Текст книги "Память, Скорбь и Тёрн"

Автор книги: Тэд Уильямс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 182 (всего у книги 200 страниц)

Стренгъярд пожал плечами:

– Ничего нет плохого в том, чтобы спросить.

Тиамак молчал, покачиваясь взад и вперед вместе с кораблем, потом внезапно снова сел.

– Это может подождать до утра, когда переход будет безопасным. Есть еще многое, что мы можем обсудить до тех пор. Это может быть что угодно, Стренгъярд, – что угодно! Мы должны снова вспомнить все те места, где мы были, и людей, которых мы встречали. Мы обращали внимание только на то, что было перед нами. Теперь вы и я должны как следует подумать о том, чего мы не видели, следя за ходом спектакля преследования и войны. Кроме того, нужно поговорить с остальными. Слудиг много видел, и, конечно, Изгримнур и Джошуа тоже могут что-то знать. Но я даже не представляю, о чем их спрашивать.

Священник вздохнул и скорбно покачал головой:

– Милостивый Эйдон, какая жалость, что Джулой больше нет с нами. Она знала бы, с чего начать.

– Но ее нет, как вы сами сказали, и Бинабика тоже. Таков наш удел: так, Камарис вынужден размахивать мечом, а Джошуа – нести бремя власти. – Тиамак посмотрел на кучу рукописей, громоздившуюся у него на коленях. – Но вы правы. Мы не знаем, с чего начать. Если бы только кто-нибудь мог рассказать нам о том, как были выкованы эти мечи! Ну почему это знание навеки потеряно?!

Пока они сидели погруженные в мрачное молчание, голос ниски снова возвысился, прорезая шум моря, как острый клинок.

Сначала сам размер странного предмета не давал Мириамели понять, что же это такое. Его окрашенное восходящим солнцем великолепие и массивные бархатные лепестки, капли росы, сверкающие, как огромные стеклянные шары, даже шипы, каждый величиной с огромную пику черного изогнутого дерева, – все это, казалось, можно воспринять только по отдельности. И спустя долгое время – или ей только казалось, что прошло долгое время, – она поняла, что эта громада, вращающаяся перед ее глазами… роза. Она медленно поворачивалась, как будто гигантский стебель крутили невидимые пальцы великана. Запах был таким сильным, что казалось, будто вся вселенная задыхается от дивного аромата, одновременно успокаивающего и наполняющего ее жизнью.

Нетронутая волнистая поверхность травы, над которой вращалась роза, содрогнулась. Дерн вздулся под могучим цветком; из-под земли появились угловатые серые камни. Они проталкивались на поверхность, как кроты, ищущие путь к солнцу. Когда они вырвались на свободу и Мириамель поняла, что длинные камни имеют одно основание, она догадалась, что видит огромную руку, явившуюся с другой стороны мира. Рука поднялась. Трава и комья земли летели во все стороны. Каменные пальцы потянулись к розе. Мгновением позже рука сжалась. Роза перестала вращаться и медленно исчезла в сокрушительном кулаке. Единственный широкий лепесток падал на землю, покачиваясь из стороны в сторону. Роза была мертва…

Мириамель вскочила, протирая глаза, сердце ее колотилось. В пещере было темно; светились только несколько розоватых кристаллов дворров, так же как это было, когда она засыпала. Тем не менее она почувствовала: что-то изменилось.

– Джисфидри! – позвала она. Фигура отделилась от ближней стены и направилась к ней, покачивая головой.

– Он все еще не вернулся, – сказала Исарда.

– Что случилось? – В голове у Мириамели стучало, точно ее ударили. – Только что что-то случилось.

– Это было очень сильным на этот раз. – Исарда была расстроена. Ее непостижимые огромные глаза расширились, длинные пальцы судорожно сжимались. – Какое-то… какое-то изменение происходит здесь. Изменение в камнях земли и в сердце Асу’а. – Она подыскивала слова. – Это уже происходило раньше. Сейчас стало сильнее.

– Какие изменения? И что мы будем делать?

– Мы не знаем. Но мы не будем делать ничего, пока не вернутся Джисфидри и остальные.

– Все вокруг падает, рушится… а вы не собираетесь ничего делать?! Даже бежать?

– Это не… падение. Перемены в другом. – Исарда положила дрожавшую руку на плечо Мириамели. – Пожалуйста. Мои люди испуганы. Вы делаете им хуже.

Прежде чем Мириамель успела сказать что-нибудь еще, странный бесшумный грохот потряс ее, звук слишком низкий, чтобы его можно было услышать. Вся пещера, казалось, всколыхнулась. На мгновение лицо Исарды стало каким-то безжизненным, а розовый свет кристаллов углубился, засверкал белизной, потом стал лазурным. Все перекосилось, Мириамель почувствовала, что скользит в сторону, как будто земля ушла у нее из-под ног.

Мгновением позже хрустальные огни снова потеплели, и пещера вновь обрела прежний вид. Принцесса несколько раз судорожно вздохнула, прежде чем начать говорить.

– Происходит что-то очень плохое.

Исарда поднялась на ноги, неуверенно покачиваясь:

– Я должна посмотреть на остальных. Джисфидри и я пытаемся не позволять им слишком бояться. Без Шарда, без Зала Памяти нас почти ничто не связывает.

Дрожа, Мириамель смотрела ей вслед. Каменная громада вокруг внезапно показалась ей стенками гроба. То, чего боялись Джошуа, старик Ярнауга и остальные, наконец пришло. Какая-то чудовищная сила текла сквозь камни Хейхолта, так же как кровь бежала по ее собственным жилам. Действительно, времени оставалось совсем немного.

Неужели для меня все закончится здесь? – подумала она. Здесь, внизу, в темноте. Я так и не узнаю почему…

Мириамель не помнила, как снова заснула, но проснулась – на этот раз пробуждение не было таким ужасным, – сидя у стены пещеры и положив голову на капюшон своего плаща. Шея болела, и, растирая ее, принцесса увидела, что кто-то сидит на корточках перед ее сумкой – смутный силуэт в розовом свете кристаллов дворров.

– Эй, вы! Что вы делаете?

Сидящий обернулся, глаза его были широко раскрыты.

– Вы пробудились, – сказал тролль.

– Бинабик? – Мгновение Мириамель в потрясении смотрела на него, потом вскочила и бросилась к нему. Она так сжала тролля в объятиях, что он, задыхаясь, рассмеялся. – Мать Милости! Бинабик! Что ты делаешь? Как ты сюда попал?

– Дворры разыскивали меня на ступенях, – сказал он, когда объятия наконец разжались. – Я проводил здесь уже очень небольшое время. Я не имел желания пробуждать вас. Но, имея наполненность голодом, я производил разыскания в сумках.

– Мне кажется, там оставался кусочек хлеба и, может быть, немного сухих фруктов. – Она торопливо шарила в сумке. – Я так счастлива, что вижу тебя! Я не знала, что с тобой. Эта тварь, этот монах! Что случилось?

– Я умертвил его – или, с вероятностью, придавал ему свободность. – Бинабик покачал головой. – Я не могу сказать. Он становился самим собой на очень короткую секунду и поведал, что норны бывали… как это он говаривал?.. фальшивые до невероятности. – Он взял кусочек засохшего хлеба, предложенный Мириамелью. – Когда-то я знавал его в виде человека. Саймон и я встречали его среди руин святого Ходерунда. Мы не питали дружбы, Хенгфиск и я, но смотреть в его глаза… Такие ужасающие вещи не должны быть сделаны ни с кем. Наши враги имеют множество фактов, достойных ответа.

– Что ты думаешь о дворрах? Они тебе сказали, зачем захватили меня? – Ей пришла в голову неожиданная мысль: – А ты теперь тоже пленник?

– Я не питаю уверенности, что «пленник» – это правильное называние, – задумчиво сказал тролль. – Да, Джисфидри много рассказывал, когда мы шли в это место. Рассказывал некоторое время.

– Что ты хочешь сказать?

– В туннелях гуляют солдаты, – ответил тролль, – и еще другие. Норны, как я предполагаю, хотя мы не имели возможности видеть их с такой ясностью, с какой солдат. Но дворры обнаружили чувства, и я предполагаю, что они не лицедейничали в мою честь. Они питали очень великий страх.

– Норны? Здесь? Но я думала, что они не могут войти в замок…

Бинабик пожал плечами:

– Кто может узнавать? Это их немертвый хозяин не имеет возможности возвращаться. Но я предполагаю, что живые норны имеют небольшую вероятность желать входить сюда. Но если бы теперь все, что я знавал как истинность, стало бы лживостью, я не питал бы большого удивления.

Вошел Джисфидри и сел на корточки рядом с ними. Подбитая какой-то тканью, кожаная одежда дворра еле слышно потрескивала, его лицо было добрым и грустным, но Мириамель подумала, что длинные руки и ноги делают дворра похожим на паука, пробирающегося через паутину.

– Вот твой спутник. Он в сохранности, Мириамель.

– Я рада, что вы нашли его.

– Еще мгновение, и было бы слишком поздно. – Джисфидри был явно озабочен. – Во всех туннелях ходят смертные и хикедайя. Только наше умение спрятать дверь в эту комнату сохраняет ее от них.

– Вы собираетесь остаться здесь навсегда? Это вас не спасет. – Радость от возвращения Бинабика немного поутихла, и теперь она снова чувствовала подступающее отчаяние. Все они были пойманы в закрытой пещере, а мир вокруг них, по-видимому, медленно, но верно движется навстречу какому-то ужасному катаклизму. – Неужели ты не чувствуешь, что происходит? Все остальные из твоего народа чувствовали.

– Конечно чувствую. – На мгновение голос Джисфидри стал почти сердитым. – И даже больше, чем вы. Мы знаем, что меняется. Мы знаем, что могут сделать Слова Творения. Кроме того, камни тоже говорят с нами. Но у нас нет сил остановить происходящее, и, если мы привлечем к себе внимание, все закончится. Наша свобода никому не нужна.

– Слова Творения?.. – спросил Бинабик, но прежде, чем он закончил, появилась Исарда. Она тихо сказала что-то мужу на языке дворров. Мириамель посмотрела туда, где сгрудились у противоположной стены остальные дворры. Они явно были обеспокоены, глаза их расширены. Они возбужденно переговаривались, все время кивая и покачивая большими головами. Худое лицо Джисфидри теперь тоже было встревоженным.

– Кто-то снаружи, – сказал он.

– Снаружи? – Мириамель затянула узел на сумке. – Что ты хочешь сказать? Кто?

– Мы не знаем. Но кто-то стоит за тайной дверью в эту комнату и пытается войти. – Он возбужденно всплеснул руками. – Это не смертные солдаты, но у этого существа есть власть над вещами. Мы защитили эту дверь Искусством тинукедайя.

– Норны? – выдохнула Мириамель.

– Мы не знаем! – Джисфидри встал и тонкой рукой обнял Исарду. – Но мы должны надеяться, что, хотя они и нашли эту дверь, им не под силу открыть ее. Больше мы ничего не сможем сделать.

– Но здесь ведь должен быть другой выход, верно?

Джисфидри повесил голову:

– Мы должны были рискнуть. Две тайные двери более уязвимы, а мы боялись тратить столько Искусства, когда вещи так неуравновешенны.

– Мать Милости! – воскликнула Мириамель. Ярость боролась в ней с безнадежностью ужаса. – Значит, мы в западне! – Она повернулась к Бинабику: – Помоги нам Бог, что же теперь делать?

Тролль выглядел усталым.

– Ваше спрашивание о драке? Кануки не производят подарков своими жизнями. Миндуноб иник ят, говорим мы, «Мой дом будет твоим гробом». – Он мрачно засмеялся. – Но с уверенностью, даже очень свирепые тролли предпочитают находить возможность оставлять себе свою пещеру и не умирать.

– Я нашла свой нож, – сказала Мириамель, нервно барабаня пальцами по ноге. Она пыталась унять дрожь в голосе. В западне! Они в западне, и норны стоят у дверей! – Милостивая Элисия, жаль, что я не взяла лук. У меня есть только Белая стрела Саймона, но я уверена, что ему бы понравилось, если бы я воткнула ее в норна. Надеюсь, что смогу заколоть ею кого-нибудь.

Джисфидри посмотрел на них с недоверием:

– Вы не можете спастись от хикедайя даже с луком и колчаном, полным лучших стрел Вандиомейо. Что уж говорить об одном ноже!

– Я не думаю, что мы на самом деле спасемся, – отрезала Мириамель. – Но мы зашли слишком далеко, чтобы позволить им захватить нас, как испуганных детей. – Она несколько раз глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. – Ты же сильный, Джисфидри, – я чувствовала это, когда ты нес меня, – ты же не дашь им просто убить себя?

– Битва не наш путь, – заговорила Исарда. – Мы никогда не были стойкими.

– Тогда отойдите назад. – Мириамель подумала, что разговаривает как хвастливый скандалист из таверны самого худшего сорта, но ее слишком сковывали мысли о том, что может произойти. Один вид дрожащих, испуганных дворров съедал ее решимость, и страх, лежавший где-то внизу, казался ей дырой, в которую она может провалиться и пропасть навсегда. – Веди нас к двери. Бинабик, давай по крайней мере наберем камней. Видит Бог, хоть в них-то в этом месте нет недостатка.

Сбившиеся в кучу дворры с недоверием наблюдали за ними, как будто бы подготовка к сопротивлению делала их не менее опасными, чем врага снаружи. Мириамель и Бинабик быстро собрали кучу камней, потом Бинабик разнял свой дорожный посох и засунул секцию с ножом за пояс, после чего приготовил духовую трубку.

– Очень лучше первоначально использовать это. – Тролль вложил стрелу в трубку. – С вероятностью, смерть с неизвестным источником будет тормозом на пути к их вхождению.

Дверь, как казалось, была всего лишь частью бороздчатой стены пещеры, но, когда Мириамель и Бинабик встали перед ней, на камне высветилась серебристая полоска.

– Да направит нас Руян, – горестно сказал Джисфидри. – Они разрушили заклятие.

Его соплеменники испуганно зашумели. Серебряное сияние поднялось по поверхности камня, потом повернуло, прошло перпендикулярно и снова повернуло вниз. Когда светящаяся нить окружила целую секцию, камень, очерченный этим сиянием, начал медленно двигаться внутрь, царапая пол пещеры. Мириамель как зачарованная следила за его медлительным поворотом, дрожа всем телом.

– Не стойте впереди меня, – прошептал Бинабик. – Я буду говорить вам, когда придет необходимость передвигаться.

Дверь со скрежетом остановилась. Когда в узком отверстии возникла невысокая фигура, Бинабик поднес трубку ко рту. Стоявший в дверях зашатался и упал вперед. Дворры застонали от ужаса.

– Ты попал в него! – ликующе закричала Мириамель и подняла камень, готовая дать отпор следующему, пока Бинабик будет перезаряжать трубку… Но никто больше не появился.

– Они ждут, – прошептала Мириамель троллю. – Они видели, что случилось с первым.

– Но я не производил выстрел, – удивленно сказал Бинабик. – Моя стрела еще не летала.

Лежавший приподнял голову:

– Закройте… дверь. – Каждое слово давалось ему с неимоверным трудом. – Они… идут… за мной…

Мириамель разинула рот от изумления:

– Это Кадрах!

Бинабик посмотрел сперва на нее, потом на монаха, снова уронившего голову, потом отложил свою трубку и бросился вперед.

– Кадрах? Здесь?

Мириамель медленно покачала головой.

Дворры пробежали мимо нее, спеша закрыть дверь.

4
СЕРАЯ СТРАНА

Бесцветный туман окружал его. Не было ни пола, ни потолка, ни любого другого видимого предела. Саймон плыл в пустоте, в которой не было ни движения, ни звука.

– Помогите мне! – кричал он или пытался кричать, но слова звенели только в его собственной голове. Лилит исчезла, ее последнее прикосновение к его мыслям теперь стало холодным и отдаленным. – Помогите! Кто-нибудь!

Если кто-нибудь, кроме него, и был в этой серой пустыне, он не отзывался.

А что толку, если здесь и есть кто-то или что-то? – подумал внезапно Саймон, вспоминая все, что ему когда-либо рассказывали о Дороге снов. Это вполне может оказаться существо, которое я не хочу встретить. Может быть, конечно, это и не Дорога снов, но Лилит говорила, что она близка. Наставник Бинабика Укекук встретил какое-то ужасное существо, находясь на Дороге, и оно убило его.

А чем это хуже вечного блуждания по серому туману? Скоро от меня не останется ничего такого, что стоило бы спасать.

Шли часы. Ничего не менялось. Может быть, это были дни. Или недели. Здесь не было времени. Пустота была абсолютной.

После долгих скитаний по пустому серому пространству его слабые, разбросанные мысли стали приходить в порядок.

Предполагалось, что Лилит толкнет меня назад – назад к моему телу, к моей жизни. Может быть, я сам могу это сделать? Он попытался вспомнить, как это ощущалось – быть внутри собственного живого тела, – но получались только отрывочные, беспокоящие картины самых последних дней. Мерзкие землекопы, ухмыляющиеся при свете факела, норны, шепчущиеся на вершине над Хасу Вейлом… В конце концов ему удалось вызвать видение огромного колеса и обнаженного тела, привязанного к нему.

Я! – ликовал он. Я, Саймон. Я все еще жив!

Фигура, висящая на ободе колеса, была смутной, деталей видно не было, как на грубом изображении Узириса на древе, но Саймон чувствовал неразрывную связь между ним и собой. Он пытался разглядеть лицо, но черты его стерлись из памяти.

Я потерял себя, его словно накрыло одеялом убийственного холода. Я не помню, как выгляжу – у меня нет лица.

Человек на колесе и само колесо заколебались и стали расплываться.

Нет! – Он вцепился в колесо, стараясь, чтобы его круглая тень оставалась перед взором памяти. Нет! Я настоящий. Я живой. Меня зовут Саймон!

Он пытался вспомнить, как он выглядел в зеркале Джирики, но сперва должен был вызвать воспоминание о самом зеркале, его холодной поверхности под пальцами, нежной глади резьбы. Оно теплело под его рукой, пока наконец Саймон не ощутил зеркало живым существом.

Внезапно он увидел лицо, отраженное в зеркале ситхи. Рыжие волосы были густыми и растрепанными, перечеркнутые белым мазком. На щеке, от глаза до челюсти, была отметина драконовой крови. В темных глазах ничего не отражалось. Это был уже не мальчик, тот, кто смотрел из зеркала Джирики, а изможденный молодой мужчина. Саймон понял, что это было его собственное лицо. Оно вернулось.

Он напряг волю, пытаясь совместить это лицо со смутной фигурой, висящей на колесе. По мере того как маска его лица проявлялась на висящем человеке, все остальное тоже становилось четче. Помещение литейной появлялось из серой пустоты, слабое и полупрозрачное, но это, безусловно, была настоящая литейная, от которой Саймона отделяло только короткое, но неопределенное расстояние. Надежда снова нахлынула на него.

Но как он ни старался, продвинуться дальше не мог. Он отчаянно хотел вернуться – даже к этому колесу, но оно оставалось мучительно недосягаемым: чем больше он старался, тем большим, казалось, становилось расстояние между Саймоном, плававшим в мире сна, и его спящим телом.

Я не могу достать его! – Тяжесть поражения навалилась на него. Не могу!

Как только он понял это, колесо помутнело, потом и вовсе исчезло. Призрак литейной тоже растаял, оставив Саймона в бесцветном тумане. Он собрал все свои силы, чтобы попытаться еще раз, но увидел только слабое мерцание мира, оставленного позади. Это мерцание тоже быстро погасло. В ярости и отчаянии он пытался снова и снова, но не мог прорваться. Наконец его воля ослабела. Он потерпел поражение. Он принадлежал пустоте.

Потерян. Я потерян…

Некоторое время Саймон не знал ничего, кроме опустошенности и безнадежной боли.

Он не знал, спал ли он или перешел в какую-то другую реальность, но, когда он снова ощутил себя мыслящим существом, что-то еще разделяло с ним пустоту. Единственное пятнышко света слабо светилось перед ним, как огонек свечи, видимый сквозь густой туман.

– Лилит! Лилит, это ты?

Искорка не двигалась. Саймон приказал себе двигаться на свет. Сперва он не мог сказать, становилась ли искорка ближе или, как звезда на горизонте, оставалась отдаленной и недостижимой, как бы он ни старался приблизиться. Но несмотря на то, что Саймон не знал, приближается ли он к далекому сиянию, вокруг все начало меняться. Там, где прежде была только пустота, теперь он видел слабые линии и фигуры, которые становились все отчетливее. В конце концов он начал различать деревья и камни, прозрачные, как вода. Он двигался вдоль склона горы, но сама земля под ним и растительность, покрывавшая ее, казались немногим более реальными, чем пустота, которая простиралась над головой на месте неба.

Он, казалось, двигался по стеклянной стране, но когда он на мгновение потерял направление и наступил на камень, лежавший на дороге, нога прошла сквозь него.

Я призрак? Или это просто такое место?

Свет приближался. Саймон уже видел, как теплый отсвет слабо отражается в тумане силуэтов деревьев, окружающих его. Он придвинулся ближе.

Сияние задрожало на краю призрачной долины, водруженное на остроконечный выступ призрачного камня. Его качала на руках смутная дымчатая фигура. Когда Саймон подошел еще ближе, фантом повернулся. Призрак, ангел или демон, Саймон не знал, но у него было женское лицо. Глаза ее расширились, как будто она не очень хорошо видела Саймона.

– Кто здесь? – Лицо призрачной женщины не двигалось, но у него не было никаких сомнений, что это говорила она. Голос был успокаивающе человеческим.

– Я. Я потерян. – Саймон подумал, как бы он себя чувствовал, если бы в этой пустоте к нему неожиданно приблизился кто-то чужой. – Я не причиню вам вреда.

Фигура женщины заколебалась, и на мгновение сияние, которое она прижимала к груди, стало ярче. Саймон почувствовал это как тепло, расширяющееся у него внутри, и это странным образом успокоило его.

– Я знаю тебя, – медленно проговорила она. – Однажды ты уже приходил ко мне.

Он не понял, о чем она говорит.

– Я Саймон. А кто ты? Что это за место?

– Меня зовут Мегвин. – В голосе ее было напряжение. – А это страна богов. Но ты, конечно, знаешь это. Ведь ты был их посланником.

У Саймона не было ни малейшего представления, о чем она говорит, но он отчаянно изголодался по обществу, и его вполне устраивала даже эта призрачная женщина.

– Я потерялся, – снова повторил он. – Можно мне остаться здесь и поговорить с вами?

Почему-то казалось очень важным получить ее разрешение.

– Конечно, – сказала она, но голос ее звучал по-прежнему неуверенно. – Пожалуйста. Милости прошу.

На мгновение видение стало четче: скорбное лицо женщины было окаймлено длинными волосами и капюшоном плаща.

Она засмеялась; Саймон больше почувствовал это, чем услышал.

– На случай если я забыла, ты напомнил мне, что я теперь далека от жизни, которую знала. – Она помолчала. Сияние пульсировало. – Ты сказал, что потерян?

– Да. Это трудно объяснить, но я не здесь, по крайней мере остальная часть меня. – Он хотел рассказать ей больше, но не торопился откровенничать даже с этим грустным, на вид совершенно безобидным духом. – А почему вы здесь?

– Я жду. – В голосе Мегвин звучало сожаление. – Я не знаю, кого или чего, но знаю, что жду.

Некоторое время они молчали. Внизу мерцала долина, прозрачная, как туман.

– Все это кажется таким далеким, – сказал наконец Саймон. – Все, что казалось таким важным!

– Если прислушаться, – ответила Мегвин, – можно услышать музыку.

Саймон послушно прислушался, но не услышал абсолютно ничего. Это само по себе было поразительно, и на мгновение он был ошеломлен. Не было совсем ничего – ни ветра, ни птичьего пения, ни слабого звучания голосов, ни даже приглушенных ударов его собственного сердца. Он никогда не мог себе представить, что тишина может быть такой абсолютной, покой таким глубоким. После безумия и суматохи жизни он, казалось, пришел к неподвижной сути вещей.

– Я немного боюсь этого места, – сказал он. – Я боюсь, что если останусь здесь слишком долго, то не захочу возвращаться обратно, к своей жизни.

Он почувствовал удивление Мегвин.

– Твоя жизнь? Разве ты не умер давным-давно? Когда ты приходил ко мне раньше, я думала, что ты, наверное, древний герой. – Она издала печальный звук. – Что я сделала? Может ли быть, что ты до сих пор не знаешь, что умер?

– Умер? – Ярость и ужас нахлынули на него. – Я не умер! Я еще жив, я просто не могу вернуться. Я жив!

– Тогда что ты делаешь здесь, со мной? – В ее голосе было что-то очень странное.

– Не знаю. Но я жив! – И хотя он сказал это отчасти для того, чтобы убедить самого себя, но внезапно понял, что все еще ощущает слабые путы, связывающие его с проснувшимся миром и его собственным потерянным телом.

– Но ведь сюда приходят только мертвые? Такие, как я?

– Нет. Мертвые идут дальше. – Саймон подумал об улетающей на свободу Лилит. Теперь он знал, что говорит правду. – Это Место Ожидания – промежуточное место. Мертвые идут дальше.

– Но как это может быть, если я… – Мегвин внезапно замолчала.

Испуг и ярость Саймона еще не рассеялись, но теперь он ощущал жаркое пламя своей жизни, потускневшее, но еще не потухшее, и немного успокоился. Он знал, что жив. Он понимал, что это единственное, за что он может ухватиться, но этого было достаточно.

Внезапно он почувствовал рядом с собой что-то странное. Мегвин плакала – беззвучно, судорожными движениями, заставлявшими ее фигурку колебаться и почти рассеиваться, как разогнанный ветром дым.

– Что случилось? – Все это было очень странно и тревожно, но он не хотел терять ее, а Мегвин с каждой секундой становилась все более пугающе бестелесной. Даже свет, который она несла, казалось, стал слабее. – Мегвин? Почему вы плачете?

– Я была такой глупой! – запричитала она. – Такой глупой!

– Что ты имеешь в виду? – Он попытался дотянуться до нее, чтобы взять Мегвин за руку, но не смог коснуться ее. Саймон посмотрел вниз, туда, где должно было находиться его тело, и не увидел ничего. Это было странно, но в этом похожем на сон месте казалось куда менее ужасным, чем в любом другом. Он думал, каким видит его Мегвин. – И почему ты была глупой?

– Потому что я думала, что знаю все. Потому что я думала, что даже боги ждут, чтобы посмотреть, что я сделаю.

– Я не понимаю.

Долгое время она молчала. Он чувствовал, как ее скорбь вливается в него, словно порыв ветра.

– Я объясню, но сперва скажи мне, кто ты? Как ты оказался в этом месте? О боги, боги! – Скорбь угрожала снова развеять ее призрак. – Я слишком много на себя взяла. Слишком, слишком много.

Саймон сделал то, что она просила, начав медленно и нерешительно, но все больше набираясь уверенности, по мере того как кусок за куском его прошлое возвращалось к нему. Он был удивлен, обнаружив, что вспоминает имена, которые только что были туманными провалами в его памяти.

Мегвин не перебивала его, но по мере продолжения его монолога ее облик становился все более различимым. Он снова видел ее лицо, блестящие, полные боли глаза, плотно сжатые губы, которые она словно пыталась удержать от дрожи. Он думал о том, кто любил ее – потому что эту женщину, конечно, должны были любить, – он скорбел о ней. Когда он заговорил о Сесуадре и о миссии графа Эолейра из Эрнисадарка, она впервые перебила его, попросив поподробнее рассказать о графе и о том, что он говорил.

Когда Саймон рассказал об Адиту и ее словах, что Дети Восхода едут в Эрнистир, Мегвин снова начала рыдать.

– О Мирча, дождем одетая! Это то, чего я боялась. Я едва не уничтожила свой народ в своем безумии! Я не умерла.

– Я не понимаю. – Саймон наклонился поближе, греясь в тепле ее сияния. Оно делало странную призрачную долину немного менее пустой. – Ты не умерла?

Женщина-призрак начала рассказывать о своей жизни. Саймон с изумлением, осенившим его, понял, что действительно знал ее, хотя они никогда не встречались. Она была дочерью Лута, сестрой Гвитина, эрнистирийца, которого Саймон видел в Наглимунде на совете у Джошуа.

История, которую она рассказала, и воспоминания о снах, путанице и несчастьях, которые они с Саймоном собрали из кусочков и догадок, были действительно ужасны. Саймон, который провел столько времени на колесе, сгорая от жалости к себе, почувствовал, что почти болен от одного перечисления потерь Мегвин – отец, брат, дом и страна были отняты у нее, – и такого даже он, при всех своих несчастьях, не мог бы вынести! Неудивительно, что она потеряла разум и вообразила себя мертвой. Ему было невыносимо больно за нее.

Когда Мегвин закончила, призрачная долина снова погрузилась в полную тишину.

– Но почему ты здесь? – спросил наконец Саймон.

– Я не знаю. Меня никто не приводил сюда, как тебя. Но после того как я коснулась сознания того существа, в котором, как я думала, был Скадах – в Наглимунде, если только это было там, – я все время была нигде. Потом я проснулась в этом месте – в этой стране – зная, что жду. – Она помолчала. – Может быть, это тебя я должна была дождаться?

– Но почему?

– Не знаю. Но похоже, что мы ведем один и тот же бой – или, скорее, вели его, поскольку я не знаю, каким образом кто-то из нас может покинуть это место.

Саймон подождал и подумал.

– А это существо… существо в Наглимунде… какое оно было? Что… что ты почувствовала, когда коснулась его мыслей?

Мегвин пыталась подобрать слова:

– Оно… оно жглось. Быть так близко к нему – это было как сунуть лицо в дверь печки для обжига глины. Я боялась, что это сожжет мою душу. Я не понимала слов, как понимаю твои, но там были… идеи. Ненависть, как я тебе говорила, – ненависть к жизни и стремление к смерти, к освобождению… которое было почти таким же сильным, как желание отмщения. – Она издала печальный звук. На мгновение ее свет потускнел. – Вот тогда меня впервые встревожили мои собственные мысли, потому что я тоже ощутила стремление к смерти, – но если я уже была мертва, зачем же мне было нужно освобождение от жизни? – Она засмеялась, существо Саймона пронзила сладкая горечь этого смеха. – Мирча, защити меня! Выслушай нас! Даже после всего, что произошло за гранью моего понимания, дорогой незнакомец. То, что ты и я оказались в этом месте, этом мойхенег, – тут она употребила эрнистирийское слово, которого Саймон не понял, – рассуждая о наших жизнях, хотя мы даже не знаем, живы ли еще.

– Мы вышли из мира, – сказал ей Саймон, и внезапно все вокруг показалось ему другим. Он почувствовал, как неизъяснимое спокойствие охватывает его. – Возможно, мы получили подарок. Нам разрешили на некоторое время покинуть мир – и отдохнуть.

И действительно, теперь он чувствовал себя гораздо больше самим собой, чем все время с того момента, когда провалился под землю в могиле Джона. Встреча с Мегвин много сделала для того, чтобы он снова ощутил себя живым существом.

– Отдохнуть? Может быть, для тебя это и так, Саймон, и, если это правда, я счастлива за тебя, но я сама могу только смотреть на глупость, которую сделала из своей жизни, и скорбеть.

– Неужели ты больше ничему не научилась у… у горящего существа? – Ему хотелось отвлечь ее. Он боялся, что, если скорбь о содеянном полностью овладеет Мегвин, она снова начнет рассеиваться.

Мегвин слегка замерцала. Ветер, которого Саймон не мог почувствовать, слегка растрепал ее призрачные волосы.

– Там были мысли, для которых у меня нет слов. Картины, которые я не могу объяснить, очень четкие, очень яркие, словно порожденные самым сердцем пламени, давшим жизнь этому духу.

– Какие картины?

Если горящее существо, которое описывала Мегвин, было именно тем, о ком думал Саймон, все, что могло дать какой-нибудь ключ к его планам или планам его неумершего господина, могло бы предотвратить нашествие тьмы.