Текст книги "Память, Скорбь и Тёрн"

Автор книги: Тэд Уильямс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 137 (всего у книги 200 страниц)

Краобан, которому, казалось, не хотелось вступать в длинные разговоры, отвел их в зал и удалился, чтобы найти какой-нибудь выпивки.

– Как вы думаете, Эолейр, что произошло? – Изорн покачал головой. – Мне становится стыдно за то, что я риммер, когда я вижу, что головорезы Кальдскрика сделали с Таигом. – Уле рядом с ним подозрительно вглядывался в темные углы, как будто там могли притаиться солдаты Остроносого.

– Вам нечего стыдиться, – ответил Эолейр. – Они делали это не потому, что они из Риммергарда, а потому, что оказались в дурное время в чужой стране. Эрнистири, наббанаи или эркинландеры могли бы сделать то же самое.

Но Изорн все еще не мог успокоиться:

– Это неправильно. Когда мой отец получит назад свое герцогство, мы проследим, чтобы весь ущерб был возмещен.

Граф улыбнулся:

– Если мы уцелеем и эти разрушения окажутся самым страшным последствием войны, с которым нам придется иметь дело, я с радостью продам каждый камень своего дома в Над Муллахе, чтобы исправить все это. Но я боюсь, что этого будет недостаточно.

– Наверное, вы правы, Эолейр, – нахмурился Изорн. – Бог знает, что могло произойти в Элвритсхолле с тех пор, как выгнали нас! Да еще после такой ужасной зимы!

Их беседу прервало появление Краобана. С ним была молодая эрнистирийская женщина, которая несла четыре кованые серебряные кружки с изображением скачущего оленя королевского дома.

– Я решил взять самые лучшие, – криво улыбаясь, проговорил Краобан. – Все равно никто не обратит на это внимания в эти страшные дни.

– Где Мегвин? – Тревога Эолейра возросла, когда принцесса не вышла приветствовать их.

– Спит. – Краобан снова отмахнулся от вопроса. – Я отведу вас к ней, когда вы отдохнете. Пейте.

Эолейр встал:

– Прости меня, старый друг, но я предпочел бы увидеть ее немедленно. Тогда я получу большее наслаждение от этого великолепного пива.

Старик пожал плечами:

– Она в своей прежней комнате. Там женщина присматривает за ней. – Казалось, он гораздо больше интересовался своей кружкой, чем последним оставшимся в живых королевским отпрыском.

Несколько мгновений Эолейр удивленно смотрел на него. Что сталось с тем Краобаном, которого он так хорошо знал? Старик выглядел так, словно его только что ударили по голове дубинкой.

Впрочем, было множество вещей, о которых следовало побеспокоиться. Эолейр вышел из зала, предоставив своим товарищам пить пиво и любоваться искалеченной резьбой.

Мегвин действительно спала. В лице женщины с растрепанными волосами, которая сидела у ее постели, было что-то знакомое, но Эолейр едва взглянул на нее, прежде чем опустился на колени и взял руку Мегвин. Мокрая тряпка лежала на лбу принцессы.

– Она здорова? – Видимо, Краобан что-то скрывал от него, – возможно, принцесса была тяжело ранена?

– Она была ранена, – отвечала женщина. – Но это был легкий, скользящий удар, и она уже поправилась. – Женщина подняла мокрую ткань, чтобы продемонстрировать багровый кровоподтек на бледном лбу Мегвин. – Теперь принцесса отдыхает. Это был великий день.

Эолейр резко повернулся на звук ее голоса. Женщина выглядела такой же отстраненной, как Краобан, зрачки расширены, губы подергивались.

Они все здесь с ума посходили, что ли? – подумал он.

Когда Эолейр снова повернулся к Мегвин, веки ее затрепетали, приоткрылись, снова закрылись и потом поднялись, чтобы больше не опускаться.

– Эолейр… – Ее голос был еще хриплым от сна. Она улыбнулась, как маленький ребенок, не осталось и следа той нервной раздражительности, которую он видел, когда они разговаривали в последний раз. – Это правда ты? Или опять сон…

– Это я, леди. – Он снова сжал ее руку. В это мгновение она мало чем отличалась от той юной девушки, при виде которой впервые заинтересованно забилось его сердце. Как он мог сердиться на нее, что бы она ни сказала и ни сделала раньше?

Мегвин попыталась сесть. Ее каштановые волосы были растрепаны, глаза все еще полузакрыты. Видимо, ее уложили в постель не раздевая, только ноги, высовывавшиеся из-под одеяла, были босыми.

– Ты… ты видел их?

– Кого? – осторожно спросил он, хотя был почти уверен, что знает.

Но ее ответ поразил его:

– Богов, глупый человек. Ты видел богов? Они были такие красивые…

– Бо…гов?

– Я позвала их, – сказала она и сонно улыбнулась. – Они пришли из-за меня… – Она снова уронила голову на подушку и закрыла глаза. – Из-за меня… – пробормотала принцесса.

– Ей надо поспать, граф Эолейр, – сказала женщина за его спиной. В ее голосе было что-то властное, и граф немедленно ощетинился:

– Что это она говорила про богов? Она имела в виду ситхи?

Женщина самодовольно улыбнулась:

– Она имела в виду то, что говорила.

Эолейр встал, сдерживая жгучую ярость. Здесь многое нужно выяснить. Ему придется подождать подходящего случая.

– Хорошенько заботься о принцессе Мегвин! – сказал он, уже направляясь к двери. Это был скорее приказ, чем просьба. Женщина кивнула.

Погрузившись в размышления, Эолейр едва успел войти в Резной зал, как у входных дверей за его спиной раздался шум шагов. Он остановился и резко повернулся, рука его непроизвольно упала на рукоять меча. В нескольких шагах от него Изорн и рослый Уле вскочили со своих мест, тревога ясно читалась у них на лицах.

Фигура, возникшая в дверях зала, была высокой, хоть и не чрезмерно. Сияли голубые доспехи, которые, как ни странно, казались сделанными из раскрашенного дерева. Но доспехи – искусное сооружение из тонких пластин, скрепленных между собой блестящими красными шнурами, – были не самым странным в этом существе. Его белые, словно снежный сугроб, волосы, перевязанные голубым шарфом, спадали ему на плечи. Незнакомец был стройным, как молодая березка, и, несмотря на цвет своих волос, казался едва достигшим зрелого возраста, насколько можно было судить по его скуластому треугольному лицу, в котором было так мало человеческого. Его золотистые глаза были яркими, как полуденное солнце, отраженное в лесном пруду.

Остолбенев от изумления, Эолейр уставился на вошедшего. Перед ним стояло существо из глубокой древности, персонаж одной из сказок его бабушки, внезапно обретший плоть и кровь. Граф ожидал увидеть ситхи, но на самом деле был подготовлен к этому не больше, чем человек, которому долго описывали глубокое ущелье, внезапно оказавшийся на его краю.

Так граф простоял несколько мучительных секунд, не в силах вымолвить ни слова, и пришелец сделал шаг назад.

– Простите меня. – Незнакомец изящно поклонился, взмахнув рукой с длинными пальцами, и хотя в его движениях было что-то легкое и веселое, насмешки в этом не было. – В горячке этого знаменательного дня я совсем позабыл о хороших манерах. Могу я войти?

– Кто… кто вы? – спросил Эолейр, от изумления потерявший свою обычную вежливость. – Да, конечно, входите.

Ситхи, казалось, не обиделся.

– Я Джирики и-са’Онсерей. В настоящее время я говорю от имени зидайя. Мы пришли, чтобы заплатить долг чести принцу Синнаху из Эрнистира. – После этой официальной тирады он внезапно сверкнул веселой диковатой улыбкой. – А кто вы?

Эолейр поспешно представился сам и представил своих товарищей. Изорн, зачарованный волшебным гостем, смотрел на него во все глаза, а побледневший Уле казался совсем выбитым из колеи. Старый Краобан улыбался странной, чуть насмешливой улыбкой.

– Хорошо, – сказал Джирики, когда граф наконец закончил. – Очень хорошо. Я слышал сегодня упоминание вашего имени, граф Эолейр. Нам о многом надо поговорить. Но прежде всего я хотел бы понять, кто здесь главный. Я понял, что король умер.

Эолейр растерянно посмотрел на Краобана:

– Королева Инавен?

– Жена короля осталась в пещерах Грианспога, – просипел Краобан со странным присвистом, который можно было бы принять за смех. – Не стала спускаться со всеми нами. Я думал тогда, что она поступила разумно. Впрочем, может быть, так оно и было.

– А Мегвин, дочь короля, больна и спит. – Эолейр пожал плечами. – Я полагаю, что вам лучше всего будет говорить со мной, по крайней мере сейчас.

– Вы окажете нам любезность и придете в наш лагерь или лучше будет, если мы придем сюда?

Эолейр не очень четко понимал, кто такие «мы», но знал, что никогда не простит себе, если упустит редкую возможность побывать в лагере ситхи. Кроме того, Мегвин действительно нуждалась в отдыхе, и вряд ли ей будет полезен шум, производимый толпой людей и ситхи.

– Мы будем счастливы последовать за вами, Джирики и-са’Онсерей, – сказал граф.

– Просто Джирики, если вы сочтете это приемлемым. – Ситхи ждал.

Эолейр и его спутники вслед за своим провожатым вышли из парадной двери Таига. Разноцветные палатки колыхались перед ними, как целое поле диких цветов-переростков.

– Вы позволите мне узнать, – поинтересовался Эолейр, – что произошло со стеной, которую Скали построил вокруг города?

Джирики, казалось, задумался.

– А, это, – сказал он наконец и улыбнулся. – Вы, я думаю, говорите о том, что сделала моя мать Ликимейя. Мы спешили. Стена мешала нам.

– Тогда я не хотел бы оказаться у вас на пути, – искренне сказал Изорн.

– Пока вы не встанете между моей матерью и честью Дома Танцев Года, – успокоил его Джирики, – вам не о чем волноваться.

Они продолжали свой путь по мокрой траве.

– Вы упомянули договор с Синнахом, – сказал граф. – Если вы в один день разбили Скали… то, простите меня, Джирики, но как могла быть проиграна битва у Ач Самрата?

– Ну, во-первых, мы не окончательно разбили Скали. Он и некоторые из его людей бежали в горы и к Фростмаршу, так что у нас еще осталась работа. Но это хороший вопрос. – Ситхи обдумывал ответ, и глаза его сузились. – Я думаю, что мы, в некотором роде, другой народ, чем тот, что был пять веков назад. Многие из нас тогда еще не родились, а Дети Изгнания совсем не так осторожны, как наши старшие. К тому же мы боялись железа в те дни, когда еще не научились защищаться от него. – Он смахнул со лба прядь белоснежных волос. – А эти люди, граф Эолейр, эти риммеры, они не ждали нас. Неожиданность была на нашей стороне. Но в грядущих битвах – а их будет много, я боюсь, – уже никто не будет таким неподготовленным. И тогда все начнется сначала, как Эреб иригу – то, что вы, люди, называете Нок. И снова будет много убийства… а мой народ может себе это позволить еще меньше, чем ваш.

Пока он говорил, ветер, бившийся о стены палаток, сменил направление и задул с севера. Внезапно на горе Эрна стало много холоднее.

Элиас, Верховный король Светлого Арда, пошатывался, словно горький пьяница. Проходя через внутренний двор, он переходил от одной тени к другой, как будто боялся прямого солнечного света, хотя день был серым и холодным и солнце даже в полдень было закрыто густой массой облаков. За спиной у короля возвышался странно асимметричный купол хейхолтской церкви; давно не чищенный, засыпанный грязным снегом, с большими вмятинами на свинцовых оконных рамах, он был похож на старую, помятую войлочную шляпу.

Те несколько вечно дрожащих крестьян, которые были вынуждены жить в Хейхолте и обслуживать полуразрушенный замок, редко покидали помещения для слуг, если только их не принуждал к этому долг, обычно возникавший в лице тритингского надсмотрщика, невыполнение приказов которого было чревато немедленной и жестокой карой. Даже остатки королевской армии теперь располагались в полях за пределами Эрчестера. Объяснялось это тем, что король нездоров и хочет покоя, но в народе говорили, что Элиас сошел с ума, а замок его полон привидениями. В результате в этот серый мрачный день по внутреннему двору бродила только горстка испуганных людей, и никто из них – ни солдаты с поручениями от лорда-констебля, ни трясущиеся простолюдины, увозившие полную телегу пустых бочек из покоев Прейратса, – не смотрел на нетвердо держащегося на ногах Элиаса больше секунды, прежде чем в ужасе отвернуться. Разглядывание немощного короля могло быть смертельно опасным, но не одно это играло роль – в его походке на несгибающихся ногах было что-то страшно неправильное, что-то ужасно неестественное, и всякий, кто видел это, вынужден был отвернуться и украдкой начертать на груди знак древа.

Серая и приземистая башня Хьелдина с красными окнами верхнего этажа могла бы быть каким-то языческим божеством с рубиновыми глазами из пустынь Наскаду. Элиас остановился перед тяжелыми дубовыми дверями в три локтя высотой, окрашенными темной матовой краской и подвешенными на позеленевших бронзовых петлях. По обе стороны двери стояли фигуры в черных плащах с капюшонами, еще более тусклые и мрачные, чем сама дверь. Каждый из часовых держал пику с наконечником странной филигранной резьбы – фантастическое переплетение причудливых завитушек и листьев – острым, как бритва цирюльника.

Король раскачивался на месте, разглядывая этих призраков-близнецов. Ясно было, что в присутствии норнов он чувствует себя неважно. Элиас сделал шаг к двери. Ни один из часовых не сдвинулся с места, их лица, скрытые капюшонами, были невидимы, но возникало ощущение, что норны напряглись, насторожились, как пауки, чувствующие робкие шаги мухи по краю паутины.

– Ну, – сказал наконец Элиас, и голос его прозвучал неожиданно громко. – Вы собираетесь открыть мне эту проклятую дверь?

Норны не ответили и не пошевелились.

– Разорви вас ад, что с вами? – зарычал король. – Разве вы не знаете меня, жалкие твари?! Я король! Сейчас же открывайте дверь. – Внезапно он шагнул вперед.

Один из норнов шевельнул концом пики. Элиас остановился и отшатнулся, словно острие было направлено ему в лицо.

– Ах, вот в какие игры вы играете?! – Бледное лицо короля исказилось, как у безумца. – В моем собственном доме, а? – Он стал раскачиваться на каблуках взад и вперед, словно собираясь броситься на дверь. Его рука потянулась к мечу.

Часовой медленно повернулся и дважды стукнул в тяжелую дверь древком пики. Подождав секунду, он ударил еще три раза, потом снова застыл в неподвижности.

Пока Элиас молча смотрел на норнов, на одном из подоконников башни хрипло закричал ворон. После паузы, длившейся, как показалось королю, всего несколько биений сердца, дверь распахнулась и на пороге появился моргающий Прейратс.

– Элиас! – воскликнул он. – Ваше величество! Какая честь!

Губы короля скривились. Его рука все еще судорожно сжималась и разжималась на рукояти Скорби.

– Я не оказываю тебе никакой чести, священник. Я пришел поговорить с тобой – и я оскорблен!

– Оскорблены? Как это могло случиться?! – Лицо Прейратса было исполнено праведного гнева, и в то же время на нем безошибочно читался след веселья, словно алхимик разыгрывал ребенка. – Расскажите мне, что случилось и что я могу сделать, чтобы загладить свою вину, о мой король.

– Эти… твари не открывали дверь, – Элиас показал пальцем в сторону молчаливых стражей, – а когда я попытался сделать это сам, один из них преградил мне путь.

Прейратс покачал головой, потом повернулся и сказал норнам несколько фраз на их мелодичном языке. Говорил он хорошо, хотя и не очень быстро. Кивнув головой, он снова повернулся к королю:

– Прошу вас, ваше величество, не вините ни их, ни меня. Видите ли, некоторые опыты, которые я провожу здесь в поисках новых знаний, могут оказаться рискованными, и, как я уже говорил вам раньше, внезапно вошедший может оказаться в опасности. Ваша безопасность – это самая важная вещь в мире, мой король. Поэтому я просил, чтобы никого не пускали внутрь, пока я не спущусь, чтобы сопровождать своего гостя. – Прейратс улыбнулся, обнажив зубы, но не меняя выражения глаз, – такая улыбка больше подошла бы угрю, чем человеку. – Пожалуйста, поверьте, что это в интересах вашей же безопасности, король Элиас.

Несколько мгновений король смотрел на него, потом взглянул на часовых; они вернулись на свои места и снова застыли, подобно статуям.

– Я думал, у тебя на страже стоят наемники. Я думал, эти твари не переносят дневного света.

– Он не вредит им, – пояснил Прейратс. – Просто после нескольких веков жизни в огромной горе они предпочитают тень солнцу. – Он подмигнул, словно подсмеиваясь над маленькими слабостями какого-нибудь эксцентричного родственника. – Но я достиг высшей стадии моих исследований – наших исследований, мой король, – и думал, что они будут самыми надежными стражами.

– Довольно об этом, – нетерпеливо сказал Элиас. – Ты собираешься меня впустить, наконец? Я пришел, чтобы поговорить с тобой. Это не терпит отлагательств.

– Конечно, конечно, – заверил его Прейратс, но внезапно словно смутился. – Я всегда жду беседы с вами, ваше величество. Может быть, вы предпочли бы, чтобы мы перешли в ваши покои?

– Черт побери, священник, дай мне войти! Короля не заставляют топтаться на пороге, будь ты проклят!

Прейратс пожал плечами и поклонился:

– Разумеется нет, сир. – Он шагнул в сторону, протягивая руку к лестнице. – Прошу вас подняться в мои комнаты.

За огромными дверями, в холле с высоким потолком, прерывисто горел единственный факел. Углы были полны причудливых теней, которые наклонялись и вытягивались, словно пытаясь освободиться от призрачных оков. Прейратс не остановился, а сразу стал подниматься по узкой лестнице.

– Позвольте мне пройти вперед и убедиться, что все готово для вас, ваше величество, – крикнул он вниз, и голос его эхом разнесся по темному помещению.

Элиас остановился, задыхаясь, уже на второй площадке.

– Ступеньки, – с ужасом пробормотал он. – Слишком много ступенек.

Дверь в комнату была открыта, и по коридору разливался свет нескольких факелов. Войдя, король быстрым взглядом окинул занавешенные плотными портьерами окна. Священник, закрывавший большой сундук, в котором лежала, по-видимому, груда книг, с улыбкой обернулся:

– Добро пожаловать, мой король. Вы уже давно не оказывали мне чести своими посещениями.

– Ты не приглашал меня. Куда я могу сесть? Я умираю.

– Нет, господин мой, не умираете, – весело ответил Прейратс. – Совсем наоборот, если уж на то пошло – вы возрождаетесь. Вы были очень больны последнее время – это чистая правда. Простите меня. Вот, сядьте в это кресло. – Он подвел Элиаса к креслу с высокой спинкой; на нем не было ни украшений, ни резьбы, но почему-то сразу становилось ясно, что это очень древняя вещь. – Не хотите ли вашего успокоительного питья? Я вижу, Хенгфиск сегодня не составил вам компанию, но можно распорядиться, чтобы питье приготовили здесь. – Он повернулся, хлопнул в ладоши и крикнул: – Муншазу!

– Монах не пришел, потому что я вбил ему голову в плечи или что-то в этом роде! – прорычал Элиас, устраиваясь на жестком неудобном сиденье. – Я буду счастлив, если никогда больше не увижу его лупоглазой рожи. – Элиас закашлялся и закрыл лихорадочно блестевшие глаза. В этот момент он меньше всего походил на счастливого человека.

– Он причинил вам беспокойство? Так грустно слышать это, мой король! Может быть, вы расскажете мне, что случилось, и я прослежу, чтобы с ним… разобрались. В конце концов, я всего лишь слуга вашего величества.

– Да, – сухо сказал Элиас. – Это так. – Он издал низкий горловой звук и снова задвигался, пытаясь найти удобное положение.

В дверях раздался осторожный кашель. Там стояла маленькая темноволосая женщина. Казалось, что она еще не очень стара, но ее желтоватое лицо избороздили глубокие морщины. Какой-то знак – может быть, буква какого-то незнакомого королю языка – был вытатуирован у нее на лбу, прямо над переносицей. Женщина двигалась так легко, что казалось, она стоит, слегка раскачиваясь, и подол ее бесформенного одеяния касается пола, а костяные амулеты, которые она носила на шее и у пояса, тихо позвякивали.

– Муншазу, – сказал Прейратс королю, – служанка из моего дома в Нарракси. – Он повернулся к смуглой женщине. – Принеси королю что-нибудь выпить. Мне ничего не надо. Теперь иди.

Она повернулась. Ее амулеты легонько затрещали, сталкиваясь, и женщина исчезла.

– Прошу прощения, что перебил вас, – сказал алхимик. – Вы собирались рассказать о своих затруднениях с Хенгфиском.

– Забудь о монахе. Он ничтожество. Я просто проснулся внезапно и увидел, что он стоит надо мной и смотрит. Стоит прямо над моей кроватью! – Король встряхнулся, как мокрая собака. – Боже, но у него лицо, которое может вытерпеть только родная мать! И эта проклятая вечная улыбка… – Элиас покачал головой. – Вот я и ударил его – дал ему попробовать моего кулака. Он перелетел через всю спальню. – Король рассмеялся. – Это научит его, как шпионить за мной, пока я сплю. Мне нужно спать. Я очень мало…

– Вы поэтому пришли ко мне, господин? – спросил Прейратс. – Я мог бы помочь вам – у меня есть особый воск, его нужно только зажечь в миске у вашей постели…

– Нет! – сердито отрезал Элиас. – И монах не имеет к этому никакого отношения. Я пришел, потому что видел сон.

Прейратс осторожно посмотрел на него. Кожа над глазами – там, где у обычных людей расположены брови, – вопросительно поднялась.

– Сон, господин? Конечно, если вы об этом хотели со мной поговорить…

– Не такой сон, будь ты проклят! Ты знаешь, о чем я говорю! Я видел сон!

– A-а… – Священник кивнул. – И это обеспокоило вас.

– Да, черт возьми, обеспокоило, клянусь священным древом! – Король вздрогнул, приложил руку к груди и разразился новым приступом раздирающего легкие кашля. – Я видел скачущих ситхи! Детей Рассвета! Они скакали в Эрнистир!

У дверей раздалось слабое щелканье. Муншазу снова появилась на пороге. Она несла поднос с высоким керамическим кубком, покрытым ржаво-красной глазурью. Кубок дымился.

– Очень хорошо. – Прейратс вышел вперед, чтобы взять поднос из рук женщины. Ее маленькие блеклые глаза наблюдали за хозяином, но лицо оставалось бесстрастным. – Теперь можешь идти, – процедил священник. – Вот, ваше величество, выпейте это. Питье смягчит кашель и очистит грудь.

Элиас подозрительно принял кубок и пригубил.

– На вкус это обычное пойло, которое ты мне всегда даешь.

– Нечто… подобное. – Прейратс вернулся на свое место у заваленного книгами сундука. – Не забывайте, ваше величество, у вас особые нужды.

Элиас сделал еще один глоток.

– Я видел бессмертных – ситхи. Они ехали воевать со Скали. – Он оторвался от кубка и обратил взгляд зеленых глаз на священника. – Это правда?

– То, что мы видим во сне, не всегда бывает полностью верно или полностью лживо… – начал Прейратс.

– Да отправит тебя Господь в самый темный круг ада! – закричал Элиас, приподнимаясь в кресле. – Это правда?

Прейратс склонил безволосую голову:

– Ситхи оставили свой дом в лесной чаще.

Зеленые глаза Элиаса грозно сверкнули.

– А Скали?

Прейратс медленно двинулся к двери, словно собираясь сбежать.

– Тан Кальдскрика и его вороны… снялись с лагеря.

Король со свистом выдохнул и вцепился в рукоять Скорби; на его бледной руке выступили жилы. Из ножен показалась часть серого меча, пестрая и блестящая, как спина рыбы-копья. Факелы в комнате, казалось, выгнулись, как будто Скорбь притягивала их.

– Священник! – зарычал Элиас. – Если ты немедленно не заговоришь быстро и ясно, то твое сердце бьется сейчас в последний раз!

Вместо того чтобы раболепно склониться, Прейратс выпрямился. Факелы снова затрепетали, и черные глаза алхимика потускнели. На мгновение белки их исчезли, словно глаза были втянуты в голову и остались только черные дыры в потемневшем черепе. Гнетущее напряжение охватило башенную комнату. Прейратс поднял руку, и пальцы короля судорожно сжали длинную рукоять меча. Постояв мгновение неподвижно, Прейратс аккуратно провел по воротнику красной рясы, как бы поправляя его, чтобы лучше сидел, и снова опустил руку.

– Простите, ваше величество, – сказал он, позволив себе чуть насмешливо улыбнуться. – Часто бывает, что советник хочет оградить своего господина от неприятных известий. Вы видели правду. Ситхи пришли в Эрнистир, и Скали разбит.

Элиас долго смотрел на него:

– Как это отразится на твоих планах, священник? Ты ничего не говорил о Детях Рассвета.

Прейратс пожал плечами:

– Потому что это не имеет значения. Этого можно было ожидать, с тех пор как события достигли определенной точки. Возрастающая активность наших… наших благодетелей рано или поздно должна была вызвать недовольство ситхи. Но это не должно нарушить никаких планов.

– Не должно? Ты хочешь сказать, что ситхи ничего не значат для Короля Бурь?

– Он очень долго строил свои планы. Во всем этом для него нет ничего неожиданного. По правде говоря, королева норнов предупреждала меня, что нечто подобное может произойти.

– Ах вот как, она тебя предупреждала! Ты неплохо информирован, Прейратс. – Ярость в голосе Элиаса все еще не угасла. – Тогда, может быть, заодно ты скажешь, что случилось с Фенгбальдом? У нас нет о нем никаких сведений. Удалось ему выгнать моего брата из его логова?

– Наши союзники не придают этому никакого значения. – Прейратс снова поднял руку, на сей раз для того, чтобы предупредить сердитую реплику короля. – Помилуйте, ваше величество, вы просили прямоты, и вы ее получили. Они чувствуют, что Джошуа побежден и что вы напрасно тратите на него время. Что же касается ситхи, то они были врагами норнов с незапамятных времен.

– Но тем не менее это тоже никого не волнует, если только правда то, что ты говорил мне раньше. – Король сердито взглянул на священника. – Я не понимаю, как они могут иметь большее значение, чем мой предатель-брат, и в то же время не стоить нашего беспокойства даже после того, как был разбит один из самых верных моих союзников. Сдается мне, что ты ведешь двойную игру, Прейратс, и помоги тебе Бог, если я окажусь прав.

– Я служу только своему господину, ваше величество, а не Королю Бурь или королеве норнов. Все это вопрос времени. Джошуа когда-то представлял для вас некоторую угрозу, но вы победили его. Скали был нужен, чтобы защитить вас с тыла, но теперь в этом нет необходимости. Даже ситхи ничем не угрожают нам, потому что они не смогут выступить против вас, пока не освободят Эрнистир. Они, видите ли, связаны древней клятвой верности. Уже слишком поздно – они ничем не могут помешать вашей окончательной победе.

Элиас задумчиво смотрел на дымящийся кубок.

– Тогда почему мне снится, как они едут?

– Вы очень приблизились к Королю Бурь, сир, с тех пор как приняли его дар. – Прейратс указал на серый меч, снова опущенный в ножны. – Он одной крови с ситхи – или был одной крови с ними, пока жил, если быть точным. Вполне естественно, что действия зидайя привлекли его внимание и таким образом дошли до вас. – Он на несколько шагов приблизился к королю. – У вас были другие… сны… до этого, не правда ли?

– Ты прекрасно знаешь, что были, алхимик. – Элиас осушил чашу и поморщился, проглотив питье. – Мои ночи, те немногие ночи, когда сон приходит ко мне, полны им! Полны им! Этим ледяным существом с горящим сердцем. – Его взгляд блуждал по темным стенам, внезапно наполнившись ужасом. – Темными пространствами, между…

– Успокойтесь, ваше величество, – перебил его Прейратс. – Вы много страдали, но велика будет и награда. Вы знаете это.

Элиас медленно покачал головой. Когда он заговорил, голос его дребезжал от напряжения:

– Хотел бы я знать, как я буду ощущать себя, когда он… сделает это со мной. Лучше бы я знал это до того, как заключил эту дьявольскую сделку. Спаси меня Бог, лучше бы я знал!

– Позвольте мне принести мой снотворный воск, ваше величество. Вы нуждаетесь в отдыхе.

– Нет. – Король неуклюже поднялся с кресла. – Я не хочу больше снов. Лучше никогда не спать.

Элиас медленно двинулся к двери, отмахнувшись от предложенной Прейратсом помощи. Он долго спускался по крутым ступенькам.

Священник в красной рясе стоял, прислушиваясь к затихающим шагам. Когда огромная входная дверь заскрипела, открылась и с грохотом захлопнулась, Прейратс мотнул головой, как бы отгоняя раздражающую мысль, и пошел к книгам, которые он спрятал раньше.

Джирики ушел вперед, его плавные шаги оказались неожиданно быстрыми. Эолейр, Изорн и Уле следовали за ним несколько медленнее, пытаясь осмыслить удивительные вещи, которые они видели вокруг. Особенно тяжело это давалось Эолейру, для которого эрнисадаркский Таиг был второй резиденцией. Теперь, следуя за ситхи через гору Эрна, он чувствовал себя отцом, однажды по возвращении домой обнаружившим, что все его дети – подменыши.

Ситхи построили свой палаточный город так быстро, яркие ткани были так ловко натянуты между окружавшими Таиг деревьями, что начинало казаться, будто они жили здесь всегда и место это веками принадлежало им. Даже цвета, издали раздражавшие своей излишней яркостью, теперь казались более приглушенными – тона летнего восхода и заката, прекрасно сочетающиеся с королевским дворцом и садами.

Если даже их временные жилища уже казались естественной частью горы Эрна, то и сами зидайя, судя по всему, были как у себя дома. Эолейр не заметил никаких признаков робости или смущения у окружавших его ситхи; они не особенно обращали внимание на графа и его спутников. Бессмертные двигались спокойно и горделиво; работая, они подбадривали себя веселыми песнями на языке хотя и чуждом, но странно знакомом певучими трелями и долгими гласными. Они пробыли здесь не больше одного дня, но чувствовали себя на заснеженной траве под деревьями не хуже, чем королевские лебеди, скользящие по зеркальной глади пруда. Все, что они делали, говорило о безмерном покое и достоинстве; даже веревки, которые они связывали и переплетали, чтобы придать форму своему палаточному городу, выглядели как подручный инвентарь старого волшебника. Наблюдая за ситхи, Эолейр, всегда считавшийся легким и грациозным, вдруг показался себе грубым и неуклюжим.

Только что возведенный дом, за стенами которого исчез Джирики, представлял собой кольцо из туго натянутого голубого и бледно-лилового шелка, окаймлявшее один из самых великолепных старых дубов Таига, словно загон вокруг призового быка. Поскольку Эолейр и его друзья остановились в нерешительности, из дома выглянул Джирики и кивком пригласил их войти.

– Прошу вас, поймите и простите, если моя мать несколько выйдет за пределы вежливости, – прошептал Джирики. – Мы только что оплакали моего отца и Первую Праматерь. – Он провел их в помещение, где трава была совсем сухой, очищенной от снега. – Я привел графа Эолейра из Над Муллаха, – сказал он, – Изорна Изгримнурсона из Элвритсхолла и Уле Фреккесона из Скогги.

Женщина-ситхи подняла глаза. Она сидела на бледной сияюще-голубой ткани и кормила птиц. У нее на руках и коленях сидели щебечущие комочки пуха, но у Эолейра сразу создалось впечатление, что она тверда как сталь. Ее пламенно-красные волосы были подвязаны серым шарфом; в косы были воткнуты несколько длинных разноцветных перьев. Как и Джирики, она была в доспехах, судя по всему, сделанных из дерева, но ее панцирь был глянцево-черным, как у жука. Под доспехами виднелась голубино-серая куртка. Мягкие сапоги того же цвета поднимались выше колен. Ее глаза, как и глаза сына, отливали расплавленным золотом.