Текст книги "Память, Скорбь и Тёрн"
Автор книги: Тэд Уильямс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 121 (всего у книги 200 страниц)
ВСАДНИКИ РАССВЕТА
Несмотря на холодный утренний туман, серым плащом завесивший Сесуадру, Новый Гадринсетт пребывал почти в праздничном настроении. Прибытие отряда троллей, который Бинабик и Саймон переправили через замерзающее озеро, было первым радостным происшествием в этом году, в котором все остальные события были почти сплошь дурными. Когда Саймон и его маленькие друзья шли по последнему обдуваемому ветром отрезку старой дороги ситхи, волна гомонящих ребятишек, опередивших своих родителей, выплеснулась им навстречу. Горные бараны, закаленные в шуме селений Йиканука, не сбивались с шага. Некоторые тролли – пастухи и охотники – протягивали жесткие коричневые руки и сажали к себе в седла самых маленьких детей. Один мальчик, не ожидавший такого внезапного и близкого знакомства с вновь прибывшими, разразился громким плачем. Тролль, поднявший его, огорченно улыбаясь через редкую бороду, бережно, но крепко держал брыкающегося парнишку, чтобы тот не свалился прямо на бараньи рога. Вопли мальчика перекрывали даже крики остальных детей и непрерывный звон и гудение йиканукского войска.
Бинабик предупредил принца Джошуа о прибытии своих соплеменников до того, как повел Саймона в лес; в свою очередь принц предпринял все возможное, дабы организовать надлежащую встречу. Баранов отвели в теплые стойла в пещерах, где они могли жевать сено вместе с лошадьми Нового Гадринсетта. Ситки и ее тролли, все еще окруженные толпой разинувших рты поселенцев, промаршировали к овеваемой ветрами громаде Дома Расставания. Жалкие продовольственные запасы Сесуадры соединили с дорожным провиантом троллей, и все были приглашены к скромной трапезе. Теперь в Новом Гадринсетте было уже достаточно горожан, так что прибавление сотни даже таких миниатюрных мужчин и женщин сделало пещерный дворец ситхи забитым почти до отказа, но зато в зале сразу стало теплее. Еды было маловато, но общество получилось захватывающе экзотичное.
Сангфугол в своем лучшем – разве что только слегка потертом – камзоле представил на суд собравшихся несколько любимых старых песен. Тролли аплодировали, хлопая ладонями по сапогам, – этот обычай весьма очаровал жителей Нового Гадринсетта. Мужчина и женщина из Йиканука, побуждаемые своими товарищами, в свою очередь показали акробатический танец с крючковатыми пастушьими пиками, состоявший из огромного количества прыжков и трюков. Большинство населения Гадринсетта, даже те, кто пришел во дворец подозрительно настроенным к маленьким чужеземцам, слегка оттаяли. Только горожане, приехавшие непосредственно из Риммергарда, казалось, сохраняли недобрые чувства: долгая вражда троллей и риммеров не могла прекратиться после одного ужина с песнями и танцами.
Саймон с гордостью наблюдал за происходящим. Он не пил, поскольку кровь все еще неприятно постукивала в висках после вчерашнего канканга, но ему было так тепло и хорошо, как будто он опрокинул целый мех. Защитники Сесуадры были рады прибытию союзников – любых союзников. Тролли были малы ростом, но Саймон еще со времен Сиккихока помнил, какими храбрыми бойцами они себя показали. И хотя все равно было мало надежд на то, что люди Джошуа смогут остановить Фенгбальда, но по крайней мере обстоятельства теперь были лучше, чем днем раньше. А лучше всего было то, что Ситки торжественно просила Саймона сражаться вместе с троллями. Насколько он мог понять, они никогда не просили об этом утку, так что это, безусловно, была большая честь. Кануки высокого мнения о его храбрости, сказала Ситки, и о его верности Бинабику.
Саймон не мог не гордиться собой, хотя и решил пока что держать это при себе. Оглядывая длинный стол, он радостно улыбался всякому, чей взгляд встречался с его взглядом.
Когда появился Джеремия, Саймон заставил его сесть рядом с собой. В компании принца и других «высоких лиц», как называл их Джеремия, бывшему мальчику свечника гораздо больше нравилось прислуживать Саймону в качестве его личного слуги – что Саймон вовсе не находил удобным.
– Это неправильно, – проворчал Джеремия, уставившись на чашу, поставленную перед ним Саймоном. – Я твой оруженосец, Саймон. Я не должен сидеть за столом у принца. Я должен наполнять твою чашу.
– Глупости! – Саймон беззаботно махнул рукой. – Здесь все совсем не так. Кроме того, если бы ты ушел из замка тогда же, когда я, приключения были бы у тебя, а я бы трясся в подвале в обществе Инча.
– Не говори так! – задохнулся Джеремия, и в глазах его внезапно появился ужас. – Ты не знаешь… – Он пытался овладеть собой. – Нет, Саймон, даже не говори так – ты можешь накликать беду, а вдруг это сбудется? – Выражение его лица медленно менялось, страх уступал место задумчивости. – Кроме того, ты в любом случае не прав, Саймон. Со мной не могло случиться такого – дракон, волшебный народ – ничего подобного. Если ты не видишь, что ты особенный, значит, – он набрал побольше воздуха, – значит, ты просто глупый.
От этого разговора Саймону стало еще более неловко.
– Ты уж остановись на одном, особенный или глупый, – проворчал он.
Джеремия уставился на него, пытаясь осмыслить сказанное. Казалось, он собирался продолжить эту тему, но потом на лице его появилась насмешливая улыбка.
– «Особенно глупый», пожалуй, подойдет тут лучше всего, раз уж ты настаиваешь.
С облегчением почувствовав под ногами более твердую почву, Саймон окунул пальцы в чашу с вином и брызнул в лицо Джеремии, заставив своего друга шипеть и отплевываться.
– А вы, сударь, ничуть не лучше. Но ничего. Я совершил помазание и отныне буду называть вас сир Глупо Особенный. – Он еще раз брызнул вином.
Джеремия зарычал и ударил по чаше, расплескав остатки вина на рубашку Саймона, потом они начали бороться, хохоча и колотя друг друга, как разыгравшиеся медвежата.
– Особенно Глупый!
– Глупо Особенный!
Собрание, все еще добродушно настроенное, несколько заинтересовалось борьбой. Гости, сидевшие в непосредственной близости от сражающихся, подвинулись, чтобы дать им место. Принц Джошуа прилагал все усилия, чтобы сохранить невозмутимость радушного хозяина, но ему это плохо удавалось. Леди Воршева открыто смеялась.
Тролли, чьи торжества обыкновенно проходили среди внушающих священный трепет громад Чидсика Уб-Лингита, где никак не могли появиться два борющихся друга, обливающих вином себя и окружающих, наблюдали за происходящим с мрачным интересом. Некоторые вслух спрашивали, какое предзнаменование или пророчество будет исполнено победителем, другие – не оскорбят ли они религиозные чувства гостеприимных хозяев, если тихонько заключат между собой несколько пари об исходе поединка. После тихого совещания было решено, что то, что остается незамеченным, не может оскорбить. Несколько раз положение на поле битвы в корне менялось, и тот или другой из соперников неожиданно оказывался на грани сокрушительного поражения.
По мере того как проходили минуты и ни один из бойцов не выказывал ни малейшего желания сдаться, интерес троллей возрастал. Совершенно очевидно, объясняли наиболее космополитичные из кануков, что, если такое происходит на торжественном банкете в пещере равнинных Пастыря и Охотницы, это не может быть просто состязанием. Скорее, говорили они своим товарищам, это какой-то чрезвычайно запутанный танец, испрашивающий у богов удачу и силу в грядущей битве. Нет, говорили другие, это не что иное, как обычный поединок за право сочетаться браком. Это часто случается между баранами, так почему такого не может быть у низоземцев?
Когда Саймон и Джеремия поняли, что взгляды собравшихся устремлены на них, борьба тут же прекратилась. Два ошеломленных бойца, взмокшие и раскрасневшиеся, немедленно уселись и занялись едой, не смея поднять глаз. Тролли огорченно перешептывались. Какая жалость, что не было ни Ситки, ни Бинабика, которые могли бы перевести и задать множество вопросов, возникших по поводу этого странного ритуала. Случай лучше разобраться в обычаях утку был упущен, по крайней мере на ближайшее время.
У Дома Расставания стояли Бинабик и его невеста, по щиколотку в снегу, засыпавшем крошащиеся плиты Сада Огня. Холод их не пугал – поздняя весна в Йикануке могла быть и хуже, а они так давно не были вдвоем.
Укрытая капюшонами пара стояла лицом к лицу так близко, чтобы дыхание согревало щеки. Бинабик протянул руку и нежно смахнул тающую снежинку со щеки Ситки.
– Ты даже еще красивее, – сказал он. – Я думал, что это шутки моего бесконечного одиночества, но ты еще красивее, чем я тебя помнил.
Ситки засмеялась и притянула его еще ближе к себе:
– Лесть, Поющий Человек, лесть. Ты практиковался в этом искусстве на здешних огромных женщинах? Смотри, одна из них когда-нибудь рассердится и раздавит тебя.
Бинабик шутливо нахмурился:
– Но я не вижу никого, кроме тебя, Ситкинамук, и так оно было всегда, с тех пор как твои глаза раскрылись передо мной.
Она обняла его и сжала так крепко, как только могла. Потом она отпустила его, повернулась и пошла дальше. Бинабик зашагал рядом, в ногу с ней.
– Ты привезла хорошие новости, – сказал он. – Я беспокоился о наших людях, после того как покинул Озеро голубой глины.
Ситки пожала плечами:
– Мы справимся. Дети Шедды всегда справлялись. Но убедить моих родителей отпустить сюда даже такой небольшой отряд было потруднее, чем вытащить занозу из ноги рассерженного барана.
– Пастырь и Охотница смирились с тем, что все, о чем писал Укекук, – правда. Но неприятности не становятся более приемлемыми оттого, что их признают действительными. Во всяком случае, Джошуа и другие очень благодарны – каждая рука, каждый глаз могут помочь нам. Пастырь и Охотница сделали доброе дело, пусть и без особого желания. – Он помолчал. – И ты тоже сделала доброе дело. Я хотел поблагодарить тебя за твою доброту к Саймону.
Она озадаченно посмотрела на него:
– Что ты хочешь сказать?
– Ты просила его присоединиться к войску канунов. Это много значило для него.
Ситки улыбнулась:
– Но это не было одолжением, возлюбленный мой. Это заслуженная честь. Таков выбор кануков – и не только мой, но и тех людей, которые пришли со мной.
Бинабик удивленно посмотрел на нее:
– Но они же его не знают!
– Некоторые знают. Среди этой сотни есть несколько человек, которые спускались с нами с Сиккихока. Ты, конечно, видел Сненека? Те, кто был у Сиккихока, рассказали остальным. Твой юный друг произвел сильное впечатление на наш народ, возлюбленный.
– Юный Саймон. – Бинабик некоторое время помолчал. – Странно так думать о нем, но я знаю, что ты права.
– Он очень вырос, твой друг, даже с тех пор, как мы расстались у озера. Ты, конечно, заметил это.
– Ты ведь не о росте говоришь? Он всегда был большим, даже для своего народа.
Ситки засмеялась и снова обняла его.
– Нет, конечно нет. Я только хочу сказать, что он теперь выглядит как человек, прошедший Тропой Возмужания.
– У низоземцев нет наших обычаев, любовь моя, но в некотором роде весь прошлый год был для него Тропой Возмужания. И я не думаю, что она уже пройдена до конца. – Бинабик покачал головой, потом осторожно взял ее за руку. – Но тем не менее я был несправедлив к нему, подумав, что ты позвала его по доброте. Он молод и быстро меняется. Я слишком близок к нему и потому, возможно, вижу не так ясно, как ты.
– Ты видишь яснее, чем любой из нас, Бинбиниквегабеник. Вот почему я люблю тебя – и вот еще почему никакая беда не должна коснуться тебя. Я не дала ни секунды покоя моим родителям, пока они не позволили мне быть рядом с тобой и привести к тебе отряд нашего народа.
– Ах, Ситки, – сказал он задумчиво. – В эти ужасные дни тысячи и тысячи самых стойких троллей не могли бы сохранить нас в безопасности – но то, что ты снова со мной, лучше миллиона копий.
– Снова лесть, – засмеялась она. – Но так прекрасно сказанная.
Рука об руку они шли сквозь снег.
Провизии было мало, но дров хватало. В Доме Расставания из бревен был сложен такой высокий костер, что потолок почернел от дыма. В другое время Саймон огорчился бы, видя такую грязь в священном месте ситхи, но сегодня ему казалось, что все правильно, – во времена, бедные надеждой, это был смелый и красивый жест. Он смотрел на круг людей у огня, когда ужин был закончен.
Большинство поселенцев побрели назад к своим спальням – палаткам и пещерам, устав после долгого дня и неожиданного праздника. Некоторые тролли тоже ушли проверить, как устроили их баранов, ибо что, спрашивали они себя, могут низоземцы знать о баранах? Другие отправились в постели – вниз, в пещеры, которые приготовили для них люди принца. Бинабик и Ситки сидели теперь за высоким столом принца и тихо переговаривались. Их лица были гораздо серьезнее, чем у прочих собравшихся, которые весело передавали по кругу бурдюки с драгоценным вином. Саймон на мгновение задумался, потом пошел к сидящим у огня. Леди Воршева оставила стол принца и направилась к двери. Герцогиня Гутрун сопровождала ее, бережно поддерживая, словно мать, приглядывающая за озорным ребенком, но, увидев Саймона, Воршева остановилась. Живот ее уже заметно увеличился.
– Моя леди. Герцогиня. – Он подумал, не следует ли ему поклониться, но потом вспомнил, что обе они видели его потасовку с Джеремией. Он покраснел и низко нагнул голову, чтобы не встретиться с ними взглядом.
Голос Воршевы звучал так, как будто она улыбалась:
– Принц Джошуа говорит, что эти тролли – твои друзья, Саймон, – или я должна называть тебя сир Сеоман?
Еще того не легче. Щеки Саймона пылали.
– Просто Саймон, моя леди, прошу вас.
Герцогиня Гутрун усмехнулась:
– Да поможет тебе Бог, паренек, не надо так смущаться. Воршева, пусть он пойдет и присоединится к остальным. Он молодой человек и хочет остаться допоздна, пить и хвастаться.
Воршева бросила на нее острый взгляд, потом лицо ее смягчилось.
– Я хотела только сказать ему… – Она повернулась к Саймону. – Я хотела бы больше узнать о тебе. Я думала, что странной была наша жизнь, после того как мы ушли из Наглимунда, но когда Джошуа рассказал мне о том, что видел ты… – Она грустно засмеялась и положила руку на живот. – Но хорошо, что благодаря этому мы получили подмогу. Я никогда не видела ничего похожего на этих троллей.
– Ты же давно знаешь Бинабика, – сказала герцогиня и зевнула, прикрывшись рукой.
– Да, но один маленький человек и такое множество, это совсем… совсем разные вещи. – Воршева повернулась к Саймону, как бы в надежде найти у него поддержку. – Ты понимаешь?
– Понимаю, леди Воршева. – Он улыбнулся своему воспоминанию. – Первый раз, когда я увидел место, где живет народ Бинабика, – сотни пещер, раскачивающиеся веревочные мосты и тролли, молодые и старые, больше, чем вы можете вообразить, – да, это далеко не то, что знать одного Бинабика.
– Именно так. – Воршева кивнула. – Что ж, еще раз спасибо. Может быть, как-нибудь у тебя найдется время, чтобы посидеть со мной и рассказать немного о своих путешествиях. Теперь я иногда плохо себя чувствую, а Джошуа так беспокоится, если я выхожу прогуляться. – Она снова улыбнулась, но в улыбке ее была горечь. – Так что хорошо иметь спутника.
– Конечно, леди. Это большая честь для меня.
Гутрун потянула Воршеву за рукав:
– Пойдем, наконец. Дай молодому человеку пойти и побеседовать с его друзьями.
– Конечно. Что ж, доброй ночи тебе, Саймон.
– Доброй ночи, мои леди. – Он поклонился им вслед, и на сей раз это вышло несколько более грациозно. Судя по всему, в поклонах тоже была необходима практика.
Когда Саймон подошел к огню, Сангфугол поднял глаза. Арфист выглядел усталым. Старый Таузер сидел подле него, бессвязно доказывая что-то, о чем арфист, судя по всему, уже и не думал.
– Вот и ты, – сказал Сангфугол. – Садись. Выпей вина. – Он протянул Саймону полный бурдюк.
Саймон сделал небольшой глоток – просто для того, чтобы не расстраивать компанию.
– Мне понравилась песня, которую ты пел сегодня, – про медведя.
– Мелодия Осгала? Да, она неплохая. Ты как-то говорил, что там, наверху, в стране троллей, есть медведи, вот я и подумал, что им должно понравиться.
У Саймона не хватило духу сказать, что только один из ста из сегодняшних гостей знал несколько слов на вестерлинге, так что Сангфугол мог бы петь даже о болотной грязи, и они бы ничего не заметили. Как бы то ни было, хотя смысл песни и оставался для них неясным, кануки действительно наслаждались энергичной мелодией и жуткими гримасами Сангфугола.
– Ты видел, как они аплодировали? – спросил он вместо этого. – Я думал, что крыша обвалится.
– По сапогам били. – При воспоминании об этом триумфе Сангфугол гордо выпрямился. Может быть, он был единственным арфистом во всем Светлом Арде, которому когда-либо аплодировали ноги троллей, – такого не рассказывали даже о легендарном Эоине эк-Клуасе.
– Сапоги? – Таузер наклонился и вцепился в колено Сангфугола. – А кто вообще научил их носить сапоги, вот что хотел бы я знать? Горные дикари не носят сапог.
Саймон начал было что-то объяснять шуту, но Сангфугол раздраженно покачал головой:
– Ты опять несешь чушь, Таузер. Ты ничего не знаешь о троллях.
Сконфуженный шут виновато огляделся. Вид у него был жалкий.
– Я просто думал, что это странно… – Он перевел взгляд на Саймона. – А ты знаешь их, сынок? Вот этих маленьких людей?
– Знаю. Один из них, Бинабик, мой друг. Ты же часто видел его здесь, верно?
– Верно, верно, – закивал Таузер, но его водянистые глаза смотрели в никуда, и Саймон отнюдь не был уверен, что старый шут помнит его друга.
– После того, как мы ушли из Наглимунда и отправились к Драконовой горе, – осторожно сказал Саймон. – К той самой горе, которую ты помог нам найти, Таузер, когда рассказал принцу о мече Тёрне. А после того, как мы ушли с горы, мы попали в то место, где живет народ Бинабика, и встретились с их королем и королевой. А теперь они прислали этих людей помочь нам.
– Ах, это очень мило. Очень любезно. – Таузер подозрительно покосился на ближайшую группу троллей у другой стороны костра. Маленькие люди весело смеялись и бросали кости в отсыревшие опилки. Старый шут, просветлев, поднял глаза. – И они здесь благодаря моим словам?
Саймон помедлил.
– В некотором роде да. Так оно и есть, – сказал он наконец.
– Ха. – Таузер улыбнулся, обнажив остатки зубов. Он казался по-настоящему счастливым. – Я сказал Джошуа и остальным про мечи… про оба меча. – Он снова взглянул на троллей. – Что они делают?
– Бросают кости.
– Раз уж по моей милости они пришли сюда, я должен научить их играть по-настоящему. Я научу их Бычьему Рогу. – Таузер встал и сделал несколько заплетающихся шагов туда, где играли тролли. Потом он плюхнулся среди них, скрестив перед собой ноги, и начал объяснять правила игры в Бычий Рог. Тролли посмеивались над его явным опьянением, но тоже, казалось, были довольны неожиданным визитом. Вскоре шут и тролли представляли собой довольно любопытное зрелище – одурманенный напитками и возбуждением вечера Таузер пытался объяснить наиболее тонкие нюансы игры в кости группе крошечных горных мужчин, не понимавших ни одного слова из его объяснений.
Саймон, смеясь, обернулся к Сангфуголу:
– Это, наверное, займет его по меньшей мере на несколько часов.
Сангфугол скорчил кислую гримасу:
– Жалко, что я сам до этого не додумался. Я мог бы давным-давно отправить его надоедать им.
– Незачем тебе присматривать за Таузером. Я уверен, что, если бы ты сказал Джошуа, как ненавидишь эту работу, он нашел бы кого-нибудь другого, кто смог бы заниматься этим.
Арфист покачал головой:
– Это не так просто.
– Почему? – С близкого расстояния Саймон видел темную пыль в морщинках вокруг глаз арфиста и грязное пятно на лбу под кудрявыми волосами. Казалось, арфист потерял бóльшую часть своей былой элегантности, но Саймон вовсе не был уверен, что это хорошо. Неряшливый Сангфугол казался чем-то противоестественным, вроде неаккуратной Рейчел или неуклюжего Джирики.
– Таузер был хорошим человеком, Саймон. – Арфист говорил медленно, неохотно. – Нет, это нечестно. Он остается хорошим человеком, я полагаю, но теперь он главным образом стар и глуп, да к тому же пьян, если только ему представится такая возможность. Он не злой, он просто утомительный. Но когда я только начинал работать у принца, Таузер нашел время помочь мне, хотя никто его об этом не просил. Это была только его доброта. Он учил меня песням и мелодиям, которых я не знал, рассказывал, как правильно пользоваться голосом, чтобы он не подвел меня в нужный момент. – Сангфугол пожал плечами. – Как я могу отвернуться от него только потому, что мне надоело с ним возиться?
Голоса троллей стали громче, но то, что можно было принять за начало ссоры, оказалось песней, гортанной и отрывистой; более странную мелодию трудно было себе представить, но в ней было столько юмора, что даже ни слова не понимавший Таузер в гуще певцов радостно хохотал и хлопал в ладоши.
– Посмотри на него, – несколько смущенно сказал Сангфугол, – он ничем не отличается от ребенка – и нечто подобное, вероятно, ждет всех нас. Ненавидеть его – все равно что ненавидеть ребенка, который не ведает, что творит.
– Но он, похоже, доводит тебя до бешенства!
Арфист фыркнул:
– А разве дети иногда не доводят до бешенства своих родителей? Но однажды родители сами становятся детьми, и тогда они плачут, плюются и обжигаются на кухонной плите, а их выросшие дети должны страдать. – В его смехе не было радости. – Я думал, что навсегда ушел от матери, когда покинул ее в поисках счастья. И вот – смотри, что я получил за то, что не был верен ей. – Он указал на Таузера, который пел вместе с троллями, запрокинув голову и взлаивая без слов и мелодии, словно собака в лунную ночь перед осенним равноденствием.
Улыбка, вызванная этим зрелищем, быстро погасла на лице Саймона. У Сангфугола по крайней мере был выбор – оставаться с родителями или бежать от них. У сироты выбора быть не могло.
– Есть еще и другая сторона. – Сангфугол повернулся, чтобы посмотреть на Джошуа, все еще поглощенного беседой с Бинабиком. – Есть люди, которые даже после смерти своих родителей не могут освободиться от них. – Взгляд, обращенный к принцу, был полон любви и, как это ни удивительно, ярости. – Иногда кажется, что он пальцем боится пошевельнуть из страха перешагнуть через тень памяти о старом короле Джоне.
Саймон смотрел на длинное худощавое лицо Джошуа.
– Он слишком много тревожится.
– Да, даже когда в этом нет никакого смысла. – При этих словах Сангфугола вернулся невероятно важный Таузер, которого канканг его новых друзей явно поднял на качественно более высокую ступень опьянения.
– Нас вот-вот атакует тысячное войско Фенгбальда, Сангфугол, – рявкнул Саймон. – По этой пустячной причине можно и потревожиться слегка. Иногда, знаешь ли, тревогу называют необходимостью принимать решения.
Арфист, оправдываясь, махнул рукой:
– Я знаю, и я не собираюсь критиковать его талант военачальника. Если кто-нибудь и способен выиграть эту битву, то это наш принц. Но я клянусь тебе, Саймон, иногда мне кажется, что, если бы Джошуа посмотрел под ноги и увидел, сколько букашек и козявок он давит при каждом шаге, он навеки перестал бы ходить. Нельзя быть вождем, а тем более королем, если любая рана, нанесенная кому-нибудь из твоих людей, саднит, как твоя собственная. Джошуа слишком много страдает за других, чтобы когда-нибудь быть счастливым на троне.
Таузер слушал, и глаза его были живыми и внимательными.
– Он сын своего отца, это уж точно.
Сангфугол раздраженно помотал головой:
– Опять ты говоришь ерунду, старина. Престер Джон был его полной противоположностью – кому, как не тебе, это знать.
– Ах, – сказал Таузер с неожиданной серьезностью. – Ах. Да. – Он помолчал. Казалось, он хочет сказать что-то еще, но вместо этого старый шут резко повернулся и снова ушел.
Саймон, пожав плечами, немедленно выбросил из головы странное замечание старика.
– Но, Сангфугол, как может добрый король оставаться спокойным и равнодушным, когда народ его страдает? Ты думаешь, он должен забыть об этом?
– Нет! Кровь Эйдона, нет! Иначе он был бы ничуть не лучше своего сумасшедшего брата. Но скажи мне, разве, порезав палец, ты уляжешься в постель и будешь лежать там, пока палец не заживет? Или ты остановишь кровь и продолжишь свое дело?
Саймон обдумал это:
– Ты хочешь сказать, что Джошуа ведет себя вроде того фермера из старой истории – того, который купил на рынке самую толстую, самую жирную свинью, а потом у него не хватило духу заколоть ее, так что семья фермера умерла с голоду, а свинья осталась жива?
Арфист рассмеялся:
– Ну да. Только я не говорю, что Джошуа должен позволить, чтобы его людей закололи, как свиней, – просто иногда несчастья случаются независимо от того, как сильно добрый король хочет предотвратить их.
Они сидели молча, глядя в огонь, и Саймон обдумывал сказанное его другом. Наконец, решив, что Таузера вполне можно оставить в компании кануков – старый шут учил троллей старым балладам сомнительного свойства, – арфист отправился спать. Саймон сидел и слушал пение Таузера до тех пор, пока не почувствовал, что у него разболелась голова. Тогда он пошел перекинуться парой слов с Бинабиком.
Тролль все еще разговаривал с Джошуа. Ситки уже практически спала. Ее голова лежала на плече Бинабика, глаза с длинными ресницами были полузакрыты. При появлении Саймона она сонно улыбнулась, но ничего не сказала. К троллям и Джошуа присоединился дородный констебль Фреозель и тощий старик, которого Саймон не знал. Спустя мгновение он понял, что это, должно быть, Хельфгрим, бывший лорд-мэр Гадринсетта, бежавший из лап Фенгбальда.
Наблюдая за Хельфгримом, Саймон вспомнил, как Джулой сомневалась в нем. Старик действительно выглядел беспокойным и расстроенным, когда разговаривал с принцем, как будто боялся сказать что-то лишнее и тем самым навлечь на себя наказание. Саймон тоже подумал, а могут ли они доверять этому издерганному человеку, но в следующее мгновение выругал себя за бессердечность. Кто знает, какие пытки пришлось вынести бедняге Хельфгриму, что довело его до такого состояния? Разве после своего бегства из Хейхолта сам Саймон не был больше похож на дикое животное, чем на разумного человека? Кто счел бы его тогда хоть сколько-нибудь заслуживающим доверия?
– А, друг Саймон! – Бинабик поднял глаза. – Питаю радость от наблюдения тебя. Я изготовляю вещь, для которой буду нуждаться в твоем помоществовании.
Саймон с готовностью кивнул.
– Говоря с откровенностью, – сказал Бинабик, – это сразу две вещи. Сначала я должен немного учить тебя кануку, чтобы среди битвы ты мог разговаривать с моим народом.
– Конечно. – Саймону было приятно, что Бинабик вспомнил об этом. Почетное приглашение стало более реальным, когда его повторили в присутствии самого Джошуа. – Если я только получу разрешение сражаться вместе с ними. – Он посмотрел на принца.
Джошуа улыбнулся:
– Люди Бинабика больше помогут нам, если будут понимать, чего мы от них хотим. Кроме того, таким образом лучше будет обеспечена их собственная безопасность. Саймон, ты получил мое разрешение.
– Спасибо, ваше высочество. Ну, а что еще, Бинабик?
– Также мы должны предпринимать собирательство всех лодок, принадлежащих народу Нового Гадринсетта. – Бинабик улыбнулся. – Их имеет должность быть не более четырех десятков.
– Лодки? Но ведь озеро замерзло! Какой от них толк?
– Толк имеют не сами лодки, – ответствовал тролль, – но их некоторые части.
– У Бинабика есть план, как лучше организовать оборону, – пояснил Джошуа, но лицо его выражало явное сомнение в действенности этого плана.
– Это не есть просто план. – Бинабик снова улыбнулся. – Это не есть идея, которая сваливалась на меня сверху, похоже на камень. Это определенный канукский обычай, который я буду демонстрировать вам, утку, и это будет большая удачливость для вас. – Довольный собой тролль тихо рассмеялся.
– Что это?
– Ты будешь иметь мой подробный рассказ завтра, среди охоты на лодки.
– Еще один вопрос, Саймон, – сказал Джошуа – Я знаю, что уже спрашивал, но думаю, что к этому стоит вернуться. Как ты думаешь, есть хоть какая-нибудь вероятность, что нам на помощь придут твои друзья ситхи? Это же их священное место, не так ли? Разве они не придут защищать его?
– Я не знаю, принц. Как я говорил, Джирики думает, что потребуется много времени, чтобы убедить его народ.
– Жаль. – Джошуа провел рукой по коротко остриженным волосам. – Честно говоря, я боюсь, что даже с прибытием троллей нас слишком мало. Помощь справедливых была бы огромным благом для нас. Странная штука жизнь, верно? Мой отец гордился тем, что вытеснил из королевства последних ситхи, – теперь его сын молится, чтобы они пришли и помогли защитить остатки этого самого королевства.
Саймон грустно покачал головой. Сказать было нечего. Старый лорд-мэр, слушавший этот разговор, теперь внимательно смотрел на Саймона, как бы изучая его. Юноша попробовал понять, о чем он думает, но ничего не получилось. Водянистые глаза старика были пусты.
– Разбуди меня, когда пора будет идти, Бинабик, – сказал наконец Саймон. – Спокойной ночи всем. Спокойной ночи, принц Джошуа. – Он повернулся и направился к дверям.
Пение троллей и низоземцев вокруг огня стихало, мелодии становились все медленнее и меланхоличнее. Затухающий огонь окрасил уходящие в тень стены мерцающим красным светом.
Поздним утром небо было почти безоблачным, а воздух – пронзительно-холодным. У лица Саймона клубилось облачко дыхания. Они с Бинабиком упражнялись в произношении нескольких важнейших слов на кануке с самого рассвета, и Саймон, набравшийся необычного для него терпения, сделал большие успехи.
– Скажи «сейчас». – Бинабик поднял бровь.
– Умму.
Кантака, трусившая рядом с ними, подняла голову, фыркнула и коротко залаяла. Бинабик рассмеялся.
– Она не имеет понимания, почему ты говоришь с ней, – объяснил он. – Она имеет привычку слушать таковые слова только от меня.
– Но мне казалось, ты говорил, что у вашего народа есть особый язык, на котором вы разговариваете с вашими животными. – Саймон хлопал руками в перчатках, пытаясь предотвратить окончательное превращение пальцев в ледяные сосульки.
Бинабик укоризненно посмотрел на него:
– Я не говорю с Кантакой, как кануки говорят с баранами, птицами и рыбами. Мы имеем дружественность. Я говорю с ней, как говорил бы с моим другом.
– Ой. – Саймон посмотрел на волчицу. – Как сказать «извини», Бинабик?
– Чим на док.
Саймон повернулся и погладил широкую спину волчицы.
– Чим на док, Кантака.
Она жутковато улыбнулась зубастой пастью, выдохнув облачко пара.
В молчании они прошли еще немного, потом Саймон спросил:
– Куда мы идем?
– Как я уже говаривал предыдущим вечером, мы идем, чтобы предпринимать собирательство лодок. С большей точностью, мы будем посылать имеющиеся лодки в кузницу, где Слудиг и другие будут разламывать лодки. Но каждый из них будет получать одну из этих, – он показал на пучок полосок пергамента, на каждой из которых стояла подпись Джошуа, – чтобы они имели понимание, что здесь слово принца, так что они будут получать оплату.
