Текст книги "Память, Скорбь и Тёрн"

Автор книги: Тэд Уильямс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 152 (всего у книги 200 страниц)

– Иди. Я хочу уехать до рассвета, чтобы к тому времени оказаться достаточно далеко отсюда, так что поспеши.

Он насмешливо поклонился ей, потом повернулся и побежал вниз по склону.

Странно, но, когда Саймон думал об этом немного позже той же ночью, вне себя от боли, он не мог вспомнить, что чувствовал, торопясь к лагерю, – поскольку готовился бежать с дочерью короля Мириамелью. Воспоминания о том, что произошло позже, вытеснили из его головы все, что пульсировало в ней, когда он бежал вниз по склону.

В эту ночь он чувствовал, что весь мир поет вокруг него и что звезды висят совсем рядом, ласково подмигивая. Мир, казалось, балансировал в неустойчивом равновесии, и любой исход был одновременно прекрасен и страшен. В нем словно ожила расплавленная кровь дракона Игьярика, распахнув его бездонному небу, наполняя его пульсом земли.

Он пробежал через лагерь, едва обратив внимание на ночную жизнь, окружавшую его, не слыша ни поднимавшихся в песнях голосов, ни смеха, ни споров, не видя ничего, кроме вьющейся между палатками и маленькими стоянками тропинки, ведущей к его собственному шатру.

На счастье Саймона, Бинабика в палатке не было. Он ни на мгновение не задумался, что делать, если вдруг маленький человек окажется там, – возможно, он и смог бы объяснить, зачем ему нужен меч, но, уж конечно, не сумел бы оставить записку. Непослушными от спешки пальцами он перетряс палатку в поисках чего-нибудь, на чем можно писать. Наконец ему под руку попался один из свитков, принесенных Бинабиком из пещеры Укекука. Кусочком угля, найденным в остывшем очаге, он старательно нацарапал свое послание на задней стороне овечьей кожи.

«Миримелъ ушла и я ушол за ней, – писал он, высунув кончик языка. – Все будет хорошо. Скажи принцу Джошуа что я извеняюсь но я должен уходить. Я привиду ее назад когда смагу. Скажи Джошуа я плахой рыцарь но я стараюсь делать как лучче. Твой друг Саймон. – Он мгновение подумал и добавил: – Можешь взять мои вещи, если я не вернусь. Извени».

Он оставил записку на свернутой постели Бинабика, схватил свой меч, ножны и несколько других необходимых вещей и покинул палатку. В дверях он задержался на мгновение, вспомнив о мешке со своими драгоценными сокровищами – Белой стрелой и зеркалом Джирики. Он повернулся и пошел взять его, хотя каждое мгновение, которое он заставлял ее ждать, – она будет ждать, должна ждать! – казалось ему часом. Саймон написал Бинабику, что тролль может взять их, но сейчас он вспомнил слова Мириамели. Стрела и зеркало были вверены ему, это был знак обещания. Он не мог отдать их, так же как он не мог отдать свое имя, а времени на то, чтобы решить, какие вещи он спокойно может оставить, уже не было. Он запретил себе думать, потому что знал, что может потерять мужество.

Мы будем вместе. Только вдвоем, все время думал он в удивлении. Я буду ее защитником.

Ему потребовалось некоторое время, показавшееся мучительно долгим, чтобы найти мешок там, где он спрятал его – в ямке под куском дерна. С мешком и ножнами под мышкой и потрепанным седлом на плече – он поморщился от шума, производимого пряжками сбруи, – так быстро, как только мог, он побежал через лагерь, туда, где были привязаны лошади, туда, где – как он молился – ждала его Мириамель.

Она была там. Увидев, как принцесса нетерпеливо расхаживает взад-вперед, он ощутил мгновенное головокружение. Она ждала его!

– Поторопись, Саймон, ночь уходит! – Мириамель, казалось, совершенно не ощущала его восторга, а только отчаянное стремление немедленно двинуться в путь.

Оседлав Домой и запихав скудные пожитки Саймона в седельные сумки, они вскоре уже вели лошадей к вершине горы, двигаясь по сырой траве бесшумно, как духи или привидения. Один раз они обернулись, чтобы бросить последний взгляд на лоскутное одеяло оранжевых огней, разбросанных по темной долине.

– Смотри! – сказал ошеломленный Саймон. – Вон там! Это не костер. – Он показал на волну оранжево-красного пламени в середине лагеря. – Чья-то палатка загорелась.

– Надеюсь, все обойдется, но это по крайней мере отвлечет их, пока мы не уедем, – мрачно сказала Мириамель. – Нам пора, Саймон.

Перейдя от слов к делу, она ловко вскочила в седло – под ее тяжелым плащом снова были штаны и мужская рубашка – и поскакала к противоположному склону.

Он еще раз посмотрел на далекие огни и послал Домой вслед за принцессой – в тень, которую не могла развеять даже появившаяся луна.

11
СЛЕЗЫ И ДЫМ

Тиамака угнетали пустые безлесные равнины Верхних Тритингов. Кванитупул тоже был странным местом, но там вранн бывал с детства; полуразрушенные дома и вездесущие каналы чем-то напоминали ему родные болота. Даже Пирруин, где он проводил время своего одинокого изгнания, был так полон узеньких улочек, загадочно-темных тайников и соленого запаха моря, что Тиамак вполне мог жить там, несмотря на безумную тоску по дому. Но здесь, в степях, он чувствовал себя абсолютно незащищенным и бесприютным. Это было неприятное ощущение.

Те, Кто Наблюдают И Творят, действительно приготовили для меня странный путь, часто думал он. Пожалуй, это самое странное, что они сделали для человека из моего народа с тех пор, как Нуобдиг женился на Сестре Огня. Иногда бывали и утешительные мысли. Быть отмеченным в период таких необычных событий было чем-то вроде награды за годы непонимания среди собственного народа и сухоземцев Пирруина. Конечно, его никто не понимал – он был особенным: какой другой вранн мог разговаривать и читать на языках сухоземцев? Но позднее, когда он снова оказался окруженным чужеземцами, не зная даже, что произошло с его народом, – это заставило его чувствовать себя одиноким. В такие мгновения, угнетенный странной пустотой северных равнин, он шел к реке, бежавшей через лагерь, чтобы посидеть и послушать родные успокаивающие звуки водной стихии.

Так он поступил и на этот раз. Поболтав коричневой ногой в Стефлоде, невзирая на ледяной холод и ветер, он возвращался в лагерь немного приободренным, когда мимо него метнулась темная фигура. Белые волосы странного существа развевались по ветру, и, кто бы это ни был, он двигался быстро, как стрекоза, намного превосходя в скорости нормального человека. У Тиамака было всего мгновение, чтобы зачарованно посмотреть вслед легкой фигуре, прежде чем новый темный силуэт пронесся следом. Это была сова, очень большая, летевшая низко над землей, словно она охотилась за первым беглецом. Когда обе фигуры скрылись в направлении лагеря принца, Тиамак несколько минут стоял в оглушившем его изумлении. Наконец он осознал, кто была первая фигура.

Женщина-ситхи! – подумал он. Но почему ее преследует коршун или сова?

В этом было мало смысла, но и сама Адиту оставалась для Тиамака существом совершенно загадочным. Она не походила ни на что когда-либо виденное им и, если говорить честно, немного пугала вранна. Но что могло гнаться за ней? Судя по выражению лица, она бежала от чего-то ужасного. Или к чему-то ужасному, понял он и ощутил болезненный спазм в желудке. Она торопилась к лагерю.

Тот, Кто Всегда Ступает По Песку, молился Тиамак на ходу. Защити меня – защити всех нас от зла. Сердце его теперь билось быстро, гораздо быстрее, чем шаги его бегущих ног. Это проклятый год!

Достигнув края палаточного городка, он почувствовал мгновенное облегчение. Было тихо; вдалеке горело несколько костров. Но тишина была слишком полной, решил он секундой позже. Было не так уж рано, но все-таки до полуночи оставалось еще порядочно времени. Что случилось?

Прошло уже четверть часа с тех пор, как он мельком увидал летевшую птицу, – теперь у него не было сомнений, что это была сова, – и он, тяжело дыша, заковылял в том направлении, куда она скрылась: его раненая нога не привыкла к бегу и теперь горела и пульсировала. Вранн старался не обращать на нее внимания.

Тихо, тихо – здесь было тихо, как в стоячем пруду. Палатки казались темными и безжизненными, как камни, которые сухоземцы ставят над могилами своих мертвых.

Но что это? Тиамак снова почувствовал спазм в желудке. Какое-то движение! Одна из палаток неподалеку качнулась, словно от ветра, и источник света внутри нее отбросил на стены странные движущиеся тени.

Увидев это, Тиамак ощутил нечто вроде жжения в носу и почуял странный мускусный запах. Он судорожно чихнул и чуть не упал, но вовремя восстановил равновесие. Вранн заковылял к палатке, пульсировавшей светом и тенью, словно внутри рождалась какая-то чудовищная тварь. Он попытался закричать или как-то поднять тревогу, потому что страх делался все сильнее и сильнее, – но не мог издать ни звука. Даже его болезненно-хриплое дыхание теперь стало слабым и еле слышным. В палатке тоже царила странная тишина. Подавляя страх, он схватился за клапан и отбросил его.

Сперва Тиамак не видел ничего, кроме темных фигур и яркого света, – почти то же самое, что видно было на наружных стенах палатки. Через несколько мгновений картина обрела резкость.

У дальней стены палатки стоял Камарис. Казалось, он был ранен, потому что его щека и волосы были испачканы черным ручейком крови. Он кружился на месте, словно внезапно потерял разум. Но, даже согнувшись и прислонившись к стене, старый рыцарь выглядел рассвирепевшим, как медведь, окруженный стаей гончих. У старика не было меча, но в одной руке он сжимал полено и размахивал им, отбиваясь от одетой в черное фигуры, в чьих белоснежных руках был зажат какой-то блестящий предмет.

У ног Камариса брыкалось еще более непонятное существо, хотя Тиамаку и показалось, что он видит обтянутые черным руки и светлый нимб волос Адиту. Третий нападающий, также одетый в черное, скорчился в углу, защищаясь от трепетавшей, бившейся тени. В ужасе Тиамак снова попытался позвать на помощь, но снова не мог издать ни звука. Действительно, несмотря на смертельную по виду битву, палатка была погружена в абсолютную тишину, если не считать невнятных звуков ударов и возбужденного хлопанья крыльев.

Почему я ничего не слышу? – в отчаянии думал Тиамак. Почему я не могу издать ни звука? – В бешенстве он пытался найти что-нибудь, что могло послужить оружием, проклиная себя за небрежность: его нож остался в палатке, которую он делил со Стренгьярдом. Ни ножа, ни рогатки, ни духовой трубки – ничего! Та, Что Ждет Всеобщего Возвращения, без сомнения, спела сегодня его песню.

Что-то большое и мягкое, казалось, ударило его по голове, заставив упасть на колени, но, когда он поднял голову, все три поединка продолжались. Голова его пульсировала даже сильнее ноги, а сладковатый запах был удушающе крепким. Тиамак медленно пополз вперед, и его рука коснулась чего-то твердого. Это был меч Камариса, черный Тёрн, так и не вынутый из ножен. Тиамак знал, что меч слишком тяжел для него, но все же вытащил клинок из-под груды тряпья и встал, теперь держась на ногах так же неустойчиво, как Камарис. Что было в воздухе?

Меч неожиданно показался вранну легким, несмотря на тяжелые ножны и пояс. Он высоко поднял Тёрн, сделал несколько шагов вперед и замахнулся на то, что он считал головой напавшего на Камариса. Отдача отбросила его руку назад, но существо не упало. Вместо этого оно медленно повернуло голову. Два горящих черных глаза сверкали на мертвенно-белом лице. Горло Тиамака конвульсивно сжалось. Даже если бы он сохранил голос, в этот момент ему не удалось бы издать ни звука. Он поднял дрожащие руки, сжимая меч, чтобы ударить снова, но белые руки существа метнулись вперед, и Тиамак был отброшен назад. Комната, кружась, ушла куда-то, меч вылетел из его помертвевших пальцев.

Голова Тиамака была тяжела как камень, но, с другой стороны, он не почувствовал боли от удара. Что он действительно чувствовал, так это то, что разум уходит от него. Он попытался заставить себя снова подняться на ноги, но смог только встать на четвереньки. Вранн согнулся, трясясь, как больная собака.

Камарис пошатывался, мотая головой, очевидно чувствуя себя немногим лучше вранна. Старик пытался не подпускать к себе атакующего, чтобы поднять что-то с земли, – меч, смутно понял вранн, черный меч. Ему мешали дерущиеся на полу Адиту и ее противник и его собственный враг, которого он пытался отогнать, размахивая поленом.

Что-то сверкало в руке одной из бледнолицых тварей в другом углу – нечто блестящее и красное, напоминающее огненный полумесяц. Пурпурное сияние, быстрое, как жалящая змея, метнулось вперед, и крошечное облако темных перьев вырвалось наружу и медленно полетело на землю – медленнее, чем парящие снежные хлопья. Тиамак беспомощно сощурился, когда одно из них опустилось ему на руку. Это было перо – совиное перо.

Помощь. Голова Тиамака ныла, словно ее проломили. Нам нужна помощь! Мы умрем, если никто нам не поможет.

Камарис наконец схватил меч, чуть не потеряв равновесие, и успел вовремя поднять Тёрн, чтобы отбить коварный удар врага. Они кружили по палатке: Камарис, еле держась на ногах, а черный атакующий – двигаясь с осторожной кошачьей грацией. Они сошлись еще раз. Рука старого рыцаря вылетела вперед, задержав удар кинжала, но узкое лезвие оставило на ней кровавый след. Камарис неуклюже отступил, пытаясь взмахнуть мечом, глаза его были полузакрыты от боли или усталости.

Он ранен, в отчаянии думал Тиамак. Голова его пульсировала все сильнее. Может быть, умирает. Почему никто не идет?

Вранн подполз к широкой жаровне с углями – единственному источнику света. Его затуманенный разум затухал, мигая, как лампы Кванитупула на рассвете. Только слабый отблеск мысли мелькнул в его голове, но этого хватило, чтобы вранн протянул дрожащую руку к железной жаровне. Когда он ощутил – смутно, как отдаленное эхо, – что его пальцы коснулись чего-то раскаленного, вранн толкнул. Жаровня перевернулась, рубиновым водопадом разбросав угли.

Когда Тиамак, задыхаясь, терял сознание, последнее, что он видел, была его почерневшая от сажи рука и крошечные языки пламени, лижущие нижнюю часть стены палатки.

– Нам не нужны больше никакие проклятые вопросы, – проворчал Изгримнур. – Что нам нужно, так это ответы.

Бинабик неловко пожал плечами.

– Я питаю согласительность к вам, герцог Изгримнур, – сказал он, – но ответы не имеют абсолютной схожести со стадом овец. Они не приходят, когда их зовут с большой громкостью.

Джошуа вздохнул и прислонился к стене палатки Изгримнура. Снаружи на мгновение усилился ветер, и веревки, натягивавшие палатку, слабо загудели.

– Я знаю, как это трудно, Бинабик. Но Изгримнур прав – нам нужны ответы. То, что вы говорили нам о Звезде завоевателя, только прибавило мне забот. Что нам надо знать, так это в чем смысл заклятия Трех Великих Мечей. Все, что говорит нам эта звезда, – если вы правы, конечно, – время, отпущенное на овладение ими, подходит к концу.

– Мы рассматриваем этот вопрос со всей возможной внимательностью, принц Джошуа. И надеемся вскоре обрести некоторое понимание, ибо Стренгьярд недавно производил находку, представляющую большую важность.

– Что это? – спросил Джошуа, подавшись вперед.

Отец Стренгьярд, до этого момента сидевший тихо, слегка заерзал на месте.

– Я не так уверен, как Бинабик, принц Джошуа, что это может принести какую-то пользу. Я нашел часть этого еще в то время, когда мы только двигались к Сесуадре.

– Стренгьярд обнаруживал очень маленький кусочек из книги Моргенса, – пояснил Бинабик. – Слова о Трех Мечах, которые играют значение для нас.

– И? – Изгримнур забарабанил пальцами по грязному колену – он провел массу времени, пытаясь укрепить колышки от палатки, которые плохо держались в грязной раскисшей земле.

– По всей видимости, у Моргенса есть некоторые предположения относительно фактора, делающего эти Три Меча особенными – нет, больше, чем особенными, могущественными, – он думал, что причина в их не местном происхождении. Каждый из них некоторым образом создан против законов Бога и природы, если вы понимаете, что я хочу сказать.

– Как это? – Принц внимательно слушал. Изгримнур снова с грустью убедился, что подобные исследования, как и раньше, интересуют Джошуа больше, чем менее экзотические обязанности правителя, такие как цены на зерно, сбор налогов и законы о праве собственности.

Стренгьярд смешался:

– Джулой могла бы объяснить это лучше, чем я. Она в некотором роде больше знает о таких вещах.

– В это время она имела уже должность быть здесь, – сказал Бинабик. – Я предполагаю, что есть большой смысл в недолгом ожидании.

– Расскажите мне то, что можете, – сказал Джошуа. – Сегодня был длинный день, и я начинаю уставать. Кроме того, моя жена больна и мне бы не хотелось надолго оставлять ее одну.

– Конечно, принц Джошуа. Извините. Конечно. – Стренгьярд собрался с мыслями. – Моргенс говорит, что в каждом мече есть нечто пришедшее не из Светлого Арда – не с нашей земли. Тёрн сделан из упавшего с неба камня. Сверкающий Гвоздь, который некогда был Миннеяром, выковали из железного киля корабля Элврита, пришедшего сюда с запада, – наши корабли не могут достичь тех земель. – Он откашлялся. – А Скорбь сделана из железа и волшебного дерева ситхи – материала, чуждого людям. Волшебное дерево само по себе, как говорит Адиту, было привезено в виде семечка из того места, которое ее народ зовет Садом. Ни одна из упомянутых мною вещей не должна была бы быть здесь, и ни одна не была предназначена для обработки, кроме разве что чистого железа киля Элврита.

– Так как же тогда были сделаны эти мечи? – спросил Джошуа. – Или ответ на этот вопрос вы и ищете до сих пор?

– Кое-что упоминаемо Моргенсом, – сказал Бинабик. – И оно имеет свое повторение в одном из пергаментов Укекука. Это именовывается Слово Творения – волшебное заклятие, как говаривали бы мы, хотя те, кто владеет Искусством, не используют эти слова.

– Слово Творения? – нахмурился Изгримнур. – Просто слово?

– Да… и нет, – несчастным голосом сказал Стренгьярд. – По правде говоря, мы не уверены в этом. Но мы знаем, что Миннеяр был сделан дворрами – или двернингами, как сказали бы вы, герцог Изгримнур, а Скорбь была выкована Инелуки в кузнице дворров под Асу’а. Одни дворры обладали достаточными познаниями, чтобы делать столь могущественные вещи, – Инелуки научился этому у них. Может быть, они приложили руку и к Тёрну, а может быть, их знания были кем-то использованы. В любом случае если бы мы знали способ, которым были созданы Три Меча и какие силы были использованы для их создания, могло бы проясниться, как использовать их в борьбе с Королем Бурь.

– Жалко, что я не расспросил подробнее графа Эолейра, когда он был здесь, – нахмурился Джошуа. – Ведь он встречал дворров.

– Да, и они рассказали ему историю возникновения Сверкающего Гвоздя, – добавил отец Стренгьярд. – Однако возможно также, что для нашей цели важен не способ изготовления, а просто сам факт их существования. Во всяком случае, если бы в будущем у нас появилась возможность как-то связаться с дворрами и они стали бы разговаривать с нами, у меня, например, было бы к ним множество вопросов.

Джошуа задумчиво посмотрел на священника:

– Такое занятие больше подобает вам, Стренгьярд. Я всегда считал, что вы напрасно теряете время, смахивая пыль с книг и разбираясь в самых дремучих дебрях церковного права.

Архивариус покраснел:

– Спасибо, принц Джошуа. Что бы я ни делал, все только благодаря вашей милости.

Принц махнул рукой, отметая неуклюжий комплимент:

– Тем не менее, хотя ты, Бинабик, и все остальные достигли уже очень многого, сделать предстоит еще больше. Мы продолжаем носиться по открытому морю, молясь, чтобы на горизонте показалась земля. – Он замолчал. – Что это за шум?

Изгримнур тоже заметил это: усиливающийся шум, постепенно перекрывавший ветер.

– Похоже на спор, – сказал он и подождал мгновение, прислушиваясь. – Нет, для простого спора слишком много голосов. – Он встал. – Молот Дрора, надеюсь, никто не надумал устраивать мятежи. – Он вытащил из ножен Квалнир, немного успокаиваясь от его привычной тяжести. – Я надеялся, что завтра, перед тем как мы снова двинемся в путь, будет хоть один тихий день.

Джошуа вскочил:

– Что толку гадать?

Изгримнур вышел из палатки и быстро оглядел лагерь. В мгновение ему стало ясно, что происходит.

– Огонь! – крикнул он остальным, выходившим следом за ним. – По крайней мере одна палатка полыхает, но похоже, сейчас загорятся и соседние.

Между палатками сновали люди – с трудом различимые фигуры, кричащие и размахивающие руками. Мужчины спешно застегивали пояса с ножнами, в смятении сыпля проклятиями. Матери вытаскивали кричащих детей из-под одеял и несли их на воздух. Все тропинки были полны испуганными, мечущимися обитателями лагеря. Изгримнур увидел, как одна старая женщина с криком упала на колени, хотя она была всего в нескольких шагах от того места, где стоял герцог, и очень далеко от источника пламени.

– Спаси нас, Эйдон, – сказал Джошуа. – Бинабик, Стренгьярд, крикните, чтобы принесли мехи для воды, а потом захватите парочку этих обалдевших идиотов и спускайтесь к реке. Нужна вода! А еще лучше, снимите промасленные палатки и тащите воду в них. – Он бросился к месту пожара; Изгримнур поспешил за ним.

Пламя уже высоко поднялось, окрасив небо адским оранжевым светом. Когда герцог и Джошуа подошли к огню, вихрь танцующих искр вылетел наружу и с шипением осел на бороду Изгримнура. Герцог с руганью прихлопывал их.

Тиамак очнулся и быстро вскочил, после чего попытался отдышаться. Голова его стучала, как Пирруинский церковный колокол.

Повсюду бушевало пламя, обжигающее кожу и отнимающее воздух. В слепой панике он с трудом сделал несколько шагов по ломкой обугленной траве к тому, что показалось ему выходом, только для того, чтобы уткнуться лицом в скользкую черную ткань. Некоторое время он дергал ее, ощущая странное сопротивление, потом вдруг ткань подалась и открыла белое лицо с закатившимися глазами. На черных губах блестела кровь. Тиамак хотел закричать, но рот его был полон едкого дыма. Задыхаясь, он откатился в сторону.

Внезапно его схватили за руку, с силой дернули вперед и потащили через тело бледнолицего существа и огненную стену. На мгновение вранну показалось, что он уже мертв. На него что-то набросили, стали катать по земле и бить с той же свирепой скоростью, с какой вытащили наружу, потом покрывало сняли, и Тиамак обнаружил, что лежит на мокрой траве. Рядом полыхало пламя, но он был спасен. Спасен!

– Вранн жив, – сказал кто-то рядом с ним. Ему показалось, что он узнал ритмичные интонации Адиту, хотя теперь ее голос был почти пронзительным от страха и горя. – Камарис вытащил его. Я никогда не пойму, почему рыцарь не заснул после того, как его отравили, но он убил двоих хикедайя.

Последовал какой-то неразборчивый ответ.

Несколько долгих мгновений он пролежал на траве, вдыхая чистый воздух обожженными легкими, потом перевернулся. В нескольких шагах от него стояла Адиту; ее белые волосы почернели, а золотистое лицо покрывали пятна сажи. У ее ног лежала лесная женщина Джулой, частично прикрытая плащом, но под ним, видимо, обнаженная. Ее мускулистые ноги блестели от росы. Когда Тиамак взглянул на нее, она попыталась сесть.

– Нет, не надо, – сказала Адиту и сделала шаг назад. – Во имя Рощи, Джулой, ты же ранена.

Дрожа, Джулой с усилием подняла голову.

– Нет, – сказала она. Тиамак едва мог расслышать ее тихий хриплый шепот. – Я умираю.

Адиту склонилась над ней:

– Позволь мне помочь тебе…

– Нет, – голос Джулой окреп, – нет, Адиту… Слишком поздно. Меня ударили кинжалом… больше дюжины раз. – Она закашлялась, и тонкая темная струйка побежала по ее подбородку, смутно поблескивая в свете горящей палатки. Тиамак огляделся. За спиной Адиту он увидел ноги Камариса, лежавшего в траве. – Я должна идти. – Джулой пыталась подняться на ноги, но у нее никак не получалось.

– Может быть, есть что-то… – начала Адиту.

Джулой слабо засмеялась, потом снова закашлялась и выплюнула сгусток крови.

– Неужели ты думаешь, я… не… знаю? – спросила она. – Я была целительницей… долгие годы. – Она протянула дрожащую руку. – Помоги мне. Помоги мне встать.

Лицо Адиту, на мгновение показавшееся Тиамаку таким же потрясенным и горестным, каким было бы в подобной ситуации лицо любого смертного, теперь стало торжественным. Она взяла Джулой за руку, потом наклонилась и подняла вторую ее руку. Мудрая женщина медленно поднялась на ноги; она пошатнулась, но Адиту поддержала ее.

– Я должна… идти. Я не хочу умирать здесь. – Джулой оттолкнула Адиту и сделала несколько неверных шагов. Плащ свалился, и слабые оранжевые отблески озарили ее наготу. Она была в крови. – Я пойду в мой лес. Дай мне уйти, пока еще остаются силы.

Адиту еще мгновение постояла в нерешительности, потом отступила назад и склонила голову:

– Как хочешь, валада Джулой. Прощай, дочь Руяна. Прощай… мой друг. Синия’а ду-н’са э-д’трейеса инро.

Дрожа, Джулой подняла руки и сделала еще шаг. Жар пламени, казалось, усилился, потому что Тиамак со своего места увидел, что женщина начала мерцать. Ее очертания стали расплывчатыми, потом облако тени или дыма появилось там, где она стояла. Ночь, казалось, хлынула к этому месту, словно прорезали дырку в ткани видения вранна. Потом ночь снова стала целой.

Там, где была Джулой, медленно кружила сова. Потом она улетела, держась над гнувшейся под ветром травой. Ее движения были скованными и неловкими; несколько раз казалось, что птица может потерять равновесие и упасть на землю, но она рывками летела дальше, пока тьма не поглотила ее.

С болезненно звенящей головой Тиамак упал обратно на землю. Он не вполне был уверен в том, что видел, но знал, что произошло нечто ужасное. Величайшее горе постигло их, но Тиамак еще боялся осознать его.

Слабый звук отдаленных голосов перешел в хриплые крики. Мимо него двигались чьи-то ноги; ночь внезапно наполнилась движением. Поднялась суматоха, и кто-то выплеснул ведро воды на столп пламени, когда-то бывший палаткой Камариса. Через несколько секунд сильные руки Адиту подхватили его под мышки.

– Тебя затопчут, храбрый болотный человек, – сказала она ему на ухо и оттащила подальше, в прохладную темноту у не тронутых пламенем палаток. Там она оставила его и вскоре вернулась с мехом воды. Ситхи поднесла мех к потрескавшимся губам вранна. Тиамак не сразу понял, чего она хочет, но потом, разобравшись, жадно начал пить.

Темная неясная тень возникла из мглы и рухнула на землю подле него. Это был Камарис. Его серебристые волосы, как и волосы Адиту, были обожжены и почернели. Взгляд рыцаря был загнанным. Тиамак протянул ему мех с водой и поддерживал, пока старик не поднес его к губам.

– Да смилуется над нами Бог, – простонал Камарис. Он ошеломленно смотрел на огонь и суетящуюся толпу людей, пытавшихся погасить его.

Адиту вернулась и села рядом с ними. Когда Камарис предложил ей воды, она взяла мех и сделала один-единственный глоток.

– Джулой?.. – спросил Тиамак.

Адиту покачала головой:

– Умирает. Она ушла.

– Кто… – Говорить все еще было трудно. Тиамаку не особенно хотелось поддерживать беседу, но внезапно он ощутил жгучее желание знать, найти хоть какие-нибудь причины, чтобы в этих ужасных обстоятельствах обрести душевное равновесие. Ему также нужно было что-то – пусть хотя бы слова, – чтобы заполнить зияющую пустоту внутри. Он взял у Камариса кожаный мех и смочил губы. – Кто это был?

– Хикедайя, – сказала она, следя за попытками потушить огонь. – Норны. Это длинная рука Утук’ку дотянулась до нас этой ночью.

– Я… я пытался… позвать на помощь. Но не смог.

Адиту кивнула:

– Кей-вишаа. Это род яда, летящего по ветру. На время он убивает голос и приносит сон. – Она посмотрела на Камариса, прислонившегося к защищавшей их палатке. Его голова была откинута назад, глаза закрыты. – Я не знаю, как ему удалось устоять против его действия так долго. Если бы не он, мы бы опоздали. Жертва Джулой оказалась бы напрасной. – Она повернулась к вранну. – И благодаря тебе, Тиамак. Все было бы по-другому без твоей помощи – ты нашел меч Камариса. Кроме того, их испугал огонь. Они знали, что время их на исходе, и стали менее осторожными. Иначе, я думаю, мы все остались бы там. – Она показала на горящую палатку.

Жертва Джулой. Тиамак почувствовал, что его глаза наполняются щиплющими слезами. Та, Что Ждет Всеобщего Возвращения, в отчаянии молился он. Не дай ей проплыть мимо! – Он закрыл лицо руками. Не было больше сил думать.

Джошуа бежал быстрее. Когда Изгримнур наконец догнал его, принц уже остановился, чтобы убедиться, что с огнем справились без него. Пламя не распространилось далеко, захватив, может быть, всего полдюжины палаток, и все, кроме нескольких в первой палатке, благополучно успели выскочить. Сангфугол был одним из тех, чьи жилища сгорели. Он стоял, одетый только в длинную рубаху, и тупо следил за происходившим.

Уверившись в том, что все возможное будет сделано, Изгримнур последовал за Джошуа к Камарису и двум остальным спасшимся – женщине-ситхи и маленькому Тиамаку, которые отдыхали поблизости. Все трое были окровавлены и обожжены, но, быстро осмотрев их, Изгримнур почувствовал уверенность, что никому больше не угрожает опасность.

– Ах, слава милостивому Эйдону, что вы спаслись, сир Камарис, – выдохнул Джошуа, опускаясь на колени подле старого рыцаря. – Я сразу испугался, что это может быть ваша палатка, как только мы увидели пламя. – Он повернулся к Адиту, по всей видимости сохранившей способность соображать, чего нельзя было сказать о Камарисе и болотном человеке. – Кого мы потеряли? Мне сказали, что в палатке остались чьи-то тела.

Адиту подняла глаза:

– Боюсь, что Джулой. Она очень тяжело ранена. Умирает.

– Будь оно проклято! – Голос Джошуа сорвался. – Проклятый день! – Он вырвал пучок травы и в бешенстве швырнул его на землю, после чего с усилием взял себя в руки. – Она еще там? А кто те, другие?

– Среди них нет Джулой, – сказала ситхи. – Трое в палатке – это те, кого вы зовете норнами. Джулой ушла в лес.

– Что? – Джошуа, пораженный, откинулся назад. – Что ты хочешь сказать? Ушла в лес? Ты же говорила, что она умерла!

– Умирает. – Адиту сплела пальцы. – Я думаю, она не хочет, чтобы люди видели ее последние мгновения. Она была странным существом, Джошуа, – более странным, чем вы думаете. Она ушла.

– Ушла?

Ситхи медленно кивнула:

– Ушла.

Принц начертал знак древа и склонил голову. Когда он вновь поднял ее, по щекам его бежали слезы; Изгримнур не думал, что причиной этого был едкий дым. Он тоже, подумав об этой потере, почувствовал, как тень пронеслась над ним. Из-за многих неотложных дел он не мог сосредоточиться на этом сейчас; но герцог знал по долгому военному опыту, что позднее боль утраты ударит его еще сильнее.