Текст книги "Память, Скорбь и Тёрн"

Автор книги: Тэд Уильямс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 129 (всего у книги 200 страниц)

– Это его лодка, точно, – подтвердил Изгримнур. – Спереди еще нарисованы черные с желтым глаза!

– Ой, скорее, Кадрах! – Мириамель чуть не опрокинула монаха в воду, толкнув его руку. – Скорее!

– Если мы перевернемся и утонем, – процедил Кадрах сквозь стиснутые зубы, – не много будет пользы от этого для болотного человека.

Они догнали плоскодонку. На дне, съежившись, лежал черноволосый коричневый человек, одна его рука была перекинута через борт, как будто он заснул, пытаясь добраться до воды. Когда Кадрах подогнал лодку ближе, маленькая плоскодонка медленно кружилась, уплывая вниз по течению. Принцесса первой перелезла через борт, торопясь помочь вранну, и обе лодки сильно раскачались.

– Осторожно, моя леди, – сказал Кадрах, но Мириамель уже положила себе на колени голову маленького человека. Она ахнула, увидев на темном лице следы засохшей крови, и через мгновение ахнула снова:

– Это не Тиамак!

Вранн, очевидно много выстрадавший за последние дни, был более плотного сложения и немного светлее, чем их товарищ. Его кожа была покрыта каким-то липким веществом, запах которого заставлял Мириамель невольно морщить нос. Больше ничего понять было нельзя, потому что несчастный находился в глубоком обмороке. Когда Мириамель попыталась напоить его, ей пришлось действовать очень осторожно, чтобы маленький человек не захлебнулся. Незнакомец с трудом сделал два глотка, но в сознание не пришел.

– И как же этот проклятый болотник управился с лодкой Тиамака? – проворчал Изгримнур, палочкой счищая грязь с каблуков. Они пристали к берегу, чтобы разбить временный лагерь и решить, что делать дальше; земля в этом месте была довольно сырой. – И хотел бы я знать, что случилось с Тиамаком. Может быть, этот парень подстерег его из-за лодки?

– Взгляните на него, – мрачно сказал Кадрах. – Я уверен, что этот человек и с кошкой не справился бы. Нет, вопрос не в том, откуда у него лодка, а в том, почему Тиамак не с ним и что же такое случилось с беднягой. Не забудьте, что это первый вранн, попавшийся нам на глаза с тех пор, как мы вышли из Кванитупула и идем по болотам.

– Это верно. – Мириамель пристально смотрела на незнакомца. – Может быть, что-то похожее случилось и с другими обитателями деревни Тиамака? Или, может быть, он убегал от… или что-то еще? – Она нахмурилась. Вместо того чтобы найти своего проводника, они столкнулись с еще одной загадкой, только усложнявшей дело. – Что теперь делать?

– Думаю, придется взять его с собой, – сказал Изгримнур. – Неплохо бы задать ему пару вопросов, когда он придет в себя, – но только Эйдон знает, когда это произойдет. Мы не можем ждать.

– Задать пару вопросов? – переспросил Кадрах. – Как вы собираетесь это сделать, герцог? Тиамак сам говорил, что он редкость среди своего народа.

– Что ты хочешь сказать, монах?

– Я просто сомневаюсь, что этот человек может что-то сказать на каком-нибудь языке, кроме своего родного.

– Дьявол! Дьявол, дьявол и трижды дьявол! – Герцог побагровел. – Пожалуйста, прости меня, Мириамель. Но чертов монах прав. – Он помолчал некоторое время, потом пожал плечами. – Но все равно делать нам нечего. Конечно, мы возьмем его.

– Может быть, он сможет рисовать картинки или карты? – предположила Мириамель.

– Вот! – с облегчением воскликнул Изгримнур. – Картинки! Хитро, моя леди, чертовски хитро! Может, из этого что и выйдет.

Неизвестный вранн спал весь день, не пошевельнувшись, даже когда лодка процарапала днищем по грязному берегу и снова поплыла. Перед отплытием Мириамель обмыла кожу незнакомца и с облегчением убедилась, что раны, которые она могла обнаружить, не представляют собой ничего серьезного. Больше она ничем не могла ему помочь.

Неблагодарная задача Изгримнура, который вел их маленькое суденышко через полные опасностей воды Вранна, облегчалась тем, что последний участок пути оказался относительно прямым. Поскольку им попадалось мало боковых притоков и развилин, самым простым решением было просто плыть по течению, и пока что это им удавалось. Хотя им и встретились несколько перекрестков, где Изгримнур мог бы выбрать новое направление, но по берегам все еще виднелись отдельные дома, так что причин для беспокойства не было.

Через некоторое время после полудня незнакомый вранн внезапно проснулся, напугав Мириамель, которая в это время вытирала с него пот большим листом. Коричневые глаза больного расширились от страха, когда он увидел девушку, потом заметались из стороны в сторону, словно он был окружен врагами. Через несколько секунд его загнанный взгляд смягчился и вранн немного успокоился, хотя все еще не произносил ни слова. Долгое время несчастный лежал молча, глядя на переплетенные ветки, скользящие над головой. Он дышал неглубоко, словно на то, чтобы дышать и держать глаза открытыми, уходили все его силы.

Мириамель мягко разговаривала с ним, продолжая вытирать его лоб. Принцесса была уверена, что Кадрах не ошибся, предположив, что незнакомец не говорит на вестерлинге, но она и не собиралась говорить ничего важного. Девушка просто надеялась, что спокойный, дружелюбный голос заставит его почувствовать себя лучше, даже если он и не поймет ни слова из сказанного.

Немногим более чем через час он наконец оправился настолько, что смог приподняться на локте и выпить несколько глотков воды. Он все еще выглядел очень плохо, и не было ничего удивительного в том, что первыми звуками, которые он издал, были болезненные стоны. Он продолжал стонать, даже когда Мириамель предложила ему еще воды. Вранн оттолкнул кожаный мешок, знаками указывая вверх по течению и всем своим видом выражая беспокойство.

– Этот человек рехнулся. – Изгримнур покачал головой. – Как раз то, что нам нужно, – сумасшедший болотный парень.

– Мне кажется, он пытается уговорить нас повернуть назад, – сказала Мириамель и почувствовала, как что-то оборвалось у нее внутри, когда она поняла, что она говорит. – Он дает нам знать, что… плохо идти тем путем, которым мы двигаемся.

Вранн наконец обрел дар речи.

– Муалум нохоа, – пробормотал он в явном ужасе. – Санбидуб нохоа йиа ганта! – Повторив это несколько раз, он попытался перелезть через борт и прыгнуть в воду.

Маленький человек был очень слаб и обезумел от страха.

Мириамель без особого труда заставила его оставаться на месте. Она была потрясена, когда незнакомец разразился слезами. Его круглое коричневое лицо было беззащитным, как у ребенка.

– Что это может значить? – встревоженно спросила она. – Он считает, что здесь какая-то опасность!

Изгримнур снова покачал головой. Он помогал Кадраху удерживать лодку в одном положении, чтобы она не врезалась в заросший берег, когда они проходили изгиб протоки.

– Кто знает? Опасное животное или целый отряд других болотных людей, которые воюют с этими ребятами? А может, это просто языческое суеверие вроде пруда, набитого призраками.

– А может быть, речь идет о том, что опустошило деревню Тиамака, – сказал Кадрах. – Смотрите!

Вранн снова сел, пытаясь вырваться из рук Мириамели.

– Йиа ганта, – простонал он.

– Ганта, – выдохнула Мириамель. – Ганты? Но Тиамак сказал…

– Тиамак мог обнаружить, что он ошибался. – Голос Кадраха упал до шепота.

На противоположной стороне протоки, открывшейся, когда лодка прошла поворот, протянулось огромное причудливое сооружение. Оно могло бы быть построено в подражание Деревенской Роще, потому что это тоже было крупное поселение. Но в то время как деревня явно была творением человеческих рук, это бесформенное строение из глины, листьев и веток, поднимавшееся от земли на несколько человеческих ростов и чуть ли не в фарлонг длиной, столь же явно никакого отношения к людям не имело. Жужжащий, щелкающий звук исходил от него и разносился по Вранну – тяжелое облако шума, как будто целую армию сверчков заперли в гулкой сводчатой комнате. Некоторые из строителей гигантского гнезда были хорошо видны даже с противоположной стороны широкого канала. Они двигались в своей характерной манере, шныряя туда и обратно сквозь черные двери гнезда и проворно переползая с одного обломка ветки на другой.

Мириамель одновременно испытывала почти суеверный ужас и некое смешанное с отвращением очарование. Судя по величине этого гнезда, более сотни ужасных существ прячутся под грудой грязи и палок.

– Мать Узириса! – прошептал Изгримнур. Он развернул лодку и усердно работал шестом, двигаясь назад, вверх по течению, до тех пор пока плоскодонка не прошла поворот и ужасное зрелище не скрылось из глаз. – Что это за адские твари?

Мириамель поежилась, вспомнив глаза, которые с издевкой наблюдали за ней во время купания, – черные капли смолы на нечеловеческом лице.

– Это те ганты, про которых рассказывал Тиамак.

Больной вранн, до этого момента испуганно молчавший, неожиданно замахал руками.

– Тиамак! – хрипло сказал он. – Тиамак ниб дуноу йиа ганта! – Он показал назад, туда, где находилось гнездо, скрытое от них зеленой стеной.

Принцессе не нужно было знать язык Вранна, чтобы понять, в чем дело.

– Тиамак там! О Боже, спаси его, он в этом гнезде! Ганты поймали его!

8
ТЕМНЫЕ КОРИДОРЫ

Ступени были крутыми, а сумка тяжелой, и все-таки Рейчел с трудом сдерживала радость. Всего один переход оставался ей теперь – только один раз ей придется, преодолевая страх, пройти через верхние комнаты, где вечно толпится народ, – и все будет кончено.

Пройдя через темную площадку и спустившись примерно на половину лестничного пролета, Рейчел остановилась и осторожно поставила на пол свою ношу, стараясь, чтобы не звякнули горшки. Дверь была прикрыта тем, что, по убеждению Рейчел, было самым старым и пыльным гобеленом во всем замке. Ей пришлось оставить его невычищенным, чтобы ее убежище трудно было обнаружить и можно было бы беспрепятственно пользоваться дверью каждый день. Все ее существо протестовало каждый раз, когда ей приходилось касаться заплесневелой ткани, но бывает время, когда даже чистота отступает на второй план. Рейчел поморщилась. Тяжелые времена рождают странные перемены, всегда говорила ее мать. Что же делать, если это святая правда Эйдона?

Рейчел тщательно смазала древние петли, и, когда она приподняла гобелен и нажала на ручку, дверь приоткрылась почти беззвучно. Она перетащила сумку через низкий порог, позволив гобелену занять прежнее положение. Теперь двери снова не было видно. Она сняла чехол, прикрывавший лампу, поставила ее в высокую нишу на стене и принялась распаковываться.

Вынув последний сосуд и аккуратно нарисовав на крышке изображение его содержимого при помощи соломинки, смазанной ламповой копотью, она отступила на шаг, чтобы полюбоваться своей кладовой. Весь последний месяц она усердно работала, изумляя даже себя своим смелым воровством. Теперь ей нужен был только мешок сухих фруктов, который она присмотрела во время сегодняшнего налета, – и тогда можно будет всю зиму не покидать убежища. Фрукты были необходимы – их недостаток в пище может вызвать судороги, если не что-нибудь похуже, а она не может позволить себе болеть – некому будет за ней ухаживать. Пришлось все очень хорошо спланировать, чтобы приготовиться к одинокой зиме, – в замке, конечно, не оставалось уже никого, кому она могла бы довериться.

Рейчел терпеливо подбирала подходящее место для убежища. Маленькая монашеская келья, расположенная в глубине подземных помещений Хейхолта, великолепно подходила для ее целей. Благодаря непрекращающимся налетам на замковую кухню она быстро стала кладовой, до такой степени набитой продуктами, что многие жители измученного голодом и войной Эркинланда могли бы ей позавидовать. Кроме того, несколькими лестничными маршами выше она обнаружила еще одну пустующую комнату. Она была не так хорошо спрятана, как убежище Рейчел, но зато в ней было крошечное окошко над самой землей. Оно выходило к одной из водосточных труб Хейхолта. В кладовой Рейчел уже был бочонок с питьевой водой, а пока продолжались снег и дожди, она могла каждый день набирать по ведру воды из желоба и таким образом сохранять на будущее свой драгоценный запас.

Помимо всего этого она унесла несколько смен белья, пару теплых одеял, соломенный матрас и стул – роскошный стул, восхищалась Рейчел, даже со спинкой. Были и дрова для маленького очага, а уж банок с маринованными овощами, солонины и сухарей было столько, что свободным оставался только узкий проход от двери до постели. Но игра стоила свеч. Она знала, что в этой тайной комнате, набитой продовольствием, она легко продержится бóльшую часть года. Что произойдет, когда провизия кончится, какое событие могло бы заставить ее покинуть свою нору и выйти на солнечный свет, Рейчел не знала… но она не могла позволить себе беспокоиться об этом. Она будет жить в безопасности, держать свое гнездо в чистоте и ждать. Этот урок был вбит в нее с детства: делай, что можешь, а в остальном доверься Богу.

В эти дни Рейчел очень много думала о своем детстве. Постоянное одиночество и необходимость все время скрываться способствовали этому, сокращая физическую активность и отбрасывая ее назад, в страну воспоминаний, в поисках утешения и развлечения. Она думала о той Эйдонмансе, когда боялись, что отец ее заблудится и замерзнет в снегу, о соломенной кукле, которую сделала для нее сестра, – о вещах, что не приходили ей в голову уже много лет. Воспоминания, как продукты, плававшие в соленой глубине собранных ею горшков, только и ждали, чтобы их снова вытащили на свет божий.

Рейчел задвинула поглубже последнюю кринку и выровняла ряд. Пусть замок разваливается на части, но здесь, в ее райском гнездышке, всегда будет идеальный порядок. Всего одна ходка, думала она. Одна ходка, и мне не нужно будет больше бояться. Тогда я наконец смогу немного отдохнуть.

Главная горничная поднялась по лестнице и уже подходила к двери, когда ее внезапно захлестнула ледяная волна. С другой стороны медленно приближались чьи-то шаги, тупой равномерный звук, похожий на звук капающей на камень воды. Там кто-то был. Ее обнаружили.

Сердце Рейчел колотилось так сильно, что казалось, оно вот-вот выскочит из груди. Она оцепенела, словно в ночном кошмаре.

Шевелись, глупая женщина, шевелись же!

Шаги неумолимо приближались. Она отдернула руку, обнаружив, что все-таки может двигаться, и попятилась вниз по лестнице, дико озираясь. Что делать, куда деваться? Это западня!

Она, спотыкаясь, пятилась по скользким ступенькам. Там, где лестница сворачивала, была площадка, похожая на ту, где Рейчел нашла свое убежище. Стены здесь тоже были завешаны заплесневевшими ободранными шпалерами. Главная горничная ухватилась за тяжелую ткань. Глупо было надеяться, что там окажется еще одна дверь, но она по крайней мере сможет прижаться к стене и замереть, надеясь, что тот, кто открывает дверь наверху, плохо видит или спешит.

Но дверь все-таки была. У Рейчел даже промелькнула мысль, что в замке нет ни одного гобелена, который не прикрывал бы какую-нибудь потайную комнату. Она потянула за древнюю ручку.

О Эйдон на древе, одними губами прошептала она, конечно, петли заскрипят! Но петли не издали ни звука, и в то самое мгновение, когда подступавшие шаги загрохотали по лестнице, дверь тихо распахнулась. Рейчел протиснулась внутрь и попыталась закрыть дверь. Это ей почти удалось, но осталась щелка меньше чем в руку шириной.

Рейчел посмотрела вверх, досадуя, что побоялась открыть фонарь, и благодаря Господа за то, что снаружи, на лестнице, прерывисто горел факел. Она заставила себя внимательно осмотреть дверь, хотя перед глазами плясали красные точки, а сердце бешено колотилось. Вот! Дверь защемила верхнюю часть гобелена… но это гораздо выше, чем могла дотянуться Рейчел. Она схватилась за пыльный угол, чтобы рывком высвободить ткань, но шаги уже спустились на площадку. Главная горничная отпрянула от щели и затаила дыхание.

По мере приближения шагов усиливался и холод – проникающий до костей озноб, какой бывает, когда выйдешь суровой зимой из жарко натопленной комнаты под удары ледяного ветра. Рейчел почувствовала, что дрожит. Через щель она увидела две черные фигуры. Их тихая беседа, только что доносившаяся до нее, внезапно прекратилась. Один из двоих на мгновение повернулся так, что его бледное лицо можно было разглядеть из убежища Рейчел. Она задохнулась, сердце, казалось, перестало биться. На лестнице стояла одна из этих колдовских тварей – Белых лисиц. Существо снова отвернулось, заговорив со своим спутником странным, но мелодичным голосом, потом посмотрело на ступени, по которым они только что спустились. Оттуда теперь опять доносился звук шагов.

Кто-то еще спускается!

Несмотря на безумный страх неосторожным движением привлечь к себе внимание тварей, Рейчел начала медленно пятиться. Не отрывая взгляда от приоткрытой двери и молясь, чтобы норны ее не заметили, она пыталась нащупать заднюю стену. Старая женщина сделала несколько шагов назад, так что теперь была видна только узкая вертикальная полоска желтоватого света, а ее рука все еще не встретила препятствия. Тогда Рейчел остановилась и повернулась, испуганная мыслью, что она может с грохотом уронить какие-нибудь вещи, сложенные в этой комнате.

Но это не было комнатой. Рейчел стояла в коридоре, уходившем в непроглядную тьму.

Она попыталась задержаться и привести в порядок смятенные мысли. Не было никакого смысла оставаться здесь, особенно когда у самой двери целая толпа белокожих тварей устроила собрание. Здесь не было надежного укрытия, и Рейчел понимала, что в любой момент может издать какой-нибудь невольный звук или, что еще хуже, потерять сознание и со стуком упасть на пол. Никто не знает, сколько эти твари могут простоять на лестнице, переговариваясь между собой, как стервятники на дереве. Когда прибудут все их товарищи, им может прийти в голову навестить именно этот коридор. А если она сейчас же тронется в путь, ей по крайней мере может встретиться надежное убежище или другой выход.

Рейчел затрусила по коридору, ведя рукой по стене – и какую ужасную вековую грязь она чувствовала под пальцами! – и сжимая в другой руке прикрытый фонарь, который она очень боялась стукнуть о камень. Тонкая серебряная полоска света исчезла за поворотом, оставив ее в полной темноте. Рейчел осторожно приоткрыла фонарь, позволив только одному лучу света выбиться наружу, и быстро пошла по проходу.

Женщина подняла фонарь повыше и прищурилась, пытаясь разглядеть однообразный коридор в крошечной лужице света. Неужели этому лабиринту не будет конца? Она всегда считала, что прекрасно знает Хейхолт, как и любой другой его обитатель, так что последние несколько недель были для нее настоящим откровением. Оказалось, что под нижними подвалами, которыми ограничивался ее прежний опыт, прятался еще целый замок. Интересно, знал ли об этом Саймон?

Думать о мальчике, как всегда, было больно. Она покачала головой и с трудом двинулась дальше. Погони пока что не было слышно – так что ей даже удалось остановиться и перевести дыхание, – но вряд ли имело смысл ждать, пока преследователи появятся.

Теперь была одна проблема, которая требовала немедленного разрешения: что она будет делать, если не посмеет вернуться. Она давно уже перестала надеяться, что сможет сориентироваться в этой кроличьей норе. Что, если она выберет неправильный поворот и обречена будет вечно блуждать в темноте, медленно умирая от голода?..

Глупая женщина. Если ты так боишься, не сворачивай никуда из этого коридора или, по крайней мере, сделай пометку там, где свернешь. Тогда ты всегда сможешь найти дорогу обратно.

Она фыркнула. Когда-то этот самодовольный звук доводил до слез многих новеньких горничных. Рейчел разбиралась в воспитании, даже если воспитывать приходилось себя.

Не время для глупостей.

Все-таки было что-то странное в путешествии по этим необитаемым промежуточным пространствам. Это немного напоминало то, что говорил отец Дреозан о Месте Ожидания – сфере между раем и адом, где души умерших ждут суда и где они остаются навечно, если недостаточно хороши для первого и недостаточно плохи для второго. Рейчел нашла эту мысль беспокояще-непонятной – она любила во всем ясность и прямоту. Коли поступаешь плохо, будешь проклят и сожжен. Ведешь жизнь честного и строгого эйдонита – и можешь отправляться в рай, вечно петь и отдыхать под голубыми небесами. Это странное место, о котором говорил священник, было чересчур таинственным. Бог, которому поклонялась Рейчел, никогда не придумал бы ничего подобного.

Свет лампы уперся в стену. Коридор оборвался в перпендикулярном проходе, а это значило, что, если она хочет идти дальше, ей придется повернуть направо или налево. Рейчел нахмурилась. Пора сворачивать с прямого пути. Ей это не нравилось. Но вопрос был в том, посмеет ли она вернуться обратно или хотя бы остаться в прямом коридоре.

Воспоминание о бледнолицых тварях, собравшихся на лестнице, заставило ее решиться.

Рейчел сунула палец в копоть лампы и встала на цыпочки, чтобы пометить левую стену коридора, по которому шла. Она увидит пометку на обратном пути. С тяжелым сердцем главная горничная повернула направо.

Проход тянулся и тянулся, пересекая пустынные залы, а иногда даже целые галереи, лишенные окон и пустые, как разграбленные могилы. Рейчел педантично помечала каждый поворот. Она уже начинала беспокоиться о фонаре – если так будет продолжаться еще некоторое время, масло в нем кончится и она никогда не выберется из этого лабиринта, – когда коридор внезапно привел ее к старинной двери.

На ней не было никаких знаков и ничего похожего на запор или замок. Старое дерево было таким щербатым и покоробленным, что стало похожим на панцирь огромной черепахи. Петли были сделаны из грубо нарезанных кусков железа. Рейчел, щурясь, осмотрела пол, чтобы убедиться, что здесь нет никаких следов, потом начертала на груди знак древа и потянула за угловатую ручку. Дверь со скрипом приоткрылась и остановилась, удерживаемая вековыми слоями пыли и песка. За ней было темно, но эта темнота отливала красным.

Ад. Это было первое, о чем подумала Рейчел. Из Места Ожидания я прямиком угодила в Ад! – Потом: – Мать Элисия! Старуха, ты же даже не умерла. Будь разумнее! – И она ступила внутрь.

Коридор сильно отличался от тех, по которым она пришла. Стены были сделаны не из отесанных и подогнанных плит, а из необработанного камня. Отблески красного света, судя по всему, шли издали, откуда-то слева по коридору, словно за углом разожгли костер.

Несмотря на легкую тревогу, связанную с этим обстоятельством, Рейчел уже собиралась потихоньку направиться к источнику света, как вдруг с противоположной стороны коридора послышался шум. Она поспешно отступила назад к двери, но та по-прежнему была заклинена и не закрывалась. Рейчел протиснулась обратно в тень и постаралась задержать дыхание.

То, что издавало этот новый звук, двигалось не очень быстро. Рейчел съежилась, когда шорох стал громче, но со страхом теперь смешивалась жгучая ярость. Подумать только, что она, главная горничная, вынуждена в своем собственном доме прятаться от… от этих тварей! Пытаясь унять сердцебиение, Рейчел вспомнила миг, когда она ударила Прейратса, – адское возбуждение и странное удовлетворение оттого, что после всех этих недель бессмысленного страдания она наконец сделала что-то. Но теперь? Ее полный ненависти удар, казалось, никак не повлиял на красного священника – так как же ей выстоять против целой шайки демонов? Нет уж, лучше оставаться в укрытии и приберечь свой гнев до лучших времен.

Когда фигура прошла мимо заклинившейся двери, Рейчел сначала испытала огромное облегчение, увидев, что это всего лишь смертный, темноволосый мужчина, едва различимый на фоне озаренных красными отблесками камней. Через мгновение возникшее было любопытство улетучилось, уступив место той же ярости. Кто это чувствует себя таким свободным, что осмеливается бродить по этим темным закоулкам?

Она высунула голову в дверь, чтобы получше рассмотреть удаляющегося человека. Он шел очень медленно, ведя рукой по стене, но голова его была откинута назад и раскачивалась из стороны в сторону, как будто он пытался прочитать что-то на погруженном во тьму потолке туннеля.

Господи, да он слеп! – внезапно поняла она. Эта медлительность, эти ощупывающие стену пальцы – тут не могло быть никаких сомнений. Мгновением позже она поняла, что знает этого человека, и отскочила в тень.

Гутвульф! Это чудовище! Что он здесь делает? – На секунду она содрогнулась от мысли, что самый верный соратник Элиаса до сих пор разыскивает ее, прочесывая замок, помещение за помещением. Но зачем было посылать слепого? И когда Гутвульф ослеп?

И тогда пришло воспоминание, отрывочное, но до сих пор мучительное. Там, на балконе, с королем Элиасом и Прейратсом там ведь был Гутвульф? Это ведь граф Утаньята сцепился с алхимиком, когда Прейратс, с ножом в спине, повернулся к ней, беспомощно лежавшей на полу? Но почему он сделал это? Ведь всем известно, что Гутвульф Утаньятский, Рука короля, – самый жестокий и беспощадный из всех фаворитов Элиаса.

Так неужели это он спас ей жизнь?!

У Рейчел голова шла кругом. Она снова высунулась в приоткрытую дверь, но Утаньят уже исчез за поворотом коридора, направляясь в сторону красного зарева. Крошечная тень отделилась от общей тьмы, проскочила мимо ног Рейчел и побежала следом за Гутвульфом. Кошка? Серая кошка?

Мир замковых подземелий оказался слишком запутанным для старой Рейчел. Она снова открыла шторку фонаря и пошла назад, в том же направлении, откуда пришла, оставив приоткрытой дверь в багровый коридор. Сейчас ей не хотелось иметь никакого дела с Гутвульфом, слеп он или нет. Она пойдет назад к лестнице, руководствуясь своими пометками, и будет молиться, чтобы Белые лисицы убрались к своему повелителю – дьяволу. Надо было о многом подумать, слишком о многом. Сейчас Рейчел хотела одного: запереться в своей келье и заснуть.

Гутвульф медленно двигался вперед; голова его была полна отравляющей, обольстительной музыки – музыки, которая призывала его, и говорила с ним, и в то же время пугала, как ничто и никогда не пугало графа Утаньятского.

Долгое время в темноте своих дней и ночей он слышал эту музыку только во сне, но сегодня она наконец пришла к нему в часы бодрствования, вызывая его из глубин и изгоняя из его мозга даже шепчущие голоса, которые давно стали постоянными спутниками Гутвульфа. Это был зов серого меча. Скорбь была где-то поблизости.

Какая-то часть графа прекрасно понимала, что меч – это просто бездушный предмет, немой кусок металла, болтающийся на поясе у короля Элиаса, и что он никогда не стал бы искать и звать Гутвульфа здесь, потому что это означало бы, что сам король спустился в подземелье. Утаньят, конечно, не хотел быть пойманным – безопасность мало заботила его, но все же графу хотелось бы умереть здесь, в подземных лабиринтах Хейхолта, не показываясь на глаза тем, кто знал его, когда он еще не был такой жалкой развалиной, – и все же присутствие меча подчиняло себе его разум. Жизнь Гутвульфа теперь была только эхом и тенями, холодным камнем и призрачными голосами, которые не мог спугнуть шум его собственных шагов. А меч был живым, и его жизнь теперь каким-то образом была более могущественна, чем жизнь графа. Гутвульф должен быть вблизи серого меча.

Меня не поймают, говорил себе Гутвульф. Я буду хитрым, я буду очень осторожным. Он просто подойдет поближе, чтобы как следует ощутить поющую силу Скорби.

Мысли его были прерваны мягким прикосновением к лодыжке – кошка, его призрачный друг. Он нагнулся, чтобы погладить ее, провел рукой по костлявой спине. Она пошла вместе с ним, – может быть, она хочет уберечь его от беды. Граф улыбнулся.

Когда он выпрямился, по его щекам стекал пот. Воздух сильно потеплел. Гутвульф вполне мог допустить, что его бесконечный путь по лестницам и подъемам наконец вывел его на поверхность, но как могло все так измениться, пока он блуждал по подземелью? Могло ли жаркое лето наконец сменить бесконечную зиму? Вряд ли могло пройти столько времени, но вечная темнота полна обманов, слепой Гутвульф усвоил это, еще когда жил в замке. Что же до погоды… ну, в такие странные и смутные времена, как нынешнее, могло случиться все, что угодно.

Теперь под его чуткими пальцами потеплели даже каменные стены. Куда же он попал? Но Гутвульф отогнал от себя эту мысль. Что бы это ни было, меч был тут. Меч, который звал его. Он будет осторожен, он сделает еще только несколько шагов…

Мгновение, когда Скорбь пела в нем, наполняя его…

Когда Элиас заставил его прикоснуться к Скорби, Гутвульф, казалось, стал частью меча. Он был поглощен чужой чарующей мелодией. По крайней мере в тот миг он и меч слились в единое целое.

Скорбь зовет своих братьев. Вместе они составят музыку, еще более величественную.

Тогда, в королевском Тронном зале, несмотря на весь свой ужас, Гутвульф тоже жаждал этого единения. Теперь, вспоминая те секунды, он снова стремился к мечу. Каков бы ни был риск, ему необходимо было соединиться с преследующей его песней. Граф знал, что это безумие, но у него не было сил противостоять ему. Напротив, понадобятся все остатки его хитрости и самообладания, чтобы подойти к Скорби как можно ближе и не быть обнаруженным. Меч так близко…

В узком коридоре становилось все жарче. Гутвульф остановился, чтобы ощупать стены. Маленькая кошка куда-то исчезла, очевидно отправилась искать место, представлявшее меньшую опасность для ее лапок. Коснувшись стены, граф был вынужден почти тотчас же отдернуть руку. Теперь до него доходила еще и неясная волна звука, нечто вроде глухого ропота. Что же все это могло означать?

Некогда под замком устроил свое логово страшный дракон – красный червь Шуракаи, чья смерть прославила короля Джона и чьи кости послужили материалом для королевского трона. Его огненное дыхание в древние времена погубило двух королей и бессчетное количество простых обитателей замка. Может ли в глубине подземелья оказаться еще один дракон, какой-нибудь детеныш Шуракаи, выросший в тишине и покое подземных лабиринтов? Если так – он может убить Гутвульфа, обратить его в пепел. Но такие мелочи мало беспокоили графа. Все, чего он желал, было соединение с яростной песней Скорби.

Проход сузился и резко пошел вверх, так что Гутвульфу пришлось пригнуться, чтобы пройти. Жар стал почти невыносимым – граф представлял себе, что его кожа чернеет и съеживается, словно у рождественского поросенка. По мере того как он с трудом преодолевал подъем, становился громче рокочущий звук, глубокий, прерывистый грохот, похожий на рев бушующего моря или на дыхание спящего дракона. Потом звук начал меняться. Спустя мгновение Гутвульф обнаружил, что проход снова расширяется. Завернув за угол, слепой почувствовал, что потолок стал выше. Горячий ветер забивал легкие. Рокот рождал причудливое эхо.