Текст книги "Мертвый мир - Живые люди (СИ)"
Автор книги: Полина Гилл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 85 страниц)
========== 1.1.Новый день-Новая игра ==========
Мир всегда был странным, просто мы отчаянно стремились не замечать его странностей, веря во что-то светлое, что будет ждать нас в конце…
…Но что, если конец не наступит?
***
Этот день был одним из тех серых будней, какие не предвещают ничего масштабного или значимого – чего-то, что может изменить мир, затрагивая все грани безудержно веселой жизни. Такие деньки просто есть и всё, их порой даже не замечают, привыкнув придавать значения более глупым и бесполезным вещам – ссорам, например.
Школьный автобус, привлекающий внимание своим броским желтым цветом, повседневно выезжающий из одного и того же места, после возвращающийся по тому же заученному и надоевшему маршруту, вновь проехал по нагретому солнцем асфальту, оставляя в воздухе неприятный запах выхлопных газов; верно говорят, всё, что изобретает человек, неминуемо вредит природе. Но и с этим ничего не поделать.
Слепящие лучи падали на окна высоких офисных зданий, переполненных “важными” бумажками, договорами и визитными карточками, они же отражались от кричащих о чем-то магазинных витрин и оставляли свой яркий след даже на стеклах автомобилей, какие стремились проскочить центр города до того, как образуется пробка.
Торопливые жители, давно подчиняющиеся не собственным желаниям, а голосам из телефонных трубок или же телеэкранов, столпились на пешеходном переходе, судорожно и раздраженно переступая с ноги на ногу в ожидании зеленого сигнала. Тень одного из многочисленных застекленных небоскребов же падала на потонувший в суете перекресток, где уже пару секунд назад загорелся желтый огонек светофора. Самые нетерпеливые пешеходы тут же – словно от этого зависела чья-то жизнь – ринулись перебегать дорогу, заставляя водителя школьного транспорта с силой вжать педаль тормоза в пол, а резиновые колеса оставили лишь протяжный темный след на асфальте. Вероятно, пассажиров и их носы ждала не самая приятная встреча с впередистоящими сидениями, в какие они четко и почти идеально врезались уставшими и недовольными лицами.
Возможно, по своему обыкновению и чрезмерной ворчливости, какая стала почти что отличительной чертой, мистер Джонс – водитель автобуса только буркнул какую-то гадость себе под нос, угрюмо почесывая густые усы, а после так же уставился в окно, чуть высовывая руку на улицу. Всё было обыденным и ничуть не отличалось от вчерашнего дня или даже прошлой недели – будто замкнутый круг, заевший механизм часов, временная петля.
Толпы стоящих по обе стороны от проезжей части горожан, мечтающих быстрее оказаться на противоположном “берегу”, уже столкнулись посреди дороги, смешиваясь, создавая затор, мешая друг другу пройти вперед. Со стороны всё это выглядело смехотворной битвой инквизиторов и каких-нибудь большевиков, пытающихся продвигать свои идеологии в совершенно неподходящие для подобного века, эпохи.
Солнце давно достигло апогея, застилая ярким и почти что жгучим светом всё, что попадалось на пути. Погода отчего-то оказалась мучительно безветренной и сухой – всё словно застыло на одном месте, поддаваясь тягучему моменту, -, и любому, кто оказался в эти жаркие часы на улице, без теневой защиты или хотя бы панамки, мечталось об одном – порыве ветра. Казалось, только мощное дуновение способно обличить улицы, придать им живости и свежести, стянуть со всего застывшего и угасающего мира привычные серые цвета, окрашивая его, однако, в свой любимый – кровавый.
В салоне же школьного автобуса, несмотря на открытые форточки, было куда более душно, нежели снаружи. Воздух казался тяжелым и горячим, сдавливающим легкие, отчего адски хотелось пить. Некоторые из сидений были частично повреждены: искусственная кожа отслаивалась, была кем-то разрисована или вовсе разодрана шаловливыми пальчиками, какие не сумели найти более благородного занятия. По всем же щелям и дыркам виднелись цветные фантики от шоколадных батончиков или простых конфет, какие лишь прибавлялись с каждым днем. Последним штрихом во всей этой картине служили звонкие девичьи голоса, гомон старшеклассников и порой противное пищание гаджетов, свидетельствующее о пришедшем сообщении.
Наблюдая за всем этим каждый день, можно было свихнуться или стать простейшим занудой, замечающим все недостатки остальных, но не обращающим внимания на свой внешний вид. Такие люди обычно не в состоянии увидеть сопли, что болтается у собственного носа, но охотно портят жизнь окружающих, обращаясь к ним нарочито противным голосом.
Русоволосый парень довольно резко поднялся со своего места, теперь упираясь коленом в сидение, и перевесился к позадистоящим местам, обольстительно сверкая карими глазами. Две широкие выбритые полосы на его голове открывали всё еще бледную кожу головы – отчего вид казался нелепым -, однако старшеклассник был более, чем уверенным. Возможно, так выглядят самонадеянные глупцы.
Губы парня были довольно пухлыми – напоминали девичьи -, длинные светлые ресницы заставляли девушек в который раз удивляться подобной несправедливости, но ехидная улыбка, неожиданно появившаяся на лице, портила всё представление о Дейве Одли (именно так завали этого немного заносчивого парнишу). Подобная эмоция, искажающая мимику, несомненно оставляющая морщинки, свидетельствовала только об очередном сказании, в каком сам Дейв выступает в роли героя. Я не слышала сегодняшнего рассказа ловеласа, так как сидела в задней части автобуса, но с уверенностью могу сказать, что повествовал Одли о слабеньких и хилых ботаниках школы, какие бежали от него – Великого Выпендрёжника. Словно подтверждая мои догадки русоволосый парень рассмеялся в голос, попутно заигрывая с девчонками из параллели.
За время обучения с Дейвом Одли я множество раз становилась невольным слушателем глупых и, чаще всего, выдуманных или же приукрашенных историй о подвигах, как и часто была свидетелем обратной стороны таких вот бравадных рассказов – в прошлые годы парня частенько били по челюсти за острый язык, не самым лучшим способом сочетающийся со слабоумием. Дейва Одли всегда было легко читать: предугадывать его действия, слова, даже компанию, какую он выберет при знакомстве. Парень всегда хотел казаться особенным, иметь некую власть над остальными, однако подчинялись его мнимому авторитету лишь слабохарактерные личности, каких, к сожалению, в наших рядах оказалось не мало.
Но даже так назвать Одли плохим человеком нельзя. Да, он, несомненно, страдал завышенной самооценкой и чувством собственного достоинства, но это вовсе не делает его негативным персонажем моей жизни. Дейв часто выставляет себя напоказ, пытается быть лучше, чем он есть, – и это, может быть, похвально – унижает неспособных дать ему и его дружкам отпор, оскорбляет девушек, но вы бы удивились, каким милашкой может быть этот парень, влюбившись. Я однажды застала такой период юношеской жизни своего одноклассника.
Пока у вас в головах не сложилось ложное представление об этом человеке, могу добавить лишь одно: несмотря на то, как сильно парень хочет быть лидером, он всегда зависит от чужого мнения. Одли очень легко командовать, если ты заслужил его… уважение или признание. Таким людям, как он просто необходима подпитка чужими словами, одобрениями. Иначе говоря, занять ведущую роль где-либо самостоятельно Дейв никогда не сможет, потому как боится ответственности. Последнего же сам парень не признает, чаще всего скрываясь за детским поведением, ребячеством.
Ах, совсем забыла. Наверное, одной из важнейших черт Одли, давшей мне понять, что такого человека можно не остерегаться в школьные годы, была трусливость. Этот парень не умеет или просто не может отстаивать своего мнения, свою точку зрения. Если появляется кто-то, давящий своим дурным авторитетом, интеллектом или чем-либо еще, Дейв тут же уступает ему ведущую роль, превращаясь в простейшую шестерку, крысу. Русоволосый действительно похож на мелкого крысеныша, который просто есть поблизости, способен испортить тебе настроение, но никак не день. Обсуждения за спиной, клевета, осмеивания – всё это дурные развлечения “крутых” ребят нашей школы. И с этим тоже ничего не поделать.
Отвлекаясь от лицезрения столь привычной картины в автобусе, вновь утыкаясь в телефон, я, вероятно, думала то ли о детском поведении некоторых одноклассников, то ли о том, что мы до сих пор застряли на перекрестке в ожидании зеленого сигнала. Салон всё больше походил на газовую камеру с раскаленными стенами, а пассажиры – на жертв, готовых в любую минуту наброситься друг на друга ради спасения собственной шкуры.
Мелодия в наушниках не могла перебить громкие голоса старшеклассников, отчего пришлось вытащить предмет технологического прорыва каких-то древних лет из ушей. Шея давно вспотела и теперь ныла от усталости. Казалось, сейчас я хотела лишь уснуть до самого вечера, пока не спадет эта жуткая и раздражающая жара, а на улице не станет тихо и свежо.
–Он выглядел смехотворно, как мокрая курица! Просто олух. Мы показали ему, что значит, быть членом клуба, – очередные слова Одли донеслись с передних сидений, заставляя чуть ли не закатить глаза, понимая, как глупо и до жути плачевно всё это звучит со стороны. Порой меня посещало жуткое желание высказаться обо всем этом, сделать хоть что-то, но после я понимала, что горбатого только могила исправит. – Ненавижу когда всякие додики строят из себя крутых перцев. Согласитесь дамы, до нас им слишком далеко.
Больше всего, пожалуй, удручала бурная реакция любвеобильных старшеклассниц, чьи ассоциации со школьной жизнью заключались лишь в ночной жизни и вечно пьяном состоянии. Наверное, только такие девушки, гоняющиеся не за внутренним содержанием, а за оболочкой, – Одли всё же был симпатичным – окружают Дейва,ведут с ним общие дела и, возможно, дружбу. Если однажды я окажусь в подобных кругах, то либо к тому времени сойду с ума, либо мир перевернется.
–Блэр? – тонкий, немного писклявый, но нежный голос окликнул меня, заставляя обернутся к соседнему ряду, тут же встречаясь с миловидным личиком и большими серыми глазами Джейн Макдафф. Это была низкорослая девушка, выглядящая младше своих лет. Таких как она описывают миниатюрными, женственными и хрупкими, однако Джейн совершенно точно была еще и веселой. Убедившись, что я ее слушаю, зная, что чаще всего просто игнорирую посторонние звуки, одноклассница поспешила завести диалог, -ты как?
Даже не удивляйтесь подобному развитию событий. Не хочу объяснять, но это типичный вопрос, с какого завязываются, по большей части, всё наши беседы. Скривив губы в неоднозначном ответе таким способом, я только кивнула в сторону Макдафф. Не знаю, как Джейн поняла мой жест, но глупых вопросов не последовало, что свидетельствовало не об особом беспокойстве моим состоянием со стороны девушки. Впрочем, она была воспитана.
–Ты поняла сегодняшнюю тему? Я имею ввиду, мы проходили ее до этого, но я просто никак не могу понять этих сложных схем и алгоритмов! К тому же этот чертов тест по английскому… кажется, легче заболеть и никуда не идти. – это было обыкновенным нытьем, смешанным с желанием узнать, кому еще так же тяжко дается учеба и всё, что с ней связано. Нет, Джейн не была дурой, но паникером прослыла знатным: любая мелкая неприятность в ее глазах превращалась в ядерный взрыв над Хиросимой. – Еще это домашнее… Боже, Блэр, за что нам всё это?!
Что же, думаю, стоит признать, что временами эта светловолосая особа раздражала меня до дрожи в руках, но сказать, что у нас не было ничего общего, значит соврать. Что я, Что Макдафф, мы обе ненавидели преподавателя английского, прослывшего тираном и деспотом, а так же вместе страдали от неразделенной любви, думая, что все мужики – козлы. Мы могли смеяться до боли в животах с казусных моментов нашего общего прошлого, а в следующие минуты заливаться слезами от воспоминаний бывших, какие когда-то казались нам самыми настоящими Прекрасными Принцами. Спасибо, что хоть не на белых конях.
Возможно, вы скажете, что этих двух вещей достаточной для хорошей дружбы. В таком случае я назову вас глупцами, неспособными понять жизни и ее ловушек, но всё же объясню, почему моё мнение расходится с вашим.
Джейн Макдафф очень неуверенный в себе человек. В ее голове живет много мыслей, но их она никогда не сможет воплотить в реальность, потому как многого боится и остерегается, – риск совершенно точно не подходит для Джейн. Однако, несмотря на свою некоторую скромность и застенчивость, она обожает чужое внимание, какое часто привлекает притворством, делая вид слабой или чуть глупой девочки в нарядном платьице. Да, такие люди способны открыть любые двери ключами других…
На самом деле Макдафф очень хитра. Эта девушка никогда не выбирает одну из сторон в конфликте, потому как знает, что все ссоры имеют свойство заканчиваться. Таким образом, когда разногласия улажены, Джейн выглядит невинной овечкой для любого, вмешенного в недавний скандал.
Поначалу эта на вид хрупкая и скромная девочка, какую воспитывали по старому томику этикета и манер, до ужаса раздражала меня. Ее притворство, сокрытые мотивы и вечные поиски выгоды – Джейн напоминала милого нахлебника, какому, отчего-то, все были рады. Однако потом я поняла, что то самое привлечение внимания, когда Макдафф нарочно притворялась глупой или слабой, всё это из-за нехватки общения и угнетающего девушку одиночества. В отличие от меня эта девочка, застрявшая в двадцатом веке, просто не могла быть единственным человеком в комнате, какой бы смотрел фильм, слушал музыку или говорил. Джейн действительно боялась остаться одинокой, потому и требовала чужих взглядов.
Но все же будет честным, если я скажу, что основным камнем преткновения в наших отношениях долго была жалось. Жалось – бесполезная и всепоглощающая, какую я просто терпеть не могу. Я не переношу подобного, сразу же считая жалостливые личности безумцами, каким самое место в желтом доме, а Джейн… она жалеет всех и всегда, жалеет даже саму себя, поддаваясь печали и бессилию. Мне проще страдать в тишине и пустоте, чтобы никто и никогда не узнал о моих проблемах, чем выставлять их на всеобщее обозрение – я боюсь, что кто-то вообще увидит мои слезы, -, но Джейн… Джейн этакая Мать Тереза, готовая пригреть на своей груди любого обделенного и несчастного. Эти небольшие представления ей в радость, они заставляют ее верить, что она чего-то, но стоит.
И всё же, несмотря на всё это, мы с Макдафф быстро нашли общий язык, понимая, что темные стороны существуют в нас обоих. Джейн понимает, что сострадательна, но не является альтруистом. Она далека от идеала и в достаточной мере лжива, но не отнекивается от подобного. И ее принятие мне нравится, возможно, именно оно меня и подкупило когда-то.
Думаю, вам стоит услышать эту историю…
По вторникам у нас обычно бывает литература с мисс Грейс, какую прозвали ворчливой девственницей, но в тот раз преподавателя не оказалось на рабочем месте, и администрация школы быстро поставила замену, находя в ее лице тучного биолога, чьи манеры да и взгляды на жизнь никак нельзя было назвать стандартными или общепринятыми. Это был крупный мужчина с лысеющей последние два года головой, любящий выпить, а после и закурит прямо в лаборантской, однако спорить с тем, что он умен, никто не решался. Не волнуйтесь, причины на то тоже были.
Именно в тот день, когда точной темы для урока не было, когда в классе порой слышались бурные перешептывания, биолог неожиданно для всех вызвал Джейн Макдафф к доске, чуть приобнимая девушку за плечи и поворачивая ее лицом к классу. “Назови мне имя хотя бы одного недоброжелателя или неприятеля из людей перед тобой, солнышко?” – именно этот вопрос прозвучал в ответ на удивленные лица старшеклассников. Однако Джейн не задумалась ни на секунду, раскрывая рот, утверждая, что у нее нет врагов. Я искренне посмеялась про себя, скрывая улыбку в тени серьезного выражения лица, осознавая, как глупо и лицемерно звучали последние слова, однако биолог заставил всех повременить с размышлениями надо всей этой ситуацией. “Если ты действительно так считаешь, то ты дура. Среди этих гиен, каких ты зовешь друзьями, максимум человек десять не желают тебе зла и не завидуют. И то потому, что им всё равно”, – и это было настолько правдиво, что как-то отреагировать, что-то сказать было просто невозможно. Наверное, когда слышишь чистейшую правду так и должно быть. Уже в то время Джейн была готова расплыться в глупой и неловкой улыбке, так и не осознавая, почему всё это происходит с ней, но преподаватель не мог уняться, не договори. “Повторяй за мной: я – живой человек. Поэтому у менять есть как минимум один враг. Врагов и завистников нет только у мертвых, ноя дышу и радуюсь жизни, поэтому есть те, кто ненавидят меня”.
Больше нечего добавить.
–Ты всегда трясешься из-за банального среза, но когда все заканчивается, смеешься над собственным поведением. – мне действительно хотелось закатить глаза, промолчать или проигнорировать недавние слова Джейн о масштабном домашнем задании, о тесте по английскому, однако я все же ответила. Меня ведь тоже воспитывали и учили манерам, в конце концов. – Просто прими свою панику как должное…
Впрочем, закончить и сказать хоть слово мне не дали – где-то позади длинного ряда машин, застрявших на проклятом перекрестке, раздались резкие звуки ревущих моторов, готовые будто раздробить что-то в твоих ушах. Железные голоса мотоциклов и байков, пропитанных машинным маслом, лишь нарастали, становясь более оглушительными, чем были прежде.
Выкрики бесстыдных девиц, прижимающихся упругой грудью к спинам старичков, оставшихся верными металлу и девяностым годам, шум колес, проносящихся мимо, оставляющих еле заметный след на асфальте, тяжелый рок старинной группы, ставшей легендой в музыкальном мире, – всё это промчалось мимо школьного автобуса за доли секунды, оставляя, однако, после себя не только восхищение, но и интерес.
Стая байкеров пронеслась вперед быстро, подобно сильному и мимолетному урагану, существование какого ты никому не сумеешь доказать, а после Харлеи вовсе скрылись среди автомобилей и другого транспорта, перемешиваясь с дорожной пылью, по ту сторону перекрестка. Мы наконец могли сдвинуться с места, пересекая этот долгий отрезок пути. Вот только…
Не знаю, кто управляет светофорами, кто запрограммировал систему смены сигналов, но, скорее всего, та дала сбой, потому как, стоило нам пересечь этот дьявольский и медлительный кусок пути, как встретился очередной – и вновь перекресток. Хотелось уже выйти из автобуса и пойти пешком, веря, что доберешься до дома быстрее, однако я только уперлась лбом в спинку впередистоящего сидения. Казалось, в этой обеденной пробке я потеряю свою молодость.
Вырывая из столь обреченного состояния, заставляя бросить взгляд в окно, в тени, какую отбрасывал школьный транспорт, затаился мужчина, отбившийся от братьев на железных конях. Он выглядел именно так, как пронесшиеся мимо байкеры, однако казался моложе основного контингента прошлых любителей поездок с ветерком и экстрима. Любопытство не заставило себя ждать, и через пару секунд старшеклассники почти прилипли к окнам, пытаясь разглядеть столь выделяющегося из серой массы жителей Оттавы человека. Заставляя обратить на нее внимание, на пустующее рядом со мной место опустилась Кловер Эйбрамсон, многозначительно присвистнув:
–Будь здесь сейчас Дарлин, она бы определенно выскочила из автобуса с приступами то ли радости, то ли астмы, пытаясь догнать этих парней, обтянутых кожей. – подобные фразы, замечания и своеобразная осуждающе-ироничная интонация были присущи только Кловер, отчего общение с ней превращалось в некое подобие игры с голосом одного-единственного ведущего. – Хотя, она и на байк успела бы слюни пустить…
Я сумела издать лишь неоднозначный смешок на подобные слова, признавая, что в них есть доля правды.
На вид темноволосому мужчине было около тридцати семи лет, однако, казалось, темная одежда лишь старит его, делает старше. Глаза незнакомого человека скрывали темные очки, что придавало личности еще больше загадочности и скрытности, но черты лица в целом выдавали сдержанного в своих суждениях и порывистого в отношениях незнакомца, какой всегда шел на открытый конфликт, отрицая любые телефонные разговоры. Наверное, небольшой шрам на скуле, выделяющийся на загорелой коже, подтверждал данную догадку. Обращая внимание на внешний вид, мелкие жесты и привычные движения – вроде отбрасывания потных прядей волос со лба или шеи -, можно бы было предположить еще много чего, но самой верной вещью являлось бы полное отрицание и непринятие байкером политики и всего, что с ней связано. Эдакий анархист. Создалось ощущение, что этот человек упорен как в мести, так и в дружбе, и плюс к тому же холоден со всеми. Отчего-то казалось, что он может быть веселым, шумным, но в любой момент уйдет в себя, не в состоянии бороться с желанием одиночества. Отчего-то представлялось, что, даже знай я этого мужчину, не сумела бы точно описать его характера. Сплошная загадка, чьи глаза скрывают темные очки.
Скорее всего мне просто совершенно нечем было заняться во время поездки, и теперь я, наконец, отыскала себе занятие по душе – придумывать истории и судьбы людям за окном. Байкер на Харлее стал первой жертвой моего воспаленного и заскучавшего разума.
Металлические части Харлея блестели на солнце, а отбрасываемые блики слепили глаза, заставляя порой жмуриться. Одет мужчина был в кожаную куртку – какая несомненно напоминала микроволновую печь в столь жаркую погоду – с рваным знаком Мамы-Анархии на спине, а под ней виднелась светлая, кажется, легкая футболка. Пару массивных колец украшали длинные и крепкие пальцы, порой постукивающие по панели скоростей, а светофор никак не желал вспомнить о своей совести и зажечь, наконец, зеленый сигнал.
Наверное, восхищали в байкере не столько внешний вид и какой-то прикрытый грубым образом героизм, сколько выдержка и хладнокровие – мужчина прекрасно играл роль отстраненного от окружающего мира путника, какой не замечал школьников, прилипших к окну автобуса. Картина, на самом деле, выглядела смехотворна: байкер являлся будто музейным экспонатом, на какой мы глядели из-за стекла, не имея права или возможности прикоснуться.
По тротуару, какой, блуждая по каждой улице города, вырисовывал карту, спешно шествовали люди, вечно занятые и недовольные, из стороны в сторону слонялись рекламщики с листовками, что вопили об открытии очередного магазина, а через окна ресторанчиков или лавки мясника можно было разглядеть счастливчиков, наслаждающихся обеденным перерывом. Говоря о вольнонаемниках в забавных костюмах, какие разбрасывались бюллетенями, стоит упомянуть самых упорных, наглых и настойчивых – такие персонажи попросту забрасывали рекламные листы в открытые из-за жаркой погоды окна автомобилей, пользуясь долгим сигналом светофора.
Я рассматривала Коламбус-стрит с тем же безразличием, какое, по словам окружения, было присуще мне во многих вещах, где следовало бы проявлять интерес. Мне не то чтобы было отвратительно наблюдать за родным городом в окружении штата Иллинойс, но и интереса знакомые с детства улочки не вызывали. Всё было тем же, не меняющимся, кроме, пожалуй, двух закусочных за противоположной стороне дороги, какие образовались на месте старой методистской церкви, снесенной около пяти лет назад за ненадобностью или же из-за старости всей постройки.
Названия их были до нелепости простыми – настолько, что предлагая кому-нибудь заглянуть в одно из заведений после школы, ты не особо-то и желал произносить надпись с вывески. Проблема двух забегаловок была лишь в том, что расположение их предполагало конкуренцию, из-за чего владельцы построек никогда не ладили, борясь за каждого клиента. Единственным, что разделяло “Блинную поляну” и “Лайм”, был теневой переулок с мусорными баками и худыми котами, не нашедшими приюта в более милом и чистом местечке.
Пускай тень казалась сейчас желанной и даже спасительной – воздух напоминал каленое железо, какое ты всё же проглатывал, пропуская в легкие, -, однако тот самый закоулок, служащий разделением территории двух ресторанчиков, отчего-то отталкивал. Впервые, смотря в ту сторону, я почувствовала мнимую вонь гнилых отходов, грязные лужи, не просыхающие в тени после дождей, осколки бутылок и что-то жуткое, что могло водиться в тупиковом переулке. Я ощутила даже мурашки, всматриваясь в серость стен меж закусочными.
Отчего-то появилось отвратительное предчувствие: собственный разум омерзительным и хрипящим, каким-то сорванным голосом шептал о том, что что-то неприятное водится в тени. Подобное я ощущала в моменты ожидании отметки по тесту, какому не готовилась.
На соседнем сидении, подсев лишь из-за появления байкера, по-прежнему закидывала на меня ноги Кловер Эйбрамсон, беспардонно осматривающая оценивающим взглядом темноволосого мужчину. Поэтому, когда дернулась я, вздрогнула и чуть нахальная девушка, тут же впиваясь в меня чуть ли не возмущенным взглядом, вопрошающим о причинах столь неожиданных действий.
– Чего ты дергаешься, испытала оргазм от простых взглядов в сторону статного мужчины? – Кловер была недовольна, но явно не хотела упустить момента и блеснуть новым словом, изученным, вероятно, на уроке мисс Грейс. Такие прилагательные, как “статный”, были вовсе несвойственны девушке, к слову, она часто использовала их не там, где требовалось. – Так, что такое?
Я бы могла ответить много чего, но лишь указала в сторону переулка.
Разодранное тряпье, напоминающее лохмотья; неопрятный внешний вид, приближенный больше к человеку, что многие годы блуждал по пустыне; грязные густая борода и спутанные седые усы. Бродяга, какой неожиданно, будто услышав мое волнение, неожиданно показался в закоулке, распугивая бездомных и плешивых котов, пошатываясь и опираясь о стены. Его кожа была темной, как у людей, что днями работают под палящим солнцем, но всё же оттенок ее был болезненным, чуть сероватым. Этот житель улиц и свалок пугал, было в нем что-то неестественное, что-то неправильное и мерзкое до кома в горле. То ли старик, то ли заросший мужчина, грязный и уродливый, действительно шатался, порой врезаясь в углы переулка. Штанина его широких брюк, протертых местами, была разодрана, а правая нога почти волочилась по земле. Бродяга двигался так, будто был пьян в усмерть.
–Ну и уродец… – подобные грубые замечания Кловер высказывала, не думая, после чувствуя вину за поспешные выводы, тут же пытаясь оправдаться. – Я имею в виду, он ведь сам виноват, что не нашел работы! Ну, ты знаешь, твоя судьба в твоих руках, и всё такое. Если ты неудачник, то это только твоя вина… В общем, я это хотела сказать.
–Не оправдывайся. -слова, вылетающие первыми, всегда правдивы и отражают нашу натуру.
Теперь уже не я одна следила за бездомным, возникшим меж граничащих закусочных ” Лайм” и “Блинная поляна”, – это было незаметно, как быстро бродяга перенял наше с Эйбрамсон внимание на себя, заставляя отвлечься от привлекательного байкера на Харлее. Да, жара определенно ощущалась, воздух все так же был спертым и тяжелым, горячим, но почему-то все эти ощущения немного угасли. Бродяга неожиданно и даже резко для своего потрепанного и убогого состояния сменил траекторию движения, выходя теперь на палящее солнце, на тротуар, к торопящимся жителям Оттавы, какие порой цепляли друг друга плечами, извинялись и вновь куда-то бежали. Яркие лучи, захватившие бездомного в свою власть, словно обличили его, показывая всю уродливость старого перепачканного грязью лица.
Смело и уверенно цокая каблучками, порой поправляя пиджак, переброшенный через локоть, высокая блондинка со вздернутым носиком выбежала из “Блинной поляны”, эмоционально что-то обсуждая по телефону. Изящной женской ручкой она ловко смахнула с лица пряди короткой прически, пряча локоны за ухо. Незнакомка, одна из тысячи, куда-то спешила, это точно, однако нездоровый вид бродяги, будто слепо шедшего в ее сторону, вынудил женщину остановиться.
Она будто впала в ступор, пытаясь понять, не обманывают ли ее глаза. На смуглом лице, кажется, отразилось отвращение, а после, не замечая прохожих, чьи головы были заняты рутиной, автомобилей, стоящих на светофоре, голоса собеседника в телефонной трубке, незнакомка отшатнулась, делая резкий шаг назад. Но за ее спиной словно уже была пропасть, невидимая для всех нас.
Нам с Кловер не было видно всего, не было понятно деталей или хотя бы малой части случившегося, но каждый из нас услышал тот душераздирающий визг, переросший в звонкий вопль, эхом пронесшийся по всей центральной Коламбус-стрит. Неосознанно, но я почти припала к окну, расширенными глазами вгрызаясь в беспокойные теперь силуэты прохожих, застывших в нерешительности. И все же крик был истошным – в одно мгновение жара сменилась холодом, а скука – интересом.
Зеленый сигнал загорелся, но ни водитель автобуса, ни кто-либо другой не нажали на педаль газа; люди на пешеходном переходе не стремились теперь перебегать дорогу за последние секунды желтого сигнала; рекламщики отчего-то застыли в одних позах, забывая о своих цветных листовках. Всё вмиг замерло, остановилось, будто готовясь к глубокому вдоху или длительному забегу. Даже в школьном автобусе повисла напряженная и всепоглощающая тишина, какой не бывало на уроках самых строгих учителей. Только жалобный предупредительный писк светофора нарушал молчание города.
А после стремительный поворот произошел – хор криков пронесся по улице, служа стартом чего-то неизвестного ранее.
Противоположный тротуар у закусочных превратился в увеличенную модель муравейника, какой начали разорять и уничтожать. Люди бросились в разные стороны, сбивая друг друга с ног, не оглядываясь, бросая сумки и папки с документами. Какие-то договора тут же взметнулись вверх, подхватываемые порывом ветра. Это была то ли паника, то ли ее предпосылки. Никто, кажется, все же не понимал, что случилось.
Вся полоса, что следовала к центру, а после и окраинам Оттавы, стояла. Школьный автобус, Харлей, десятки других автомобилей – все будто проигнорировали зеленый сигнал, какого ждали вечность. Откуда-то сзади слышались раздраженные гудки и недовольная ругань, но подобное не могло побудить водителей двинуться вперед, через очередной перекресток. Всем было любопытно до зуда в зубах, что же произошло там, на той стороне.
Тротуар у закусочных быстро был расчищен напуганными прохожими, а нам открылось жуткое и одновременно невероятное зрелище.
