Текст книги "Память, Скорбь и Тёрн"

Автор книги: Тэд Уильямс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 134 (всего у книги 200 страниц)

– Иди вперед! – закричал герцог.

Мириамели плохо удавалось двигаться быстро, потому что приходилось сгибаться в три погибели из-за низких потолков, а по глинистому полу тяжело было идти даже обычным шагом. Несколько раз принцесса упала, один раз при этом сильно подвернув лодыжку. Она едва почувствовала боль, но где-то в глубине сознания смутно понимала, что обязательно почувствует ее после, если, конечно, уцелеет. Она изо всех сил старалась разглядеть знаки, которые Изгримнур так добросовестно расставлял на покрытых пеной стенах, но, после того как они прошли уже несколько сотен шагов от главной пещеры, девушка с ужасом поняла, что пропустила какой-то поворот. Принцесса знала, что за это время они должны были миновать по меньшей мере одну пещеру с кладкой, но впереди все еще был безликий туннель – и он спускался, тогда как им нужно было выйти наверх.

– Изгримнур, по-моему, мы заблудились. – Она перешла на рысь, держа факел у самой стены и в отчаянии пытаясь увидеть хоть что-нибудь знакомое. Позади грохотали тяжелые шаги Камариса.

Риммер витиевато выругался.

– Тогда беги дальше – ничего не поделаешь!

Мириамель снова ускорила шаг. Ноги ее ныли, каждый вдох отдавался режущей болью в легких. Уже полностью уверенная, что они потеряли дорогу, она свернула в один из перекрестных туннелей, который, по всей видимости, вел вверх. Склон был не очень крутым, но скользкая грязь на полу затрудняла подъем. Звук ее собственного прерывистого дыхания заглушал шум гантов, поднимавшихся вслед за ними.

Уже был виден конец подъема – новый туннель, идущий перпендикулярно тому, по которому они шли, примерно на сто футов выше. На сердце у Мириамель немного полегчало, но в этот момент волна гантов затопила подъем за их спинами. Двигаясь на четырех ногах, а не на двух, и будучи гораздо ближе к земле, отвратительные твари с легкостью преодолевали наклон. Мириамель еще ускорила шаг, заставляя себя пробежать последние футы. Промедлив всего одно мгновение, она повернула направо. Даже дыхание Камариса было теперь громким и хриплым. Несколько самых быстроногих гантов догнали Изгримнура, замыкавшего маленький отряд беглецов. С ревом ярости и отвращения герцог взмахнул Квалниром; шипя и щелкая, ганты обрушились вниз, в кипящую массу своих соплеменников.

Мириамель и ее спутники не успели сделать и пятидесяти шагов по новому туннелю, когда ганты добрались до конца подъема и хлынули за ними. На ровной поверхности они двигались еще быстрее, с ужасающей скоростью прыгая вперед. Некоторые с разгону взбегали на стены, прежде чем развернуться и снова пуститься в погоню.

– О милостивый Бог, нет! – внезапно крикнула Мириамель. – Впереди тоже ганты! – Это был кошмар, ужасный, бесконечный кошмар. – Изгримнур, мы в западне!

– Стой, будь оно проклято, стой! Мы будем драться здесь!

– Нет! – Мириамель была в панике. – Если мы остановимся здесь, нам придется сражаться с обеими стаями, передней и задней! Бегите дальше!

Она пробежала еще несколько шагов, но сразу же поняла, что никто не последовал за ней. Она обернулась и увидела, что Изгримнур мрачно смотрит на подступающих гантов, которые замедлили шаг, когда это сделала их добыча, и теперь двигались медленно и осторожно. Число их все возрастало, по мере того как все новые и новые отряды вываливались из нижнего туннеля. Мириамель снова повернулась вперед и увидела прыгающие светящиеся точки – это свет факелов отражался в безжизненных глазах гантов.

– О милостивая Элисия! – безнадежно выдохнула Мириамель.

Камарис, стоявший рядом с ней, смотрел в пол, как будто ему в голову пришла какая-то странная, но чрезвычайно важная мысль. Тиамак лежал на его плече. Глаза маленького вранна были закрыты, рот полуоткрыт, как у спящего ребенка. Принцесса ощутила невыносимую печаль. Она хотела спасти болотного человека. Было бы так прекрасно спасти его…

Неожиданно Изгримнур с ужасным ревом повернулся к стене и, к удивлению Мириамели, изо всех сил стукнул по ней ногой. Охваченный чем-то вроде приступа безумия или умственного расстройства от полного крушения надежд, он снова и снова колотил стену подошвой сапога.

– Изгримнур… – начала принцесса, но в этот момент в крошащемся иле появилась дыра величиной примерно с голову герцога. Риммер ударил еще раз – и дыра увеличилась.

– Помогите мне, – проворчал он.

Мириамель кинулась вперед, но, прежде чем она успела что-нибудь сделать, Изгримнуру удалось выбить большой кусок. Теперь в стене было отверстие не меньше чем в два локтя высотой, за которым не было ничего, кроме тьмы.

– Иди, – подтолкнул ее герцог.

В дюжине шагов от них бешено щелкали ганты. Мириамель просунула в дыру факел, потом голову и плечи, наполовину уверенная, что суставчатые клешни немедленно схватят ее. Скользя, она с трудом пролезла внутрь, моля Бога, чтобы под ногами оказалась твердая почва и она не провалилась в пустоту. Ее руки коснулись скользкого пола еще одного туннеля, она бросила быстрый взгляд по сторонам, чтобы убедиться, что вокруг нет гантов, и повернулась помочь остальным. Камарис пропихнул через отверстие безвольное тело Тиамака. Принцесса чуть не уронила его – тощий вранн весил немного, но сейчас он был весь облеплен грязью и пеной. Сам Камарис последовал за своим подопечным, потом внутрь протиснулся Изгримнур. Почти сразу после этого в отверстии показались клешни гантов, блестящие, как полированное дерево.

Ударил Квалнир, вызвав по ту сторону стены щелкающий крик боли. Клешни исчезли, но щебетание гантов становилось все громче и громче.

– Скоро они полезут сюда, им все равно, есть тут меч или нет, – пропыхтел герцог.

Мириамель несколько мгновений смотрела на дыру. Запах гантов был очень силен, их панцири, сталкиваясь, громко скрежетали. Твари собирались с силами для новой атаки, и они были на расстоянии всего нескольких дюймов.

– Дай мне свою рубашку, – внезапно сказала она Изгримнуру. – И его тоже. – Принцесса указала на Камариса.

Несколько мгновений герцог тревожно смотрел на нее, словно боялся, что девушка потеряла рассудок, потом быстро стащил с себя оборванную рубашку и протянул ей. Мириамель поднесла рубашку к пламени факела и держала так, пока ткань не загорелась – это был медленный, сводящий с ума процесс, потому что рубашка намокла и была перепачкана в грязи, – потом, подцепив ее копьем, запихнула горящую рубашку в отверстие. Со стороны гантов раздалось удивленное шипение и тихие скрежещущие звуки. Мириамель добавила к рубашке плащ герцога и рубашку Камариса и дождалась, пока все это не разгорелось.

– Теперь можно бежать, – сказала она. – Не думаю, что они любят огонь. – Она сама удивилась своему внезапному спокойствию, чувствуя нечто вроде легкого головокружения. – Но не уверена, что это надолго задержит их.

Камарис снова поднял Тиамака, и они поспешили вперед, у каждого поворота выбирая туннель, который явственно шел наверх. Еще дважды они пробивали стены и, словно собаки, принюхивались к воздуху соседних туннелей, надеясь почуять дуновение свежего ветра. Наконец они нашли туннель, в котором, хотя проход и был ниже многих уже пройденных ими, воздух казался более свежим.

Снова раздался шум погони, но ни одного ганта пока что не было видно. Мириамель не обращала никакого внимания на пену, расползающуюся под руками, когда полушла-полуползла через низкий туннель. Белая пена, свисавшая с потолка, била ее по лицу и приставала к волосам. Немного пены попало ей в рот, и, прежде чем принцесса успела выплюнуть ее, она ощутила горький вкус мускуса. На следующем повороте туннель внезапно расширился. Пройдя несколько шагов, они снова повернули и неожиданно обнаружили, что илистые стены посветлели.

– Дневной свет! – закричала Мириамель. Никогда в жизни она не была так счастлива, что видит его.

Спотыкаясь, они бежали дальше, пока проход не повернул снова и маленький отряд не оказался перед большой дырой с неровными краями. За ней висело небо – серое и тусклое, но все же небо, – удивительное и прекрасное. Они бросились вперед, выбираясь сквозь узкое отверстие на бугристую закругленную поверхность гнезда.

Перед ними раскачивались верхушки деревьев, такие зеленые, такие многообразные, что измученный мозг Мириамели едва мог принять их. Они стояли на одном из самых высоких мест гнезда: всего в двухстах локтях, извиваясь, словно огромная змея, лежала протока. Ожидающей их плоскодонки там не было.

Изгримнур и Камарис вслед за принцессой вылезли на крышу гнезда.

– Где монах? – взвыл Изгримнур. – Проклятие! Проклятие! Я знал, что ему нельзя доверять!

– Не думай об этом сейчас, – быстро сказала Мириамель. – Нам еще надо слезть с этой штуки.

Быстро оглядевшись, они без труда обнаружили путь на нижнюю галерею. Пройдя несколько шагов по земляному гребню, отряд очутился на безопасном нижнем уровне, потом двинулся дальше, перебираясь с одного плоского места на другое, все время приближаясь к передней части гнезда и ожидающей их протоке. Когда они достигли крайней точки, от которой оставалось только прыгнуть на несколько локтей вниз, на землю, у вершины гнезда появилась первая группа гантов.

– Вот и они, – прошипел Изгримнур. – Прыгайте!

Прежде чем Мириамель успела выполнить этот приказ, еще большая толпа многоногих тварей высыпала из широкого переднего отверстия прямо под ними, быстро собираясь в возбужденную щелкающую массу.

– Святой Эйдон, спаси нас. – В голосе герцога уже не было прежней силы. – Отойди, Мириамель, я прыгну первым.

– Это невозможно! – крикнула она. – Их слишком много!

– Нам нельзя оставаться здесь! – Действительно, сверху уже надвигались другие ганты, легко перепрыгивающие с одного уровня на другой, быстрые, как пауки, ловкие, как обезьяны. В предвкушении победы они громко щелкали, их черные глаза блестели.

Яркая вспышка неожиданно пролетела над ними. Изумленная Мириамель посмотрела на суетящихся внизу гантов. Их вопли были теперь еще более дикими и пронзительными, чем раньше, а у некоторых, казалось, загорелись панцири. Мириамель поглядела на протоку, пытаясь понять, что же произошло. Мимо гнезда медленно плыла плоскодонка. На квадратном носу лодки, широко расставив ноги, стоял Кадрах. В руке у монаха был какой-то предмет, похожий на большой факел, его верхний конец ярко горел.

Пока Мириамель в немом изумлении смотрела на эту картину, монах взмахнул странным предметом, и с его конца, казалось, спрыгнул огненный шар. Он описал над водой полукруг и приземлился среди собравшихся на песке гантов, после чего лопнул, разбрызгивая страшные языки пламени, которые прилипали к панцирям гантов, словно горящий клей. Некоторые из тех, в кого они попали, падали на землю, их панцири пузырились от жара, твари свистели и пищали, как брошенные в огонь крабы. Другие бестолково сновали по берегу, безуспешно пытаясь сбить огонь со спин, щелкая и треща, как сломанные тележные колеса. Там, на лодке, Кадрах нагнулся; когда он выпрямился, пламя снова цвело на конце его странного факела. Еще один бросок, и еще один сгусток жидкого огня обрушился на визжащих тварей.

Монах поднес руки ко рту.

– Теперь прыгайте! – закричал он. – Скорее!

Мириамель повернулась и бросила быстрый взгляд на герцога. Его лицо было расслабленным от удивления, но риммер достаточно быстро пришел в себя и дал Мириамели легкий, но довольно чувствительный шлепок.

– Ты слышала, что он сказал? – зарычал он. – Прыгай!

Она прыгнула, тяжело упала на песок и прокатилась несколько метров. Сгусток пламени попал на ее плащ, но она руками прибила огонь. Через мгновение рядом рухнул Изгримнур. Ганты, в панике метавшиеся взад и вперед по заросшему травой берегу, теперь мало внимания обращали на свою прежнюю дичь. Герцог перевернулся, с трудом поднялся на ноги и протянул руки к гнезду. Камарис, низко наклонившись над неровным краем постройки, бросил ему Тиамака. Герцог снова упал, но теперь у него на руках был бесчувственный вранн; мгновением позже спрыгнул и сам Камарис. Все вместе они побежали через отмель. Несколько гантов, не затронутых огненной атакой, попытались преследовать их, но Мириамель и Камарис ногами отшвырнули их с дороги. Скатившись с берега, беглецы легко преодолели несколько футов медленной зеленоватой воды.

Мириамель растянулась на дне лодки, хватая ртом воздух. Несколькими движениями шеста монах отогнал лодку к середине протоки, где их уже не могли достать отчаянно щелкающие ганты.

– Вы не ранены? – Лицо Кадраха было чудовищно бледным, но глаза блестели почти лихорадочно.

– Что… что ты… – Ей не хватило воздуха, чтобы закончить фразу.

Кадрах опустил голову и пожал плечами:

– Листья масляной пальмы. Мне пришла в голову мысль, после того как вы ушли… в это место. Я приготовил их. Есть вещи, которые я неплохо умею делать. – Он поднял трубку, сделанную из толстого стебля тростника. – Я пользовался этим, чтобы бросать огонь. – Рука, сжимавшая трубку, была сильно обожжена.

– О Кадрах, посмотри, что ты сделал!

Кадрах повернулся и посмотрел на Изгримнура и Камариса, склонившихся над Тиамаком. На берегу за их спинами прыгали и шипели ганты, точно проклятые души, которых дьявол заставляет танцевать. Вдоль передней стенки гнезда кое-где все еще пылал огонь, клубы чернильного дыма поднимались к вечернему небу.

– Нет, лучше посмотрите, что вы сделали, – сказал монах и улыбнулся мрачной, но все-таки не совсем несчастной улыбкой.

Часть третья
КОГТИ УТУК’КУ

1
НОЧЬ КОСТРА

– Я не уверен, что хочу идти туда, Саймон. – Джеремия выбивался из сил, пытаясь очистить меч Саймона при помощи тряпки и полировочного камня.

– А ты и не должен. – Саймон заворчал от боли, натягивая сапог. Хотя со времени битвы на замерзшем озере прошло уже три дня, все его мускулы до сих пор ныли так, словно их долго колотили кузнечным молотом. – Просто он хочет, чтобы я это сделал.

Джеремия, казалось, почувствовал некоторое облегчение, но не захотел так легко принять неожиданную свободу.

– А разве оруженосец не должен сопровождать рыцаря, когда принц призывает его? А если ты забудешь что-нибудь – кто за этим сбегает?

Саймон засмеялся было, но сразу перестал, почувствовав, как боль обручем стягивает его ребра. На следующий день после битвы он и встать-то не мог. Его тело казалось ему мешком, полным глиняных черепков. Теперь он чувствовал себя намного лучше, хотя все еще двигался медленно, как старый-старый человек.

– Тогда мне придется самому пойти и забрать это – или позвать тебя. Не беспокойся понапрасну. Здесь все не так, и ты отлично знаешь это, как и любой другой. Это тебе не королевский двор в Хейхолте.

Джеремия пристально посмотрел на лезвие меча и покачал головой:

– У тебя все так просто, Саймон, а ведь на самом деле никогда не знаешь, почему вдруг принцы начинают косо смотреть на тебя. Кровь может ударить им в голову, и тогда они становятся насквозь царственными.

– Придется мне пойти на риск. Теперь дай сюда этот проклятый меч, пока ты не сполировал его до дыр!

Джеремия озабоченно поднял глаза. Он набрал немного веса с тех пор, как пришел в Новый Гадринсетт, но продовольствия было мало, и ему все еще было далеко до того круглощекого мальчика, с которым рос Саймон. Саймон уже начинал сомневаться, что когда-нибудь изменится затравленное выражение его лица.

– Я никогда не повредил бы твоего меча, – серьезно сказал он.

– О божьи зубы! – прорычал Саймон с хорошо отработанным равнодушием бывалого солдата. – Я шутил. Теперь живо давай его сюда. Мне пора идти.

Джеремия бросил на него надменный взгляд:

– Кое-что по поводу шуток, Саймон. Кто-то говорил мне, что они должны быть смешными. – Улыбка уже начала кривить его губы, когда он бережно вручил меч юноше. – И я сообщу тебе, как только у тебя получится что-нибудь в этом роде, обещаю!

Умный ответ Саймона – который, по правде говоря, еще не сформулировался – был прерван движением клапана палатки. В дверях появилась маленькая фигурка, молчаливая и торжественная.

– Лилит! – сказал Джеремия. – Входи. Мы можем пойти погулять, или, если хочешь, я закончу ту историю про Джека Мундвуда и медведя.

Девочка сделала несколько шагов в палатку. Таким способом она выразила свое согласие. Ее глаза, когда Саймон поймал их взгляд, казались беспокояще взрослыми. Он вспомнил, какой была она на Дороге снов – свободное существо в свободной стихии, летающее, ликующее, – и ощутил приступ стыда, как будто он помогал кому-то держать в плену прекрасное создание.

– Я пошел, – сказал он. – Заботься о Джеремии, Лилит. Смотри, чтобы ему в руки не попало ничего острого.

Джеремия швырнул в него полировочной тряпкой, но Саймон уже закрыл за собой входной клапан.

Выйдя из палатки, Саймон глубоко вздохнул. Воздух был холодным, но он, казалось, немного потеплел за последние дни, словно где-то поблизости весна искала дорогу домой.

Мы разбили Фенгбальда, предостерег он себя. Но мы вовсе не тронули Короля Бурь. Так что у нас мало шансов, что зима когда-нибудь уйдет.

Но эта мысль повлекла за собой другую. Почему Король Бурь не послал Фенгбальду помощь, как помог он Элиасу при осаде Наглимунда? Рассказы отца Стренгьярда об ужасной атаке норнов вызывали у Саймона почти такие же живые картины, как те, что он видел, вспоминая собственные приключения. Если мечи представляли такую опасность и если хикедайя знали, что принц владеет одним из них, – а Джошуа и Деорнот были почти уверены в этом, – то почему же защитники Сесуадры не встретились с армией ледяных великанов и безжалостных норнов? Неужели дело было в самой Скале?

Может быть, они не пришли, потому что это место ситхи? Но в конце концов, они же не побоялись атаковать Джао э-Тинукай?

Он покачал головой. Всем этим надо будет поделиться с Бинабиком и Джулой, хотя он не сомневался, что это уже приходило им в голову. Приходило ли? Нужно ли добавлять еще одну загадку к тем, которые уже стояли перед ними? Саймон так устал от вопросов, на которые нет ответов…

Он шел через Сад Огней к Дому Расставания, и его сапоги хрустели по тонкому слою свежего снега. Сегодня Саймон рад был немного подурачиться с Джеремией, потому что это отвлекало его друга от тяжелых мыслей и страшных воспоминаний, но на самом деле у него было не очень-то хорошее настроение. Его последние ночи были наполнены резней и кровью прошедшего сражения, безумием всеобщей рубки и криками умирающих лошадей. Теперь Саймон шел к Джошуа, а у принца настроение было еще хуже, чем у него самого, так что юноша не особенно торопился.

Он остановился и посмотрел на проломленный купол Обсерватории. Облачко морозного дыхания поднималось над его головой. Если бы он мог взять зеркало и снова поговорить с Джирики! Но ситхи так и не пришли, несмотря на крайнюю нужду защитников Сесуадры, и это ясно говорило о том, что мысли Джирики сейчас занимает нечто гораздо более важное, чем дела смертных. Кроме того, Джирики очень серьезно предупреждал Саймона, что Дорога снов стала крайне опасной. Его неразумная попытка связаться с ситхи вполне могла бы привлечь к Сесуадре внимание Короля Бурь – и вывести его из непостижимого равнодушия, которое, по всей видимости, было единственной достаточно веской причиной их невероятной победы.

Теперь он был мужчиной или во всяком случае должен был бы им быть. Пора покончить с выходками простака, решил Саймон. Ставки для этого слишком высоки.

Дом Расставания был слабо освещен, горело всего несколько факелов, так что огромная комната казалась растворенной в тени. Джошуа стоял у похоронных носилок.

– Спасибо, что пришел, Саймон. – Принц всего на мгновение поднял глаза и снова обратил взгляд на тело Деорнота, лежавшее на каменной плите. Оно было закрыто знаменем с Драконом и Древом, и казалось, что рыцарь просто заснул, накрывшись тонким покрывалом. – Там Бинабик и Джулой, – проговорил принц, указывая на две фигуры, скорчившиеся у огня на противоположной стороне зала. – Сейчас я присоединюсь к вам.

Саймон на цыпочках подошел к огню, стараясь неосторожным движением не нарушить торжественную тишину. Тролль и колдунья о чем-то тихо беседовали.

– Приветствую тебя, друг Саймон, – сказал Бинабик. – Садись и согревайся.

Саймон сел, скрестив ноги, на каменный пол, потом подвинулся немного вперед, поближе к огню.

– Сегодня он выглядит даже хуже, чем вчера, – прошептал он.

Тролль посмотрел на Джошуа:

– Это событие ударяло его с очень огромной тяжестью. Так, как будто все люди, которых он когда-нибудь любил и за безопасность которых волновался, умирали вместе с Деорнотом.

Джулой раздраженно хмыкнула:

– Сражений без потерь не бывает. Деорнот был очень хороший человек, но погиб не он один.

– Я предполагаю, Джошуа плачет за всех – своим образом, – Бинабик пожал плечами, – но питаю надежду, что он возвратится к нормальности.

Колдунья кивнула:

– Да, но у нас мало времени. Мы должны нанести удар, пока преимущество на нашей стороне.

Саймон с любопытством взглянул на нее. Как обычно, валада казалась лишенной возраста, но она как будто потеряла некоторую часть своей сверхъестественной самоуверенности. В этом не было ничего удивительного. Последний год был страшным даже для нее.

– Я хотел спросить тебя кое о чем, Джулой, – сказал он. – Ты знала о Фенгбальде?

Она посмотрела на него мудрыми желтыми глазами:

– Знала ли я, что он наденет на кого-то свои доспехи, чтобы нас одурачить? Нет. Но я знала, что Джошуа говорил с Хельфгримом, лорд-мэром. Я не знала, проглотит ли Фенгбальд приманку.

– Питаю страх, что я тоже имел это знание, Саймон, – сказал Бинабик. – Я оказывал помощь в раскалывании льда. Аналогично несколько моих товарищей кануков.

Саймон почувствовал, что кровь приливает к его щекам.

– Выходит, знали все, кроме меня?

Джулой покачала головой:

– Нет, Саймон. Хельфгрим, Джошуа, я, Бинабик, Деорнот, Фреозель да еще тролли, которые помогали расколоть лед, – вот и все, кто знал. Это была наша последняя надежда, и мы не могли допустить, чтобы до Фенгбальда дошел хотя бы мимолетный слух.

– Так вы мне не доверяли?

Бинабик успокаивающе положил руку ему на плечо:

– Недоверие обладало большой значительностью, Саймон. Как всякий, который выходил на лед, ты имел возможность попадения в плен. Очень великий храбрец все равно будет рассказывать все свои знания, когда его станут пытать, – а Фенгбальд не обладает большой щепетильностью. Чем меньше людей обладают определенным знанием, тем больше вероятность, что секрет хорошо хранится. Если бы мы имели необходимость говаривать тебе, как другим прочим, то ты получил бы информацию без промедления.

– Бинабик прав, Саймон. – Джошуа тихо подошел сзади, пока они разговаривали, и теперь стоял рядом. Свет костра отбрасывал на потолок его тень – длинную густую полоску тьмы. – Я всецело доверяю тебе, как доверяю всякому – всякому живущему, я хотел сказать. – Какая-то невысказанная мысль пронеслась по его лицу. – Я распорядился, чтобы об этом плане знали только те, без кого мы не сможем обойтись. Я уверен, что ты поймешь меня.

Саймон проглотил ком.

– Конечно, принц Джошуа.

Джошуа присел на камень и отсутствующим взглядом посмотрел на танцующее пламя:

– Мы одержали великую победу – это настоящее чудо. Но цена оказалась непомерно высокой…

– Никакая цена, сохранившая жизни сотням невинных людей, не может быть слишком высокой, – заметила Джулой.

– Возможно. Но все-таки была вероятность, что Фенгбальд отпустил бы женщин и детей…

– А теперь они живы и свободны, – отрезала Джулой. – И кроме них немало мужчин. А мы одержали неожиданную победу.

Тень улыбки пробежала по лицу Джошуа.

– Ты собираешься занять место Деорнота, валада Джулой? Потому что это он всегда напоминал мне о моем долге, как только я погружался в мрачные размышления.

– Я не могу занять его место, Джошуа, но я и не думаю, что мы должны стыдиться нашей победы. Ваша скорбь, безусловно, достойна уважения, и я не пытаюсь отнять ее у вас.

– Ну конечно нет. – Джошуа оглядел пустынный зал. – Мы должны почтить память мертвых.

В дверях что-то скрипнуло. Там стоял Слудиг, в руках у него были две седельные сумки. Глядя на напряженное лицо северянина, Саймон подумал, что они набиты камнями.

– Принц Джошуа?

– Да, Слудиг?

– Вот все, что мы нашли. На них герб Фенгбальда, только они насквозь промокли. Я не стал открывать их.

– Положи у огня, а потом присядь и поговори с нами. Ты очень помог мне, Слудиг.

Риммер покачал головой:

– Спасибо вам, принц Джошуа, но у меня есть еще одно дело к вам. Пленники готовы к разговору, по крайней мере так сказал Фреозель.

– Ага, – кивнул Джошуа. – И он, без сомнения, прав. Лорд-констебль грубоват, но очень умен. Вроде нашего старого друга Айнскалдира, верно, Слудиг?

– Точно так, ваше высочество. – Слудиг, по-видимому, чувствовал себя неловко, разговаривая с принцем.

В конце концов он получил внимание и доверие, которых так жаждал, заметил Саймон, но кажется, это не сделало его особенно счастливым.

Джошуа положил руку Саймону на плечо.

– Полагаю, мне придется пойти и исполнить мой долг, – сказал он. – Ты составишь мне компанию?

– Конечно, принц Джошуа.

– Хорошо. – Джошуа обвел взглядом остальных. – Будьте так добры, зайдите ко мне после ужина. Нам многое надо обсудить.

Когда они подошли к двери, Джошуа обнял Саймона искалеченной правой рукой и повел его к носилкам, на которых лежал Деорнот. Саймон не мог не заметить, что он гораздо выше принца. Прошло много времени с тех пор, как он в последний раз стоял так близко к Джошуа, но это все равно удивило его. Он, Саймон, был очень высоким – и не только для юноши, но и для мужчины. Это была странная мысль.

Они остановились перед погребальными носилками. Саймон застыл в почтительном молчании, но чувствовал себя немного не в своей тарелке, стоя так близко к телу погибшего. Бледное застывшее лицо рыцаря, лежавшего на каменной плите, было похоже не столько на Деорнота, каким Саймон помнил его, сколько на гипсовую маску. Веки и ноздри умершего были обескровлены до полупрозрачности.

– Ты не знал его близко, Саймон, но он был лучшим из людей.

Саймон сглотнул. Во рту у него пересохло. Мертвые были… такими мертвыми. И когда-нибудь такими станут Джошуа, Бинабик, Слудиг – все в Новом Гадринсетте. Даже сам он, с отвращением понял Саймон. Что же это такое?

– Он всегда был очень добр ко мне, ваше высочество.

– Он не умел иначе. Он был самым истинным рыцарем из всех, кого я когда-либо видел.

Чем больше Джошуа говорил о Деорноте в последние несколько дней, тем яснее Саймон понимал, что, в сущности, никогда не знал этого человека. Он казался Саймону хорошим человеком, добрым и тихим, но уж никак не образцом рыцарства, современным Камарисом, каким, видимо, считал его Джошуа.

– Он храбро умер. – Это было довольно неудачное выражение соболезнования, но принц улыбнулся.

– Это так. Я хотел бы, чтобы вы со Слудигом раньше добрались до него, но вы и так сделали все, что могли. – Лицо принца менялось быстро, как облака, бегущие по весеннему небу. – Я ни в чем не хочу винить вас, Саймон. Пожалуйста, прости меня – я стал невнимателен к словам в своем горе. Деорнот всегда умел прервать мое самокопание. О Боже, как мне будет не хватать его! Теперь я думаю, что он был моим лучшим другом, хотя я и не знал этого, пока он не умер.

Саймону стало еще больше не по себе, когда он увидел, как заблестели глаза Джошуа. Он хотел было отвернуться, но внезапно вспомнил о ситхи и о том, что сказал Стренгьярд. Может быть, действительно самые великие люди несут груз самых тяжелых горестей? И в таком горе нет ничего постыдного!

Саймон протянул руку и взял принца за локоть.

– Пойдемте, ваше высочество. Давайте прогуляемся. Расскажите мне о Деорноте, раз у меня никогда не было случая получше узнать его.

Принц наконец оторвал взгляд от алебастрового лица рыцаря.

– Да, конечно. Мы погуляем.

Он позволил Саймону увести себя за дверь, где буйный зимний ветер хлестал вершину Сесуадры.

– …И он в самом деле подошел ко мне и извинился! – Теперь Джошуа смеялся, хотя смех его был горьким. – Как будто это он совершил проступок. Бедный, верный Деорнот! – Он покачал головой и вытер глаза. – Эйдон! Почему эта туча сожалений окружает меня, Саймон? То сам я умоляю о прощении, то те, кто вокруг меня, – неудивительно, что Элиас считал меня немного придурковатым. Иногда я думаю, что он не так уж сильно ошибался.

Саймон подавил улыбку.

– Может быть, дело просто в том, что вы слишком легко готовы делиться вашими мыслями с людьми, которых как следует не знаете – вроде сбежавших поварят?

Джошуа, прищурившись, посмотрел на него, потом рассмеялся – и на этот раз куда веселее.

– Может быть, ты прав, Саймон. Люди любят своих принцев сильными и непреклонными, верно? – Он грустно усмехнулся. – Ах, милостивый Узирис, был ли когда-нибудь рожден человек, менее подходящий на роль принца, чем я? – Он поднял голову, вглядываясь в ряды палаток. – Спаси меня Бог, я заблудился. Где эта пещера с пленниками?

– Там. – Саймон показал на серые валуны, торчащие перед самым внешним барьером ровной площадки на вершине Сесуадры. Они были едва различимы в темноте на фоне продуваемых ветром стен палаточного города. Джошуа изменил курс, и Саймон последовал за ним, двигаясь медленно, чтобы не слишком бередить не зажившие еще раны.

– Я зашел чересчур далеко в поле, – сказал Джошуа, – и не только в поисках пленников. Я просил тебя прийти, потому что у меня есть к тебе несколько вопросов.

– Да? – Саймон не мог не заинтересоваться. Что принц мог хотеть узнать у него?

– Я хотел бы похоронить наших мертвых на этой горе. – Джошуа махнул рукой, обведя ею травянистую вершину Сесуадры. – Ты знаешь ситхи лучше всех или, по крайней мере, ближе всех, потому что Бинабик и Джулой главным образом читали о них. Как ты думаешь, это будет позволено? Ведь это место ситхи.

Саймон немного подумал.

– Позволено? Я не могу себе представить, что ситхи станут протестовать, если вы это имеете в виду. – Он кисло улыбнулся. – Они пальцем не шевельнули, чтобы защитить Сесуадру, так что я не думаю, что они пришлют сюда огромную армию, чтобы помешать нам похоронить погибших.

Некоторое время они шли молча. Саймон обдумывал свою мысль, прежде чем заговорить.

– Нет, я не думаю, что они будут возражать, хотя я никогда не посмел бы говорить от их имени, – добавил он поспешно. – В конце концов Джирики похоронил своего родственника Аннаи вместе с Гримриком там, на Урмсхейме. – Дни, проведенные на Драконьей горе, казались сейчас такими далекими, как будто там был вовсе не он, а какой-то другой Саймон, его дальний родственник. Он напряг мускулы на болезненно не гнущейся руке и вздохнул. – Но, как я уже сказал, я не могу говорить за ситхи. Сколько времени я был с ними – месяцы? Но я никогда даже не надеялся понять их.