Текст книги "Память, Скорбь и Тёрн"
Автор книги: Тэд Уильямс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 135 (всего у книги 200 страниц)
Джошуа с интересом посмотрел на него:
– Каково это было, жить с ними, Саймон? И что это за город – Джао… Джао…
– Джао э-Тинукай. – Саймон немного гордился легкостью, с которой эти необычные звуки слетали с его языка. – Я бы хотел уметь объяснить это. Это все равно что попробовать объяснить сон – вы можете рассказать, что происходило, но вам не удастся передать свои ощущения. Ситхи древний народ, ваше высочество, очень, очень древний, но если посмотреть на них, то они молодые, здоровые и… красивые. – Он вспомнил сестру Джирики Адиту, ее прекрасные, яркие, хищные глаза, ее улыбку, полную тайного веселья. – Они имеют полное право ненавидеть людей – по крайней мере, я так думаю, – но вместо этого они, кажется, озадачены. Как мы чувствовали бы себя, если бы овцы вдруг обрели могущество и выгнали нас из наших городов?
Джошуа засмеялся:
– Овцы, Саймон? Ты хочешь сказать, что императоры Наббана и Фингил из Риммергарда… и мой отец, если уж на то пошло, были безобидными лохматыми созданиями?
Саймон покачал головой:
– Нет, я просто хочу сказать, что мы не такие, как ситхи. Они понимают нас не больше, чем мы их. Джирики и его бабушка Амерасу, может быть, не такие чужие нам, как некоторые другие, – они действительно обращались со мной с большой добротой и пониманием, – но остальные ситхи… – Он остановился в затруднении. – Я не знаю, как это можно объяснить.
Джошуа добродушно посмотрел на него:
– На что был похож город?
– Я уже пробовал описать его, когда вернулся. Я говорил тогда, что он похож на огромный корабль и на радугу перед водопадом. Как это ни грустно, я и сейчас не могу сказать ничего более умного. Он весь сделан из ткани, натянутой между деревьями, но при этом выглядит прочнее всех городов, которые я когда-либо видел. И похоже, что его в любой момент можно сложить и увезти в какое-нибудь другое место. – Он безнадежно рассмеялся. – Видите, мне все еще не хватает слов.
– Я думаю, ты очень хорошо объяснил, Саймон. – Тонкое лицо принца было задумчивым. – Ах, как бы я хотел когда-нибудь действительно узнать ситхи! Я не могу понять, что заставляло моего отца так сильно бояться и ненавидеть их. Какими бесценными знаниями они, наверное, обладают!
Они дошли до входа в пещеру, перегороженного временной решеткой из толстых, грубо выпиленных балок. Стоявший рядом стражник – один из тритингов Хотвига – отставил в сторону кувшин с углями, над которым он грел руки, и поднял решетку, чтобы пропустить их.
Еще несколько стражников – примерно равное количество тритингов и эркинландеров Фреозеля – стояли внутри. Они равно почтительно приветствовали обоих – и принца, и Саймона – к большому смущению последнего. Из глубины пещеры появился Фреозель, растирающий озябшие руки.
– Ваше высочество… и сир Сеоман, – сказал он, склоняя голову. – Я думаю, время пришло. Они начинают беспокоиться. Если мы протянем еще немного, это может плохо кончиться, если вы простите мне, что я так говорю.
– Я вполне доверяю твоему суждению, Фреозель, – сказал Джошуа. – Отведи меня к ним.
Внутренняя часть пещеры, находившаяся за поворотом каменного коридора и, таким образом, скрытая от солнца, при помощи тех же грубых балок была разделена на две камеры.
– Они орут друг на друга через пещеру. – Фреозель улыбнулся, обнаружив отсутствие нескольких зубов. – Ругаются, похоже. Спать друг другу по ночам не дают. Делают за нас нашу работу, вот что.
Джошуа кивнул, направляясь к левой камере, потом повернулся к Саймону.
– Ничего не говори, – сказал он твердо. – Только слушай.
В темной пещере, едва освещенной факелами, Саймон сначала с трудом разглядел ее обитателей. В воздухе стоял резкий запах давно не мытых тел – Саймон думал, что на такие мелочи он уже никогда не будет обращать внимание.
– Я хочу говорить с вашим капитаном, – крикнул Джошуа.
Где-то в тени произошло быстрое движение, потом к решетке подошел человек в оборванной зеленой форме эркингарда.
– Это я, ваше высочество, – сказал он.
Джошуа оглядел его:
– Селдвин? Это ты?
В голосе человека явственно слышалось замешательство:
– Я, принц Джошуа.
– Что ж, – Джошуа, казалось, был потрясен, – я и представить себе не мог, что когда-нибудь встречу тебя в таком месте!
– Так ведь и я тоже, ваше высочество! Никогда не думал, что пошлют сражаться против вас, сир. Это позор…
Фреозель быстро вышел вперед.
– Да не слушайте вы его, ваше высочество! – усмехнулся он. – Он и его дружки-убийцы все что угодно скажут, чтобы спасти свои шкуры. – Он с такой силой ударил кулаком по решетке, что дерево задрожало. – Мы не забыли, что вы сделали с Фальширом.
Селдвин, в испуге отшатнувшийся от решетки, теперь наклонился вперед, чтобы лучше видеть. Его бледное лицо, освещенное дрожащим светом факела, было искажено страхом.
– Никому из нас радости от этого не было. – Он повернулся к Джошуа. – И против вас мы не хотели идти, ваше высочество. Умоляю, поверьте нам!
Джошуа открыл было рот, но изумленный Фреозель перебил его:
– Наши люди этого не допустят, принц. Здесь вам не Хейхолт или Наглимунд. Мы не верим этим деревенщинам в доспехах. Если вы оставите их в живых, быть беде.
Пленники протестующе заревели, но к реву примешивалась изрядная доля страха.
– Я не хочу казнить их, Фреозель, – печально сказал принц. – Они принесли присягу моему брату. Какой у них был выбор?
– А у кого из нас есть выбор? – огрызнулся Фреозель. – Они ошиблись. У них на руках наша кровь! Убить их, да и все. Пусть Господь Бог беспокоится про всякие там выборы.
Джошуа вздохнул:
– Что ты скажешь, Селдвин? Почему я должен сохранить вам жизнь?
Гвардеец на мгновение растерялся:
– Ну… просто потому, что мы солдаты и служим нашему королю. Нет никакой другой причины, ваше высочество! – Он с надеждой смотрел на принца.
Джошуа кивнул Фреозелю и Саймону и отошел от частокола к центру пещеры, откуда пленники не могли его расслышать.
– Ну? – сказал он.
Саймон покачал головой:
– Убить их, принц Джошуа? Я не…
Джошуа успокаивающе поднял руку:
– Нет, нет. Конечно, я не стану убивать их. – Он повернулся к улыбающемуся фальширцу. – Фреозель работал над ними два дня. Они убеждены, что он жаждет их смерти и что жители Нового Гадринсетта требуют, чтобы их повесили перед Домом Расставания. Мы просто хотим, чтобы у них было надлежащее настроение.
Саймон снова был смущен; он опять ошибся.
– Что же тогда вы собираетесь делать?
– Наблюдай за мной.
Простояв на середине еще некоторое время, Джошуа принял торжественный вид и медленно направился к частоколу, у которого толпились взволнованные пленники.
– Селдвин, – произнес принц, – возможно, мне еще придется пожалеть об этом, но я собираюсь оставить тебя и твоих людей в живых.
Фреозель, нахмурившись, громко и свирепо фыркнул, потом повернулся и стремительно вышел вон. Со стороны пленников послышался громкий вздох облегчения.
– Но, – Джошуа поднял палец, – мы не будем кормить вас просто так. Вы будете работать, чтобы заслужить свои жизни, – мои люди повесят меня, если выйдет как-нибудь иначе, они и так уже будут очень недовольны моим решением. Если же вы окажетесь достойными доверия, то вам будет позволено сражаться на нашей стороне, когда придет время спихнуть моего сумасшедшего брата с драконьего трона.
Селдвин обеими руками вцепился в деревянную решетку.
– Мы будем сражаться за вас, ваше высочество. Никто другой не проявил бы такого милосердия в наше безумное время!
Его товарищи нестройно закричали что-то одобрительное.
– Очень хорошо. Я подумаю, как нам лучше будет сделать это. – Принц сдержанно кивнул и повернулся к пленникам спиной. Саймон вновь последовал за ним к середине пещеры. – Во имя Спасителя, – сказал Джошуа. – Какая удача, если они действительно будут сражаться за нас! Еще сотня дисциплинированных солдат! Они могут стать только первыми ласточками, когда весть об этом распространится по Светлому Арду!
Саймон улыбнулся:
– У вас получилось очень убедительно. У Фреозеля, впрочем, тоже.
Джошуа казался довольным.
– Я думаю, что среди предков лорда-констебля было несколько бродячих актеров. Что же до меня – все принцы, знаешь ли, прирожденные лжецы. – Лицо его стало серьезным. – А теперь я должен разобраться с наемниками.
– Вы ведь не сделаете им такого же предложения, правда? – спросил Саймон, внезапно встревожившись.
– Почему нет?
– Потому что… потому что те, кто сражается за золото, совсем другие…
– Все солдаты сражаются за золото, – мягко возразил Джошуа.
– Я не это имел в виду. Вы же слышали, что сказал Селдвин. Они сражались, потому что должны были – или, по крайней мере, думали, что должны были, – это отчасти правда. А наемники сражались, потому что Фенгбальд им платил. Вы ничем не можете заплатить им, кроме их собственных жизней.
– Это немалая цена, – заметил принц.
– Да, но какой вес это будет иметь, после того как они снова получат оружие? Они не похожи на эркингардов, Джошуа, и, если вы хотите построить королевство, которое будет чем-то отличаться от королевства вашего брата, вы не можете полагаться на таких людей, как наемники. – Он остановился, внезапно с ужасом обнаружив, что поучает принца. – Извините, – пробормотал он. – У меня нет права так говорить.
Джошуа наблюдал за ним, приподняв одну бровь.
– Они не ошибаются на твой счет, юный Саймон, – медленно проговорил он. – Под этой рыжей шевелюрой скрывается неплохая голова. – Принц положил руку на плечо Саймону. – В любом случае я не собирался решать вопрос с ними, пока Хотвиг не сможет присоединиться ко мне. Я тщательно обдумаю то, что ты сказал.
– Я надеюсь, вы сможете простить мне мою прямоту, – смущенно заметил Саймон. – Вы были очень добры ко мне.
– Я доверяю твоим суждениям, Саймон, так же, как я доверяю суждениям Фреозеля. Человек, который не прислушивается к честному совету, просто глупец. Впрочем, человек, слепо следующий всем получаемым советам, еще больший глупец. – Он сжал плечо Саймона. – Пойдем прогуляемся обратно. Расскажи мне еще о ситхи.
Странно было пользоваться зеркалом Джирики по такой прозаической причине, как подравнивание бороды, но Слудиг сказал сегодня Саймону – и не слишком учтиво, – что она выглядит несколько неопрятно. Прислоненное к камню зеркальце ситхи дружелюбно подмигивало в слабом свете послеполуденного солнца. В воздухе висел легкий туман, так что Саймону постоянно приходилось вытирать стекло рукавом. Незнакомый с искусством стрижки посредством костяного ножа – он мог бы попросить острое стальное лезвие у Слудига, но тогда риммер непременно устроился бы рядом, отпуская остроумные замечания, – Саймон немногого достиг, успев только несколько раз порезаться, когда перед ним появились три молодые женщины.
Саймон видел всех трех в Новом Гадринсетте – с двумя он даже танцевал в тот вечер, когда его посвятили в рыцари, а самая тоненькая сшила ему отличную рубашку. Они казались ужасно молоденькими, несмотря на то что он, по-видимому, был не более чем на год старше любой из них. Однако об одной девице, чья округлая фигура и темные кудрявые волосы напоминали горничную Эфсебу, он подумал, что она довольно привлекательна.
– Что вы делаете, сир Сеоман? – спросила тоненькая. У нее были большие серьезные глаза, которые она испуганно прикрывала ресницами, если Саймон слишком долго не отрывал от них взгляда.
– Стригу бороду, – грубо ответил он. Сир Сеоман, как же! Почему они позволяют себе издеваться над ним?
– О, не надо ее отрезать, – сказала кудрявая девушка. – Она выглядит просто роскошно!
– Нет, не надо, – эхом отозвалась ее тоненькая подружка.
Третья, низенькая девушка с короткими светлыми волосами и веснушчатым лицом, покачала головой:
– Не надо.
– Я просто хочу подрезать ее. – Он удивился женской глупости. Всего несколько дней назад люди погибали, чтобы защитить их. Люди, которых эти девушки скорее всего близко знали. Как они могут быть такими легкомысленными? – Вы действительно думаете, что она выглядит… неплохо? – спросил он.
– О да, – пробормотала Кудрявая, потом покраснела. – То есть, я хочу сказать, она позволяет вам… она позволяет мужчине казаться старше.
– Значит, ты думаешь, что мне нужно выглядеть старше, чем я есть на самом деле? – поинтересовался он самым суровым голосом.
– Нет, – поспешно возразила она. – Просто… эта борода хорошо выглядит.
– Говорят, вы очень храбро сражались, – вступила в разговор Тоненькая:
Он пожал плечами.
– Мы сражались за наш дом… за наши жизни. Я просто старался остаться в живых.
– Вот в точности так же сказал бы Камарис! – восхитилась Тоненькая.
Саймон громко рассмеялся:
– Ничего подобного. Никогда бы он так не сказал.
Маленькая девушка бочком обошла Саймона и теперь внимательно изучала зеркальце.
– Это зеркало эльфов? – прошептала она.
– Зеркало эльфов?
– Люди говорят… – Она запнулась и посмотрела на своих подруг в поисках поддержки.
Тоненькая пришла ей на помощь:
– Люди говорят, что вы с ними в дружбе. Что эльфы приходят к вам, когда вы их зовете волшебным зеркалом.
Саймон снова улыбнулся, на сей раз немного помедлив. Кусочки правды, обильно приправленные глупостью. Как это могло произойти? И кто говорил о нем? Странно было думать об этом.
– Нет, это не совсем так. Мне действительно подарил это зеркальце один из ситхи, но они, конечно, и не думают приходить, как только я позову. Иначе бы мы не стали сражаться одни против герцога Фенгбальда, верно?
– А может ваше зеркальце исполнять желания? – спросила Кудрявая.
– Нет, – твердо ответил Саймон. – Оно ни разу не исполнило ни одно из моих. – Он вдруг замолчал, вспомнив, как Адиту разыскала его в заснеженном Альдхорте. – Я хотел сказать, что на самом деле оно ничего такого не делает, – закончил он. Вот он и сам мешает ложь с правдой. Но как еще объяснить им все безумие прошедшего года, чтобы это было понятно?
– Мы молились, чтобы вы призвали союзников, сир Сеоман, – серьезно сказала Тоненькая. – Мы очень боялись.
Взглянув на ее бледное лицо, Саймон понял, что она говорила правду. Конечно, они боялись и грустили – неужели теперь они не могут радоваться, что остались живы? Это совсем не значило, что они легкомысленны. Странно было бы, если бы они, подобно Джошуа, предавались печальным размышлениям, раскаянию и оплакиванию погибших.
– Я тоже боялся, – сказал он. – Нам очень повезло.
Наступило молчание. Кудрявая девушка поправила распахнувшийся плащ, обнаживший белую шею. Действительно потеплело, понял Саймон. Он уже довольно долго стоял неподвижно, но до сих пор ни разу не вздрогнул. Юноша посмотрел вверх, на небо, словно надеясь найти какое-нибудь подтверждение приходу весны.
– У вас есть леди? – внезапно спросила Кудрявая.
– Есть ли у меня что? – спросил он, хотя прекрасно ее расслышал.
– Леди, – сказала она, ужасно покраснев. – Возлюбленная.
Саймон минуту подождал, прежде чем ответить.
– Да нет, – сказал он наконец.
Девушки смотрели на него в восторженном щенячьем ожидании, и Саймон почувствовал, что его собственные щеки начинают предательски гореть.
– Да нет, – повторил он, с такой силой сжав канукский нож, что у него заболели пальцы.
– Ах, – сказала Кудрявая. – Ну что же, мы не смеем больше мешать вам, сир Сеоман. – Ее тоненькая подружка тянула ее за рукав, но девушка не обратила на это внимания. – Вы придете на костер?
Саймон поднял брови:
– Костер?
– Празднование. Ну и оплакивание тоже. В центре поселка. – Она показала на палатки Нового Гадринсетта. – Завтра ночью.
– Я не знал. Да, я думаю, что смогу. – Он снова улыбнулся. На самом деле это вполне разумные молодые женщины, если только поговорить с ними немного. – И еще раз спасибо за рубашку, – сказал он Тоненькой.
Она испуганно моргнула:
– Может быть, вы наденете ее завтра вечером.
Распрощавшись, три девушки повернулись и стали подниматься по склону горы, то и дело наклоняясь друг к другу и громко смеясь. Саймон ощутил взрыв негодования при мысли, что они смеются над ним, но тут же отогнал это предположение. Он, видимо, нравится им, так ведь? Просто девушки всегда такие, насколько он мог судить.
Он снова повернулся к зеркалу, полный решимости закончить со своей бородой еще до захода солнца. Костер, значит?.. Он углубился в размышления, стоит ли ему брать туда свой меч.
Саймон задумался над своими словами. У него, конечно, и вправду не было леди-возлюбленной, как это, по его мнению, полагалось каждому порядочному рыцарю – даже такому рыцарю-оборванцу, каким он стал. И все-таки трудно было не вспомнить о Мириамели. Сколько времени прошло с тех пор, как он видел ее в последний раз? Он принялся по пальцам считать месяцы: ювен, анитул, тьягар, септандер, октандер… почти полгода! Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, что сейчас она уже совершенно забыла его.
Но он ее не забыл. Бывали мгновения – странные, пугающие мгновения, – когда он был почти уверен, что ее тянет к нему не меньше, чем его к ней. Ее глаза становились такими большими, когда она смотрела на него, словно запоминая каждую черту. А может быть, это лишь его воображение? Несомненно, что они совершили вместе почти невероятное путешествие, и также не подлежит сомнению, что когда-то она считала его другом… но мог ли он быть для нее чем-то большим?
Воспоминания о том, какой она была в Наглимунде, нахлынули на него теплой волной. На ней было небесно-голубое платье, и внезапно принцесса стала почти страшной в своей законченности – ничего общего с оборванной служанкой, спавшей на его плече. И тем не менее под дивным платьем была та же самая девушка. Казалось, что она была смущена и взволнована, когда они встретились во дворе замка, – но был ли это стыд за ту шутку, которую она с ним сыграла, или страх, что ее высокое положение может разлучить их?
Он помнил ее стоящей на башне в Хейхолте – ее волосы напоминали полотно золотого шелка. Саймон, бедный судомой, глядя на нее, чувствовал себя навозным жуком, попавшим в солнечный луч. И ее лицо, такое изменчивое, полное гнева или смеха, более прекрасное и непредсказуемое, чем у всех женщин, которых он когда-либо видел… Нечего заниматься бесполезными мечтаниями, сказал он себе: крайне мало вероятно, что она хоть когда-нибудь видела в нем нечто большее, чем дружелюбно настроенного поваренка, вроде детей верных слуг, с которыми вместе растет знать и которых господа быстро забывают, повзрослев. И даже если он небезразличен ей, не было никаких шансов, что у них могло бы что-нибудь получиться. Таково истинное положение вещей, по крайней мере так его учили.
Но Саймон уже достаточно долго бродил по свету и видел достаточно странностей, для того чтобы считать незыблемыми прописные истины, которым учила его Рейчел. А чем, собственно, отличаются простые люди от тех, в чьих жилах течет благородная кровь? Джошуа был человеком добрым, умным и честным – Саймон не сомневался, что из него выйдет хороший король, – но его брат Элиас оказался монстром. Мог ли быть хуже самый грязный крестьянин, вытащенный с ячменных полей? Что такого священного в королевской крови? И в конце концов, раз уж он об этом задумался, разве сам король Джон не происходил из крестьянской семьи?
Внезапно ему пришла в голову безумная мысль: что, если Элиас потерпит поражение, но Джошуа тоже погибнет? Что, если Мириамель никогда не вернется? Тогда кто-то должен будет стать новым королем. Саймон плохо представлял себе положение в Светлом Арде – по крайней мере вне тех мест, которых коснулось его безумное прошлогоднее путешествие. Были ли другие особы королевской крови, которые могли бы в таком случае претендовать на трон из костей дракона? Этот человек из Наббана – Бенигарис или как его там? Или тот, кто стал наследником Лута в Эрнистире? А может быть, старый герцог Изгримнур, если только он еще жив? Его по крайней мере Саймон сможет уважать.
Но тут новая мысль разгорелась, словно тлеющий уголек на ветру: а почему он сам, Саймон, не может подойти для этой роли, как и любой другой? Человек, побывавший в запретном городе ситхи и водящий дружбу с троллями Йиканука? Тогда для принцессы не найти лучшего мужа!
Саймон посмотрел в зеркало на белую прядь волос, словно его мазнули по голове белой кистью, на длинный шрам, на огорчительно запущенную бороду.
Вы только поглядите на меня, подумал он и внезапно громко рассмеялся. Король Саймон Великий! С тем же успехом можно сделать Рейчел герцогиней Наббана, а этого монаха Кадраха – Ликтором Матери Церкви. Да скорее звезды засверкают среди бела дня!
И, кроме того, разве мне так уж хочется быть королем?
В конце концов, это действительно было так: Саймону казалось, что того, кто займет место Элиаса на троне из костей дракона, не ждет ничего, кроме бесконечной боли. Даже если Король Бурь будет побежден – а в одно это трудно поверить, – страна в любом случае лежит в развалинах, повсюду люди умирают от голода и холода. Не будет ни турниров, ни сверкающих на солнце доспехов, ни праздников – долгие, долгие годы.
Нет, с горечью подумал он. Следующий король должен быть кем-то вроде Барнабы, пономаря хейхолтской церкви, – ему придется хорошо уметь хоронить мертвых.
Он сунул зеркало в карман плаща и сел на камень, чтобы посмотреть, как солнце скрывается за деревьями.
Воршева нашла своего мужа в Доме Расставания. В длинном зале не было никого, кроме Джошуа и мертвого Деорнота. Да и сам принц не казался живым – неподвижно, словно статуя, стоял он у алтаря, на котором покоился его друг.
– Джошуа?
Принц медленно повернулся, словно пробуждаясь ото сна.
– Да, леди?
– Ты стоишь здесь слишком долго. Солнце садится.
Он улыбнулся:
– Я только что пришел. Я гулял с Саймоном, и потом у меня еще были другие дела.
Воршева покачала головой:
– Ты вернулся очень давно, даже если ты сам этого не помнишь. Ты провел на этом месте бóльшую часть дня.
Улыбка Джошуа стала виноватой.
– Правда? – Он снова повернулся к Деорноту. – Я не знал. Я чувствую, что нехорошо оставлять его одного. Он-то всегда присматривал за мной.
Она шагнула вперед и взяла его под руку.
– Я знаю. А теперь пойдем со мной.
– Хорошо. – Принц коснулся рукой знамени, которым была прикрыта грудь Деорнота.
Дом Расставания был не более чем каменной скорлупкой, когда Джошуа и его маленький отряд впервые пришли на Сесуадру. Поселенцы закрыли ставнями зияющие окна и построили крепкие деревянные двери, чтобы принц в тепле и уединении мог обдумывать дела Нового Гадринсетта. В этом все еще чувствовалось что-то временное и преходящее, и грубая работа новых обитателей составляла странный контраст с тонкой работой мастеров-ситхи. Джошуа вел пальцами по изящной резьбе, пока Воршева за руку вела его к одной из дверей, на свет заходящего солнца.
Стены Сада Огней были разрушены, каменные дороги разбиты и выщерблены. Несколько стойких кустов роз выдержали свирепую атаку зимы, и их глянцевые листья и серые стебли выглядели вполне здоровыми, хотя один Бог знал, когда им придется зацвести в следующий раз. Трудно было не задуматься о том, сколько времени они растут здесь и кто посадил их когда-то.
Воршева и Джошуа шли мимо узловатого ствола огромной сосны, выросшей в проломе каменной стены. В ее ветвях, казалось, повисло угасающее солнце – смутное красное пятно.
– Ты все еще думаешь о ней? – внезапно спросила Воршева.
– Что? – Мысли Джошуа где-то блуждали. – Кто?
– О той, другой. О жене твоего брата, которую ты любил когда-то.
Принц наклонил голову:
– Илисса. Нет, во всяком случае, не так часто, как раньше. В эти дни у меня очень много других, гораздо более важных дел. – Он положил руку на плечи жены. – Теперь у меня есть семья, которой я нужен.
Несколько мгновений Воршева подозрительно смотрела на него, потом удовлетворенно кивнула.
– Да, – сказала она. – Есть.
– И не только семья, но, по-видимому, еще и целый народ.
Она тихо застонала:
– Ты не можешь стать мужем для всех и отцом для всех.
– Конечно нет. Но я должен быть принцем, хочу я этого или нет.
Некоторое время они шли молча, слушая прерывистую песню одинокой птицы, сидящей на раскачивающихся ветвях. Дул холодный ветер, но все же он был теплее, чем в предыдущие дни, – может быть, именно поэтому птица и запела.
Воршева положила голову на плечо Джошуа, так что ее волосы трепетали у его подбородка.
– Что мы теперь будем делать? – спросила она. – Теперь, когда битва выиграна.
Джошуа подвел ее к каменной скамье, с одной стороны раскрошившейся, но по большей части сохранившейся в целости. Они смахнули начавший подтаивать снег и сели.
– Не знаю, – сказал он. – Я думаю, пришло время созывать новый рэнд – совет. Нам нужно многое решить. У меня много сомнений по поводу выбора наиболее разумного пути. Мы не должны надолго откладывать совет, после… после того, как похороним павших.
Воршева удивленно посмотрела на него:
– Что ты хочешь сказать, Джошуа? Почему такая спешка?
Принц поднес руку к глазам и принялся разглядывать линии на ладони.
– Потому что очень велика вероятность того, что, если мы не нанесем удар сейчас, единственная возможность будет упущена.
– Удар? – Это слово, казалось, ошеломило ее. – Удар? Но почему? Что за безумие? Мы потеряли каждого третьего! Ты хочешь эти несчастные несколько сотен повести на своего брата?
– Но мы одержали важную победу. Первую победу с тех пор, как Элиас начал эту безумную кампанию. Если мы ударим сейчас, пока память о ней свежа и Элиас ничего не знает, наши люди поймут нас, а многие другие присоединятся к нам.
Воршева широко раскрыла глаза. Она держала руку у живота, как бы защищая своего нерожденного ребенка.
– Нет! О Джошуа, это просто глупо! Я надеялась, что ты хотя бы подождешь конца зимы! Как ты можешь сейчас говорить о новой войне?
– Я же не сказал, что собираюсь предпринимать что-то прямо сейчас. Я еще не решил – и не решу, пока не соберу рэнд.
– Ну конечно, толпа мужчин усядется на подушки и будет говорить о важной битве, которую вы выиграли. Женщины там будут?
– Женщины? – Он насмешливо улыбнулся. – Джулой, например.
– О да, Джулой, – с презрением процедила она, – и то только потому, что ее называют мудрой женщиной. Это единственный сорт женщин, чье мнение имеет для тебя какой-нибудь вес.
– А что мы должны делать – пригласить весь Новый Гадринсетт? – Он начинал раздражаться. – Это было бы глупо.
– Не глупее, чем слушать одних мужчин и никого больше. – Некоторое время она возмущенно смотрела на него, потом заставила себя успокоиться и несколько раз глубоко вздохнула, прежде чем заговорить снова: – Есть история, которую любят рассказывать женщины Клана Жеребца. История про быка, который не желал слушать своих коров.
Джошуа ждал.
– Ну, – сказал он наконец, – и что же с ним случилось?
Воршева нахмурилась, встала и пошла прочь по разбитой дороге:
– Продолжай в том же духе – тогда узнаешь.
Лицо Джошуа было веселым и раздраженным одновременно.
– Погоди, Воршева. – Он встал и пошел за ней. – Ты права, что упрекаешь меня. Я должен был выслушать то, что ты хотела сказать. Что случилось с быком?
Она осторожно оглядела его:
– Я расскажу тебе в другой раз. Сейчас я слишком сердита.
Джошуа взял ее за руку и пошел рядом с ней. Дорожка, огибая разбросанные повсюду обломки камней, вскоре привела их к стене сада. Сзади раздавались чьи-то голоса.
– Ну хорошо, – быстро проговорила она. – Бык был слишком гордым, чтобы слушать коров. Когда они сказали ему, что волк ворует телят, он не поверил им, потому что сам этого не видел. Когда волк перетаскал всех телят, коровы выгнали быка и нашли себе нового.
Джошуа резко засмеялся:
– Это предостережение?
Она сжала его руку:
– Пожалуйста, Джошуа! Люди устали от сражений. Мы устраиваем здесь дом. – Она подвела его к бреши в стене. С другой стороны шумел временный рынок, который раскинулся под прикрытием внешней стены Дома Расставания. Несколько дюжин мужчин, женщин и детей оживленно обменивались старыми пожитками, принесенными из разграбленных домов, и вещами, которые только недавно были найдены в окрестностях Сесуадры. – Видишь, – сказала Воршева, – у них начинается новая жизнь. Ты просил их защищать свой дом. Как же ты можешь заставлять их снова тронуться в путь?
Джошуа смотрел на группу закутанных детей, игравших с цветастой тряпкой в «кто-кого-перетянет». Они визжали от смеха и отшвыривали ногами снежные комья. Какая-то мать сердито кричала своему ребенку, чтобы он уходил с ветреного места.
– Но это не настоящий их дом, – сказал он тихо. – Мы не можем остаться здесь навсегда.
– Кто тебя просит оставаться навсегда? – возмутилась Воршева. – Только до весны. До тех пор, пока не родится наш ребенок.
Джошуа покачал головой:
– Но нам может никогда уже не представиться такого случая. – Он отвернулся от стены, и лицо его было мрачным. – Кроме того, это мой долг Деорноту. Он отдал свою жизнь не для того, чтобы мы тихо исчезли, а для того, чтобы исправить хоть часть того зла, которое натворил мой брат.
– Долг Деорноту! – Голос Воршевы был сердитым, но в глазах была грусть. – Надо же такое сказать! Только мужчине может прийти в голову подобная вещь!
Джошуа притянул ее к себе:
– Я вправду люблю тебя, леди. Я только стараюсь делать то, что должен.
Она отвернулась:
– Я знаю. Но…
– Но ты не думаешь, что я решил правильно. – Он кивнул, поглаживая ее волосы. – Я выслушиваю всех, Воршева, но последнее слово должно оставаться за мной. – Он вздохнул и некоторое время обнимал ее, не говоря ни слова. – Милостивый Эйдон, я никому бы не пожелал этого! – сказал он наконец. – Воршева, обещай мне одну вещь.
– Какую? – Ее голос был заглушен складками его плаща.
– Я изменил свое мнение. Если со мной что-нибудь случится, сохрани нашего ребенка от всего этого. Увези его. Не давай никому посадить его на трон или использовать в качестве объединяющего символа для какой-нибудь армии.
– Его?
– Или ее. Не дай нашему ребенку, подобно мне, быть втянутым в эту игру.
Воршева свирепо тряхнула головой:
– Никто не отнимет у меня моего маленького, даже твои друзья.
– Хорошо. – Сквозь сетку ее развевавшихся волос он смотрел на западное небо, которое заходящее солнце окрасило в красный свет. – Тогда, что бы ни случилось, это будет легче перенести.
Через пять дней после битвы были погребены последние из защитников Сесуадры – мужчины и женщины из Эркинланда, Риммергарда и Эрнистира, Тритингов, Йиканука и Наббана, беженцы со всего Светлого Арда легли в неглубокие могилы на вершине Скалы прощания. Принц Джошуа сдержанно и серьезно говорил об их подвиге и самопожертвовании, а ветер, носившийся по Сесуадре, играл его плащом. Отец Стренгьярд, Фреозель и Бинабик по очереди поднимались с мест, чтобы сказать что-то свое. Обитатели Нового Гадринсетта стояли молча, с суровыми лицами и внимательно слушали.
