Текст книги "Память, Скорбь и Тёрн"

Автор книги: Тэд Уильямс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 139 (всего у книги 200 страниц)

– Похоронить его? – поинтересовался Изгримнур. – А как вы это делаете в такой мокрой земле?

Тиамак покачал головой:

– Мы не хороним наших мертвых. Я покажу вам утром. А теперь, если вы позволите, я хотел бы немного прогуляться. – Прихрамывая, он медленно пошел в сторону от лагеря.

Изгримнур осторожно поглядывал на тело.

– Лучше бы он не оставлял нас с этим.

– Вы боитесь злых духов, риммер? – спросил Кадрах с неприятной улыбкой.

Мириамель нахмурилась. Она надеялась, что, после того как огненные метательные снаряды монаха помогли им бежать, враждебность между Кадрахом и Изгримнуром несколько уменьшится. Действительно, герцог, казалось, был готов объявить перемирие, но вечное раздражение Кадраха переплавилось во что-то холодное и более чем неприятное.

– В простой предосторожности нет ничего плохого, – начал герцог.

– О, замолчите вы оба! – сердито сказала принцесса. – Тиамак только что потерял друга.

– Не друга, – заметил Кадрах.

– Ну так соплеменника. Вы же слышали: это единственный человек, оставшийся из целой деревни. Единственный вранн, которого он видел с тех пор, как вернулся. И вот он мертв. Вам бы тоже захотелось немного побыть в одиночестве. – Она резко повернулась и пошла к Камарису, который плел из болотных трав нечто вроде ожерелья.

– Что ж, – протянул Изгримнур и замолчал, пожевывая свою бороду.

Кадрах тоже не сказал больше ни слова.

Когда Мириамель проснулась на следующее утро, Тиамака рядом не было. Ее опасения рассеялись, поскольку он довольно скоро вернулся в лагерь с целой охапкой листьев масличной пальмы. Она и все остальные молча смотрели, как вранн слой за слоем заворачивает в листья Младшего Могахиба, будто пародируя священников из Дома Приготовления в Эрчестере. Вскоре перед вранном лежал аккуратный сверток из истекающих соком листьев.

– Теперь я его заберу, – тихо сказал Тиамак. – Вам не нужно идти со мной, если у вас нет такого желания.

– А ты бы этого хотел? – спросила Мириамель.

Тиамак внимательно посмотрел на нее, потом кивнул:

– Я бы хотел этого. Да.

Мириамель удостоверилась, что пошли все, включая Камариса, которого, казалось, куда больше волнуют птицы с хвостами в виде бахромы, сидевшие у него над головой, чем все на свете мертвые тела и погребальные церемонии.

С помощью Изгримнура Тиамак бережно уложил в лодку завернутое в листья тело Младшего Могахиба. Поднявшись немного вверх по течению, он направил лодку к песчаной отмели и повел своих спутников берегом. На открытом месте Тиамак соорудил что-то вроде каркаса из тонких сучьев. Под этим сооружением лежали приготовленные дрова и листья масличной пальмы. Снова прибегнув к помощи Изгримнура, Тиамак положил Могахиба на каркас, слегка прогнувшийся под тяжестью тела.

Когда все было готово, Тиамак отступил на несколько шагов и встал рядом со своими спутниками, лицом к каркасу и незажженному костру.

– Та, Что Ждет Всеобщего Возвращения, – произнес он нараспев, – стоящая у последней реки, Младший Могахиб покидает нас. Когда он будет проплывать мимо, помни, что он был храбрым: он вошел в гнездо гантов, чтобы спасти свою семью, своих соплеменников и соплеменниц. Помни также, что он был добрым.

Тут Тиамаку пришлось прерваться и немного подумать. Мириамель вспомнила, что он не был другом умершего вранна.

– Он всегда почитал отца своего и других старейшин, – провозгласил наконец Тиамак. – Он устраивал праздники, когда на него падал жребий, и никогда не скупился. – Вранн вздохнул. – Вспомни свое соглашение с Той, Что Родила Человеческое Дитя. Младший Могахиб получил жизнь и прожил ее; потом, когда Те, Кто Наблюдают И Творят, коснулись его плеча, он отдал жизнь обратно. Та, Что Ждет Всеобщего Возвращения, не дай ему проплыть мимо. – Тиамак повернулся к своим спутникам. – Скажите это вместе со мной, пожалуйста.

– Не дай ему проплыть мимо! – крикнули они все вместе. Птица, сидевшая над ними, издала звук, похожий на скрип несмазанной двери.

Тиамак склонился над костром. Несколькими ударами кремня он высек искру на груду пальмовых листьев. Огонь разгорелся за считанные секунды, и вскоре листья, в которые был завернут Младший Могахиб, стали чернеть и сворачиваться.

– Нет необходимости смотреть на это, – спокойно сказал Тиамак. – Если вы спуститесь немного вниз по течению и подождете меня там, я скоро присоединюсь к вам.

На сей раз Мириамель почувствовала, что вранн больше не нуждается в их обществе. Они погрузились в лодку и проплыли немного, пока изгиб реки не скрыл от них растущий столб темно-серого дыма.

Позже, когда Тиамак, шлепая по воде, вернулся к ним, Изгримнур помог ему залезть в лодку. Отталкиваясь шестом, они быстро прошли небольшое расстояние до лагеря. В этот вечер Тиамак был молчалив и серьезен. Он долго сидел и смотрел в огонь, после того как его товарищи улеглись.

– Думаю, что теперь я понял некоторые туманные места из рассказа Тиамака, – сказал Кадрах.

Было позднее утро. Прошло уже шесть дней с тех пор, как они покинули гнездо гантов. Было тепло, но легкий ветерок сделал путешествие по протоке более приятным, чем в предыдущие дни. Мириамель начинала верить, что они действительно когда-нибудь выйдут из болот.

– Что значит «понял»? – Изгримнур попытался смягчить тон, которым был задан этот вопрос, но без особого успеха. Отношения между северянином и монахом продолжали портиться.

Кадрах удостоил его снисходительным взглядом, но ответ свой адресовал Мириамели и Тиамаку, сидевшим в середине лодки. Камарис, внимательно наблюдая за берегами, работал шестом, стоя на корме.

– Осколок зеркала. Язык гантов. Кажется, я понял, что все это означает.

– Так скажи нам, – попросила Мириамель.

– Как вы знаете, леди, я изучил множество древних источников. – Монах откашлялся, не особенно расположенный к выступлению перед аудиторией. – Среди прочего я читал и о Свидетелях…

– В книге Ниссеса? – спросила Мириамель и была поражена тем, что сидевший рядом с ней Тиамак скорчился, как от удара. Она повернулась к нему, но стройный вранн смотрел на Кадраха с выражением, похожим на подозрительность – свирепую пристальную подозрительность, как будто он только что обнаружил, что Кадрах наполовину гант.

Озадаченная, она оглянулась на монаха и обнаружила, что он смотрит на нее с яростью.

Вероятно, он не хочет вспоминать об этом, решила она и огорчилась, что не промолчала. Но реакция Тиамака в любом случае была удивительной. Что она такого сказала? Или что сказал Кадрах?

– Как бы то ни было, – сказал Кадрах, будучи вынужденным продолжать. – Были некогда предметы, называемые Свидетелями. Их создали ситхи еще в глубокой древности. Они пользовались Свидетелями, чтобы общаться между собой на большом расстоянии, а возможно и для того, чтобы показывать друг другу сны и видения. Свидетели имели самые разнообразные формы; старинные книги упоминают «Камни», «Чешую», «Озера» и «Погребальные костры». «Чешуя» напоминала то, что смертные называют зеркалами. Я не знаю, почему эти Свидетели так назывались.

– Ты хочешь сказать, что зеркало Тиамака было… одной из этих вещей? – спросила Мириамель.

– Так я думаю.

– Но какое отношение ситхи имеют к гантам? Даже если они действительно ненавидят людей, о чем мне не раз говорили, я не могу поверить, что эти отвратительные жуки им более близки.

Кадрах кивнул:

– Да, но если Свидетели еще существуют, ими могут пользоваться не только ситхи. Вспомните, принцесса, все, что вы слышали в Наглимунде. Вспомните, кто разрабатывает планы и плетет паутину, скрываясь на замерзшем севере.

Мириамель, вспомнившая странную речь Ярнауги, внезапно ощутила холод, не имевший никакого отношения к легкому ветерку.

Изгримнур наклонился вперед:

– Подожди-ка, парень. Ты что же, хочешь сказать, что этот самый Король Бурь заколдовал гантов? Тогда зачем им был нужен Тиамак? Не вижу смысла.

Кадрах проглотил резкий ответ:

– Я же не говорю, что знаю ответы на все вопросы, риммер. Но возможно, ганты слишком другие, слишком… примитивны. Может быть… для того, чтобы те, кто использует теперь Свидетелей, могли говорить с ними напрямую… – Он пожал плечами. – Я думаю, что им требуется человек в виде какого-то посредника.

– Но что могло понадобиться Кор… – Мириамель спохватилась. Несмотря на то что Изгримнур уже пробормотал это имя, она не желала его называть. – Что могло понадобиться кому-то такому от гантов Вранна?

Кадрах покачал головой:

– Это намного выше моего понимания, леди. Кто может надеяться судить о планах… кого-то такого?

Мириамель повернулась к Тиамаку:

– Ты помнишь что-нибудь еще из того, что тебя заставляли говорить? Может быть, Кадрах прав?

Тиамак, казалось, не был расположен говорить на эту тему:

– Я не помню. Я мало знаю о… о колдовстве и о древних книгах. Очень мало.

– Я и раньше думала, что ганты опасны, – сказала Мириамель после долгого молчания, – но если это правда – если они как-то связаны с тем, против чего сражается Джошуа, да и мы все тоже… – Она обхватила руками колени. – Чем скорее мы уйдем отсюда, тем лучше.

– Вот с этим никто из нас спорить не станет, – пророкотал Изгримнур.

Выздоровление Тиамака оказалось не окончательным. Через день после торжественного сожжения Младшего Могахиба он снова впал в подобие лихорадки, оставлявшей его слабым и безжизненным. Когда наступала темнота, вранн видел ужасные сны. Утром он не мог вспомнить ни одного видения, но по ночам они заставляли его корчиться от ужаса и кричать. Когда Тиамак переживал эти ночные пытки, его спутники были почти так же несчастны и взволнованы, как и он сам.

Проходили дни, а Вранн все не кончался: за каждой пройденной ими лигой болотного лабиринта – плыла ли лодка под затянутым дымкой небом, или они толкали ее, шлепая по зловонному липкому илу, – возникала новая лига такого же болота. Мириамель начинала подозревать, что какой-то злой волшебник каждую ночь возвращает их к началу пути.

Рои насекомых, которые, судя по всему, находили особое удовольствие в том, чтобы отыскивать самые чувствительные точки на телах людей, затянутое дымкой, но все равно палящее солнце, воздух, горячий и сырой, словно пар над тарелкой супа, – все это приводило путешественников на грань срыва, а иногда и выводило за нее. Даже дождь, сперва показавшийся благословением, обернулся еще одним проклятием. Монотонный теплый ливень продолжался целых три дня, пока Мириамели и ее товарищам не начало казаться, что тысячи демонов колотят по их головам крошечными молоточками. Все это стало раздражать даже старого Камариса, которого раньше ничто не могло вывести из себя и который был так кроток и спокоен, что позволял кусающимся насекомым безнаказанно ползать по его коже, – Мириамель начинала чесаться от одного вида усыпанного укусами старика. Но три дня и две ночи непрерывного дождя наконец доконали даже старого рыцаря. На третий день он пониже натянул сделанную из листьев шляпу и с таким горестным видом посмотрел на иссеченную дождем протоку, что Мириамель подошла и обняла его. Камарис никак на это не прореагировал, но что-то в его позе заставляло думать, что рыцарь благодарен за это прикосновение; так это было или нет, но довольно долго он просидел не шевелясь, явно немного менее несчастный, чем раньше. Мириамель восхищалась его широкой спиной и плечами, которые казались почти неприлично крепкими для старика.

Тиамака утомляла даже необходимость сидеть в лодке закутанным в плащ и отдавать распоряжения, ненадолго уняв стучащие зубы. Он говорил, что они почти достигли северного края Вранна, но прошло уже много дней с тех пор, как он сказал это в первый раз, а глаза вранна теперь казались тусклыми и безжизненными. Мириамель и Изгримнур уже не скрывали своего беспокойства. Кадрах, который, как казалось, неоднократно готов был подраться с герцогом, открыто выражал свое презрение по поводу надежды на благополучный исход путешествия. Наконец Изгримнур сказал ему, что если он услышит еще одно пессимистическое предсказание, то выкинет монаха из лодки и ему придется продолжить путешествие вплавь. Кадрах прекратил свои придирки, но от взглядов, которые он бросал на герцога, когда тот отворачивался, Мириамели становилось не по себе.

Ей было ясно, что Вранн постепенно изнуряет их. В конце концов, болота не место для людей – особенно сухоземцев.

– Вот здесь будет хорошо, – сказала она и сделала еще несколько шагов, стараясь не потерять равновесие в хлюпающей под ногами грязи.

– Как скажете, леди, – пробормотал Кадрах.

Они немного отошли от лагеря, чтобы закопать остатки еды – в основном рыбьи кости, чешую и фруктовые косточки. Во время их долгого путешествия выяснилось, что любопытные враннские обезьяны всегда пытаются обследовать лагерь в поисках остатков от ужина, даже если кто-нибудь из людей остается часовым. В последний раз, когда отбросы не отнесли на два десятка ярдов в сторону, путешественникам пришлось спать в центре шумного праздника, среди визжащих, дерущихся обезьян, каждая из которых норовила схватить лучший кусок.

– Начинай, Кадрах, – сердито сказала она. – Копай яму.

Он искоса взглянул на нее, потом принялся рыть влажную землю. При каждом ударе пустотелого камышового заступа, поблескивая при свете факела, выскакивали бледные извивающиеся существа. Когда яма стала достаточно глубокой, Мириамель бросила в нее обернутый листьями сверток, и монах завалил все грязью. Потом он повернулся и пошел назад, к свету лагерного костра.

– Кадрах?

Он медленно повернулся:

– Да, принцесса?

Она подошла к нему:

– Мне… мне очень жаль, что Изгримнур сказал тебе тогда то, что сказал. У гнезда. – Она беспомощно подняла руки. – Он был расстроен и говорил не подумав. Но он хороший человек.

Лицо Кадраха оставалось невозмутимым, как будто его мысли скрывала плотная пелена. В свете факела его глаза казались странно безжизненными.

– Да. Хороший человек. Таких мало.

Мириамель покачала головой:

– Я знаю, что это не оправдание. Но, Кадрах, прошу тебя, ведь ты и сам понимаешь, почему он вышел из себя!

– Конечно. Прекрасно понимаю. Многие годы я жил только в своем собственном обществе – как же я теперь могу винить кого-то за то, что он чувствует то же, что и я, – он ведь даже не знает всего.

– Черт возьми! – огрызнулась Мириамель. – Ну что ты за человек? Я не могу ненавидеть тебя, Кадрах. Я не держу на тебя зла, хотя мы и причинили друг другу немало неприятностей.

Некоторое время он молча смотрел на нее, видимо пытаясь совладать со своими эмоциями.

– Нет, милая леди. Вы обращались со мной гораздо лучше, чем я того заслуживал.

Она знала, что спорить не нужно.

– И я не могу винить тебя за то, что ты не хотел идти в это гнездо.

Он медленно покачал головой:

– Нет, леди. И ни один человек на земле не стал бы, даже ваш герцог, если бы он только знал…

– Что знал? – резко спросила она. – Что с тобой еще случилось, Кадрах? Что кроме того, что ты уже рассказал мне о Прейратсе и об этой книге?

Лицо монаха застыло.

– Я не хочу говорить об этом.

– О милостивая Элисия, – расстроенно вздохнула принцесса. Потом она сделала еще шаг к монаху и взяла его за руку. Кадрах вздрогнул и попытался вырваться, но девушка крепко держала его. – Послушай меня. Если ты сам ненавидишь себя, то и другие тоже будут тебя ненавидеть. Это знает даже ребенок, а ведь ты взрослый ученый человек.

– Но если ребенка все ненавидят, – фыркнул монах, – он и сам начинает ненавидеть себя, это неизбежно.

Она не поняла, что он имел в виду.

– О, пожалуйста, Кадрах. Мы должны прощать всем и себе в том числе. Я не могу вынести, когда так относятся к моему другу, даже если это делает он сам.

Упорство, с которым монах пытался вырвать руку, внезапно ослабло.

– Другу? – хрипло спросил он.

– Другу. – Мириамель сжала его руку и отпустила ее. Монах отступил на шаг, но дальше не пошел. – Теперь, пожалуйста, сделай, как я прошу. Мы должны попытаться стать добрее друг к другу, пока не доберемся до Джошуа, а иначе мы просто сойдем с ума.

– «Доберемся до Джошуа»… – Монах безучастно повторил ее слова. Внезапно он бесконечно отдалился от нее.

– Конечно. – Мириамель уже пошла к лагерю, потом снова остановилась. – Кадрах?

Некоторое время он не отвечал.

– Что?

– Ты ведь знаешь магию, правда? – Он ничего не ответил, и принцесса продолжала: – Я хочу сказать, ты очень много знаешь о ней – во всяком случае ты дал мне это понять. Но наверное, ты к тому же владеешь ею?

– О чем вы говорите? – Голос его звучал сердито, но в нем слышались нотки страха. – Если речь идет о моих метательных снарядах, так это вовсе никакая не магия. Пирруинцы изобрели эту штуку давным-давно, хотя они пользовались другим сортом масла. Это использовалось в морских сражениях…

– Да, это было прекрасно придумано. Но у тебя есть нечто большее, и ты об этом прекрасно знаешь. Иначе зачем бы ты стал изучать такое… такое, как та книга? И потом, я знаю все про доктора Моргенса, так что если ты входил в его… как это называлось? Орден Манускрипта?..

Кадрах раздраженно махнул рукой:

– Искусство, моя леди, это не мешок фокусника, набитый дешевыми трюками. Это способ познания вещей, способ так же верно увидеть, как устроен мир, как каменщик разбирается в скатах и рычагах.

– Вот видишь! Ты знаешь это!

– Я не «владею магией», – твердо ответил он. – Один или два раза я применял знания, полученные за время моих исследований, – тон монаха казался искренним, но он избегал взгляда Мириамели, – но это совсем не то, что вы считаете магией.

– Даже если и так, – сказала Мириамель, все еще полная энтузиазма, – только подумай, как ты мог бы помочь Джошуа! Подумай, какая это была бы поддержка для него. Моргенс мертв. Кто еще может рассказать принцу о Прейратсе?

Теперь Кадрах все-таки поднял глаза. Он выглядел затравленным, как загнанная в угол шавка.

– Прейратс? – Он глухо засмеялся. – Вы серьезно думаете, что я хоть чем-то могу помочь в борьбе с Прейратсом? А он ведь только мельчайшая частичка тех сил, которые готовятся выступить против вас.

– Тем более! – Мириамель снова потянулась к его руке, но монах резко отступил. – Джошуа нужна помощь, Кадрах. Если ты боишься Прейратса, насколько же больше ты должен бояться очутиться в том мире, который он хочет создать вместе с Королем Бурь.

При звуке этого имени вдалеке раздался приглушенный ропот грома. Ошеломленная, Мириамель испуганно оглянулась, как будто какое-то огромное призрачное существо могло наблюдать за ними. Когда она снова повернулась к монаху, тот, спотыкаясь, брел назад к лагерю.

– Кадрах?

– Хватит! – крикнул он и, опустив голову, исчез в темных зарослях. Она слышала, как он ругается, пробираясь через предательский ил.

Мириамель последовала за ним, но Кадрах категорически отверг все попытки продолжить разговор. Она бранила себя за этот неосторожный разговор, как раз когда она уже почти достучалась до него. Какой же он все-таки безумный, несчастный человек! А глупее всего, что в этом беспорядочном разговоре она забыла спросить его о своей мысли по поводу Прейратса, той, которая засела у нее в голове прошлой ночью, – мысли о ее отце, о смерти, о Прейратсе и о книге Ниссеса. Это было страшно важно, но теперь пройдет немало времени, прежде чем она снова сможет затронуть эту тему в разговоре с Кадрахом.

Ночь была теплая, но, ложась, Мириамель туго завернулась в плащ. Сон не приходил. Полночи она пролежала с открытыми глазами, слушая странную непрерывную музыку болота. Ей пришлось смириться с сотнями ползающих и порхающих насекомых, но все эти жучки, какими бы докучными они ни были, не шли ни в какое сравнение с ее собственными назойливыми мыслями.

К удивлению и радости Мириамели, следующий день принес заметные перемены в окружавшем их пейзаже. Деревья переплетались теперь не так туго, а местами лодка выскальзывала из влажных зарослей в широкие мелкие лагуны, зеркальную гладь которых колебала только мелкая рябь от легкого ветерка да леса высоких трав, встающие из воды.

Тиамак был очень доволен темпами их продвижения и заявил, что северные границы Вранна уже неподалеку. Однако близкое избавление не исцелило его лихорадки, так что худой коричневый человек провел бóльшую часть утра, то погружаясь в беспокойный сон, то пробуждаясь, испуганно съежившись и дико бормоча что-то на родном языке. Ему требовалось довольно много времени, чтобы прийти в нормальное состояние.

Ближе к вечеру лихорадка Тиамака усилилась. Теперь он все время потел и бредил, а промежутки просветления стали совсем короткими. Во время одного из них сознание вранна настолько прояснилось, что он смог выполнить роль аптекаря для самого себя. Он попросил Мириамель приготовить для него питье из трав и показал, где растут некоторые из них – цветущая трава квиквид и цепляющийся за почву вьюн с овальными листьями, названия которого ослабевшему Тиамаку вспомнить не удалось.

– И желтый корень тоже, – проговорил Тиамак, прерывисто дыша. Он выглядел просто ужасно: глаза покраснели, кожа блестела от пота. Растирая собранные травы на плоском камне, лежавшем у нее на коленях, Мириамель тщетно пыталась унять дрожь в руках. – Желтый корень, чтобы ускорить заживление, – пробормотал вранн.

– Какой желтый корень? – поинтересовалась принцесса. – Он здесь растет?

– Нет. Но это не имеет значения. – Тиамак попытался улыбнуться, но усилие оказалось слишком велико, и вместо того он тихо застонал и заскрипел зубами. – В моей сумке. – Вранн медленно-медленно повернул голову к мешку, прихваченному им в деревне. Теперь там лежали все пожитки Тиамака, которые он так тщательно оберегал.

– Кадрах, ты не поищешь этот самый корень? – позвала Мириамель. – Я боюсь рассыпать то, что уже готово.

Монах, сидевший у ног Камариса, работавшего с шестом, осторожно прошел по раскачивающейся лодке. Обходя Изгримнура, он даже не взглянул на герцога. Монах опустился на колени и стал вынимать и рассматривать содержимое сумки.

– Желтый корень, – повторила Мириамель.

– Да, я слышал, леди, – отозвался Кадрах почти прежним насмешливым тоном. – Корень. И я знаю, что он к тому же желтый… Спасибо моим многолетним исследованиям. – В этот момент он нащупал в мешке нечто заставившее его замолчать. Глаза Кадраха сузились, и он вытащил из мешка Тиамака завернутый в листья пакет, перевязанный тонкими лианами. Часть листьев высохла и облупилась. Мириамель увидела, что в образовавшейся дырке просвечивает что-то белое. – Что это? – Монах еще немного освободил обертку. – Очень старый пергамент… – начал он.

– Нет, ты демон! Ты колдун!

Громкий возглас так ошеломил Мириамель, что она выронила тупой камень, которым пользовалась как пестиком. Он больно стукнул ее по ноге и упал на дно лодки. Тиамак, выкатив глаза, из последних сил пытался подняться.

– Ты его не получишь! – кричал он, пена появилась на его губах. – Я знаю, что ты пришел за ним!

– У него горячка. – Изгримнур был крайне встревожен. – Осторожно, а не то он перевернет лодку.

– Это только Кадрах, Тиамак, – успокаивающе сказала Мириамель, пораженная яростной ненавистью на лице вранна. – Он просто хотел найти желтый корень.

– Я знаю, кто он такой, – зарычал Тиамак. – И еще я знаю, что он такое и чего он на самом деле хотел. Будь ты проклят, демон-монах! Ты дожидался моей болезни, чтобы украсть пергамент! Так ты его не получишь! Он мой! Я заплатил за него честно заработанными деньгами!

– Положи эту штуку назад, Кадрах! – потребовала Мириамель. – Это его успокоит.

Монах, чей изначально ошеломленный вид теперь сменился каким-то совсем расстроенным, – что, в свою очередь, расстроило Мириамель – медленно опустил обернутый листьями сверток обратно в сумку и передал ее принцессе:

– Вот. – Его голос опять звучал странно безжизненно. – Возьмите отсюда то, что он хочет. Мне здесь не доверяют.

– О Кадрах, – сказала она. – Не будь таким глупым. Тиамак болен. Он не знает, что говорит.

– Я прекрасно знаю, что говорю. – Широко раскрытые глаза Тиамака не отрывались от Кадраха. – Он выдал себя. Теперь я знаю, что он охотится за ним.

– Во имя любви Эйдона! – с отвращением взревел Изгримнур. – Дайте ему что-нибудь, чтобы он заснул. Даже я знаю, что монах ничего не пытался украсть.

– Даже вы, риммер, – пробормотал Кадрах, но в его голосе не было прежней едкости. Скорее в нем была величайшая беспомощность и еще какая-то грань, которой Мириамели не удалось распознать.

Огорченная и смущенная, она сосредоточилась на поисках желтого корня для Тиамака. Взъерошенный и вспотевший вранн продолжал подозрительно приглядываться к Кадраху, словно разъяренная голубая сойка, обнаружившая, что белка принюхивается к ее гнезду.

Мириамель думала, что этот инцидент порожден болезненной подозрительностью Тиамака, но в эту ночь она внезапно проснулась в их лагере, разбитом на необычайно сухой песчаной отмели, и увидела, что Кадрах, который должен был сторожить первым, роется в сумке вранна.

– Что ты делаешь? – Несколькими быстрыми шагами она пересекла лагерь. Несмотря на охвативший ее гнев, принцесса не повышала голоса, чтобы не разбудить остальных своих спутников. Ей почему-то казалась, что она одна в ответе за все действия Кадраха и не надо привлекать к этому других, когда скандала можно избежать.

– Ничего, – проворчал монах, но виноватое лицо выдавало его. Мириамель наклонилась и засунула руку в мешок, где и обнаружила, что пальцы монаха сжимают завернутый в листья пергамент.

– Мне следовало быть умнее, – с яростью сказала она. – Значит, то, что говорил Тиамак, правда? Ты что, действительно хотел украсть его вещи, пока он слишком слаб, чтобы защитить их?

Кадрах огрызнулся, как раненое животное:

– Вы ничуть не лучше остальных, с вашими разговорами о дружбе. Сразу же кидаетесь на меня, как ваш герцог.

Его слова больно жалили, но Мириамель все еще сердилась. Она не могла поверить, что поймала монаха на такой низости, и особенно ее злило, что раньше ей даже в голову не пришло усомниться в нем.

– Ты не ответил на мой вопрос.

– Вы просто глупы! – закричал он. – Если бы я хотел что-то украсть у Тиамака, я не стал бы ждать, пока вы спасете его из гнезда гантов! – Он вытащил руку из мешка и стал совать сверток Мириамели. – Вот! Мне просто было интересно, что это такое и почему он вдруг стал гойрах… почему он так рассердился. Я никогда не видел этого раньше и даже не знал, что у него в мешке есть что-то подобное. А теперь берите и храните это, принцесса. У вас оно будет в безопасности от грязных мелких воришек вроде меня.

– Но ты же мог спросить его! – Теперь, когда ее гнев утих, она чувствовала себя пристыженной и сердилась на себя за это. – А не подкрадываться к сумке тайком, когда все спят!

– Ну конечно, спросить его! Вы же сами видели, какими «добрыми» глазами он посмотрел на меня, едва я притронулся к этой вещи! Вы хоть немного представляете, что это может быть, моя леди? Вы знаете?

– Нет. И не хочу знать, пока мне не скажет Тиамак. – Она понимала, что при других обстоятельствах первой попыталась бы выяснить, что так оберегает вранн. А теперь она попала в плен собственного высокомерия и к тому же оскорбила монаха. – Я сохраню это и не буду узнавать, что здесь лежит, – медленно проговорила она. – А когда Тиамак поправится, я попрошу его рассказать об этом всем нам.

Кадрах долго смотрел на нее. Его лицо в бледном лунном свете, чуть тронутое отблесками последних догоравших углей, выглядело почти пугающе.

– Прекрасно, моя леди, – прошептал он. Ей показалось, что она слышит, как, словно лед на реке, твердеет его голос. – Прекрасно. Любой ценой сохраните это от рук воров. – Он повернулся, подошел к своему плащу и оттащил его на край песка, подальше от остальных. – А теперь постойте на страже, принцесса Мириамель. Проследите, чтобы никакой злоумышленник не подкрался к лагерю. Я собираюсь лечь спать. – Он улегся, превратившись в еще один сгусток тени.

Мириамель сидела, слушая ночные голоса болота. Монах не произнес больше ни слова, но она чувствовала, что он не спит в темноте в нескольких шагах от нее. Что-то кровоточащее и полное боли обнажилось в нем, что-то, что почти совершенно скрылось за последние несколько недель. Чем бы оно ни было, она надеялась, что оно было изгнано, словно злой дух, долгими ночными откровениями монаха на заливе Ферракоса. Теперь Мириамель поймала себя на том, что хотела бы проспать сегодняшнюю ночь, не просыпаясь до самого утра, когда яркий утренний свет сделает все привычным и обыденным.

Вранн наконец закончился. Это произошло не за один миг. Постепенно сужались протоки и реже становились деревья, и в один прекрасный день Мириамель и ее спутники обнаружили, что плывут через открытые, заросшие кустарником земли, пересеченные небольшими каналами. Мир снова стал просторным и простирался от горизонта до горизонта. Принцесса так привыкла к заросшим протокам, что ее почти пугало это неожиданно огромное пространство.

В некоторых отношениях последние лиги земли Вранна оказались самыми вероломными, потому что им приходилось гораздо чаще, чем раньше, перетаскивать лодку на руках. Однажды Изгримнур по пояс провалился в песчаную яму и был освобожден только благодаря совместным усилиям Мириамели и Камариса.

Теперь перед ними лежали Озерные Тритинги – бесконечные низкие холмы и жесткая трава. Деревья приникали к подошвам холмов, но, кроме нескольких групп высоких сосен, все они были карликовыми, едва отличимыми от кустарника. В тусклом вечернем свете перед ними была ужасная земля, где только немногие живые существа и уж, во всяком случае, никак не люди, согласились бы жить по собственному желанию.

Эта территория уже не была знакома Тиамаку, и все труднее становилось выбирать протоки, достаточно широкие, чтобы прошла лодка. Когда последний канал, сузившись, стал совершенно непригоден для навигации, они вылезли из лодки и некоторое время стояли молча, подняв воротники, чтобы защититься от холодного ветра.

– Похоже, что пора идти пешком. – Изгримнур глядел на север, через многие лиги пустынных земель. – Это же Озерные Тритинги, так вода здесь во всяком случае найдется, особенно после дождей этого года.

– А как с Тиамаком? – спросила Мириамель. Лекарство, которое она приготовила для вранна, сняло лихорадку, но не вызвало волшебного исцеления. Он встал, но был слабым и бледным.

Изгримнур пожал плечами:

– Не знаю. Я думаю, мы могли бы подождать несколько дней, пока ему не станет лучше, но уж очень противно торчать здесь так долго. Может, мы сделаем что-нибудь вроде носилок?

Внезапно вышедший вперед Камарис длинными руками обхватил Тиамака под мышками, так ошарашив несчастного, что тот издал удивленный вопль. С поразительной легкостью старик высоко поднял Тиамака и посадил его себе на плечи: вранн, по ходу дела сообразивший, что к чему, вытянул ноги по обе стороны шеи рыцаря, устроившись на его плечах, словно ребенок.