Текст книги "Память, Скорбь и Тёрн"

Автор книги: Тэд Уильямс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 138 (всего у книги 200 страниц)

– Ликимейя но’и-са’Онсерей, – торжественно произнес Джирики. – Королева Детей Восхода и Леди Дома Танцев Года.

Эолейр и его спутники упали на одно колено.

– Встаньте, прошу вас. – Она говорила гортанным журчащим голосом и, по-видимому, не так хорошо владела языком смертных, как Джирики. – Это ваша страна, граф Эолейр, и зидайя здесь в гостях. Мы пришли заплатить долг чести вашему принцу Синнаху.

– Это большая честь для нас, королева Ликимейя.

Она взмахнула тонкой рукой с длинными пальцами:

– Не надо говорить «королева». Этот титул – всего лишь ближайшее по смыслу слово смертных. Но мы не обращаемся так друг к другу, за исключением определенных случаев. – Когда люди поднялись, она обратилась к Эолейру, чуть приподняв тонкую бровь: – Вы знаете, граф Эолейр, есть старая легенда, по которой в роду Над Муллаха есть кровь зидайя.

На мгновение граф смутился, подумав, что она имеет в виду какую-то несправедливость, допущенную кем-то из его рода по отношению к ситхи. Когда же он понял, что она сказала на самом деле, его собственная кровь заледенела, а по коже побежали мурашки.

– Старая легенда? – Эолейр почувствовал, что голова его куда-то плывет. – Простите, моя леди, я не уверен, что правильно понял вас. Вы хотите сказать, что в жилах моих предков текла кровь ситхи?

Ликимейя улыбнулась, неожиданно свирепо сверкнув зубами.

– Как я сказала, это только старая легенда.

– А ситхи знают, правда ли это? – Может быть, королева затевает с ним какую-то игру?

Она шевельнула пальцами. Облако птиц взмыло на ветви дуба, на мгновение скрыв из глаз королеву взмахами множества крыльев.

– Давным-давно, когда люди и зидайя были ближе… – она сделала странный жест, – это могло быть. Мы знаем, что такое может случиться.

Эолейр определенно почувствовал, что земля колеблется у него под ногами, и удивился, как быстро в таких обстоятельствах его покинул долгий политический и дипломатический опыт.

– Значит, это случалось? Справедливый народ… смешивался со смертными?

Ликимейя, казалось, потеряла всякий интерес к этому вопросу.

– Да. По большей части это происходило давным-давно. – Она сделала знак Джирики, и он вышел вперед с куском мерцающей шелковистой ткани, которую расстелил перед графом и его спутниками, после чего жестом предложил им сесть. – Хорошо снова оказаться на Меин Ассолаи.

– Так мы называем эту гору, – объяснил Джирики. – Ши’ики и Сендиту отдали ее Эрну. Это было, как сказали бы смертные, священное место нашего народа. То, что оно было даровано смертному за верность, – знак дружбы между народом Эрна и Детьми Восхода.

– У нас есть очень похожая легенда, – медленно проговорил Эолейр. – Я всегда хотел узнать, правда ли это.

– Большинство легенд содержат в себе зерно истины, – улыбнулся Джирики.

Ликимейя перевела свои яркие кошачьи глаза с Эолейра на двух его спутников, которые, казалось, чуть вздрогнули под тяжестью ее взгляда.

– Итак, вы риммеры, – сказала она, не сводя с них пристального взгляда. – У нас мало оснований любить этот народ.

Изорн склонил голову:

– Да, леди, мало. – Он сделал глубокий вдох, пытаясь справиться со своим голосом. – Но пожалуйста, не забудьте, что век смертных короток. То, что произошло, произошло много лет назад – у нас сменилось два десятка поколений. И мы не очень похожи на Фингила.

На лице Ликимейи мелькнула улыбка.

– Все может быть. Но как тогда обстоит дело с этим вашим соплеменником, которого мы обратили в бегство? Я видела его работу здесь, на Меин Ассолаи, и это мало отличается от того, что ваш Фингил Краснорукий проделывал с землями зидайя пять веков назад.

Изорн медленно покачал головой, но ничего не сказал. Уле рядом с ним совсем побелел и выглядел так, словно в любой момент готов был удрать.

– Изорн и Уле стояли против Скали, – поспешно вступился Эолейр. – И мы вели сюда людей, чтобы сразиться с ним, когда вы и ваш народ проехали мимо. Обратив убийц в бегство, вы оказали этим двоим не меньшее одолжение, чем мне и моему народу. Теперь появилась надежда, что в один прекрасный день отец Изорна сможет вернуть себе свое законное герцогство.

– Так, – кивнула Ликимейя. – Теперь мы подошли и к этому. Джирики, эти люди ели?

Ее сын вопросительно посмотрел на Эолейра.

– Нет, моя леди, – ответил граф.

– Тогда поешьте с нами, и мы поговорим.

Джирики встал и исчез за колеблющейся стеной. Наступило долгое, неловкое для Эолейра молчание, которое Ликимейя, по всей видимости, не расположена была нарушать. Они сидели и слушали, как ветер путается в верхних ветвях дуба, пока не вернулся Джирики с деревянным подносом, на котором возвышалась гора фруктов, хлеба и сыра.

Граф был потрясен. Разве у этих созданий нет слуг, которым можно было бы поручить такое простое дело? Он наблюдал, как Джирики, с его властной осанкой, подобной которой Эолейру никогда не приходилось встречаться, наливал что-то из синего хрустального кувшина в чаши, вырезанные из того же дерева, что и поднос. Потом с простым, но изысканным поклоном он передал чаши Эолейру и его товарищам. Это были королева и принц древнейшего народа Светлого Арда, и они сами прислуживали себе и своим гостям. Пропасть между Эолейром и бессмертными теперь казалась шире, чем когда-либо.

То, что находилось в хрустальном кувшине, обжигало, как огонь, по вкусу напоминало клеверный мед и пахло фиалками. Уле осторожно пригубил, потом одним глотком осушил свою чашу и радостно позволил Джирики снова наполнить ее. Эолейр, выпив свою порцию, почувствовал, как боль от двухдневной скачки растворяется в приятном тепле. Еда тоже оказалась превосходной, все фрукты были идеально созревшими, и Эолейр невольно задумался, где ситхи достают подобные деликатесы в середине зимы длиною в год. Впрочем, он тут же отогнал эту мысль, как не стоящую внимания маленькую диковинку в самой настоящей стране чудес.

– Мы пришли, чтобы воевать, – внезапно сказала Ликимейя. Она одна из всех присутствовавших не проглотила ни крошки и сделала не более одного глотка медового напитка. – Скали ненадолго ускользнул от нас, но сердце вашего королевства уже свободно. Мы положили начало большой битве. С вашей помощью, Эолейр, и с помощью тех ваших людей, чья воля еще сильна, мы скоро снимем петлю с шеи наших старых союзников.

– Нет слов, чтобы выразить нашу благодарность, леди, – ответил Эолейр. – Зидайя показали нам сегодня, как они чтят свои обещания. Немногие смертные могут похвастаться тем же.

– А что потом, королева Ликимейя? – спросил Изорн. Он выпил три чаши напитка, и его лицо немного покраснело. – Отправитесь ли вы к Джошуа? Поможете ему взять Хейхолт?

Взгляд, которым она удостоила его, был холоден и суров.

– Мы не сражаемся за смертных принцев, Изорн Изгримнурсон. Мы сражаемся, чтобы заплатить старые долги и защитить себя.

Эолейр почувствовал, что сердце его упало.

– Значит, вы остановитесь здесь?

Ликимейя покачала головой:

– Это совсем не так просто. Боюсь, что я говорила слишком быстро. Есть вещи, которые равно угрожают Джошуа Безрукому и Детям Рассвета. По всей видимости, враги Безрукого заключили сделку с нашими врагами. Нам придется сделать то, на что одни мы способны: как только Эрнистир будет свободен, мы оставим войны смертных для смертных – по крайней мере пока что. Нет, граф Эолейр, у нас есть и другие долги, но пришли странные времена. – Она улыбнулась, и на этот раз улыбка получилась немного менее свирепой и немного более походила на то, что может появиться на лице смертного. Эолейра внезапно пронзила странная красота женщины-ситхи. И в то же мгновение, благодаря молниеносному озарению, он осознал, что сидящее перед ним существо видело падение Асу’а. Она была так же стара, как величайшие города людей, – а может быть, и старше. Граф содрогнулся. – Однако, – продолжала Ликимейя, – хотя мы и не поедем на помощь вашему защищенному стенами принцу, мы все же поедем на помощь его крепости.

Наступило смущенное молчание, потом его нарушил Изорн:

– Простите, леди, но боюсь, мы не совсем поняли, о чем вы говорили.

Ответил Джирики:

– Когда Эрнисадарк будет свободен, мы поедем в Наглимунд. Теперь он принадлежит Королю Бурь и стоит слишком близко к дому нашего изгнания. Мы отнимем его у Инелуки. – Лицо ситхи было суровым и мрачным. – Кроме того, когда наступит последняя битва – а она грядет, смертные люди, не сомневайтесь в этом, – мы хотим быть уверенными в том, что у норнов не остается никакого убежища, куда они могли бы спрятаться.

Эолейр наблюдал за глазами Джирики, когда принц говорил, и ему показалось, что в их янтарной глубине он увидел ненависть, тлевшую века.

– Это будет война, не похожая ни на одну из тех, что уже видел мир, – сказала Ликимейя. – Война, в которой многие споры будут разрешены раз и навсегда.

Если глаза Джирики тлели, то ее пылали.

3
СЛОМАННАЯ УЛЫБКА

– Я сделал для них обоих все, что мог, – если… – Кадрах взволнованно потер лоб, как бы пытаясь извлечь оттуда прячущуюся мысль. Совершенно очевидно было, что он выбился из сил, но так же очевидно – ибо оскорбления герцога все еще были свежи в его памяти, – что это не может остановить его.

– Больше ничего нельзя сделать, – твердо сказала Мириамель. – Ложись. Тебе надо поспать.

Кадрах посмотрел на Изгримнура, стоявшего у носа лодки и крепко сжимавшего шест широкими руками. Герцог только поджал губы и продолжил исследование русла протоки.

– Да, наверное, надо. – Монах свернулся клубком рядом с неподвижными телами Тиамака и другого больного вранна.

Мириамель, которая только недавно проснулась, проспав весь вечер, наклонилась и накрыла всех троих своим плащом. Все равно от него не было никакой пользы, кроме сомнительной защиты от укусов насекомых. Даже в полночь на болотах было тепло, как в жаркий летний день.

– Может быть, если мы погасим лампу, – проворчал Изгримнур, – эти ползучие хитрецы отправятся ради разнообразия поужинать на ком-нибудь другом? – Он хлопнул себя по плечу и стал разглядывать образовавшееся пятно. – Проклятый свет их притягивает. А вроде ведь лампа из этого болотного города должна была отпугивать жуков. – Он фыркнул. – Как люди могут жить здесь круглый год, это для меня загадка.

– Если ты хочешь ее погасить, придется бросить якорь. – Мириамель не очень увлекала перспектива плавания по протокам Вранна в кромешной тьме. Похоже было, что им удалось избавиться от гантов, но путники до сих пор напряженно вглядывались в каждую подозрительную лиану или свисающую ветку. Однако Изгримнур уже очень давно не спал; казалось, что будет справедливо, если он сможет хоть немного отдохнуть от назойливых насекомых.

– Ну и хорошо. Сдается мне, русло здесь достаточно широкое, чтобы это место было таким же безопасным, как и все остальные. Не вижу никаких веток. Маленькие жуки мне совсем не нравятся, но если я никогда больше не увижу ни одного из этих Эйдоном проклятых больших… – Заканчивать не было смысла. Неглубокий сон Мириамели и так был полон щелкающими бегущими гантами и липкими усиками, которые хватали ее, когда она пыталась убежать. – Помоги мне с якорем. – Вместе они подняли большой камень и перекинули его через борт. Когда он ушел на дно протоки, Мириамель проверила, не слишком ли слабо натянута веревка.

– Почему бы тебе не поспать немного, – сказала она герцогу. – А я покараулю.

– Хорошо.

Она быстро взглянула на Камариса, который безмятежно спал на носу лодки, уронив на свернутый плащ свою белую голову, потом протянула руку и погасила лампу.

Сначала темнота была пугающе непроглядной. Мириамель почти ощущала суставчатые лапки, тянущиеся к ней, и боролась с безумным желанием отчаянно замахать руками, отгоняя призраков.

– Изгримнур?

– Что?

– Ничего. Я просто хотела услышать твой голос.

Постепенно к ней вернулась способность видеть. Света было мало – луна исчезла, скрывшись то ли за облаками, то ли за переплетенными ветвями деревьев, которые настоящей крышей нависали над протокой, звезды казались всего лишь далекими светлыми точками, – но она уже различала предметы, окружавшие ее, темную громаду герцога и смутные очертания речных берегов.

Она слышала, как Изгримнур стучит шестом, придавая ему устойчивое положение, потом его темная фигура опустилась в лодку.

– Ты уверена, что тебе не надо еще поспать? – спросил герцог хриплым от усталости голосом.

– Я отдохнула. Я посплю попозже. А теперь укладывайся поскорее.

Изгримнур больше не возражал – верный признак того, что он был уже на пределе. Через несколько минут он громко захрапел. Мириамель улыбнулась.

Лодка двигалась так плавно, что нетрудно было вообразить, будто они сидят на облаке, плывущем по ночному небу. Не было ни прилива, ни заметного течения – только легкое дуновение болотного ветерка, заставлявшего лодку медленно кружиться вокруг якоря, двигаясь легко, как ртуть по наклонному куску стекла. Мириамель откинулась назад и вгляделась в пасмурное небо, пытаясь отыскать знакомую звезду. Впервые за много дней она могла позволить себе роскошь тоски по дому.

Интересно, что сейчас делает отец? Думает он обо мне? Ненавидит меня?

Мысли об Элиасе навели ее на другие размышления. Ее мучила одна вещь, о которой упомянул Кадрах в первую ночь их бегства с «Облака Эдны». Во время своей долгой и трудной исповеди монах сказал, что Прейратс особенно интересовался общением с мертвыми – «разговором сквозь пелену», как это называлось по словам Кадраха, – и что священник особенно интересовался этим разделом книги Ниссеса. Почему-то эти слова заставили ее подумать об отце. Но почему? Может быть, дело было в какой-то забытой фразе Элиаса?

Как она ни пыталась вызвать воспоминание, живущее в глубине ее мозга, оно оставалось неуловимым. Безмолвная лодка медленно кружилась под тусклыми звездами.

Принцесса слегка задремала. Первый утренний свет пробивался сквозь тучи, окрашивая болота в жемчужно-серый цвет. Мириамель выпрямилась, тихо застонав. Синяки и шишки, полученные в гнезде гантов, ныли при каждом движении; девушка чувствовала себя так, словно ее сбросили с горы в мешке, набитом камнями.

– Л-л-леди… – Слабый тихий шепот, почти дыхание.

– Тиамак? – Она быстро повернулась, заставив лодку покачнуться. Глаза вранна были открыты. На его бледном, расслабленном лице снова появилась искра разума.

– Д-д-да. Да, л-леди. – Он глубоко вздохнул, как будто эти несколько слов чудовищно утомили его. – Где… где мы?

– Мы в протоке, но я представления не имею, в какой именно: Изгримнур работал шестом бóльшую часть дня, после того как мы убежали от гантов. – Она осторожно посмотрела на него. – Тебе больно?

Он попытался покачать головой, но смог только слегка шевельнуться.

– Нет. Но воды. Будьте добры.

Мириамель наклонилась, чтобы взять бурдюк с водой, лежавший у ног Изгримнура, потом открыла его и дала вранну сделать несколько осторожных глотков.

Тиамак чуть-чуть повернул голову и увидел неподвижное тело рядом с собой.

– Младший Могахиб, – прошептал он. – Он жив?

– Едва. Похоже, что он очень близок к… очень болен, хотя мы с Кадрахом не нашли на нем никаких ран.

– Нет. Вы не найдете. И на мне. – Тиамак снова уронил голову и закрыл глаза. – А остальные?

– Какие остальные? – спросила она осторожно. – Кадрах, Изгримнур, Камарис и я – все здесь, и все более или менее в порядке.

– A-а… Хорошо. – Тиамак больше не открывал глаз.

На корме, слегка пошатываясь со сна, сел Изгримнур.

– Что такое? – пробормотал он. – Мириамель… Что?

– Ничего, Изгримнур. Тиамак проснулся.

– Проснулся, да? – Герцог улегся обратно, уже снова соскальзывая в сон. – Мозги не перемешались? Говорит, как раньше? Самое поганое, что я когда-либо видел…

– Ты говорил на другом языке, там, в гнезде, – сказала Мириамель Тиамаку. – Это было страшно.

– Я знаю. – Его лицо сморщилось, как будто он боролся с тошнотой. – Позже. Не сейчас. – Его глаза приоткрылись. – Вы… что-нибудь вынесли со мной?

Принцесса покачала головой, припоминая:

– Только тебя самого и ту мерзость, которой ты был покрыт.

– А-а… – Мгновение Тиамак казался разочарованным, потом расслабился. – Ну и хорошо. – Но тут же его глаза широко раскрылись. – А мои вещи? – спросил он.

– Все, что было у тебя в лодке, по-прежнему здесь. – Она похлопала по узлу.

– Хорошо… хорошо. – Он облегченно вздохнул и скользнул под плащ.

Небо бледнело, и по обе стороны реки из теней возникала листва, возвращаясь к свету и жизни.

– Леди?

– Что?

– Спасибо вам. Спасибо за то, что пришли за мной.

Мириамель слушала, как замедляется его дыхание. Вскоре маленький человек снова уснул.

– Как я уже сказал прошлой ночью Мириамели, – начал Тиамак, – я хотел бы поблагодарить всех вас. Вы оказались для меня лучшими друзьями, чем я мог мечтать, и безусловно лучшими, чем я заслужил.

Изгримнур кашлянул:

– Ерунда. Просто у нас не было другого выхода.

Мириамель подумала, что герцог как будто стыдится чего-то. Может быть, он вспомнил дебаты о том, попытаться спасти Тиамака или оставить его у гантов?

Они устроили привал у берега протоки. Маленький костер, почти невидимый в ярком солнечном свете позднего утра, весело потрескивал, согревая воду для супа и чая из желтого корня.

– Нет, вы не поняли. Вы не просто спасли мою жизнь. Если только у меня есть ка – вы называете это душой, – она не просуществовала бы и дня в этом ужасном месте. А может быть, и часа.

– Но что они с тобой сделали? – спросила Мириамель. – Ты что-то говорил. Звучало это так, как будто ты сам превратился в ганта.

Тиамак содрогнулся. Он сидел, кутаясь в плащ принцессы, и до сих пор двигался очень мало.

– Я попытаюсь рассказать вам, хотя и сам не все понимаю. Но вы совершенно уверены, что ничего не унесли вместе со мной из этого гнезда?

Его друзья покачали головами.

– Там было, – начал он, потом остановился, задумавшись. – Был кусок чего-то похожего на зеркало. Оно было сломано, но еще оставалась часть рамы, покрытой искусной резьбой. Они… ганты… они вложили его мне в руки. – Он поднял ладони, чтобы продемонстрировать еще не зажившие порезы. – Как только я коснулся его, сразу почувствовал, как от моих пальцев к голове бежит холод. Потом несколько этих… тварей изрыгнули липкую массу и покрыли меня ею. – Он сделал глубокий вдох, но все равно не смог продолжать. Несколько мгновений вранн сидел неподвижно, на глазах у него блестели слезы.

– Не надо вспоминать об этом, Тиамак, – мягко сказала Мириамель. – Не сейчас.

– Или расскажи только, как они поймали тебя, – предложил Изгримнур. – То есть, я хочу сказать, если это не так страшно.

Вранн опустил глаза:

– Они поймали меня легко, как только что вылупившегося крабеныша. Трое упали на меня с деревьев. – Он быстро взглянул наверх, словно это могло повториться. – А пока я боролся с ними, появилась еще целая толпа – около дюжины – и помогла своим собратьям одолеть меня. О, они умные! Они замотали меня лианами, как вы или я связали бы пленника, хотя узлов они, по-видимому, завязывать не умеют. Но все равно они крепко держали концы лиан – достаточно крепко, чтобы у меня не было возможности убежать. Потом они попытались втащить меня на дерево, но я оказался слишком тяжелым, так что им пришлось подтащить лодку к берегу, хватаясь за лианы и длинные ветки. Потом они поволокли меня в гнездо. Не могу сказать, сколько раз я молился, чтобы они убили меня или хотя бы стукнули так, чтобы я потерял сознание. Когда тебя тащат живым и в сознании через это кошмарное место отвратительные щебечущие твари!.. – Ему пришлось помолчать несколько секунд, чтобы немного успокоиться. – То, что они делали со мной, уже было сделано с Младшим Могахибом. – Он кивнул в сторону другого вранна, который лежал на земле рядом с Тиамаком, все еще погруженный в лихорадочный сон. – Я думаю, он выжил, потому что пробыл там недолго; может быть, он был не так полезен им, как – они надеялись – мог бы быть я. Во всяком случае, они были вынуждены освободить его, чтобы дать мне этот осколок зеркала. Когда его тащили мимо меня, я закричал. Он был почти безумен, но услышал мой голос и отозвался. Тогда я узнал его и крикнул, что моя лодка все еще стоит на берегу снаружи и что он должен попытаться бежать и воспользоваться ею.

– Ты велел ему искать нас? – спросил Кадрах.

– Нет, нет, – сказал Тиамак. – Я видел его всего несколько секунд. Я, правда, надеялся, что, если он освободится и доберется до Деревенской Рощи, вы, может быть, встретитесь. Но я только хотел, чтобы вы узнали, что я не по своей воле бросил вас. – Он нахмурился. – Я и мечтать не смел, что кто-нибудь пойдет в это место из-за меня…

– Хватит, парень, – быстро сказал Изгримнур. – Что же они делали с тобой?

Теперь Мириамель была уверена, что герцог пытается избежать разговора об их решении. Она чуть не засмеялась. Как будто кто-нибудь когда-нибудь мог усомниться в его честности и храбрости! Наверное, Изгримнур чересчур чувствителен после того, что он наговорил Кадраху.

– Я еще не уверен. – Тиамак прищурился, как бы пытаясь вызвать зрительное воспоминание. – Как я уже говорил, они… вложили мне в руки зеркало и покрыли слизью. Ощущение холода становилось все сильнее и сильнее. Я подумал, что умираю – задыхаюсь и замерзаю одновременно. Потом, когда я уже был уверен, что через несколько секунд сделаю свой последний вдох, случилось нечто еще более странное. – Он поднял голову и посмотрел прямо в глаза Мириамели, как бы желая убедиться, что она верит ему. – В мою голову пришли слова – нет, не слова. Там не было никаких слов… только видения. – Он помолчал. – Это было так, как будто открылась дверь… как будто в моей голове проделали дырку и в нее потекли чужие мысли. Но, что хуже всего, это… это были не человеческие мысли.

– Не человеческие? Но как ты это понял? – теперь заинтересовался Кадрах, он подался вперед, его серые глаза не отрывались от лица вранна.

– Я не могу объяснить. Вы слышите в кроне дерева крик красного кожеклюва и понимаете, что это не человеческий голос. Так и я могу сказать, что те мысли не мог породить человеческий разум. Это были… холодные мысли. Медленные, спокойные и настолько ненавистные мне, что я сам отрубил бы себе голову, если бы не был скован этой слизью. Если раньше я не верил в существование Тех, Кто Дышит Тьмой, так теперь поверил. Это было с-страшно – чувствовать их у себя в г-голове.

Тиамак дрожал. Мириамель протянула руку, чтобы плотнее закутать плащом его плечи. Взволнованный Изгримнур, нервно ерзавший на месте, подбросил в костер сухих сучьев.

– Ты уже достаточно рассказал, – сказала она.

– Я п-почти зак-кончил. П-простите, у м-меня с-стучат зубы.

– Сейчас, – сказал Изгримнур, и в голосе его слышалось облегчение оттого, что можно что-то сделать. – Мы подвинем тебя поближе к огню.

Когда Тиамака передвинули, он продолжал:

– Я наполовину понимал, что говорю, как гант, хотя и не чувствовал себя им. Я понимал, что принимаю эти сокрушительные мысли и произношу их вслух, но каким-то образом у меня получается только щелканье, жужжание и прочие звуки, при помощи которых общаются эти твари. Тем не менее в этом был какой-то смысл – я хотел говорить и говорить, чтобы дать мыслям этого холодного существа вытечь из меня… и чтобы их поняли ганты.

– Что это были за мысли? – спросил Кадрах. – Ты можешь вспомнить?

Тиамак нахмурился:

– Кое-что. Но, как я уже сказал, это были не слова, и они настолько чужды мне, что трудно будет объяснить их. – Он выпростал руку из-под плаща и взял чашку чая из желтого корня. – На самом деле это были видения, картинки, как я говорил. Я видел гантов, шедших из болот в города, тысячи и тысячи, они ползли, как мухи на луковицу сахарного дерева. Они шли просто… толпой, и они все пели на своем щелкающем языке одну и ту же песню о могуществе, о еде и о бессмертии.

– И это было то, что… говорило это холодное существо? – спросила Мириамель.

– Я полагаю, да. Я говорил как гант. Я видел вещи такими, какими их видят ганты, – и это было ужасно. Тот, Кто Всегда Ступает По Песку, да сохранит меня от того, чтобы когда-нибудь увидеть это еще раз! Мир их глазами, разрушенный и искаженный, и в нем только два цвета – кроваво-красный и черный, словно деготь. И все мерцает, как будто залито жиром или ты смотришь из-под воды. И – это труднее всего объяснить – нет никаких лиц, ни у других гантов, ни у людей, которые с криками бегут из захваченных городов. Все живые существа – просто г-грязные комки с н-ногами.

Тиамак замолчал, опустив лицо в чашку с чаем, которая дрожала у него в руках.

– Это все. – Он сделал глубокий прерывистый вдох. – Казалось, что прошли годы, но на самом деле это не могло занять больше нескольких дней.

– Бедный Тиамак! – с чувством сказала Мириамель. – Как тебе удалось сохранить разум?

– И не сохранил бы, если бы вы пришли хоть немного позже, – сказал он твердо. – Я в этом уверен. Я уже чувствовал, как мой мозг натягивается и скользит, как будто я вишу на кончиках пальцев над глубокой пропастью и готов упасть в бесконечную тьму. – Он посмотрел на свою чашку с чаем. – Хотел бы я знать, сколько моих деревенских соседей, кроме Младшего Могахиба, тоже попали в плен, но не были спасены?

– Там были лампы, – медленно проговорил Изгримнур. – Другие лампы рядом с тобой, но они были больше, и из них не торчали головы. Я подошел к ним близко. – Он запнулся. – Там были… там были люди, под этой слизью.

– Мое племя, я уверен, – пробормотал Тиамак. – Это чудовищно. Их используют по одному, как свечи. – Лицо его исказилось. – Чудовищно.

Некоторое время никто не проронил ни звука.

Наконец заговорила Мириамель:

– Ты говорил, что раньше никто не считал гантов опасными.

– Нет. Хотя теперь я уверен, что они стали представлять серьезную угрозу после того, как я ушел, – иначе зачем бы жители деревни решили устроить набег на гнездо? Потому из дома Старшего Могахиба и пропало оружие. А то, что видел Изгримнур, объясняет, что сталось с участниками набега. – Тиамак посмотрел на второго вранна. – Он, вероятно, был последним из пленников.

– Но я ни черта не понял из всей этой истории с зеркалом, – сказал герцог. – У этих жуков ведь нет зеркал, верно?

– Нет. И они ничего не умеют делать так хорошо. – Тиамак слабо улыбнулся риммеру. – Я тоже хотел бы понять, Изгримнур.

Кадрах, наливавший чай безмолвному Камарису, обернулся и сказал через плечо:

– У меня есть некоторые идеи на этот счет, но я еще должен все как следует обдумать. Как бы то ни было, ясно одно. Если существует какой-то разум, направляющий этих тварей постоянно или временами, то нам нельзя мешкать. Мы должны покинуть Вранн так быстро, как только возможно. – Тон Кадраха был холодным, словно он говорил о вещах, мало его занимавших. Мириамель не любила этот его отстраненный взгляд.

Изгримнур кивнул:

– На этот раз монах прав. Я не знаю, где это у нас лишнее время.

– Но Тиамак болен! – сердито сказала Мириамель.

– Ничего не поделаешь, леди. Они правы. Если у меня будет к чему прислониться, чтобы я видел, куда мы плывем, я смогу показывать дорогу. И по крайней мере я должен отвести вас достаточно далеко от гнезда до наступления ночи, чтобы мы могли рискнуть спать на твердой земле.

– Тогда пора двигаться. – Изгримнур встал. – Времени мало.

– Совершенно справедливо, – заметил Кадрах. – И с каждым днем становится все меньше.

Тон монаха был настолько безжизненным и мрачным, что все испуганно обернулись к нему. Но Кадрах встал, отошел к краю воды и принялся грузить их пожитки обратно в лодку.

За следующий день Тиамак немного оправился, но Младшему Могахибу стало хуже. Вранн то впадал в лихорадочное безумие, то ненадолго выходил из него. Он бился и бредил, выкрикивая слова, которые переводил Тиамак. Несчастный вранн говорил о чем-то очень похожем на те видения, которые уже описал своим друзьям маленький ученый. Стихнув, Младший Могахиб лежал неподвижно, как мертвый. Тиамак поил его варевом из целебных трав, собранных по берегам протоки, но оно, видимо, не особенно помогало.

– Тело его полно силы, а мысли, по-моему, каким-то образом ранены. – Тиамак грустно покачал головой. – Может быть, он провел у них больше времени, чем я думал.

Они плыли через заболоченный Вранн, направляясь на север, но иногда выбирали обходные пути, известные только Тиамаку. Было очевидно, что без него им бы пришлось долго скитаться по лабиринту проток и болотных заводей. Мириамели не хотелось думать о том, чем могло бы кончиться такое путешествие.

Она начинала уставать от болот. Посещение гнезда наполнило ее отвращением к илу, запаху гниющих водорослей и странным созданиям, и это отвращение теперь распространилось на весь дикий Вранн. Он был ошеломляюще живым, но живой была и лохань, полная копошащихся червей. Ни в первом, ни во второй Мириамель не хотела бы находиться ни на мгновение дольше, чем это было необходимо.

На третью ночь после бегства из гнезда умер Младший Могахиб. Он кричал, по словам Тиамака, о том, что «солнце двинулось вспять», и о крови, которая, подобно дождю, льется в городах сухоземцев, когда внезапно его лицо потемнело, а глаза чуть не вылезли из орбит. Тиамак пытался напоить его, но челюсти вранна были стиснуты, и разжать их не представлялось возможным. Мгновением позже тело его словно одеревенело. Долгое время после того, как последний проблеск жизни погас в его выкатившихся глазах, оно оставалось твердым как камень.

Для Тиамака это было ударом, хотя он и пытался сохранить самообладание.

– Младший Могахиб не был мне другом, – сказал он, когда они прикрывали плащом лицо мертвого, – но он был последним звеном, связывавшим меня с моей деревней. Теперь я никогда не узнаю, всех ли их утащили в гнездо… – его губы задрожали, – или некоторым удалось бежать в другое, более безопасное селение, когда стало ясно, что решительная атака не удалась.

– Если только есть более безопасные селения, – сказал Кадрах. – Ты говорил, что во Вранне множество гнезд гантов. Может ли быть, чтобы только одно из них вдруг стало таким опасным?

– Я не знаю. – Маленький человек тяжело вздохнул. – Потом мне придется вернуться и найти ответ на этот вопрос.

– Только не в одиночку, – твердо сказала Мириамель. – Ты останешься с нами. А когда мы разыщем дядю Джошуа, он поможет тебе и твоему народу.

– Ну, принцесса, – предостерег ее Изгримнур. – Ты не можешь обещать с такой уверенностью…

– А почему нет? Разве я не королевской крови? Разве это теперь ничего не значит? Кроме того, Джошуа понадобятся все союзники, которых только можно будет найти, а вранны – это не те люди, с которыми можно не считаться, что снова и снова нам доказывает Тиамак.

Болотный человек был страшно смущен.

– Вы очень добры ко мне, леди, но я не мог бы настаивать на выполнении такого обещания. – Он посмотрел на прикрытое плащом тело Младшего Могахиба и вздохнул. – Нам надо что-то сделать с телом.