Текст книги "Мертвый мир - Живые люди (СИ)"
Автор книги: Полина Гилл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 50 (всего у книги 85 страниц)
Однажды старик Самира помогал мне с некоторой работай, определяющейся списками, висящими на всех этажах, когда, улыбаясь собственным мыслям, неожиданно затеял разговор.
–Самира вечно шпыняли, указывали на различия, на его индивидуальность. Я знаю, он славный мальчик, и это, может быть, от того, что он мой внук, но я продолжу верить, что еще не разучился узнавать людей. Мы с женой воспитывали его долгое время, вкладывали все, что знали, все, что помогало нам в жизни, мы старались помочь ему стать принятым в обществе, но из-за его некоторых странностей, которые ты, Дарлин, наверняка заметила, люди продолжали отталкивать его в сторону. Я рад, что здесь, да и на станции у него есть друзья. Может, ты таковой для него себя не считаешь, но я благодарен тебе, что ты не оттолкнула, не начала призирать. Ты хороший человек, спасибо.
Это был чертовски умный старик, мудрый , умнейший из всех, кого я встречала. Его мышление было обычным, заурядным, но то, как он преподносил вещи, как видел их, заставляло что-то внутри меня умирать и возрождаться. Я перерождалась в какой-то степени после разговора с мистером Ману каждый раз.
–Я не имею права презирать Самира. – это все, что я смогла выдавить из себя, понимая, что душа уже захлебывается слезами. Первое мнение не бывает ошибочным, оно бывает неполным. Вот и Самира я узнала не сразу. Я не сразу поняла, как мы с ним похожи, как много нас связывает. Неуверенный, беззащитный, пугливый и заботливый парень превратился в человека, которому бы я не забоялась показать собственную слабость, открыться и довериться. Его бросали, его не признавали, он был жалок. Он страдал, но продолжал улыбаться, верить во что-то важное для него. Его призирали, считали другим и странным, но он не спешил терять свою индивидуальность, он смирился с тем, что люди бывают злыми.
Я проживала свои прошлые обиды каждый раз, стоило Самиру оказаться рядом. Теперь за спиной парня проходила я, с поникшей головой, с порезанными руками, отрезанными локонами курчавых волос. Образ моей прошлой жизни, ассоциирующийся со страхом и отчаянием, с вечной покорностью и страданиями, следовал позади парня, будто он нес тот же груз, что и я. Я могла лишь задыхаться теперь.
–Дарлин? – замечая, что я поднялась с пола, забывая об одобрении собственных фотографий старичком, позвала Ванда, чуть начиная переживать – Ты куда?
–Я скоро вернусь, не волнуйся. –ох, я снова чувствовала бурую эмоций и ненавидела свою эмоциональность. Казалось, я была готова и вовсе отказаться от чувств, но понимала, что после бы жалела, не хотелось мне становиться похожей на Блэр, которая доверяла лишь единицам и везде видела подвох. – Присмотрите за ней?
–Я уже взрослая! – услышав о моей просьбе, на которую мистер Ману лишь кивнул, а Самир отвернулся, возразила Ванда, подпрыгивая на месте. Ее тонкие ножки стояли уверенно. Хотя казалось, что они могут переломаться от недоедания.
–Конечно, извини, присмотришь за Самиром и его дедушкой? – глаза девочки почти засверкали, когда она услышала такие слова от меня, для нее это было важным, ведь я понимала и слушала ее, я помогала и всегда становилась на ее сторону, если Кори, мальчик примерно одного с ней возраста, затеивал спор.
Оставляя Ванду и мистера Ману с его внуком в коридоре, где было множество людей, молившихся, поникших, дрожащих от страха, я поплелась по коридорам, образованных комнатами-магазинами. Идя мимо жителей Холвудс, видя все те несчастья на их лицах, я чувствовала себя так, будто оказалась на войне, в каком-то лагере, больнице, куда привезли солдат. Хотя, все так и было – мы все были на войне сейчас, на затяжной войне против трупов. Здесь тоже на кону была твоя жизнь, товарищи погибали, страдания и боль окружали со всех сторон. Мы несли потери, враг нес потери. Но эта война была нечестной, потому что главнокомандующим стороны противника была Вселенная.
Идеей войны я заразилась от Леонарда, помешенного в прошлом, да и сейчас, на всем этом. Он действительно считал, что мертвецы – враги, мы – солдаты народа, от нас зависит жизнь человечества. И с философией Леонарда Гилсона было проще относиться к сложившейся ситуации. Бывший одноклассник говорил, что совсем скоро наши союзники пробьются через стену врага и помогут, ведь это их долг, как людей в первую очередь. И все ему верили, потому что, смотря на это спокойное лицо, в эти спокойные и безмятежные глаза, ты сам становишься спокойным, расслабляешься. А я видела в глазах Гилсона ту хладнокровность и ледяной расчет, от которого мурашки шли по коже, про который постоянно говорила Блэр, признавая, что уважает Леонарда. И Вильям тоже уважал его, многие уважали, если не все. Я была рада тому, что во всей этой кутерьме, что происходила в мире, я встретила Гилсона – с ним можно было выжить, он знал многое о таких вещах, знал то, что было необходимым. Вот и сейчас, говоря о союзниках, то есть людях со станции, Леонард создал какой-то план, чтобы помочь общине Блэр, по его словам, обязательно спешащей в Холвудс, отбиться от Ходячих.
Я прошла несколько поворотов, прошла множество людей, но из-за собственных мыслей и чувств заблудилась в том месте, которое знала наизусть. Я шла к лазарету, где Глори теперь часто меняла повязки на руке, где практически ночевал Джеймс, ища причину воскрешения мертвецов, будто с тем жалким оборудованием, что у нас было, он мог что-то сделать, но оказалась совершенно в противоположной стороне второго этажа.
Выдохнув, я спустилась по лестнице, что вела на первый этаж. Это было запрещено Вильямом, потому что могло разозлить Ходячих, дать им понять, что внутри здания есть люди, но после авантюры, на которую согласилась Блэр, я только и делала, что нарушала правила. Порой удавалось выйти сухой из воды, в другой же раз меня просто отчитывали, говоря, что это была плохая идея. Слова всегда были одними и теми же, как и выражение на лице Вильяма или кого-то другого.
Спустившись на первый этаж, я остановилась, задирая голову, будто думая, сколько мертвецы будут подниматься по лестнице вверх. Мне даже захотелось открыть двери, впуская их, чтобы узнать ответ, но я тут же отмахнулась от этого безумия, понимая, что на такую авантюру никогда не пойду.
Я чувствовала себя сейчас единственным жителем Холвудс, потому что было слишком тихо, а на первом этаже еще и совсем пусто. Казалось, никто ничего мне не скажет, не запретит. Я ходила какими-то зигзагами, проходя мимо оружейной, склада и других дверей, что вели в небольшие помещения. Я шаталась здесь, пока не решила подойти к окну.
Что-то внутри меня замерло, не позволяя двинуться. Будто кровь превратилась в лед, а дыхание перестало быть важной частью жизни человека. Я просто окаменела, словно под влиянием заклинания из детских сказок, которые вечерами читала Ванде. Я ничего не чувствовала, только животный ужас. Мертвец проходил там, за окном, неожиданно остановившись и шатаясь, будто весенний ветер заставлял его это делать. Ходячий остановился, пропуская себе подобных вперед,– они не отвлекались ни на что, стараясь найти еду -а этот бедняга с отсутствующей частью черепа, с обнажённым гнилым мозгом, словно что-то услышал.
Я замерла в тот момент, когда его голова начала поворачиваться в мою сторону. Я громко выдохнула, неосознанно собираясь вскрикнуть, когда пустые глаза, пугающие и переполненные самой сущностью смерти, уставились на меня. Я замерла и окаменевала еще сильнее, если это было возможным, казалось, что я превратилась в воздух, вернее, я хотела, чтобы так случилось, потому что чувство, будто Ходячий видит меня, не покидало, а лишь увеличивалось вместе с тем немым диалогом, что проходит межу мной и мертвецом. Когда труп дернулся в мою сторону за окном, я вскрикнула.
Но выкрик этот перехватила чья-то сильная рука, зажавшая рот. Кто-то неизвестный, кого я еще не могла узнать, потянул меня в сторону, стараясь увести от окна, тем временем мертвец совсем потерял интерес, видимо, функция зрения у него нарушилась, хотя в основном Ходячие видят.
Я начала дергаться и брыкаться, уже успев подумать, что мертвецы прорвались через несколько линий защиты у двери, придуманных Вильямом, когда осознала, что трупы не тянут тебя в сторону, а сразу откусывают кусок, не раздумывая над способом приготовления своей еды. Когда я запротестовала еще сильнее, то руки, прижимающие меня к чужому телу, перестали прилаживать хоть какие-то усилия, чтобы удержать.
Я почувствовала разочарование, когда, обернувшись, встретилась с Джеймсом. Нет, разочарование не из-за того, что мужчина был здесь, а из-за того, что он отпустил меня так просто. Я решила думать, что он сделал это, потому что я слишком сильно сопротивлялась. Я хотела было спросить Джеймса, что он здесь делает, но стоило мне раскрыть рот, собираясь произнести звук, как мужчина приложил палец к своим губам, тут же смотря в сторону окна, где тянулась линия из мертвецов.
Не дожидаясь чего-либо, он взял меня за руку, широкими шагами направляясь в сторону лестницы. Я без слов следовала за ним, стараясь поспеть за его темпом, но то и дело спотыкалась, чувствуя обиду из-за такого пренебрежения. Уже когда мы поднимались по широкой лестнице, когда до второго этажа оставалась ровно половина тех ступеней, я резко дернула руку, заставляя Джеймса обернуться. Полные удивления глаза уставились на меня, спрашивая, что случилось.
–Что ты там делал? – будто обвиняя в чем-то, но, не собираясь сказать об истинных причинах некоторой злости и разочарования в голосе, спросила я, смотря прямым взглядом. – Ты должен был быть в лазарете.
–Что там делала ты, вот более важный вопрос. Вильям же сказал никому не спускаться вниз, твои попытки пойти против системы могли плачевно закончиться, Блэр плохо на тебя влияет. – Джералд пугала Джеймса цветом своих волос, но я не могла сказать что-то в оправдание мужчины или подруги. Понимая, что потеряна, не зная, с кем хочу быть сильнее. Сначала мужчина был немного сердитым, своим видом говоря, что мои частые протесты начинают его беспокоить, но после снова вернул себе привычное прощение всего. – Я пошел искать тебя, но вверху не встретил, на третьем этаже и крыше тоже. Вывод…
–Зачем ты искал меня? – надежда снова ударила в голову, опьяняя. Неужели, я была нужна ему, неужели, он беспокоился, волновался. Я снова поддалась этому спокойствию и уверенности в себе, что исходили от Джеймса, видя в его чертах мужественность и следы печали, обреченности. В моей голове звучал только один возможный ответ: «Потому что ты важна для меня».
–Потому что ты важна для меня, – будто слыша мои мысли или читая выводимый на мониторы текст, повторил слова, сказанные моим сознанием, мужчина, стоящий чуть выше. Что-то внутри дрогнуло, пульс участился, а зрачки расширились. Я неосознанно улыбалась так, будто апокалипсис закончился или всё это было лишь сном, но… – Я обязан защищать тебя, потому что ты важный человек для меня. Будто сестра или подруга.
–Сестра или подруга? – сердце будто замерзло, а после лед раскололся на куски, падая с высоты небоскреба. Люди часто поступали так с моим сердцем, с моими чувствами. Но я не могу винить их, ведь они не знают о том, что я ощущаю, я боюсь и не могу признаться в любви, симпатии. Сейчас я не могу признаться в страданиях, предметом которых является Джеймс, прижимающий меня к себе, улыбающийся, говорящий, что я «будто его младшая сестра».
Это не унизительно для меня, это не неприятно для моей гордости, это больно. Я люблю его, я чувствую его прошлые печали, когда он смотрел на поезда, стараясь найти кого-то более несчастного, чем он сам, я сопереживаю ему, я готова умереть за него, а он видит во мне даже не девушку, а младшую сестру. Младшую сестру… Наверное, поэтому, все мое внимание он принимает как любовь младшей сестры. Для Джеймса я нахожусь в той категории женщин, что носят имя «Неприкасаемые» – да, за них он может отомстить, их он любит, но любит, как младших сестер.
***
Здание супермаркета было впереди, до него оставалось совсем немного. Ходячие бродили вокруг, а мы понимали, что приехали сюда не напрасно – здесь еще осталось то, что можно спасти и сохранить.
Машины, подготовленные для этой поездки в Оттаву, проносились по дороге друг за другом, сбивая мертвецов, уменьшая их численность. Нам повезло, что имелись глушители, которые не позволяли создавать много шума – выстрелы могли развернуть огромное стадо мертвецов, заставляя его вновь пройти мимо станции, после приходя сюда – а забор Холвудс был повален, по крайней мере, с одной стороны.
Высовываясь из машин, пока те сбивали трупы, Роб и другие счастливчики, имеющие глушители, стреляли в Ходячих. После небольшой зачистки, когда отставших от орды трупов стало меньше, автомобили поспешили к забору. Заблокировав более крупной машиной брешь в ограждении, которое особо сильно не пострадало, но чего хватило для толпы тварей, мы тихо, но быстро вылезли наружу, теперь готовясь увидеть печальную картину.
Какого же было удивление и восхищение, смешанные с радостью, когда до нас дошло, что здесь нет ни свежих трупов, ни чего-то говорящего о гибели членов группы. Дверь в супермаркет была заперта, а Ходячие слонялись вокруг до недавнего времени, теперь обращая внимание на нас.
Без команды Билла, который снова начал кашлять, стараясь не сгибаться пополам, мы принялись за уничтожение тех мертвецов, которые, войдя через дыру в заборе, будто попали в сачок для ловли бабочек, не в состоянии теперь выбраться с другой стороны. Да, бабочки определенно были странные.
Ножи и другое холодное оружие сносили головы, поражали мозг. Барри ловко убирал из винтовки мертвецов, что подходили с той стороны дыры в заборе, что закрывал автомобиль с большими колесами. Лили же была похожа на Дарлин, в плане выбранного оружия: женщина умела пользоваться огнестрельным, но с ножом управлялась куда лучше. Если бы кто-то дал Джоунс пистолет или, не дай Бог, пулемет с винтовкой, погибло бы больше людей, чем когда-либо погибало до этого. Я не удивилась бы, если бы Дарлин прострелила и себе ногу, случайно нажимая на спусковой крючок, спрашивая, что это за «штука». И это при том, что этот человек интересовался дробовиками и мечтал подержать их в руках.
Не обладая глушителем, который у меня отобрал Роб, говоря, что это все из-за моего к нему неуважения, я была вынуждена резво размахивать охотничьим ножом, который после заточки стал острым-острым, что, кажется, не прикасаясь, мог убить Ходячего. Резко оборачиваясь за спину, когда лезвие протыкало очередную гнилую голову, я чуть было не воткнула нож в голову живого члена общины, что выбежал из открытых теперь дверей супермаркета. Я замахнулась, занося оружие за голову, уже собираясь воткнуть его в плоть, когда человек замахал руками, после перехватывая мою кисть.
–Леонард, мать твою! –я испугалась так, как не пугалась никогда. Сначала из-за того, что мертвецы стали ловкими, после из-за того, что чуть было не убила живого человека, который не причинил мне вреда.
–Прости, – быстро извиняясь, оставляя меня в покое, бывший одноклассник подал какой-то сигнал Вильяму, что неожиданно появился на крыше, а мужчина с рацией, которую вечно таскал за собой, словно талисман, махнул рукой, позволяя снайперам на крыше и в окнах третьего этажа, где часто лежали гильзы после стрельбы, открыть огонь по трупам. Вот только была проблема: у них не было глушителей!
–Вы что, блядь, кретины, творите?! – Билл подлетел к Леонарду, стараясь переорать выстрелы, которые осыпались сверху, словно град. Мертвецы падали замертво, но огромное стадо еще не ушло достаточно далеко. – Это же ебаный пиздец!
–Что? – Леонард отшатнулся, замечая, как наши люди махают руками, показывая знак стоп. Но стрелки на крыше и в окнах не унимались.
–Прекратите! – что-то внутри меня старалось будто вырваться наружу, превращаясь в крик, разносясь недалеко по округе. Это бы не сработало, если бы не Роб, который выстрелил в сторону крыши, почти задевая Вильяма. Стрелять тут же прекратили.
–Твою мать! – лидер Холвудс выругался, тут же подскакивая к самому краю. – Ты что, блядь творишь?
–Вы – мудаки! Нам пиздец! – если бы Вильям сейчас не находился на крыше, Роб бы избил его до полусмерти, выбивая зубы, заставляя захлебнуться собственной кровью. Я была готова сделать то же самое, потому что, блядь, как можно быть такими тупыми?! – Стадо не успело уйти далеко, мы, блядь, отправились вытаскивать из дерьма ваши задницы, как только у ворот не осталось Ходячих!
–Молитесь, мать вашу, – замечая страх на лицах всех присутствующих, заключил Билл фразой, которая не имела смысла. Хотя бы потому, что сам старик не являлся религиозным, как и большая часть людей в этом мире.
***
Мы отсиживались в Холвудс, понимая, что если стадо услышало выстрелы и действительно не отошло достаточно далеко, то станция будет первым местом, куда те вернуться. Оставалась надежда, что на базе люди все еще сохраняют тишину, что Дуглас в здравом уме, а какая-нибудь женщина не села за руль автомобиля, случайно бы нажимая на гудок, но в таком случает, орда Ходячих вернется к супермаркету. А здесь теперь нет части забора, его заменяют сложенные горы мертвецов да автомобиль с большими колесами. Если стадо хотя бы не разделилось на несколько частей, то у нас нет шанса удержать это место, потому что патроны не бесконечны, а воевать ножом и мачете, то же, что ковырять гиганта иголкой.
Слова Билла о молитве были восприняты лишь некоторыми верующими, которые сразу же принялись что-то шептать себе под нос. Я сидела в лазарете просто потому, что здесь пахло лекарствами и спиртом. Казалось, если посидеть здесь достаточное время, то внутренние раны, душевные, затянуться сами собой, улавливая запах дезинфицирующего средства, которым протирают кожу перед уколом. Ну а вообще, я сидела в лазарете по той причине, что ждала, когда придет Дарлин. Но через несколько минут показался только Джеймс, застывший на секунды у входа. Он смотрел на меня так, будто я сама была огнем, что стремительно приближался к нему. Казалось, в голове у мужчины всплывают воспоминания о гибели отца, человеческой глупости, из-за которой мужчина, возможно, и погиб. Я могла понять чувства доктора Габлера, его отношение к пожарам, но ему просто стоило принять, что мой цвет волос это не языки пламени, которые стремятся сожрать его. Это всего лишь волосы, не больше. Я только отвернулась, чтобы не видеть взгляда Джеймса, даже забывая спросить о том, где Дарлин.
–Алона? – отвлекая пожилую женщину в белом халате, которая была относительно спокойна даже в нашем положении, я старалась не смотреть на доктора Габлера, что порой бросал косые взгляды в мою сторону. Он будто опасался, что если отвернется, то я, подобно пламени того осеннего дня, убившего его отца, убью и его. – Вы не можете как-нибудь осмотреть Билла?
–Того седого старика? – всем своим видом выдавая, что персона дедули с бородой ей интересна, переспросила Белчер, вновь возвращаясь к шприцу с двумя кубиками какого-то лекарства, которые тут же оказались в руке мужчины, бывшего когда-то священником. – Скажу по секрету, я уже осматривала его.
–Что? – я действительно удивилась, вспоминая, как Билл противился любому вмешательству врачей. Его кашель был ужасен, с самого начала всё походило на простуду, которая не была редкостью в зимнюю погоду с метелью, но после старик начал выплевывать собственные легкие.– И что с ним?
–Секрет фирмы, интересно, спроси у него сама. – звучало это довольно категорично, а бывший священник, который кардинально поменял свои взгляды на веру в Бога, отвернулся от всех учений, на которые потратил много лет, чуть зашипел, когда доктор Белчер начала вводить лекарство. Не все любят уколы, вернее, мало кто их любит: наркоманы, да мазохисты.
–Все слишком плохо? – подозревая что-то жуткое, о чем даже не знала, я с какой-то надеждой спросила у Алоны, которая лишь отложила шприц в сторону, прикладывая ватку, пропитанную спиртом к месту инъекции.
–Нет.
***
Я искала Дарлин повсюду, пока не увидела ее среди всего хлама на третьем этаже. Она была похожа на брошенную куклу с опущенной и опустошенной головой, с поникшими плечами и полным отсутствием настроения. Я остановилась на самой лестнице, замечая темнокожего крупного мужчину, что собирал гильзы у окон, откуда стреляли снайперы, возможно, этот человек, вроде его звали Тайлер, и был стрелком.
–Тайлер, ты разбираешься в людях? – пустым и сухим голосом, будто записанным на диктофон, тихо спросила Джоунс, не отрывая взгляда от пола. Она сидела на какой-то коробке, а вокруг нее были сваленные в кучу различные вещи, не имеющие важности, не замеченные жителями Холвудс, которые выбирали здесь что-то, обустраивая свои комнаты–магазины. Дарлин была словно королевой брошенных вещей, чьей значимости и нужности не оценили.
Сердце сжалось от подобной мысли.
–Ты нечасто говоришь со мной, – чуть удивленным голосом, только поворачивая голову в сторону девушки, но, не вставая с корточек, Тайлер продолжил поднимать гильзы. – И я не говорю только о подобных темах, в которых я ничего не смыслю.
–Ты бываешь груб, -бросая лишь одинокий взгляд, не находя отзывчивости, Дарлин берет какую-то вещицу из всего барахла, сложенного в одну кучу. Она долго рассматривает фотографию, которые вставляют в пустые свадебные рамки, а после прижимает к груди, словно пытаясь слиться с теми счастливыми лицами женатой пары. – Грубость пугает меня.
–А что тебя не пугает? – подобные слова заставили меня отказаться от идеи подняться на третий этаж, показываясь при этом на глаза подруги. Похоже, Тайлер и был тем человеком, с которым Дарлин пришла в Холвудс.
–Меня не пугает огонь. – Джоунс явно намекала на Джеймса, что заставило темнокожего мужчину с большим носом, работавшего когда-то медбратом, тяжело выдохнуть, поднимаясь с корточек. Собеседник подруги, которая не замечала меня и всего вокруг, упиваясь лживой фотографией молодоженов, выпрямился, долго смотря на Дарлин, а после выбросил в открытое окно все собранные гильзы. Я лишь могла представить, как они звонко соприкасаются с асфальтом внизу.
Молча, не говоря ни слова, Тайлер подошел к Джоунс, садясь на такую же коробку, где сидела девушка. Он снова тяжело, немного зло выдохнул, вырывая из ее рук рамку, за которой она рефлекторно потянулась, чуть ли не дрожащими кистями, словно отобрали ее собственную фотографию. Во взгляде Дарлин читалось только «Что ты делаешь?», немного обреченное, но не возмущенное. А после она снова отвернулась, смотря куда-то вниз.
–Я, знаешь, не понимаю всего, что происходит. Могла бы просто сказать ему, что чувствуешь, это было бы легче. – Тайлер смотрел на фотографию в рамке, а после отшвырнул ее в сторону, заставляя Дарлин чуть вздрогнуть, то ли от его слов, то ли от громкого звука.
–Он считает, что я его младшая сестра… – Джеймс казался мне придурком, теперь я ненавидела его примерно так же, как он ненавидел огонь, а вместе с ним и меня из-за одного гребанного цвета волос. Доктор Габлер очень странный человек, возможно, его понять я не смогу никогда, хотя я и не пытаюсь. Люди, причиняющие боль Дарлин, словно не замечающие ее ранимости, скрытой за какой-то ноткой грусти, вызывают у меня отвращение. Для них так сложно понять чужие чувства, что меня это бесит, вызывает гнев их глупость и слепота.
На слова Дарлин Тайлер лишь промолчал, будто что-то обдумывая. Они вот так сидели рядом, совсем непохожие друг на друга, непохожие на друзей или приятелей, но их что-то связывало, этих темнокожего мужчину и бледную девушку. Скорее всего, это была борьба за жизнь, борьба против общего врага, который отобрал кого-то у них.
–Я думаю о Микки,– снова на короткое время поднимая глаза, после опуская их, призналась Дарлин мужчине, будто представляя образ мне незнакомой Микки у себя в голове.-Мы были знакомы с ней всего несколько часов, но я не знаю, почему продолжаю вспоминать ее. Она словно не дает мне покоя… ее нелепая смерть… как она кричала, падая…
–Зато она не обратилась, – будто не разделяя тех чувств, что испытывает Дарлин, немного безразлично ответил Тайлер, прикрывая глаза. Пусть он казался серьезным и холодных, пусть был эгоистом, что было заметно и по его поведению, и по манере общения, но о той незнакомой Микки он тоже вспоминал, хоть и пытался скрыть подобное. – Зачем ты думаешь о ней, почти год прошел?
–Я не знаю, но почти год прошел и с начала этой странной эпидемии, а мы все помним это – пожимая плечами, Дарлин начала втягиваться в подобный разговор, который вновь перешел на повседневные темы. Я так и не осмелилась подняться по лестнице, понимая, что прерывать этот разговор, которые, похоже, бывают редко, я не могу.
Слыша лишь обрывки беседы двух знакомых, непохожих и не имеющих ничего общего, даже непонимающих друг друга, я спустилась вниз по лестнице, натыкаясь на Билла.
–Стадо не вернулось, но нам нужно возвращаться, чтобы проверить станцию, ты с нами? – Билл выглядел более спокойно. Он довольно долго общался с людьми, что переехали со станции в Холвудс, познакомился с дедушкой Самира. В общем, все это принесло ему удовлетворение и некоторое спокойствие. – Или, может, хочешь остаться с подругой?
–Нет, все в порядке, я с вами. – сегодня явно был странный день, когда я не чувствовала себя обычной Блэр, хотя, нет, именно такой я всегда и была. Сейчас я везде замечала то, что вызывает мрачные мысли, что делает голову и тело тяжелыми. Казалось, начало этой весны, не самое лучшее, но и не худшее, определяет все оставшиеся дни цветущей поры.
========== 6.2.Девяносто два дня весны – Почти год ==========
Женщина с пшеничным волосом, немного потемневшей кожей из-за теперь вечно яркого солнца, сидела рядом со мной, затачивая наконечники на толстых деревянных палках, которые в будущем должны служить еще одной преградой для Ходячих, на пути к забору станции. Подобным делом занимались и люди в Холвудс, быстро управившиеся с починкой забора с помощью наших людей. Научившись на своих же ошибках, они укрепили все сомнительные места в ограде, теперь лучше следя за состоянием важных вещей.
Почки на деревьях и кустах давно распустились, перебивая запах гнили – как только солнце вновь начало греть, зловоние распространялось на километры от своего источника. Лили сидела напротив, ритмично, словно отстукивая пальцами барабанную дробь, срезала ножом податливую древесину, оставляя острый конец. Роб управлялся с такой работой быстрее, орудуя топором. Но сейчас у мужчины были иные планы: он всерьёз решил заняться Тони, желая услышать от него хотя бы те сомнительные звуки, произнесенные в начале весны, когда вокруг еще лежал снег.
Лили сидела рядом, иногда отвлекаясь на какие-то звуки за спиной, иногда вовсе откладывая работу, чувствуя усталость. Последнее время она стала выглядеть лучше, намного лучше: темные круги пропали, она набрала в весе, была бодрой и выглядела хоть немного, но счастливо и даже спокойно. Во всем была заслуга Барри. С начала весны что-то произошло между этими двумя: они узнали о существовании друг друга.
–…И что, после «Счастливой долины» ты не встречала этих людей? – продолжая стругать ножом палку, заинтересованно и немного неловко, будто говорить о подобном было непривычно, спросила Лили, отводя взгляд в сторону.
–Нет, – я покачала головой, понимая, что только что доверила кому-то историю о той части своей жизни, когда все только началось. Этот рассказ отличался от того, что знала Вэл, подробного и эмоционального, но женщине хватало и более простого повествования. – Я ничего о них не знаю.
Я думаю, эта моя минутная слабость, когда я позволила чувствам взять вверх и развязала собственный язык, рассказывая о том, что должно было остаться лишь в моей голове, случилась из-за тоски, которой была пронизана вся эта весна, наступившая больше месяца назад. Если верить местному календарю, то уже апрель. Даже не верится…
Я ходила по станции и везде наблюдала переизбыток чувств, тепло, обращенное не ко мне, счастливые лица. Я тосковала, потому что думала, что любовь – не то чувство, которое может существовать и выживать в новом мире. Я думала, ему теперь нет здесь места, по крайней мере, в моем сердце любви не трепыхалось. Но именно страсть и поддержка дорогих людей помогала, как оказалось, выживать остальным.
Любовь к людям. Любовь к жизни. Любовь к самому себе. Любовь к друзьям. Любовь к дорогому человеку, на которого ты смотришь и готов отдать все, что у тебя есть. Разнообразная любовь, которой восхищались поэты и презирали ученые, переполнила, кажется, воздух, витая где-то в округе. Я все ждала, когда появятся коты, жмущиеся по углам, как это делали теперь Мэт и Сэм. В этом мире все же осталось что-то из прошлого: весна влияла на людей так же, как влияла всегда.
Даже находясь на расстоянии с Дарлин, я на подсознательном уровне чувствовала ее переживания. Это, знаете, было ужасно: человек страдает, но ты беспомощен. Тебе хочется что-то сказать, помочь, дать понять, что ты понимаешь, но ты вынужден молчать. Потому что все, что ты можешь это молчать и обнять его так крепко, чтобы заставить ощутить твою поддержку. Но я была далеко от Дарлин, как всегда. Я была бы далеко, даже если бы Джоунс стояла в нескольких метрах от меня – я постоянно боялась чего-то, боялась так, словно если я признаю свои чувства, дам миру понять, что она дорога мне, то вселенная тут же позабавится, как делала это всегда. Я просто должна была быть далеко…
Для Дарлин эта весна не была чем-то новым. Зимой она ото всех скрыла свой день рождения, потому что считала, что это теперь не имеет смысла. Ей теперь восемнадцать. В прошлом бы она смогла купить алкоголь, сигареты, а сейчас она может только знать, что ей восемнадцать, да надеяться на какие-то перемены. Весна эта не принесла пока ничего нового, только я понимала, что Джоунс оказалась в замкнутом круге: она совершала те же ошибки, которые совершала и раньше. Митч нравился ей, но она была для него всего лишь человеком. Теперь Джеймса любила Дарлин, для Габлера она была «будто младшая сестра». Все повторялось, а подруга плакала в одиночестве, говоря, что это всего лишь аллергия, если Джеймс видел ее слезы. И он просто верил ей, верил в эту заметную ложь.
–Ты когда-нибудь любила? – перебирая в собственной голове чувства каждого знакомого на станции и в Холвудс человека, понимая, что любовь чужда мне, что я даже не знаю ее определения, но ложно думаю, что осознаю, я обратилась к Лили с какой-то надеждой.
