Текст книги "Мертвый мир - Живые люди (СИ)"
Автор книги: Полина Гилл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 75 (всего у книги 85 страниц)
Эти волосы, эти глаза – все это такое родное и в то же время совершенно незнакомое. Я охуела. Охуела и больше ничего не могла сказать, подумать, сделать. Ошарашенный Билл, не верящий в происходящее, просто застыл в одной позе, когда пытался подняться на ноги. Всего через секунду, когда я вижу поджатые и дрожащие губы, перекрываемые тонкими и исцарапанными руками, ледяная скованность исчезает, и я, почти не обращая внимания на прутья клетки, обнимаю светловолосую женщину, пытаясь прижаться к ней. Билл, кажется, поднялся, осознавая, что это не галлюцинации или обман разума, на негнущихся ногах подходя к нам. Он повторяет мои объятия, позволяя и мне убедиться, что Агата перед нами реальна. Но взгляд старика вовсе не добрый.
–Что с тобой случилось?– звучит этот вопрос вовсе не как слова обеспокоенного друга или знакомого. Билл спрашивает требовательно и серьезно, хмуря седые брови, становясь угрюмым. Он смотрит на Агату, что опускает глаза вниз, словно боясь, и голос старика сочувствующий. Билл словно знает, что не исправит то, о чем думает, то, что случилось, но, почему-то, чего-то желает добиться.
Я не понимаю многого в этот момент, смотрю то на старика, то на Агату и наконец замечаю это! Агата Дуглас больше не та женщина-военная, что была способна диктовать условия, внушать страх и уверенность, командовать. Тот человек вел нас на дальний рубеж, давал советы, был частью совета, после исчезнувшего. Тот человек сохранял порядок, боролся с нехваткой вещей и продуктов, выслушивал жалобы и предложения, управлял станцией перед ее падением. Он казался холодным и строгим, но был ранимым – женщин не признавали военными, судьба их была печальной в любое время. Сейчас же… Теперь это был другой человек, подавленный, растоптанный, униженный, во всех смыслах этого слова.
–Просто не сопротивляйтесь, – будто отвечая на все возможные вопросы сразу, заговорила Агата, и что-то внутри меня дрогнуло, нет, задрожало, будто при мощнейшем землетрясении. Что стало с тем командным тоном, что случилось с женщиной, к которой я испытывала уважение? – Лучше молчите, потому что здесь иные правила. То, как мы жили – здесь этого нет. Это другой мир, еще более прогнивший, чем тот, что мы видели. Молчите и кивайте.
Казалось, на этой незнакомке, выглядевшей в точности, как уверенная в себе военная, не хватает клочьев волос, не хватает тела – она очень исхудала-, не хватает жизни. Одежда на ней была старой, поношенной и такой грубой наощупь, будто ее забетонировали. Даже кожа Агаты Дуглас, представшей перед нами, казалась использованной и пришедшей в негодность. Она стала шероховатой, будто наждачная бумага, с бугорками выпирающих синих, надутых вен, испещренной царапинами и морщинами. За два месяца женщина постарела так, как могла постареть за десять лет, в этом она была схожа с Биллом. Кажется, старость теперь приходит раньше. И не было теперь в этом человеке самого важного – того истинного характера. В первую нашу встречу Агата была человеком, которого могут не любить из-за его манер и отношения. В первый день нашего знакомства Дуглас говорила, что любит смеяться над верующими, сейчас же она не была способна смеяться вообще.
–Как так… – я не знала, что сказать, ответить или спросить, а женщина понимала мою неуверенность и замешательство, мое неверие. Она, вероятно, сама не верила в подобное, но все это было реально, как и несправедливость, как живые мертвецы. Два месяца она была здесь, два месяца прожила в аду, переходя из рук в руки, как вещь. Вещь без хозяина. Агату отправили сюда, к нам, чтобы окончательно унизить перед самой собой и теми, кто знал в ней лидера и живого человека, настоящего и живущего.
Я почувствовала гнев и скорбь за погибшую Агату из прошлого, поэтому вновь потянулась через прутья клетки, обнимая женщину. Я словно обнимала труп – такой холодной она была, но через тонкую постаревшую кожу и хрупкие ребра, кажется сломанные когда-то, я ощущала сильное и настоящее сердцебиение. Это, наверное, подтверждало, что она живая. В этот же момент я поняла, что пальца на руке Дуглас не хватает.
–Это он? – имени его произносить не было нужно, потому что все понимали, о ком идет речь. Не было нужды и отвечать, потому что все знали правду, что это было правдой. Теперь я почувствовала такую гордость за то, что мне удалось ударить черноволосого мужчину ногой, так унизить его перед ним самим же. Если бы я могла, я бы вновь вернулась туда, причиняя своими же действиями себе боль, вновь переживая смерть Нейла, но вновь же затрагивая гордость Николаса.
–Просто молчите, хорошо? Молчание всегда было золотом… Соглашайтесь и… мне нужно идти, – пугливо оглядываясь куда-то назад, словно зная, что скоро кто-то придет, изучив каждый сантиметр порта, тревожно бросает Агата.– Я бы могла сказать, что рада вас видеть, и я действительно рада, но не в таких обстоятельствах. Если бы я могла, то согласилась бы больше никогда не встретить вас, чем в этом месте.
Она ушла, оставляя после себя только угнетение, разочарование, обиду и больше ненависти. Существуют люди, которые не вызывают ни капли сострадания. Не вызывают ничего, кроме жажды крови. После того, как ты убиваешь таких, ты не можешь почувствовать раскаяния, потому что знаешь, такие сволочи не должны были рождаться. Своим существованием они портят жизни другим.
***
–Мы с твоим братом были очень дружными задолго до того, как тебе исполнилось восемнадцать, милая.-конечно, Рикки чувствовала страх. Конечно, она уже все поняла, и причины игнорирования, и то, почему когда-то давно Тэд не появлялся дома месяцами. Конечно, младшая Крайтон ненавидела человека перед собой. И, конечно же, она понимала, что не должна показывать своей неприязни.
Вы можете спросить, почему Тэд так относился к сестре даже во время апокалипсиса, когда встреча с знакомыми – слишком редкая вещь, но и, конечно же, Рикки даст вам ответ. Теперь, встретившись с этим человеком – воплощение всех ее страхов и ужасов -, девушка совершенно точно ощущает то, что чувствовал ее брат на протяжении вечности, с самого момента, как расстался с Николасом. Она теперь ощущала, что он вечно следит за ней, знает о том, что она делает, как она делает, где и с кем. Знал, о чем думает или мечтает. Рикки Крайтон казалось, будто этот человек был создан из ее личных тайн, ничтожностей, отвратительных ей вещей, страхов и кошмаров. Казалось, кто-то просто прочитал ее детский дневник, создавая монстра. Ее личный мученик сидел сейчас перед ней, опустив голову на «замок», сложенный из рук. Кошмары всей жизни сидели напротив, улыбаясь, серыми глазами всматриваясь в самую душу. И Рикки ничего не могла поделать. И Тэд не мог спасти ее. Хотя хотел. Она знала это, чувствовала, но оба были бессильны, она понимали, что это-их общий ужас.
–Ты так похожа на Тэда, честно. – Рикки только улыбалась, кивая, пытаясь сделать все так, как он хотел. Она знала, что он знает, что она знает, будто он – актер. Тэд знал, что она знает, что он знает, что она знает, будто он – кошмар. Все всё знали, все понимали, но все играли роли. В королевстве кровавого короля, в алой империи, все были мастерами перевоплощений, искусными притворщиками и лживыми молчунами. – Что ты любишь делать, чем занималась в прошлом?
–Я была официантом.-Рикки не понимала, зачем ей отвечать. Она чувствовала, что этот человек все знает о ней, знает давно и даже больше, чем она сама. –Но это было слишком давно. – его глаза снова горят этим лисьим огнем, который пугает все существо, все твое нутро.
–Это неважно, если человек умеет, для него нет «не помню» и «не уверен», – Николас резко дергается, прикрывая глаза, откидываясь на спинку кресла. Его шея, украшенная какой-то цепочкой, сейчас открыта, он, кажется, беззащитный. Рикки, будто читая мысли старшего брата, сдерживает себя, совершенно точно ощущая желание провести острым лезвием по коже, разрезая плоть, оголяя глотку, кадык, противно дергающийся при проглатывании. Она мечтает сейчас об этом, но не может сделать хоть что-то, и Тэд не может. Сколько раз до этого подобная возможность появлялась у Крайтона, но он был скован цепями. Теперь же эти цепи оказались совсем рядом с ним. – Кстати, Тэд, Эмма ведь похожа на Максин.
–Наверное, – с явным нежеланием отвечает Крайтон. Николас видит эти его чувства, он может читать байкера как открытую книгу, и он доволен такой реакцией. Он ждал чего-то похожего. Ему нравится, когда Тэд недоволен, когда Тэд чувствует что-то неприятное. А здесь, в этой алой империи крови, Крайтон помнит о прошлом, неприятном прошлом, каждый день. В одно мгновение лицо Николаса вновь меняется, повествуя о глубокой усталости. Наверное, это единственная настоящая эмоция. Злодеи тоже устают, злодеи тоже люди, правда, люди без сердца и души. Но, разве тогда это люди? – Тэд, распредели обязанности своим девочкам сам, выбери свободные комнаты, ну, или живите вместе. Мне надоела эта морока, и, насчет той старухи, отведи ее в лазарет. Наш парень начал меня напрягать со своими вечными: «Нас не учили этому в институте!», «Слишком сложно!»
***
–Что за хуйня, Крайтон, мать твою?! – вцепившись в прутья клетки, что стояла в бывшей каюте с иллюминатором, орал Роб, вовсе не думая о том, что его громогласный голос способен напугать Тони, который отвернулся, доверчиво прижимаясь к Бонни, которая вздрагивала при каждой особо высокой ноте.-Как получилось, что ты со своей семейкой теперь с другой стороны?!
–Просто молчи, я ничего не могу сделать, – не желая что-либо выслушивать, зная, как это выглядит со стороны, Тэд не бросил даже взгляда в сторону тех, кто был похож на зверей. Прутья клетки шатались от натиска скалы, но это железо…
–Ничего не можешь сделать? Ничего не можешь? Как это не можешь! Твоя сестра и девушка ведь на свободе! Почему мы должны сидеть здесь? Не смей уходить, ёбаный ты сукин сын! – слюна брызгала изо рта, попадая на спутанную отросшую бороду, щеки раскраснелись от злости, а ладони, напротив, побелели от силы, с какой Роб сжимал прутья. –Представь лица Блэр с Джином! Представь их разочарование! Что бы ты чувствовал, если бы твоя семья предала тебя? Не смей уходить, Тэд Крайтон!
Тони заплакал, когда слеза Бонни упала на его смуглое личико. Она со всей силы прижала мальчишку к себе, позволяя тому вцепиться руками в ее волосы и одежду. Лицо девушки скривилось, рот открылся в немом косом крике, глаза зажмурились, а все тело напряглось, напоминая теперь камень. Она искала в ребенке спокойствия или помощи, понимая, что все это неправильно, что все они ошибаются. И роб, и Тэд, и все вокруг неправы. Она плакала беззвучно, а Тони ревел в голос. Наверное, это и успокоило Роба, который в последний раз ударил о металлические прутья, выпуская гнев, после опускаясь на пол клетки рядом с девушкой и парнишкой.
–Не волнуйся, ни ты, ни я, ни остальные – никто не проведет в клетке дольше, чем нужно, – то ли обращаясь к мальчику, то ли к Бонни, прижимая ее к своему плечу, поглаживая по волосам, пытался успокоить девушку мужчина. Раймонд же с Леонардом просто сидели в стороне. Если Гилсон пытался разобраться в том, что происходит или произошло, то Купер просто не мог смотреть в глаза Тэду Крайтону, в которого верил, за которым был готов идти, кому открыл душу, с кем делил пиво. Он чувствовал себя преданным, брошенным и лишним. Нет ничего хуже, чем ощущение своей ненужности.
Узкая каюта с небольшим круглым окошком была пыльной, грязной и серой. Если очень постараться, то, вытянув руку из клетки, можно было достать до одной из стен. В помещении с полосатыми бело-голубыми обоями осталась кровать с переломанными ножками, да полностью разрезанный матрас с торчащими пружинами. Обломки мебели по углам завершали картину, свидетельствуя о безразличном отношении к каюте.
–Какого же хуя?– хватаясь за волосы, словно пытаясь вырвать их с корнем, борясь с чувствами, спрашивает у самого себя или же у всех сразу Раймонд, прижимаясь спиной к прутьям клетки. Он не может принять подробного со стороны Крайтона, для него все это загадки, тайны. Он отчаянно ищет причины подобного предательства, но где же они?
–Тэд -вещь в руках этого человека, – словно находя нужное оправдание старого товарища, тихо, почти неслышно, говорит Бонни, благодарно прижимаясь лбом к плечу скалы. Мальчишка, что перекарабкался на руки мужчины, хлюпает носом, втягивая воздух, вытирая глаза маленькими кулачками. –Он боится Николаса…
–Мне жутко хочется увидеть рожу этого «короля» в гробу, – четко, без каких-либо заминок или сомнений, решительно констатирует Роб, чувствуя, как в этот момент что-то внутри него родилось заново.
***
–Я помню вас, вы братья, да? – тихий голос, переполненный чем-то схожим с сожалением и неуверенностью, звучит в тусклом свете ангара, где теперь вовсе не чинят судна. Фигура, прислонившаяся к стене, выглядит какой-то опустошенной и совсем поникшей.
–Ты жив? – лицо Джина открыто говорило о том, что он удивлен, напуган и не уверен в том, что глаза его не обманывают. Бледность, легкая дрожь, как при лихорадке, волнение и вспотевшие ладони – все это говорило о встрече с призраком. – Мы думали, что в тот раз, Ходячие просто…
–Если бы я не поверил Тэду и дал себя укусить, я бы действительно «просто», – хмыкнув, выходя из тени, будто решаясь на какой-то важный шаг, бросает смуглый мужчина с отросшими волосами, пугая своим появление Марко, до этого не понимающего состояния старшего брата. – Не думал, что послушаю Крайтона еще хоть раз, но тогда это помогло.
Марко знал этого человека и помнил чувства, что овладевали им во время их встречи. Мама тогда кричала, а после ее разорвали. Ладони ребенка сильнее сжали золотистый медальон.
–Как Блэр и Кловер, все еще верят в Тэда и его надежность? – словно намекая на то. что байкер вновь вернулся к тому. Откуда начинал, спросил мужчина, чувствуя желание, овладевающее им. Ему хотелось увидеть глаза Джералд, которую он однажды спросил о том, верит ли она неожиданному спутнику.
–Кловер умерла, спасибо, что интересуешься ее судьбой, Джо Миллер. – слова эти, сказанные старшим парнем, чей взгляд стал холодным и пронизывающим насквозь, прозвучали как предупреждение. Мужчине на секунду показалось, что прутья клетки, отделяющие их, не остановят Джина, если тот решит идти до конца. Кажется, в их первую и последнюю на долгое время встречу, веснушчатый был иным, молчаливым, подавленным.
–Почему вы с этими людьми, они ведь плохие? – Марко вспомнил девочку с плюшевым зайцем, которая вечно держалась за длинную юбку своей матери. Восьмилетнему пареньку было жаль, что он не мог вспомнить ее имени или того, как она выглядела. Он помнил, что та малознакомая подруга казалась ему болезненной и слабой, помнил, как ему было весело и неловко с ней, как Кловер помогала найти нужные слова…
–Малой, черт…Понимаешь, мы…А, просто забудь, это не столь важно, – отмахиваясь, бросает Миллер. Взгляды незнакомых, но тоже сидящих в клетке, удивленных, заинтересованных, одновременно ненавидящих и подавленных всем, что произошло, напрягают Джо, ему хочется уйти. Но судьба этих пареньков, протянувших так долго… Ему нравятся эти братья, Джо кажется, что он бы почувствовал грусть, если бы узнал, что они погибли.
–Зачем мы здесь?-Барри, понимающий, что мужчина перед ним отличается от тех парней, что встречались недавно, спрашивает, рефлекторно закрывая собой Лили, когда Миллер смотрит в его сторону.
–Вы сбежали, – мгновенно становясь безразличным к незнакомцам. Джо вновь обращает внимание лишь на Джина и Марко, показывая, что остальные его мало интересуют. И все же есть в этом человеке присущее животным убийцам. Джин не может спокойно смотреть на него, понимая, что он убивал и разрушал.
–Откуда? – не выдержал Тайлер, который терпел до этого момента. Он всегда был импульсивным, грубым. Поэтому удивительно, что до сих пор остался жив, не набросившись на Николаса или его подчиненных. Но сейчас он чувствовал некоторую свободу, пускай и сидел в клетке. Когда черноволосого нет рядом, как-то спокойнее.
–Со станции. – и этот ответ Миллера вызвал различные эмоции. Лили хотела смеяться, Барри недоумевал, Марко просто покачал головой, понимая, что мужчина такой же, как все здесь. Джин же ощутил отвращение к страху Миллера перед тем человеком, которого боялся сам. Сэм же ничего не чувствовала, кроме поглощающего мысли страха, который заставлял все ее тело окоченеть.
–Это место было нашим домом, вы его разрушили! – заводясь, словно совмещая в себе злобу даже тех, кто не мог злиться, выкрикнул Тайлер на Миллера. Будто тот был повинен во всем, что произошло. Джо слабо улыбнулся, понимая, что никто и никогда не думает о том, кто отдает приказы. -Вы виноваты, не мы! Мы жить хотели!
–Николас считает иначе…– словно желая подтолкнуть людей к тому, кто является причиной всех несчастий, тихо говорит мужчина, ухмыляясь. Неожиданно у самых прутьев, ближе к нему, чем Джин или Марко, прячущийся за братом, появляется темноволосая девушка, чьи глаза скрыты челкой, и лишь странная полуулыбка видна на лице.
–Так что, мы – его вещи? – голос ее немного таинственный и какой-то наигранный, с толикой безумия. Миллеру кажется, что она – это чай с женьшенем или чем-то подобным. Может, чай с розовыми лепестками. Может, кофе с каплей шоколада, горького и противного. Что-то странное в этой девушке, просунувшей руки через клетку, не показывающей своих глаз, лишь улыбку.
–Может и так, – будто слыша в голосе незнакомки, коей является Вэл Бенсон, что-то забавное, Джо Миллер отвечает с некоторой игривостью. Он ждет секунду после своего ответа, собираясь сказать что-то еще, когда темноволосая резко дергает головой, оголяя глаза и хватая мужчину за край кожанки.
В одно мгновение Миллер пытается вырваться, чувствуя липкий страх, вызванный этой безумной улыбкой, этими глазами. В этой девушке он видит теперь не незнакомку, а того человека, который, кажется, оставил его на долгие годы. Джо забыл дорогу на то кладбище, забыл обстоятельства и обиды. Но какого же…дьявол играет с ним, показывая это лицо, показывая такие похожие глаза… Нет, Ло не может быть живой, он сам держал ее мертвое тело в руках, сам целовал труп в синии губы. Сам…
–Он убил всех, кто был на станции. И Николас тоже умрет. – голос Джина теперь не имеет значения для Миллера. Не имеют значения и злые лица незнакомцев, только эта девушка с чертами лица, так похожими на черты Ло. Дрожь бьет по телу, что-то внутри вопит от боли, и только сейчас тонкие пальцы Вэл Бенсон разжимаются на его кожаной куртке, позволяя отойти в сторону.
Делая несколько шагов назад, смотря на эту клетку с бомбой замедленного действия, мужчина начинает безумно смеяться в голос, почти хватая себя одной рукой за волосы, чуть оттягивая их в сторону. Это незаметно для кого-либо, кроме него, он так пытается привести себя в чувства, отрезвить болью. Это его лучшее лекарство с тех самых пор.
–Думайте, как знаете. Но лучше никому не говорите, что вы братья. Все здесь прекрасные лжецы, актеры, детективы, кто угодно. Николас любит игры: шахматы, шашки, но самые любимые развлечения – шахматы людьми.
–Мы убьем его, – говорит реинкарнация Ло, поселившаяся в теле несчастной Вэл Бенсон. Она говорит это с такой забавной улыбкой, что Джо сам улыбается, но последующие слова заставляют его поверить в судьбу и нечто более великое, чем Николас. – Убьем его, а после тебя. Избавляя от мучений. Тебе было интересно, как там судьба Блэр и Кловер? Блэр в порядке, не хандрит, а у Эйбрамсон ты вскоре спросишь сам, можешь придумать целую викторину, она их любила.
…
Я металась по этой клетке, ища слабое место, проем, где можно пролезть, забытого ключа или чего угодно. Мне надоело вот так вот сидеть на одном месте, как делал Билл, ничего не предпринимая. Он лишь говорил, что устал, что поможет мне позже, да и что здесь не с чем помогать. Я действительно чувствовала себя зверем, загнанным в ловушку, откуда не было выхода, а потом послышались очередные шаги. Я была готова увидеть Агату вновь, забыть о том, через что, возможно, ей пришлось пройти, и просить о помощи, о том, чтобы женщина достала ключ или отмычку. Но вместо Дуглас в темноте и тусклом свете появилась Белчер в белом халате.
Это не вызвало каких-то воспоминаний, только боль. Неужели и эта женщина предала нас? Но ведь… Какова ее причина? Что заставили сделать людей, чтобы они стали на сторону дьявола?
–Николас, он… – рассказ Алоны о том, что этот урод сделал с Дарлин, почти заставил нужду в ключе отпасть. Вся моя сила была вложена в удар, пришедшийся по одному из прутьев – слабое место я нашла в тот момент, замечая, как металлическая палка чуть выгнулась. Это была обида за бессилие. Если бы я была там…
–Перед смертью он будет мучиться, страдать за всех, кого обрек на боль. Я убью его, убью, рассказав о ненависти. Мы поменяемся ролями, он окажется на стороне, где никогда прежде не бывал…
Я все время думала, что мертв лишь мир, что мы еще живые люди. Как оказалось, как я узнала в тот день, превратившийся в ночь, люди тоже погибли.
========== 8.2.Милый друг – Я уже горжусь ==========
Противный звон цепи был неприятным, но он не мог сравниться с хрипением, стоном и утробным рыком, что вырывался откуда-то из прогнившего желудка. Казалось, ты мог ощутить, как этот вибрирующий рык, зародившись внутри, проходит по глотке, раздражая облезающие стенки горла, после вырываясь наружу.
Чавкающий звук был ужасным и тошнотворным, как и все здесь, будто кто-то наступал в ошметки кожи, перетаптываясь с одной ноги на другую. Вокруг мир был завален неопознанными и безымянными трупами, в воздухе пахло смертью: гнилью и кровью. Живые мертвецы клацали отваливающимися челюстями, хватая руками резвый ветер, не в состоянии вырваться из-под горы своих же «сородичей» с пробитыми головами, откуда капала темная кровь.
Солнце нещадно палило в выси, но все было серым и убогим, будто опущенным в черно-белый мир, по экрану которого расползались линии помех и шипение. Жаркие лучи, казалось, испепеляющие, лишь ускоряли гниение и разрушение плоти, вызывая отвратительный запах мертвечины. Ты мог просто прикоснуться к телу твари, не прилагая усилий, а кусок мягкой и чавкающей кожи остался бы у тебя в руке. Это нельзя сравнить с протухшей говядиной или любым другим продуктом, это более отвратительно.
–Никогда не думал, что это может быть такой забавной и увлекательной вещью! – голос звучал по-детски радостно и восторженно, будто человек только что отрыл нечто важное для себя. А звук, способный посоперничать со скрежетом мела о доску, эхом разносился по округе, да темные пятна холодной крови трупа все больше падали на землю у ног черноволосого мужчины.
Следом за кровавыми разводами вниз летели и куски плоти, сдираемые с живота, боков, плеч, будто шелуха лука или даже обгоревшая и облезшая кожа загорающего. Этот человек экспериментировал, демонстрируя различные приемы, ножи и лезвия. Острый топорик мясника оказался отброшен в сторону, наскучив сценаристу, а в руках, забрызганных кровью, оказался тупой нож, который разрывал кожу, плоть, оставляя после себя рваные раны с брызжущими струйками крови.
Щелканье зубов, хрипы и стоны действительно, казалось, становились громче и повествовали о боли, а цепь на шее, тянущая назад, не позволяла теперь рыку выходить так свободно, оглушая его, делая более мягким и менее агрессивным. Неровный кусок плоти оказался в руках черноволосого мясника, который разглядывал его, пытаясь найти схожесть с какой-нибудь вещью, будто форменные облака в небе.
Ногти поддавались намного проще, чем у живого человека. Они напоминали наклейки в детских журналах, отцепляясь так же быстро и без криков. Когда дело дошло до зубов и второго глаза – первый болтался на том, что осталось в глазнице-, человек с разнообразными «вещичками» разочаровался и обрадовался одновременно.
–Ты еще не стала такой же податливой, как остальные? Наверное, слишком мало времени прошло? – но ждать он не собирался, да и незачем. Широкая и милая улыбка сияла на его лица, которое через мгновение – как только второй глаз покинул правильное место-забрызгало кровью. Изуродованный мертвец захрипел так, что казалось, будто он вопит от боли, пытаясь сказать человеку, что боль ощутима и для него тоже.
Слеза скатилась по щеке, а я открыла глаза, через секунду понимая, что куски плоти, ногти и глазные яблоки на месте, и никто не разрезает мое тело, прикованной цепью-ошейником. В этом кошмаре Николас забавлялся надо мной даже после смерти, издевался над уже мертвым, но живым телом, отрывая куски плоти.
Билл сидел совсем близко, смотря куда-то вверх. От еле заметной дрожи и страха, что сон станет реальностью, я подползла к старику, который чуть дрогнул, не заметив моего пробуждения, а после легла на колени Билла, пытаясь успокоиться. С каждым днем, проведенным в этом темном отсеке, в этой клетке, видя лишь «великанов», не зная о том, что происходит «на поверхности», я боялась все больше момента, когда Николас напомнит о себе. Хотя забыть о его существовании было слишком тяжело.
Все эти дни меня сжирали, будто черви, и разрывали изнутри собственные тревоги. Я думала о Дарлин, Джине и Марко, Вэл и Тэде. Я, кажется, выпадала из реальности на несколько часов, не моргая, смотря в одну точку, а после обнаруживала перед собой какого-нибудь человека с бородой, ждущего ответа на неуслышанный мной вопрос. Громил, что периодически приносили черствый хлеб и воду, это мое молчание жутко бесило, тогда выход находил Билл, привыкший к подобному. Но я начинала пугаться саму себе.
«Я просто сижу на одном месте?»– однажды я спросила старика о том, почему он ничего не делает с моим молчанием, почему оно его пугает или не напрягает, но в ответе разочаровалась.
«Нет, ты о чем-то бормочешь, порой подходя к прутьям клетки и просто останавливаясь там, смотря куда-то в темноту»,-тогда-то я и поняла, что все имеет свойство возвращаться, кроме жизни. Безумие, заткнутое холодным поцелуем Мэта, уснувшее на несколько месяцев, вновь пробудилось вместе с каким-то толчком, данным Николасом. Казалось, этот человек и есть безумие, собранное по кусочкам по всей планете, и, возможно, мой кусочек последний. Я бы с удовольствием отдала свою часть, которая начинала жить собственной жизнью, этому человеку, но боюсь того, что может случиться после. Некоторых вещей ведь лучше не узнавать?
***
Причал, напоминающий широкое шоссе, ведущее в озеро, был огромным и просторным. Правда здесь всегда было прохладно, а утром и вечером мир окутывала туманность – однажды Билл сказал, что если нам выпадет возможность бежать, то делать это нужно именно во время рассвета или захода солнца. Яркие лучи, пробивающиеся среди облаков, плывущих в выси, освещали и землю, и воду, и даже старое проржавевшее судно. Они не могли сделать светлыми только контейнеры, чьи тени падали вниз, погружая причал в какую-то молчаливую атмосферу, полную угнетения.
Мир дорог, зелени и песка отличался от того мира, каким правил Николас. Здесь пахло тиной, рыбой, кровью и вечно присутствовал страх. Страх не только за свою жизнь, но и за жизнь кого-то другого, даже незнакомого. В этом месте не все были безумцами, «великанами», которым власть оставалась безразлична. Громилам давно стало плевать на то, кто ими управляет, многие оказалась во власти Николаса задолго до начала апокалипсиса – Тэд был одним из них. Такие люди, живущие здесь, подчинялись королю без слов. Когда-то были желающие перенять рычаги правления в свои руки, но их быстро убирали с дороги, если выразиться совсем уж мягко. Потому что реальность была жестокой – после их прилюдной казни, в воздухе, кажется, неделю пахло кровью, и ее же следы не получалось смыть с причала или плитки зданий.
Контраст нормальности и верных Николасу людей был очевиден. Те, кто не мог убивать, просто смирились со своей участью вечных рабов или шутов. Они жили тихо, почти что прячась в контейнерах, переделанных под своеобразные комнаты. Они действительно надеялись, что кровавый король забыл об их существовании, поэтому, когда он замечал их, зная по именам, каждый думал, что пришла его очередь – влияние Николаса оказалось таковым, что ты либо умираешь после встречи с ним, либо сам становишься жнецом.
Двухэтажное здание, граничащее с территорией Ходячих, действительно было самым крепким и роскошным. Оно служило своеобразным замком, крепостью, откуда император мог наблюдать за обеими сторонами мира. Хотя, скорее всего, Николас знал, что очень скоро даже мертвая часть Чикаго будет принадлежать лишь ему. Он был способен отобрать ее у мертвецов, потому что теперь даже смерть стала его подчиненным.
Алона Белчер, проработавшая в клиниках различных штатов, наверное, всю свою жизнь до апокалипсиса, видела разное: она штопала раны, «копалась» в мозгах, порой занималась обязанностями медсестры во времена эпидемий, но ран и ссадин этой кровавой страны доктор никогда не видела раньше. Ей казалось, что она никогда и не работала в таком темпе: не успевали притащить полуживого человека, которого нужно было хоть немного подлатать, как появлялся следующий, с еще более разрушенным и почти разваливающимся на куски телом. Пожилой женщине теперь вновь начала сниться кровь и все связанное с ней, ей казалось, будто она вернулась в далекое прошлое, когда страх совершить ошибку преследовал повсюду. Однако, здесь, с этими будто разрубленными телами людей, которых зачем-то нужно было спасать – Алона не видела для них шанса выжить в этом мире,– было очень сложно что-то сделать не так. Потому что они просто были массой кожи, мышц, покрытой кровью, обладающей сознанием.
Белчер понимала, что все они – жертвы, которые, скорее всего, ничего и не сделали, чтобы получить нечто настолько ужасное и безумное, но каждый раз, видя нового «пациента», женщина ужасалась больше и больше. Перед глазами ее представлялись те пытки, какие могли оставить такие отпечатки на телах. Это были и проколотые глаза, и содранное лицо, и почти что просверленная дыра в суставах или желудке – Николас находил все это в книгах, книгах, что переполняли его личную библиотеку. Однако если вы любитель классики и романтики с хорошим концом, вам там делать нечего – сборище кровавых исторических фактов затаилось на полках.
Некоторые, кого приносили в лазарет, кто еще был способен говорить, молили ее, цепляясь за белый халат, оставляя кровавые отпечатки, о смерти. В их глазах было это желание, желание просто умереть, чтобы больше ничего не чувствовать, но Алона сама боялась. Боялась, потому что знала, эти полуживые куклы нужны Николасу для публичного представления, чтобы заставить сомневающихся бояться. Но нужды доктор в этом запугивании больше не видела, потому что, пообщавшись с теми, кто был более адекватным – однако с безумным боязливым взглядом -, женщина лишь убедилась, что здесь не осталось человека, который бы без страха и невольного уважения вспоминал имя Николаса. Страха, потому что он был ужасен и жесток, а уважение, потому что не каждый способен делать те вещи, какие творит он. Эти вещи отвратительные, мерзкие, низкие, но не признать их влияния и силы невозможно.
