Текст книги "Мертвый мир - Живые люди (СИ)"
Автор книги: Полина Гилл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 63 (всего у книги 85 страниц)
На приветствие Роба мальчик лишь издал забавный звук, пуская слюну и протягивая руки. Тони признавал в мужчине «мамочку», и Робу это льстило.
–Да ты потяжелел, малой! – скала поднял мальчонку на руки, смотря на его забавные темный витки волос. Тони по-прежнему не говорил, но Роб общался с ним на ином уровне, наверное, такое общение было у всех детей с родителями. А Роб заменил мать и отца этому сиротке, отдавая всю заботу и нежность, на какую был способен. –Когда ты подрастешь, клянусь, я научу тебя стрелять.
–Ну, до этого ему еще далеко, – смотря каждый день на такого мужчину, застенчивая и скромная Бонни понимала, что каждый человек меняется, что даже сорняк с шипами и иглами может стать нежным цветком. Почему-то, Роб и Тони позволяли ей верить, что в людях всегда остается что-то чистое и искренней, пускай порой это спрятано за темной ложью. – Сейчас он может только пускать слюни.
–Пускай так, но он будет парнем с крепкими яйцами. –словно игнорируя все слова о своем будущем, Тони вцепился в спутанную и темную бороду Роба, находя новую забаву. – Говорю тебе, так и будет.
Мужчина позволял мальчишке мучить свои волосы, скручивать их в спиральки, пробовать на вкус, просто дергать. Он был готов умереть за этого ребенка, не говоря уже о подобной ерунде. Забирая из рук Бонни, которая решилась оставить мужчину с его «золотцем», Роб кормит Тони, думая только о том, что будущее этого живого существа с огромными глазами, понимающими и видящими все, обязана быть лучше.
–Давай, ешь, тебе нужны силы. Моя старуха всегда говорила, что каша идет на пользу. – Тони вцепился в бутылочку с теплой детской смесью, словно боясь, что кто-то заберет. Но после расслабился, понимая, что пока скала рядом, никто и приблизиться не посмеет. – Твоя мама гордилась бы тобой, верно?
На несколько секунд ребенок прекращает чмокать, жадно проглатывая смесь, подтверждая, что все понимает, все слышит и осознает. А после вновь наклоняет бутылочку, не желая показывать чего-то, кроме голода.
–Да, она бы гордилась, малой. И я горжусь. Все мы будем гордиться тобой, обещаю.
***
В каждой комнате на станции всегда была разная атмосфера. Вот, в старом офисе спорят Билл и Агата, пытающиеся что-то доказать друг другу. Они порой срываются на крик: старик говорит о том, что женщина боится того осуждения, что постигло ее в прошлом лишь из-за того, что она не мужчина, но военный, а Дуглас велит не лезть в дела станции и людей, от которых он отказался.
На этом же этаже, в соседней каморке, которая была переделана по возможности в отдельную комнату для тех, кто заболел простудой или гриппом, сидела Алона Белчер. Она слышала все, о чем кричали Агата и Билл, но чувствовала лишь желание, чтобы мир заткнулся. Ее мысли были далеки от реальности, она вспоминала иные вещи. В голове было и собственное прошлое и встреча с Гари, чья жена умерла по ее вине. Раны затягиваются, но душевные порой кровоточат. Этот термин Белчер не должна была принимать, потому как являлась врачом, но она была и человеком, живым, способным чувствовать. Каждый по-своему несчастен.
Чуть ниже, под каморкой-лазаретом, был медпункт. Здесь сидела медсестра, не знающая практически ничего о тех травмах, с которыми приходилось сталкиваться. Молодая девушка, никогда не готовящаяся к новым испытаниям, жестокости и слезам, постоянно винила себя, понимая, что знай она хоть немного больше, возможно, спасла бы жизни других. Хотя бы того парня, Энди. Ее, да и ребят, что учились когда-то с ней, никто не готовил к такому. Никого никто не готовил к подобному, но приходилось жить, потому что умереть было страшно. Молодая девушка с дрожащими вечно руками, -которая поняла, только когда все это началось-что медицина не для нее, плакала постоянно, жалея и себя, и окружающих.
В еще одной комнате Раймонд смеялся с приятелем, обсуждая дела станции. Они смеялись, выглядели радостными, но их тяготило то, что происходит. Их группа вновь стала отделяться от всех остальных. Они порой мечтали уйти, но и у них были свои цепи, которые так просто никто не мог разорвать.
В столовой с круглыми столиками дежурили Сэм и Мэтью, которые всегда искали времени побыть вместе. И парень, и девушка понимали, что чувства не связывают их: Мэт преследовал цель отомстить, она же просто развлекалась, радуясь, что не сидит под опекой отца.
В зале, где чаще всего было темно, поскольку здесь проходили редкие просмотры уже виденных каждым фильмов и мультипликаций, держась за руки, смотря в глаза друг ругу, улыбались Барри и Лили. Никто не мог сказать, что именно происходит между ними, чего они хотят и на что надеются, но они были вместе. Их ребенок и они.
А еще в одной комнатке, которая оказалась закрытой для каждого на станции(не потому, что у кого-то был ключ, а потому, что здесь погибла Джейн, и Блэр убила сошедшего с ума священника), поджимая колени к груди, ютилась темноволосая девушка.
Рикки ненавидела брата, ненавидела себя за то, что ненавидит его, но ничего не могла поделать. Ей не хватала его заботы, его тепла и любви, и она плакала. Она предполагала, что он ведет себя так из-за того, что вокруг есть люди, а он не хочет быть мягким. Но даже наедине ничего не менялось: все тот же робот без эмоций сидел перед ней, даже не спрашивая, как она себя чувствует.
После Холвудс она заговорила с ним первая, не в силах больше молчать и делать вид того, что они незнакомы, но его односложные ответы заставили ее разозлиться еще больше. Она не понимала , что с ним происходит, не понимала, почему же живой человек, родной для нее, ведет себя так. Она вновь вспоминала то, как Джин и Кловер, погибшая уже довольно, кажется, давно, говорили о Блэр, о том, как Тэд реагировал на ее действия, и ненавидела девушку вновь. Хотелось разорвать ее на части, веря в то, что это поможет. Рикки думала о Блэр, а после вспоминала о словах Лили, чьего друга она убила, пытаясь защитить брата. Теперь младшая сестра Крайтона сомневалось, что ради такого человека, как Тэд, стоило лишать кого-то жизни. Пускай это было случайно, но теперь Рикки мечтала вернуться назад, на несколько месяцев в прошлое, чтобы все исправить.
Девушке, что была схожа цветом волос на старшего Крайтона, снилось, как они с Тэдом вновь вместе, как он учит ее тому, что знает, но после, неожиданно, этот сон всегда превращался в кошмар: появлялся кто-то, кто менял ее брата, кто заставлял его игнорировать свою младшую сестру. Этого монстра она ненавидела, но ей было легче верить, что этот монстр существует, и именно из-за него Тэд ведет себя вот так. Хотя, Рикки даже не помнила, когда брат стал таким холодным с ней.
***
–И чем все закончилось? – предугадывая появление седого мужчины в этой каморке, изолированной от всего остального здания, спрашивает Алона, делая занятой вид. Ее глаза усталые и она сама еле держится, чтобы не потереть переносицу. Все это напрягает ее, заставляет волноваться, потому что Дуглас одержима своей идеей и властью.
–Зачем ты спрашиваешь, сама ведь все слышала, – закрывая дверь с отчетливо слышным глухим хлопком, Билл опускается на небольшой стул, чувствуя, что все лишь скатывается вниз. Кажется, проблемы навалились на старика с того самого момента, как он переступил границу ворот на станцию.
–Мне интересно твое отношение к тому, что происходит, – не отрицая того, что крики Агаты и Билла были громкими, думая, что не только она, но и другие, различали причины дискуссии, Белчер аккуратно переставляет баночки с тихо звучащими таблетками, которые стремительно уменьшаются в своих количествах. Женщину радует только то, что в летний период, обычно, меньше болеют.
–Я никак не отношусь к тому, что происходит. – Билл угрюм, а его недавний спор с женщиной, что теперь управляет всем здесь, совершенно не подтверждает последней фразы. – Это ее дело, и ей решать, чем все обернется.
–Ты ведь видел, как опустела оружейная и как малы запасы еды? – намекая на распоряжение Дуглас о том, что мертвецы, подходящие к забору, должны быть ликвидированы, а вылазки за пределы станции сейчас слишком опасны, то ли спрашивает, то ли пытается вразумить доктор Белчер. Тот лишь угрюмо кивает, вспоминая о Ходячих, которые начали собираться в стадо, очередное за этот месяц… – Да и черт с ним, что с твоим состоянием?
–Все в порядке, – всем видом показывая, что подобная тема нежеланна сейчас, выдыхает старик, задумчиво теребя светлые волосы бороды. Но женщина смотрит на него уверенно, замечая любые отклонения от нормы: побледневшая кожа, пятна на лице.
–Билл, ты ведь понимаешь, что дальше все будет только хуже? – на мгновение ее голос становится серьезным и почти что угрожающим, но старик научился игнорировать такое вот состояние женщины. Он никогда не любил врачей, да и меняться не собирается.
–Все будет хуже в любом случае, если эта толпа не пройдет мимо. – это была смелая попытка перевести тему или состроить из себя дурака, и Биллу бы все удалось, если бы не категоричный ответ Алоны, отвлекшейся от лекарств.
–Я не об этом, – пряча несколько баночек с таблетками в глубокие карманы жилетки седого мужчины, она смотрит сверху вниз, сомкнув брови на переносице. Как врач она не может вот так вот игнорировать состояние старика.
–А я об этом, – отрезая подобной фразой любые пререкания, старик недовольно поглядывает на карман с лекарствами. Он бы оставил их здесь, но жить хочется. Без них он был бы слишком простой и громкой мишенью для мертвецов. – Я не могу винить Агату в том, что происходит. Пускай она и виновата, но сам я не лучше. Я действительно сбежал и не жалею об этом, даже возвращаться не хочу.
–Останься здесь хоть на пару дней, – из-за интереса к состоянию здоровья старика или из-аз того, что происходит на станции, просит доктор Белчер, смотря уверенно, говоря своим взглядом, что Биллу есть на что еще посмотреть в этом месте.
–Черт с ним, – выдыхая, смирившись, соглашается старик, поднимаясь со стула. Кивнув Алоне, он выходит, думая только о том, что приближающееся стадо тревожит его больше, чем обычно. Биллу бы в любом случае пришлось остаться на станции, потому что переждать время, пока орда будет шествовать по лесу, в своем старом покосившемся охотничье домике невозможно.
***
Марко быстро пробежал мимо меня, будто куда-то спеша или от чего-то убегая, а я лишь проследила за ним взглядом, не утруждаясь поинтересоваться, что случилось. Людей здесь, на внутренней части станции, было много. Палатки расставлены, а я была рада, что находились желающие спать на улице. Мне же этого не хотелось. Но и ночевать в той комнате, на том же матрасе, желания не возникало. Я бы или не спала, или сбежала бы куда-нибудь в лес, в домик охотника или на старую базу.
Впрочем, от того места посреди леса, где когда-то ночевали любители оружия и звериных следов, ничего не осталось, кроме груды обломков: прошлое стадо разрушило его до самого основания. Агата негодовала и из-за того, что удалось собрать лишь половину тех припасов, которые, по инициативе Билла, хранились там на всякий случай. Этим своим высказыванием: «Все из-за безрассудства Билла!», она настроила людей против старика, а меня против себя.
–Блэр, ты не видела Сэм? – Гари наткнулся на меня случайно, ища свою дочь, которая, вероятнее всего, проводила время с Мэтом. Я лишь отрицательно помотала головой, будто немая, продолжая идти куда-то к небольшому местечку, где вечерами разводили костер. Здесь, на раскладном стуле, сидела Эмма, откинув голову назад, подставляя открытые участки тела солнцу.
–Не хочешь присоединиться? – замечая мой безмолвный взгляд и довольно долгое бездействие, женщина чуть приподнимается, смотря в мою сторону полуприкрытыми глазами, которые, вероятно, чуть ослеплены ярким солнцем.
–Это помогает отвлечься? – усаживаясь на соседний стул, смотря вокруг, будто пытаясь заметить угрозу, которой сейчас является каждый человек на станции, спрашиваю я у подруги Крайтона, стараясь не вспоминать их близость и страсть.
–От окружающего да, но от собственных мыслей – нет, – словно рассказывая забавную историю, Эмма улыбается, чуть меняя позу, поворачивая ладони к солнцу. – Если тебе нечем заняться, то просто попробуй. Это приятно.
–Приятно? – будто удивляясь такой глупости: разве осталось что-то приятное в этом мире, переспрашиваю я, но женщина лишь кивает на мой вопрос, закрывая глаза и расплываясь в блаженной улыбке. Решая довериться словам Эммы, я следую ее примеру, почти растекаясь на солнце, будто кусочек желтого масла.
Сначала ты не чувствуешь ничего, борешься с желанием подняться и уйти, но после, от того, что ты находишься на одном месте, тебе постепенно становится тепло, а потом жарко. И ты ничего не можешь поделать, потому что твое тело плавится, силы исчезают, и ты словно прикован к этому стулу такими же цепями, которые держат тебя на станции.
Когда ты закрываешь веки, и на лицо тебе светит солнце, то кажется, что ты уже оказался в аду, где все вокруг красное, пламенное и горячее. Кажется, твоя кожа темнеет до ужаса быстро, покрываясь темной коркой, но ты не можешь открыть глаза, чтобы убедиться в этом. Потому что если откроешь, то ослепнешь. Безвыходная ситуация.
И Эмма оказалась права: ты забываешь о том, где находишься, не чувствуешь людей вокруг, вещей и даже не слышишь ничего этого, но оказываешься теперь в своем сознание, которое становится таким же ярким и горячим, словно солнце. Ты отвлекаешься от реальности, но погружаешься в свой мозг, в свое безумие, от которого отчаянно бежишь.
«Почему ты сидишь здесь одна?» –неожиданный вопрос, прозвучавший, как оказалось, в моей голове, заставил меня подскочить на месте, но вялое и бессильное тело, подчиненное солнечному теплу, смогло только странно дернуться. Да и глаза я не могла открыть, как бы не хотела. Светлое и яркое, будто солнце, сознание превратилось, начиная меняться, в забытые воспоминания: ночная прохлада осени, холодная бетонная стена и выглядывающий из-за арки светловолосый парень, улыбающийся уголками губ.
«Мне так нравится», -собственный голос отвечает за меня, но я совершенно точно понимаю, что это лишь воспроизведенные памятью ответы. Парень опускается совсем рядом, позволяя мне рассмотреть его лицо в самых деталях. От этого хочется подскочить еще раз, но на этот раз собственное тело даже не дергается.
«Тебе нравится быть одной даже теперь, когда живых осталось слишком мало?» – его лицо еще не тронуто кровью, он еще не знает о том, что произойдет, он еще жив, сидит здесь, рядом со мной, а я понимаю, что соленая слеза скатилась по щеке, попадая на покусанные губы.
«Ты не поверишь, но да», -как бы я хотела прокричать обратное, как бы хотела завопить о том, что парень не должен выглядывать из-за стены, но не могла. Взгляд почему-то переместился на еще одинокий крест у сетчатого забора, который раньше пугал меня своей хилостью.
«Знаешь, когда в школе ты всегда говорила, что хочешь зомби–апокалипсис, я не понимал, но думаю, теперь понимаю», -голос Криса звучал наивно, доверчиво, а я старалась запомнить любое изменение в интонации, любую особенность его слов. Мне просто не хотелось, чтобы этот момент заканчивался, не хотелось возвращаться из этой темной ночи, когда все еще были живы, туда, в солнечную реальность, где я потеряла почти всех, кого встретила. «-В пустых улицах, домах, в том, что никто не запрещает тебе что-то делать, есть своя прелесть».
«Ты ничего не понял», – категорично отрезает собственный голос, словно осуждающий парня. И с этим я согласна, потому что в этих улицах нет ничего прекрасного, они ужасно пусты, они причиняют боль своей пустотой. В них нет ничего, даже воспоминаний. –«Представь, там, на этих пустых и пугающих улицах, повествующих лишь о смерти, ты – последний человек на земли и тебе все равно. Ты можешь быть дьяволом или Богом, хорошим, плохим, святым или же гнилым и мерзким. Никто не осудит, не похвалит. И жизнь в одиночестве покажется тебе вечностью, надоедающей и бессмысленной».
«Я пожалуй пойду, у тебя не лучшее настроение», – Крис поднимается с земли, а я отчаянно пытаюсь подчинить себе собственное тело, желая схватить его, вновь предупредить, остановить. Только не уходи туда, откуда невозможно вернуться, только не снова.
И после этой мольбы, которую слышу лишь я, вновь раздается выстрел, мир вокруг вновь меняется: теперь раннее утро после дождя, и тело Криса, лежащее на мокром асфальте. По щеке стекает слеза, смешивающаяся с кровью парня, брызги которой разлетелись во все стороны. Кажется, я теперь просто скулю, стараясь не смотреть на это, но я из прошлого широко открывает глаза, заставляя меня переживать все это вновь, вновь чувствуя боль, страх, ненависть и желание уснуть.
Теперь сознание протаскивает меня по всем моментам, расположенным не в соответствии со временем: Отис, брошенный в лесу, Кристиан, укушенный из-за какой-то глупой ошибки, Джейн с перерезанным горлом, Джефф, который был слишком самоуверен в последнюю нашу встречу, Грэхем, погибший в аварии, Майкл, чье тело пронзили свинцом, Кловер Эйбрамсон.
Множество лиц, образов, воспоминаний проносится мимо, и я понимаю, что кладбище в моей голове вновь открылось. Только теперь крышка поднялась не чуть-чуть, а распахнулась, позволяя всему смешаться, почти разрывая голову. Тело мое в реальном мире было словно бессознательно, но вот сознание играло в игры…
«Что ж, ты не волнуйся, мы просто зададим пару вопросов. Это, знаешь, чтобы познакомиться. Как тебя зовут?» -Кристиан, давно нашедший покой в земле, спасенный Вэл Бенсон, что сократила его муки, приятно улыбается мне. Жаль, что тогда я не поверила в его искренность, отвечая довольно грубо и сдержанно. Мне противны собственные поступки.
«По-моему, лучше знать, что стало с твоей семьей, чем жить в неведении», – пожимая плечами, Джейн смотрит на огонь, разведенный чуть дальше. Неожиданно ее побитый образ меняется веселой девушкой с уложенными волосами. – «Я так волнуюсь из-за завтрашнего теста!»
«Я не буду с ним спать», – категорично заявляет Отис Кит в моей голове, прежде чем дать нам узнать, что он укушен. Моменты той тяжелой для всех ночи, а после и ужасного утра, кода пришлось расстаться с другом, мелькают и стремительно проносятся мимо.
«На кой тебе снотворное, не спится?» – почти насмешливый голос Джеффа пролетел тихо, словно свист ветра, смешиваясь с последующим ругательством по поводу того, что коробки с фотографиями свалились с чердака, разлетаясь во все стороны.
«Майкл погиб», – замогильный голос Грэхема тут же смешался с чавкающим звукам Ходячих, разрывающих тело мужчины на части. Отголоски криков Марты доносились откуда-то издалека.
«Блэр, если мы не встретимся, оставайся той, кого я знала. Не сходи с ума!», – призрак Кловер почти улыбнулся, после растворяясь в шуме дождя. Только лужа осталась на том месте, где стояла подруга, давно погибшая, но чей образ воссоздало сознание, подчинившееся безумию.
–Если бы сейчас ты шла и увидела церковь, что бы ты сделала? – неожиданный голос совершенно не мертвого человека донесся до слуха, и тело наконец подчинилось мне, позволяя подскочить на месте, захлопывая всеми силами шкатулку с мертвецами. Солнечный свет ударил в глаза, а одышка сменила спокойное дыхание.
Джин смотрел на меня, ожидая ответа, но, кажется, я прослушала вопрос. По щеке скатывалась слеза, которую я поспешно вытерла, заставляя парня недоверчиво покоситься в мою сторону. Игнорируя его присутствие, я огляделась вокруг, понимая, что Эммы давно нет, да и положение солнца говорило о том, что сейчас около половины третьего. Кажется, я даже задремала.
–Ты слышишь? – опускаясь на раскладной стул напротив, туда, где сидела недавно женщина Тэда, позвал старший Янг, держа в руках какую-то книгу. -Если бы сейчас ты шла и увидела церковь, что бы ты сделала?
–О чем ты? – все еще не понимая, часто моргая, стараясь привести мысли в порядок, я шмыгнула носом, втягивая воздух, глубоко вдыхая. Сердце начало восстанавливать свой нормальный темп. – Который час?
–Это неважно, просто ответь, – то ли теряя терпение, то ли желая услышать ответ, парень теребил корешок книги в темной обложке, что лежала на его колене.
–Я бы остановилась и вошла внутрь, – смотря теперь в самые глаза Джина, пытаясь понять причину такого вопроса, ответила я. – Будь она пуста, я бы стала на колени и сделала вид, что молюсь. Ты не знаешь, но Ему нравится холодность и неискренность, он любит наблюдать за тем, как мы пытаемся солгать ему, проливаем фальшивые слезы, задыхаемся от отчаяния. Ему нравится все это.
На какое-то мгновение Джин замер, понимая, что не такого ответа он ожидал. Хотя, скорее всего, он даже не знал, чего именно ожидал. Он какое-то время смотрел на меня, пытаясь понять, шучу я или нет, а после тяжело выдохнул, заглаживая волосы привычным жестом, который теперь давно не свидетельствовал о волнении. Теперь это движение говорило о страхе, об усталости, о чем угодно, но не о волнении. – Тебя даже могила не исправит, ты дура.
–Ты не лучше, Джин. – слова друга были даже обидными, показались резкими, что я приняла в такой же манере. – Ты меняешься слишком быстро, поддаваясь тому, что можешь считать неправильным. Ты зависишь от людей…
–Господи, сейчас каждый зависит от людей! – неожиданно парень подскочил, словно не желая даже слушать того, что я говорю. Он явно нашел меня не с той целью, чтобы спорить, но все превратилось именно в это, как случалось последнее время все чаще.
–Нет, это твой выбор и только твой, просто ты не выживешь, если будешь один. Представь, что Марко умрет, что ты будешь делать? – поддаваясь взбудораженному состоянию Джина, я тоже поднялась со своего места, по-прежнему чувствуя вялость во всем теле.
–Заткнись, не смей даже говорить об этом, – неожиданно Джин зарычал, словно собираясь замахнуться и бросить книжку, что держал в руке. Я поняла, что перегнула палку, но вид парня заставлял меня держать позиции, показывая упрямство и раздражение.
–Может быть, прямо сейчас он в опасности! – практически прощаясь с ощущением границ, которые не стоит преступать, я вспылила, указывая рукой в ту сторону, куда какое-то время назад убегал младший брат Джина. -Пока ты пытаешь доказать мне свою фальшивую правду.
–Каждый имеет свое мнение! Ты ведь понимаешь это, всегда понимала! – парень завелся не на шутку, почти крича, заставляя людей вокруг обращать на нас внимание. Но, кажется, чужие взгляды сейчас воспринимались как еще один раздражающий фактор.
–Но твоя правда ненастоящая, это иллюзия и заблуждения! – я вскрикнула, вырывая из рук Джина книгу, довольно тяжелую и увесистую. Не знаю, зачем я это сделала, то ли боясь, что она прилетит мне в голову, то ли просто, как способ страховки, но предмет я удержать не смогла, позволяя упасть на потрескавшийся асфальт, раскрываясь на одной из страниц.
Почему-то это привело нас в чувство, позволяя прекратить рычать друг на друга, собираясь вгрызться в глотки. Только теперь, замечая оставленный посредине – там, где книга и раскрылась, упав вниз-крест, я осознала, что это за «учебник». Это была библия, что принадлежала Отцу Питеру.
Игнорируя Джина и все остальное, я подняла книгу с земли, понимая, что сердце учащенно забилось. Скольких убийств и истязаний был свидетелем этот предмет, что он видел и чему помогал. Руки неосознанно задрожали той дрожью, которую ты не можешь остановить, даже приложив все усилия.
Эта библия не была самой обыкновенной, хотя бы потому, что на краях, где были пустые места, свободные от печатного текста, карандашом или ручкой были оставлены заметки, которые выводил своей рукой священник, пришедший к нам когда-то давно. Словно желая узнать какую-то тайну, Джин выглядывал из-за моего плеча, замечая дрожащие кисти, но ничего не говорил.
«Я много ходил по земле, подобно Агасферу – вечному жиду, обреченному на долгую жизнь до второго прихода Христа. Я освобождал людей, как велел мне Господь, когда наткнулся на существ в лике человека, что были страшнее дьявола. В них я узрел само воплощение тьмы и гнили этого мира, саму суть уродства и злости. Саму жестокость. Они были истинными носителями всех грехов, человеческих и иных, неизвестным нам-простым людям. Их группа, их я не смог освободить от отчаяния в этом мире, от существования. Я и не хотел помогать им – они достойны только того, чтобы существовать с мертвецами. Дети Божие, те, кого я не успел освободить, если вы нашли то, что было дорого мне,– эту книгу-то берегитесь Юго-запада. Смерд и зловоние, смешанные с алчностью и жаждой крови идут оттуда. Само зло подземного мира изрыгнуло тех существ, сам дьявол придал им облик человека. Они скоро будут здесь, потому что им остается лишь одно в этом мире – веселиться и разрушать. Отец Питер».
–Что это значит?– не понимая, вероятно, ни слов, ни смысла написанного, словно прочел какой-то бред, спросил Джин, все еще заглядывая в книгу через мое плечо. Для меня же это все было спутанным, но жутким. Книга – как способ донести что-то до людей даже после своей смерти. Казалось, сам мертвец обращается к тебе с пожелтевших страниц. -Кто такой отец Питер?
–Это священник, пришедший к нам когда-то. Люди все еще верят в Бога, но этот человек не был святым. Он был безумцем, сошедшим с ума, когда понял, что Бог перестал любить этот мир, если он существовал вообще. Он пришел к нам, сначала просто проповедовал какие-то вещи, делал вид, что помогает, а после люди начали умирать. Бен, Роуз, Рейчел, Джейн. Для тебя эти имена мало чего означают, но эти люди были важны для каждого здесь.
–Но он о чем-то предупреждает? – предполагая или спрашивая, парень забирает из книги крест, что, вероятно, служил закладкой. – Я нашел ее в сумке, которую притащил Билл. Думаешь, старик о чем-то знает?
–Билл приехал? – я почти потеряла интерес к книге, даже не задумываясь над тем, почему Джин рылся в вещах старика. Скорее всего, это было указание Агаты… – Где он, ты его видел?
Неожиданно, будто кто-то не хотел, чтобы я нашла старика, раздался крик откуда-то со смотровой площадки на крыше станции. Люди на внутренней территории рефлекторно запрокинули головы, стараясь разглядеть хоть что-то, когда стало понятно, что крик этот сопровождало что-то еще: со стороны ворот поднимался серый, пока еще слабый дым. Все застыли, не смея даже дышать, ожидая, что же случилось, а после с высоты станции начало падать тело. По мере того, как дежуривший парень приближался к земле, взгляды оказавшихся в этом месте зрителей тоже стремились вниз; книга Отца Питера выскользнула из моих рук, а ее глухой хлопок слился с чавкающим звуком разбивающегося черепа. Кровавая лужа расплылась так быстро, будто кто-то разбил стакан с томатным соком, а брызги разлетелись в стороны.
Секунду все молчали, словно пытаясь осознать происходящее, а после все потонуло в панике, что волной накрыла внутреннюю территорию станции. Люди бросились в рассыпную, ища помощи, подбегая к телу мужчины, которого было тяжело узнать. Неожиданно в стороне ворот послышался громкий звук, заставивший меня почти поверить в то, что происходит нечто, чего никто не ожидал. Поиски Билла отложились на неопределенный срок.
–Джин! Найти Марко! – парень, словно очнувшись, всем видом говоря, что о подобном ему напоминать не стоит, рванул в сторону здания, отталкивая кого-то в бок. Плевать ему было на этих людей, которые никогда бы не помогли тебе, брат Джина, возможно, в опасности. Возможно, мы все в опасности. Лишний раз лучше перестраховаться, чем после винить самого себя.
Я успела заметить только скрывающийся силуэт старшего Янга за тяжелой дверью внутрь здания, когда меня толкнули куда-то в сторону, заставляя повалиться на асфальт, чуть сдирая кожу с ладоней. Вместе с властвующим в округе страхом и паникой раздался повторный грохот. Прогремели выстрелы: одинокие, револьверов и пистолетов с винтовками, и частые очереди автоматов. Люди кинулись врассыпную; на мою левую кисть кто-то наступил, заставляя закричать от боли.
Сжимаясь в комок, боясь быть растоптанной и задавленной этим безумным стадом, что бежало от огня, выстрелов, грохота и взрывов, я не понимала, что происходит, но сознание шептало лишь запомнившиеся буквы на пожелтевшей бумаге: « Само зло подземного мира изрыгнуло тех существ, сам дьявол придал им облик человека. Они скоро будут здесь, потому что им остается лишь одно в этом мире – веселиться и разрушать». Библия лежала недалеко, но ее листы разрывались от того, что книгу пинали из стороны в сторону; но она, словно живая, продолжала будто шептать.
Неожиданно выстрелы стали такими близкими, что, осознав их близость, я успела заметить лишь то, что люди падают на землю мертвыми трупами с дырками в головах. Они падали словно мешки картошки не пытаясь смягчить падение или сгруппироваться. После этой очереди, что до сих пор эхом звучала у меня в голове, здесь, в радиусе нескольких десятков метров, стало тихо. Но дальше шум лишь нарастал. Послышались два шаркающих шага, а через мгновение рядом с моим лицом оказалось лицо Гари. Глаза мужчины были расширены от ужаса, а рука потянулась ко мне:
–Защити Сэм, прошу… тебя… – этот прощальный хрип врезался в память лучше любого громкого выстрел над самым ухом, оглушая. Губы мои задрожали, руки затряслись, а после дрожь пронзила все тело.
Я лежала посреди поля мертвецов, которые смотрели куда-то невидящим взглядом, а со всех сторон шум лишь нарастал и приближался, будто обхватывая тебя кольцом. Но здесь все поистине было тихим и кладбищенским. Послышались голоса незнакомцев, а после звук открываемой тяжелой двери, что вела вовнутрь здания станции.
Неожиданно кто-то выживший, притворившийся, как и я, мертвым, подскочил на ноги, стараясь забежать за арку, убегая бы от выстрелов и смерти. Но пули настигли его быстрее, чем что-либо другое, заставляя только вскрикнуть, тут же падая лицом вниз. Я зажмурилась, прижимаясь к асфальту, игнорируя содранную с ладоней кожу.
Если я ничего не сделаю, то люди-я даже не знаю, сколько их, кто они-зайдут внутрь, окажутся там, где еще остались живые. Я надеюсь на это. Я могла лишь вертеть головой, чтобы не выдать своего живого состояния, но этого было недостаточно. Откуда-то сверху, с плоской крыши станции, посыпались мелкие камни вперемешку с осколками.
Я должна была хоть что-то сделать, но я не сделала ничего. Я начинала понимать, что эти люди – звери. Звери, которых я боюсь, которых остерегаюсь, от которых бегу. Скрип и хлопок вывели меня из какого-то оцепенения, заставляя дернуться. Прижимаясь к земле, я чуть приподнялась, тяжело дыша раскрытым ртом, шальными глазами ища уродов. Все внутри колотилось, и мне казалось, что каждый мертвец слышит этот бешеный стук моего сердца. Медленно дрожащей рукой я потянулась к пистолету за поясом, когда кто-то подстреленный, такой же, как и остальные тела, покрывающие землю, закашлял. Тут же автоматная очередь прозвучала в воздухе, а пули впивались в уже мертвые тела или асфальт. Один заряд отскочил от твердого покрытия совсем рядом со мной, царапая щеку. Сердце ушло в пятки, а я мечтала исчезнуть. Тела некогда живых знакомых, друзей, отцов и матерей дергались в разные стороны, когда пули набивали их ткани и мышцы.
