Текст книги "Мертвый мир - Живые люди (СИ)"
Автор книги: Полина Гилл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 77 (всего у книги 85 страниц)
–Билл, сколько времени прошло? Когда сгорел Холвудс, станция, когда погиб Нейл? Это было так давно, но и недавно… Лето уже закончилось, август растворился в сентябре?– голос, произносящий вопросы, образовавшиеся в голове, звучал предательски тяжело, наваливаясь откуда-то сверху.
–Мы здесь лишь две недели, Блэр, – с какой-то бессильной усталостью, окутывающей не только тело, словно соглашаясь с какими-то моими словами, ответил Билл.-Но время тут действительно течет иначе, будто ты оказался в ином мире, без часов и света… Будто в чистилище.
«Не смей смотреть на меня так! Я поступал так ради Итана, что мне делать теперь? – горло сжало так, будто ледяная цепь обвилась вокруг, сковывая и не пропуская воздуха.-Как жить без него? Как, скажи мне, Блэр?!»
–Не можешь жить-умри. – я осознала, что произнесла это вслух, только в момент тишины и молчаливого взгляда Билла, что смотрел на меня. Он привык ко всему подобному. Привык к этому, поэтому просто молчал. Кажется, просыпаясь в темноте, где лишь иллюминатор пропускал луч холодного и серого света, Билл многое понял и наконец осознал. Он решил, что всему приходит конец, и всему нужно время, чтобы переродиться. Но разве оно у нас есть, это время?
«Убей!..-собственные ладони сжались до побеления, холодея, будто это мое тело становилось мертвым. Я видела мольбу и желание в глазах мужчины с дредами. А вместе с тем отвращение и проклятие. – Сожми сильнее и покончи со всем! Тебе не выжить без самой себя, мне же нет смысла без него… сильнее… силь… нее… – я делала то, что мне шептали, почти умоляя, чувствуя, как соленые слезы щиплют рану на щеке. Боль должна была отрезвлять, но чувства были слепыми, однако бьющими в самый центр мишени, попадая в сердце. – Вот…так…»– Том захрипел, а слюни стекли по подбородку. Выкаченные глаза притягивали к себе, а после лезвие ножа, выхваченного из его же чехла, пронзило голову в районе будто опухших глаз, забрызгивая кровью мое лицо.
Мужчина в плаще и очках тогда бы разорвал меня и убил, и это было бы идеальным концом, словно в какой-то книге, но этот человек вновь появился, наслаждаясь всем, что произошло, происходит и что, вероятно, произойдет. Синяки от ударов громилы в длинном кожаном плаще остались на теле, но голос Николаса забрался куда глубже…
«Ты просто помни, что сегодня или завтра ты проклянешь меня, желая адской жары. Просто помни и не забывай, ладно?»
–Пара недель, да? – сомнения закрадывались в голову, но я не могла понять ни их причин, ни их содержания. Они улетучивались до того, как я замечала их, а после появлялась новые. Это как клубки сигаретного дыма, которым пропах старик, – ты никак не мог словить их. – Мы ведь сможем убежать?
–Не знаю, – словно в моих словах была какая-то неточность или ошибка, неуверенно проворчал Билл, тут же заходясь в тяжелом кашле, слушая который, собственные барабанные перепонки били по мозгу, а горло начинало раздирать изнутри.
–А спастись?– да, одного побега теперь, казалось, стало недостаточно. Убежать… убежать можно куда угодно, принимая тот выход, что нашли самые слабые и, возможно, самые умные в первые дни мертвой эпидемии. А спастись… это уже тяжелее.
–Знаешь, может, если этот псих убьет нас, так будет лучше.– я собиралась отчитать себя за собственные мысли, произнесенные внутренним лживым голосом, когда поняла, что хриплый и тихий тон принадлежит старому охотнику. –Надоедает вот так бегать от мертвецов, не имея ничего за душой. Просто, черт, какой тогда смысл? У нас нет уверенности в завтрашнем дне, мы не живем, а выживаем. Просто, твою мать…
–Теперь такие правила, Билл, если ты не заметил.– почему-то внутри меня что-то закипело, а глубокое разочарование и угнетении нахлынули, будто разбавляя собой кипяток. Голос звучал осторожно и с нотками мольбы прекратить подобное. В этот момент мне показалось, что охотник – это ребенок, а я старик с сединой. Или же просто отчаявшийся мечтатель.– Ты не имеешь права так говорить, Билл. Мы провели два месяца без крова, а ты уже сдаешься? Я думала ты сильный, что ты не бросаешь все вот так. В моих глазах ты человек, что не может из-за неудач лечь и лежать. Просто не может.
– Неприятности, с которыми мы столкнулись… это не просто неудачи. Нейл погиб, станция разрушена. Я понимаю твое негодование-даже не представляю, как ты прожила одна пока не пришла на станцию-, но я устал.
– Я недолго была одна, – будто не желая слышать оправданий, не сдержавшись, я повысила голос, чувствуя, как кровь вновь заполняет рот, стягивая стенки и язык.
–Это не важно. Я просто говорю, что нам везет сейчас сидеть в этой камере, а не бродить снаружи, среди мертвецов.– я хотела было подскочить, схватить Билла за болотную жилетку, встряхнуть и закричать, спрашивая, где настоящий Билл, и я успела сделать один шаг, когда замерла на месте, чувствуя еще большее разочарование. – У меня рак Блэр, я думаю, это уже финишная прямая. Может, через месяц, может, чуть меньше-если, конечно, доживу-, но рак свалит меня, понимаешь? Для меня посиделки в темноте, а не погонях – лучшая награда из последних.
–Что?-как описать эти чувства, как передать их другим? Это была заторможенность, когда ты вроде все услышал, но продолжаешь раз за разом переспрашивать, надеясь услышать другой ответ. Где-то внутри ты понимаешь, что все это правда, что все сходится: и кровь, и кашель, и бледность с усталостью, но поверить… поверить в это, значит смириться.
–Рак желудка, – замечая мой взгляд, не щадя, старик продолжал. – Наверное, думаешь, что при том, сколько я курю, легкие бы отказали, но и здесь ирония… Даже в таком деле мир решил выделить меня. Со всеми этими трупами, мозгами и гнилью совершенно забываешь, что у тебя куча проблем и болячек.
–Ты не настолько стар… -в моих глазах была пустота, что появляется в тот момент, когда ты видишь перед собой живого, но уже мертвого. Будто человека укусили, пометили, и ты знаешь, что лекарства нет. Будто ты сам уходишь в черную дыру, пытаясь исчезнуть, лишь бы забыть обо всем.-Не так стар, чтобы умереть…Билл, я …
–Ты ведь ничего не знаешь обо мне, верно?– страх мелькнул в голове, потому что люди не раскрывают козырей до тех пор, пока не приходит конец игры, критическая ситуация. Все становится прозрачным в самом конце, когда важен сильный рывок. Слезы навернулись на глаза, а я опустилась рядом с Биллом, слыша шлепанье крысиных лап.– Да и я о тебе знаю как о космических кораблях: они крутые и летали в космос, -все мои познания в этой сфере…
Этот настрой старика, что пытался шутить… Все это было неуместным, но прижавшись к нему, приобняв, я почти улыбнулась, начиная плакать…
–Старость бывает разной…– словно начало чего-то важного, какой-то сказки или книги. Первые строки первой страницы, куда автор вкладывает всю душу. Так говорил Билл, погружаясь в дали своей памяти.– Когда все это началось, я был заперт в доме престарелых с пердунами, которые не могли ходить, думать, говорить. Многие из них уже были живыми трупами, поэтому я понимаю, что еще не настолько стар.
–Дом престарелых? – угнетение, разочарование, а после смирение и интерес. Этот козырь в рукаве, этот туз или джокер… Прошлое Билла, что всегда был стойким и уверенным, мудрым и человечным… Его жизнь, что останется нам всем как правило или же проклятие.
–Да, я тоже сделал такое лицо, когда узнал, где проведу остаток дней. Хотя, нет, я был зол, а не удивлен. Не мог смириться, что теперь мой дом среди груды костей и легких, которые еле дышат. – я чувствовала себя ребёнком, которому читали сказку на ночь. Но эта сказка была моей любимой.– Я был на войне, терял, много кого терял. В те времена я часто мечтал о мирной и тихой жизни, поэтому, наверное, через какое-то время, став запасным игроком, я почувствовал, как злость начала утихать. Я почти научился радоваться манной каше и пульту от телека под рукой, но тут вновь началась война. Только война против мертвых.
–Мне жаль. – не знаю, о чем именно я говорила. Сейчас для меня был Билл и темнота с его хриплым голосом, перебиваемая порой кровавым кашлем. Мне было жаль то ли болезни, что медленно сжирала старика, то ли его прошлого. Хотя, все это было бесполезным.
–Жаль? Да ладно, Блэр, мы ведь знаем, что ты не любишь жалость, да и не умеешь жалеть, – старик улыбнулся добро, но измученно, будто носил внутри себя паразита, что развивался, забирая жизнь Билла. В обычной ситуации я бы обиделась и что-то ответила, но сейчас… Сейчас мне просто хотелось слушать.
–Это все равно обидно, – я буркнула это тихо и незаметно, просто чтобы сказать, что я тут, что рядом. Билл же просто положил мне свою ладонь на голову, еле заметно проводя по волосам, словно извиняясь.
–Я думал, ты смирилась. – мы замолчали, смотря в темноту камеры, чувствуя влажность и слыша шорохи крыс, живущих на судне. – Там, в доме престарелых, был один старик. Он не знал войны, трагедий, да и туда этот старый пердун попал не случайно. Он играл со мной в шахматы, в которых я мало чего понимал, но со временем он стал моим, как бы это сказать, заменителем винтовки, спасающей на войне. Его звали Тэд Фриман, прямо как этого сукиного сына Крайтона. Я долго презирал его, но после он показал, что с медсестрами можно смириться. Если они тебя бесят, посмотри на их сиськи и упругие попки, тогда тупость не будет раздражать тебя так сильно. Фриман говорил, что, не зная военных страхов, можно многого бояться. А я только спустя долгое время понял, что, побывав на войне, напротив, многое теряешь, из эмоций. Чувство страха притупляется. Теперь же я осознал, что в действительности это самообман твоего воспаленного мозга, привыкшего к выстрелам, – старик снова закашлял, сплевывая в сторону, вытирая седую бороду с красными разводами. – Черт, вот же дерьмо, такое чувство, что все внутренности выкашливаешь.
–Лучше молчи, Билл, – чувствуя, как вместе с кашлем старика, опухают и разрываются мои легкие, я почти просила. Мне казалось, что я ребенок, молящий мать не кричать или же просто купить какую-то вещь.
–Нет, мне редко хочется говорить, а если и появляется желание, то после определенно что-то случается. Может, мы расстанемся, может, ты убежишь отсюда с этим Тэдом, может, мы убежим вместе, неважно. Просто дай мне выговориться. Можешь не слушать, но не пытайся жалеть меня, тебе не идет это. Оставайся верна своим привычкам.
–Привычки не всегда хороши.– так мне вечно говорили, описывая мой характер. Тогда я даже не слушала, теперь же поняла, что во всем есть доля правды.
–Тебе больше идет безразличие. –Билл снова закашлял, а я понимала, что ничем не помогу. Билла не остановишь, он ведь решает сам за себя. – Меня многое не устраивало, многое вызывало плохие воспоминания, спать я тоже спокойно не мог. Я был зависим от войны, ее смертей, крови и убийств. Выстрелы стали так спокойны мне, что я бы мог спать под пулями, на поле боя, но вынужденно оказался в почти психушке для стариков. Однако Фриман, показавший мне, как можно мириться с «прелестями» дома престарелых, потом рассказал, как можно свалить из этого же дома пердунов. И я свалил, арендовав себе местечко в Марсейллесе, что стало новым домом, где я остался верен своим принципам и привычкам. Я стал охотником, храня ружью под рукой, но об этом позже. Этот пердун Фриман был хорош. Действительно хорош. Один раз он упомянул о своей семье, которая не хотела исполнять его желания, касательно последних лет среди молодых медсестер в пансионате. Представь, он сам захотел туда, сам решил, что там ему было бы лучше. И тогда, вспомнив о внуках и родне, он спросил меня о моей семье, а я и вспомнил, что ее-то у меня нет.
Билл хрипло засмеялся, но во всем нем теперь была глубокая печаль и ирония. Но больше всего меня затронула обида и знакомое мне чувство вины в его глазах, которое я знала, знала, наверное, лучше многих эмоций.
–Родители, конечно, у меня имелись, но, черт, я даже не помню, как они выглядели. Мать еще остаточно сохранила свои черты: кудрявые волосы, вечно измазанные темной помадой губы, оставляющие отпечатки на сигаретах, а вот отец… Он вообще представляется мне с рогами. Моя мать была похожа на тебя, такая же, с таким же взглядом, говорящим сразу обо всем и ни о чем одновременно. Я никогда не мог узнать и понять, о чем она думает или мечтает, – старик тяжело вздохнул. Я всегда ощущала себя странно, когда пожилые люди говорили о своих родителях. Мне словно не верилось, что они были и у них, как бы глупо это не звучало. -Однако их образы расплывчаты и пусты, не несут за собой ничего, кроме странных чувств. Их образы стираются из головы к старости, ну, по крайней мере, у меня так и произошло. Даже имен их не помню, – Билл постучал указательным пальцем, будто показывая, что в его «коробочке» давно что-то забыто.– Отец-пьяница и дебошир, мать – проститутка. Как же она противилась моему отъезду в армию… Ее лицо было искажено всеми эмоциями, кажется, а я пошел в солдаты назло ей, чего-то пытаясь доказать. Представь, назло собственной матери пойти в армию, зная, что времена ужасные… Да, я был еще тем сукиным сыном. Хотя, так оно и есть.
–При всем уважении, я похожа на проститутку?– продолжая прижиматься к седому Биллу, порой отстраняясь, когда тот начинал кашлять, я подняла глаза вверх, с подобием претензии спрашивая у бывшего охотника или же военного.
–Нет, не так. Моя мать употребляла наркотики, проводила ночи где угодно, но не дома, пила. От вечной усталости, алкоголя и героина у нее был такой взгляд-туманный и неописанный врачами. Тебе же не нужны и наркотики, чтобы быть отстраненной и задумчивой, не думать о насущном. Я говорил об этой схожести,– словно подбадривая меня, Билл попытался похлопать меня по плечу, хотя, скорее всего, это должна была делать я. Старик неловко улыбнулся.-Впервые взяв оружие в руки, я понял, каким ребенком являюсь. Я был пацаном, когда научился стрелять, драться, обезвреживать угрозу различного плана. Но я был взрослым мужчиной, когда научился убивать. Это не то, чтобы достижение всей жизни-скорее проклятие-, но я даже не обмочился, когда пустил пулю, что попала в человека. Меня не вывернуло, когда наш отряд четвертовал ублюдков.. Хотя, кто из нас был ублюдками неизвестно. Они-то сражались за свою страну, а мы просто выполняли приказ, которого не понимали. Нами двигали не желания чего-то лучшего, не какие-то достижения, а чужая алчность и жажда убийства. Мы погружались в безнадежность, не замечая этого. Когда я встретился со смертью в лицо, то понял – это не мое. Вернее, тогда я запутался и не знал, что вообще предназначено мне. Так я впервые начал думать.
Биллу явно не хватало сигарет, а руки рефлекторно лезли в нагрудный карман. Я теперь понимала, почему старик чаще был с Белчер, почему вечно уходил от разговоров с ней. Алона наверняка пыталась что-либо сделать, как-то помочь охотнику прожить чуть дольше, но Билл бы не был Биллом, если бы вечно не отталкивал чужую помощь.
–Тогда-то я и перешел на зверушек, потому что мозг уже не мог жить без убийств. Ты невольно привыкаешь к смерти после первого раза, словно к тому же наркотику. Хотя, нет, это хуже наркотика-зависимость в этом случае тоже убивает. Понимаешь, если сейчас мертвецы исчезнут, мы будем уничтожать друг друга.
–Николас тому подтверждение. – мы все были свидетелями тому, что могло случиться, исчезни мертвецы. Николас убивал из забавы, от скуки, ища и находя себе занятие, квесты. Ему нравились вещи, которые не принимали люди, ему нравились убийства. Я осознавала, что Билл понимает в этом плане черноволосого, но седой старик умеет различать грани реальности. Николас же будто был рожден и продолжает жить в виртуальном мире.
–В общем, охота заменила мне армию, я стал стариной Биллом, проводящим экскурсии в заказнике. Так-то я и встретил твоих одноклассником, потом тот темнокожий учитель, спасший Брину, нападение тварей, путь к базе… Все завертелось так быстро, что, черт, я даже не вспоминал о прошлом. Н и разу.
–Билл, позволь кое-что спросить? – старик снова закашлял, отсрочивая мой вопрос, но после кивнул, все еще пребывая в воспоминаниях, среди давно погибшей Честертон, Осборна, Зака и остальных. Та экскурсия в Заказник Марсейллеса действительно затянулась. – Ты часом не собираешься серьезно сдаться? Скажи мне, что те слова были шуткой?
–Послушай, Блэр, когда рак или мертвецы убьют меня, сохрани историю моей жалкой жизни. Но, прошу, рассказывай ее так, будто я был самым счастливым. А я открою тебе секрет, я таким и был, потому что встретил чудных людей. Прекрасных людей. Некоторые мрази, другие-воплощение ангелов. Я счастлив, даже несмотря на все дерьмо. Пообещай мне-просто, для меня сейчас это стало важным, я имею в виду, оставить что-то после себя. Говори так, рассказывай так, будто гордишься мной.
–Я и так горжусь тобой, Билл.
***
Чувствовать что-то слишком утомительно. Хотя бы взгляните на Дарлин-она мечется, убивается… А всё из-за чего? Из-за чувств. Она вечно узнает о том, на какие эмоции способно ее сердце. Я же руководствуюсь тем стандартным набором, который появился в детстве. Пускай он и немного скуден, но мне хватает.
Сначала во мне не было ничего, я была пустым человеком из кожи и костей, который просто нуждался в еде и чужой опеке – это было или самым ужасным и ущербным временем, или же самым лучшим. Первой моей осознанной эмоцией или чертой была насмешливость-когда первый друг, ставший в тот же день неприятелем, превратился в центр и мишень детских розыгрышей.
После добавилось упрямство, пополняя мой набор, коллекцию. Это произошло, когда организм понял, что каша матери-пусть и полезная-не самая вкусная еда в этой жизни. Особенно это было заметно, если сравнивать с мороженым – сами как-нибудь попробуйте. Примерно в то же время появилось недовольство и задиристость.
Эмоции добавлялись редко и медленно, пока однажды все это вовсе не прекратилось, и я не начала реагировать на события иначе, отлично от других.
Я начала пользоваться тем скудным набором, что уже был сформирован. Когда кого-то провожали, все вечно грустили с кислыми лицами. Я знала, что тоже должна была выглядеть печально, но это место уныния заняла отреченность. Через какие-то годы, когда новых ощущений не нашлось, я сама начала эти поиски. Искала я везде и во всем, но тщетно, пока однажды не встретила ее вновь.
Она всегда была странной и порой пугающей, напоминала непроницаемую шкатулку. Она знала много эмоций, чувств, их сочетаний, но на ее лице вечно оставалась маска безучастия, пропитанная печалью и усталостью. Я не очень-то любила те эмоции, что открывала мне Блэр Джералд-выбирая, кажется, из своих запасов самые коварные-, но тогда от отчаяния я была готова узнать и о ее подарке. Она всегда знала много, но использовала мало, словно все это ее утомляло: чужое непонимание, вечные нужды в объяснениях, многоцветье. Смотря на Блэр, казалось, что в серой комнате ей бы жилось спокойнее всего.
–Ты дорожишь мной? – смотря на меня своими глазами, отражающими все, не пропускающими чего-то из окружающего мира, спросила тогда еще мелкая рыжая девчонка, словно начиная опасную игру.
–Возможно, – я отвечала ей так, потому что не знала значения чувства «привязанность», да и не хотела признавать подобного. Но еще одной причиной подобного – скрещивания рук на груди и такого тона – был тот самый голубоглазый взгляд, повествующий о чем-то интересном, но пугающем.
–Тебе важны мое присутствие и редкие встречи? – это было, наверное, самой сложной викториной или тестом в моей жизни. В средней школе в то время я часто гуляла с парнями, но это было забавы ради. В тот момент признаться Блэр в каких-то чувствах, которых не понимала… Джералд видела и знала, когда я вру. И это меня бесило, бесило и восхищало. Я хотела быть такой же, моя мать хотела, чтобы я была такой, как она, но сама рыжая, кажется, просто ненавидела свою жизнь.-Только говори правду, будет жаль, если я сделаю это напрасно.
Я вновь хотела ответить что-то неоднозначное и многогранное, чтобы ввести в заблуждение, но место в котором мы оказались, да и странные подозрения, которых я еще не понимала, заставили задуматься. Ветер обдувал, кажется, со всех сторон, а небо было слишком близко, особенно те белые ватные облака… Я будто почувствовала, что новое ощущение пробивается через ранее закрытую и заколоченную дверь в мою коллекцию эмоций.
–Ну, да, важно. – и эта ненормальная шагнула с крыши. Тогда я почувствовала себя убийцей, человеком, что отнял жизнь человека, вечное сравнение с которым его бесило. Я порой ненавидела Блэр, но и восхищалась ею.
–Что это было в тот раз? – спустя какое-то время я смогла спросить это у нее, вспоминая тот шаг. Все во мне долго было заторможенным и холодным, оказавшись под влиянием нового чувства. Собственное сердце было чужим и незнакомым. Блэр в тот раз шагнула вниз, а я закрыла глаза, видя, как тело разрывается на части после столкновения с асфальтом внизу. Я четко представила перед глазами распластанное и искорёженное тело, а потом услышала тихий смех. Блэр Джералд знала иной конец того прыжка – там был козырек, свалившись куда, она отделалась царапинами на коленях. – Что это было за чувство тогда?
–Это был страх, Вэл. Ты действительно дорожишь мной. – с того момента страх я ненавижу. Ненавижу больше всего, проклиная день, когда мне стало мало эмоций. Но если бы тогда Блэр не показала мне страх, я бы медленно превратилась в Дарлин Джоунс, умирающую вместе со смертью остальных. Тяжело быть человеком, а эмоциональным еще тяжелее.
–Повезло вам ребята, не просто так вас выпустили из клетки. Поняли, наконец, что правильно в этом месте? – совсем недавно, после короткой беседы с Николасом, меня вытащили из клетки, не слушая возражений и угроз Тайлера. Как оказалось, я не была единственной, кто играл роль для черноволосого мужчины в строгом костюме-Джин так же оказался по эту сторону игровой площадки. Теперь нас вели на какие-то работы, где мы могли доказать свою «верность».
–Да, мы поняли, – я улыбалась, улыбалась, видя ненависть и непонимание на лице Джина, которого выпустили ради забавы, чтобы показать, как все тут устроено, видя в нем слабый стержень, который можно подчинить и прогнуть.
–Ну, можете повеселиться, раз Николас вам верит. – толстяк шел впереди нас, порой оглядываясь и противно улыбаясь, показывая свои желтые зубы. Смотреть на него было тяжко, потому что напоминал он своим пузом Нейла, погибшего смехотворно и, похоже, бесполезно.
–Да, конечно. – Джин сверлил меня взглядом, готовый наброситься в любой момент. Он был трусливым и сейчас переживал за то, что кто-либо мог узнать о его родстве с Марко, но все равно пытался казаться важным и стойким, будто павлин без пышного хвоста. Это вызывало у меня и смех, и негодование. Джин Янг ничего не сделал бы мне, даже если бы я действительно стала пешкой Николаса, потому что он не тот, кем хочет быть. Быстрее бы он сам прогнулся под давлением, которого пока было мало. Я же просто продолжу играть роль-раз уж способна на это-, которая поможет хоть чем-то в нашем побеге. А я уверена, что он будет: зная Блэр, она никогда не усидит здесь, особенно в «Зоопарке».
Мы шли вслед за толстым мужчиной, чей живот нависал над ремнем штанов, а майка оголяла волосатый пупок, когда за поворотом показался уже знакомый человек, кому нас и передали.
Его смуглая кожа, хитрые глаза, сейчас застывшие, и узкая полоска подрагивающих губ – все это я была неспособна прочитать, но мне было весело. Весело по той причине, что именно мое присутствие так влияло на этого мужчину, вгоняя его в ту же заторможенность, в какую меня вводил страх, показанный однажды Блэр Джералд.
Джо Миллер смотрел на меня так, будто давно знал и чего-то ожидал. Каждое мое действие словно вызывало в его глазах ядерный взрыв. Я была уверена, что видела крупную дрожь во всем его теле – мужчина упивался всем, что я делала или не делала. Казалось, следя за мной, он умирает и возрождается, принося с собой часть загробного мира.
–Начнем, время убедить Николаса в вашей верности его правилам. – в глазах Джо Миллера, который был знаком с Джином, я видела то, что мужчина помнит о моем обещании, касающимся встречи с Кловер.
***
Все совсем, совсем не так, как должно быть. Черт возьми! Этот призрак, призрачные слова и голос, я уже не понимаю, где реальность, что случилось тогда, а что происходит сейчас. Могло ли случиться так, что она воскресла или переродилась, но как? А может ли быть, что эта девушка и есть она? Что реально, где я и моя жизнь, где иллюзии?
Я не хочу помнить или вспоминать те события, те годы, выбросившие меня из жизни. Не хочу помнить, хотя обязан. Ло не должно быть здесь, не должно быть рядом со мной, не должно быть в мире мертвецов, потому что она вечно бежала в светло и уют. Все в этом призраке сводит меня с ума, заставляет выть и кричать, разрывая мозг изнутри. Я словно сам обращаюсь в мертвеца, каждый день больше походя на безумца. Она, ее лицо, голос, движения и поступки – все это уничтожает мой разум, подчиняет безумию, ее собственному безумию, что поглощает с головой.
Эта хитрая, кажется знакомая и чужая одновременно улыбка, а теперь и шаги за моей спиной. Ноги подкашиваются, в горле все сухо, так хочется обернуться, но… я боюсь. И не знаю, чего именно. То ли убедиться, что это чужак с ее лицом, то ли того, что это она и есть. Не знаю в какой момент, но « Вэл» сначала стало дико схоже по звучанию с «Ло» в моей голове, а после и вовсе ассимилировало.
–Джин, ты работаешь сегодня здесь, поможешь с разборкой вещей, которые… нашли снаружи, – голос мой выдавал все, о чем я думал и переживал, но что я мог сделать, она была совсем близко. Обращаясь к ней, мечтая или вцепиться и не выпускать, или сбежать, я закрыл глаза, мысленно считая банки с пивом. –А ты пока идешь со мной. – почти впихав парня с веснушками на лице в одну из дверей, что вела в более темное помещение амбаров для починки суден, я еле сдержал дрожь где-то внутри. Теперь я слышал, как она дышала.
***
Оказавшись в помещение, где куда-то вверх уходили высокие металлические стеллажи, на которых оставались предметы, служащие, вероятно, для починки кораблей, и коробки с одеждой и другим хламом, Джин Янг остановился, понимая, что это первый раз, когда он может попытаться сбежать. Сейчас никто не следит за ним, никто не видит. Вот только Марко где-то там, в клетке.
Свет здесь был приглушен, а звуки, раздающиеся где-то за стенами помещения, размеры которого пока было сложно определить, походили на стоны диких животных, гудящие и скребущие. Первые шаги парню дались особенно трудно – казалось, что вот-вот в темноте не окажется пола, а лишь дыра, ведущая прямо в ад, чьи просторы раскроются лишь для тебя, потому что ты – обреченный.
В какой-то момент Джин даже поверил в это, останавливаясь на месте. Но за очередным стеллажом – между собой те вверху соединялись деревянными досками, чтобы, не спускаясь вниз, можно было перебраться на соседнюю постройку-, показалось более просторное место этого складного помещения, где хранили вовсе не найденные вещи, а отобранные у трупов.
А посреди этой части склада две фигуры, перебирающие кофты, штаны, жилетки и остальное барахло. Джину захотелось попятиться назад, выходя и вовсе отсюда, от этих людей, когда он услышал голоса, знакомые голоса, от которых стало спокойно. А после осознание всего заставило возненавидеть, взорвавшись яркой вспышкой и жаждой мести.
–Тебе просто стоит делать то, что я говорю, потому что это всегда оставляет тебя в живых, – фигура одного из парней безразлично перебрасывала вещи в какие-то корзины, заставляя второго присутствующего переделывать все за приятелем, будто послушного пса, верного и одновременно обреченного.– Если бы я не избавился от него – хотя он был укушен-, то мы бы тоже сгорел там. Если бы не приняли сторону Николаса, то сдохли бы. Просто слушай меня и делай, что я говорю, тогда проживешь дольше.
Джин чувствовал в этих словах явное влияние Николаса, схожесть с черноволосым, но в тот момент парню было плевать на подобное. Уверенным шагом он двинулся к двум приятелям, собираясь будто разорвать их, сжимая кулаки, кусая внутреннюю часть щеки, не ощущая боли.
–Я чувствую себя предателем, – голос второго парня, звучащий тихо и почти запуганно, не заставил Джина задуматься и остановиться. Теперь каждое их движение, каждое слово давали больше дров для огня ярости. В какой-то момент в голове веснушчатого мелькнула обида на приятелей, что они первыми предали станцию, что он тоже мог сейчас быть в шоколаде, не видя смертей, но страх от того же разочарованного взгляда Блэр и остальных отрезвил.
–Мы просто избавились от мусора, каким и являлась станция со своими обитателями. Всегда лучше убить, чем быть убитым. Те люди ничего не стоили… – договорить человеку не дал Джин, сорвавшийся с места от этих слов.
–Митч! – парень прорычал это, набрасываясь на парня, сбивая того с ног. Он был готов заплакать от того, что чувствовал, но ярость осушала всю влагу внутри тела. – Они были мусором? Мы были мусором? Какого черта ты несешь этот бред, сволочь? Люди не могут быть мусором!
–Джин? – Дэйв Одли, что последнее время выглядел лишь тенью, дрожа подобно листу на дереве, лишь отскочил в сторону, после вовсе пятясь, понимая, что слова бывшего одноклассника лишь делают сильнее те чувства, что бушевали внутри. Одли знал, что они виноваты, знал, что он виноват, что поступает неверно, но он знал и то, что один бы давно умер.
–Отвали, придурок! – Джин Янг многое пережил, многое переборол, но победить Митча Стивенсона парню никогда не удавалось даже в шуточной драке, поэтому он вновь оказался снизу, рыча и хрипя, брызгая слюной от гнева. Митч своим весом прижимал парня к бетонному полу, ловко обездвижив руки, что ногтями царапали покрытие, пытаясь вырваться, а после его глаза почти зажглись каким-то огнем. – Вы все мусор, и я жалею лишь о том, что и ты, и Дарлин, и остальные еще живы. Вам всем следовало умереть в самом начале, потому что вы недостойны жизни. Ты всегда был придурком.
–Да пошел ты!. – Джин дернулся снова, но он не успел толком закончить фразу, когда знакомый удар кулака почувствовался на щеке, заставляя голову по инерции дернуться в сторону. Потом еще и еще. Мысли вылетали от каждого нового удара, как и капли крови. В какой-то момент, когда взгляд оторвался от Митча Стивенсона, Джин заметил будто дрожащий двоякий силуэт Дэйва Одли в стороне. Казалось, светловолосый может заплакать.
