Текст книги "Память, Скорбь и Тёрн"

Автор книги: Тэд Уильямс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 140 (всего у книги 200 страниц)

Герцог улыбнулся:

– Сдается мне, вот и ответ. Не знаю, сколько он продержится, но, может быть, за это время мы подыщем какое-нибудь укрытие? Это было бы просто превосходно.

Они собрали свои пожитки, упаковав их в полотняные мешки, позаимствованные еще в деревне. Тиамак ухватился за свой мешок и крепко держал его свободной рукой. Со времени происшествия в лодке он ни разу не говорил о мешке или его содержимом, а Мириамель пока что не собиралась давить на вранна в надежде выяснить, что он так бережет.

С большим сожалением, чем ожидали, Мириамель и ее спутники распрощались с плоскодонкой и двинулись вперед по окраинам Озерных Тритингов.

Оказалось, что Камарис прекрасно справляется с ролью носильщика Тиамака. Хотя рыцарь останавливался отдохнуть вместе со всеми и очень медленно перебирался через последние оставшиеся пятна болотистой почвы, он шел таким же шагом, как и другие члены компании, и не выглядел особенно уставшим. Мириамель поглядывала на него время от времени с благоговейным ужасом. Если такова его сила в старости, какие же удивительные подвиги должен он был совершать, будучи молодым? Того, что она видела теперь, было вполне достаточно, чтобы поверить в правдивость даже самых безумных легенд о нем.

Несмотря на безропотное спокойствие старика, Изгримнур настоял на том, чтобы самому нести Тиамака последний час перед заходом солнца. Когда они наконец остановились, чтобы разбить лагерь, герцог пыхтел, отдувался и выглядел так, как будто успел пожалеть о своем решении.

Они разбили лагерь, когда было еще светло, отыскав подходящее место в рощице низких деревьев и быстро соорудив костер из сухого хвороста. Снег, покрывший бóльшую часть Севера, видимо, не задержался в Озерных Тритингах, но ветер, усилившийся после захода солнца, был достаточно холодным, чтобы заставить их сгрудиться у костра. Мириамель внезапно почувствовала, что она правильно поступила, не выбросив свою рваную и перепачканную за время путешествия одежду церковного служки.

Холодный ветер тихо завывал в ветвях над головами. Ощущение, что они окружены, постоянно присутствовавшее во Вранне, теперь сменилось опасной открытостью, но по крайней мере земля под ногами была сухой: это, решила Мириамель, достаточный повод для благодарности.

На следующий день Тиамаку стало немного лучше и несколько часов подряд он шел сам, прежде чем его снова посадили на широкие плечи Камариса. Изгримнур, выбравшись из болотной тюрьмы, почти совершенно стал самим собой, полным сомнительных песенок – Мириамели нравилось считать куплеты, которые он успевал спеть, прежде чем останавливался в смущении и просил у нее прощения, – и увлекательнейших рассказов о битвах и прочих диковинах, которые ему случалось повидать. Кадрах, наоборот, был так же молчалив, как в первые дни после того, как они сбежали с «Облака Эдны». Когда с ним заговаривали, он отвечал и был странно вежлив с Изгримнуром, как будто между ними никогда ничего не происходило, но все остальное время был нем, как Камарис, хотя и оказывал при этом посильную помощь. Мириамели не нравился его пустой взгляд, но никакие ее слова не могли вывести его из состояния спокойного отчуждения, и в конце концов она сдалась. Вранн давно уже исчез у них за спиной; теперь даже с самого высокого холма на южном горизонте видно было только темное пятно. Пока они устраивали лагерь в очередной рощице, Мириамель думала, как далеко они уже зашли и, что важнее, как долго им предстоит еще путешествовать.

– Нам еще долго идти? – спросила она у Изгримнура за миской рагу, сделанного из сушеной рыбы Деревенской Рощи. – Ты не знаешь?

Он покачал головой:

– Точно не знаю, моя леди. Больше пятидесяти лиг, может быть, шестьдесят или семьдесят. Боюсь, что это долгий, долгий путь.

– На это могут уйти недели. – Она огорченно поморщилась.

– А что мы можем сделать? – сказал он и улыбнулся. – В любом случае, принцесса, нам гораздо лучше, чем было, – да и к Джошуа ближе.

Мириамель почувствовала мгновенный укол страха:

– Если только он действительно там.

– Там, маленькая, там. – Изгримнур сжал ее руку своей широкой лапой. – Самое плохое уже позади.

Перед самым рассветом что-то внезапно разбудило Мириамель. Она едва успела прийти в себя, как ее схватили за руку и рывком подняли на ноги. Торжествующий голос быстро произнес на наббанаи: Вот она, лорд. Переодетая монахом, как вы и говорили.

Дюжина всадников, некоторые с факелами в руках, окружила их. Изгримнур, который сидел на земле с приставленным к горлу клинком, безнадежно застонал.

– Это я караулил, – горько произнес он. – Я…

Стражник, державший Мириамель за руку, протащил ее несколько шагов к одному из всадников, высокому человеку в просторном капюшоне, лица которого нельзя было разглядеть в колеблющемся свете факелов. Она почувствовала, как ледяные когти сжимают ее сердце.

– Так, – сказал всадник на вестерлинге с легким акцентом. – Так. – Несмотря на странную нечеткость речи, самодовольный голос был легко узнаваем.

Ужас Мириамели уступил место ярости.

– Снимите капюшон, мой лорд. Вам нет нужды играть со мной в прятки.

– Правда? – Рука всадника медленно поднялась. – Вы, значит, хотите посмотреть на дело ваших рук? – Широким жестом бродячего актера он откинул капюшон. – Так ли я красив, как прежде? – спросил Аспитис.

Несмотря на сдерживающую руку солдата, Мириамель отступила назад. Трудно было не отшатнуться. Лицо графа, некогда такое прекрасное, что после их первой встречи долго преследовало ее ночами, теперь превратилось в перекошенную развалину. Его нос сдвинулся на сторону, словно плохо вымешанная глина. Левая скула треснула, словно яичная скорлупа, и вдавилась внутрь. Пламя факела отбрасывало на вмятину глубокую тень. Кожу вокруг глаз испещряла сеть мелких багровых шрамов – ощущение было такое, словно граф надел чудовищную маску. Только волосы его не потеряли своей красоты, сохранив чудесный золотой оттенок.

Мириамель проглотила ком в горле.

– Мне случалось видеть и худшее, – тихо сказала она. Изуродованные губы Аспитиса Превиса скривились в злобной ухмылке, обнажив огрызки зубов.

– Я рад слышать вас, моя милая леди Мириамель, потому что вы будете просыпаться рядом с этим весь остаток вашей жизни. Свяжите ее!

– Нет! – Это закричал Кадрах, поднявшийся со своего места в темноте, где он до сего момента лежал. Тотчас же в стволе дерева на расстоянии ладони от лица монаха задрожала стрела.

– Если шевельнется еще раз, убейте его, – спокойно приказал Аспитис. – А может быть, надо было убить его сразу – он не меньше ее виноват в том, что случилось со мной и с моим кораблем. – Он медленно покачал головой, наслаждаясь мгновением. – Вы просто глупы, принцесса, вы и ваш монах. Вы улизнули во Вранн и надеялись, что я позволю вам уйти? И забуду о том, что вы сделали со мной? – Он наклонился к Мириамели, вперив в нее взгляд налитых кровью глаз. – Куда вы еще могли пойти, кроме как на север, к вашему дорогому дядюшке? Но вы забыли, моя леди, что это мои владения. – Он тихо засмеялся. – Мой замок на озере Эдна всего в нескольких лигах отсюда. Много дней подряд я прочесывал эти холмы, охотясь за вами. Я знал, что вы придете.

Она почувствовала, что впадает в отчаянное оцепенение:

– Как вы выбрались с корабля?

Усмешка Аспитиса была ужасна.

– Я слишком поздно понял, что произошло, это правда, но после того, как вы бежали и мои люди нашли меня, я приказал им убить предательницу-ниски, сожги ее Эйдон! Она прекратила свою дьявольскую работу. Мерзавка даже не пыталась скрыться. После этого килпы ушли за борт – не думаю, что они вообще стали бы атаковать без заклятия этой ведьмы. В живых осталось достаточно людей, чтобы на веслах довести несчастную, искалеченную шхуну до Спента. – Он хлопнул руками по бедрам. – Довольно. Вы снова принадлежите мне. Приберегите свои дурацкие вопросы до тех пор, пока я не разрешу вам их задать.

Весть о страшной судьбе Ган Итаи наполнила ее яростью и горем. Принцесса бросилась к графу, протащив вцепившегося ей в руку солдата несколько шагов.

– Проклятие Божье на вас! Что вы за человек? Что за рыцарь? Это вы-то, с вашими лживыми разговорами про пятьдесят благородных семейств Наббана?

– Ну а вы, королевская дочка, которая спокойно отдается первому встречному, – да что там, которая сама затащила меня к себе в постель? Вы, наверное, существо возвышенное и чистое?

Ей было чудовищно стыдно, что Изгримнур и остальные слышали его слова, но за стыдом последовала вспышка какого-то высокого, чистого гнева, прояснившего ее сознание. Она плюнула на землю.

– Будете вы сражаться за меня? – требовательно спросила принцесса. – Вот здесь, перед глазами всех ваших солдат? Или захватите, как трусливый вор – вы так уже делали раньше, – используя ложь и силу против тех, кто считал себя вашими гостями.

Глаза графа сощурились в щелочки.

– Сражаться за вас? Что еще за ерунда? Почему это я должен сражаться? Вы и так моя, по праву добычи и девственности.

– Я никогда не буду принадлежать вам, – сказала она своим самым надменным тоном. – Вы ниже тритингов, которые по крайней мере дерутся за своих невест.

– Драться, драться, что за глупости? – Аспитис свирепо взглянул на нее. – Кто станет сражаться за вас? Эти старики? Монах? Маленький болотный мальчик?

На мгновение Мириамель закрыла глаза, пытаясь сдержать ярость. Разумеется, он подлец, но сейчас не время давать волю чувствам.

– Любой в этом лагере легко победит вас, Аспитис. Вы вовсе не мужчина. – Она огляделась, чтобы убедиться, что его солдаты слышат ее. – Ты грязный похититель женщин, а не мужчина.

Клинок Аспитиса с рукоятью в виде головы скопы с металлическим шипением выскользнул из ножен. Граф помолчал.

– Нет, я понял вашу игру, принцесса. Вы умны. Вы хотите довести меня до бешенства и надеетесь, что я убью вас прямо здесь. – Он рассмеялся. – Ах, подумать только, что существует женщина, которая скорее умрет, чем обвенчается с графом Эдны! – Он поднял руку и коснулся своего изуродованного лица. – Или, вернее, подумать только, что вы испытывали те же чувства, до того как сделали со мною это. – Он вытянул вперед клинок, его острие дрожало меньше чем в локте от ее шеи. – Нет, я знаю, что для вас будет самой страшной расплатой – свадьба! В моем замке есть башня, которая надежно удержит вас. В течение первого часа вы изучите каждый камень. Подумайте, каково вам будет, когда пройдут годы.

Мириамель вздернула подбородок:

– Так, значит, вы не будете сражаться за меня?

Аспитис стукнул кулаком по бедру:

– Хватит об этом! Мне начинает надоедать эта шутка!

– Вы слышите? – Мириамель повернулась к солдатам Аспитиса, стоявшим вокруг в молчаливом ожидании. – Ваш хозяин трус!

– Молчать! – заорал граф. – Я собственноручно высеку вас!

– Этот старик легко победит вас, – сказала она, указывая на Камариса. Старый рыцарь сидел, завернувшись в одеяло, и, широко раскрыв глаза, наблюдал за происходящим. С тех пор как появился Аспитис и его солдаты, он не сделал ни одного движения. – Изгримнур, – позвала принцесса. – Дай старику свой меч.

– Принцесса, – голос Изгримнура был хриплым от волнения, – позволь мне…

– Сделай это! Пусть люди графа увидят, как его разрубит на части старый-старый человек. Тогда они поймут, почему их хозяин вынужден воровать женщин.

Изгримнур, не спуская глаз с насторожившихся солдат, вытащил Квалнир из-под мешка с пожитками. Пряжки на поясе ножен зазвенели, когда герцог подтолкнул меч к Камарису. Это был единственный звук, нарушивший тишину.

– Мой лорд?.. – запинаясь, спросил солдат, державший Мириамель. – Что?..

– Заткнись! – огрызнулся Аспитис, спешиваясь. Он подошел к Мириамели, взял ее за подбородок и некоторое время пристально вглядывался в лицо принцессы. Затем, не давая ей времени опомниться, быстро наклонился и поцеловал своими искалеченными губами. – У нас будет много веселых ночей, моя леди. – Потом граф повернулся к Камарису. – Валяй, бери меч, чтобы я мог убить тебя. Потом я прикончу и остальных. Но у вас будет выбор: вы сможете драться или убегать. – Он повернулся к принцессе. – В конце концов, я благородный человек.

Камарис смотрел на меч, лежавший у его ног, словно это была ядовитая змея.

– Возьми его, – потребовала Мириамель.

Милость Элисии, в отчаянии думала она. Что, если он не станет делать этого? Что будет, если после всего, что было, он не станет?

– Во имя Божьей любви, возьми его! – зарычал Изгримнур. Старик посмотрел на него, потом нагнулся и поднял ножны. Он вытащил Квалнир, уронив пояс на землю, и держал его в руках с видимой неохотой.

– Матра са Дуос, – с омерзением сказал Аспитис. – Он даже не знает, как держать меч. – Граф расстегнул плащ, оставшись в желто-серой накидке, отделанной черным кантом, потом сделал несколько шагов к Камарису, ошеломленно смотревшему на него. – Я быстро разделаюсь с ним, Мириамель, – заявил он. – Это вы поступаете жестоко, заставляя сражаться слабоумного старика. – Он поднял оружие, засверкавшее под белым рассветным небом, и ударил по незащищенной шее Камариса.

Квалнир неуклюже дернулся, и клинок Аспитиса отскочил. Граф, раздраженно хмыкнув, замахнулся еще раз. Мириамель услышала, как тихо заворчал ее страж, удивленный неудачей хозяина.

– Вот видишь, – сказала принцесса и заставила себя засмеяться, хотя веселья в ней не было ни на грош. – Твой трусливый граф не может осилить даже такого дряхлого старика.

Аспитис атаковал сильнее. Камарис, двигаясь машинально, словно во сне, обманчиво медленно размахивал Квалниром. Еще несколько опасных ударов были отбиты.

– Я вижу, ваш старик все-таки имел дело с мечом. – Граф стал дышать немного тяжелее. – Это хорошо. Значит, я не буду чувствовать, что убил человека, который не мог даже защищаться.

– Нападай! – закричала Мириамель, но Камарис не хотел. Вместо этого, по мере того как древние рефлексы начали просыпаться в нем и движения становились все более плавными, он просто стал тщательнее защищаться, блокируя каждый выпад, отводя каждый скользящий удар и сплетая стальную паутину, которую Аспитис не мог пробить.

Сражение теперь уже казалось смертельно серьезным. Наблюдатели видели, что граф Эдны и Дрины – очень хороший боец, а граф, в свою очередь, понял, что в его противнике есть нечто необычайное. Аспитис ослабил напор, проводя более осторожную стратегию, при этом не отказываясь от боя. Что-то – то ли гордость, то ли более глубоко скрытое, почти животное побуждение – полностью захватило его. Что же касается Камариса, то он явно сражался только потому, что его принудили к этому.

Аспитис сделал ложный выпад, потом перевел его в удар, надеясь прорвать защиту Камариса, но каким-то образом Квалнир оказался на пути клинка графа, оттолкнув его в сторону. Аспитис рубанул по ногам старика, но Камарис увернулся без видимой поспешности, не теряя равновесия и держа плечи ровно. Он двигался, словно струйка воды, текущая к отверстию, поддаваясь, но не ломаясь, принимая любой удар Аспитиса и отбивая его вверх или вниз, вправо или влево. На лбу старика выступила испарина, но лицо его оставалось спокойно-печальным, словно его вынуждали сидеть и наблюдать, как двое друзей обмениваются нелепыми обвинениями.

Мириамели казалось, что бой тянется целую вечность. Она знала, что сердце ее колотится очень быстро, и в то же время его биения разделяли долгие-долгие мгновения. Эти двое – граф с разбитым лицом и высокий длинноногий Камарис – уже вышли из сосновой рощицы и двинулись вверх по холму, кружа по заросшему травой склону, как две мошки, вьющиеся вокруг свечи. Когда граф снова стал наступать, Камарис попал ногой в яму и споткнулся; Аспитис воспользовался преимуществом и задел руку старика скользящим ударом. Показалась кровь. Мириамель услышала, как за ее спиной хриплым от волнения голосом выругался Изгримнур.

Рана, видимо, что-то разбередила в Камарисе. Он все еще не проявлял прямой агрессии, но все-таки стал отбивать атаки графа с достаточной силой, чтобы грохот сталкивающихся мечей эхом разнесся по Озерным Тритингам. Мириамель опасалась, что этого будет недостаточно, поскольку, несмотря на свою почти неправдоподобную стойкость, старик наконец начал уставать. Он снова споткнулся, и на этот раз яма была ни при чем. Аспитис ударил, и меч, скользнув по Квалниру, достал плечо Камариса, пролив еще немного крови. Но граф тоже начинал уставать: после шквала быстрых выпадов, которые Камарис с легкостью блокировал, Аспитис, тяжело дыша, отступил на несколько шагов назад и склонился к земле, словно готов был потерять сознание. Мириамель увидела, как он поднял что-то.

– Камарис! Берегись! – закричала она.

Аспитис швырнул пригоршню грязи в лицо старику и предпринял молниеносную атаку, пытаясь закончить бой одним ударом. Камарис пошатнулся и попятился, прижав руки к глазам, а граф наступал на него, уже уверенный в близкой победе. Через мгновение, взвыв от боли, Аспитис рухнул на колени.

Камарис благодаря длине своих рук легко дотянулся мечом до плеча Аспитиса и ударил плашмя, но клинок подпрыгнул и, двигаясь вверх, полоснул по лбу наббанайца. Аспитис, почти ослепленный потоком крови, пополз по направлению к Камарису, все еще размахивая перед собой мечом. Старик, который тер слезящиеся глаза, шагнул в сторону и со всей силой опустил рукоять меча на голову своего противника. Аспитис рухнул, как бык под молотом мясника.

Мириамель вырвалась из рук своего точно громом пораженного стража и ринулась вниз по склону. Камарис, задыхаясь, опустился на землю. Он выглядел уставшим и смутно несчастным, как ребенок, от которого потребовали слишком многого. Мириамель быстро осмотрела его и убедилась, что раны не опасны, потом взяла Квалнир из расслабленных рук и встала на колени подле Аспитиса. Граф дышал, хотя дыхание было очень слабым и прерывистым. Она перевернула его, взглянула на окровавленное лицо разбитой куклы… и что-то повернулось в ней. Кипение ненависти и страха, бушевавшее в ней со времени заключения на «Облаке Эдны», кипение, которое стало особенно сильным, когда выяснилось, что Аспитис все еще преследует ее, вдруг прекратилось. Внезапно граф показался ей очень маленьким и незначительным, просто изломанным, искалеченным существом – все равно что плащ, наброшенный на спинку стула, которого она так боялась по ночам в детстве. Вспыхивал утренний свет, и демон снова превращался в смятый плащ.

Мириамель едва не улыбнулась. Она прижала лезвие меча к горлу графа и закричала:

– Эй, вы, люди! Хотите объяснять Бенигарису, как был убит его лучший друг?

Изгримнур поднялся на ноги, отпихнув кончик пики державшего его солдата.

– Хотите? – требовательно спросила принцесса.

Никто из людей графа не отвечал.

– Тогда отдайте нам луки – все до единого – и четырех лошадей.

– Не видать тебе никаких лошадей, ведьма! – закричал один из солдат.

– Прекрасно. Тогда можете забирать Аспитиса с перерезанным горлом и рассказать потом Бенигарису, что это сделали старик и девушка, пока вы стояли вокруг и глазели, – это в том случае, если вы уйдете отсюда живыми, а для этого вам придется перебить нас всех.

– Не торгуйтесь с ними! – внезапно выкрикнул Кадрах, отчаянное безрассудство было в его голосе. – Убейте чудовище! Убейте его!

– Тихо. – Мириамель подумала, не пытается ли монах убедить солдат, что их хозяину грозит настоящая опасность. Если так, он хороший актер, потому что его слова звучали удивительно искренне.

Солдаты озабоченно переглядывались. Изгримнур воспользовался моментом замешательства и принялся отбирать у них луки и стрелы. Он сурово рыкнул на Кадраха, и тот бросился на помощь риммеру. Некоторые солдаты злобно ругались; казалось, они были готовы к сопротивлению, но ни один не сделал движения, способного вызвать открытый конфликт. Когда Изгримнур и Кадрах выставили вперед луки с наставленными стрелами, солдаты стали сердито переговариваться, но Мириамель понимала, что боевой дух уже потерян.

– Четыре лошади, – спокойно сказала она. – Я делаю вам одолжение и поеду в одном седле с человеком, которого этот мерзавец, – она подтолкнула неподвижное тело Аспитиса, – назвал «маленьким болотным мальчиком». Иначе вам пришлось бы оставить пять.

После недолгих препирательств отряд Аспитиса выдал им четырех лошадей, предварительно сняв с них седельные сумки. Когда всадники и их багаж были перераспределены по оставшимся лошадям, двое солдат подняли тело своего сеньора и бесцеремонно перекинули его через седло одной из лошадей. Несчастным наббанайцам теперь приходилось сидеть по двое на одной лошади, и они выглядели до смешного растерянными, когда маленький караван тронулся в путь.

– Если он останется в живых, – крикнула Мириамель им вслед, – напомните ему, что здесь произошло.

Отряд всадников быстро скрылся из глаз, направляясь на восток.

Раны были обработаны, а вновь приобретенные лошади нагружены скудными пожитками, и к середине дня путники могли продолжить движение. Мириамель чувствовала странную легкость, словно она только что пробудилась от страшного сна и обнаружила за окном ясное весеннее утро. Камарис вернулся к своей обычной безмятежности; казалось, страшное переживание ничуть не повредило старику. Кадрах говорил мало, но так оно и было на протяжении последних нескольких дней.

Аспитис тенью стоял на задворках памяти принцессы с той самой ночи, когда буря позволила ей сбежать с его корабля. Теперь эта тень исчезла. Мириамель ехала по холмистой стране тритингов, перед ней в седле кивал головой Тиамак, и принцесса с трудом удерживалась от того, чтобы громко запеть.

В этот день они сделали почти две лиги. Когда пришло время остановиться на ночевку, Изгримнур тоже пребывал в превосходном настроении.

– Теперь-то у нас дело пойдет, принцесса. – Он улыбнулся себе в бороду. Если он и стал хуже думать о ней, после того как Аспитис выставил на всеобщее обозрение ее позор, то был слишком рыцарем, чтобы показать это. – Молот Дрора, но что ты скажешь о Камарисе? Ты видела? Мужчина вдвое моложе его не сделал бы ничего подобного!

– Да. – Она улыбнулась. Герцог был хорошим человеком. – Я видела его, Изгримнур. В точности то же, что поется в старых песнях. Нет, даже лучше того.

Герцог разбудил ее рано утром. По его лицу она поняла: что-то случилось.

– Тиамак? – Ей стало нехорошо. Они прошли вместе через такие испытания! Ведь ему с каждым днем становилось лучше!

Герцог покачал головой:

– Нет, леди, это монах. Он исчез.

– Кадрах? – Этого Мириамель не ожидала. Она потерла лоб, пытаясь проснуться. – Что значит «исчез»?

– Ушел. Взял лошадь. Оставил записку. – Изгримнур показал на кусок пергамента из Деревенской Рощи, лежавший на земле около того места, где она спала; сверток был придавлен камнем, чтобы пергамент не сдуло ветром, гуляющим по вершине холма.

Мириамель должна была страшно переживать бегство Кадраха, но она ничего не чувствовала. Она подняла камень и осмотрела пергамент: да, это его рука – она видела раньше почерк монаха. Похоже было, что Кадрах писал обгоревшим концом палочки.

Что же было таким важным для него, думала она, что он потратил время до отъезда, написав эту записку!

«Принцесса, – говорилось в ней. – Я не могу идти с Вами к Джошуа. Я чужой среди этих людей. Не вините себя. Никто не мог быть ко мне добрее, чем Вы, даже после того, как узнали, что я на самом деле собой представляю.

Я боюсь, что дела обстоят хуже, чем Вы думаете, гораздо хуже. Я хотел бы хоть что-то сделать для Вас, но, к несчастью, не в силах никому и ничему помочь».

Подписи не было.

– Какие «дела»? – раздраженно спросил Изгримнур. Он читал записку, заглядывая принцессе через плечо. – Что это он имеет в виду: «дела обстоят хуже, чем Вы думаете»?

Мириамель беспомощно пожала плечами:

– Кто может знать?

Снова покинута, вот все, что она смогла подумать.

– Может, я был слишком суров с ним, – сердито сказал герцог. – Но все равно, это не повод для того, чтобы украсть лошадь и удрать.

– Он все время чего-то боялся. Все время, пока я знаю его. Трудно всегда жить в страхе.

– Что ж, у нас нет времени проливать о нем слезы, – проворчал Изгримнур, – у нас полно других забот.

– Да, – сказала Мириамель, складывая записку, – мы не будем проливать слезы.