Текст книги "Мертвый мир - Живые люди (СИ)"
Автор книги: Полина Гилл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 73 (всего у книги 85 страниц)
Все мы были рождены ангелочками с крыльями за спиной, но никто не смог понять, что Бог всё же был рядом, до какого-то момента. Все мы отвернулись от Него первыми, он же лишь последовал нашему примеру, более не оберегая. Все мы изменились из-за жизни, пострадали и потеряли. Кого-то изменили события, кого-то поступки. Меня и Тэда же изменил Николас. Вернее, он стал завершающей точкой в этой цепи – теперь он стал нашим создателем, а мы его марионетками.
========== 8.1.Милый друг – Снова к тебе ==========
Водяная гладь озера, отражающая в себе, словно в зеркале, всю синеву неба, его безмятежность и отреченность, казалась огромным морем или бесконечным океаном.
Сейчас небо было похоже на какую-то крышку кастрюли, запершую нас на земле, отрезавшую от чего-то высокого и более величественного. Чувство было схоже с бессилием и обидой на какую-то незнакомую вещь, о которой ты мог лишь догадываться. Ощущения были таковы, что думалось, будто кто-то незнакомый специально подстроил все это, распланировал каждую секунду, позволяя тебе спокойно попасться в его сети.
Редкие облака, которых не хватало даже для того, чтобы хоть немного перекрыть обзор голубому полотну, нависшему в выси, стремительно уносились вдаль, мелькая в водных слоях озера Мичиган.
–Твою мать, прекрати брыкаться, сука! – мужчине, мало похожему на человека, скорее на монстра, отдаленно напоминающего мыслящее существо, надоело играть со мной. Его громадная и тяжелая ладонь встретилась с правой лопаткой, заставляя практически почувствовать, как красный отпечаток, напоминающий контуры пальцев, остается на бледной коже, пересекаемой царапинами и ссадинами.
Даже не стараясь устоять на ногах, поддаваясь безмятежности внутреннего мира, да и окружающего тоже, я, словно принимая общеизвестный факт, заторможено чувствую неприятные ощущения в области коленей. Только полностью опускаясь на холодный и запачканный бетон или что-то напоминающее его, что-то, что пахнет сыростью и плесенью, и противным запахом сырой рыбы, я начинаю отчетливее ощущать боль.
Картина перед глазами меняется в одно мгновение, позволяя мне до сих пор видеть небо, вернее, его отражение в водяной глади огромного озера, кажущегося теперь просторным океаном, если оказаться посреди которого, никто и не увидит тебя, не сможет найти. Отражение голубизны с редкими белыми пятнами, словно неловко размазанными на бумаге, чуть дрожит где-то внизу. Я могу сейчас свалиться туда, вниз, в озеро, захлебываясь пресной водой, опускаясь на дно, потому что руки мои связаны, скованны, неподвижны, словно кто-то вовсе вырвал их.
Собственное отражение в воде будто манит меня, уговаривает дернуться, приближаясь к краю суши. Я почти слышу голос расплывающегося лица, когда красные капли, следуя друг за другом, заставляют появиться круги на воде, тут же начинающие расползаться в стороны. Кровь растворяется в этом «океане-зеркале», будто ее никогда и не было, а меня с силой оттягивают в сторону, заставляя подняться.
–Повтори это еще раз: тронь хоть кого-то, – злобный рык, почти утробный и угрожающий, прозвучал в стороне. Седой старик с усталым, но настолько гневным и живым взглядом, способным прожечь в плоти дыру, все еще не теряет надежды вырваться, расправиться, спастись и спасти остальных. – И, я обещаю, это будет последним, что ты сделаешь.
–Шевелись и закрой рот, рухлядь, – грубый голос, громогласно звучащий, заставляющий думать, что небо над головой, да и все остальное, темнеет, превращается в сплошную черную стену, послужил ответом на слова Билла. Старик лишь дернулся в последний раз, еще не осознавая до конца, что теперь мы бессильны – Билл долгое время пребывал в своем сознание, в затяжном сне, он не видел того, свидетелями чего стали мы.
Скупая слеза скатилась по щеке, смешиваясь с грязью и засохшей кровью. Правда, сказать, кому она принадлежала, я не могла. Возможно, гниющим трупам, может быть, мне самой или кому-то другому. Вариантов было множество, а слеза одна, как и небо, отражающееся в водной глади озера Мичиган, окружающего порт Чикаго с одной стороны.
***
Тэд и Рикки… Они стали заложниками этого человека. Их семейные отношения, чувства привязанности и любви – всё, даже их души и тела, превратились в вещи, что принадлежали Николасу. И здесь дело было не просто в цепях, которые отливали золотом на солнце и тянулись от Крайтона к темноволосому мужчине, даже не в стальных кандалах, какие не могли ничем расплавить –нечто большее держало жизни этих людей в крепком узле.
Когда-то давно, в самом начале, я уже видела эти глаза. Видела их и чувствовала, как все внутри исчезло, будто после ядерного взрыва. В тот раз, стоило Николасу снять темные очки, появляясь из дорогой машины без единой царапины посреди хаоса и разрухи, что стремительно поглощали мир, я осознала одну вещь, засевшую и затаившуюся в моей голове на долгое время. И сейчас настал момент, когда все карты в моей голове были открыты, я сама стала обнаженной – под этим взглядом я будто сняла не только свою одежду, но и кожу стянула, оголяя душу, узнавая в этот же момент, что она у меня есть.
Эта серость зрачков была отлична от любой другой, скучной и неинтересной. В этой серости ты не чувствовал угнетения или безразличия, в этих глазах умещалось всё и сразу. Правда, умещалось всё самое мерзкое, прогнившее насквозь, зловонное и уничтожающее. Я была уверена, если бы не сидела на земле, чувствуя запах почвы, то повалилась бы, будто мне отсекли ноги острой косой, подобно кузнечикам на сенокосе. Я бы почувствовала отсутствие конечностей только потом, когда было бы уже поздно кричать, но уже сейчас я совершенно точно ощущала страх. Ощущала его всем телом; то раннее чувство, когда обзор перекрывали собственные волосы, оказалось лишь жалкой пародией на боязнь – в настоящем же я познала дрожь во всей ее сковывающей красе.
Внутри все то сжималось, оглушая биением собственного сердца, чей ритм я никак не могла обозвать, то звуки реальности проникали в мой мозг. Я слышала, но по-прежнему не видела. Не видела ничего, кроме этого лица. Я могла догадаться, что где-то за спиной этого человека, будто играючи сжимающего мою челюсть, стоит Тэд, много не понимая. Могла догадываться о том, что Билл пребывает в совершенно ином мире, ничего не чувствуя и не ощущая – кажется, кровь струей текла из сломанного носа. Я, наверное, даже могла поверить собственным чувствам, что говорили о некотором удивлении и нерешительности «великанов». Но я совершенно точно не догадывалась, не верила и не ожидала того, что вырвалось из моего рта в ответ на желание узнать мое имя.
–Иди на хуй.-он страшный. Он опасный. Он великий. Он же ничтожный. Я хотела убежать, как в прошлый раз. Заплакать, растирая слезы по лицу вместе с кровью, что сочилась, кажется, отовсюду. Я была готова стать жалкой и убогой, лишь бы меня оставили в покое, была готова просить, молить о чем-то, но моё «Я» считало иначе. Что-то внутри все еще верило, будто этот человек – не та вещь, какая способна остановить меня. Уверенность собственного внутреннего мира хоть немного, но спасала меня от отчаяния, однако сама я дрожала, стискивая зубы. – Иди на хуй, Николас.
И это было моей виной. Моя гордость стала причиной появления смерти, что вечно блуждала поблизости, дожидаясь и выискивая повода предстать перед людскими взглядами в своей торжественной рясе, залитой засохшей кровью. Думаю, каждая алая капля на ее черной мантии – это напоминании, как кресты и могильные плиты на кладбище у людей. Эти мои слова, повторенные дважды для какой-то жалкой уверенности, стали сигналом остальным.
Роб был унижен и поэтому злился. Бонни превратилась в неподвижную статую с мертвым взглядом, прижимающую к себе Тони, что молчал, зажмурив глаза. Лили, кажется, забыла обо всем и ни о чем одновременно. Женщина прижимала руки к своему животу, будто я каким-то образом поделилась с ней своими видениями о смерти не рожденного ребенка, боязливо скалясь, смотря в сторону темноволосого мужчины в костюме. Барри же, подобно мне совсем недавно, давился землей, когда, шелохнувшись, желая оказаться ближе к Лили, получил пинок в спину. Джин и Марко оказались дальше друг от друга, чем кто-либо привык их видеть. Наверное, это и стало причиной того, что оба не потеряли друг друга в последующем. Младший Янг сжимал в ладонях облезший золотой медальон, гравировка на котором стала почти что незаметной. Он будто молился, прикрыв дрожащие веки. В какой-то момент восьмилетний ребенок бросил в мою сторону взгляд –я почувствовала, но не увидела-, словно желая напомнить о моем обещании, данном в день смерти Эрин и первой встречи с Николасом, которая тогда ничего не значила.
Раймонд Купер, Эмма Хэйз, Рикки Крайтон превратились в одно сплошное непонимание того, что происходит. Я завидовала им, потому что они не чувствовали в этот момент страха к Николасу. Они даже не замечали его; знакомые Тэда смотрели лишь на самого Тэда, пытаясь спросить о причинах такого низкого предательства. Но они не понимали!.. Не понимали того, что увидела я в глазах самого Крайтона, стоящего за спиной Кровавого короля. Мы все сейчас были шутами, чья смерить ничего не несла, никакого смысла. Мы, стоящие на коленях, склонившие головы вниз под натиском силы, какую не могли побороть, выглядели покорными и жалкими. Мы стали такими же вещами, без воли и целей, как Тэд Крайтон, защищающий младшую сестру своим безразличием. Это была та же боль во благо, которой я описала свое игнорирование и избегание встречи с Джином и Марко – людьми, ради которых я готова убить или умереть.
Рикки смотрела на брата, желая услышать хоть что-то, она даже не обращала внимания на ту боль, какую причиняли ей сильные и громадные руки незнакомого «великана». Он почти схватил ее за горло, стараясь придавить к земле, оторвать ее взгляд от остальных, но младшая Крайтон не замечала всего этого. Все вокруг для нее исчезло – она оказалась в белом пространстве, наедине лишь с братом, который лишь на мгновение позволил себе чувства. За одно лишь мгновение на лице Крайтона мелькнули гнев, злость, жажда крови того, кто причинил боль, сожаление, извинения, жалость, скорбь. А после байкер с голубыми глазами, потемневшими подобно ночному небу, отвернулся, избегая любых взглядов. Он превратился в какую-то безразличную ко всему происходящему куклу – я могла видеть позолоченные цепи на его руках и ногах. Тянулись они к кукловоду, коим предстал и всегда представал Николас.
Сэм же, то ли случайно, то ли по привычке всегда держаться Вэл, и теперь оказалась рядом с Бенсон. Светловолосая девушка исполняла все, начиная с того самого момента, как раздались первые предупредительные выстрелы. Мы шли по лесной тропе, перекидываясь какими-то фразами, иногда подшучивая над Нейлом, когда все резко изменилось. Показалось, что в тот момент пространство исказилось, открывая несуществующий портал, вбрасывая нас в иную реальность. Выстрелы прогремели, но в нас не попали – все это говорило о том, что мы уже давно были новыми игрушками, просто шедшими в руки кукловода. Конечно, каждый выстрелил в ответ, но что ты сделаешь, если тебя окружила группа животных с отсутствием эмоций на лицах и огромных количеством огнестрельного. Их было раз в восемь больше, чем нас.
Дарлин прижалась к земле еще в тот момент, как прогремела первая автоматная очередь. Она так и осталась лежать под ногами, лишь изредка выглядывая из-за спутанных волнистых волос, что лезли в глаза и рот. Но в какой-то момент Джоунс просто перестала замечать подобное – дуло пистолета у твоей головы более значимо в споре с неудобствами.
Подобный спор внутри самой себя проиграла и Алона Белчер, которая первое время просто ошарашенно смотрела в стороны, прижимаясь к стволу дерева. Удивление или испуг ее вызвало то ли количество оружия, какое мы никогда не мечтали найти, то ли количество людей, коих мы никогда не собирались встретить. Если бы не все это, мы бы даже могли гордиться собой, нам бы это польстило: по нашим следам шло так много животных в обличие людей. Это ли не признание силы или чего-то еще?
Но времена были не те…
Тайлер и Леонард были самыми удачливыми из нас, и если бы не Гилсон, то темнокожий мог бы сбежать, спасаясь от того, что ожидало нас впереди. Однако бывшего одноклассника воспитывали иначе, он сам воспитал себя по-другому: бросить товарища, ставшего членом своеобразной семьи, – Леонард просто не мог позволить себе подобное. Из-за этого и Тайлер был вынужден сейчас рычать то ли от несправедливости и сожаления, что не успел удрать, то ли от злобы на «великанов». Зная мужчину, в прошлом медбрата, я могла точно сказать, что он ненавидел Николаса хотя бы за то, что он мог управлять такими людьми, как эти татуированные люди в темных одеждах с пирсингом везде, где видно.
Билл и вовсе оказался без сознания раньше остальных, не зная о том, что происходит или произойдет. Возможно, если эти секунды мы переживем, кто-нибудь расскажет седому старику о случившемся. Но это лишь возможно… Никто не знает будущего, а в этот момент оно совершенно туманно, и неизвестно, есть ли вообще.
Это были последние секунды, когда мы видели друг друга живыми и изменившимися только под влиянием мертвого мира. Следующая наша возможная встреча откроет каждому то, как влияет на людей Николас. Но, возможно, все его влияние заключается в смерти.
«Иди на хуй», – это было сигналом. Сигналом, который заставил Нейла, скопившего в себе чувства каждого униженного, озлобившегося и обиженного, подскочить на ноги, открывая автоматную очередь из оружия, спрятанного под собственной тушей, прижимающейся недавно к грязной почве. Это было моим сигналом этому человеку, и это было моим сигналом для Смерти, с какой я заключила договор.
Нейл, наверное, верил, что Дарлин, спасшая его уже не один раз, спасет и сейчас. Но Джоунс не могла даже пошевелиться. Никто не мог, но каждый подорвался, дернулся, надрывая те цепи, что, скользя по земле, будто змеи, стремились создать рычаги давления для черноволосого кровавого короля.
Но смерть схитрила в этот раз. Когда-то давно Николас устроил ей целый пир, дважды: сперва Холвудс и его жители, после станция. Смерть была благодарна Николасу, она наградила его титулом жнеца, из-за которого люди дали ему имя дьявола. Но ни ангелов, ни демонов нет среди нас или где-либо еще. Есть вестники смерти или же жизни – последние теперь встречаются все реже. Смерть схитрила, решая помочь своему подданному, ей надоело преследовать нас, дожидаясь момента. У нее было одно правило, одна договоренность с Жизнью: никогда не торопиться. Но в этот раз она нарушила обещание. Владычица темноты и пустоты, где нет ни перерождения, ни чего-то иного, вмешалась в судьбу, делая и ее своим врагом. В этот день Смерть оказалась изгнанником – сама смерть поддалась Николасу, только сейчас замечая его золотистые цепи, блестящие на солнце. Кровавый король стал всемогущ, и он ликовал, смеясь над глупостью самой владычицы костей и душ. Смерть не сможет вернуть долг ни Жизни, ни Судьбе, потому что стала таким же заложником темноволосого мужчины, рожденного однажды для нового мира.
Выстрелы и крики заполнили все вокруг неожиданно и резко, разрывая страх, сковавший мое тело. В этот момент, кисть, сжимающая челюсть, серые глаза, уничтожающие душу, ликующая мина – все изменилось. Он отвлекся, я же поверила в то, что не этот человек является пределом моих сил и стремлений. Он был знаком со Смертью, я тоже знала Её. Николас заключил владычицу в черной мантии в свои золотистые цепи, я же однажды сломаю их, освобождая вестника апокалипсиса. Таков закон, но я не борец справедливости. Мои помыслы иные – я надеюсь, что Судьба и Жизнь вернут мне долг Смерти.
Темноволосый мужчина, заставляющий все внутри сжаться, чей взгляд перехватывал дыхание, от неожиданности оставил меня в покое, словно забывая о такой мелочи. Однако от громких звуков и опасного свиста пуль он не дернулся, а лениво повернул голову в сторону орущего и вопящего тучного мужчины. Этого было достаточно.
Я подскочила, в мгновения возвышаясь над человеком в костюме и чистой рубашке, чей взгляд был усталым и немного удивленным и даже недоумевающим. Оставалось совсем немного, совсем чуть-чуть, когда я поняла, что забыла одну вещь – позади меня был «великан» с густой бородой, напоминающей растительность на лице Роба. Потные ладони обхватили мои руки быстро и ловко, не давая даже шелохнуться верхней частью туловища – мне показалось, что в этот момент цепи Николаса сомкнулись на запястьях, и я почувствовала их притягивающую вниз тяжесть.
Жалкая попытка вырваться была почти схожа с бездействием. Приложи я чуть больше силы, мои суставы бы просто вывернулись, заставляя орать от боли – не просто так мозг назвал этих животных «великанами». Но стоило черноволосому человеку, заковывавшему всех здесь в свои цепи, недоумевающе посмотреть в мою сторону – он смотрел так, будто мы были старыми друзьями, и такой подставы от меня он не ожидал -, как чувство мести взорвалась фейерверком где-то внутри.
Лица тех, кого я знала. Крики тех, кто был мне дорог и презираем мною же в самом начале. Наивный Кристиан, улучшающий станцию для блага каждого. Полный надежд взгляд Билла, чьи сигареты, кажется, никогда не кончались. Силы, смерти, улыбки, смех и рождественская ёлка. Холвудс и фотоснимки крохотной Ванды, которые передавали найденную девочкой красоту мертвого и гнилого мира. Погибшие Джейн, Крис, Кловер. Лицо Гари и его хриплый голос: «Защити Сэм». И все это разрушивший и уничтоживший Николас, стоящий сейчас в одном шаге, посреди выстрелов и злобных криков.
Все внутри затрепыхалось, а я более не боялась какой-то убогой боли вывихнутых рук. Это называется чувством мести. Подобно всей жизни, проносящейся перед смертью, каждая причина мести проносится перед глазами. Я не чувствовала слез, что катились из глаз, не ощущала металлического привкуса крови, выступившей во рту из-за сжавшихся от злобы челюстей , не слышала ничего, кроме: «Отомсти!»
И когда очередная вспышка, ослепляющая меня, взорвалась внутри испепеляющими чувствами, я дернулась так резко, как не ожидала. Мое тело перестало что-либо значить для меня в этот момент, значение имели лишь чувства. Грязный след ботинка остался в районе солнечного сплетения на чистом и выглаженном костюме Николаса, а его телесная оболочка отшатнулась назад, чуть сгибаясь. Я была готова отдать жизнь и не жалела только ради этого взгляда серых глаз, которые недавно пугали меня. Это было удивление с толикой страха, в тот момент, как на моем лице было безумное ликование от того, что первый шаг – в буквальном смысле-мести, чей отпечаток остался на дорогой одежде не по сезону, был сделан. Кажется, в какой-то момент я почувствовала, как хрустнули кости, но вместе с этим и надломилось звено цепи, сдерживающей смерть.
Как удручающе и разочаровывающе, что владычица мертвого мира в темной мантии оказалась так слаба. Она подчинилась Николасу полностью, пускай и ненавидела себя за это, – пуля Нейла отрикошетила, попадая после в него же. Удивление, подобное тому, что красовалось на лице кровавого короля, застыло в глазах тучного мужчины. И это тоже стало сигналом. Только сигналом не моим, да и не к наступлению. Сигналом к тому, что стоит сдаться. Одной смерти для нас оказалось достаточно, мы не были готовы потерять семью в этой мести. Правда, нас не спрашивали…
Я помню хруст и боль, удивление и собственное ликование. Прежде чем темнота поглотила мое сознание, я заметила разъяренное лицо и оружие. Забавно, что взгляд мой, фокус которого был расплывчатым, скользнул куда-то на землю. Где лежало бессознательное тело старика Билла. Кажется, я знала, что отправлюсь в тот же мир, где сейчас был он. Наверное, там нескончаемые запасы сигарет, пива и девочки в купальниках. Да, наверное, в таком мире живет Билл, о таком мечтает?
***
Здесь царило молчание, перебиваемое лишь стуком колес и грохотом металлической коробки. Кроме запаха тухлой рыбы, которой в прошлом пропиталось все: пол, стены, винтики и твердые листы, здесь витала скорбь, которая в один момент стала ощутима – скорбь имела в этот раз запах чешуйчатых жителей водоемов и водорослей.
Атмосфера была такой, что не хотелось ни говорить, ни думать – все было понятно без подобных мелочей, каждый имел сейчас один и тот же набор чувств. Кого-то он побуждал к действиям, кого-то к вялости всего организма.
Внутри каждого человека на протяжении жизни расцветал сад, растения которого соответствовали поступкам-если человек делал что-то ужасное, цветы вяли-, в этот день внутри людей в этой коробке завял, засох, рассыпался пылью-прахом целый кусок сада. Сегодня значимая часть их жизни исчезла, оставляя после себя лишь воспоминания.
Бонни продолжала прижимать к себе Тони, не меняя позы с того самого момента, как раздались первые выстрелы. Взгляд ее мельтешил из стороны в сторону несколько минут назад, а после она полностью осознала, что случилось непоправимое, что одного теперь нет с ними. Она вновь ощущала эту пустоту и одновременно переполненность эмоциями от потери члена семьи. Тони плакал, но девушка не знала, из-за чего. Возможно, он тоже ощущал скорбь, давящую на его крохотное тело, возможно, мальчик боялся, что Роб-скала оказался в другом кузове на колесах.
Барри же сжирали его собственные переживание за Лили, смешавшиеся с чувствами, вызванными смертью Нейла. Наверное, никто пока не мог в полной мере осознать произошедшего – потому что случилось это слишком быстро-, но мужчина чувствовал, как собственные желания противоречат друг другу. Он не мог сейчас подорваться с места, стуча по стенам грузовика с кузовом, крича, чтобы его выпустили, потому что кто-то несуществующий объявил «минуту» молчания в память об умершем. Но и просто сидеть, дожидаясь чего-то… Барри боялся будущего.
Вэл и Сэм чувствовали себя подобным образом, только воспоминания о той поездке в одном кузове с мертвецами не покидали, преследуя теперь каждую секунду. Сэм прижала колени к груди, уткнувшись лбом в сложенные руки, тем самым пряча слезы от посторонних. Хотя сейчас все позволяли себе больше чувств, чем когда-либо за последнее время. Было убого ощущать, чувствовалась несправедливость от того, что все они выжили без стен и защиты, посреди мира с живыми трупами, а Нейл погиб при встрече с людьми. Он так много прошел, чтобы закончить вот так? Подобное вызывало безысходность. Вэл Бенсон впервые, наверное, задумалась о том, каким безрадостным может быть ее конец. Она только сейчас осознала, как много шансов имела, чтобы умереть. Незнакомая ранее дрожь прошлась по всему телу, а в голове возникла картинка с младшей сестрой, что молила Бенсон вернуться, спасти ее. Девушка знала, что умрет так же, по-другому она уже не могла – это было решено в тот самый день, когда все лишь началось, когда Ходячие проникли в дом, когда из Бенсон осталась лишь она. Вэл было стыдно за все сейчас, что она совершила или не совершила. Ей казалось, что она действительно раскаялась. И думалось ей, что причина этому – скорая смерть. Смотря на то, что произошло, вспоминая то, что случилось, Вэл впервые задумалась о будущем, понимая, что, вероятно, все они скоро умрут. Выхода из этой ситуации не было, как не было выхода и из движущегося грузовика.
На полу, головой на коленях Белчер, что поспешила оказать первую помощь, как только Раймонд Купер помог развязать веревки, что сковывали запястья, покоилось тело Билла, все еще не пришедшего в сознание. Алона понимала, что будь у старика иное состояние, иные проблемы, все обошлось куда проще, но сейчас он слишком плох – она не может требовать от него пробуждения, никто не может. Биллу нужен отдых, возможно, это единственный шанс перед их общей смертью. Бывший доктор сделала все, что могла, и теперь оставалось только ждать, однако ждала Алона, стараясь не закрывать глаз от усталости и обреченности. Ей не было страшно за будущее, она не боялась, но пожилая женщина не хотела оказываться в темноте, потому что тут же вспоминала, как быстро и неожиданно пуля пронзила тело Нейла, проходя через кожу, жиры, а после и дальше. В тот момент она видела все это, и как на зло, ее глаза будто стали рентгенами, показывая все в подробных деталях.
Но, наверное, ужаснее всего чувствовала Дарлин. Нет, мы не в праве говорить, что она страдала больше остальных, но чувства ее отличались от набора, который раздали всем членам семьи. Нейл был для Джоунс в какой-то степени поводом жить. В тот раз, спася его жизнь, она спасла и свою тоже. Если бы не мужчина посреди леса. Если бы не его состояние, девушка не дошла бы так далеко. Она бы просто сдалась, воткнула в себе нож – хотя бы в сердце, превращаясь в мертвеца, но лишь бы умереть-, а теперь маяк посреди штормящего моря погас. Он разрушился по камню, превращаясь в хлам у края суши. Дарлин забыла даже о зарождающихся чувствах к Раймонду, ей все стало безразлично. И тем, что пугало ее так же, как смерть ночного мотылька в ладони, была легкость от безразличия. Отказавшись от такой эмоциональности, принимая более легкое отношение к вещам, поборов собственную сущность, Джоунс осознала, что так проще. Она осознала, что отказываясь от чего-то, ты что-то и получаешь взамен. Нет, она не стала ледяной или безразличной, конечно, нет. Просто часть ее боли направилась в иное русло, Дарлин было грустно, печально, злостно, но не так, как прежде. А через какое-то время ее поглотило желание мести за Джеймса, ставшего чем-то, схожим со страдальцем. И этой жажды смерти девушка не испугалась, потому что после смерти мотылька она была готова к тому, что однажды на месте насекомого окажется человек. Вернее, это будет определенный человек – дьявол, что живет на северо-западе.
Все они были готовы к подобному. Все знали и желали этого. Только вот Дарлин Джоунс полностью приняла этой одна из первых. Остальные же оказались не готовы. Теперь ей остается верить, что будущее их будет более продолжительно, чем сегодняшний день, превращающийся в ничто. Более продолжительно, чем жизнь Нейла.
***
Я долго парила или же тонула в какой-то вязкой субстанции, непохожей на что-либо, открытое в прошлом учеными или случайными экспериментаторами. Цвета этого чего-то менялись вяло и лениво, а я почти чувствовала, что это «что-то» живое. Казалось, оно обладает чувствами и разумом, шевелиться и думает. Я ощущала, как что-то чужое оказывается в моей голове, словно проникая через уши, нос или рот. Пускай это было неощутимым, но я просто знала об этом неудобстве – что-то точно было в этой субстанции.
Когда я в очередной раз закрыла глаза, надувая щеки, пытаясь вызвать хоть какие-то изменения в месте, где оказалась – подобно маленькому любопытному ребенку-, время, несуществующее здесь, ускорилось, доводя до тошноты. Мое тело – хотя я не была уверена, что это было телом вообще, потому что походило на простую голограмму без кожи или чего-то еще-, пронеслось на мили дальше в неизвестном направлении, если они вообще могли существовать в этом месте. Это был мир мыслей и фантазий, законов и ограничений не присутствовало – это я поняла, когда ощутила ноющую боль в плече, а после, пожелав, чтобы она исчезла, узнала о пустоте болезненных чувств.
Когда я моргнула в очередной раз, желая, чтобы исчезла тошнота, то оказалась посреди черной пустоты, похожей на экран загружающегося фильма. Через мгновение пространство обрело очертания, схожие с углами комнаты. Правда здесь не было потолков или четких линий. Обернувшись, я заметила на одной из «стен» темного пространства мелькающие цифры обратного отсчета. То, о чем я думала, обретало «плоть». Только Билл, места которому не было в тот момент в моих мыслях, стоял спиной ко мне, уставившись на этот экран с цифрами.
–Эй, старик Билл, что смотришь? – голос мой прозвучал как-то весело и беззаботно, будто я забыла обо всем, что случилось. Да и чувства мои были легкими, простыми, словно я не знала опустошенности, боли утраты, скорби и ненависти. Я чувствовала себя младенцем, который не задумывается даже о собственных потребностях.
–Да вот, воспоминания нахлынули. Не люблю я такие моменты. –я почувствовала, как губы голограммы собственного тела расплылись в улыбке, стоило Биллу повернуться ко мне, отрываясь от темного экрана в черном пространстве. «99» превратилось в «98», а после и в «97» – это был довольно долгий отсчет времени для воспоминаний.
Улыбка на моем ненастоящем лице появилась от того, что старик вовсе не выглядел тем стариком, что путешествовал со мной последние месяцы. Билл предстал в темном пространстве бессознательного сознания тем самым «молодым» Биллом, встреченным отчаянной и потерявшейся мной посреди леса. Знакомый и важный для меня хруст сухой ветки прозвучал в голове, заставляя улыбнуться еще шире. Этот Билл не кашлял от каждой сигареты, его руки не дрожали от тяжелых предметов, а глаза были улыбчивыми и спокойными. Этот Билл был молод душой, он резво реагировал на подколки, отвечая с сарказмом, он поучал Тэда Крайтона и защищал станцию. Мне стало печально, что Билл, оставшийся в реальности,– это человек, который бросил все, сбегая в свой домик в лесу. Но я ли могу винить его в подобном? Едва ли.
–Почему цифры меняются так медленно? – подходя и останавливаясь рядом с Биллом, я смотрю на темный экран с мелькающими изображениями чисел. Все в этом бессознательном мире фантазии разнообразно и однотипно одновременно. Потолка не видно, а стены, чьи контуры не четки, походят на пол, который и полом-то назвать сложно.
–Не знаю. Может, я не уверен в том, что хочу увидеть?– смотря на экран пространства задумчиво протягивает Билл, доставая из нагрудного кармана болотной жилетки пачку сигарет той марки, какую курил в первое время после нашей встречи. Это была красно-белая коробочка, которую старик по привычке тряс, чтобы узнать количество оставшихся штук. Если звук был более громким, будто внутри было много места, Билл засовывал коробку обратно в карман, решая оставить на потом.
–Ты никогда не говорил о своем прошлом, – поддаваясь той же задумчивости, я перевожу взгляд на серый дым, чьего запаха вовсе не чувствую. Кажется, обоняние-бесполезная вещь в этом мире.
–Как и ты, впервые появившись на станции, -старик выдыхает в тот момент, когда цифры начинают меняться быстрее. Теперь уже «47». – Только с приходом Крайтона мы все что-то о тебе узнали. Хотя любил я тебя и без прошлого.
–Я тоже любила себя без прошлого. – последняя цифра исчезла, а темнота вспыхнула белым светом, заставляя на мгновение зажмуриться. Когда я приоткрыла один глаз, то заметила лишь спокойного Билла, которого вовсе не тревожила белизна. После все внимание привлекло разноцветье и колоритность красок, расползающихся в пространстве, будто акварель по смоченной водой бумаге.
