Текст книги "Память, Скорбь и Тёрн"

Автор книги: Тэд Уильямс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 88 (всего у книги 200 страниц)

При его умении держаться трудно было догадаться, что он думает. Мегвин набрала побольше воздуха, прежде чем продолжить:

– Во всяком случае, вы не поняли всей важности того, что нам здесь сообщили. Конечно, карты наших тоннелей важны, но теперь мы можем переслать Джошуа карты крепости Элиаса и тех тайных ходов, которые могут помочь свергнуть Верховного короля, – она слушала себя, и ей понравилась эта идея. – Вы знаете, что Скали никогда не ослабит хватку на нашей земле, пока Элиас правит за его спиной в Хейхолте.

Эолер потряс головой.

– Слишком много неясного, моя леди. Слишком много неясного. Есть, конечно, достоинства в вашем плане. Давайте все обдумаем. У нас уйдет несколько дней на копирование этих карт. Несомненно лучше было бы все это обдумать и обсудить с Краобаном и другими рыцарями.

Мегвин хотелось поглубже всадить крючок, пока Эолер колеблется. Она опасалась, что при наличии времени ему удастся придумать иное решение, а ей придется снова оказаться без очевидной цели. Когда она рядом с ним, сердце у нее, как камень. Ей нужно, чтобы он удалился, – она остро ощущала эту потребность: чтобы он ушел, чтобы боль и замешательство оставили ее. Как это ему удается так затуманить ее мозг?

На ее лице появилось холодное выражение.

– Мне не нравится, что вы сопротивляетесь моей воле, граф. Вообще-то вам, видимо, здесь нечего делать, раз вы находите время, чтобы спускаться за мной во всякие подземные норы. Вас, вероятно, разумнее использовать для выполнения заданий, которые действительно могут дать нам шанс на спасение, – Мегвин нарочито язвительно улыбнулась. Она была рада, что ей удалось так ловко скрыть свои истинные чувства, но в то же время подобная жестокость, какой бы необходимостью она ни была вызвана, казалась ей ужасной.

Ну и какой же я становлюсь? – спрашивала она себя, наблюдая за реакцией Эолера. И это называется умением управлять? На миг ее охватила паника. Не делаю ли я глупости? Нет, действительно будет лучше, если он уйдет; но если именно так короли и королевы достигают исполнения своих желаний, то, клянусь стадами Багбы, это ужасно!

Вслух же она изрекла:

– Кроме того, граф, если вы не забыли, вы поклялись в верности нашему дому. Если вы хотите пренебречь первой же просьбой в ваш адрес со стороны дочери Луга, я не смогу этому воспротивиться, но боги видят и рассудят нас. – Эолер попытался что-то сказать. Мегвин подняла руку, чтобы остановить его, – очень грязную руку, чего она не могла не заметить. – Я не собираюсь спорить с вами, граф Эолер. Или делайте то, что вам говорят, или не делайте – это все.

Глаза Эолера сощурились, как будто он увидел ее впервые и ему не понравилось то, что он видел перед собой. Его презрительное выражение пало ей на сердце тяжелым камнем, но она не могла повернуть вспять.

Граф долго ждал, прежде чем ответить.

– Хорошо, госпожа, – сказал он тихо, – я выполню ваше повеление. Не знаю, откуда этот внезапный каприз. Каприз? Больше похоже на безумие! Если бы вы обратились ко мне с этим как к члену семьи и выслушали мое мнение, я был бы счастлив выполнить вашу волю. Но вы обращаетесь со мной, как с вассалом, следовательно вы получите послушание, но в нем не будет ни капли приязни. Вы пытались изобразить королеву – а на деле это было выступление неопытного ребенка.

– Замолчите, – хрипло произнесла она.

Дворры с любопытством смотрели на Мегвин и Эолера, как будто те разыгрывали пред ними занимательную, но непонятную пантомиму. Свет в Зале Памяти на миг померк, и тени среди каменных лабиринтов стали чудовищно длинными. Когда он тут же снова вспыхнул, осветив дальние углы, тяжкая темная тень поселилась в сердце Мегвин и не уходила.

Когда парочку извлекли из трюма, экипаж «Облака Эдны» обошелся с Мириамелью и Кадрахом без излишней вежливости, но моряки не были особенно грубыми. Их, казалось, скорее развлекла неожиданная ситуация. Беглецы предстали перед ними в голубоватом свете раннего утра, и они стали отпускать ядовитые шуточки в адрес монахов, которые берут в спутники молодых девиц, и в адрес девиц, которые этому не противятся.

Мириамель с вызовом смотрела на них, не спасовав перед неотесанными манерами. Несмотря на общеизвестное пристрастие моряков к бородам, щеки многих членов экипажа «Облака» были гладкими – слишком молоды для бакенбардов, и она была уверена, что за последний год повидала больше, чем эти юнцы за всю свою жизнь.

Однако ей было ясно, что «Облако Эдны» – не тяжелое торговое судно и не галеон, держащийся вблизи берега и подпрыгивающий на волнах, как корыто, а легкое океанское судно. Дитя Меремунда, расположенного в устье реки и окруженного морями, Мириамель умела определить судоходные качества корабля по одному тому, как уверенно раскачивалась под ногами палуба и как хлопали над головой белые паруса, ловя предрассветный ветер.

Час назад Мириамель была в отчаянии. Теперь она с жадностью вдыхала свежий морской воздух, и ее сердце оживало. Она стерпит. Даже порку от руки капитана. Она жива и в открытом море. Солнце поднимается в утреннее небо, а солнце – всегда маяк надежды.

Взгляд на штандарт, развевающийся на главной мачте, подтвердил слова Кадраха: черно-золотая превенская скопа. Как жаль, что ей не удалось побольше поговорить с Диниваном, чтобы узнать все наббанайские придворные новости и выяснить, на чьей стороне дом Превенов и другие знатные дома.

Она обернулась, чтобы шепнуть Кадраху слова предостережения, но неожиданно оказалась перед деревянным трапом. Рядом с ней стоял матрос, несмотря на крепкий морской ветер сильно пахнущий солониной. Вдруг человек, стоявший на палубе, повернулся, чтобы взглянуть на них. Мириамель, потрясенная, шумно втянула воздух. Она не видела его раньше, да и он не мог знать ее. Но он был очень – очень! – красив. На нем были черные штаны, камзол и сапоги, все тщательно отделанное тонкой золотой канителью, и золотой парчовый плащ! Ветер играл его золотистыми волосами – этот странный вельможа казался богом солнца из древних легенд.

– На колени, ничтожные! – прошипел один из моряков. Кадрах немедленно выполнил приказание. Мириамель, пребывавшая в некотором замешательстве, также последовала его примеру. Она не могла отвести глаз от лица золотого незнакомца.

– Вот они, господин, – сказал моряк. – Те, которых обнаружила ниски. Как видите, один из них – девица.

– Вижу, – сухо произнес человек. – Оставайтесь на коленях, вы двое, – он указал на Мириамель и Кадраха. – А вы, матросы, поставьте дополнительные паруса, если мы хотим добраться до Гренаммана сегодня к вечеру.

– Да, господин.

Когда матросы поспешно удалились, тот, кого они называли господином, повернулся к мощному бородатому человеку, чтобы закончить разговор. Мириамель догадалась, что это капитан. Вельможа еще раз взглянул на пленников, прежде чем величавой походкой удалился с палубы. Мириамели показалось, что глаза его задержались на ней чуть дольше, чем того требовало простое любопытство, и она ощутила непривычный трепет – полустрах, полуволнение, когда повернула голову ему вслед. За ним шли двое слуг, следя, чтобы его развевающийся плащ не зацепился за что-нибудь. Затем на краткий миг златовласый снова оглянулся. Встретившись с ней взглядом, он улыбнулся.

Капитан посмотрел на Мириамель и Кадраха с плохо скрываемым отвращением.

– Граф сказал, что решит, что с вами делать, после утренней трапезы, – прорычал он, затем ловко плюнул по ветру. – Женщины и монахи – что может быть хуже для корабля, особенно в такие времена? Я бы выбросил вас в море, если бы на борту не было хозяина.

– Кто… кто же хозяин этого судна? – тихо спросила Мириамель.

– Ты что же, не узнала герб, милашка? Ты не узнала лорда, когда он стоял перед тобой? Аспитис Превис, граф Дрины и Эдны – вот кто хозяин этого судна. И лучше бы тебе ему понравиться, а то окажешься в постели с килпой.

Он снова сплюнул желтую цитриловую слюну.

Кадрах, и без того бледный, совсем скис от слов капитана, но Мириамель их и не слышала. Она думала о золотых кудрях Аспитиса, о его смелом взгляде и недоумевала, как среди крайней опасности она может чувствовать такое влечение.

Глава 20. ТЫСЯЧА СТУПЕНЕЙ

– Ну вот. Ты сам имеешь убеждение, – Бинабик жестом выразил свою беспомощность: Кантака сидела, прижав уши и ощетинившись. Шерсть волчицы сверкала снежинками. – Глаза Кинкипы, – выругался тролль, – если бы я только мог ее заставить, не питай сомнении, я бы так и поступил. Она идет назад к аббатству, но не отходит от меня ни на один шаг. – Он снова повернулся к ней: – Кантака! Саймон мосок! Умму! – он покачал головой. – Нет. Не будет идти.

– А что с ней? – Слудиг пнул ногой снег, взметнув целое облако, тут же подхваченное крепким ветром. – С каждым часом след становится все слабее. А если парень ранен, каждый час приближает его к смерти.

– Дочь Гор, риммер, – прокричал Бинабик, – каждый час каждого дня всех нас приближает к смерти, – он моргнул покрасневшими глазами. – Разумеется, мы имеем необходимость поспешить. Ты думаешь, я не беспокоюсь о Саймоне? Мы ходим туда-сюда с восхождения солнца. Если бы я мог взять вместо моего носа нос Кантаки, я бы это сделал безотлагательно! Но она сильно напугана ситуацией, имевшей место в аббатстве Схоуди, я думаю, имеешь понимание? Даже за мной она идет без желания!

Кантака снова уперлась. Когда Бинабик оглянулся, она опустила массивную голову и завыла, еле слышно за ревом усиливающегося ветра.

Слудиг хлопнул себя по ноге.

– Черт побери, тролль, я это вижу. Но нам необходим ее нос! Мы ведь даже не знаем, куда парень пошел и почему он нам не отвечает. Мы уже несколько часов ему кричим!

Бинабик встревоженно покачал головой.

– Это причиняет мне наибольшее беспокойство. Мы же проехали немного, когда нашли его лошадь. Мы уже дважды прошли это расстояние, и все время возвращались и никакого следа Саймона.

Риммерсман прищурился от летящего в лицо снега.

– Пошли. Если он свалился, он наверняка вернется по своим собственным следам, – пока они заметны. Давай еще протащим волчицу хоть немного назад к аббатству. До конца – на этот раз. Может быть, если она учует парня поближе, она иначе поведет себя, – он подстегнул свою лошадь.

Бинабик поморщился и свистнул Кантаке. Волчица неохотно подошла.

– Я питаю беспокойство к этому бурану, который надвигается, – крикнул тролль. Риммерсман, чуть отъехавший вперед, сразу превратился в мутное пятно. – Большое беспокойство. Он представитель мглы, которая имеет собрание вокруг Пика Бурь. Ее движение имеет огромную скорость.

– Знаю, – крикнул Слудиг через плечо. – Скоро нам придется позаботиться о собственной безопасности, независимо от того, найдем мы его или нет.

Бинабик кивнул, затем ударил себя рукой в грудь раз, второй, потом третий. Если только за ним не наблюдали его боги, никто не заметил этого жеста отчаяния.

Аббатство – недавняя арена страшного спектакля – стало тихим, засыпанным снегом склепом. Снежные сугробы скрыли большую часть того, что осталось от Схоуди и ее юных подопечных, но не все. Кантака на полет стрелы не соглашалась приблизиться к молчаливым стенам; Бинабик и Слудиг сами вошли во двор аббатства, чтобы убедиться, что среди неподвижных, укрытых белым саваном тел Саймона нет.

Отойдя от аббатства не меньше, чем на тысячу шагов, они остановились и постояли молча некоторое время, поочередно отхлебывая канканг из бурдюка и прислушиваясь к заунывному завыванию ветра. Кантака, видимо, необычайно довольная, что они уходят от этого места, принюхалась, прежде чем свернуться у ног Бинабика.

– Святой Эйдон, тролль, – сказал наконец Слудиг, – что за колдунья была эта Схоуди? Я ни с чем подобным никогда не встречался. Она что, из последователей Короля Бурь?

– Она и ей похожие действуют по желаниям Короля Бурь, с сознательностью или без. Она имеет власть, но кроме того имела желание сама становиться Властью. У нее имелось желание преображаться в маленькую королеву норнов с собственными подданными – это было ее стремление. Время войны и умирания приводит в мир новые силы. Старый порядок терпит изменение, а Схоуди и похожие ей желают оставлять воспоминание про себя.

– Я только благодарю Господа, что он все их гнездо уничтожил, до последнего щенка, – Слудиг передернулся и нахмурился. – Ничего путного из этих ведьменышей получиться не могло бы.

Бинабик посмотрел на него с любопытством.

– Можно влиять на формирование невинных, как этих детей, но иногда случается так, что все можно исправлять. Я не питаю веры в окончательное зло, Слудиг.

– Да? – риммерсман резко засмеялся. – А как насчет твоего Короля Бурь? Что доброго мог бы ты сказать о таком выродке ада с его черной душой?

– Когда-то он любил свой народ больше, чем собственную жизнь, – тихо сказал Бинабик.

Солнце удивительно быстро пронеслось по мрачному небу. К тому времени, когда они снова остановились, спустились ранние сумерки. Они еще дважды покрыли расстояние между аббатством и той точкой в лесу, которую они наметили как крайнюю. Все их крики и стук по кустам и деревьями не дали результатов: Саймона так и не нашли, а теперь накатывалась темень, быстро приближалась пурга.

– Кровь Эйдона! – сказал Слудиг с отвращением, затем потрепал по шее серую кобылу Саймона, привязанную к вьючным лошадям. – Во всяком случае мы не потеряли этот чертов меч, – он указал на Тёрн, но не дотронулся до него. Там, где обертка размоталась, черный меч был виден, снежинки, опускаясь на его поверхность, соскальзывали, не в силах укрыть его белым одеялом, накрывшим все вокруг. – Это ставит нас в трудное положение. Если бы пропали и парень и меч, нам поневоле пришлось бы искать – другого выбора бы не было.

Бинабик поднял сердитые глаза.

– О каком выборе ты говаривашь?

– Мы же не можем бросить все ради этого парнишки, тролль? Я привязан к нему, видит Бог, но у нас есть долг перед принцем Джошуа. Ты и тебе подобные книгочеи твердят, что принцу Джошуа нужен этот клинок, или мы все обречены. Разве мы можем забыть об этом и заняться поисками мальчишки? Тогда мы окажемся еще глупее его, который был так глуп, что ухитрился потеряться.

– Саймон не глуп, – Бинабик надолго погрузил лицо в мех на шее Кантаки. – И я питаю усталость от нарушения собственных клятв. Я клялся его охранять… – Голос тролля был приглушен, но в нем ясно чувствовалось напряжение.

– Нам приходится делать трудный выбор, тролль, – идти против собственной воли.

Бинабик поднял голову. Обыкновенно мягкий взгляд его карих глаз вспыхнул.

– Не надо говаривать про выбирание и проповедывовать про трудности. Бери этот меч. На могиле у моего наставника я клялся хранить Саймона. У меня нет должности более великой важности.

– Ну, тогда ты глупее всех, – рявкнул Слудиг. – Нас осталось всего двое, а мир вокруг замерзает. Ты пошлешь меня одного с мечом, который может спасти и твой народ, и мой? И это все для того, чтобы не нарушить клятву, данную мертвому учителю?

Бинабик выпрямился во весь рост. Глаза его наполнились злыми слезами.

– Прекрати говаривать о моей клятвенности, – прошипел он. – Я не принимаю советов от бестолкового крухока!

Слудиг поднял руку в перчатке, как будто собираясь ударить маленького человека, потом посмотрел на свою дрожащую руку, повернулся и ушел с поляны.

Бинабик даже не взглянул, как он уходит, а продолжал гладить Кантаку. Слеза сбежала по его щеке и скрылась в мехе капюшона.

Прошли минуты полной тишины, даже ни одна птица не вскрикнула.

– Тролль? – Слудиг стоял на краю поляны прямо за лошадьми. Бинабик не поднял головы. – Знаешь, старина, – продолжал Слудиг, – ты должен выслушать меня, – риммерсман все еще держался на расстоянии, как незваный гость в ожидании, что его пригласят в дом. – Когда-то, сразу после нашей первой встречи, я сказал тебе, что у тебя нет понятия чести. Я хотел пойти и убить Сторфота, тана Вественби, за то, что он оскорбил герцога Изгримнура. Ты сказал, чтобы я не ходил. Ты мне сказал, что мой господин Изгримнур дал мне поручение и что я не вправе ставить под угрозу выполнение этого задания, что это будет глупо, в этом не будет ничего героического или достойного.

Тролль продолжал механически гладить спину Кантаки.

– Бинабик, я знаю, что у тебя есть понятие чести. Ты знаешь, что и я такой же. Перед нами тяжелый выбор, но неправильно, когда союзники готовы драться и бросаться друг в друга оскорблениями, как камнями.

Тролль все еще не отвечал, но руки его оставили волчицу и легли на колени. Он долго сидел на корточках, опустив подбородок на грудь.

– В моем поведении была недостойность, Слудиг, – вымолвил он наконец. – Ты имеешь справедливость, когда кидаешь в меня мои же собственные слова. Я прошу твоего прощения, хотя его не заслужил, – он обратил к риммерсману свое несчастное лицо.

Слудиг ступил на поляну.

– Мы не можем вечно искать Саймона, – тихо сказал Слудиг. – Это так: тут ни дружба, ни любовь ни при чем.

– Ты имеешь справедливость, – признал Бинабик. Он медленно потряс головой. – Справедливость. – Он поднялся и направился к бородатому солдату, протянув ему свою маленькую руку. – Если можешь, в знак прощения моей глупости…

– Нечего прощать, – огромная ручища сжала ручку Бинабика, которая в ней совершенно исчезла.

На лице тролля показалась усталая улыбка.

– Тогда я прошу об одной милости. Давай разложим здесь костер сегодня ночью и завтра ночью, и будем звать Саймона. Если никаких следов его мы не обнаружим, то послезавтра утром мы отправимся к Скале прощания. Иначе у меня будет такое чувствование, что я его бросил, не поискав как следует.

Слудиг согласно кивнул.

– Так будет справедливо. Теперь мы должны собрать хворост. Ночь скоро наступит.

– Да, и этот ледяной ветер не унимается, – заметив Бинабик, нахмурившись. – Не повезет тем, кого ночь застала без крова над толовой.

Брат Хенгфиск, несимпатичный королевский виночерпий, указал на дверь. Ухмылка монаха была, как всегда, неуместной. Создавалось впечатление, что он сдерживается, чтобы не рассмеяться какой-то шутке. Граф Утаньята прошел в дверь, и молчаливый Хенгфиск торопливо заковылял с лестницы, оставив графа в дверях колокольни.

Гутвульф постоял минутку, чтобы отдышаться. Взбираться по ступеням высоченной лестницы было для него тяжеловато, тем более что он последнее время плохо спал.

– Вы за мной посылали, ваше величество?

Король стоял, сгорбившись, в нише одного из высоких окон; его тяжелый плащ в свете факелов был похож на спину гигантской сине-зеленой мухи. Хотя день еще далеко не кончился, небо было по-вечернему темным. Согбенная фигура Элиаса с опущенными плечами напомнила Гутвульфу стервятника. Тяжелый серый меч в ножнах висел сбоку. При виде его граф невольно передернулся.

– Буря почти настигла нас, – сказал Элиас, не поворачиваясь. – Ты когда-нибудь забирался так высоко на Башню Зеленого ангела?

Гутвульф постарался придать своему голосу обычное спокойствие.

– Я бывал здесь в вестибюле. Возможно, также пару раз на втором этаже у священника. Но так высоко – никогда, сир.

– Это странное место, – произнес король, по-прежнему не отводя взгляда от чего-то за северо-западным окном. – Это место. Башня Зеленого ангела, когда-то была центром величайшего королевства, когда-либо существовавшего в Светлом Арде. Ты это знал, Гутвульф?

Элиас резко отвернулся от окна. Глаза его сверкали, но лицо выглядело изможденным и сморщенным, как будто тесная железная корона слишком крепко сжимала лоб.

– Вы имеете в виду королевство вашего отца, ваше величество? – спросил граф, озадаченный и изрядно напуганный. Они испытал только страх, получив этот вызов к королю. Этот человек уже не был его старым другом. Временами король казался совершенно прежним, но Гутвульф не позволял себе забывать о реальном положении дел: Элиас, каким он его знал, был в сущности мертв. И виселицы на Батальной площади, и острия решетки Нирулагских ворот были полны останков тех, кто каким-то образом вызвал неудовольствие этого нового Элиаса. Гутвульф знал, что ему следует держать рот на замке и выполнять приказания – по крайней мере до поры до времени.

– Конечно, не моего отца, тупица. Клянусь Господом, моя рука простирается над гораздо более стоящим королевством, чем то, о чем он когда-нибудь мог мечтать. Прямо на пороге королевства моего отца был король Луг, а теперь нет иного короля, кроме меня, – дурное настроение Элиаса испарилось, и он величественно взмахнул рукой. – Нет, Гутвульф, в мире есть много такого, о чем ты и мечтать не смеешь. Это некогда было столицей могущественной империи – более обширной, чем Большой Риммергард Фингила, более древней, чем императорский Наббан, с более сильными законами, чем утраченная Хандия, – голос его понизился и почти затерялся в зове ветра. – Но с его помощью я превращу этот замок в столицу еще более величественного королевства.

– С чьей помощью, ваше величество? – не удержался Гутвульф. Он почувствовал прилив холодной ревности. – Прейратса?

Элиас как-то странно взглянул на него и расхохотался.

– Прейратс! Гутвульф, ты наивен, как ребенок!

Граф Утаньята прикусил щеку, чтобы удержаться от горячих и, возможно, смертельно опасных слов. Он сжимал и разжимал свои покрытые шрамами кулаки.

– Да, мой король, – выговорил он наконец.

Король снова уставился в окно. Над его головой темными гроздьями спали колокола. Где-то вдали бормотал гром.

– Но у попа есть-таки от меня секреты, – признался Элиас. – Он знает, что чем больше мне известно, тем сильнее моя власть, поэтому он пытается кое-что от меня утаивать. Видишь это, Гутвульф? – Он указал на что-то в окне. – Пламя ада, как же ты можешь что-нибудь оттуда видеть? – король разозлился. – Подойди поближе! Боишься, что ветер тебя заморозит? – Он странно рассмеялся.

Гутвульф неохотно выступил вперед, вспоминая, каким был Элиас до того, как его начало охватывать безумие: он был горяч, конечно, но не был непостоянным, как весенний ветер; он любил хорошую шутку, но только не подобные издевательские и непонятные остроты. Гутвульфу все труднее было вспоминать того, другого человека, своего друга. Как ни странно, чем более безумным Элиас становился, тем более он напоминал своего брата Джошуа.

– Вон. – Король указывал поверх мокрых крыш Хейхолта в сторону громады Башни Хьелдина, которая находилась у северной стены. – Я отдал это Прейратсу для всяких его опытов – его исследований, если хочешь, и теперь он держит ее всегда на запоре. Он не дает ключ даже своему королю. Для моей же собственной безопасности, уверяет он. – Элиас недобро взглянул на приземистую башню, серую, как небо, с толстым красным стеклом в верхних окнах. – Он что-то слишком заносится, этот алхимик.

– Прогони его, Элиас, или уничтожь его! – воскликнул Гутвульф необдуманно, но потом решил продолжить: – Ты знаешь, я всегда говорил с тобой, как другом, – напрямик, если было нужно. И ты знаешь, я не хнычу, если прольется чья-то кровь или сломаются чьи-то кости. Но этот человек ядовит, как змея, и гораздо более опасен. Он всадит нож тебе в спину. Скажи только слово – и я убью его, – когда он закончил, сердце его бешено колотилось, как за час до битвы.

Король на какой-то миг задержал на нем свой взгляд, затем снова рассмеялся.

– Узнаю старого Волка. Нет, нет, старый друг, я уже говорил тебе: мне Прейратс необходим, и я не остановлюсь ни перед чем для достижения великой цели. И он меня не ударит в спину, потому что, видишь ли, я ему тоже нужен. Этот алхимик использует меня – или так по крайней мере ему кажется.

В отдалении снова прогрохотал гром. Элиас отошел от окна и положил руку на плечо Гутвульфа. Граф ощутил излучаемый им холод даже через толстый рукав.

– Но я не хочу, чтобы Прейратс убил тебя, – сказал король, – а он тебя убил бы, не сомневайся. Его курьер прибыл из Наббана сегодня. В письме сказано, что переговоры с Ликтором идут успешно и что Прейратс вернется через несколько дней. Вот почему мне пришла счастливая мысль послать тебя в Верхние Тритинги во главе моих рыцарей. Юный Фенгбальд рвался возглавить отряд, но ты всегда оказывал мне неоценимые услуги и, что самое главное, ты будешь вне досягаемости для красного попа, пока он не выполнил мою волю.

– Благодарю вас за возможность служить вам, мой король, – медленно сказал Гутвульф, борясь с нарастающими в душе одновременно гневом и страхом. Подумать только, до чего опустился граф Утаньята!

А что если схватить Элиаса, пришла ему в голову неожиданная, шальная мысль – просто схватить короля и броситься с ним через ограждение, так чтобы оба они, долетев до земли, разбились, как яйца, брошенные вниз. Узирис Избавитель, каким облегчением было бы так покончить с этой заразой безумия, которая охватила Хейхолт и проникла в самого Гутвульфа! В голове была полная сумятица. Вслух он сказал только:

– Вы уверены, что эти слухи о вашем брате – не просто слухи? Просто слухи или игра воображения крестьян, которые все время на что-то жалуются? Мне трудно поверить, что кто-нибудь мог выжить… мог выжить в Наглимунде? – Один шаг, всего лишь один, и они вдвоем полетят вниз сквозь этот плотный воздух. Все кончится за какие-то несколько мгновений, и начнется долгий темный сон…

Элиас отошел от окна, разрушив чары. У Гутвульфа на лбу выступил холодный пот.

– Я не слушаю «слухов», мой дорогой Утаньят. Я Верховный король Элиас, и я знаю. – Он направился к окну на дальней стороне колокольни, выходящему на юго-восток. Его черные как вороново крыло волосы развевались на ветру. – Вон. – Он указал в неясную мглу позади изменчивого, свинцово-серого Кинслага. Вспышка молнии на миг озарила глубокие впадины его глаз. – Джошуа и правда жив, и он где-то… там. Я получил сведения из надежного источника. – Гром грянул вдогонку молнии. – Прейратс утверждает, что я мог бы лучше расходовать свою энергию. Он убеждает меня не беспокоиться насчет брата. Если бы я не имел тысяч свидетельств тому, что у Прейратса черное пустое сердце, я подумал бы, что ему жаль Джошуа, так горячо он возражает против этой затеи. Но я поступлю, как мне заблагорассудится. Я король, и я хочу смерти Джошуа. – Новый разряд молнии очертил его лицо, искаженное, как ритуальная маска. Голос короля напрягся: на миг показалось, что лишь пальцы с побелевшими от усилия костяшками удерживают его, не давая упасть за ограду. – И я хочу вернуть свою дочь. Вернуть ее. Я хочу, чтобы Мириамель вернулась. Она ослушалась отца, снюхавшись с его врагами… с моими врагами. Она должна быть наказана.

Гутвульф не нашел, что сказать. Он кивал головой, пытаясь рассеять мрачные мысли, которые поднимаются в нем, как черная вода в колодце. Король и этот его проклятый меч! Даже сейчас Гутвульф чувствовал, как присутствие клинка вызывает в нем физическую тошноту. Он отправится в Тритинги на поиски Джошуа, если того хочет Элиас. По крайней мере он окажется вдали от этого жуткого замка с его ночными звуками, его опасными служителями и безумным мрачным королем. К нему вернется способность мыслить. Граф будет дышать неотравленным воздухом, снова окажется в привычном окружении солдат, людей, чьи мысли и слова ему гораздо милее.

Гром снова разнесся по колокольне, заставив загудеть колокола.

– Я сделаю, как вы прикажете, мой король, – сказал он.

– Не сомневаюсь. – Элиас наклонил голову, снова обретя спокойствие. – Не сомневаюсь.

Хмурый Гутвульф ушел, а король остался там на некоторое время, пристально всматриваясь в покрытое тучами небо, вслушиваясь в трагический голос ветра, как будто понимая его. Рейчел, старшая горничная, начала испытывать большое неудобство от тесноты в своем укрытии. Тем не менее, она выяснила все, что ей было нужно. Голова ее полнилась идеями, совершенно не связанными с ее повседневными заботами: последнее время Рейчел Дракон заметила, что обдумывает такое, о чем раньше и помыслить не могла.

Сморщив нос от резкого, но хорошо знакомого запаха полировочного масла, она выглянула в щелочку между каменным наличником и деревянной дверью. Король был неподвижен, как статуя, и глядел в пустоту. Рейчел снова ужаснулась своей дерзости. Шпионит, как какая-нибудь временно-только-для-праздника-нанятая служанка! И за самим Верховным королем! Элиас и вправду был сыном ее обожаемого короля Джона, хотя ему и не сравниться с отцом, а Рейчел – последний оплот порядка в Хейхолте – за ним шпионит.

От этой мысли она почувствовала слабость в коленях и головокружение. Она прислонилась к стене кладовки звонаря с благодарностью за ее малые размеры. Среди веревок, колокольных крюков и смазочных масел, да еще при том, что стены почти касаются ее плеч, ей некуда упасть, даже если бы захотелось.

Она, конечно, не собиралась шпионить, ну не совсем так. Она услыхала голоса, когда осматривала позорно грязную лестницу третьего этажа Башни Зеленого ангела. Она тихонько отступила из коридора в занавешенный, альков, чтобы не подумали, что она подслушивает королевские разговоры, потому что она почти сразу же узнала голос Элиаса. Король прошел по лестнице вверх мимо нее, обращаясь, как ей показалось, к этому ухмыляющемуся монаху Хенгфиску, который повсюду его сопровождает, но слова его показались Рейчел просто бредом: «Шепот из Наккиги», сказал он и «песни верхнего воздуха». Он еще говорил о том, что «слушает крики свидетелей» и что «день сделки на холме скоро настанет», и даже о чем-то еще менее понятном.

Пучеглазый монах следовал по пятам за королем, как и все эти дни. Безумные речи короля, изливались на его голову, но монах только, неустанно кивал; взбираясь за ним. Похожий на ухмыляющуюся королевскую тень.

Захваченная и возбужденная этим зрелищем, как никогда ранее в своей жизни, Рейчел помимо воли прокралась за этой парой по тысяче ступеней, ведущих наверх. Перечисление королем непонятных ей вещей продолжались до тех пор, пока они с монахом не исчезли на колокольне. Она осталась внизу, потому что ее возраст и боль в спине затрудняли подъем. Опершись о стену, пытаясь отдышаться, она снова поразилась собственной смелости. Перед ней была рабочая комната: огромный разобранный подъемный блок лежал на усыпанной опилками колоде; на полу лежали сани в таком положение, как будто их владелец на ходу выпрыгнул из них. На этом этаже была только главная комната и альков около лестничного пролета: поэтому, когда монах внезапно протопал вниз по лестнице, ей пришлось спрятаться в алькове.

В углу этой ниши она обнаружила деревянную лестницу, ведущую наверх, в темноту. Сообразив, что она оказалась между двух огней: королем наверху и тем, кого монах приведет снизу, – она не видела иного выхода, кроме как подняться наверх в поисках более безопасного укрытий, потому что любой, проходя мимо алькова, мог задеть портьеру и обнаружить ее, подвергнув Рейчел позору или даже чему-нибудь похуже.