Текст книги "Память, Скорбь и Тёрн"
Автор книги: Тэд Уильямс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 46 (всего у книги 200 страниц)
Деорнот проснулся в холодной тьме, мокрый от пота. Ветер снаружи свистел и завывал, цепляясь за закрытые ставни, как стая не нашедших покоя мертвецов. Сердце рыцаря подпрыгнуло, когда он увидел на фоне догорающих углей склоняющийся к нему темный силуэт.
– Капитан! – это был один из его людей, и в голосе солдата слышалась паника. – Кто-то идет к воротам! Вооруженные люди!
– Древо Бога! – выругался он, натягивая сапоги. Надев кольчугу, он подхватил ножны и шлем и выскочил вслед за солдатом.
Еще четверо сгрудились на верхней площадке сторожевой башни у ворот, укрывшись за крепостным валом. Ветер налетел на Деорнота, сбивая с ног, и он быстро опустился на корточки.
– Вон там, капитан, – сказал солдат, разбудивший его. – Поднимаются по дороге через город. – Он наклонился над Деорнотом и показал.
Лунный свет, сочившийся сквозь проносящиеся над городом облака, посеребрил жалкий камыш скученных крыш Наглимунда. По дороге действительно двигалась небольшая группа всадников, что-то около дюжины.
Люди на башне наблюдали за медленным продвижением отряда. Один из солдат тихонько застонал, сердце Деорнота тоже сжималось от боли ожидания. Было легче, когда гремели трубы и поле боя было наполнено криками и кровью.
Это бесконечное ожидание лишило нас всех мужества, думал Деорнот. Когда дело снова дойдет до крови, наглимундцы будут держаться достойно.
– Остальные, наверное, в засаде, – выдохнул молодой солдат. – Что будем делать? – Казалось, что его голос перекрывал даже вой ветра. Как подъезжающие всадники могли не слышать его?
– Ничего, – твердо ответил Деорнот. – Ждать.
Время тянулось бесконечно долго. Когда всадники приблизились, луна озарила сверкающие наконечники пик и блестящие шлемы. Безмолвные воины направили коней к воротам и застыли, как бы прислушиваясь.
Один из стражников встал, поднял лук и направил стрелу в грудь первого всадника. Деорнот бросился к нему, увидев напряженное лицо и отчаянный взгляд предводителя отряда. Снизу раздались громкие удары по воротам. Деорнот схватился за лук и силой направил его вверх; стрела вылетела и пропала в ветреной тьме над городом.
– Во имя милостивого Бога, откройте ворота! – И снова торец копья ударился о дерево. Это был голос риммера, как подумал Деорнот, находящегося на грани безумия. – Вы что, все заснули? Впустите нас! Я Изорн, сын Изгримнура, мы бежали из рук врагов!
– Смотри! Видишь, как рвутся облака? Тебе не кажется, что это добрый знак, Веллигис?
Говоря это, герцог Леобардис махнул широким жестом в сторону распахнутого окна каюты, едва не стукнув тяжелой, закованной в железо рукой по голове своего взмокшего оруженосца. Оруженосец, возившийся с ножными латами герцога, нырнул, проглотив проклятие, и повернулся, чтобы ударить пажа, недостаточно быстро убравшегося с его пути. Паж, старавшийся быть как можно незаметнее в переполненной каюте, возобновил свои горестные попытки немедленно превратиться в невидимку.
– Может быть, мы некоторым образом острие клина, который положит конец всему этому безумию? – железная рукавица Леобардиса лязгнула по окну, оруженосец ползал по полу, пытаясь удержать на месте полупристегнутый наколенник. На низком небе голубые полоски и вправду зацепили и порвали тяжелые облака, будто темные массивные скалы Краннира, нависающие над заливом, где качался бросивший якорь флагман Леобардиса «Сокровище Эметтина».
Веллигис, огромный, тучный человек в золотых одеждах эскритора, шагнул к окну и встал подле герцога.
– Как можно погасить огонь, мой лорд, подлив в него масла? Прошу простить мою прямоту, но думать так – большая глупость.
Ропот барабанной переклички разносился по заливу. Леобардис смахнул упавшую на глаза прядь белых волос.
– Теперь я знаю, что думает Ликтор, – сказал он. – И знаю, что он просил вас, дорогой эскритор, попытаться отговорить меня от этого предприятия. Любовь его святейшества к миру… что ж, она прекрасна, но боюсь, что сейчас вряд ли удастся добиться его при помощи разговоров.
Веллигис открыл маленькую медную шкатулку, достал из нее сахарную конфетку и аккуратно положил на язык.
– Вы опасно близки к кощунству, герцог Леобардис. Разве молитвы – это просто «разговоры»? Разве посредничество его святейшества Ликтора Ранессина может быть менее действенным, чем сила ваших армий? Если вы полагаете, что это так, тогда ваша вера во всеблагого Узириса и его ближайшего помощника Сутрина – это не что иное, как притворство. – Эскритор тяжело вздохнул и принялся сосать конфетку.
Щеки герцога порозовели; махнув рукой, он отослал оруженосца и, с трудом нагнувшись, сам прикрепил последнюю пряжку, потом приказал, чтобы ему подали накидку темно-синего цвета с бенидривинским золотым геральдическим зимородком на груди.
– Да поможет мне Бог, Веллигис, – сказал он раздраженно, – но я Не намерен спорить с вами сегодня. Я слишком далеко отброшен Верховным королем Элиасом, и теперь у меня не остается другого выбора.
– Но я надеюсь, что сами вы не будете сражаться, – сказал большой человек, и в первый раз истинная озабоченность прозвучала в его голосе. – Под вашим началом сотни, нет, тысячи людей – нет, душ, – и их благополучие ваша забота. Ветер носит семена катастрофы, и Мать Церковь ответственна за то, чтобы они не пали на удобренную почву.
Леобардис грустно покачал головой, когда маленький паж застенчиво подал ему золотой шлем с гребнем из выкрашенного в синий цвет конского хвоста.
– Почва уже удобрена, Веллигис, и катастрофа уже грядет – простите мне заимствование ваших поэтических слов. Наша задача – отрезать ее еще не раскрывшийся цветок. Пойдем. – Герцог погладил жирную руку эскритора. – Нам пора в лодку. Пойдем со мной.
– Конечно, мой дорогой герцог, конечно. – Веллигис слегка повернулся боком, протискиваясь через узкую дверь. – Надеюсь, вы простите меня, если я пока не последую за вами на берег? Я уже не так твердо стою на ногах, как прежде. Боюсь, что я делаюсь стар.
– Ах, но ваше красноречие не утратило своей силы, – ответил Леобардис, когда они медленно двигались по палубе. Маленькая фигурка в черном одеянии пересекла им путь, на минуту задержавшись, чтобы кивнуть, сложив руки на груди. Эскритор нахмурился, но герцог Леобардис с улыбкой кивнул в ответ.
– Нин Рейсу много лет плавает на «Сокровище Эметтина», – сказал он. – Она лучший вахтенный из всех, которые когда-либо у меня были. Я смотрю сквозь пальцы на ее педантичность – ниски в некотором роде странный народ, Веллигис, вы бы знали это, если бы чаще выходили в море. Пойдем, моя лодка здесь. – Портовый ветер синим парусом раздул плащ герцога на фоне изменчивого неба.
Леобардис увидел своего младшего сына Вареллана, ожидающего у схода на берег. Он казался слишком маленьким для своих сверкающих доспехов. В отверстии шлема виднелось его узкое озабоченное лицо, когда он обозревал марширующие по берегу наббанайские войска, как будто должен был ответить отцу за любую неряшливость или неорганизованность в рядах ругающихся солдат. Некоторые из них проталкивались мимо Вареллана, как будто он был бесполезным мальчишкой-барабанщиком, весело ругая, пару испуганных беспорядком лошадей, спрыгнувших со сходней на мелководье, утащив за собой вожатого. Сын герцога попятился от плещущего, визжащего столпотворения, наморщив лоб. Эти морщины не разгладились, даже когда он увидел сходящего с нагруженной лодки герцога и подошел к каменистому берегу южного побережья Эрнистира.
– Мой лорд, – сказал он и помедлил; герцог догадался, что сын размышляет, следует ли ему слезть с лошади и преклонить колено. Герцог сдержал раздражение. Он винил Нессаланту за робость мальчика, потому что она носилась с сыном, как пьяница с пивной кружкой, не желая признавать, что дети ее давно выросли. Конечно, он наверное и сам мог бы как-то повлиять на их воспитание. Вряд ли так необходимо было смеяться над вспыхнувшим много лет назад интересом сына к духовенству. Впрочем, все это было очень давно, и теперь уже ничто не могло изменить пути мальчика: он будет солдатом, даже если это убьет его.
– Итак, Вареллан, – сказал он и огляделся. – Что ж, сын мой, похоже, что все в порядке.
Молодой человек прекрасно видел, что его отец в таком случае или безумен, или сверхснисходителен, но все-таки сверкнул благодарной улыбкой.
– Я бы сказал, что мы успеем выгрузиться за два часа. Когда мы выходим? Сегодня?
– Проведя неделю в море? Люди убьют нас обоих и отправятся искать новый герцогский дом. Кроме того, если они захотят оборвать линию, им придется отправить на тот свет к тому же и Бенигариса. Кстати, почему твоего брата здесь нет?
Он легко говорил об этом, но на самом деле находил возмутительным отсутствие своего старшего сына. После длившихся неделями горьких споров о том, следует ли Наббану выдерживать нейтралитет, и бурной отрицательной реакции на решение Леобардиса поддержать Джошуа, Бенигарис сменил кожу, как змея, и объявил, что собирается ехать вместе со своим отцом. Герцог был уверен, что Бенигарис не мог отказаться от возможности вести в бой легионы зимородка, даже если это означало отказ от обязанности некоторое время посидеть на троне Санкеллана Магистревиса.
Неожиданно герцог понял, что слишком углубился в раздумья.
– Нет, нет, Вареллан, мы должны дать людям провести ночь в Краннире, хотя вряд ли это будет очень весело, теперь, когда наступление Ллута закончилось так неудачно для севера. Где, ты сказал, Бенигарис?
Вареллан покраснел.
– Я ничего не говорил, простите, мой лорд. Он и его друг граф Аспитис Превис уехали в город.
Леобардис предпочел не заметить замешательства своего сына.
– Во имя древа, мне не казалось чрезмерно самонадеянным ожидать, что мой сын и наследник найдет время встретить меня. Ну что ж. Пойдем и посмотрим, как идут дела у наших командиров. – Он щелкнул пальцами, и оруженосец подвел позвякивающую колокольчиками сбруи лошадь.
Они нашли Милина са-Ингадариса под красно-белым знаменем его дома со знаком альбатроса. Старик, многие годы бывший заклятым врагом Леобардиса, сердечно приветствовал герцога. Некоторое время они наблюдали за тем, как Милин следит за разгрузкой двух своих последних каррак, а позже присоединились к старому графу в его полосатом шатре за бутылкой сладкого ароматного вина.
После обсуждения порядка похода – и примирившись с безуспешными попытками Вареллана принять участие в разговоре – Леобардис поблагодарил графа Милина за его гостеприимство и покинул шатер в сопровождении своего младшего сына. Взяв поводья у оруженосцев, они пошли дальше по бурлящему лагерю, нанося короткие визиты в шатры других сеньоров.
Когда они повернулись, чтобы ехать назад к берегу, герцог увидел знакомую фигуру на широкогрудом чалом боевом коне рядом с другим всадником, лениво двигающуюся по дороге из города.
Серебряные доспехи Бенигариса, его радость и гордость, были так испещрены гравировками и дорогими инкрустациями иленита, что свет не отражался в них, так что доспехи казались почти серыми. Подтянутый нагрудным панцирем, исправлявшим излишнюю грузность его фигуры, Бенигарис выглядел до мозга костей храбрым и доблестным рыцарем. Молодой Аспитис, ехавший рядом с ним, тоже был в доспехах великолепной работы: на нагрудном панцире перламутром был инкрустирован фамильный герб – скопа. На нем не было накидки или плаща, но, как и Бенигарис, он был закован в сталь с ног до головы, словно блестящий краб.
Бенигарис что-то сказал своему спутнику; Аспитис Превис засмеялся и ускакал, Бенигарис же спустился к отцу и младшему брату, хрустя по каменистому пляжу.
– Это был граф Аспитис, не правда ли? – спросил Леобардис, стараясь, чтобы в голосе не прозвучала горечь, которую он испытывал. – Разве дом Превенов враждует с нами? Почему он не считает нужным подъехать и приветствовать своего герцога?
Бенигарис наклонился в седле и похлопал по шее своего коня. Леобардис не видел, куда смотрит сын, потому что его густые темные брови были нахмурены.
– Я сказал Аспитису, что нам нужно поговорить наедине, отец. Он подошел бы, но я отослал его. Он уехал из уважения к тебе, – Бенигарис повернулся к Вареллану, завистливо смотревшему на яркие доспехи брата, и быстро кивнул мальчику.
Чувствуя легкую неуравновешенность, герцог сменил тему.
– Что привело тебя в город, сын мой?
– Новости, сир. Я надеялся, что Аспитис, который бывал здесь раньше, поможет мне получить полезные сведения.
– Ты долго отсутствовал, – у Леобардиса не было сил спорить. – Что ты узнал, Бенигарис, и узнал ли хоть что-нибудь?
– Ничего, что не было бы уже известно с абенгейтских кораблей. Ллут ранен и отступил в горы. Скали контролирует Эрнисадарк, но у него не хватает сил, чтобы двигаться дальше, по крайней мере пока эрнистирийцы не будут окончательно сломлены. Так что побережье пока свободно, и свободна вся земля по эту сторону Ач Самрата – Над Муллах, Куимн, все речные земли вверх по Иннискрику.
Леобардис потер лоб, прищурившись на огненную корону солнца, тонущего в океане.
– Может быть лучше всего мы послужим принцу Джошуа, если прорвем ближнюю осаду Наглимунда. Подойдя со спины Скали с двумя тысячами людей, мы бы освободили армии Ллута – то, что от них осталось, и тыл Элиаса оказался бы незащищенным, когда он начнет осаду.
Он взвесил эту идею, и план ему понравился. Ему казалось, что нечто в этом роде мог бы предпринять его брат Камарис: быстрый сильный удар, напоминающий щелчок кнута. Камарис никогда не медлил с началом войны, он был безупречным оружием, неотвратимым и решительным, как сверкающий молот.
Бенигарис качал головой, и что-то похожее на искреннюю тревогу было в его лице.
– О нет, сир! Нет! Тогда Скали просто уйдет в Циркколь или в те же Грианспогские горы, и уже у нас будут связаны руки – нам придется ждать, когда выйдут из лесу риммеры. Тем временем Элиас покорил бы Наглимунд и повернулся к нам. Мы были бы раздавлены, как червивый орех, между воронами и Верховным королем.
Леобардис отвернулся, чтобы не смотреть на ослепительное солнце.
– Я полагаю, твоя речь разумна, Бенигарис… хотя, как мне кажется, недавно ты говорил совсем другое.
– Это было до того, как вы приняли решение воевать, мой лорд. – Бенигарис снял шлем и некоторое время вертел его в руках, прежде чем повесить на луку седла. – Теперь, когда мы приняли на себя обязательства перед севером, я – лев из Наскаду.
Леобардис тяжело вздохнул. Запах войны висел в воздухе, и этот запах наполнял его тревогой и сожалением. Тем не менее отделение от Светлого Арда после долгих лет мирного правления Джона – опеки Верховного короля, – судя по всему, привлекло его умного сына на его сторону. Это событие было радостным, но незначительным в потоке великих грядущих дел. Герцог Наббана вознес безмолвную благодарственную молитву своему искушающему, но в конце концов торжествующему Богу.
– Слава Узирису Эйдону за то, что он вернул нам тебя! – сказал герцог Изгримнур и снова почувствовал, что на глаза наворачиваются слезы. Он склонился над кроватью и грубо и весело тряхнул Изорна за плечо, заработав сердитый взгляд Гутрун, ни на шаг не отходившей от своего взрослого сына с тех самых пор, как он появился здесь прошлой ночью.
Изорн, хорошо знакомый с суровым характером своей матери, слабо улыбнулся Изгримнуру. У него были отцовские голубые глаза и широкое лицо; но большая часть юношеского блеска, казалось, исчезла с тех пор, как отец видел его в последний раз: лицо молодого человека было потемневшим и натянутым, как будто что-то вытекло из его сильного тела.
Это просто тревога и лишения, которые он перенес, решил герцог. Он сильный мальчик. Достаточно посмотреть на то, как он управляется с приставаниями своей не в меру заботливой матери. Он будет настоящим мужчиной – нет, он уже настоящий мужчина. Когда он станет герцогом, после меня… и после того, как Скали, визжа, отправится в преисподнюю…
– Изорн! – новый голос прервал эту случайную, хоть и приятную мысль. – Чудо, что ты опять с нами! – Принц Джошуа наклонился и сжал руку Изорна своей левой рукой. Гутрун одобрительно кивнула. Она не поднялась, чтобы приветствовать принца, ее материнские чувства явно перевесили правила этикета. Джошуа, казалось, не заметил этого.
– Черта с два это чудо! – грубо сказал Изгримнур и нахмурился, стараясь утихомирить разрывающееся сердце. – Он бежал только благодаря своей храбрости и присутствию духа. И это Божья правда.
– Изгримнур, – предостерегающе сказала Гутрун.
Джошуа рассмеялся.
– Конечно. Но позволь мне тогда сказать, Изорн, что твоя храбрость и присутствие духа – это просто чудо!
Изорн приподнялся, поудобнее устраивая перевязанную ногу, лежащую на подушке поверх покрывала, как святые мощи.
– Вы слишком добры ко мне, ваше высочество. Если бы у некоторых воронов Скали хватило присутствия духа, чтобы и дальше пытать своих ближних, мы навсегда остались бы там – ледяными трупами.
– Изорн! – с досадой сказала его мать. – Не надо так говорить о таких вещах. Ты должен благодарить Бога за эту милость.
– Но это правда, мама. Это вороны Скали дали нам возможность убежать. – Молодой человек повернулся к Джошуа: – Что-то темное затевается в Элвритсхолле – и во всем Риммергарде, принц Джошуа! Вы должны поверить мне! В городе полно черных риммеров из земель вокруг Пика Бурь. Это они сторожили нас по приказу Острого Носа. Это они, Богом проклятые чудовища, истязали наших людей – безо всякой причины! Нам нечего было скрывать от них! Они делали это просто ради удовольствия, если только можно себе вообразить такую жестокость. Ночами мы засыпали под крики наших товарищей, не зная, кого они возьмут в следующих раз. – Изорн застонал, выдернул руку из успокаивающих ладоней Гутрун и поднес ее к виску, как бы стирая страшные воспоминания. – Все это было мучительно даже для собственных людей Скали – мне кажется, они начинают задумываться над тем, во что ввязался их тан.
– Мы верим тебе, – мягко сказал Джошуа, и взгляд, который он бросил на стоящего Изгримнура, был полон тревоги.
– Но были и другие – они приходили ночью в черных капюшонах, и даже наши стражи не видели их лиц! – голос Изорна оставался тихим, но глаза его округлились. – Они даже двигались не как люди – Эйдон свидетель! Они пришли из холодных пустынных земель за горами. Мы чувствовали леденящий холод, когда они проходили мимо стен нашей тюрьмы! Мы боялись их больше, чем всего раскаленного железа черных риммеров!.. – Изорн тряхнул головой и опустился на подушку. – Прости, отец… Принц Джошуа. Я очень устал.
– Он сильный человек, Изгримнур, – сказал принц, когда они быстро шли по мокрому коридору. Крыша здесь текла, как и много где еще в Наглимунде – во время плохой погоды зимой, а также весной и летом.
– Я только не могу простить себе, что оставил его один на один с этим сукиным сыном Скали. Черт побери! – Поскользнувшись на мокром месте, Изгримнур проклинал свой возраст и неуклюжесть.
– Он сделал все возможное, дядюшка. Ты должен гордиться им.
– Я и горжусь.
Некоторое время прошло в молчании, потом Джошуа заговорил:
– Я должен признаться, что теперь, когда Изорн здесь, мне легче будет просить тебя о том… о чем я вынужден просить.
Изгримнур дернул себя за бороду.
– О чем это?
– Это одолжение, о котором я не молил бы, если бы… – Он помедлил. – Нет. Пойдем ко мне. Об этом деле надо говорить наедине. – Правой рукой Джошуа взял герцога под руку. Укрытое кожей обрубленное запястье безмолвным укором предупреждало любой отказ.
Изгримнур снова до боли вцепился в бороду. У него было предчувствие, что ему не понравится просьба принца.
– Во имя древа, давай захватим с собой кувшин вина, Джошуа. Я чертовски нуждаюсь в нем.
– Во имя любви к Узирису! Во имя красного молота Дрора! Кости святого Эльстана и святого Скенди! Ты безумен?! Почему это я должен покинуть Наглимунд? – Изгримнура трясло от гнева и изумления.
– Я бы не просил, если бы можно было сделать что-нибудь другое, Изгримнур, – принц говорил спокойно, но даже сквозь застилающую глаза пелену ярости герцог видел, как трудно ему дается этот разговор. – Я две ночи провел без сна, пытаясь что-нибудь придумать. У меня ничего не вышло. Кто-то должен отыскать принцессу Мириамель.
Изгримнур сделал долгий глоток. Вино потекло ему на бороду, но герцогу было наплевать на это.
– Почему?! – сказал он наконец и с грохотом поставил кувшин на стол. – И почему я, черт возьми все на свете? Почему я?
Принц был само терпение:
– Ее нужно найти, потому что ее присутствие жизненно необходимо. Кроме того, она моя единственная племянница. Что, если я умру, Изгримнур? Что, если мы отобьемся от Элиаса и прорвем осаду, но в последний момент в меня попадет стрела или я упаду со стены? Вокруг кого тогда сплотится народ – я имею в виду не только баронов и военачальников, но и простой народ, который тысячами собирается в стенах Наглимунда, ожидая защиты? Нелегко будет победить Элиаса, если я буду командовать армией – я, такой странный и нерешительный, как обо мне думают, – но вдруг я умру?
Изгримнур смотрел в пол:
– Есть еще Ллут и Леобардис.
Джошуа покачал головой и жестко сказал:
– Король Ллут ранен и, может быть, умирает. Леобардис – герцог Наббана, и многие помнят его как врага Эркинланда. Сам Санкеллан не забыл тех времен, когда Наббан правил всем и всеми. Даже ты, дядя, добрый и всеми уважаемый человек, не смог бы удержать вместе силы, направленные на удар по королю Элиасу. Он сын Престера Джона. Сам Джон растил его для трона из драконьих костей. Как бы гнусны ни были его деяния, выступить против него может только кто-то из семьи… и ты знаешь это.
Долгое молчание Изгримнура было ему ответом.
– Но почему я? – спросил он наконец.
– Потому что никто из тех, кого я еще могу послать, не сможет уговорить Мириамель вернуться. Деорнот? Он храбр и предан, как охотничий ястреб, но доставит принцессу в Наглимунд, только если посадит ее в мешок и крепко завяжет. Кроме меня, ты единственный можешь уговорить ее не оказывать сопротивления, а она должна вернуться по доброй воле, иначе вас обнаружат, и это будет несчастье. Скоро Элиас поймет, что ее нет здесь, и тогда он сожжет весь юг, чтобы найти принцессу.
Джошуа подошел к столу и рассеянно разворошил пачку пергаментов.
– Подумай, пожалуйста, Изгримнур. Забудь на минутку, что мы говорим о тебе. Кто еще повсюду бывал? У кого еще столько друзей в разных местах? И наконец, прости мою дерзость, но кто лучше тебя разбирается в путанице темных сторон жизни Наббана и Анзис Пелиппе?
Изгримнур кисло улыбнулся.
– Все равно это не имеет смысла, Джошуа. Как я могу оставить своих людей, когда Элиас уже выступает против нас? И каким образом все это может оставаться в секрете, когда меня все хорошо знают?
– Во-первых, вот почему мне кажется Божьим знаком возвращение Изорна. Айнскалдиру, мы оба с этим согласны, не хватает самообладания, чтобы командовать войсками. У Изорна его предостаточно. В любом случае, дядя, надо дать ему шанс отыграться. Падение Элвритсхолла сильно ударило по его молодому самолюбию.
– Раненое самолюбие – это как раз то, что делает из мальчика мужчину, – зарычал герцог. – Продолжай.
– Что до второго твоего возражения, то да, действительно тебя хорошо знают. Но за последние двадцать лет ты не так уж часто бывал на юге Эркинланда. И в любом случае ты будешь переодет.
– Переодет?! – Изгримнур яростно вцепился в бороду, а Джошуа подошел к двери и позвал. У герцога было тяжело на сердце. Перед грядущим сражением он испытывал страх, не столько за себя, сколько за своих людей, жену… Теперь здесь был и его сын, прибавив к общему грузу еще один камень тревоги. Но уехать, даже пускаясь навстречу такой же огромной опасности, как та, которую он оставляет позади… Это казалось невыносимым, как трусость, как предательство.
Но я присягал отцу Джошуа – моему дорогому старику Джону – и как я могу теперь отказать в просьбе его сыну? И к тому же в его аргументах слишком много проклятого смысла.
– Сюда, – сказал принц, отступая от двери, чтобы пропустить кого-то. Это был отец Стренгьярд. На его крутом розовом лице с черной глазной повязкой сияла застенчивая улыбка. Он держал в руках сверток черной ткани.
– Надеюсь, что это подойдет, – сказал он. – Это редко бывает впору, я не знаю почему, просто еще одно маленькое бремя, данное нам Господом. – Он растерянно замолчал, потом, казалось, снова поймал нить разговора. – Иглаф был очень любезен, одолжив ее. Она примерно вашего размера, может быть только чуть короче, чем нужно.
– Иглаф? – озадаченно спросил Изгримнур. – Кто такой Иглаф? Джошуа, что это за бессмыслица?!
– Брат Иглаф, конечно, – объяснил Стренгьярд.
– Твой костюм, Изгримнур, – поспешил добавить Джошуа. Архивариус вытряхнул из свертка полный комплект черного шерстяного монашеского облачения. – Ты благочестивый человек, дядя, – сказал принц. – Мне кажется, что этот костюм подойдет тебе. – Герцог готов был поклясться, что Джошуа прячет улыбку.
– Что? Одежда священника? – Изгримнур начинал понимать смысл происходящего, и нельзя сказать, что это ему нравилось.
– Как меньше всего выделяться из толпы в Наббане, где царствует Мать Церковь и священников всех типов вдвое больше, чем простых горожан? – Джошуа действительно улыбался.
Изгримнур был в ярости.
– Джошуа, я и раньше опасался за твой разум, но теперь я вижу, что ты полностью его лишился! Это самый бредовый план, о каком я когда-либо слышал! И кроме того, кто, когда и где видел эйдонитского священника с бородой?! – Он презрительно фыркнул.
Принц – бросив предостерегающий взгляд на отца Стренгьярда, который положил одежду на стул и теперь осторожно пятился к двери, – подошел к столу и приподнял салфетку, под которой были… тазик с теплой водой и сверкающая, наточенная бритва.
От чудовищного рева Изгримнура задребезжала посуда на кухне замка.
– Говорите, смертные. Вы шпионили в наших горах?
Холодное молчание последовало за словами принца Джирики. Уголком глаза Саймон видел, как Хейстен потянулся к стене, пытаясь нащупать что-нибудь пригодное для защиты. Слудиг и Гримрик загнанными глазами смотрели на окружавших их ситхи, уверенные, что жить им остается уже недолго.
– Нет, принц Джирики, – поспешно сказал Бинабик. – Конечно, вы можете видеть сами, мы не имели ожидания отыскивать здесь ваших людей. Мы из Наглимунда, посланцы принца Джошуа, и несем на себе задачу огромной важности. Мы ищем… – тролль помедлил, как бы опасаясь сказать слишком много. Наконец, пожав плечами, Бинабик продолжил: – Мы идем к Драконовой горе, чтобы отыскивать Тёрн, меч Камариса са-Винитта.
Джирики сузил глаза, а его одетый в зеленое соплеменник, которого принц назвал дядей, тоненько присвистнул.
– И что вы будете делать с такой вещью? – требовательно спросил Кендарайо'аро.
На этот вопрос Бинабик не ответил, а с несчастным видом уставился в пол. Воздух, казалось, загустел от затянувшегося молчания.
– Она нужна для защиты от Инелуки, Короля Бурь, – выпалил Саймон. У присутствовавших ситхи не дрогнул ни один мускул. Ни один справедливый не вымолвил ни слова.
– Говори еще, – наконец сказал Джирики.
– Если мы имеем должность, – сказал Бинабик, – это одна часть истории, которая почти такая же очень длинная, как ваша Уа'киза Тумет'ай ней-Рианис – Песнь о падении города Тумет'ай. Мы будем делать попытку рассказывать вам то, что имеем возможность.
Тролль быстро пересказал главные события. Саймону казалось, что он умышленно многое опускает: несколько раз, рассказывая, Бинабик поднимал на него глаза, явно призывая к молчанию.
Маленький человек рассказал молчаливым ситхи о приготовлениях Наглимунда и преступлениях Верховного короля; передал слова Ярнауги и процитировал слова из книги Ниссеса, которые вели их к Урмсхейму.
Наконец история была закончена. Джирики вежливо смотрел на тролля, его дядя выглядел настроенным скептически, а тишина была такой глубокой, что казалось, звенящее эхо водопада заполонило весь мир. Это было нереальное и безумное место, и положение путников тоже было полным безумием! Саймон чувствовал, как колотится его сердце, но не только страх подгонял его.
– В это трудно поверить, сын моей сестры, – произнес наконец Кендарайо'аро, протягивая унизанные кольцами руки в непонятном жесте.
– Это так, дядя, но, полагаю, сейчас не время говорить об этом.
– Но тот, другой, о котором говорил мальчик, – начал Кендарайо'аро, в его желтых глазах была тревога, голос полон крепнущего гнева. – Тот, темный, под Наккигой…
– Не сейчас, – в голосе принца ситхи звучало раздражение, он повернулся к людям. – Приношу извинения. Не следовало обсуждать это, пока вы еще голодны. Вы наши гости. – При этих словах Саймон почувствовал мгновенное облегчение и слегка пошатнулся, почувствовав, что колени его ослабели.
Заметив это, Джирики жестом пригласил их подойти к огню.
– Сядьте. Наша подозрительность простительна. Пойми, хотя я и обязан тебе кровным долгом – ты мой Хикка Стайя – ваша раса принесла нашей немного добра.
– Я имею должность частично не соглашаться с вами, принц Джирики, – сказал Бинабик, усаживаясь на плоский камень у огня. – Из всех семей ситхи ваша семья имеет должность знать, что мы, кануки, никогда не приносили вам никакого вреда.
Джирики посмотрел на маленького человека, и выражение натянутости на его лице сменилось почти нежностью.
– Ты поймал меня на невежливости, Бинбинквегабеник. После людей запада, которых мы знали лучше, мы, ситхи, любили кануков.
Бинабик изумленно поднял голову.
– Откуда вы знаете мое полное имя? Я не давал упоминания о нем, и спутники мои также.
Джирики засмеялся. Смех был шипящим, но странно веселым, в нем не было и намека на неискренность. В этот момент Саймон неожиданно совершенно ясно понял, что ситхи ему нравится.
– Ах, тролль, – сказал принц. – Тот, кто путешествовал столько, сколько ты, ничему не должен удивляться, и тем более тому, что кому-то известно его имя. Сколько кануков, кроме тебя и твоего наставника, когда-либо видели юг и горы?
– Вы знали моего наставника? Он умер. – Бинабик стащил с себя варежки и несколько раз согнул пальцы. Саймон и прочие постепенно рассаживались у огня.
– Он знал нас, – сказал Джирики. – Разве не он учил тебя нашему языку? Ты сказал, что тролль говорил с тобой, Аннаи?
– Говорил, мой принц. В основном правильно.
Довольный, но смущенный Бинабик вспыхнул.
– Укекук немного учил меня, но никогда не говорил, откуда он сам знает язык. Я думал, что, может быть, его наставник научил его.
– Сядьте теперь, сядьте, – Джирики призывал Хейстена, Гримрика и Слудига последовать примеру Саймона и Бинабика. Они медленно подошли, напоминая собак, которые боятся побоев, и нашли себе места у огня. Появились несколько других ситхи с подносами из покрытого искусной резьбой полированного дерева, уставленными разнообразными яствами: черным хлебом, маслом, кругом острого соленого сыра, маленькими красными и желтыми фруктами, каких Саймон никогда раньше не видел. Кроме того, там были миски с вполне узнаваемыми фруктами и ягодами и даже несколько кусков растекающихся медовых сот. Когда Саймон осторожно взял два маленьких кусочка, Джирики снова засмеялся тихим шипением, словно сойка на далеком дереве.
