он захлопнул за собой, казался тихим и приглушенным. Когда он дрожащей рукой нащупывал засов, глаза его затянула серая пелена. Он упал в нее благодарно, как в мягкую постель.
Огни бессчетных факелов поднялись теперь над норнами, словно алые маки в поле пшеницы, превращая кошмарно красивые лица в красноватые пятна, подчеркивая нелепость огромных, закованных в доспехи норнов. Солдаты на стенах замка смотрели вниз в потрясенной тишине.
Пять призрачных фигур на прозрачных, как паутина, лошадях выехали на открытое место перед внешней стеной. Свет факелов плясал на длинных белых плащах с капюшонами, и красная пирамида Пика Бурь мерцала и пульсировала у них на щитах. Они были окружены облаком страха, пронзавшего всех, кто видел их. Наблюдатели на стенах были не в силах бороться с бесконечной, изматывающей слабостью, навалившейся на них.
Первый из пяти поднял копье; остальные четверо сделали то же самое. Трижды ударили барабаны.
– Где хозяин Уджин эд'а сикунаи – ловушки, которая поймает охотника? – в голосе спрашивающего была издевка, отдающийся эхом стон звучал в нем и подобно ветру разносился повсюду. – Где хозяин Дома Тысячи Гвоздей?
Долго не было слышно ничего, кроме тяжелого дыхания нависающей бури; потом раздался ответ.
– Я здесь, – Джошуа шагнул вперед, стройная тень на крыше Сторожевой башни. – Чего хотят странные путешественники у моих дверей? – голос его был спокоен, но слегка дрожал.
– Чего… мы просто пришли посмотреть, как заржавели гвозди, пока мы набирали силы, – слова были растянутыми и свистящими, как будто всадник не привык говорить. – Мы пришли сюда, смертные, чтобы вернуть часть нашей земли. На сей раз человеческая кровь прольется на земле Светлого Арда. Мы пришли задушить тебя в твоем доме.
Неумолимая сила и ненависть глухого голоса была такова, что многие солдаты с криками бежали со стен обратно в замок. Джошуа молча стоял над воротами, и в этот момент испуганный шепот наглимундцев перекрыл пронзительный крик:
– Землекопы! Землекопы в замке!
Принц обернулся, услышав какое-то движение за своей спиной. Деорнот на неверных ногах поднялся по лестнице и встал рядом с ним.
– Сады замка полны буккенов, – уронил молодой рыцарь. Глаза его расширились, когда он увидел белого всадника. Принц сделал шаг вперед.
– Вы говорите, что хотите отомстить, – крикнул он бледной толпе. – Но это ложь! Вы пришли по приказу смертного – Верховного короля Элиаса. Вы служите смертному, как лягушки цапле. Что ж, идите! Вершите злодеяние! Вы увидите, что еще не все гвозди Наглимунда заржавели, и что есть еще здесь железо, несущее смерть ситхи!
Нестройные одобрительные возгласы послышались из рядов еще оставшихся на стенах солдат. Первый всадник заставил лошадь сделать еще шаг вперед.
– Мы – Красная Рука! – голос его был холоден, как могила. – Мы не служим никому, кроме Инелуки, Повелителя Бурь. Наши цели – это наши цели так же, как ваша смерть будет вашей смертью. – Он взмахнул копьем, и барабаны снова взорвались мелкой дробью. Зазвенели пронзительные сигналы.
– Тащите сюда фургоны! – крикнул Джошуа с крыши Сторожевой башни. – Закройте дорогу! Они попытаются свалить ворота.
Но норны не пытались тараном сокрушить надежную сталь и крепкое дерево ворот. Они стояли в молчании и глядели, как пятеро всадников не спеша ехали вперед. Один из солдат, оставшихся на стене, выпустил стрелу. За ней последовали и другие, но если они и достигли цели, то прошли сквозь нее; бледные всадники даже не вздрогнули.
Барабаны свирепо гремели, трубы и странные фанфары стонали и пронзительно вопили. Спешившись, всадники сделали несколько последних шагов к воротам, появляясь и исчезая в непрестанных вспышках молнии. С ужасающей медлительностью вожак поднял руку и развязал плащ. Алый свет пролился вперед. Сорвав плащ, он вдруг потерял форму, став туманным пятном нестерпимо яркого алого света. Остальные четверо повторили его движение. Пять существ, состоящих из перекрещивающихся мерцающих лучей, стояли теперь в своей истинной форме – больше чем прежде, каждый в два человеческих роста, безликие, переливающиеся, как ярко-красный шелк. Черная щель рта открылась на безглазом лице предводителя, когда он шагнул к воротам и прижал к ним свои горящие руки.
– Смерть! – взревел он, и голос его, казалось, потряс самое основание стен крепости. Железные петли ворот вспыхнули тусклым оранжевым сиянием.
– Хеи ма 'акаиао-за! – тяжелые перекладины почернели и задымились. Джошуа, неистово дернув за руку окаменевшего Деорнота, прыгнул к лестнице.
– Гси анхпра ИНЕЛУКИ!
Когда солдаты принца с воплями скатились со стен, блеснула невыносимо яркая вспышка света, оглушительный треск перекрыл раскаты грома, и мощные ворота обратились в дымящийся столб пыли. Обломки посыпались смертоносным дождем, и стена с обеих сторон рухнула, погребая под собой пытавшихся убежать людей.
Закованные в доспехи норны хлынули в дымящуюся пробоину. Огромные темные фигуры разбрасывали обломки; гюны, размахивая длинными дубинками, усеянными железными шипами, рыча, как разъяренные медведи, крушили все на своем пути. Искалеченные тела разлетались перед ними, как ловко сбитые кегли.
Некоторые солдаты, героически преодолевая душивший их страх, поворачивались лицом к чудовищам, чтобы сражаться. Один из великанов свалился с двумя пиками в животе, но через мгновение храбрый копьеносец упал мертвым с белой стрелой норнов в груди. Мертвенно-бледные норны словно черви проскальзывали в замок, оглашая воздух пронзительными криками.
Деорнот потащил медлившего Джошуа к внутренней стене. Лицо принца, измазанное сажей, было мокрым от слез и крови.
– Элиас посеял зубы дракона, – задыхаясь, проговорил Джошуа, когда Деорнот тащил его мимо булькающего кровью солдата. Деорноту показалось, что он узнал молодого копьеносца Острейла, сопровождавшего их на переговорах с королем, ныне погребенного под извивающимися телами землекопов. – Мой брат разбросал семена гибели всего человечества, – стонал Джошуа. – Он безумен!
Прежде чем Деорнот успел ответить – а что тут можно ответить, быстро подумал он, – два норна с горящими из под шлемов глазами, появились из-за внутренней стены, волоча кричащую девушку. Заметив принца и Деорнота, один из них что-то прошипел и длинным темным ножом перерезал ей горло. Она обреченно упала на землю.
Деорнот почувствовал, как тошнота подступает к горлу, и бросился вперед, подняв меч. Принц опередил его. Найдл мелькал как молния, прорезавшая темное небо – полдень, это был только полдень!
Вот и настал час, думал он отчаянно. Сталь скрестилась с полированным волшебным деревом. Помни о чести, последняя безнадежная мысль. Даже если никто этого не увидит… Бог увидит…
Ненавистные и ненавидящие белые лица поплыли перед его залитыми потом глазами.
