Текст книги "Память, Скорбь и Тёрн"
Автор книги: Тэд Уильямс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 196 (всего у книги 200 страниц)
СПРЯТАННЫЕ ОТ ЗВЕЗД
Тиамак стоял, переминаясь с ноги на ногу, и ждал. Герцог терпеливо выслушал двух тритингов, потом кивнул и ответил; они повернулись и ушли к лошадям сквозь тающий снег, оставив герцога и вранна одних у огня. Когда Изгримнур поднял глаза и увидел посетителя, он сделал все, что мог, чтобы улыбнуться.
– Тиамак, ты почему там стоишь? Милость Эйдона, парень, садись. Грейся. – Герцог попытался изобразить приветственный жест, но повязка на руке помешала этому.
Тиамак подошел, хромая, и сел на бревно. Некоторое время он молча держал руки над огнем, потом сказал:
– Изорн… Мне так жаль…
Изгримнур отвернулся, глаза его покраснели, и он стал смотреть через туманный берег на Кинслаг. Прошло много времени, прежде чем он заговорил:
– Я не знаю, как скажу моей Гутрун. Ее сердце будет разбито.
Молчание затягивалось. Тиамак ждал, не зная, следует ли ему сказать что-нибудь еще. Он знал Изгримнура гораздо лучше, чем его высокого сына, с которым говорил только однажды, в шатре Ликимейи.
– Не он один погиб, – сказал наконец Изгримнур и потер переносицу. – И осталось немало живых, о которых надо позаботиться. – Герцог поднял ветку и бросил ее в огонь, потом яростно моргнул. Слезы блеснули в его глазах. Молчание снова затянулось, становясь почти пугающим. Потом Изгримнур нарушил его: – Ах, Тиамак, почему не я? У него вся жизнь была впереди. А я старик. Моя жизнь прожита.
Вранн покачал головой. Он знал, что на этот вопрос не было ответа. Никто не может проникнуть в помыслы Тех, Кто Наблюдают И Творят. Никто.
Герцог провел рукавом по глазам, потом откашлялся.
– Хватит. Время оплакивать у нас еще будет. – Он снова повернулся к Тиамаку, и вранн понял, что Изгримнур прав. Герцог действительно был старым человеком, давно миновавшим дни своего расцвета. Только его огромная жизненная сила могла скрыть это, а теперь, когда опора была выбита у него из-под ног, он сразу сдал. Тиамак был в ярости, что такой хороший человек должен так страдать.
Но страдали все, сказал он себе. Теперь время собраться с силами, чтобы пытаться понять то, что произошло, и решить, что делать дальше.
– Расскажи мне, что случилось, Тиамак. – Герцог заставил себя сесть прямо, пытаясь вернуть самообладание, в котором он явственно нуждался. – Расскажи мне, что ты видел.
– Мало что я могу рассказать, чего вы… – начал вранн.
– Просто рассказывай. – Изгримнур нашел более удобное положение для своей сломанной руки. – У нас есть немного времени до прихода Стренгъярда, но с ним, я думаю, ты уже поговорил.
Тиамак кивнул:
– Когда накладывал целебную мазь на его раны. Всем есть что рассказать, но не так-то уж это приятно слушать. – Он немного собрался с мыслями, потом начал: – Я шел вместе с ситхи, как казалось, очень долго, а потом мы нашли Джошуа…
– Значит, ты думаешь, что Джошуа был уже мертв? – Спокойствие глубокого голоса герцога не могло скрыть его горестной нервозности. Его здоровая рука непрестанно подергивала бороду, которая казалась поредевшей и всклокоченной, как будто за последние дни ее дергали слишком часто.
Тиамак грустно кивнул:
– Король очень сильно ударил его мечом по шее. Я слышал ужасный сухой треск, когда он ударил, и потом кровь… – Маленький человек содрогнулся. – Он не мог выжить.
Изгримнур на мгновение задумался.
– Ах, что ж. – Он покачал головой. – Надо благодарить Узириса Эйдона за то, что Джошуа по крайней мере не страдал. Несчастный человек, я так любил его. Несчастный конец. – Он поднял глаза, услышав далекий крик, и снова повернулся к вранну: – И ты тоже был оглушен и лежал без сознания.
– Я ничего не помню после того, как снова услышал колокол. Очнувшись, я все еще был в том месте, где висели колокола, но сперва его не узнал. Все, что я увидел, – это вихрь огня и дыма и странные тени.
Я попытался встать, но голова кружилась, и я был слишком слаб. Кто-то схватил меня за руку и тащил, пока я не смог подняться. Сперва я думал, что сошел с ума, потому что передо мной никого не было. Потом посмотрел вниз и увидел, что это Бинабик помог мне. «Торопись, – сказал он мне. – Это место разваливается на части».
Потом он снова потащил меня, а я был как в тумане и плохо понимал его. Повсюду был дым, пол качался под ногами и скрежетал. Пока я стоял и качался, появился еще один человек. Это была Мириамель, и она с огромным трудом волокла по полу чье-то тело. Сквозь пыль и золу я разглядел, что это был юноша Саймон.
«Я убила его», – повторяла Мириамель. Она плакала. Я не понимал, почему она решила, что убила Саймона, когда ясно видел, что его пальцы шевелятся и он дышит. Бинабик ей помог, и они потащили Саймона к лестнице. Я пошел за ними. Потом башня опять содрогнулась, большой камень упал и разлетелся на куски на том самом месте, где я только что стоял. – Тиамак протянул руку и показал на замотанную вокруг его ноги тряпку: – Один осколок меня порезал, правда не сильно. – Он выпрямился. – Мириамель хотела вернуться за Джошуа, но пол качался очень сильно, и все время рушились новые куски потолка и стен. Бинабик считал, что надо бежать, и они начали спорить. Я тем временем начал приходить в себя. Я сказал им, что король сломал Джошуа шею и что я видел, как это произошло. Мириамель было трудно понять – она казалась полусонной, хоть и плакала, – но она начала говорить что-то насчет Камариса. Тут один из колоколов оторвался и прошиб пол. Мы слышали, как он зазвенел, когда стукнулся обо что-то внизу. Всюду был дым. Я кашлял, и глаза у меня были такие же мокрые, как у Мириамели. В тот момент это меня не очень пугало, но я был уверен, что все мы сгорим или будем раздавлены и я так и не узнаю, что произошло и в чем причина.
Бинабик схватил Мириамель за руку, показывая на потолок и крича, что времени нет. Она слабо сопротивлялась, но мысли ее были, похоже, заняты чем-то другим. Тогда мы трое подняли Саймона, он был совершенно обмякший, и его было очень трудно нести. Мы поспешили к лестнице.
Внизу, за первым поворотом, дыма было меньше. Огонь, по-видимому, был только в колокольне, хотя я и слышал, как Бинабик сказал, что вся башня только что была объята пламенем. Хотя дышать стало немного легче, я по-прежнему был уверен, что мы не доберемся до земли: башня шаталась, как дерево на сильном ветру. Я слышал, что в давно прошедшие дни один или два самых южных острова залива Ферракоса исчезли, потому что земля сотрясалась так сильно, что море поглотило их. Если это правда, их последние мгновения должны был быть похожи на то, что мы пережили в башне. Мы едва держались на ногах, спускаясь по лестнице. Несколько раз меня швырнуло на стену, так что бедному Саймону еще повезло, что его уронили всего два раза. Камни разлетались на куски, повсюду была пыль, и она не давала дышать, так же как и дым.
Тиамак замолчал и прижал ладони к вискам. Сердце его болело. Воспоминание об отчаянном спуске по лестнице заставило его болеть почти так же сильно, как оно болело тогда.
– Мы спустились еще немного дальше – это было очень трудно, и ступеньки ломались прямо под ногами, – и потом прямо перед нами в облаке пыли возник кто-то. Он был измазан пеплом, сажей и кровью, и он смотрел на нас. Сперва я подумал, что это какой-то ужасный демон Прейратса, но Мириамель закричала: «Кадрах!» Тогда я узнал его. Я, конечно, был потрясен. Я не представлял себе, откуда он мог взяться. Я едва мог расслышать его сквозь грохот башни, но он сказал: «Я ждал вас», не обращаясь ни к кому, и повел нас вниз по лестнице. Я был рассержен и испуган и не мог не удивиться, что он не помогает нам нести Саймона, – а это была ужасная ноша для юной женщины, тролля и такого маленького человека, как я. Саймон к тому же начал шевелиться. Он что-то бормотал и слабо сопротивлялся. От этого нести его стало еще труднее.
Потом было некоторое время, которого я почти не помню. Мы шли так быстро, как только могли, но у нас почти не было надежды успеть спуститься до тех пор, пока башня не рухнет окончательно. Когда мы проходили мимо одного из окон, я увидел, что шпиль Башни накренился, точно она согнулась пополам. В такие моменты, я полагаю, иногда замечаешь странные вещи; и я увидел, что бронзовый ангел на шпиле распростер руки, будто собирается улететь. Потом шпиль задрожал, отломился и упал.
В стенах уже появились трещины, да такие большие, что в них можно было просунуть руку. Сквозь некоторые я видел серое небо.
Потом башня задрожала так сильно, что мы повалились на ступеньки. Она продолжала трястись; почти невозможно было подняться на ноги, но нам в конце концов это удалось. Когда мы прошли еще несколько шагов, за очередным поворотом лестницы оказалась пустота. Часть стены выпала: я видел, что обломки лежат на снегу. Кусок лестницы упал вместе со стеной, так что перед нами была пропасть не менее сотни локтей глубиной. – Тиамак некоторое время помолчал. – То, что случилось потом, очень странно. Если бы я оставался у себя в болоте, то никогда бы не поверил такому рассказу, услышав его от кого-то другого, но мне уже случалось видеть вещи, изменившие мой взгляд на невозможное.
Изгримнур уныло кивнул:
– Я тоже. Продолжай, парень.
– Мы стояли у пропасти и беспомощно смотрели на булыжники, выпадающие из разбитого края и летящие вниз, в темноту.
«Значит, здесь все и кончится», – сказала Мириамель. Я должен сказать, что она не выглядела особенно расстроенной этим. У нее был обреченный вид, Изгримнур. Она, как и все мы, делала все возможное, чтобы остаться в живых, но, кажется, только для того, чтобы помочь остальным.
«Еще не все кончено…» – сказал Кадрах. Он встал на колени у края пропасти и вытянул руки плашмя над пустотой. Башня дрожала и рассыпалась на части, и я подумал, что он молится, хотя должен признать, что сам я не мог бы придумать ничего лучшего в этом положении. Лицо Кадраха исказилось, как у человека, поднимающего тяжкий груз. Потом он повернулся и посмотрел через плечо на Мириамель. «Теперь идите», – сказал он напряженным голосом.
«Идти? – На ее лице была ярость, сильная ярость. – Что это за новый фокус?»
«Вы сказали однажды… что поверите мне… когда в полдень засияют звезды», – мягко сказал монах. Ему было трудно говорить. Я едва слышал его и не мог понять, чего он хочет и о чем говорит. «Вы видели их, – он сказал. – Они были там». Она смотрела на него, мне казалось, очень долго. Башня сотрясалась. Потом она бережно опустила плечи Саймона и сделала шаг к пропасти. Я протянул руку, чтобы оттащить ее, но Бинабик меня остановил. Лицо у него было странное. У нее тоже, если уж на то пошло. Да и у Кадраха.
Мириамель закрыла глаза, потом шагнула. Я был уверен, что она упадет и разобьется. Я думал, что закричу, но она шла по воздуху, будто ступеньки там все еще были. Изгримнур, у нее под ногами не было ничего.
– Я верю тебе, – проворчал герцог. – Мне говорили, что Кадрах когда-то был могущественным человеком.
– Она открыла глаза и не смотрела вниз. Она повернулась к Бинабику и ко мне и жестом велела нам принести Саймона. Впервые на ее лице снова появилось что-то живое, но это не было счастье. Мы понесли Саймона вниз. Он стонал, приходя в сознание. Она протянула руки и взяла его за ноги, потом стала спускаться по пустоте. Я не мог поверить в то, что она делает это, и в то, что я тоже должен. Я смотрел только на Мириамель, осторожно идущую вниз, и следовал за ней. Бинабик был рядом со мной и держал второе плечо Саймона. Он посмотрел вниз, но потом очень быстро поднял глаза. Похоже, даже у горных троллей есть свои пределы.
Это отняло у нас много времени. Под ногами все еще было что-то похожее на ступени; мы не могли их видеть и не имели ни малейшего представления, насколько далеко в обе стороны они простираются. Теперь башня издавала глубокие стонущие звуки, как будто кто-то выдергивал из земли ее корни. Если я проживу даже тысячу лет, Изгримнур, я никогда не забуду, как шел над пустотой, пытаясь устоять на ногах, а все вокруг двигалось и качалось. Тот, Кто Всегда Ступает По Песку в самом деле был с нами.
Наконец мы дошли до места, где продолжался настоящий камень. Шагнув на него и переведя дыхание, я оглянулся. Кадрах все еще сидел на той стороне. Лицо его было серым, как пепел, он тяжело дышал. Он выглядел как тонущий человек, готовый вынырнуть в последний раз. Какие силы нужны были ему, чтобы сделать то, что было сделано? Почти все.
Мириамель повернулась и крикнула ему, чтобы он шел за нами, но он только поднял руку и откинулся назад. Он еле мог говорить.
«Идите, – сказал он. – Вы еще не в безопасности. Это все, что у меня было». Он улыбнулся – улыбнулся, Изгримнур, – и сказал: «Я уже не тот, что раньше».
Принцесса ругала его и проклинала, но новые камни валились вниз, и тогда мы с Бинабиком закричали, что больше ничего сделать нельзя и что если Кадрах не может, то не может. Мириамель посмотрела на Саймона, потом на монаха. Потом она сказала что-то, чего я не расслышал, и взяла ноги Саймона. Когда мы торопливо спускались по лестнице, я оглянулся назад и увидел, что Кадрах так и сидит у края пропасти и серый свет неба освещает его сквозь пролом в стене. Глаза его были закрыты. Может быть, он молился или просто ждал.
Мы спустились еще на один пролет, и тогда Саймон стал вырываться. Мы положили его на камень, потому что не могли нести его против его воли, он очень сильный! – но не могли и ждать, пока к нему вернется сознание. Бинабик тянул его за руку и все время разговаривал с ним. Потом Саймон спускался вместе с нами.
От разрушающегося камня было столько пыли, что я едва мог дышать. Потом появился огонь; пламя вырывалось из внутренней двери, и лестница была полна дыма. В окна мы видели, как падают куски верхних этажей. Саймон показал на одно из окон и закричал, что мы должны идти туда. Мы решили, что он сошел с ума, но он схватил Мириамель и потащил ее к окну.
Оказалось, что он все-таки не сошел с ума, потому что за окном было каменное крыльцо – возможно, сухоземцы как-то это называют, а за ним край стены. Оттуда все равно было очень далеко до земли, но стена была рядом, расстояние чуть больше моего роста. Башня распадалась на куски, и мы чуть не упали с крыльца. Тогда Саймон наклонился, схватил Бинабика, сказал ему что-то и бросил тролля в воздух! Я был потрясен! Он приземлился на краю стены, поскользнулся, но удержал равновесие. Мириамель прыгнула без помощи Саймона, и Бинабик не дал ей соскользнуть, когда она приземлилась. Потом Саймон подтолкнул меня, я задержал дыхание и прыгнул. Я упал бы, если бы двое не ждали меня, потому что каменное крыльцо накренилось, когда я прыгнул, и я чуть не промахнулся. Теперь Саймон оставался там один, и Мириамель кричала, чтобы он торопился, и Бинабик тоже кричал. Когда Саймон прыгнул, большая часть крыльца отвалилась. Мы, все трое, вцепились в него и вытащили на безопасное место, не дав ему упасть со стены.
Несколькими мгновениями позже башня обрушилась внутрь с грохотом, какого я никогда не слышал. Это было громче любого грома… Но вы слышали его. Вы знаете. Куски камня, много больше, чем эта палатка, летели мимо нас, но ни один не попал в стену. Бóльшая часть башни обрушилась, и облако пыли, снега и дыма поднялось и рассыпалось тучей брызг. – Тиамак глубоко вздохнул. – Мы долго стояли и смотрели. Это было так, словно я наблюдал за гибелью бога. Я узнал позже, что видели Мириамель и остальные на верхушке башни. Это, наверное, было еще более странно.
Когда мы смогли подумать о том, чтобы идти дальше, Саймон провел нас вниз через Тронный зал, мимо поразительного кресла из костей наружу, где мы встретили вас и других людей. Я благодарил моих враннских богов за то, что сражение уже закончено, я не смог бы даже руки поднять, если бы какой-нибудь норн вздумал воткнуть нож мне в шею.
Он сидел некоторое время, качая головой.
Изгримнур откашлялся:
– Значит, ничто не могло уцелеть. Даже если Джошуа и Камарис были еще живы, они были бы раздавлены.
– Мы никогда не узнаем, что осталось в этой куче булыжника. Не думаю, что узнали бы… – Он вспомнил Изорна. – О Изгримнур, пожалуйста, пожалуйста, простите меня. Я забыл.
Изгримнур покачал головой:
– Двери в башню открылись, незадолго до конца. Полагаю, смерть Прейратса положила конец его дьявольской магии – волшебной стене или что это там было. Кое-кто из солдат, те, которые оказались поблизости, вытащили кого смогли, прежде чем башня начала разваливаться. У меня по крайней мере есть тело моего сына. – Он опустил глаза, пытаясь овладеть собой, потом вздохнул: – Спасибо тебе, Тиамак. Прости, что заставил вспоминать все это.
Тиамак нервно засмеялся:
– Я не могу остановиться. Все мы болтаем, как дети, все время с тех пор, как упала башня… с тех пор, как все произошло.
Герцог с трудом поднялся:
– Я вижу, идет Стренгъярд. Остальные встретят нас. Ты пойдешь, Тиамак? Это важно. Я хотел бы, чтобы ты был с нами во время разговора. Нам нужна твоя мудрость.
Вранн мягко наклонил голову:
– Конечно, Изгримнур, конечно.
Саймон брел по булыжникам Внутреннего двора. Тающий снег обнажил пятна сухой травы и ростки новой жизни, которую не успела уничтожить колдовская зима. Различные оттенки зеленого и коричневого радовали его глаз. Он достаточно повидал черного, белого и кроваво-красного, чтобы хватило на несколько жизней.
Он хотел только, чтобы все следовало обычным порядком обновления. Короткие два дня прошли с тех пор, как рухнула башня и исчез Король Бурь, время, когда ему и его друзьям следовало бы праздновать победу, но он был здесь и предавался размышлениям.
Он проспал ночь и первый день после бегства из башни тяжелым, изнурительным сном. Бинабик пришел к нему на вторую ночь, рассказывал истории, объяснял, сочувствовал и, наконец, просто молча сидел рядом, пока Саймон не заснул снова. Другие навещали его все утро второго дня, друзья и знакомые, которые хотели убедиться в том, что он жив. Эти посетители доказали Саймону, что в мире все еще есть какой-то смысл.
Но Мириамель не пришла.
Когда не закрытое облаками солнце после полудня начало скатываться вниз, он собрался с духом, чтобы пойти и повидать ее. Прошлой ночью Бинабик заверил его, что она жива и не особенно пострадала, так что он не боялся за ее здоровье, но успокаивающие слова тролля только усилили его тревогу. Если она была здорова, то почему не пришла или хотя бы не послала записки?
Он нашел ее в палатке беседующей с Адиту, которая заходила к Саймону утром. Мириамель приветствовала его достаточно дружелюбно и поахала над его ранами, так же как и он над ней, но, когда Саймон выразил свои соболезнования по поводу смерти ее дяди и отца, она внезапно заговорила холодно и отстраненно.
Саймону хотелось верить, что это не более чем оправданная горечь человека, прошедшего через ужасные испытания и потерявшего всю семью, не говоря уже о ее несчастной роли в смерти отца, но он не стал обманывать себя, считая, что только это было причиной ее странной реакции. Она и на него реагировала так, словно что-то в Саймоне заставляло ее чувствовать себя до крайности неловко. Ему было грустно видеть в ее глазах эту отстраненность после всего того, через что они прошли вместе, но, кроме того, он злился, не понимая, почему нужно было обращаться с ним так, будто это он заставил ее идти в Эркинланд, а не придерживаться плана Джошуа. Он пытался скрыть свою злость, но беседа становилась все холоднее, пока он не извинился и не ушел, навстречу холодному ветру.
Навстречу холодному ветру вверх по горе пошел он, чтобы побродить по слякоти покинутых дворов Хейхолта.
Саймон остановился, глядя на груду камней, которая некогда была Башней Зеленого ангела. Маленькие фигурки двигались по развалинам. Эрчестерцы рылись в них в поисках чего-нибудь, что можно обменять на еду, или талисмана, который мог бы напоминать о том, что уже стало легендой.
Саймон подумал, что это странно. Он опускался так глубоко, как никто на земле, и взбирался почти так же высоко, но очень мало изменился. Он стал, возможно, немного сильнее, но догадывался, что этой силой обязан главным образом неколебимой твердости мест, по которым он блуждал. В остальном он был почти таким же, как прежде. Кухонный мальчик, назвал его Прейратс. Священник был прав. Несмотря на то что он рыцарь теперь, несмотря на все, что случилось с ним, в его груди всегда будет биться сердце кухонного мальчика.
Что-то привлекло его внимание, и он нагнулся. Зеленая рука лежала в сточной канаве у его ног. Зеленые пальцы торчали из грязи в застывшем жесте освобождения. Саймон наклонился и соскреб немного земли, освободив руку и бронзовое лицо.
Это был ангел с верхушки башни, упавший на землю. Он вылил на высокоскулое лицо пригоршню воды из лужи, расчищая глаза. Они были открыты, но никакой жизни в них не было. Перед ним лежала просто поваленная статуя, больше ничего.
Саймон встал и вытер руки о штаны. Пусть кто-нибудь другой вытаскивает ее из грязи и забирает домой. Пусть ангел будет стоять в углу в каком-нибудь доме и нашептывать обманчивые истории о глубинах и высотах.
Но когда он уходил через Внутренний двор, повернувшись спиной к развалинам башни, голос ангела – голос Лилит – вернулся к нему.
Эти истины слишком могущественны, говорила она. Мифы и ложь вокруг них слишком велики. Ты должен увидеть их, и ты должен понять сам. Но это была твоя история.
И она показала ему действительно важные вещи. Доказательства этого, по крайней мере часть доказательств, лежали разбросанные на тысяче локтей земли за его спиной. Но было что-то еще, мучившее его на грани понимания, то, что время и обстоятельства не дали ему обдумать. Теперь загадочная нить памяти вернулась к нему, и ее нельзя было отбросить. И ближе всего он подошел к тому, чтобы понять все в Тронном зале…
Его шаги эхом отдавались по каменным плитам. Больше не было слышно ни звука. Место, куда еще не добрались мародеры, – немого присутствия трона из костей дракона достаточно было, чтобы мурашки побежали по коже, и в лучшие времена, а нынешние времена нельзя было назвать лучшими.
Послеполуденный свет – более теплый, чем в тот день, когда он был здесь в последний раз, – лился из окон, окрашивая кучу полинявших знамен, хотя малахитовые короли все еще прятались в черных тенях своих камней. Саймон вспомнил пустоту надвигающегося небытия и помедлил. Сердце его колотилось, но он преодолел мгновенный страх и шагнул вперед. Та темнота исчезла. Король был мертв.
При ярком свете дня огромный трон казался менее страшным, чем помнил его Саймон. Чудовищная зубастая пасть все еще выглядела угрожающе, но некая жизнь, которую он когда-то чувствовал в ней, теперь исчезла. В пустых глазницах не было ничего, кроме паутины. Массивный веер скрепленных проволокой костей развалился, и было ясно, что некоторых не хватает, хотя вокруг кресла было пусто. Саймон припоминал, что видел пожелтевшие кости где-то в другом месте, но он отогнал эти воспоминания: нечто другое привлекало сейчас его внимание.
Эльстан-Рыбак. Он стоял перед каменным изваянием и разглядывал его, пытаясь найти точку, которая могла бы оживить его застопорившуюся память. Когда он смотрел на лицо короля-мученика в своем видении на Дороге снов, в нем было что-то знакомое. Раньше, в Тронном зале на пути к башне, он думал, что все дело в сходстве со статуей, на которую Саймон так часто смотрел прежде, но теперь он понимал, что в этом лице было и еще что-то очень знакомое. Лицо каменного короля было очень похоже на другое, которое он тоже видел очень много раз – в зеркале Джирики, на отражениях в пруду или на сияющей поверхности щита. Эльстан был очень похож на Саймона.
Он поднял руку и стал смотреть на золотое кольцо, пытаясь вспомнить. Народ Рыбачьего короля ушел в изгнание, а Престер Джон появился позже, претендуя на убийство дракона и вместе с ним на трон Эркинланда.
Моргенс доверил ему кольцо, в котором заключена была эта тайна.
Это твоя история, сказала Лилит. Кому еще можно было доверить тайну и удостоверение прав дома Эльстана кроме… наследника Эльстана?
Он стоял перед статуей, и внезапная уверенность охватила его, вызвав дрожь страха и изумления.
Бóльшая часть вечера прошла, пока Саймон, погруженный в мысли, бродил взад и вперед по Тронному залу. Он опять смотрел на статую Эльстана, когда услышал шум в дверях за спиной. Саймон обернулся и увидел герцога Изгримнура и еще несколько человек, входивших в зал. Герцог осторожно оглядел его:
– Ах, ты, выходит, тоже знаешь об этом, да?
Молодой человек ничего не сказал, но лицо его было полно противоречивых эмоций. Изгримнур осторожно оглядывал Саймона, недоумевая: неужели это тот мальчик, которого годом раньше привезли ему на равнине к югу от Наглимунда переброшенным через седло?
Он уже тогда был высоким, хотя, конечно, не таким высоким, и густая рыжеватая борода была еще только юношеским пушком – но изменилось не только это. Появилось какое-то неизмеримое спокойствие, которое могло свидетельствовать о силе – или о неуверенности.
– Я думаю, что понял кое-что, – сказал наконец Саймон, аккуратно лишив свое лицо какого бы ни было выражения. – Но полагаю, что это не имеет большого значения даже для меня.
Изгримнур издал бессвязный звук.
– Что ж. Мы искали тебя.
– Я здесь.
Когда вошедшие приблизились, Саймон поклонился герцогу, потом приветствовал Тиамака, Стренгъярда, Джирики и Адиту. Когда Саймон сказал несколько тихих слов ситхи, Изгримнур впервые заметил, как похож на них стал молодой человек, по крайней мере в это мгновение. Он был сдержанным, осторожным и не спешил говорить. Герцог покачал головой. Кто мог вообразить такое?
– Вы здоровы, Саймон? – спросил Стренгъярд.
Юноша пожал плечами и полуулыбнулся:
– Мои раны заживают. – Он повернулся к герцогу Изгримнуру: – Джеремия принес мне ваше послание. Я пришел бы в вашу палатку, вы знаете, но Джеремия настаивал, что вы сами придете ко мне, когда будете готовы – Он оглядел собравшихся. Лицо его было замкнутым и осторожным. – Похоже, что теперь вы готовы, и вам пришлось пройти долгий путь из лагеря, чтобы найти меня. У вас есть какие-то вопросы?
– Да, среди прочего. – Герцог посмотрел, как остальные рассаживаются на каменном полу, и поморщился.
Саймон улыбнулся, добродушно и насмешливо, и указал на кресло из костей дракона. Изгримнур содрогнулся и покачал головой.
– Ну ладно. – Саймон собрал упавшие знамена и положил их на ступеньку перед помостом, на котором стоял трон.
Так как герцог мог пользоваться только одной рукой, ему потребовалось некоторое время, чтобы опуститься на импровизированное сидение, но он был полон решимости сделать это без чьей-либо помощи.
– Рад видеть тебя здесь и на ногах, – сказал герцог, когда смог говорить не задыхаясь. – Ты неважно выглядел сегодня утром.
Молодой человек кивнул и сел рядом с ним. Он тоже двигался медленно, стараясь не задеть многочисленные ссадины, но Изгримнур знал, что он скоро поправится. Герцог не мог не почувствовать острого укола зависти.
– Где Бинабик и Мириамель? – спросил Саймон.
– Бинабик скоро будет здесь, – ответил Стренгъярд. – А… а Мириамель…
Спокойствие юноши испарилось.
– Она здесь, правда ведь? Она не сбежала, с ней ничего не случилось?
Тиамак помахал рукой:
– Нет, Саймон. Она в лагере, выздоравливает, так же как ты. Но она… – Он беспомощно повернулся к Изгримнуру.
– Но есть вещи, которые следует обсудить без нее, – резко сказал герцог. – Вот и все.
Саймон кивнул:
– Очень хорошо. У меня есть вопросы.
– Задавай их.
Он ждал этого с той самой минуты, как увидел Саймона, стоящего в молчаливой сосредоточенности перед статуей Эльстана.
– Бинабик сказал вчера, что стихотворение о мечах было обманом, ложным посланником и что Прейратс и Король Бурь все время хотели получить их. – Саймон поддел сапогом одно из мокрых знамен. – Они были нужны им, чтобы повернуть время вспять и оказаться в миге до последнего заклятия Инелуки, до того, как молитвы и песнопения защитили Хейхолт.
– Все мы снаружи видели, как менялся замок, – сказал герцог, сбитый с толку вопросом Саймона. Он был уверен, что юноша захочет спросить о своем происхождении. – Когда мы дрались с норнами, Хейхолт просто… растаял. Всюду выросли странные башни и пламя. Я думал, что вижу привидения, но теперь полагаю, что это были духи ситхи и древних риммеров. Они сражались прямо посреди нашего сражения. Чем еще это могло быть?
При чистом послеполуденном свете, лившемся в открытые окна, Изгримнуру все это внезапно показалось нереальным. Всего несколько дней назад мир был охвачен колдовским безумием и смертоносными зимними бурями, а теперь под окнами чирикали птички.
Саймон покачал головой:
– Я верю этому. Я был там. Внутри было еще хуже. Но почему им нужно было, чтобы мы принесли мечи? Сверкающий Гвоздь целых два года лежал меньше чем в лиге от Прейратса. И уж конечно, если бы они постарались, то забрали бы и Тёрн либо когда мы возвращались с Йиканука, либо когда он лежал на каменной плите в Доме Расставания на Сесуадре. В этом нет смысла.
Заговорил Джирики:
– Да, это, вероятно, труднее всего понять, Сеоман. Я могу объяснить только часть этого. Когда мы боролись с Утук’ку у Пруда Трех Глубин, многие ее мысли открылись нам. Она не защищалась, но скорее применяла эту силу в битве, чтобы захватить и использовать Пруд. Она верила в то, что мы почти ничего не сможем сделать, даже если поймем правду. – Он медленно развел руки в чем-то похожем на жест сожаления. – Она была права.
– Вы долго удерживали ее и дорого заплатили за это, судя по тому, что я слышал. Кто знает, что могло бы случиться, если бы Король Бурь не был вынужден ждать.
Джирики едва заметно улыбнулся:
– Из всех, кто боролся у Пруда, Ликимейя поняла больше всех за то короткое время, которое мы прикасались к мыслям Утук’ку. Моя мать поправляется очень медленно после битвы с предком, но она подтверждает многое из того, что подозревали остальные.
Мечи были почти живыми существами. Это не удивит никого, кто когда-либо держал в руках один из них. Огромной частью их могущества, как и подозревал Бинабик из Минтахока, были бессловесные силы, скованные Словами Творения. Но почти такая же часть их силы была в последствиях этих слов. Каким-то образом мечи обрели жизнь. Они не были созданиями похожими на нас, в них не было ничего, что люди или ситхи могут полностью понять, но тем не менее они жили. Именно это делало их более могучими, чем любое другое оружие, но в то же время затрудняло возможность контроля над ними. Их можно было призвать – желание быть вместе должно было постепенно привести их в башню, – но нельзя принудить. Частью ужасной магии, которая нужна была Королю Бурь для того, чтобы его план осуществился, возможно наиболее важной частью, было то, что мечи должны были прийти на зов сами и в нужное время. Они также должны были сами выбрать своих носителей.
