Текст книги "Память, Скорбь и Тёрн"
Автор книги: Тэд Уильямс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 123 (всего у книги 200 страниц)
ДОРОГА НАЗАД
Мириамель сжалась под своим плащом, пытаясь исчезнуть. Казалось, что каждый прохожий замедлял шаг, чтобы посмотреть на нее: худые вранны со спокойными карими глазами и ничего не выражающими лицами, пирруинские купцы в слегка потрепанных роскошных одеяниях. Все они были заняты только внешностью этой коротко остриженной девушки в грязной монашеской одежде, и это очень волновало принцессу. Почему Кадраха так долго нет? Конечно, ей не следовало позволять ему одному идти в трактир. Когда монах наконец появился, вид у него был самодовольный, как будто ему удалось какое-то безмерно сложное дело.
– Это на Торфяной баржевой набережной, как мне следовало бы помнить. Не слишком-то респектабельный район.
– Ты пил вино. – Тон был резче, чем ей хотелось бы, но она слишком устала и изнервничалась.
– А как бы я получил от трактирщика нужные указания, ничего не купив у него? – Кадраха было не так-то легко сбить. Казалось, ничего не осталось от отчаяния, наполнявшего его на корабле, хотя Мириамель видела, как оно проглядывает сквозь оборванные края веселости, которую он, точно плащ, накинул на себя.
– Но у нас нет денег, – недовольно сказала она. – Вот почему мы прошли пешком чуть не весь этот проклятый город в поисках места, про которое ты говорил, что отлично знаешь, где оно.
– Тише, моя леди. Я заключил маленькое пари и выиграл – очень удачно, потому что мне нечем было бы расплатиться, если бы я проиграл. Но теперь все хорошо. Это путешествие пешком через город каналов немного смущало меня, но теперь, когда у нас есть указания трактирщика, проблем больше не будет.
Проблем больше не будет. Мириамели пришлось даже рассмеяться, хоть и горько. Они жили как нищие целых две недели – несколько дней умирали от жажды в шлюпке, потом брели через прибрежные города Юго-Восточного Наббана, выпрашивая еду всюду, где только могли. Если им везло, они проезжали немного на фермерских телегах, а потом снова приходилось тащиться пешком. Так они шли, шли и шли, до тех пор пока Мириамель не почувствовала, что, если бы ей каким-нибудь образом удалось отделить ноги от туловища, они продолжали бы идти без нее. Такой образ жизни был хорошо знаком Кадраху, и он, казалось, вернулся к нему не без удовольствия, но Мириамель с каждым днем все больше уставала. Она никогда бы не смогла вернуться в замок своего отца, но вот душное окружение в Наглимунде у дяди Джошуа внезапно стало казаться ей куда более привлекательным, чем несколько месяцев назад.
Она повернулась, чтобы сказать Кадраху какую-нибудь колкость – в его дыхании чувствовались винные пары, – и неожиданно застала монаха незащищенным и не готовым к нападению. Он позволил жизнерадостной маске соскользнуть; его запавшие, затравленные глаза и впалые щеки вызвали у Мириамели прилив какой-то болезненной любви.
– Хорошо. Тогда пойдем. – Она взяла его под руку. – Но если ты быстро не разыщешь это место, я попросту столкну тебя в канал.
Поскольку денег, чтобы заплатить лодочнику, у них не было. Кадрах и Мириамель потратили почти все утро, чтобы пробраться из устрашающего лабиринта деревянных улочек Кванитупула к Торфяной баржевой набережной. Казалось, что каждый новый поворот выводит их к тупику: к заброшенной лодочной пристани, к запертой двери с ржавыми петлями или к шаткой ограде, за которой оказывался только еще один из вездесущих каналов. Расстроенные, они возвращались обратно, пробовали другой поворот, и доводящее до безумия путешествие начиналось сначала. Наконец, когда полуденное солнце осветило затянутое облаками небо, они, спотыкаясь, обогнули угол длинного перекосившегося склада и обнаружили, что смотрят прямо на изъеденную солью деревянную вывеску, провозглашавшую, что трактир, над которым она висит, называется «Чаша Пелиппы». Как и предупреждал Кадрах, трактир действительно находился в довольно сомнительном районе.
Пока Кадрах искал дверь в однообразной стене из серого обветренного дерева, Мириамель поднялась на дощатый настил перед трактиром и стала смотреть вниз, на гирлянды желтых и белых цветов, плавающие по спокойным водам канала.
– Это гирлянды Духова Дня, – сказала она.
Кадрах, который нашел наконец дверь, удивленно кивнул.
– Это означает, что с тех пор, как я покинула Наглимунд, прошло уже больше четырех месяцев, – медленно проговорила она. Монах снова кивнул, распахнул дверь и сделал приглашающий жест. Мириамель почувствовала, как дикая тоска охватила ее. – И все это было напрасно. Потому что я была упрямая дура!
– Если бы вы остались со своим дядей, лучше бы не было. Было бы только хуже, – заметил Кадрах. – По крайней мере вы живы, моя леди. Теперь пойдем и посмотрим, вспомнит ли Ксорастра старого, хотя и падшего друга.
Они прошли в трактир через дворик, заваленный грудами разъеденных солью рыбацких сапог, и быстро получили два неприятных сюрприза. Первый состоял в том, что трактир был грязен и сильно пропах рыбой. Второй – что монахиня Ксорастра уже три года как умерла. Ее племянница Чаристра, могучая женщина с мощной челюстью, быстро доказала им, что она трактирщица совсем иного свойства, чем ее предшественница.
Она недоверчиво смотрела на их поношенную и перепачканную за время скитаний одежду.
– Мне не нравится ваш вид. Покажите-ка мне денежки.
– Но послушай, – сказал Кадрах, стараясь, чтобы его слова звучали как можно мягче и убедительней. – Твоя тетка была моим добрым другом. Если ты предоставишь нам постель хотя бы на одну ночь, к утру мы найдем деньги, чтобы заплатить за нее.
– Моя тетка была никчемной сумасшедшей, – сказала Чаристра не без некоторого удовлетворения. – А благодаря ее вонючей благотворительности у меня теперь нет ничего, кроме этой развалюхи. – Она обвела рукой комнату с низким потолком, которая больше напоминала грязную нору какого-то трусливого животного. – День, когда я позволю монаху с девкой остановиться у меня бесплатно, будет тем днем, когда я отправлюсь назад в Пирруин в деревянном ящике.
Мириамель не могла не приветствовать наступление этого дня, но постаралась скрыть это от трактирщицы.
– Никогда нельзя судить о людях только по их виду, – сказала она. – Этот человек – мой наставник, а я дочь благородного человека. Мой отец – барон Сеоман из Эркинланда. Меня похитили, и я была спасена только благодаря моему наставнику. Отец хорошо отблагодарит всякого, кто поможет моему возвращению домой.
Кадрах гордо выпрямился, польщенный тем, что стал героем этого, пусть мифического, но спасения.
Чаристра прищурилась:
– За последнее время я вволю наслушалась таких историй. – Она пожевала губами. – Одна из этих баек и вправду подтвердилась, да только это совсем не значит, что теперь я буду всем им верить. – Лицо ее стало угрюмым. – Я должна зарабатывать себе на жизнь, и мне все равно, барон ваш отец или сам Верховный король в Хейхолте. Убирайтесь, и достаньте деньги, раз вы говорите, что это так легко. Может, ваши друзья вам помогут.
Кадрах снова начал уговаривать и улещивать трактирщицу, подхватив нити истории, начатой Мириамелью, и сплетая их в причудливо расшитый гобелен, на котором Чаристра удаляется на покой с мешками золота, преподнесенными ей благодарным отцом. Слушая, как дико развивалась эта история в изложении Кадраха, Мириамель почти пожалела Чаристру. Она уже собиралась попросить монаха сдаться, но в этот момент увидела фигуру человека, медленно спускающегося по лестнице в общую комнату. Несмотря на необычную одежду – рясу, перевязанную веревкой, похожую на одеяние Кадраха, и бороду длиной всего в палец, он был настолько узнаваем, что мгновение Мириамель не могла поверить своим глазам. Спустившись к свету масляных ламп, человек остановился и широко раскрыл глаза.
– Мириамель? – спросил он наконец. Голос его был густым и неуверенным. – Принцесса?
– Изгримнур! – закричала она. – Герцог Изгримнур! – Сердце ее, казалось, разбухло в груди, так что ей показалось, что она сейчас задохнется. Она бросилась вперед через загроможденную комнату, огибая кривоногие скамейки, и наконец, рыдая, прижалась к его обширному животу.
– О ты, несчастное создание, – проговорил он, прижимая ее к себе и тоже чуть не плача. – О моя бедная Мириамель. – Он отступил на мгновение, покрасневшими глазами глядя на нее. – Ты не ранена? Ты здорова. – Тут герцог заметил Кадраха, и глаза его сузились. – А, вот и мошенник, который украл тебя!
Кадрах, который до того вместе с Чаристрой смотрел на эту сцену разинув рот, вздрогнул и поежился.
Изгримнур отбрасывал огромную тень.
– Нет, нет. – Мириамель смеялась сквозь слезы. – Кадрах мой друг, он помогал мне. Я убежала сама, не надо его винить. – Она снова обняла герцога, уткнувшись лицом в его грудь. – О Изгримнур, я была так несчастна! Как дядя Джошуа? А Воршева, и Саймон, и тролль Бинабик?
Герцог покачал головой:
– Полагаю, я знаю не больше, чем ты. – Он прерывисто вздохнул. – Это чудо. Бог услышал наконец мои молитвы! Благословенно имя Его! Иди садись. – Изгримнур повернулся к Чаристре и нетерпеливо махнул рукой. – Ну? Что ты стоишь здесь, женщина? Принеси нам эля и какой-нибудь еды да пошевеливайся.
Совершенно выбитая из колеи Чаристра, пошатываясь, направилась к выходу.
– Подожди! – зарычал Изгримнур ей вслед. Она испуганно повернулась к нему. – Если ты хоть кому-нибудь проболтаешься о том, что здесь видела, – проревел он, – я своими руками разнесу в щепки твой проклятый сарай!
Трактирщица, уже не способная испытывать ни страха, ни удивления, вяло кивнула и отправилась к своему убежищу – на кухню.
Тиамак спешил, хотя из-за раненой ноги не мог двигаться быстрее обычного. Сердце его барабанило по ребрам, но он заставил себя прогнать с лица тревогу.
О Тот, Кто Всегда Ступает По Песку, молился он. Не дай никому заметить меня! Я почти пришел!
Люди, вместе с ним пробиравшиеся по узким улочкам Кванитупула, казалось, сговорились мешать ему. Один дородный сухоземелец с корзиной песчаной рыбы на голове столкнулся с Тиамаком, чуть не сбив его с ног, и к тому же выкрикнул несколько оскорблений вслед, когда вранн захромал прочь. Маленькому человеку ужасно хотелось ответить ему – в конце концов Кванитупул оставался враннским городом, сколько бы купцов-сухоземельцев ни построили на берегу лагуны Чамул дорогих свайных домов и не приводили бы сюда тяжелых грузовых барж, на которых трудились смуглые матросы племени Тиамака, – но он не смел. На скандалы не было времени, даже если они были делом справедливости.
Он пересек общую комнату «Чаши Пелиппы», едва взглянув на трактирщицу и даже не заметив странного выражения ее лица. Чаристра раскачивалась на одном месте у края лестницы, сжимая в руках доску с хлебом, сыром и оливками, словно не в силах была понять, стоит ей подниматься наверх или нет.
Тиамак обогнул ее и заковылял вверх по узкой лестнице, прошел через площадку и свернул в маленькую покосившуюся дверь в коридоре. Распахнув эту дверь, он уже набрал в грудь побольше воздуха, чтобы выплеснуть свои новости, но тут же остановился, пораженный открывшейся перед ним картиной.
Изгримнур сидел на полу. В углу стоял крепкий невысокий человек, одетый, как и герцог, в костюм эйдонитского монаха. Его квадратное лицо скрывал капюшон. Старый Камарис сидел на кровати, скрестив ноги, словно бывалый моряк. Подле него сидела молодая женщина с коротко остриженными светлыми волосами. Она тоже была в монашеской одежде, а на ее миловидном остром лице застыло такое же ошеломленное выражение, как и на лице Чаристры.
Тиамак со щелчком закрыл рот, потом снова открыл его.
– Что?.. – сказал он.
– Ах. – Изгримнур казался чрезвычайно веселым, почти легкомысленным. – А это Тиамак, благородный вранн, друг Динивана и Моргенса. Здесь принцесса, Тиамак. Мириамель пришла.
Мириамель даже не подняла глаз, продолжая смотреть на старика:
– Это… Камарис?
– Знаю, знаю. – Изгримнур засмеялся. – Я сам не мог в это поверить, убей меня Бог, – но это он! Живой, и через столько лет! – Лицо герцога внезапно стало серьезным. – Но разум он потерял, Мириамель. Он как ребенок.
Тиамак тряхнул головой:
– Я рад, Изгримнур. Рад, что ваши друзья пришли. – Он покачал головой. – Но у меня тоже новости.
– Не сейчас. – Изгримнур сиял. – Немного позже, маленький человек. Сегодня у нас праздник. – Он повысил голос. – Чаристра! Где эта женщина?
Трактирщица приоткрыла дверь, но Тиамак повернулся и захлопнул ее перед носом у Чаристры. Он успел услышать удивленное ворчание и стук прыгающей по ступенькам буханки хлеба.
– Нет, – сказал вранн. – Это никак не может ждать, Изгримнур.
Герцог нахмурился, сведя густые брови:
– Ну?
– Люди разыскивают этот трактир. Наббанайские солдаты.
Нетерпение Изгримнура тут же испарилось. Теперь все его внимание было направлено на Тиамака.
– Откуда ты знаешь?
– Я видел их у Рыночного Дома. Они расспрашивали лодочников, очень грубо с ними обращались. По-моему, их главный отчаянно хочет найти этот трактир.
– И они узнали, где он находится? – Изгримнур прошел через всю комнату в угол, где завернутый в ткань стоял Квалнир.
Тиамак пожал плечами:
– Я знал, что не могу идти много быстрее солдат, хотя и знаю город гораздо лучше их. Так что мне надо было задержать их, и тогда я вышел вперед и сказал солдатам, что я буду говорить с лодочниками, поскольку они, как и я, вранны. – В первый раз с начала своего повествования Тиамак повернулся, чтобы посмотреть на молодую женщину. Ее лицо стало совсем белым, но больше не казалось изумленным. Она внимательно слушала. – На языке болот я сказал лодочникам, что эти солдаты – дурные люди и им лучше говорить только со мной и только на нашем языке. Я сказал им, что после того, как уйдут солдаты, они должны увести свои лодки и некоторое время не возвращаться к Рыночному Дому. Потом я еще немного поговорил с ними, делая вид, что отдаю распоряжения, – на самом деле они просто рассказали мне, что сухоземельцы выглядели совершенно сумасшедшими, – и потом я рассказал начальнику солдат, где он и его люди могут найти «Чашу Пелиппы». Не хмурьтесь так, герцог Изгримнур. Я послал их на другой конец города. Но когда я сказал это тому человеку, он весь затрясся, как будто у него все зачесалось.
– Как… Как выглядел их главный? – напряженным голосом спросила Мириамель.
– Очень странно. – Тиамак замялся. Он не знал, как следует говорить с принцессой сухоземельцев, даже если она одета в мужское платье. – Он единственный не был одет как солдат. Высокий, на вид сильный, одежда дорогая, но лицо его было лиловым от синяков, а глаза налиты кровью, как у кабана. Похоже было, что его голова побывала в зубах у крокодила. Зубов у него тоже не хватало.
Мириамель застонала и соскользнула с матраса на пол.
– О Элисия, спаси меня! Это Аспитис! – В ее прерывистом голосе было отчаяние. – Кадрах, откуда он мог знать, куда мы идем? Ты снова предал меня?
Монах вздрогнул, но, когда он заговорил, в его голосе не было обиды.
– Нет, моя леди. Я полагаю, что он каким-то образом добрался до берега и обменялся посланиями со своим истинным господином. – Кадрах повернулся к Изгримнуру. – Прейратс отлично знает это место, герцог, а Аспитис его ставленник.
– Аспитис? – Изгримнур, затягивая на своей широкой талии пояс ножен, расстроенно покачал головой. – Я не знаю его, но похоже, что он не друг нам.
– Нет. – Кадрах посмотрел на Мириамель, которая сидела на полу, обхватив голову руками. – Он нам не друг.
Изгримнур издал глубокий горловой звук. Тиамак удивленно обернулся к нему, потому что герцог рычал точь-в-точь как рассерженный медведь, но риммер уже глубоко задумался, сплетая пальцы на короткой бороде.
– Враги дышат нам в спину, – сказал он наконец. – Даже если бы Камарис сейчас был таким же, каким он был сорок лет назад – а он, да возлюбит его Бог, Мириамель, был самым могучим человеком на земле, – я и тогда не особенно обрадовался бы этим новостям. Придется уходить… да побыстрее.
– А куда нам идти? – спросил Кадрах.
– На север, к Джошуа. – Изгримнур повернулся к Тиамаку. – Что ты скажешь на сей раз, маленький человек? Что нашел бы другой выход, если бы нас было трое?
Тиамак почувствовал, что у него перехватило горло.
– Да. Но это будет нелегко. – Озноб пробрал его до костей, словно ледяное дыхание Той, Что Ждет Всеобщего Возвращения, коснулось его шеи. Неожиданно идея вести сухоземельцев через лабиринты Вранна показалась ему совершенно неудачной.
Мириамель поднялась с пола.
– Джошуа жив?
– Таковы слухи, принцесса. – Изгримнур покачал головой. – Люди говорят о каком-то месте на северо-востоке Тритингов. Но это может оказаться пустой надеждой.
– Нет! – На залитом слезами лице Мириамели была странная уверенность. – Я верю в это.
Кадрах, все еще прислонившийся к стене, словно забытое домашнее божество, пожал плечами:
– Нет ничего плохого в вере, если это – единственное, за что мы можем ухватиться. Но что это за другой путь? – Он перевел мрачный взгляд на болотного человека.
– Через Вранн. – Тиамак откашлялся. – Я думаю, что для них будет почти невозможно преследовать нас. Мы должны были бы идти на север, к самому краю Озерных Тритингов.
– И там, пешие, окажемся на сотне лиг открытого пространства без всякого укрытия, – мрачно сказал Кадрах.
– Проклятие, монах! – зарычал Изгримнур. – А что мы еще можем сделать? Пробираться через Кванитупул мимо парней Аспитиса, а потом идти в неприятельский Наббан? Только глянь на нас? Ты можешь вообразить более запоминающуюся компанию – девушка, два монаха, из которых один с бородой, впавший в детство старый великан и вранн? Думаешь, у нас есть выбор?
Эрнистириец, казалось, собирался возразить, но, подумав, пожал плечами, уходя в себя, как черепаха, которая скрывается под панцирем.
– Думаю, нет, – тихо сказал он.
– И что нам теперь делать? – Страх Мириамели немного отступил. Все еще потрясенная, она теперь казалась спокойной и решительной. Тиамак не мог не восхититься твердостью ее духа.
Изгримнур деловито потер свои огромные лапы:
– Уходить. Причем не позже чем через час, так что времени у нас в обрез. Тиамак, иди и стой перед трактиром. Кто-нибудь другой может оказаться любезнее тебя, а если солдаты застигнут нас врасплох – все погибло. Ты самый незаметный из всех нас. – Герцог задумчиво огляделся. – Камариса я попрошу починить одну из тех лодок, что стоят во дворе. Кадрах, ты поможешь ему. Запомни, он слабоумный, но работал здесь много лет – он знает, что делать, и понимает почти все, хотя и не говорит. Я соберу наши вещи, а потом приду помочь вам закончить с лодкой и отнести ее к воде.
– А я, Изгримнур? – Мириамель переминалась с ноги на ногу в неудержимом стремлении делать хоть что-нибудь.
– Бери хитрюгу трактирщицу и отправляйся вниз, на кухню, собрать нам немного еды в дорогу. Старайся брать то, что долго не будет портиться, потому что мы не знаем, сколько времени нам придется идти без… – Он замолчал, осененный внезапной мыслью. – Вода! Свежая вода! Милостивый Узирис, мы же идем в болота! Берите все, что можете, а я помогу вам тащить кувшины или что вы там найдете. Во дворе за трактиром стоит дождевая бочка – я думаю, в ней полно воды. Ха! Я знал, что эта вонючая вода для чего-нибудь пригодится. – Он сплел пальцы, лихорадочно размышляя. – Нет, принцесса, не торопись. Скажи Чаристре, что мы заплатим за все, что возьмем у нее, но не говори ни слова о том, куда мы направляемся. Она продаст наши бессмертные души за ломаный грош. Хотел бы и я быть таким же, но придется заплатить ей за все, хоть это и опустошит мой кошелек. – Герцог глубоко вздохнул. – Все! Теперь пошли. И где бы вы ни были, вы все ждите сигнала Тиамака и бегите во дворик, как только услышите его.
Он повернулся и открыл дверь. На верхней ступеньке среди остатков разнообразной снеди сидела Чаристра, лицо ее казалось смущенным. Изгримнур взглянул на трактирщицу, потом подошел к Мириамели и наклонился к ее уху. Тиамак был достаточно близко, чтобы расслышать его шепот.
– Не давай ей сбежать от тебя, – бормотал герцог, – может быть, нам придется взять ее с собой, чтобы хоть на некоторое время сохранить тайну того, в какую сторону мы ушли. Если она будет уж очень брыкаться – только крикни, и я сейчас же прибегу. – Он взял Мириамель под локоть и направил ее к сидящей на ступеньке Чаристре.
– Еще раз приветствую тебя, добрая женщина, – сказала принцесса. – Меня зовут Мария. Мы уже встречались внизу. Теперь мы пойдем на кухню, и ты дашь немного пищи мне и моим друзьям – мы долго путешествовали и теперь очень голодны. – Она помогла Чаристре подняться на ноги, потом снова нагнулась, чтобы подобрать упавшие хлеб и сыр. – Видите? – сказала она весело, крепко взяв за локоть ошеломленную женщину. – У нас ничего не пропадет, и за все будет заплачено.
Они исчезли, спускаясь по лестнице.
Мириамель обнаружила, что работает словно в каком-то тумане. Она так сосредоточилась на своей непосредственной задаче, что совершенно не думала о надвигающейся опасности, пока не услышала возбужденного крика Тиамака, который, словно кролик, барабанил по крыше у нее над головой. С сильно бьющимся сердцем она схватила последнюю горсть сушеного лука – Чаристра не особенно заботилась о том, чтобы в ее кладовых было достаточно свежей еды, – и бросилась во двор, толкая перед собой протестующую трактирщицу.
– Чего это вы себе воображаете? – ныла Чаристра. – Прав не имеете так со мной обращаться, кто бы вы там ни были!
– Цыц! Все будет хорошо. – Ей бы очень хотелось этому верить.
Войдя в общую комнату, она услышала на лестнице тяжелые шаги Изгримнура. Он подошел сзади, не оставляя несчастной трактирщице никаких возможностей для бегства. Вместе они протиснулись во дворик. Камарис и Кадрах были так поглощены работой, что даже не взглянули на подоспевших товарищей. Старый рыцарь держал пропитанную смолой щетку, монах кромсал ножом полосу тяжелой парусины.
Через мгновение с крыши соскользнул Тиамак.
– Солдаты недалеко, – задыхаясь, сказал он. – Они в тысяче шагов, а может быть, и ближе, и они идут сюда!
– Те самые? – спросил Изгримнур. – Впрочем, разумеется, да, будь я проклят! Надо уходить. Лодку залатали?
– Думаю, что некоторое время она не будет пропускать воду, – спокойно сказал Кадрах. – Если мы захватим это с собой, – он указал на смолу и парусину, – то можно будет заделать щели более тщательно, как только мы остановимся.
– Если у нас вообще будет возможность остановиться, – зарычал Изгримнур. – Хорошо, Мириамель?
– Я взяла всю еду, которую нашла в кладовых. Не такая уж большая это была работа.
Чаристра, которая вновь обрела некоторую часть своего высокомерия, немедленно выпрямилась.
– А что буду есть я и мои гости? – требовательно спросила она. – Всем известно, что у меня лучший стол в Кванитупуле.
Изгримнур фыркнул, раздувая усы:
– Дело не в твоем столе, а в той дряни, которую ты на него ставишь. Тебе заплатят, женщина, но сначала ты совершишь с нами маленькое путешествие.
– Что? – завопила трактирщица. – Я добродетельная эйдонитка! Что вы собираетесь со мной сделать?
Герцог поморщился и посмотрел на остальных:
– Мне это не нравится, но, к сожалению, ее нельзя оставить здесь. Мы высадим ее где-нибудь в безопасном месте – вместе с ее деньгами. – Он повернулся к Кадраху. – Возьми кусок веревки и свяжи эту женщину, ладно? Да постарайся не сделать ей больно.
Последние приготовления были завершены под аккомпанемент пронзительных протестов Чаристры. Тиамак, который очень волновался, что Изгримнур оставил в трактире какую-нибудь драгоценную часть их багажа, побежал наверх, чтобы убедиться, что все в порядке. Вернувшись, он присоединился к остальным, которые пытались протащить большую лодку через боковую дверь дворика.
– На каждой приличной пристани должна быть лебедка, – жаловался Изгримнур. По его лицу ручьями струился пот.
Мириамель боялась, что такая тяжелая работа может повредить кому-нибудь из старших мужчин, но Камарис с легкостью выполнял свою часть работы, а Изгримнур был все еще достаточно силен. Скорее волноваться следовало за выжатого долгой дорогой и несчастьями Кадраха и худого Тиамака. Мириамель хотела было помочь им, но боялась оставить в одиночестве связанную Чаристру даже на мгновение: она могла поднять тревогу или упасть в воду и утонуть.
Когда они тащили лодку по скату к задней пристани, Мириамель уже была уверена, что слышит грохот сапог Аспитиса и его солдат. Казалось, что лодка двигается чудовищно медленно, словно слепой восьминогий жук, спотыкаясь на каждом крутом повороте.
– Скорее! – сказала она.
Ее подопечная Чаристра, которая не понимала уже ничего, кроме того, что она попала в беду, тихонько застонала.
Наконец они добрались до воды. Когда лодка была спущена через край плавучей пристани, Кадрах пошарил между скамьями, выбрал из груды инструментов, которые принесли, чтобы латать лодку, тяжелый молот и пошел вверх по скату назад к трактиру.
– Что ты делаешь? – закричала Мириамель. – Они могут ворваться сюда в любую минуту!
– Знаю, – ответил Кадрах, прижимая к груди молот, и перешел на ровную рысь.
Изгримнур побагровел:
– Этот человек взбесился?
– Я не знаю. – Мириамель подталкивала Чаристру к лодке, которая тихо терлась о край пристани. Когда трактирщица попыталась сопротивляться, старый Камарис поднял ее и посадил рядом с собой, легко, как отец, успокаивающий капризную дочку. Несчастная женщина сжалась в комочек, по ее щекам текли слезы. Мириамель не могла не пожалеть ее.
Через мгновение Кадрах появился снова, полным ходом пробежав по трапу. С помощью друзей он залез в лодку и оттолкнул ее от пристани. Нос суденышка развернулся к середине канала.
Мириамель помогла монаху протиснуться к скамейке.
– Что ты там делал?
Некоторое время Кадрах пытался отдышаться, потом бережно положил молот на тюк парусины.
– Там оставалась еще одна лодка. Я хотел быть уверенным, что им придется чинить ее дольше, чем мы чинили нашу. Нельзя преследовать кого-то в Кванитупуле, когда у тебя нет лодки.
– Молодец, – сказал Изгримнур. – Хотя я не сомневаюсь, что им не составит труда раздобыть другую лодку.
Тиамак протянул руку:
– Смотрите! К «Чаше Пелиппы» шла дюжина мужчин в синих плащах и шлемах.
– Сперва они постучат, – тихо сказал Кадрах. – Потом высадят дверь. Потом они поймут, что произошло, и начнут искать лодку.
– Так что нам не вредно использовать преимущество во времени, которое мы получили. Гребите!
Сказано – сделано. Изгримнур взмахнул веслом. Камарис подхватил свое, и, когда весла вонзились в воду, маленькая лодка рванулась вперед.
Мириамель, сидящая на корме, обернулась и посмотрела на исчезающий вдалеке трактир. Ей показалось, что среди маленьких человечков у входа она различает вспышки золотых волос. Потрясенная, принцесса перевела глаза на вспененные воды канала и взмолилась Матери Божьей, чтобы ей никогда больше не пришлось увидеть Аспитиса.
– Это немного дальше. – Риммер с бельмом на глазу смотрел на частокол из сучковатых сосен, как на знакомую улицу. – Там вы сможете и отдохнуть, и поесть.
– Спасибо, Диннир, – сказал Изорн. – Нам этого очень не хватает. – Он сказал бы и больше, но Эолейр схватился за поводья и остановил его лошадь.
Диннир, казалось, не обратил на это никакого внимания, его конь рванулся вперед, и вскоре риммер превратился в отдаленную тень лесных сумерек.
– Ты уверен, что можешь доверять этому человеку, Изорн? – спросил граф Над Муллаха. – Если нет, давай лучше поищем доказательств его верности. Лучше сделать это теперь, чем тогда, когда мы нарвемся на засаду.
Широкий лоб Изорна прорезали глубокие морщины.
– Он из Скогги. Они преданы моему отцу.
– Он говорит, что он из Скогги. А они были преданы твоему отцу. – Эолейр качал головой, удивляясь, как сын герцога может быть таким простодушным. Тем не менее он не мог не ценить доброе и открытое сердце Изорна.
Каждый, кто может оставаться таким во время всего этого ужаса, теперь особенно дорог нам, подумал граф. Но помимо всего прочего ему надо было отвечать и за свою собственную шкуру, поэтому никакие силы не заставили бы эрнистирийца промолчать, даже если бы его слова могли обидеть Изорна.
Изорн только улыбнулся:
– Он знает тех людей. Кроме того, рискованно устраивать засаду на полдюжины вооруженных всадников. Тебе не кажется, что, если бы этот парень был человеком Скали, мы были бы уже раздавлены сотней кальдскрикцев?
Эолейр все еще хмурился:
– Нет, если этот парень разведчик и хочет заработать рыцарские шпоры, удачно захватив нас в плен. Как бы то ни было, я буду держать свой меч наготове.
Молодой риммер засмеялся:
– Так же как и я, граф Эолейр. Ты, видно, забыл, что я провел бóльшую часть своей жизни в обществе Айнскалдира, упокой Господи его душу, а он был самым недоверчивым человеком на земле.
Граф улыбнулся. Независимый взрывчатый характер Айнскалдира всегда казался ему более сочетающимся со старыми языческими богами Риммергарда – изменчивыми, как погода, и твердыми, как каменные уступы Вестивегских гор.
Эолейр, Изорн и четверо тритингов Хотвига были в пути уже несколько недель. Люди Хотвига были в меру дружелюбны, но длинное путешествие через цивилизованные земли Восточного Эркинланда – с деревнями, полями, носившими следы обработки, хотя по большей части пустынными, – наполняло их сердца определенной тревогой. По мере продолжения путешествия жители степей все больше и больше удалялись от родных равнин и становились все более угрюмыми и замкнутыми. Теперь они говорили почти исключительно между собой на гортанном наречии тритингов, а по ночам распевали у костра пронзительные песни своей родины. В результате Изорн и Эолейр были почти полностью предоставлены друг другу.
Риммер был храбр, в этом не приходилось сомневаться, но его храбрость не походила на бесстрашие многих других мужчин, которых знал Эолейр. Те просто чувствовали, что слабость может заставить их упасть в глазах товарищей. Молодой Изорн, казалось, вовсе не знал страха и делал то, что делал, лишь потому, что это было правильно и необходимо. Нельзя было сказать, что у него попросту нет нервов. Ему до сих пор было трудно рассказывать о том, как он находился в плену у черных риммеров, о пытках, которые пришлось перенести, и о незримом присутствии бледнолицых ночных посетителей. Тем не менее Эолейр, с его наметанным взглядом придворного дипломата, был склонен считать, что любой другой, перенеся подобные страдания, возможно, и вовсе бы не оправился. Для Изорна же это было просто ужасное время, которое давно прошло, – вот и все.
Итак, пока маленький отряд ехал по склонам холмов, над жутковато пустынным Хасу Вейлом и через опушки Альдхорта, прикрывающего засыпанные снегом грозные Эрчестер и Хейхолт, – и, как не мог не вспомнить Эолейр, мимо мрачного Тистеборга, – граф Над Муллаха обнаружил, что все больше и больше привязывается к юному риммеру, чья любовь к отцу и матери была такой твердой и простой и чья забота о своих людях была такой искренней, что в сущности не отличалась от его сыновних чувств. И все-таки уставший и измученный жизнью Эолейр, ненавидевший ужасы войны еще до того, как началась эта, последняя, не мог не задумываться, был ли он сам когда-нибудь таким же молодым, как Изорн.
