Текст книги "Память, Скорбь и Тёрн"
Автор книги: Тэд Уильямс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 147 (всего у книги 200 страниц)
НЕБО, ПОЛНОЕ ЗВЕРЕЙ
Четверо сильных мужчин, взмокших, несмотря на холодный ночной ветер, и слегка задыхавшихся, подняли тяжелые закрытые носилки по узкой лестнице, осторожно вытащили кресло с пассажиром и отнесли его к центру крыши. Человек, сидевший в кресле, был так закутан в меха и одеяла, что узнать его было почти невозможно, но высокая, богато одетая женщина немедленно поднялась с места и подошла к нему с радостным возгласом.
– Граф Страве! – сказала вдовствующая герцогиня. – Я так рада, что вы сумели прийти! И в такой холодный вечер!
– Нессаланта, дорогая моя. Только ваше приглашение могло вытащить меня из дому в такую погоду. – Граф поднес к губам тонкую руку, обтянутую перчаткой. – Простите, что я позволяю себе приветствовать вас сидя.
– Пустяки. – Нессаланта щелкнула пальцами, приказывая слугам графа перенести его кресло поближе к тому месту, где она сидела. Вновь усевшись, она продолжала: – Хотя, мне кажется, становится немного теплее. Тем не менее вы просто сокровище, самое настоящее сокровище, что пришли сюда.
– Наслаждение вашим обществом, дражайшая леди. – Страве кашлянул в платок.
– Вы не пожалеете, я обещаю. – Нессаланта манерным жестом указала на усыпанное звездами небо, как будто сама разостлала этот ковер в честь дорогого гостя. – Только посмотрите! Вы будете просто счастливы, что пришли. Ксаннасэвин блестящий человек.
– Моя леди слишком добра ко мне, – сказал чей-то голос из лестничного проема. Граф Страве, несколько ограниченный в движениях, неловко вывернул шею, чтобы разглядеть говорившего.
Вошел высокий худощавый человек, его длинные пальцы были сжаты, словно в молитве. Его лицо наполовину скрывала длинная, черная с проседью, вьющаяся борода. Черные одежды испещряли наббанайские звездные символы. Он двигался между рядами посаженных в кадки деревьев и кустов с неожиданной аистиной грацией и так же грациозно преклонил колени перед вдовствующей герцогиней.
– Моя леди, с великой радостью получил ваш вызов. Я всегда счастлив служить вам. – Он повернулся к Страве. – Герцогиня Нессаланта была бы прекрасным астрологом, если бы не ее великий долг перед Наббаном. Она обладает неженской проницательностью.
Пирруинец улыбнулся под капюшоном:
– Это известно всем.
Что-то в голосе Страве заставило герцогиню немного помедлить, прежде чем заговорить.
– Ксаннасэвин слишком добр ко мне. Мною изучены лишь начальные элементы. – Она притворно-застенчиво сложила руки на груди.
– Ах, но как был бы я счастлив видеть вас своей ученицей! – воскликнул астролог. – Тайны, в которые мы могли бы проникнуть, герцогиня… – Голос его был глубоким и выразительным. – Моя леди хочет, чтобы я начинал?
Нессаланта, зачарованно следившая за движением его губ, встряхнулась, словно просыпаясь.
– Ах, нет, Ксаннасэвин, еще нет. Мы должны дождаться моего старшего сына.
Страве взглянул на нее с неподдельным интересом:
– Я не знал, что Бенигариса волнуют таинства звезд.
– Он интересуется, – осторожно сказала Нессаланта. – Он… А, да ты уже здесь.
Бенигарис шагнул на крышу. Его сопровождали два стражника с гербами Зимородка на накидках. Правящий герцог Наббана был немного полноват, но все же оставался высоким и широкоплечим мужчиной. Его роскошные усы почти полностью закрывали рот.
– Мама, – учтиво сказал он, сжал ее руку, кивнул и повернулся к графу. – Страве, вчера я не заметил вас за обедом.
Пирруинец поднес к губам платок и кашлянул.
– Приношу свои извинения, дорогой Бенигарис. Вы же знаете, мое здоровье… Иногда я не могу оставить мою комнату даже ради такого прославленного гостеприимства, как гостеприимство Санкеллана Магистревиса.
Бенигарис фыркнул:
– Что ж, тогда, вероятно, вам не следовало бы находиться на этой промозглой крыше. – Он повернулся к Нессаланте. – Так что же мы делаем здесь, матушка?
Вдовствующая герцогиня обиженно надула губы:
– Ну, ты же прекрасно знаешь, что мы здесь делаем. Это очень благоприятная ночь для чтения звезд, и добрейший Ксаннасэвин собирается рассказать нам, что нас ждет в будущем году.
– Если вам будет угодно, ваша светлость. – Ксаннасэвин поклонился герцогу.
– Это могу сказать и я! – зарычал Бенигарис. – Неприятности, неприятности и еще раз неприятности. Куда я ни повернусь, везде что-то не так. – Он повернулся к Страве. – Вы же знаете, как это бывает. Крестьяне хотят хлеба, а когда я даю его им, неблагодарные свиньи просят еще. Я пытался привести болотных дикарей, чтобы они помогли обработать поля, – но только истратил массу солдат в стычках с тритингами, и теперь все бароны ноют, что их крестьян забрали и поля остались необработанными, – а проклятые болотные люди и с места не сдвинулись. Я же не могу топить свои войска в их проклятом болоте! Придется обходиться без них. – Бенигарис мотнул головой. – Да к тому же эти проклятые, проклятые, трижды проклятые огненные танцоры, поджигающие себя и до смерти пугающие простой народ! – Его лицо потемнело. – Не следовало мне доверять Прейратсу…
– Простите, Бенигарис, – сказал Страве. – Я не расслышал. Мои старые, больные уши, знаете ли… Прейратс?
Герцог Наббана посмотрел на графа. Глаза его сузились.
– Не важно. Во всяком случае, это был отвратительный год, и следующий будет немногим лучше. – Кислая ухмылка шевельнула его усы. – Разве что мне удастся убедить местных смутьянов стать огненными танцорами. Некоторые из них будут просто чудесно выглядеть в костре.
Страве засмеялся, после чего разразился сухим кашлем.
– Отлично, Бенигарис, отлично.
– Довольно об этом! – резко сказала Нессаланта. – Я думаю, ты не прав, Бенигарис, и нас ждет прекрасный год. Кроме того, нет никакой надобности гадать, Ксаннасэвин и так скажет тебе все, что нужно.
– Я всего лишь смиренный толкователь небесных узоров, герцогиня, – сказал астролог, – но я постараюсь…
– И если ты не узришь там чего-нибудь получше, чем год, через который я только что прошел, – пробормотал Бенигарис, – я попросту сброшу тебя с крыши.
– Бенигарис! – Голос Нессаланты, до тех пор звучавший кокетливо и немного по-детски, внезапно стал резким, как удар хлыста. – Ты не будешь угрожать Ксаннасэвину! Понял?!
Бенигарис почти незаметно отступил.
– Я просто пошутил. Святая кровь Эйдона, мама, не волнуйся ты так. – Он подошел к креслу с тяжелым балдахином, украшенным герцогским гребешком Зимородка, и тяжело опустился в него. – Валяй, – герцог махнул рукой Ксаннасэвину, – расскажи нам, какие чудеса скрывают звезды.
Астролог вытащил из складок своего просторного одеяния связку пергаментов и с некоторым драматизмом потряс ею.
– Как заметила герцогиня, – начал он ровным, хорошо поставленным голосом, – сегодня превосходная ночь для того, чтобы делать предсказания. Мало того что конфигурация звезд благоприятна, но к тому же и небо свободно от туч и других помех. – Он улыбнулся Бенигарису. – Это само по себе является благоприятным знаком.
– Продолжай, – холодно сказал герцог.
Ксаннасэвин развернул один из пергаментов и указал на звездное колесо.
– Как вы можете видеть, Трон Ювениса в зените. Трон неразрывно связан с правлением Наббана, и так оно было с древних языческих времен. Когда меньшие звезды попадают в сферу его влияния, наследникам империи неплохо обратить на это пристальное внимание. – Астролог немного помолчал, чтобы слушатели прониклись важностью последнего сообщения. – Сегодня мы видим, что Трон в зените и стоит вертикально. Змея и Миксис Волк при этом сияют особенно ярко. – Он обвел рукой широкий полукруг и указал на другую часть неба. – На южной стороне хорошо видны Сокол и Крылатый Жук. Жук всегда говорит о грядущих переменах.
– Совсем как в зверинцах древних императоров, – нетерпеливо сказал Бенигарис. – Звери, звери, звери. А что все это значит?
– Это значит, мой лорд, что Дом Бенидривинов ждут великие времена.
– Я знала, что так будет, – промурлыкала Нессаланта. – Я знала.
– Почему ты так думаешь? – спросил Бенигарис, щурясь на небо.
– Я бы несправедливо обошелся с моими внимательными слушателями, попытавшись дать короткое объяснение, – улыбнулся сладкоречивый астролог. – Достаточно было бы сказать, что звезды, долго говорившие о нерешительности, колебаниях и сомнениях, теперь провозглашают время перемен. Счастливых перемен.
– Но это может означать все что угодно, – проворчал Бенигарис. – Например, что весь город сгорит.
– Вы говорите так только потому, что еще не слышали подробного объяснения. Есть два других фактора, наиболее важных. Один из них – сам Зимородок – вон он, видите? – Ксаннасэвин указал на маленькую светящуюся точку на западной стороне неба. – Сейчас он ярче, чем я когда-либо видел, а обычно в это время года его просто трудно разглядеть. Долгие века судьбы вашего рода были прямо связаны с возрастанием и убыванием света Зимородка, а так великолепно освещен он не был ни разу за всю мою жизнь. Великое событие ожидает Дом Бенидривинов. Ваш Дом.
– А второй фактор? – Бенигарис казался заинтересованным. – Другой фактор, о котором ты упоминал?
– А-а, – астролог развернул новый свиток, – в данный момент вы еще не можете увидеть его. Скоро на небосклоне появится Звезда завоевателя.
– Эта проклятая хвостатая звезда, которую мы видели и в прошлом году, и в позапрошлом? – проговорил Страве, и в его голосе явственно слышалось нетерпение. – Огромная красная штука?
– Да, это она.
– Появившись, она так напугала простой народ, что чуть вовсе не вышибла их хилые мозги! – прорычал Бенигарис. – Это и положило начало всей зловещей чепухе.
Ксаннасэвин кивнул:
– Небесные знаки нередко читаются неправильно, герцог Бенигарис. Звезда завоевателя вернется, но она не пророчит бедствий, а только предупреждает о переменах. На протяжении всей истории Светлого Арда она возвещала новый порядок, возникавший из кровопролитных войн и всеобщего хаоса. Она протрубила конец империи и сияла над последними днями Кхандии.
– И это, по-твоему, хорошо? – Закричал Бенигарис. – Ты говоришь, что звезда, свидетельствующая о падении империи, может предвещать счастливые перемены? – Казалось, он готов был вскочить и разделаться с астрологом.
– Но, мой лорд, помните о Зимородке, – поспешно сказал Ксаннасэвин. – Как эти перемены могут вызвать вашу тревогу, если Зимородок сияет столь ярко? Нет, мой лорд, простите своего смиренного раба за то, что может показаться дерзостью, но разве не может произойти ничего такого, что разрушило бы великую империю и в то же время возвысило Дом Бенидривинов?
Бенигарис выпрямился, как будто его толкнули, и уставился на свои руки.
– Я поговорю с тобой об этом позже, – сказал он наконец. – А теперь оставь нас.
Ксаннасэвин поклонился:
– Как вам будет угодно, господин мой. – Он снова поклонился, на этот раз в сторону Страве. – Счастлив был встретиться с вами, граф. Большая честь для меня.
Граф, так же как и Бенигарис, погруженный в размышления, отсутствующе кивнул.
Ксаннасэвин поцеловал руку Нессаланте, склонился так низко, что едва не прикоснулся лбом к крыше, затем снова сложил свои свитки и направился к лестнице. Его шаги постепенно затихали внизу, в отзывающейся эхом тьме.
– Вы видите? – спросила Нессаланта. – Вы поняли, почему я так высоко ценю его? Это блестящий человек.
Страве кивнул.
– Выглядит внушительно, – сказал он. – И вы находите его заслуживающим доверия?
– Абсолютно. Он точно предсказал смерть моего бедного мужа. – На ее лице появилось выражение глубокой скорби. – Но Леобардис не стал меня слушать. Я говорила, что, если нога его ступит на землю Эркинланда, мы никогда больше не увидимся. Но он назвал это ерундой.
Бенигарис пронзительно посмотрел на свою мать:
– Ксаннасэвин сказал тебе, что отец умрет?
– Да. Если бы только он пожелал выслушать меня!
Граф Страве кашлянул:
– Что ж, я надеялся подождать с этим разговором до другого раза, Бенигарис, но, услышав вашего астролога – услышав о великом будущем, которое, как он считает, ожидает вас, – я решил, что должен сегодня же поделиться с вами своими мыслями.
Оторвавшись от мрачного созерцания своей матери, Бенигарис повернулся к графу:
– О чем вы говорите?
– О некоторых вещах, ставших мне известными. – Старик огляделся. – Прошу простить меня, Бенигарис, я не хотел бы выглядеть навязчивым, но нельзя ли убедить ваших стражников немного отойти? – Он раздраженно махнул рукой в сторону закованных в доспехи солдат, которые неподвижно, как камни, стояли рядом все это время. Бенигарис жестом приказал им отойти.
– Ну?
– Как вам известно, – начал граф, – у меня есть множество источников информации. Я слышу вещи, не доходящие иногда до ушей людей гораздо более могущественных. Недавно я узнал кое-что, возможно могущее заинтересовать вас. Об Элиасе и его войне с Джошуа. О… других вещах. – Он замолчал и выжидательно посмотрел на герцога.
Нессаланта подалась вперед:
– Продолжайте, Страве. Вы знаете, как мы ценим ваши советы.
– Да, – сказал Бенигарис, – продолжайте. Мне будет интересно узнать, что вы слышали.
Граф улыбнулся лисьей улыбкой, обнажив все еще белые зубы.
– О да, – сказал он. – Вам будет интересно.
Эолейр не встречал раньше ситхи, стоявшего в дверях Резного зала. Он был одет в старомодный костюм справедливых – в рубашку и штаны из бледно-кремовой ткани, блестевшей, как дорогой шелк. Его каштановые волосы – самый близкий к человеческому оттенок из всех виденных графом до сих пор – были стянуты узлом на макушке.
– Ликимейя и Джирики говорят, что ты должен идти к ним. – Эрнистирийский язык этого незнакомца был таким же неуклюжим и архаичным, как тот, на котором разговаривали дворры. – Должны вы ожидать еще мгновения или можете идти сейчас? Хорошо, если вы можете идти сейчас.
Эолейр услышал, как Краобан набрал в грудь побольше воздуха, желая одернуть наглого посланника, и быстро положил руку на плечо старика. Вызов звучал так невежливо только из-за плохого знания языка – Эолейр был уверен, что ситхи могли бы спокойно и без нетерпения ждать его хоть целые сутки.
– Одна из справедливых – целитель – сейчас у дочери короля Мегвин. Сперва я должен поговорить с ней, а потом сразу приду, – сказал граф посланнику.
Ситхи с совершенно бесстрастным лицом наклонил голову движением баклана, хватающего рыбешку.
– Я скажу им. – Он повернулся и покинул комнату. Обутые в сапоги ноги бесшумно двигались по деревянному полу.
– Разве они теперь тут хозяева? – раздраженно спросил Краобан. – Мы должны сидеть в ожидании их повелений и сломя голову бежать выполнять их?
Эолейр покачал головой:
– Они вовсе не хотят ничего такого, старый друг. Я уверен, что Джирики и его матери просто нужно о чем-то поговорить со мной. Не все ситхи так хорошо говорят по-эрнистирийски, как Ликимейя и принц.
– Все равно мне это не нравится. Мы слишком долго жили под сапогом у Скали – когда, наконец, эрнистирийцы смогут сами распоряжаться на своей земле?
– Все меняется, – мягко сказал Эолейр, – но мы всегда выживали. Пять веков назад риммеры Фингила оттеснили нас к горным утесам и морским скалам. Мы вернулись. Люди Скали спасаются бегством, так что мы и их пережили. Ты не считаешь, что ситхи – это гораздо более легкий груз?
Некоторое время старик смотрел на него, подозрительно прищурившись, и часто моргал. Наконец он улыбнулся:
– Мой добрый граф, вам следовало бы быть священником или генералом. Вы дальновидны.
– Как и ты, Краобан. Иначе ты не смог бы сидеть здесь и жаловаться на тяжелую жизнь.
Прежде чем старик успел ответить, в дверях возникла ситхи. Это была седая женщина в зеленом платье и матово-серебристом плаще. Несмотря на цвет волос, она, казалось, была одного возраста с только что ушедшим посыльным.
– Кира’ату, – сказал граф, поднимаясь. Его голос утратил былую легкость. – Вы можете помочь ей?
Некоторое время ситхи смотрела на него, потом покачала головой; жест получился удивительно ненатуральным, словно она выучила его по книге.
– Ее тело абсолютно здорово. Но дух каким-то образом скрыт от меня, ушел в глубину, как мышь, когда тень совы пересекает ночные поля.
– Что это значит? – Эолейр пытался скрыть нетерпение.
– Испугана. Она испугана. Она похожа на ребенка, который видел, как убивали его родителей.
– Она видела много смертей. Принцесса похоронила отца и брата.
Женщина-ситхи взмахнула руками в жесте, который Эолейр не смог перевести.
– Это не то. Всякий, зидайя или судходайя – Дитя Восхода или смертный, проживший достаточно долго, понимает смерть. Она ужасна, но объяснима. Но ребенок ее не понимает. И что-то подобное произошло с этой женщиной – что-то, бывшее вне ее понимания. Это испугало ее дух.
– Но она поправится? Вы можете что-то сделать для нее?
– Больше ничего. Ее тело здорово. То, что происходит с ее духом, – это другое дело. Я должна подумать об этом. Возможно, существует ответ, которого я сейчас не вижу.
Трудно было понять что-то по выражению широкоскулого кошачьего лица Кира’ату, но Эолейру оно не показалось особенно обнадеживающим. Граф сжал кулаки и с силой прижал их к бедрам.
– А есть что-нибудь, что могу сделать я!
Что-то очень похожее на жалость мелькнуло в глазах ситхи.
– Если она спрятала свой дух достаточно далеко, только сама женщина Мегвин может вывести его обратно. Вы не можете сделать это за нее. – Она помолчала, как бы ища слова утешения. – Будь добрым с ней. Это уже кое-что. – Она повернулась и выскользнула из зала.
После недолгого молчания старый Краобан заговорил:
– Мегвин безумна, Эолейр.
Граф поднял руку:
– Не надо.
– Вы ничего не измените тем, что не будете слушать. Ей стало хуже, пока вас не было. Я говорил вам, где мы нашли ее – на вершине Брадах Тора. Она бредила и пела. Одна Мирча знает, сколько времени принцесса раздетой просидела в снегу. Сказала, что говорила с богами.
– Может быть, так оно и было, – с горечью сказал Эолейр. – После всего того, что я видел за последние двенадцать месяцев, у меня нет права сомневаться в ее словах. Может быть, это было для нее слишком… – Он вытер взмокшие ладони. – Теперь я пойду и повидаюсь с Джирики.
Краобан кивнул. В глазах его блестели слезы, но губы сжались в твердую линию.
– Не терзайте себя, Эолейр. Не сдавайтесь. Вы нужны нам даже больше, чем ей.
– Когда Изорн и остальные вернутся, – устало сказал граф, – скажи им, где я. Попроси их оказать мне любезность и дождаться меня – я не думаю, что долго пробуду у ситхи. – Он посмотрел на небо, медленно темнеющее на пути к сумеркам. – Мне очень нужно обсудить кое-что с Изорном и Уле.
Прежде чем выйти из Резного зала, Эолейр погладил Краобана по плечу.
– Эолейр? – Он повернулся и увидел Мегвин, стоявшую в холле за его спиной.
– Моя леди. Как вы себя чувствуете?
– Хорошо, – легко сказала принцесса, но глаза изобличали ее. – Куда вы идете?
– Я иду встретиться… – Он осекся. Неужели ее безумие заразительно? Он чуть не сказал «с богами». – Я иду поговорить с Джирики и его матерью.
– Я не знаю их, – сказала она. – Но в любом случае мне хотелось бы пойти с вами.
– Пойти со мной? – Это показалось ему странным.
– Да, граф Эолейр. Я хотела бы пойти с вами. Разве это так ужасно? Ведь мы с вами пока что не смертельные враги, правда?
– Конечно, пойдемте, моя леди, – сказал он поспешно. – Конечно.
Эолейр не заметил никаких существенных перемен в палаточном лагере ситхи, занимавшем всю вершину горы Эрна, и все-таки он выглядел более законченным, чем несколькими днями раньше, более сросшимся с землей. Казалось, что он стоит здесь с тех пор, как эта гора появилась на свет. Здесь царили покой и мягкое, естественное движение; разноцветные дома в потоке воздуха двигались и колыхались, как причудливые растения. Граф ощутил мгновенное раздражение, эхо недовольства Краобана. Какое право они имеют устраиваться здесь с таким комфортом? Чья это земля, в конце концов?
Мгновением позже он одернул себя. Такова была природа справедливых. Несмотря на свои величественные города, теперь в основном населенные летучими мышами, если судить по Мезуту’а, ситхи не были народом, привязанным к месту. Из того, что Джирики говорил о Саде, их исконном доме, становилось ясно, что, несмотря на многовековое пребывание в Светлом Арде, ситхи чувствовали себя не более чем странниками на этой земле. Они жили в мыслях, песнях и воспоминаниях. Гора Эрна была всего лишь местом нового привала.
Мегвин молча шла рядом с ним, лицо ее выглядело озабоченным. Он вспомнил, как много лет назад она позвала его посмотреть, как поросится одна из ее драгоценных свиней. Что-то пошло неправильно, и к концу родов несчастное животное визжало от боли. После того как были удалены два мертвых поросенка – один все еще обвитый окровавленной пуповиной, задушившей его, – свинья в панике придавила еще одного новорожденного.
Во время этого кровавого кошмара у Мегвин было выражение лица, очень похожее на теперешнее. Только после того, как свинья была спасена и остальные, выжившие поросята принялись бодро сосать, она позволила себе разрыдаться. Вспоминая, Эолейр внезапно понял, что это был последний раз, когда она позволила ему обнять себя. Тогда он страдал за нее, пытаясь понять горе, причиненное ей смертью тех, кто для него были не стоящими внимания животными, и все же, прижимая ее к себе, вдруг ощутил, что она уже взрослая женщина, несмотря на кажущуюся юность. Это было странное чувство.
– Эолейр? – Голос Мегвин слегка дрогнул. – Могу я задать вам один вопрос?
– Конечно, леди. – Он не мог отогнать воспоминание о том, как он сжимал ее в объятиях, стоя на коленях в соломе, и о крови, забрызгавшей их руки и одежду. Тогда он не чувствовал себя таким беспомощным, как сейчас.
– Как… Как вы умерли?
Сначала он решил, что не расслышал ее:
– Простите, Мегвин. Как я… что?
– Как вы умерли? Мне стыдно, что я не спросила вас раньше. Это была благородная смерть, какую вы и заслужили? И, я надеюсь, это не было мучительно? Я думаю, я… я не могла бы этого вынести. – Она быстро взглянула на него, потом на лице ее появилась дрожащая улыбка. – Но, конечно, теперь это уже не имеет значения. Вы здесь. Все уже позади.
– Как я умер? – Эти слова поразили его, как удар. Он потянул ее за руку и остановился. Они стояли на открытом, поросшем травой склоне, жилище Ликимейи находилось всего в броске камня. – Мегвин, я не мертв. Пощупайте меня. – Он протянул руки и сжал ее холодные пальцы. – Я жив. И вы тоже.
– Меня ударили, когда пришли боги, – рассеянно сказала она. – Я думаю, что это был Скали. Во всяком случае, его занесенный топор – это последнее, что я помню перед пробуждением на небесах. – Она неуверенно засмеялась. – Это смешно. Разве можно проснуться на небе? С тех пор как я здесь, мне часто кажется, что я спала некоторое время.
– Мегвин, послушайте меня. – Он снова сжал ее руку. – Мы не умерли. – Он почувствовал, что сам готов зарыдать, и сердито тряхнул головой. – Вы по-прежнему в Эрнистире, в Таиге, где вы родились.
Мегвин взглянула на него. Ее глаза странно блеснули, и граф даже подумал, что наконец достучался до нее.
– Вы знаете, Эолейр, – медленно проговорила она, – когда я была жива, я все время боялась. Боялась потерять то, что было дорого мне. Я боялась даже говорить с вами, с самым близким другом, какой у меня когда-либо был. – Она покачала головой. Ветер трепал ее длинные волосы, обнажая прекрасную шею. – Я даже не могла сказать, что любила вас, Эолейр, – любила так, что это жгло меня изнутри. Я боялась, что тогда вы оттолкнете меня и я лишусь даже вашей дружбы.
Эолейру показалось, что сердце его сейчас расколется пополам, как камень, треснувший под ударом молота.
– Мегвин, я… я не знал. – Любил ли он ее? Поможет ли ей, если сейчас он скажет, что любил, вне зависимости от того, правда это или нет? – Я был… я был слеп, – заикаясь, выговорил он. – Я не знал.
Принцесса грустно улыбнулась.
– Теперь это не имеет значения, – сказала она со страшной уверенностью. – Слишком поздно жалеть об этом. – Она сжала его руку и повела вперед.
Последние шаги до сине-лилового дома Ликимейя он сделал машинально, как человек, пораженный в темноте стрелой, который так изумлен этим, что продолжает идти вперед, еще не понимая, что умирает.
Когда Эолейр и Мегвин вошли в кольцо ткани, Джирики и его мать тихо, но напряженно беседовали. Ликимейя так и не сняла доспехов, ее сын переоделся в более удобный наряд.
Джирики поднял голову:
– Граф Эолейр! Мы счастливы, что вы нашли время навестить нас. У нас есть что показать и рассказать вам. – Желтые глаза скользнули по спутнице графа. – Леди Мегвин. Добро пожаловать.
Эолейр чувствовал напряжение девушки, но она все-таки нашла в себе силы сделать реверанс.
– Мой лорд.
Граф не мог не спросить себя, что же она видит в шатре ситхи. Если Джирики был небесным божеством Бриниохом, то что Мегвин могла подумать о его матери? Что она видела, глядя на колышущуюся ткань, фруктовые деревья, угасающее солнце и бесстрастные лица других ситхи?
– Садитесь, пожалуйста. – Несмотря на грубоватый акцент, голос Ликимейи казался удивительно музыкальным. – Хотите есть?
– Нет, спасибо. – Эолейр повернулся к Мегвин.
Принцесса покачала головой, но взгляд ее был рассеянным и отстраненным, как будто она как-то отталкивалась от того, что видели ее глаза.
– Тогда нам нечего ждать, – сказала Ликимейя. – Мы должны кое-что показать вам. – Она взглянула на ситхи с каштановыми волосами, приходившего в Таиг. Тот вышел вперед, открывая сумку, которую держал в руках. Ловким движением он развязал продернутую через нее веревку и перевернул сумку. Что-то темное выкатилось на траву.
У Эолейра перехватило горло.
– Слезы Ринна!
Перед ним лежала голова Скали. Рот и глаза риммера были широко раскрыты. Пышная светлая борода потемнела от крови.
– Вот ваш враг, граф Эолейр, – спокойно сказала Ликимейя. С подобным спокойным удовлетворением кошка могла бы бросить к ногам хозяйки убитую птичку. – В холмах к востоку от Грианспога он и несколько дюжин его людей повернули наконец.
– Уберите это, пожалуйста. – Эолейр почувствовал, что к горлу подступает тошнота. – Я вовсе не хотел видеть его таким. – Он озабоченно взглянул на Мегвин, но ее отсутствующий взгляд был обращен к темнеющему небу за стенами лагеря.
Брови Ликимейи были белыми, в противоположность огненно-рыжим волосам. Она подняла одну из них с выражением насмешливого недоверия.
– Принц Синнах именно так выставлял своих побежденных врагов.
– Это было пять веков назад. – Обычное спокойствие Эолейра на сей раз изменило ему. – Я сожалею, госпожа, но мы, смертные, сильно изменились за этот отрезок времени. Наши предки, возможно, были более свирепы, чем мы. Я видел много смертей, но это было слишком неожиданно.
– Мы не хотели никого оскорбить. – Ликимейя бросила на Джирики многозначительный взгляд. – Мы думали, что ваше сердце порадует вид головы человека, завоевавшего вашу землю и поработившего ваш народ.
Эолейр вздохнул:
– Я понимаю. И я тоже не хотел никого обидеть. Мы благодарны за вашу помощь. Невыразимо благодарны. – Он не мог удержаться от взгляда на окровавленный предмет, валявшийся в свежей траве.
Посланник наклонился, схватил голову за волосы и опустил ее обратно в сумку. Эолейр подавил в себе желание поинтересоваться, что же случилось с телом Остроносого. Вероятно, его оставили на съедение хищникам в холодных восточных холмах.
– Это хорошо, – улыбнулась Ликимейя, – потому что мы тоже хотели просить вашей помощи.
Эолейр взял себя в руки:
– Что мы можем сделать?
Джирики повернулся к нему. Его лицо было даже больше обычного вежливо-равнодушным. Может быть, ему чем-то не понравился поступок его матери? Эолейр отогнал эту мысль. Пытаться понять ситхи – значило добровольно согласиться на скорое наступление безумия.
– Теперь, когда Скали мертв, а остатки его войска разбросаны по стране, наше назначение здесь выполнено, – сказал Джирики. – Но мы только вступили на дорогу, и долгий путь еще предстоит нам.
Пока принц говорил, его мать протянула руку за спину и достала маленький изящный предмет, покрытый синей глазурью. Она опустила в него два пальца и вынула их. На концах пальцев была темно-серая краска.
– Мы говорили вам, что не можем остановиться на освобождении Эрнистира, – продолжал Джирики. – Мы должны идти дальше, к Уджин-э-д’а сикунаи – месту, которое вы зовете Наглимундом.
Медленно, как бы выполняя торжественный ритуал, Ликимейя начала покрывать краской лицо. Она провела темные линии по щекам и вокруг глаз.
– И… и что могут сделать эрнистирийцы? – спросил Эолейр, с трудом отрывая взгляд от матери Джирики.
На мгновение ситхи опустил голову, потом поднял ее и поймал взгляд графа, вынуждая его слушать внимательно.
– Кровью, пролитой друг за друга эрнистири и ситхи, я прошу, чтобы отряд ваших людей присоединился к нам.
– Присоединился к вам? – Эолейр вспомнил летевших, подобно молниям, ситхи. – Да чем же мы можем помочь вам?
Джирики улыбнулся:
– Вы недооцениваете себя – и переоцениваете нас. Очень важно, чтобы мы взяли замок, некогда принадлежавший Джошуа, но это сражение будет страшнее всех виданных землей. Кто знает, какую неожиданную роль смертные могут сыграть в битве Рожденных в Саду? Кроме того, есть вещи, которые вы сделаете легко, а мы – нет. Нас мало. Нам нужен ваш народ, Эолейр. Нам нужны вы.
Ликимейя нарисовала маску вокруг глаз, на лбу и на щеках, так что ее янтарный взгляд, казалось, пламенел в темноте, как драгоценные камни в узком ущелье. Она провела три линии от нижней губы к подбородку.
– Я ни к чему не могу принуждать своих людей, Джирики, – сказал Эолейр. – Особенно после всего того, что с ними произошло. Но думаю, что, если пойду я, остальные присоединятся ко мне. – Он подумал о долге и чести. Ему не удалось отомстить Скали, но теперь выяснялось, что риммер был только орудием в руках Элиаса и другого, еще более страшного врага. Эрнистир свободен, но война далеко не закончена. Кроме того, нечто соблазнительное было в чем-то таком прямом и понятном, как битва. Путаница разоренного войной Эрнисадарка и тяжкий груз безумия Мегвин уже начинали подавлять его.
Небо над головой стало темно-синим, как кувшин Ликимейи. Несколько ситхи внесли светящиеся шары и поставили их на деревянные подставки вдоль стен; освещенные снизу, ветви фруктовых деревьев отливали золотом.
– Я пойду с вами в Наглимунд, Джирики, – сказал он наконец. Краобан присмотрит за народом Эрнисадарка и с тем же успехом присмотрит за Мегвин и Инавен, вдовой Лута, решил он. Старый рыцарь поможет восстановить разрушенное – это дело прекрасно подойдет старику. – И возьму с собой столько бойцов, сколько смогу уговорить.
– Спасибо, граф Эолейр. Мир меняется, но некоторые вещи остаются постоянными. Сердца эрнистири относятся к ним.
