Текст книги "Богдан Хмельницкий"

Автор книги: Николай Костомаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 67 страниц)

выписчиками, стал кошем у Крылова и отправил в Переяславль отряд, по известию

одного современного польского дневника, под начальством Чигиринского полковника

Карпа Скидана и Семена Выховца.

Посланный отряд переправился через Днепр, ночью ворвался в Переяславль

внезапно, когда там никому не снилось о таком посещении. Схватили Савву

Кононовича, писаря Федора Онушкевича и новопоставленных старшин, заковали и

повезли за Днепр; все это сделано было с такою быстротою, что. переяславские козаки

не спохватились отстаивать свое начальство. В Крылове, на раде, поставили узников

посреди майдана, по козацкому обычаю, выговорили им преступления их против

войска, измену козацкому делу п казнили. Кононовича и Онушкевича расстреляли;

других предали смерти иным способом.

Та же рада, которая, состоя из выписчиков, судила Савву Кононовича и других

старшин реестрового козацкого войска, провозгласила козацким гетманом Карпа

Павловича Гудзана или Павлюка. Томиленко, добровольно уступая ему старшинство,

остался его товарищем и другом.

Но в ту же ночь, когда выписчики так ловко схватили Савву с некоторыми

единомышленниками, другие из последних успели убежать: главным из ускользнувших

был реестровый товарищ Ильяш Караимович, родом армянин, как говорит о нем

украинская летопись, а может быть еврей караим, как можно судить по его прозвищу.

Он так был ловок и

85

счастлив, что не только спасся сам, но еще схватил и увез с собою двух Козаков из

отряда, приходившего в Переяславль за Саввою,– Смольчугу и Ганжу, и доставил их

коронному гетману. Там, под пыткою, эти два пленника сообщили полякам подробное

известие о том, что затевали мятежники. «Своевольно составленные шайки—

показывали они—будут нападать на дома шляхетских особ и Козаков, преданных Речи-

Посполитой; уже некоторых владельцев ограбили; уже некоторые бежали из своих

имений. Будут жечь костелы и убивать католических духовных, искоренять унию;

думают соединиться против поляков с донскими козаками, наконец, думают отдаться

московскому царю и признать 'его государем над всею Украиною. Другие удальцы

бегут в Запорожье и там строят чайки, чтоб выходить на море». Такия недобрые вести

принесли Конецпольскому пленные козаки Смольчуга и Ганжа.

Стоя тогда в Баре, Конецпольский задумал прежде заманить к себе Павлюка с

товарищами хитростью, и послал к нему двух ротмистров, Комаровского и Сокола:

чрез них он извещал Павлюка, что Речь-Посполитая ожидает войны с Турциею,

приглашал по этому поводу явиться к нему в войско и вместе с тем отпустить

схваченных, как он узнал, в Переяславле старшин.

Обращаясь так снисходительно с мятежниками, Конецпольский 3-го сентября издал

универсал ко всем старостам, подстаростам, державцам, наместникам владельцев и

вообще ко всем начальствующим лицам (урядам) в Украине, и в этом универсале

говорилось так: «Всех тех, которые пристали к мятежникам и не воротятся на свои

места жительства, не считая козаками, присылайте ко мне, а если их нельзя будет

поймать, то карайте их жен и детей, истребляйте их жилища; пусть лучше крапива

растет на том месте, где они живут, чем будут распложаться изменники короля и Речи-

Посполитой».

Павлюк, оставаясь со своим войском под Крыловом, 21-го сентября послал

Конецпольскому два ответа: один был от него, другой от писаря войскового Стефана

Домарадского.

Павлюк представлял совершенное ил дело в таком виде:

Несколько десятков человек, без ведома и согласия всего войска, составили раду на

реке Русаве и низложили со старейшинства заслуженного и почтенного Василия

Томиленка, отставили достойных и почтенных старшин и полковников, дали

начальство человеку недостойному и неспособному и притом чужеземцу—москвитину

Савве, выбрали таких же, как он, старшин. Савва самовольно забрал пушки,

принадлежавшие Трехтемировскому монастырю, и следовательно, посягнул на

церковное достояние, называл запорожцев и выписчиков изменниками, грозил идти на

них с своими единомышленниками и искоренить их, делал народу разные оскорбления.

«Это побудило нас, писал писарь, к тому, что мы послали схватить Савву с его

единомышленниками, судили и казнили по своему обычному войсковому праву. Мы бы

рады были по требованию вашей милости выпустить Савву, только это трудно: он убит;

невозможно было удержать войска». Павлюк уверял коронного гетмана, что выписчики

взяли пушки и завезли на Запорожье в тех видах, чтобы, сообразно желанию

правительства, не пропускать свое-

86

вольных людей на Черное море, -изъявлял свою готовность служить королю и Речи-

Посполитой, порицал прежних гетманов, допускавших татар причинять в Украине

опустошения, и в доказательство своей бдительности и способности охранять край,

прислал несколько пленных татар, взятых недавно при погроме своевольного

татарского загона, появившагося в украинских пределах. На требование коронного

гетмана явиться к нему под предлогом ожидаемой войны, Павлюк отвечал, что пусть

прежде коронный гетман пришлет ему от имени короля знаки – хоругвь, булаву,

бунчук, бубны: ссылался на старинный обычай, по которому польские короли всегда

так поступали с козаками, когда призывали их на войну. Иными словами – это

значило, чтобы польское правительство утвердило Павлюка в звании козацкого гетмана

и вместе с тем признало козаками всю толпу беглых хлопов, стекавшихся к нему в

неопределенном числе, а следовательно, тем не только уничтожалась кураковская

коммиссия, которою поляки так дорожили, но подрывались бы совершенно права

старост и дедичных панов в Украине, ибо каждый подданный мог тогда самовольно

назваться козаком, а пан терял право и над его личностью, и над его имуществом, и

наконец над своею землею, которая составляла грунт, данный непокорному хлопу: но

тогдашнему народному понятию, тот участок земли, на котором сидит и который

обработывает земледелец, был его достоянием во всяком случае, и пан оставался

настолько собственником отданного грунта, насколько хозяин последнего зависел от

власти пана. Вдобавок, в письме писаря требовалось возвращение свободы Смольчуге

и Ганже, как невинным людям.

Конецпольский отвечал козакам, что, требуя себе «знаковъ» и ссылаясь на то, что

так некогда поступали короли с козаками, они нарушают обязанность подданных и

осмеливаются предписывать законы своему государю; коронный гетман повелевал

собственно козакам быть послушными не тому старшбму, кого они сами выберут, а

тому, кого им дадут, и пребывать в границах повиновения, указанных Кураковским

договором. Он оправдывал Савву Кононовича и его товарищей и выражался так:

«Невинная кровь ваших товарищей и старшин вопиет об отмщении и повергнет вас в

гибель. Долго Речь-Носполитая смотрела сквозь пальцы на ваши своевольства, но

более не станет их сносить; она и сильным монархам давала отпор и чужеземных

народов подчиняла своей власти. Поэтому, если вы не останетесь в послушании

королю и Речи-Посполитой, сообразно Кураковскому договору, то знайте, что Речь-

Посполитая решилась не только прекратить ваши своевольства, но истребить навсегда

имя козацкое».

После такого ответа Павлюку не оставалось ничего, как вступить в открытую

вражду с поляками. Оставаться в пределах Кураковского договора значило оставить

народ, стекавшийся к нему, на произвол панству; по Кураковскому договору, козацкое

звание принадлежало одним реестровым, а реестровые набирались по рекомендации

старост и подстарост и недавно были приведены в определенный комплект,

следовательно, выписчикам, из которых состояло Павлюково войско, не было уже

места. Павлюк и его товарищи не только не могли оставаться при тех должностях,

которые себе они присвоили, но еще должны были ожидать наказания от польской

власти за убийство Саввы, которое отнюдь не оправдывалось коронным гетманом,

87

как того домогался-было Павлюк. В этих видах Павлюк издал универсал,

призывающий всю Украину к вооружению.

Универсал этот во многих копиях был разослан в города, местечки, села: козакам,

посланным с ним, велено спешить день и ночь.

Содержание универсала было таково:

«Карп Павлович И’удзан, полковник войска его королевского величества, старшбй

на всей Украине и на Заднеприи. Панам атаманам городовым и всему товариществу

нашему, жительствующему, как в городах его королевского величества, так и в

княжеских, шляхетских и всему вообще посполитому народу рода христианского,

жительствующему в Украине, на Заднеприи и во всей Северщине, желаем от Бога

доброго здоровья и во всем счастливого благополучия. Дошло до нас верное известие,

что неприятели нашего христианского народа русского и нашей древней греческой

веры, ляхи, задумавши зло и забывши страх Божий, идут в Украину и за Днепр и хотят

как войско его королевского величества, так и подданных королевских, княжеских и

панских обратить в ничто, пролить кровь христианскую, учинить поругание над

женами и детьми нашими и окончательно нас поработить; поэтому именем моим и

старшинства моего, именем всего войска запорожского повелеваем вам и убеждаем вас,

чтобы мы все единодушно, от мала до велика, кто только называет себя товарищем и

хранит святую благочестивую истинную веру, покинувши все свои занятия,

немедленно собирались ко мне. Поручаю вас Богу. Из Лубы. 11-го октября 1637 года».

Это восстание нашло себе в то время особенно восприимчивую почву. Кроме того,

что южнорусский народ всегда рад был возможности подняться на панов, в этот год

был неурожай и вследствие его настала дороговизна; бедняки голодали; священники по

причине дороговизны хлеба разрешали в пост есть мясо, а голод, как известно, всегда

наилучший товарищ народным мятежам. На призыв Павлюка прежде всего и охотнее

всех отозвались на левой стороне, Днепра так называемые новые слободы, населенные

беглецами с правой стороны: они искали там избавления от панской юрисдикции и от

панщины, но не могли найти этого на долгое время нигде, куда только досягал строй

Речи-Посполитой. Эти слободы расположены были вдоль Днепра до Кременчуга и

ниже; из тех поселений жители первые стали прибегать к Павлюку. Вслед затем в

разных местах стали собираться шайки; закричали: на свободу, на свободу!—говорит

современник:'—зашумела в кабаках горилка; одни спешили к Павлюку и Скидану,

другие стали расправляться со шляхтою и с жидами. Нападет такая шайка на панский

двор, ограбят державцев или их наместников, отнимают у них камышины, знаки

власти, дают им в руки в насмешку кии и приказывают доставлять себе одежду,

лошадей, запасы, порох, оружие. Владельцы получали от полковника Скидана

увещания не препятствовать своим подданным идти в козаки. В имениях Киселя

образовалась сильная шайка под начальством Мурки и Носка. Кисель убежал. Соседи

его бежали.

Сам Павлюк, по написании универсала, отправился в Сич, а в Украине остался

Скидан, избранный в достоинство Чигиринского полковника на раде, избравшей

Павлюка старшим.

С своей стороны Конецпольский, услышав о смятении, приказал поль-

88

ному гетману Николаю Потоцкому стянуть войско, расставленное по квартирам на

правой стороне Днепра. Потоцкий приказал отрядам собираться в Наволочь, куда

прибыл и сам. Но пока войско собралось, наступил ноябрь. Прошел срок платежа

жалованья. Жолнеры стали требовать уплаты, иначе отказывались от службы и грозили

составлять конфедерации. Кроме жалованья, их волновала еще и другая причина:

многих из них за своевольства и бесчинства требовали к суду; придираясь к

жалованью, они хотели, чтобы за то, что они согласятся ждать, им дали экземпты, т.-е.

изъятия от суда. Весть о таком беспорядке в польском войске придала бодрости

русским. Скидан, называя себя опекуном всей Украины, продолжал рассылать во все

стороны универсал за универсалом – и к народу, и к реестровым козакам, призывал

всех, кто только хочет быть товарищем, спешить как возможно скорее, и на коне и

пешком, добывать .прав и свободы против душманов ляхов, врагов веры. В Нежине,

старостве Потоцкого, русские составлявшие городскую стражу, отказали старосте в

повиновении, побросали свои знамена, привлекли к себе толпу соседних хлопов. и

ушли к Скидану. восстание охватило Вишневеччину – средину тогдашней

левобережной Украины, названной так от находившихся там имений, принадлежавших

князьям Вишневецким. В Полтаве организовался отряд под предводительством

Остранина; подобный отряд шел к Скидану из Гадяча. На правой стороне Днепра полк

Чигиринский, а на левой—переяславский первые из реестровых перешли на сторону

восстания. Остальные еще колебались: Скидан грозил им смертью, если они не

пристанут к нему. Народное негодование уже постигало всякого, кто не сочувствует

общему делу. Но, с другой стороны, близость польского войска держала в страхе

правобережную Украину: 26-го ноября Потоцкий издал к реестровым универсал,

.приказывал ловить мятежников и самим присоединяться к войску. «Если же будет

иначе, – кончал он свой универсал,—то знайте, что ваши жены и дети погибнут и вы

сами падете под мечами войска его королевского величества». Когда польское войско

собралось в Паволочи, корсунский полк, устрашенный угрозами Потоцкого, прислал

изъявление покорности и готовности бить мятежников; но потом, когда услыхали

козаки, что в польском войске безладица, корсунцы перешли к Скидану и он назначил в

Корсуне раду на 29-е ноября. Белоцерковский полк сначала покорился, когда Потоцкий

прибыл в Белую-Церковь: козаки вышли к нему на встречу, кланялись до земли в знак

покорности. Потоцкий сначала по-начальнически накричал на них, а потом приказывал

склонять к повиновению Козаков других полков. По когда он уехал из Белой-Церкви в

Наволочь, белоцерковцы, ободренные слухом о беспорядке в польском войске, ушли к

Скидану. За ними киевский полк ушел к нему же по Днепру. Русские, полагая большую

надежду на безладицу, возникшую между поляками, стали роптать на Павлюка, зачем

он остается долго в Сиче и пропускает удобное время напасть на врагов. Назначенная

Скиданом в Корсуне рада была нестройная, шумная и притом на нее явилось немного,

кричали против Скидана и Павлюка. Скидан ушел из Корсуна в Мошны и оттуда 4-го

декабря пустил еще универсал в таких выражениях:

«Карп Скидан, полковник и опекун всей Украины. Панам молодцам, «черни войска

запорожского, товарищам и братьям моим милым, даю вамъ

89

знать, что я послал вас звать на корсунскую раду, но увидел, что вас мало

послушных. Теперь, зная, что ляхи наступают войною п на веру нашу, и на вольность

нашего войска, приказываю под смертною казнью, чтобы все и пешие и конные

поскорее собирались в Мошны давать отпор бездушным неприятелям нашимъ».

Со дня на день ожидали русские Павлюка с нетерпением и начинали уже терять

надеясду, поговаривали даже, что Павлюк не придет, а останется в Запорожье; но

Павлюк наконец явился с запорожцами. Причина его медленности объяснилась. Он

сносился с крымским ханом, которому оказал недавно услугу, и умолял его подать

помощь козакам, но хан отказал козакам и сообщил о том польскому правительству,

выставляя этим свое доброжелательство к Речи-Посполитой. Таким образом, Павлюк,

ожидая ханского ответа, действительно пропустил драгоценное время, когда польское

войско страдало неурядицей и легко было, напавши внезапно, побить его. Потоцкий,

между тем, утишил волнение между своими жолнерами, убедил их ждать жалованья

три недели, и когда они успокоились, выступил с войском в Корсун. Оставшиеся там

жители изъявили перед поляками покорность. По украинским известиям, жолнеры

опустошали п предавали поруганию церкви, умерщвляли жен и детей, приставших к

мятежу. «Все это хлопская неправда», говорили после поляки о таких известиях.

Потоцкий, прежде чем расправляться оружием с мятежниками, написал к ним

универсал, где убеждал их сжалиться над собственною кровью, опомниться, просить

прощенья и пощады, пока еще остается время и возможность получить милосердие от

короля. «Мои просьбы,—писал после того Потоцкий,—не смягчили их упрямства..

Они более верили универсалам Скидана, которые летали повсюду один за другимъ».

Скидан на универсал Потоцкого отвечал ему так: «Козаки уже не дозволят более

выписывать себя, уменьшать свое сословие, да дурачить себя коммиссиями».—«Нечего

делать,—сказал Потоцкий, —кто слов не слушает, того побоями вразумляютъ».

Перед вечером 5-го (15) декабря польское войско перешло реку Рось через Шахнов

мост, направляясь к деревне Кумейкам. Передовой отряд, под начальством Лаща, в

числе тысячи пятисот человек отделился от главного корпуса войска и пошел вперед

для взятия языков. Он подходил к самым Мошнам, где стояло козацкое войско, схватил

там несколько языков, но один из его солдат перебежал к козакам и рассказал им, что

еще несколько польских хоругвей не успели примкнуть к своему войску и идут позади.

Павлюк, по этому известию, задумал обойти польское войско завладеть переправой па

реке Роси и перерезать путь задним хоругвям. Козаки всем табором пошли вслед за

Лащом, который поспешно присоединился к своему войску. Пойманные им языки

объявили, что у Павлюка и Скидана около двадцати тысяч и они дожидают к себе на

помощь с левой стороны Днепра еще ополчение под начальством киевлянина Кизима.

Пушек у них восемь.

По этим вестям Потоцкий приказал немедленно выступать. Польское войско

двинулось вперед табором, состоявшим из возов, поставленных в десять рядов.

6-го (16) декабря поляки увидали козацкое войско, которое заходило имъ

90

в бок. Кисель, русский по происхождению, православный по вере, не мог

удержаться от слез и воздыханий, увидя своих единоверцев и земляков. «Славные

люди!—говорил он:—как смело, как бодро идут на смерть! Зачем идут они на своего

государя короля и Речь-Посполитую, а не на врагов Христова креста!»

«Сегодня день русского Николая!—говорили некоторые:—св. Николай патрон

нашего гетмана. Счастливое предзнаменование!»—«Не могу долее терпеть хлопского

нахальства!» – сказал Потоцкий и приказал ударить на Козаков.

Хлопы зажгли деревню Кумейки: они думали, что дым будет беспокоить поляковъ

–и ошиблись: ветер дул на Козаков.

Стремительно бросилась на Козаков польская пехота грянули пушки, понеслось

пять конных хоругвей одна за другою, и во мгновение,—доносил после того Потоцкий,

– едва успеешь прочитать «Ave Maria» (радуйся благодатная Мария), поляки

прошибли козацкий табор в двух местах. Считая себя уже победителями, поляки

кричали: «Сдайтесь! Сдайтесь! Просите милосердия!» Хлопы в ответ им кричали: «Не

сдадимся ляхам! Один на одном свои головы положимъ». Часть козацкой конницы

тотчас убежала; польская конница погналась за нею, но не догнала, только некоторых

изрубила в погоне. Пешие русские из частей разбитого табора состроили теснейший и

защищались отчаянно. Потоцкий приказал зажечь сено на козацких возах; огонь дошел

скоро до пороха, лежавшего на других возах; лишенные пороха, русские отбивались

оглоблями, дугами, осколками телег, и чуть какому-нибудь поляку _ приходилось

упасть с лошади, тотчас хлопы на него бросались и терзали поляка на части, хотя вслед

затем налетали на хлопов поляки и изрубливали их в куски. Ожесточенная резня

длилась до сумерок. Вечером исстрелянные, изрубленные недобитки покинули

победителям шесть пушек и ушли к задним; там из остатков табора составили еще

теснейший табор и поставили свои две оставшиеся у них пушки. Потоцкий

намеревался всю ночь освещать их, но собственному его выражению, а между тем

послал к ним предложение, чтоб они сдались и просили милосердия.

Ответа не было. Поляки стали налить, но с козацкой стороны не последовало ни

одного выстрела.

Тогда Потоцкий сам поехал по разбитому козацкому табору, и среди трупов,

валявшихся в изобилии, наткнулся на раненых, которые сказали ему. что козаки,

пользуясь темнотою, ушли со всем табором к Воровице, оставивши своих раненых на

произвол судьбы. Козацкия лошади, пораженные польскими пулями, метались в разные

стороны без седоков.

Вслед затем явилось к вольному гетману несколько реестровых; они просили

прощения, уверяли, что находились в козацком таборе поневоле, предлагали свои

услуги и просили, чтоб им позволили, вместе с поляками, преследовать своих

пораженных единоверцев. «Вы не прежде можете служить отечеству, как очистившись

наперед присягою»,—отвечал им польный гетман.

Позволив свощиу войску отдохнуть, Потоцкий еще раз послал к козакам универсал:

именем короля обещал он им прощение, если они раскаятся ,н начнут просить

милосердия; в противном случае он грозил по-

91

ступить так, как ему Бог положит на сердце и как укажет долг рыцарской отваги. К

этому универсалу приложил свое послание Кисель: он советовал козакам выдать

зачинщиков восстания и ручался, что король дарует им прощение.

На другой день Потоцкий послал своего племянника, Станислава Потоцкого,

вперед; тот дошел до Боровицы над Днепром и узнал, что из-за Днепра подходит к

козакам новое подкрепление.

Тогда польный гетман двинул свой обоз к Мошнам но грустному полю козацкого

погрома, где на снежной равнине пестрели багровые полосы крови: куда только можно

было окинуть взором, – по полю, болоту, по лесу, везде виднелись человеческие тела,

отрубленные головы, руки, ноги, лошадиные трупы, осколки возов, брошенное оружие,

обгорелые бревна деревни Кумеек. Когда поляки ушли далее, хлопы похоронили тела

русских воинов и насыпали,—говорит современник,—над ними высокие могилы на

память грядущим временам, дабы знали потомки, что под ними лежат козацкия головы,

павшие в несчастный день св. Николая, покровителя земли русской.

В козацком таборе под Воровицей было неладно. По разбитии Козаков под

Кумейками Скидан и другой полковник, Чечуга, увидали, что дело их пропадает: не

желая доставаться панам и надеясь сохранить себя для будущего восстания, они

убежали. Павлюк оставался на месте и думал перенести обоз на левый берег Днепра,

чтоб там подкрепить себя свежими силами. Но тут пришли в козацкий табор универсал

Потоцкого и послание Киселя. Тогда реестровые возмутились, взвалили всю беду на

Павлюка, кричали, что он их подвел, взбунтовал обещаниями, а сам ушел в Сичу и там

пропустил удобное время. Нашлись ораторы, которые доказывали, что следует выдать

полякам Павлюка; этим можно загладить вину свою, а сопротивляться долее и

безразсудно и безнолезно. Их стал удерживать один из старшин, Дмитро Томашевич-

Гуня, которого совету и распорядительности козаки одолжены были тем, что ушли из-

под Кумеек. Его сами козаки провозгласили своим старшим, а Павлюка и Томиленка

взяли под стражу. Но Гуня не принял на себя старшинства ценою выдачи полякам

прежних предводителей. Козаки избрали какого-то Снирского.

10-го (20-го) декабря Потоцкий появился под Боровицею.

Поляки дали залп по козакам.

Выписчики стали-было отвечать выстрелами, но реестровые выкинули мирное

знамя и послали сказать Потоцкому, что они готовы просить милосердия и выдадут

зачинщиков.

Потоцкий обещал им помилование с условием, если они приведут к нему Павлюка,

Скидана, Томиленка и прочих старшин.

Выписчики бросились бежать: одни по степи, другие к Днепру, и многие тут же

утонули в Днепре, потому что по причине теплой зимы Днепр дурно замерз. Тогда

убежали Гуня и полковник Хвилоненко. Реестровые привели к Потоцкому скованными

Павлюка, Томиленка и какого-то Ивана Злого. «А где же Скидан?»—закричал на них

Потоцкий.—«Нема, дмухнув кудись!» – отвечали реестровые. Вместо них чнгиринцы

представляли двух сотников своего полка: Кузю и Курила, которые недавно отличались

тем, что сожгли несколько шляхетских усадьб и перебили в них хозяев. «Знать не хочу!

–

92

кричал Потоцкий, – чтоб мне был Скидан: даю вам три дня срока; доставьте его

живого или мертвого!»

14-го (24-го) декабря польный гетман приказал собраться козакам иа раду, и выслал

к ним коммиесаров, своего племянника и Киселя. Когда эти коммиссары прибыли в

назначенное место над Днепром, козацкие довбиши взяли бубен польского гетмана и

ударили в него, созывая раду. Явились их тысячи. Коммиссары говорили им речь:

«Вы сделали преступление, которому подобного не было на свете от века-веков; вы

не только подняли руки свои на войско вашего государя, но еще хотели привлечь на нас

татар: мы об этом получили подробное известие. Все мы знаем. Так ли?

Козаки подтвердили, что действительно Павлюк сносился с ханом.

«За такую измену,—продолжали коммиссары, – вы сами себе подписали приговор

собственною вашею кровью; вы в бою утратили орудия, хоругви, камышину, печать,

все знаки, данные вам королем, все вольности, право избирать из среды себя старших,

погубили и самое имя козацкое. Теперь у вас должен быть уже иной порядок. Если вам

даруется жизнь, то это вы должны приписать великодушию его величества короля к

побежденнымъ».

Впереди стоял избранный козаками старшой.

Коммиссары сказали ему:

«Положи бунчук, булаву, печать, все полковники и старшина тоже положите ваши

знаки; вам дадутся другие начальники».

Избранные начальники повиновались.

«Следует, – продолжали коммиссары,—поверить реестры, чтоб узнать: кто из вас

погиб; дети изменников не будут включены в козацкие ряды, но это будет на вальной

раде, которая соберется после того, как о вас сделается постановление па сейме, а до

того времени вы будете слушать пана Ильягаа Караимовича и повиноваться ему во

всемъ».

Вместе с Караимовичем назначены были в полки полковниками люди, также как и

он преданные правительству, но их назначали временно, до сеймового постановления

об окончательной судьбе козачества. В заключение козакам велели присягнуть. Козаки

все исполнили и дали от себя присяжный лист, достопамятный тем, что он был

подписав Богданом Хмельницким, бывшим в это время войсковым писарем. В

дневнике современника (Вольского (источника, впрочем, не везде безукоризненной

верности) присяжный лист этот приведен в таком виде:

«Мы, наинижайшие подножки его королевской милости нашего милостивого пана,

светлейшего сената и всей Речп-Посполитой, наших милостивцев верные подданные:

Левко Вубновский и Лютай—войсковые асаулы, полковники: черкасский Яков

Гегнивый, каневский—Андрей Лагода, Чигиринский—Григорий Хомович, корсунский

– Максим Нестеренко, переяславский – Ильяш Караимович, белоцерковский—

Ячына, яблоновский—Терешко; судьи: Богдан и Каша, и писарь войсковый Богдан

Хмельницкий, затем все сотники, атаманы и братия, чернь, молодцы войска его

королевской милости запорожского, на будущие времена даем сие свидетельство как

для нас, так и для наших потомков, на вечную память о каре наших преступлений

против непобедимого величества его королевской милости нашего милостивого пана и

всей Речи-Посполитой,

93

и о милосердии, оказанном над нами. По наущению старших своих, мы, забыв

Бураковский договор, написанный нашею кровью, ниспровергнув порядок,

установленный в войске запорожском г. великим коронным гетманом краковским

исаштеляном Станиславом на Конедполе Конецпольским и нарушив нашу присягу,

сначала недостойно убили старшин наших, данных нам на русавской раде именем его

королевской милости гг. королевскими коммиссарами, черниговским подкоморием и

носовским старостою Адамом из Брусилова Киселем, и брацлавским воеводичем

полковником его королевской милости Станиславом из Потока Потоцким, потом,

сделав набег на Черкасы, взяли там запорожскую армату, а потом, сверх

постановленного по реестру с дозволения его королевской милости и Речи-

Посполитой, числа семи тысяч Козаков, набравши к себе поспольство (простонародие),

дерзнули с старшим своим Павлюком вступить в битву с коронным войском,

состоящим под начальством ясновельможного пана брацлавского воеводы польного

коронного гетмана, присланного для укрощения нашего несчастного бунта. На поле

битвы, между Мошнами и Кумейками, Господь Бог совершил над нами свой

справедливый приговор: табор наш был от коронного рыцарства разорван, артиллерия

наша взята, мы утратили знамена, камышины и все от давних времен заслуженные

отличия, полученные от их милостей королей и Речи-Посполитой. Большая часть

нашего войска пала в битве, а остаток его г. ясновельможный гетман догнал под

Боровицею, по справедливому суду бозкию, осадил, осыпал окопами и хотел истребить

приступом на том самом месте, где погибли прежние старшины; тогда мы все, бывшие

с нашим старшим в боровицкой осаде, в тех видах, чтоб до конца не пролилась

христианская кровь и головы наши могли еще быть полезны РечиПосполитой, просили

ясновельможного польного коронного гетмана о милосердии, чрез посредство их

милостей гг. коммиссаров, еще прежде устроивших наше войско и давших нам

старшин, выдали Павлюка, Томиленка и некоторых других, а Скидана, зачинщика того

зке возмущения, убежавшего, все обязуемся отыскать и отдать в руки г. польного

коронного гетмана. За наше преступление г. ясновельможный вольный коронный

гетман не захотел дать и назначить нам старшего над нашим войском из среды нашей,

как прежде было в обычае, оставляя это до дальнейшей воли его величества короля и

Речи-Посполитой, но только у нас избраны были полковники, а до времени главное

начальство поручено г. Ильяшу, переяславскому полковнику, который никогда не

участвовал в бунтах и находился при коронном войске. Посему мы, оставаясь в таком

порядке на дальнейшее время, для испрошения милосердия и милости его

королевского величества и Речи-Посполитой, назначили из своей среды послов, как к

его королевской милости, светлейшему сенату и всей Речи-Посполитой, так и к

ясновельможному г. великому коронному гетману краковскому каштеляну Станиславу

на Конецполе Еонецпольскому. Что зке касается Запорозкья, морских челнов и

обычной стражи, то мы обязываемся быть готовыми и идти в поход, как только

последует приказание яеновельмозкных господ гетманов коронных и коммиссаров,

назначенных для сожжения челнов и изведения из Запорожья черни, какая там

окажется сверх числа, назначенного для таможней стразки. Касательно наших

реестров, приведенных в беспорядок настоящим нашим поражением, мы

94

отдаемся на волю н милосердие его величества и всей Речи-Посполитой, а также

коронных гетманов, оставаясь в том числе, в каком оставили нас гг. коммиссары, и в

таком порядке, какого потребует милосердие его величества, и пребывая на вечные

времена в верности, службе и подданстве Речи-Посиолитой, в чем, подняв руки к небу,

присягаем, для вечной и нескончаемой памяти о каре, постигшей нас за наши

преступления и о милосердии, над нами показанном, дабы на будущие времена

подобных бунтов не было, даем настоящее писание и кровавое обязательство за

войсковою печатью и за подписом войскового писаря. Это обязательство должно всегда