Текст книги "Богдан Хмельницкий"

Автор книги: Николай Костомаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 60 (всего у книги 67 страниц)

благосклонность его величества, разумеется, без вреда Московскому Государству, ибо

как я, так и вы, избрав его публично своим государем, как носятся слухи, обязаны к

нему постоянною верностью» 2).

В присутствии послов Хмельницкий послал предписание Ждановичу немедленно

оставить Ракочия, под страхом наказания, и объявил, что прикажет десяти тысячам

Козаков идти на помощь полякам. Это приказание дано было Хмельницкому и царем,

вступившимся за Польшу. Начальство над войском Хмельницкий поручал сыну своему

Юрию, шестнадцатилетнему мальчику: это было первое его военное поприще 3).

Но случилось так, что едва уехали польские послы, как вдруг прибыл гонец от

Ракочия, просил скорейшей новой помощи и извещал, что он в критическом

пололсении. Шведский король, услышав о нападении на Швецию датчан, покинул его.

Седмиградский князь узнал, что поляки и австрийцы опустошают его владения,

повсюду собирается польское войско и грозит ему зайти в тыл.

Тогда Хмельницкий написал Ракочию, что войско уже послано и указывал на тот

отряд, который он послал с сыном своим Юрием. Таким образом, каждой из двух

неприязненных сторон он предоставлял думать, что отряд послан для неё. В то же

время он приказал козакам идти как молено медленнее: он дожидался, чем кончится

война; и в том, и в другом случае приготовил себе отговорку: еслиб победил Ракочи, он

мог представлять, что послал войско, а следовательно, не нарушил договора, и мог

требовать исполнения его со стороны союзника; если победят поляки, он скалеет Яну

Казимиру, что, отняв у Ракочия козацкий отряд, тем лишил его пособия и содействовал

королю посылкою войска, которое не успело дойти нрежде, чем война кончилась. Так и

случилось.

Ракочи, не дождавшись помощи, двинулся в обратный путь, преследуемый

Чарнецким по пятам. Желая пройти скорее и удобнее, он бросился на

*) Истор. о през. бр.

2)

Annal. Polon. Clim., II, 217.

3)

Истор. Мал. Росс., II, 12.

634

Волынь, но под Меджибожем был атакован со всех сторон. Чарпецкий поражал его

с тыла, Любомирский, возвращаясь из Трансильвании, преградил ему дальнейший путь

с многочисленным войском; с одной стороны бросился на него отряд литовского войска

под начальством Сапеги, а с другой—Потоцкий с кварцяным войском 1). В это время

козаки взбунтовались против своего предводителя Антона Ждановича. Тогда уже в

козацком обществе развивалось противоречие между знатными товарищами, богатыми

людьми, из которых были полковники, и простыми, сравнительно бедными. Простые,

смекнувши, что поход предпринят против воли московского государя, воспользовались

этим как благовидным предлогом к восстанию. Они толпою окружили Ждановича и

других начальных лиц и кричали: «вы добиваетесь Ракочию королевства. Не надобен

нам Ракоча, и никакого короля знать не хотим. Есть у нас великий государь, которому

крест мы целовали». Они так разъярились, что грозили убить Ждановича и самовольно

разошлись 2). Поляки говорили, что они поступили так не самовольно, а получив

тайное приказание Хмельницкого, оставили Ракочия 3). За ними, страшась гетмана,

бросились в бегство и самовольно набежавшие в войско седмиградское украинцы.

Напрасно Грондский кинулся к ним и рассыпал красноречивые убеждения.

«Скажите своему князю,– отвечал Жданович,—что уже теперь нечего и. думать о

сражении, а надобно искать как-нибудь спасения. Князь ничего лучше не выдумает,

если побросает все орудия и заранее убежит хоть с остатками войска в наши стороны.

У нас много молодцов: проведут его домой».

Войско козацкое пошло в отечество спокойно, в виду поляков, которые не

преследовали их *)• Жданович и бывшие с ним начальные люди последовали за ними.

Вместе с Антоном Ждановичем отправлялся в Украину и Юрий Немирич, который под

Варшавой дружелюбно простился с своим союзником шведским королем и пристал

снова к козакам, готовясь к той шумной и роковой роли, какую сыграл уже по смерти

Богдана Хмельницкого 5).

Видя совершенную погибель, Ракочи струсил и послал к Чарнецкому просить мира.

«Пусть прежде перестанет бежать,– отвечал Чарнецкий,—и подождет нас всех:

тогда на обнаженных саблях поговоримъ' об обидах и мире 6). Гнусно венграм покупать

мир, а полякам продавать. Нечего толковать о золоте, когда в руках железо» 7).

Но гораздо снисходительнее были Потоцкий и Любомирский: они согласились на

переговоры, запретили Чарнецкому, к его крайней досаде, нападать на неприятеля, и

23-го июля заключили договор. Ракочи отказался от своих при-

Ч Annal. Polon. Clim., I, 229.—Histor. ab. exc. Wlad. ИУ, 343.

2)

Арх. Иностр. Дел. Стат. спис. Желябужского.

3)

Annal. Polon. Сииш., II, 223.

4)

Histor. belli, cos. Polon., 420.

6) Pamietn. Jemiolowsk., 125.

6)

Histor. ab. exc. Wlad. IV, 343.

7)

Annal. Polon. Clim., II, 231.

635

тязаниии, возвратил все награбленное и обещался заплатить миллион злотых за

убытки на войско; сверх того, он дал в подарок вождям двести тысяч злотых. Это-то

было причиною, что предводители пощадили его. потому что в то время и казна

польская была в истощении, и кошельки панские пусты *). Поляки обязались охранять

его от татар, которые поспешали на помощь полякам. Но на восьмой день после

договора остатки войска Ракочия встретил хан с огромным войском, ударил на них и

разбил так, что сам Ракочи с пятью стами, по другим – с четырьмя стами 2), по

третьим – с тремя стами 3), едва ушел от плена, спасенный единственно милостью

Любомпрского: главнокомандующий Ракочия, Кимени, попался в неволю 4). Но и в

отечестве не ушел от печального конца наш искатель приключений. Турецкий двор

лишил его Седмиградского княжества, к удовольствию подданных, которые негодовали

на него за набег на Польшу; за него они потерпели разорение от поляков и союзников

их, австрийцев 5). Воспользовавшись победою, Ян Казимир возвратил себе Краков.

Между тем шел новый отряд козацкий, послапный Хмельницким, как выше было

сказано, под наказным гетманством его юного сына Юрия. В этом отряде, также как и в

посланном со Ждановичем, возникла рознь между значивши и простыми козаками.

Козаки долго не знали подлинно, куда ведут их. Говорили им, что этот отряд

высылается против татар. Оно так и было; и хотя гетман имел желание доставить

помощь Ракочию в случае нужды, но татары, как союзники поляков, были врагами

Ракочия. В это время ехал от московского царя гонец, дворянин Иван Желябужский, с

гранатами к Ждановичу и к Ракочию: первому приказывалось оставить Ракочия и

шведов и воротиться в Украину, второго уговаривал государь оставить неприязненные

действия в Польше. Московский гонец доносил, что, въехавши в Украину, никак не мог

допроситься, где находится Ракочий и с ним полковник Жданович,– что он, гонец,

следовал наугад, по неясным указаниям, к Подоли и июля 10-го увидал у Капустиной

Долины высланное в поход Хмельницким козацкое войско. Гонец домогался, чтоб его

провели к Ракочию. Генеральный асаул Ковалевский, именем наказного гетмана Юрия

Хмельницкого, уверял гонца, что никто не знает, где Ракочий, но так как слышно, что

поляки вторгнулись в его собственную землю и полонили мать Ракочия, то думает, что

он уже в своей земле; проводить его туда нельзя, потому что воюют волохов татары, и в

княжество Ракочия нет проезда; они уговаривали Желябужского воротиться и ждать

подлинной вести в Корсуне. Царский гонец, воротившись в Корсуи и узнавши там, что

козацкое войско, бывши с Ждановичем при Ракочи, разошлось, отправился снова

искать Ракочия, чтоб исполнить поручение, данное царем. Июля 20-го он сошелся

снова с казацким войском и снова требовал, чтоб козаки его провели к Ракочию,

бывшему тогда под Межибожем в 35 верстах от козацкого стана. Ему сказали, что

’) Hiator. belli cosac. polon., 442.

2)

Gradelelmi, с.тр. 541.

3)

Mailath. Geschiehte der Magyaren, У, 4. J) Gzieje pan. Jan Kazim.

5)

Annal. Polon. Clim., II, 231.

636

уже Ракочий сам в неволе у поляков, а татары добиваются, чтоб Ракочия взять в

свои руки: ехать к нему невозможно. Тут июля 22-го царский гонец был свидетелем

волнения в козацком стане. Наказной гетман и бывшие с ним генеральные старшины,

асаул Ковалевский и миргородский полковник Григорий Лесницкий, хотели поднимать

войско и вести его далее против поляков на выручку Ракочия, но козаки из разных

полков пришли толпою к гетманскому стану и кричали: «вы сказали, что идем против

орды; мы думали, что идем оборонять государеву Украину; стоим в степи долгое время,

запасы все поели. Вы же тянете нас Польшу воевать! Не с чем нам идти, запасов нет,

оголодали мы, да и не пойдем без государева указа! Довольно и того, что зимою

высланное с Антоном Ждановичем войско растерялось. В ту пору сказали, что

посылаются по государеву указу, а вышло не то: Антон привел войско к Ракочию,

доступая ему Польского Королевства, и все войско растерял! И теперь, знаем, не

воевать вы идете, а короля себе искать, Ракочию от орды оборонять! Нам не нужно

никакого короля; у нас есть государь, которому мы крест целовали». Асаулы стали-

было прогонять толпу от гетманской ставки и требовать, чтоб все собирались в

дальнейший поход по приказу гетмана. Но тогда толпа закричала: «вы нас не бейте! не

толкайте напрасно! Все войско через нас то самое вам говорит: не идем воевать

Польшу без государева указа. Мы крест целовали великому государю, а до сего дня

служили только на вас: вы нашими головами себе корысть получаете! Теперь мы хотим

служить не вам, а тому государю, которому крест целовали. Вашу правду к государю

мы рассмотрели: как вам тесно приходилось от ляхов, в ту пору вы преклонились к

государю, а как за государевою обороною увидели себе простор и многое владенье, и

обогатились, так захотели быть самовластными панами и обираете короля неверного!

Нам же, мимо великого государя, которому крест мы целовали, никакой король не

надобен и отсюда из стана мы безгосударева указа не идем воевать Польши». После

этого одна толпа Козаков, отделившись от других, пришла к стану Желябужского и он

услышал от них такую речь. «Ты царский посол и едешь к великому государю; извести

царскому величеству, доведи до него все нужи наши, что ты сам видел и слышал —

отчего мы без государева указа не идем в Польшу».

После того наказной гетман прислал в Желябуямжому подписка, по имени Захара.

«Гетман,–передал он гонцу,—приказывает тебе ехать отсюда поскорее. Мы сами не

ведаем, чтб с нами станется. Орда близко и ляхи; остерегаемся мы и Ракочия: как бы

он, заплативши за себя окуп татарам, да сам против нас не пошел. А в нашем войске

стал не союз. Гетман дает тебе двух провожатых. Поезжай к Чигирину».

Царский гонец отъехал в местечко Бузуевку и там выжидал, чтб дальше произойдет.

27-го июля в Бузуевке сделался всполох. Узнали, что Ракочия войско побили татары, а

самого Ракочия взяли ляхи и куда-то повели. Говорили, что он условился заплатить им

за себя окуп, но сколько именно– было неизвестно. Говорили, что татары, истребивши

Ракочиево войско, идут па Козаков. Украинские городки и местечки были, по

замечанию царского гонца, укреплены худо. Половина козацкого войска ушла, другая с

наказным гетманом двинулась к Белой-Церкви, в чаянии татарского нападения.

Желябужский уехал в Киев, где свиделся с полковником Ждановичем, который об-

637

яснил ему, что он ходил в помощь Ракочию по приказанию гетмана Богдана

Хмельницкого. В Киеве услыхал Желябужский о кончине Богдана Хмельницкого, узнал

подробно о судьбе Ракочия и уехал 13-го августа в Москву, по получении о том

царского указа. На возвратном пути козаки и мещане говорили царскому гонцу, конечно

желая сказать ему что-нибудь приятное, что они гетманским правлением недовольны и

было бы хорошо, еслиб великий государь прислал в Малороссию управлять краем

своих воевод ‘).

Время смерти Хмельницкого означено современниками различно. Писарь

Выговский, в письме к нутивльскому воеводе Зюзину, говорит, что гетман «отошел с

сего света дня 27-го июля» 2). Летопись Самовидца 3) пишет, что он умер: «о успении

св. Богородицы». Согласно с ним и другие украинские летописцы, более поздние,

означают днем смерти Хмельницкого 15-е августа. Указывают даже время дня, в

которое гетман скончался, именно в полдень 4). Само собою разумеется, что

Выговскому были вполне известны обстоятельства этого события; гетман вероятно

испустил дух в его присутствии. Согласно с известием Выговского, и бывший в Киеве в

то время царский гонец Желябужский указывает тот же день смерти гетмана, о чем

тотчас было ему сообщено козаками в Киев, где он находился. Странно, что день такого

события, которое потрясло всю Украину, не запечатлелся верно в памяти

современников.

Богдан скончался в Чигирине, но по свидетельству одного летописца, он сказал

перед смертью: «Я не желаю лежать в Чигирине. Чигирин был долго под господством

врагов русского народа: похороните меня в Суботове, которое я приобрел кровавыми

трудами, из которого потом, когда его у меня отняли, возник пламень войны,

освободивший Украину».

23-го августа останки освободителя Руси погребли в Суботове. Рыдания народа

заглушали церковное пение. «То не ветры осенние бушевали в дубраве, говорит

современная дума, то плакали и вопили козаки, погребая батька своего старого

Хмельницкаго».

В числе зрителей был посол Яна Казимира, приехавший с новыми попытками

заключить дружеский союз между Польшею и Украиною, и он с честью провожал

гетмана в могилу. Домашний секретарь умершего, Зорка, произнес на польском языке

погребальную речь. Гроб поставили в каменной церкви, построенной гетманом 5). Но

напрасно путешественник искал бы его теперь: впоследствии Чарнецкий, захватив

Суботово, приказал выбросить на поругание кости человека, боровшагося против

шляхетского своеволия.

1)

Архив Ииюстр. Дел. Статейный список Желябужского. Дела венгерские и

седмиградские. Связка 2-я, №№ 1-й и 2-й.

2)

Акты ИО. п 3. ?., т. IY, стр. 3.

3)

Стр. 27.

4)

Истор. о през. бр.—Иет. Грабянки, 153.

5)

Там ?ке, 1, 288—298.

Когда уже печаталось это издание, автор получил книгу, напечатанную по-русски в

Лейпциге доктором Манделькерном, о которой слышал уже давно, но не мог найти ее в

России. Эта книга «Богдан Хмельницкий, рассказ еврея-современника очевидца о

событиях в Малороссии за 1648—1653 годы», напечатана вторым изданием в Лейпциге

в 1883 году. В ней рассеяны многие любопытные черты, не вошедшие в известные

прежде источники. За невозможностью включить их в напечатанное уже сочинение,

автор счел уместным, выбрав из них наиболее любопытные и важные, поместить в

приложении, с указанием на страницы настоящей монографии, сообразно

рассказываемым событиям.

Книга IV, на странице 138, строка 39. Еврей-современник, Натан Ганно вер (на

странице 18-й), рассказывает, что «в Чигирине держал аренду еврей Захария

Сабиленкий, который также вооружал хоружого Конецпольского против Хмельницкого.

Хоружий спросил этого еврея наивным тоном: «Ведь ты владелец города; скажи-ка

мне, кто именно богачи в нем?» Намерение же его было навести на них напраслину,

дабы таким образом вымогать у них много денег. Захарий назвал ему богачей,

упомянув между прочим о чрезвычайном богатстве Хмеля. Услышав о нем, хоружий

сказал: «Ведь отец мой завещал мне об этом зловредном человеке... да и в самом деле,

откуда у него взялось такое чрезмерное богатство. Без сомнения, он ограбил моих же

рабов, живущих в моих же поместьях, следовательно, все принадлежит мне». Хоружий

насильно отнял у Хмеля один хутор со всем скотом до нескольких сот штук, чтб

составляло около половины его имущества».

Таким образом отнятие хутора еврей приписывает не Чаплинскому, а самому

хоружему Конецпольскому, по наущению одного еврея. Быть может, это ошибочная

передача события с Чаплинским, а может быть и событие, происходившее еще ранее

ссоры с Чаплинским. Далее Ганновер рассказывает, будто Хмельницкий, в отмщение

Конецпольскому, подвел на него татар, а потом проговорился об этом на попойке с

козаками. Вот что Ганновер говорит (стр. 20): «Однажды сидели козаки, Хмель с его

друзьями, на попойке у еврея, арендатора города, и пьянствовали. Хмель обратился к

своим друзьям: «Ведь я-то отомстил пану за то, что он захватил мой скот!» И рассказал

им обстоятельно все дело. Еврей ясе, занимавшийся за другимъ

639

столом своими счетами, слышал это и открыл пану. Тогда тот бросил Хмеля

скованного в заключение, намереваясь казнить его смертью. В Чигприне же жил другой

еврей, Яков Сабиленкий, который был приятелем Хмеля и советовал ему, чтоб его

друзья взяли его из заключения на поруки и чтобы он отправился потом в костел, нал

бы к ногам пана и умолял бы его о своем спасении, объяснив ему, что еврей наклеветал

на него по злобе, а друзья его, с своей стороны, засвидетельствуют о справедливости

этого объяснения. Хрель так и сделал, и это ему удалось так, что на этот раз пан

освободил его».

Вероятно, здесь событие с татарами есть то самое, которое рассказывается в моей

монографии на 138 стр. Очень может быть, что тогда в первый раз арестовал

Хмельницкого сам хоружий. Далее у Ганновера (стр. 21) рассказывается, что

Конецпольский вторично посадил под арест Хмельницкого. Это то событие, которое

значится в моей монографии на 239 стр., а может быть и то, которое значится на 250

стр., или же, чтб всего вероятнее, еврей смешал эти два события в одно, тем более, что

оп называет какого-то тысяцкого, которому приказано было казнить Хмельницкого, а

тот освободил его и пристал к нему. Это не иной кто, как Кречовский, которому

козацкий коммиссар Шемберг поручил держать Хмельницкого под арестом, пока дадут

знать коронному гетману Потоцкому; Кречовский действительно освободил

Хмельницкого и был потом одним из ревностных поборников восстания.

Стр. 168, строка 1. У Ганновера (стр. 23) говорится: «Отправились татары и

православные через пустыни, дебри и леса к польскому лагерю; они отправили туда

лазутчиков разузнать о силе и численности противника. Лазутчики, увидя, что поляки

малочисленны и сидят себе на горе, пируют па распашку при музыке и танцах,

сообщили о том своим, говоря: пойдемте смело, мы их победимъ».

Стр. 169, строка 6. У Ганновера (стр. 23): «Затем послали лазутчиков вырыть ямы в

тех местностях, куда поляки могли бежать в случае их поражения».

Стр. 171. У Ганновера (стр. 23): «Прибыли татары и православные через леса с

обеих сторон: с одной стороны татары, с другой православные. Когда поляки увидели,

что на них нападают и татары, а сами они малочисленны, в то время как татар и

православных более 60.000 человек, то пытались бежать в леса, горы и долины и

попали в те ямы, которые были заранее приготовлены для нихъ».

Стр. 189, строка 28. У Ганновера (стр. 25) говорится: «В это смутное время

находился князь Вишневецкий (да будет память о нем благословенна!) со своим

войском там за Днепром. Он чрезвычайно любил евреев, отличался бесподобными

военными доблестями, но и он убежал со своим ополчением по направлению к Литве.

С ним же убелгало около пяти тысяч домовладельцев евреев с своими семействами. Он

оказывал им бдительную охрану, пока не привел их к желанному месту, напр.: когда

бежавшим угролиала опасность сзади, то евреям велел идти впереди всех; если же

чуяли опасность впереди, то евреям приказывал идти за войском, дабы оно служило им

защитою».

Стр. 197, строка 17. У Ганновера (стр. 26—28) рассказывается о на-

640

родной расираве над иудеями в левобережной Украине так: «Жители множества

еврейских городов за Днепром, которые были близки к месту резни, как городов

Переяслава, Борисовки, Пирятина, Ворисполя, Лубен, Ляховид и с своими

поселениями не имевшие возможности убежать, были умерщвлены за веру разными

жестокими видами "смерти. С некоторых содрали кожу зазкиво, а тело бросили

собакам; некоторым отрубили руки и ноги и бросили на дорогу, потом ехали по ним

экипажами и растоптали их; некоторым нанесли множество несмертельных ран и

бросили на площади, дабы они мучились в предсмертной агонии, пока не испустят дух;

многих закопали живыми в землю, резали детей на лоне матерей, множество детей

разорвали в куски, беременным женщинам распарывали живот, вынимали

недоношенный плод и бросали им же в лицо, а некоторым, распоровши живот,

впускали туда живую кошку и живот зашивали, а им рубили пальцы, дабы не могли

вынуть кошку; некоторых детей привязывали к сосцам матерей, некоторых насаживали

на вертел, жарили их на огне, а потом заставляли матерей есть их. Иногда они брали

еврейских детей, мостили ими улицы и ездили по ним. Вообще они пустили в ход

всевозмозкнейшие виды мучительной смерти, убивали каменьями, сожигали, резали и

душили. Татары забрали множество людей в плен, изнасиловали замузкних женщин и

девиц, оскверняли жен в присутствии их мужей; красивых женщин они взяли себе в

услужение, а некоторых в жены и наложницы. На подобие сказанного они делали везде,

куда только достигали, и даже с поляками, а преимущественно с ксендзами. Многие

тысячи евреев были убиты, а несколько сотен их были принуждены принять крещение;

пергаментные свитки пятикнижия разрывали в куски, делали из них сумки и сапоги, а

ремнями филактерий (тефилин) обвязывали свои ноги, кожаные же оправы филактерий

разбросали по улицам; другими священными книгами они мостили улицы, а из

некоторых делали пыжи для ружей».

Стр. 187, строка 32. Ганновер описывает резню в г. Тульчине (стр. 40—46) после

резни в г. Немирове, описанной у него на стр. 35—40. Он приписывает совершение

этого дела Кривоносу с десятью тысячами буйных бродяг, великому ненавистнику

евреев. «В крепости было 600 храбрых воинов польской шляхты и около двух тысяч

евреев, между коими было также много отважных и знающих военное дело. Те и

другие заключили между собою союз помогать друг другу и вместе воевать с врагом, в

чем и взаимно клялись присягою. Затем укрепили замок, а евреи вооружились

разнокалиберным оружием и, став вместе с поляками на крепость, стреляли каждый

раз, когда козаки приближались к ней, и убивали множество из них, а когда козаки

обратились в бегство, евреи, ободрившись духом, погнались за ними и убили несколько

сот человек. Козаки собрались вторично со всеми поселянами и горожанами из

окрестных мест, числом несколько десятков тысяч и поставили у стен крепости

железные тараны, чтобы разрушить их, напав на нее врасплох, с ужасными криками,

по' козацкому обычаю. Когда стоявшие в крепости увидели это громадное войско, они

пришли в ужас и упали духом, однакож стрельцы продолжали своими выстрелами

отгонять от крепости неприятеля, который на этот раз должен был обратиться в

бегство. Когда же козаки заметили, что напрасно потеряли так много времени, то и

задумали послать дружелюбное письмо панам, находившимся

641

в крепости, обещая им мир, с условием, чтоб они дали им в виде выкупа еврейское

добро. Паны немедленно согласились на эту сделку; призвали к себе евреев каждого по

одиночке и обезоружили их. Когда евреи поняли эту хитрость, то хотели прежде избить

панов, а потом уже бороться с козаками, так как паны вероломно изменили первые

заключенному с ними союзу. Но ректор тульчинской академии (Ешибот) гаон Арон

громким голосом обратился к ним с следующим увещанием: «Слушайте, мои братья и

народ мой: мы находимся в изгнании, рассеянные между народами; если уж вы

поднимете руки на панов здесь, то другие государи услышат это и отомстят за них,

Боже упаси, прочим нашим братьям изгнанникам. А посему, если это несчастие

послано небом, то приймите сию кару с покорностью: ведь мы не лучше наших

Немировских единоверцев. Да внушит Всемогущий врагам милость к нам! Быть может,

они возьмут все наши драгоценности в выкуп за жизнь». Евреи послушались его и

принесли все свое имущество на площадь крепости. Злодеи козаки сейчас вошли, и

главный пан, князь Четвертинский, сказал им: «вот вам то, чего вы требовали». Козаки,

забрав все еврейское добро, приказали князю, чтоб он всех евреев посадил в

заключение, так что их жизнь висела тогда на волоске и они не знали о предстоящей им

участи. По истечении трех дней, болезненно проведенных евреями, козаки потребовали

от панов выдачи всех евреев. Паны, опасаясь, чтобы не потерпеть за заступничество за

евреев, выпроводили всех из крепости. С сокрушенным сердцем вышли евреи оттуда.

Козаки посадили их всех в один сад и заперли его кругом, дабы они не могли убежать.

Заключенные находились там долгое время в томительном ожидании. Между ними

были три гаона—Лазарь, Соломон и Хаим, которые увещевали народ освятить имя

Божие и не изменять своей религии. Народ ответил им единогласно словами

Второзакония (глава IV, стих 4): «внемли Израиль: Господь Бог наш, Бог един. Как в

ваших сердцах нет кроме одного Бога, точно так же и в нашихъ—только единый».

После всего этого пришел к ним посланный от Козаков, который, водрузив знамя в

земле, громогласно объявил: «Желающие переменить религию останутся в живых.

Пусть таковые сядут под это знамя». Но никто ему ничего не ответил. После

троекратного вызова, не получив никакого ответа, он отворил ворота сада, в которые и

хлынули все рассвирепевшие козаки и убили всевозможными смертями около 1.500

человек, в числе коих были три вышеупомянутые гаона. Да отомстит Господь за их

кровь! Десять же раввинов козаки оставили в живых и, заковав их в кандалы, посадили

в заключение, требуя от них 10.000 золотых выкупа. Между ними был упомянутый

гаон Арон, сын ректора львовской академии гаона Мейера (да сохранит его Господь!);

козакам было известно, что последний очень богат и выкупит сына, сколько бы денег

ни запросили за него.

После избиения евреев, козаки решили взять крепость. Поляки тогда сказали им:

«ведь вы заключили союз с нами, зачем же хотите быть вероломными?» На это козаки

отвечали: «поделбм вам: как вы изменили евреям, так и мы поступим с вами».

Стрельцы было-начали стрелять по неприятелю из крепости, но козаки ухитрились

сжечь крепость и, взяв ее, совершили большое избиение поляков, забрав и все их

имущество. А пред умерщвлением вышеупомянутого князя Четвертинского, козаки

изнасиловали его жену и

41

Н. КОСТОМАРОВ, КНИГА IV.

642

двух дочерей в его же присутствии. Он был так тучен, что не мог стоять на ногах и

постоянно сидел: к нему подошел один из его же крепостныхъ—мельник, буйного

характера, снял шапку и насмешливо сказал: «чтб вельможный пан прикажет?» Затем,

напомнив ему, как он тиранил своих крепостных наказаниями и тяжелыми работами,

закричал: «встань с своего кресла, а я сяду, чтоб теперь повелевать тобою». Но так как

он не мог встать, то мельник стащил его с кресла и на пороге отрезал ему голову

пилою».

Далее у Ганновера на 45 странице говорится: «Спустя три дня после избиения,

козаки послали выкрикивать на месте резни, на котором лежало много убитых и

раненых, что всякий, оставшийся в живых, может без опасения встать на ноги. И

поднялось около трехсот человек, которые легли между трупами, чтобы таким

способом спастись. Они были истомлены голодом и жаждою, а некоторые из них были

покрыты многими, но не смертельными ранами, так что еле-еле добрались до города,

больные, измученные, босые и нагие. Православные оказали им помощь и отпустили

на волю. После тульчинского погрома буйные козаки возвращались домой с большою

добычею серебра, золота, драгоценных камней и жемчуга, награбленных у поляков и у

евреев, со множеством взятых в плен красивых женщин и девиц польских и еврейских,

захватив с собою и десять сказанных раввиновъ».

Страница 191, строка 11. У Ганновера (стр. 35) рассказывается о вторжении Козаков

в Немиров: «Злодей Хмель узнал, что множество евреев собралось в Немирове, да и

сам Немиров отличался богатством (в этом городе было большое благочестивое

общество, преисполненное правосудия и благотворительности, и много ученых и

писателей), то послал одного из козачьих начальников, ненавистника евреев в город, во

главе около шести сот вооруженных воинов, наиисав предварительно христианским

представителям города, чтоб они оказали ему содействие свое. Горожане с

замечательною предупредительностью спешили помочь им всевозможным образоме,

не столько по любви к ним, сколько по ненависти к евреям. В среду 20-го сивана

(июнь) козаки приблизились к городу. Когда евреи увпдели войско, то ужаснулись, но

еще сомневались—польское ли это войско или козацкое; однакож, все евреи с своими

женами и детьми, с серебром и золотом отправились в крепость и заперли ворота

накрепко, с решительным намерением защищаться до последней крайности. Козаки

ухитрились сделать себе знамена, на подобие польских, ибо только по знаменам можно

было отличить Козаков от поляков. Жители города, христиане, знавшие хорошо об этой

хитрости, сказали евреям: «отворите ворота, потому что это польское войско,

пришедшее на помощь вам против врагов, в случае если они придут сюда».

Евреи, бывшие на крепости, видя польские знамена, думали, что те говорят правду,

и немедленно отворили ворота. Тогда козаки хлынули с обнаженными саблями, да и

жители христиане были вооружены саблями, копьями, косами и кольями, и убили

множество евреев, п беспрепятственно изнасиловали жен и девиц; но некоторые

женщины прыгали в крепостную канаву, наполненную водою, чтоб не быть

оскверненными, и утопали. Многие мужчины, умевшие плавать, тоже бросались в воду,

надеясь уплыть и тем избавиться от смерти; но православные пустились за ними

вплавь с саблями и копьями и убивали

643

их в воде, а некоторых застрелили из ружей, так что вода сделалась красною от

крови убитыхъ».

Далее Ганновер (стр. 37—40) рассказывает о судьбе ректора еврейской местной

академии, ученого Иехиель Михеля, который бросился в воду, чтоб спастись, но его

схватил православный и хотел убить. Раввин просил пощады и обещал много денег. Его

отпустили; но он не исполнил обещания и улизнул с своею матерью. Его догнали па

кладбище и один русский сапожник из горожан убил его колом, вместе с матерью. С

некоторыми красивыми девицами еврейского происхождения козаки повенчались

против их воли, и о двух из них, избавившихся от насилия, Ганновер сообщает

известия. Одна уверила козака, что известным заклинанием умеет заговаривать себя от

действия всякого оружия и предложила для пробы выстрелить в нее из ружья. Козак,

принимая слова её за сущую правду, выстрелил в нее—и она упала за-мертво. Другая,

быв взята козаком, просила его, чтоб он венчался с нею именно в той церкви, которая

стояла по той стороне реки. Он согласился на её просьбу и повел ее туда великолепно

наряженную и с музыкою; но как только они взошли на мост, она бросилась в воду и

утонула. «Таких примеров, замечает Ганновер, было так много, что и записать