Текст книги "Мертвый мир - Живые люди (СИ)"
Автор книги: Полина Гилл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 80 (всего у книги 85 страниц)
Так я думала какое-то время, пока не пришла очередь войны. Хотя, в действительности, это не было масштабной войной между странами – однако для нас любая война масштабная -, скорее зачистка местности. Нет, я вовсе не поняла в тот раз, что любая женщина обладает материнским инстинктом, что она не может нажать на курок перед ребенком, не может убить чьего-либо сына, ничего подобного не было. Но в тот раз я поняла, что от мужчин нас отличает знание. Мы не идем слепо в бой, надеясь на грубую силу, у нас есть способность думать и решать. Я не превратилась в безмозглую куклу с оружием, но стала холодной, сдержанной и полупустой, касательно эмоций. Я их не забыла, но осознанно спрятала куда-то глубоко, понимая, что большая их часть – лишнее.
Так я жила долго, замечая, как все вокруг меняется. Потом я увидела падение мира, смерть товарищей, гибель командира. Во время того, как мир стремительно сгнивал на глазах, а люди бушевали, я и такие же, как я, пытались бороться с мертвецами, отстаивать города, сохранять порядок. Наш отряд, когда стало понятно, что города падут, был вынужден переправлять людей в безопасные места, на острова, но, вероятно, и там было небезопасно. Потому как через какое-то время даже Айл Ройал – один из крупнейших национальных заповедников, куда переправляли в основном важных людей и полицейских для их защиты – перестал отвечать.
Мы правда старались сделать хоть что-то с эпидемией смерти, но все слишком быстро исчезало, цивилизация скатывалась и уничтожала сама себя. В первые дни плакали все, даже командир, который когда-то считал женщин слабыми. Наверное, узнай он, что я пережила его, тоже посмеялся, как делал всегда в неловких ситуациях, но он не мог, потому что его мозги вынесли пулей.
Я считаю, что прожила долгую жизнь, считаю, что она была хорошей, но единственное, о чем я, возможно, жалею, так это то, что не встретилась с отцом и не доказала ему то, что хотела доказать. Наверное, ради его признания я и решилась остричь волосы, променяв тишину, спокойствие и счастье на свист пуль и взрывы. Наверное, все действительно было именно так.
Я убедилась в том, что женщины и мужчины различаются, в том, что приоритеты у нас разные, что думаем мы по-разному, и мне, когда я осознала это, не было грустно или печально, напротив, я гордилась подобным. Но в этот раз, наблюдая за тем, что происходит, я поняла, что человек, на самом деле, это что-то вроде смешения женского и мужского. Женщина не может быть в полной мере человеком, мужчина не может быть полностью человеком. Однако в этот раз я попробую, попробую стать человеком: я буду махать кулаками, не думая о том, что это повлечет, буду получать раны, оправдываясь тем, что это хорошо выглядит, не буду знать о трагичных переживаниях слабого пола. Я просто решусь на это, решусь потому что могу.
Я родилась в женском теле, после забыла о том, кто я, затем меня вновь заставили почувствовать свою слабость, загоняя в угол. Я знала, что умру именно здесь, возле воды, потому как ее и боялась, но ведь я имею право выбора, как и кто-либо другой. Лучше я умру человеком, чем слабой женщиной или поверхностным мужчиной, погибну, сражаясь, но сражение это будет моим выбором.
Агата Дуглас стояла на лестнице, вспоминая свою жизнь, заранее зная, что произойдет сегодня – Роб рассказал ей, Роб дал ей шанс решить, как именно она погибнет: даст надежду остальным или исчезнет в гнилых желудках.
Женщина-военная, теперь человек, знала, что требуется от нее, что она должна совершить, и она не отказываюсь от этого. Просто, когда настал момент, она совершила те резкие и короткие действия, заставляя Джо Миллера, убившего Раймонда Купера, ранившего Вэл Бенсон и повлиявшего на многое в ее собственной судьбе, приблизиться к своей гибели. Она толкнула его к тому человеку, что в этот день вынес им всем, троим, смертный приговор.
«Даже если никто не узнает, если не поблагодарит, я буду спокойна. Я буду счастлива, зная, что искупила вину и перед Биллом, и перед остальными. Я совсем забыла, что значит «быть женщиной», сильной и уверенной, но теперь я не забуду. Потому что такое не забывают, как и поступки Джо Миллера. Я искренне верю, что у каждого есть свои причины, есть печальное прошлое и опыт, но за ошибки расплачивается каждый. И я, и Джо, И Роб – все мы. Время пришло».
Роб, сильный и независимый, рвущий и разрывающий, сейчас лежал на холодном полу, в луже собственной крови, чувствуя, как жизнь ускользает из его тела с этой алой жидкостью. Недавно он видел все четко, стоял ровно, вертикально, но после прогремевшего выстрела, дошедшего до него с опозданием, все резко перевернулось, а сам он стал вертикальным – Роб не знал, как можно было это описать. Скала почувствовал, как разрушается, и рухнул куда-то вниз, не чувствуя боли.
–Миллер, – отвлекая мужчину от Агаты, стоящей совсем близко, чья задача состояла лишь в том, чтобы не дать Джо сбежать, хрипя, позвал Роб, утыкаясь в него свои холодеющим взглядом. Лицо было бледным, а кровь казалась слишком алой и яркой.
–К вашим услугам, – не замечая замысла и намерений, не сумев сложить два плюс два, с той же улыбкой-ухмылкой, только теперь перекошенной от ударов крепкого мужчины, победить которого без оружия было невозможно, Миллер был готов почти склониться вниз, будто насмехаясь или исполняя последнее желания. Однако он стоял над Робом-скалой.
Не отвечая ни слова, тот из последних сил потянулся к руке Джо, пачкая его кожу своей кровью. Хрипя и сопя, борясь со смертью, подступающей и угнетающей все системы организма, Роб вложил в ладонь человека-убийцы вещицу, зажимая ее, чтобы тот не заметил. По крайней мере, не сейчас.
–Это тебе… – чувствуя, как язык перестает шевелиться, а глаза вовсе не видят, но продолжают быть открытыми, уверенно шепчет Роб, сжимая ладонь Миллера своими кровавыми руками. –От Блэр…
И после этих слов наступила такое безмятежное спокойствие, что казалось, ты выполнил и завершил все дела, принимая тот факт, что сегодня умрешь. Выражение застыло на бородатом лице, а слепые глаза уставились вверх – душа улетучилась, покидая тело и этот залитый кровью мир. Последним, что почувствовал Роб, было счастье и лишь немного печали. Радость за то, что он смог проститься с Бонни и смуглым мальчишкой, а печаль….Ему было жаль, что он не чмокнул Тони в лоб. «Мы будем в порядке, и все остальные тоже будут. Пока ты не вернёшься, Роб». Жаль, что он не сумеет увидеть, как они повзрослеют.
Боязливо, но и с любопытством, Джо Миллер мог лишь раскрыть ладонь, замечая кольцо гранаты, уже догадываясь о приговоре. Агата Дуглас теперь была рядом, выполняя обещание: не дать сбежать, но Миллер не заметил ее, не заметил больше ничего.
–Черт… – и мир воспламенился. В огне, разрывающем, сжигающем и очищающем исчезали трое, а вместе с ними и их воспоминания: первый поцелуй, снег, бой, личный неповторимый мир. Трое горели, а пламя разрасталось. В огне осколками рассыпался образ Ло, растворился образ слабой женщины и стерся из истории образ сурового мужчины-скалы, которому была чужда любовь.
Огонь этот кричал, вопил о том, что время пришло, что начало положено, что жертвы принесены и цена оплачена. Тела обуглились, рассыпались, а смерть троих, искупивших грехи, дала шанс остальным. Шанс на спасение.
Воспламенение несло боль, но и надежду.
***
Хаос, дым и пламя уже охватили порт и весь, кажется, мир Николаса. Все уже погрузилось в знакомое чувство отчаяния и разочарования. Эмма помнила, как бежала вместе с Рикки, пытаясь вытащить их обеих из этого ада, но она совершенно не помнила, даже не заметила, как сестра Крайтона пропала. Только остановившись посреди помещения в серых тонах, откуда быстрее всего можно было добраться до ворот из порта, окруженная людьми Эмма осознала, что девушка, так похожая на ее возлюбленного, исчезла. Рикки Крайтон пропала, как когда-то пропал и Тэд.
Сначала женщина заметила отсутствие девушки, а уж после увидела Николаса в толпе убийц. Николаса, злого, непохожего на себя, готового убивать не ради забавы, а ради… мести. Она боялась того черноволосого мужчину, что предстал пред ними в первую встречу, в день смерти Нейла, но этот человек, он был другим. Один его свирепый, почти пылающий взгляд, пугал, заставлял замереть на месте или пасть на колени, вымаливая прощения. Но Дьявол – не Бог, он не слушает ваши просьбы, он делает то, что желает.
Эмме было страшно, ужасно, убого и очевидно. Когда Николас схватил ее за волосы, протаскивая по бетонному полу куда-то в неизвестность, сопровождаемый пустыми взглядами своих подчиненных с автоматами, женщина знала, что умрет. Она боялась смерти, но еще больше боялась того, как именно эта смерть настигнет ее. Она боялась человека, который приручил Смерть, сковал ее золотистыми цепями, как и Тэда Крайтона. Эмма знала, что это – ее последний день на земле.
Боль была еле ощутима, потому что страх оказался главным гостем ее приговора.
***
–Рикки, Рикки, не стоит убегать, ты ведь знаешь, что я все равно найду тебя. Непослушные девочки должны быть наказаны, а ты – очень непослушная. Думаешь, твой братик обрадуется, увидев твой холодный труп с синими губками? Я думаю, что нет, поэтому, золотце, выйди ко мне, и я не сделаю тебе больно, – Риз Мартин играла в игру, где была охотником. Она оглядывалась по сторонам, стремясь найти посреди всего этого хлама, который оказался затянут дымом, одну-единственную жертву. Когда темная голова мелькнула в стороне, послышалась очередь выстрелов, а после упивающийся, хихикающий голос. – Шучу, моя милая, ты проиграла.
Глаза темноволосой девушки, винившей себя в том, что брат стал таким, раскрылись в искреннем удивлении, будто не веря, что игра проиграна. Пухлые губы не сомкнулись, позволяя кровавой полосе пересечь подбородок, а лицо превратилось в белый мрамор, словно освещенный луной. Кажется, несколько раз он сумела моргнуть, вспоминая лишь одно желание: чтобы брат стал прежним, а после поняла, что тех трех жертв было недостаточно. В последний момент Рикки Крайтон, не успевшая сказать брату, что никогда не злилась на него, что всегда любила и будет любить, несмотря ни на что, осознала: в этот день умрут не трое, а куда больше. Цена спасения единиц дороже трех жизней, даже если они значимы для этого мира.
Даже крови Билла недостаточно, даже их общие страдания не перевесят эти весы Вселенной, даже ее кровь, стремительно распложающаяся лужей по полу, не сможет ничего изменить.
–Аминь, – опустив веки испуганной и хрупкой девушки, Риз Мартин лишь поднялась с корточек, наблюдя за дымом, заполнившим всю комнату. – Ты умерла в необычном для этого места тумане, дорогая. Спи спокойно.
***
Я, оказывается, так и продолжала лежать, наверное, все дни, не зная, сколько времени прошло. Раньше часы считал Билл, замечая, как темнеет и светает, теперь же я действительно заблудилась. Все это время моё тело не двигалось, оно болело и было опустошенным после той вспышки безумия. Из меня высосали всё, агония сохранила мне жизнь, но отняла способность двигаться, на какое-то время.
Я так и лежала лицом вверх, смотря на шатающуюся лампу с желтым светом, когда тело неожиданно начало двигаться само по себе. Я услышала взрыв и поняла, что навесной замок теперь открыт.
Лишь поднимаясь с пола, чувствуя боль, я вспомнила, как недавно перед глазами мельтешила Агата. Я вспомнила, как она говорила, что у нас будет один шанс, и что ей жаль за все. «Мы больше не увидимся, и прости, если в тот раз, осенью, когда ты появилась на станции, я отнеслась к тебе не так, как Кристиан. Мне жаль, но… просто сделай это за всех нас». Я могла идти, зная, что ноги на месте, как и руки, только струйка засохшей крови испачкала лоб.
Я, наконец, поднялась, вытирая нескончаемые слезы, что раздражали кожу, и вышла наверх из этой темноты, оставляя судно, где покоились последние воспоминания о мертвом призраке Билла, в прошлом.
Если никто, то я стану героем. Время для мести пришло. За Холвудс, станцию, Нейла, Билла. За всех людей, кто пал жертвой скуки Николаса. Этот момент настал: я не чувствую страха, только осознание того, что смерть обязана мне, ведет вперед. Только знание того, что назад пути нет, что это, возможно, последний день на земле, движет телом. Только месть и кровь старика управляет сознанием, контролируя безумия. Хотя, в действительности, психоз мой давно не во власти людей.
–Мы выберемся отсюда, Билл. Не важно, уплывем или убежим, но сопровождать нас будут яркие вспышки и взрывы, повествующие о том, что время дьявола на этой земле вышло. Мы выберемся, старик, я обещаю.
========== 8.4.Милый друг – Катарсис ==========
Прогремевший взрыв заставил содрогнуться не только землю, но, кажется, и небо.
Людям некогда было смотреть вверх, пока они в панике что-то пытались сделать с полыхающим амбаром, – по крыше которого плясал босоногий огонь, стремясь перепрыгнуть на соседнее здание, служащее пристанищем для ржавых кораблей-, поэтому никто даже не заметил, как потемнели облака, впитывая, словно губка, черный дым.
Слабые люди, подчиняющиеся кровавому королю от одного лишь страха, будто не зная, что делать, долго стояли и просто смотрел на пожар, разинув рты: кто-то, вероятно, был счастлив увидеть подобное, кто-то просто растерялся. Но стоило появиться человеку в длинном кожаном плаще, отдавшему приказ и встретившему в ответ молчание, как толпа тут же предприняла попытки к усмирению пламени – простреленное легкое парня, что оказался ближе всех к последователю Николаса, стало отличным стимулом и мотивацией. Скорее всего, это было сделано человеком в плаще еще и для того, чтобы никто даже не подумал о побеге – в любом случае, в таком месте жить не хочется…
Сильный ветер, характерный для озер и других водоемов, лишь подкармливал пламя, давая ему кислород и силу, а сухие перекладины, балки и разное тряпье в ацетоне, масле и бензине создавали подобие фейерверков или зажженной спички. Однако «спичка» эта гаснуть не собиралась.
Подобие командных криков или рыков, полных смятения и злости, доносилось отовсюду, лишь раздражая и распаляя гнев все сильнее: кто-то пытался вывести тех, кто остался в огне, кто-то склонился над убитым парнишкой с глупо простреленным легким, а мысли Николаса переполняла лишь злость, какой, кажется, никто и никогда не видел в нем прежде. Серые глаза будто почернели от нерадостных мыслей, губы сжались и вытянулись, словно канат, и даже на бледном лице исчезла маска отчужденности и свойственной мужчине фальши – все это превратилось в гримасу самой сущности тьмы и бешенства.
–Я убью их, – грубо отталкивая беднягу в сторону, заставляя того почти впечататься в стену, прорычал черноволосый дьявол, видя, как кровь его алого царства запекается и бурлит. Но Николаса на самом деле тревожило не то, что его королевство падет – об этом он не думал-, его мысли заняло лишь безграничное страдание безмозглых шутов. Их муки стали его обязанностью. –Они, блядь, собственными сердцами подавятся.
***
Этот человек… этот славный парень стал заменой. Заменой другому славному парню, которому не удалось задержаться в этом мире после смертельной эпидемии. Этот чуть неуклюжий мужчина, которого теперь мне так жаль, которого теперь я вижу другим, он спас меня однажды, даже не думая о том, что сам будет страдать.
На самом деле, Барри спасал меня не один раз. Каждый день, каждый час и в любом деле этот человек, будто поставивший себе подобную цель, вытягивал меня из пучин. Он сражался с самим мраком, терял часть себя, но никогда не оставлял меня одну в темноте.
Я была эгоисткой и до сих пор ею остаюсь. Я связалась с ним лишь для того, чтобы заглушить боль, нашла в нем замену или игрушку. Он же, зная все это, оставался радом. То ли глупец, то ли…
Интересно, Майкл бы сделал нечто подобное для меня?
«Майкл» – это имя мне всегда больно вспоминать, потому что оно несет в себе так много значений и воспоминаний. Кажется, с ним связана вся жизнь после начала апокалипсиса. Стоит подумать о нем, как все, все до последнего проносится в голове, набирая скорость, сводя тебя с ума. «Майкл» – одно имя и так много случившегося. «Майкл» – это всё для меня.
Но тогда, что же означает «Барри»?
Кажется, для меня существует два «всё» – последнее появилось совсем недавно, когда мир затянуло дымом, огнем и кровью, то ли собственной, то ли воссозданной сознанием, до сих пор зацикленном на картинках вечера, когда погиб Билл. Первое «всё» вечно вопит о прошлом, другое же тихо шепчет о настоящем. И я не знаю, какое «всё» мне выбрать – везде меня что-то держит и не отпускает.
Но сейчас я понимаю, как бесполезны споры с самим собой в этом новом мире. Здесь, по сути, все бесполезно, кроме потери человечности и обретения жестокости. Споры эти, не имеющие конца, да и, наверное, осознанного начала, отнимают твое время, а ты не знаешь, сколько у тебя его осталось. Эти споры урезают твою жизнь, как и жизни тех, кто находится рядом.
В этот день одно из моих «всё» погибало у меня на глазах, в моих руках, обливая меня своей кровью. Это «всё» исчезало, но не растворялось, оно захлебывалось и страдало – мое настоящее, под ярлыком «Барри» становилось призрачным, похожим на «Майкл».
Мы смотрели друг на друга, словно ища отклика на те чувства, что сейчас становились все мощнее и сильнее, бушуя в груди. Я смотрела пристально, с надеждой и растерянностью, пока его губы не тронула еле заметная и неуверенная улыбка: одни лишь уголки поползли вверх. Но, стоило ему заметить мой будто изучающий, на самом деле, упивающийся его жизнью взгляд, как уголки губ вновь опустились, немного испуганно. Я смотрела на его нервно искусанные бледнеющие губы, а после так же неуверенно и по-доброму улыбнулась в ответ.
Что-то внутри него, кажется, сжалось навсегда. Прикрывая веки, не думая, что потом может быть больно, я двинулась навстречу, даже не замечая, что его движения в точности повторяют мои – мы словно стали отражением друг друга в зеркалах.
Я почувствовала лишь легкий выдох прямо в лицо, обжигающий и опаляющий, а после всё исчезло, но пустота тут же заполнилась. Заполнилась чем-то незнакомым, дрожащим и трепещущимся. Мне захотелось плакать то ли от счастья, то ли от того, что счастье это мимолетно – Барри умирал на моих руках.
–Как?.. Как будут звать малыша? – оставляя кровавый отпечаток на моем животе, в котором лишь зарождалась жизнь, скукоживаясь и выглядя при этом мерзко и пугающе, с какой-то надеждой и упованием почти прошептал дрожащий всем телом мужчина, ставший заменой. Мне было так стыдно сейчас, так противно и мерзко от собственного эгоизма… Я была готова отдать все, лишь бы этот человек остался жить. Но все, кажется, повторялось. Казалось, я не прошла проверку кого-то более могущественного, чем люди или мертвые, и теперь вновь обречена проходить через то же, что уже разрывало меня на части прежде.
–Если мальчик, то Майкл, а если родится девочка… назовем ее Роуз? –почему-то, я даже не думала о том, что ребенку будет невозможно выжить в этом мире, где теперь уже нет никакой стабильности или радости, я просто верила, что однажды, когда-нибудь, все вновь станет нормальным и живым.– Нашего малыша или малышку мы защитим, я обещаю. Майкл или Роуз – все будет хорошо…
Глаза Барри, тускнеющие и, кажется, иссыхающие, неожиданно превратились в два ярких огня, наполненных счастьем. Это были доли секунды, но жизнь, собранная в тот момент со всего тела в зрачки, позволила соленым капелькам слез скатиться по щекам, смешиваясь после с кровью.
–Нашего малыша?.. – я лишь подхватила руку Барри, прикладывая ее к своей щеке, не думая о металлическом привкусе алой субстанции, словно желая подтвердить его слова. Я могла только кивать, судорожно глотая воздух, не замечая того, что творится вокруг, не замечая даже того, что не замечаю чего-то. Это было странным чувством, но в этот момент меня волновали лишь оставшиеся мгновения его жизни.
Когда веки стали совершенно тяжелыми, когда тело стремительно начало коченеть и леденеть, покрываясь будто какими-то магическими слоями атмосферы, я поняла, что мое «всё» погибло – настоящего теперь не было в моей жизни, да и в будущее не верилось, смотря на то, что происходит вокруг.
Металлические контейнеры, обычно нагревающиеся на солнце, теперь были раскалены жаром огня, кажется, искажаясь и меняя форму под его давящей и уничтожающей силой. Один за другим судостроительные амбары, стоя в ряд, зажигались, будто фейерверки или спички. Внутри сгорало и обращалось в ничто всё: тряпки и вещи, «подобранные» на улице, деревянные перегородки, запасы бензина или еды, мертвые тела.
Пламя само не могло сказать, как много пищи было у него в этот раз. Казалось, огонь способен перебраться на соседние постройки по асфальту, раскаляя его – попытки здешних обитателей что-то сделать с пожаром были тщетными, потому как горящие языки уже бушевали, наслаждались и упивались.
–Кажется, я любила тебя по-настоящему, не притворяясь, – понимая, что свинцовая пуля-созданная когда-то для уничтожения угрозы, пролетевшая сквозь ткани, кожу и все, что находится в теле человека, что составляет это тело-полностью впитала в себя всю жизнь, опускаясь на грудь мертвого Барри, прошептала я, наконец ощущая, как что-то внутри отзывается на мои чувства. Ребенок словно начал обретать сознание, проснувшись после смерти своего отца. Если бы это случилось чуть раньше… малыш или малышка могли бы почувствовать тепло славного парня, ставшего заменой другому славному парню…
***
Люди слабые, очень слабые и хрупкие, и я даже не знаю, с чем именно сравнить их физическое и эмоциональное состояние. Но я тоже являюсь человеком, тоже являюсь слабой, тоже могу разбиться, словно ваза, сброшенная с тумбы или шкафа. Достаточно одного движения – и ты умираешь, потому что слаб. И слабость порой раздражает, проникает в мозги, словно умный вирус, что-то переворачивает внутри, что-то искажает и раздражает, щекоча нервы системы. А ты ничего не можешь сделать, просто ждешь, когда же именно тебя столкнут, дадут толчок к падению.
И в этот раз Дэйв Одли получил тот самый пинок судьбы – звук выстрела прозвучал отчетливо и слишком громко, заставляя все в голове зазвенеть, а силуэты перед глазами превратиться в двухголовых драконов из сказок.
Мы вчетвером сидели за одной из стен, словно поджидая удачного момента, чтобы бежать. Мы ждали нужной минуты, но даже не знали, для чего именно должна предназначаться шестидесятисекундная пауза. Возможно, мы верили, что кто-то откроет ворота из порта, кто-то придет и поможет или вовсе в один момент все прекратится. Мы просто ждали, видя, как стремительно пламя поглощает это место – становилось понятно, что рано или поздно, но мы вернемся туда, к мертвецам и природе.
Вот только Дэйв Одли теперь не хотел возвращаться к прошлому существованию в борьбе, так же, как и не хотел – просто не мог-оставаться здесь, в пылающем царстве запекшейся крови. Дэйв, в отличие от нас с Джином, прижимающим к себе младшего брата, не смотрел по сторонам, ловя подходящий момент, думая о кончине королевства – голову парня занимали лишь слова Митча Стивенсона. Одли, кажется, осознал только теперь, как много жизней он загубил своими трусливостью и ложью: Отис Кит умирал в муках, после обратившись, Брина и Зак стали жертвами глупости и капризности бывшего одноклассника, а станция пала из-за боязни, пропитавшей все тело и душу.
Будто не выдержав собственных мыслей, которые подпитывал голос теперь мертвого Митча, трясущимися руками Дэйв с какой-то иронией на лице поднес к лицу пистоле, а после, засунув дуло в рот, более не сомневаясь, нажал на курок. Звук оглушил нас всех, привлек внимание других, но кровавые разводы на стене за спиной, капли крови на собственной коже – все это не давало думать о чем-то, кроме произошедшего.
Я даже не заметила, как быстро все произошло, даже не видела, как сильно тряслись руки парня, как крупные слезы стекали по щекам – я была слишком занята тревожными мыслями в то время. Мне не хватило то ли внимательности-а может, интуиция сдала позиции-, то ли я даже не хотела быть свидетелем самоубийства – лучшего способа для слабых людей, коими мы все являемся.
Сейчас же, после выстрела, когда звон постепенно угасал, словно крохотный огонек, я чувствовала оцепенение, почти увлеченно смотря на стекающие вниз ручейки крови, смешанные с чем-то еще, ползущим по стене. Я, вероятно, не осознала до конца, что именно произошло. Кажется, вместе со скользящими вниз остатками мозга по моему пищеводу к горлу подползала съеденная еда. В затылке Одли зияла дыра, его тело спокойно и совершенно безжизненно распласталось на земле, лицом вниз, а мир вокруг даже не заметил чужой гибели, доказывая, что он безжалостен.
–Давай, Дарлин! Нам нужно уходить! – я очнулась только в момент, когда Джин схватил меня за руку, другой сдерживая Марко, готового закричать от произошедшего. На лице ребёнка читались лишь безумный страх и то, что он тоже понимал: человек слаб. – У нас больше не будет шанса! Надо бежать!
***
Мы всегда видим разное в одинаковых вещах, и чаще всего подобные изменения в окружающих нас предметах происходят из-за нашего же настроения. Мы, по сути, склонны видеть то, чего желаем.
Казалось, люди должны страдать, чувствовать разочарование и угнетение, видя, как их дом превращается в гору пепла и углей, – так было с нами всеми, потерявшими станцию, семью и друзей. Но, на самом деле, порт озера Мичиган никто не мог назвать своим домом, даже для громил и в прошлом байкеров это место служило словно каким-то парком развлечения или любимым кабаком, где подавали лучшее пиво или виски. Здесь, среди металлических душных контейнеров, асфальта, воды и тоскливо скрипящих по ночам кораблей, не было того, что бы могло помочь назвать это место домом. Тебя всегда преследовал холод, мурашки по коже, страх и какое-то отчуждение – особенно сильными эти чувства были ночью: казалось, что-то во мраке следит за тобой.
Но теперь всем уже было не до прошлого или даже будущего – каждого волновало настоящее, в котором пламя, а не мертвые твари с гнилыми головами, могло стать причиной смерти. Это было бы более чем прискорбно, умереть из-за пожара в мире, где есть нечто более страшное. Возможно, даже глупо…
Если бы вы видели людей, скопившихся у пылающих амбаров, совершенно безнадежно и не с особым желанием усмиряющих огонь, то вы бы тоже сказали, что им больше нечего терять, кроме своих жизней. Никто, кроме них самих, не знает, как они оказались во власти Николаса, как долго пробыли под его влиянием и давлением, как сильно они его боялись и боготворили, в тайне ненавидя. Никто не может рассказать нам об этом, но лица этих людей отчетливо кричат: если вы дадите нам спичку, мы будем благодарны.
Беда не приходит одна. Даже когда кажется, что все стало слишком плохо, что хуже не бывает, тебя заставляют убедиться в обратном – Вселенная не знает такого слова, как «достаточно», она не знакома с мерой или понятием количества. Для нее существует лишь бесконечность. Возможно, черные дыры являются настоящей сущностью Вселенной: ей все время мало.
И в этот раз пожара для Вселенной не хватило, но никто из нас не желал прекращения этого жаркого пиршества оранжевой стихии: если бы мы могли чем-то помочь, то лишь ускорили бы процесс разрушения порта, ставшего тюрьмой, кладбищем, начальной точкой нового отсчета.
В тот момент, когда из горящих амбаров, скрипящих и трещащих, готовых сложиться карточным домиком, показались шатающиеся, обуглившиеся тела, хрипящие и стонущие, я решила, что, возможно, кто-то еще ненавидит это место так же сильно, как я. Что-то более великое будто давало нам шанс успокоится, принимая этот подарок. Люди, ставшие мертвецами, теперь послужили вестниками второго этапа мини апокалипсиса, начавшегося у озера Мичиган.
А предводителем гниющий армии, образовавшейся внутри «безопасной» территории порта, стал тот самый глупо погибший паренек с пробитым легким, чьи глаза превратились в безжизненные засохшие шарики. Его рык не был неожиданным, и «новому» мертвецу не удалось бы кого-либо укусить, если бы не появление его «друзей», эффектно шедших словно из самого ада. Честно говоря, все здесь теперь напоминало ад, жаркий и жгучий, полный отчаяния и греха, мести и жажды убийства. Все самые отвратительные, но великие чувства, помогающие порой совершить нечто важное, нависали над портом черными облаками, застывшими на одном месте.
Все это, казалось, знаменует катарсис –очищение посредством трагедии, высвобождение всех эмоций. И я знала, чья трагедия, чья смерть, что именно должно стать причиной этого катарсиса. Я мечтала об этом, ничего вокруг не замечая. Мы ведь все в тот вечер пообещали себе отомстить. И сегодня катарсис состоится.
***
Темнокожий мужчина бежит по коридору, спасаясь от того, что преследует его. Этого не видно в темноте длинного тоннеля с бетонными стенами, но Тайлер знает, что опасно останавливаться или даже оборачиваться. Он быстро бежит, чувствуя, как сильно бьется его сердце, то ли от одышки, то ли от страха, и, кажется, думать в это момент не может по определению ситуации, но все же мысли посещают его голову. И эти мысли перебивают лишь выстрелы где-то за спиной.
Коридор этот, из-за темноты кажущийся бесконечным по длине и своим размерам, ведет к подобию таможенного пункта, теперь служащего для складирования каких-либо вещей. Передвигаясь по вытянутому пространству, шатаясь из стороны в сторону, стараясь избегать неточных пуль за спиной, Тайлер уверенно приближается к основной цели – просторному помещению серого цвета, где гуляет эхо, отражаясь от стен. Там есть выход, спасение, путь к свободе: одна дверь ведет к причалу, другая предстает высокими воротами из металлических листов, ведущими из здания прямиком на улицы Чикаго.
Но в один момент, будто стрелок за спиной сменился самым метким существом в этом выжившим из ума мире, выстрели стали точными и попадающими почти прямиком в цель – Тайлер ощутил себя так, словно на его спину повесили мишень с подсветкой. Пуля, просвистевшая в воздухе, попала в ногу, заставляя темнокожего мужчину тут же повалиться вниз, по инерции проскользив по полу чуть больше двух метров – кровавый след тянулся по бетонной земле, будто указывая путь.
–Твою мать! – ударяя себя по ноге, не щадя, стуча прямо по месту, куда вошла пуля, Тайлер, кажется, проклинает и самого себя вместе с оставшимся миром. Он бы сказал, что чувствует обиду, если бы не ненависть и одновременно страх.
