Текст книги "Богдан Хмельницкий"

Автор книги: Николай Костомаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 67 страниц)

беспокойством слышали неприятные вести. Хмельницкий перенес свой лагерь в

Рокитню на Роси, и войско его возрастало с каждым днем: Богун привел к нему десять

тысяч Козаков; Велая-Церковь заключала пять тысяч человек, приставших к

Хмельницкому ~).

Винница была в руках Козаков и сделалась сборным местом для ополчения 3).

Паволочь взята была внезапно козаками и весь оставленный в ней польский гарнизон

изрублен. В Хвастове явилось тысяча четыреста человек 4); в то же время от севера и

востока, на левой стороне Днепра готовились грянуть на поляков новые полчища

русского народа, а из степей пришло к Хмельницкому четыре тысячи татар с Карач-

мурзою. По известию одного современника, у Хмельницкого в распоряжении было в то

время

160.000 Козаков и 10.000 орды 5). Поляки опасались, что если они протянуть войну

до глубокой осени, то будут окружены неприятелем со всех сторон и отрезаны от

Польши.

Злейшие враги козачества все еще кричали: «не должно входить в переговоры с

козаками, пе сделаем им никакого сострадания! истребим имя их с лица земли» 6).

Но Потоцкий представлял невыгоды войска и наконец заметил:

«Русский народ тогда только может быть побежден оружием, когда погибнет, когда

целый край сделается безлюдным и граница королевства останется открытою для

неверныхъ» 7).

После этого совета паны приняли послов. Потоцкий сказал им:

«Я люблю больше дело, чем слова: я мог бы скорее и легче окончить спор этот

оружием, чем разговорами, но я не жестокой души человек и не хочу казнить Козаков,

когда они раскаиваются, а потому объявляю им милость и отправляю к ним

благородного пана Маховского коммиссаром. Видите, как мы верим вам?»

«Принимаем его на души свои,» – сказали послы и поклялись, что Маховскому не

будет ни малейшей обиды 8).

*) Ibid , I, 295.

2)

lbid., I, 342.

3)

Histor. ab. exc. Wlad. IV, 83.

4)

Staroz. Pols., I. Wojna z koz. i tat., 295.

5)

Дневн. Освец. Киевск. Стар. 1882 г. Декабрь, 546. e) Histor. belli cosac.

polon., 199.

7)

Woyna dom. 4. 2, 54.

8)

Star. Pols., I. Wojna z koz. i tat., 295.

459

В доказательство своего уважения к греческой вере Потоцкий, в присутствии

послов, казнил шесть жолиеров, ограбивших церковь в Василькове 1J.

31-го августа (10-го сент. н. ст.) Маховский был принят очень ласково в козацком

лагере под Рокитной. Хмельницкий приветствовал его с полковниками своими, и

прежде чем заговорил о деле, начал угощать гостя. Козаки шутя рассказывали о

берестечском поражении.

«Обманщик хан всему виною, – говорили полковники, – а то бы мы разбили вас,

как и прежде».

«Да, – прибавил Хмельницкий, – бусурман поклялся Мухаммедом, что воротится,

а потом и меня взял с собою».

«Теперь вы узнали, чтб значит дружиться с неверными,—сказал Маховский,—

лучше было бы поражать неверныхъ».

«Имя его величества, – сказал Хмельницкий, – соделалось страшным после

берестечского сражения. Присутствие короля дало вам победу».

«Правды негде деть, – сказали полковники, – под Берестечком одна пуля

королевская стоила ста козацких, а уж как в пятницу вы на нас приударили, так мы

думали, вот так сквозь землю и провалимся!»

«Ну, я бы еще мог с вами померяться, – сказал Хмельницкий, – да не хочу, жалею

крови христианской. Повоевали – и довольно! Пора бедному народу дать отдых;

притом я недавно женился. Посоветуйте от меня пану краковскому жениться. Мы бы

тогда скорее помирились, потому что захотелось бы к жене, а пока будем вдовцами, так

скучно сидеть дома и будем воевать».

После обеда Маховский подал гетману письмо с условиями мира. Хмельницкий

начал читать его, побледнел ц нахмурил брови.

«Скажите, пане Маховский,—сказал он,—почему милостивые паны гетманы

лишают меня гетманского титула, который дарован мне от его величества?»

Джеджалий, стоявший подле гетмана, сказал:

«Не добре так, панове, негодыться однимати честь гетманську от нашего

добродия».

«Маховский засыпал их словами и доказательствами, так что они слушали, развеся

уши»,—говорит современник.

«Будьте уверены,—прибавил посол,—что король вознаградит вам все, что вы

потеряли; но ясновельможные паны гетманы ставят первым условием возможности

мира разлучение ваше с ордою. Неприлично такому храброму вождю иметь связь с

неверными, которые доказали свое непостоянство».

«Орда. – отвечал гетман,—может находиться в моем распоряжении и вам не будет

делать зла; напротив, я постараюсь самый зтот союз обратить на пользу королевства; я

поведу орду на турок и разовью знамена свои на стенах Константинополя».

«Разлучение с ордою —первое желание его величества,—сказал Маховский,—вы

должны его исполнить, чтоб доказать свою преданность королю».

9 Annal. Polon. Clim., I, 239.

460

Хмельницкий отговаривался, Маховский настаивал; целые три часа спорили,

наконец, поляк вышел из терпения и сказал:

«Вы несогласны, так позвольте мне уехать».

Мир легко состоится, —сказал, в свою очередь, разгоряченный Хмельницкий,—

если поляки утвердят Зборовский договоръ».

Уже повозка была готова в обратный путь, как Выговский подбежал к Маховскому и

сказал:

«Не уезжайте, мы обделаем дело; я постараюсь убедить гетмана».

«Знаю,—отвечал Маховский,—что вы обладаете умом и сердцем Хмельницкого. От

вас теперь зависит оказать услугу отечеству, а я обещаю вам особенную милость

королевскую, если вы съумеете отклонить Хмельницкого от союза с варварами».

Выговский вошел к Хмельницкому в шатер, с большим жаром говорил с ним и

вышел с рассерженным видом.

«Стало быть, нет надежды?»—сказал Маховский.

«Постойте, подождите,—сказал Выговский,—у нас так делается: сперва прогонит,

потом сам пришлет за мною и согласится».

В самом деле через несколько времени Выговского снова позвали; Маховский

дожидался ответа. Наконец Выговский вышел и сказал:

«Оставим этот пункт до времени; Хмельницкий согласен с своей стороны, но чернь

взбунтуется, когда узнает, да и татары не послушаются и начнут грабить насъ».

«А почему же, —сказал Маховский,—козакам не соединиться с коронным

литовским войском и не прогнать неверных?».

«Нельзя,—сказал Выговский: своевольная чернь мешает. Мы уладим это после и

выпроводим орду».

Маховский снова вошел к Хмельницкому.

«Всего лучше будет,—сказал он, —если вы пожалуете со старшинами в обоз к нам,

и там сами потолкуете с гетманами».

Выговский хотел-было уже договариваться, как вдруг один из полковников сказал:

«Этого не будет. Мы не пустим так гетмана. Чтоб еще и он остался в польском

лагере, как Крыса! Уж мы и то потерпели от черни под Верестечком, когда гетман ушел

с ханом. Если старшины будут уговариваться в польском лагере, а чернь не будет знать

что они постановляют, то поднимется бунтъ».

«В таком случае мы будем совещаться в поле при войскахъ»,—сказал Маховский.

«Нет,—отвечал Хмельницкий,—пусть лучше коммиссары, которых назначат

гетманы, прибудут для переговоров в Белую-Церковь».

«Гораздо приличнее,—прибавил Выговский, – для достоинства его величества,

дарующего мир, если коммиссары будут договариваться в Белой-Церкви, королевском

замке: там они будут безопасны».

Маховский не соглашался, оскорблялся тем, что козаки, не доверяя полякам,

требовали к себе так много доверенности.

Но Выговский. стал пред ним на колени и говорил:

«Ради Бога, умоляем вас, пусть коммиссары приедут в Белую-Церковь.

461

В поле невозможно договариваться; чернь и своевольная орда не допустят. Богом и

душами нашимн клянемся, что паны будут безопасны».

Хмельницкий и полковникн стали также на колени н поклялись хранить народные

права н святость гостеприимства.

3-го сентября (13-го н. ст.) Наховский уехал с двумя избранными козакамив лагерь,

который во время его отсутствия перенесен из-под Василькова в Германовну: в тот

самый день оба войска, коронное п литовское, соединились2).

Хмельницкий, ожидая коммпссаров, двинулся с своим войском под Белую-Церковь.

Кисель вызвался ехать к Хмельницкому коммиссаром. С ним отправились:

смоленский воевода Глебович, Гонсевский и брацлавский подсудок Коссаковский. Они

взяли с собою двадцать четыре мирные предложения, которых •смысл клонился к

уничтожению козацкой силы. Из этих пунктов, которые почти все вошли потом в

белоцерковский договор, были тогда главнейшими: уменьшение реестрового войска до

15.0.00; ограничение жительства Козаков одним киевским воеводством; право стоять

коронным войскам в Украине и разлучение с ордою. Два полка проводили коммиссаров

до Белой-Церкви и воротились назад, а они отправились далее с пятьюстами драгунов.

Пестрая толпа Козаков и татар окружила замок. Экипажи коммиссарские ехали посреди

козацких возов и татарских арб. Русские толпились около них, кричали, свистали,

грозили отнять у них экипажи, проклинали ляхов. Старик Кисель, выглядывая из

экипажа, говорил им с кротостью:

«Мы не ляхи, друзья мои; я русский; мои кости такия же русские, как и ваши».

«Твои русские кости слишком обросли польским мясомъ»,—отвечали ему козаки.

Хмельницкий, Выговский и полковники спешили к ним на встречу, унимали

своевольную толпу и с почтением ввели в замок.

Толпа Козаков и татар бежала за ними.

«Эй, пане гетмане!—кричали козаки:–не добре так чинишь, що вже з ляхами

братаешься».

В это время везли в замок съестные припасы.

«А що се?—кричал один козак:—ляхам стации будем даваты!».

За это Богун разрубил его саблею.

Переговоры продолжались недолго. Предводитель соглашался на все условия, но

просил только прибавить число Козаков до 20.000 п права для козацких городов и

местечек быть свободными от постоя. Что касается орды, то он обещал не сноситься с

татарами, но отказывался обратить на нее оружие, потому что козаки его не послушают

и произойдет бунт.

По окончании договора Хмельницкий с полковниками вышли из замка. Наступило

молчание; начали читать договор. Но только что хлопы заметили,

Ч Staroz Pols.,I. Wojna z koz. i tat., 298. – Annal. Polon. Clim., I, 288, 2S9.– Летоп.

IIOB. о Мал. Pocc., 96.—Woyna domowa. 4. 2., 57.—Histor. ab exc. Wlad. IV, 84. ) Staroz.

Pols. Wojna z koz. i tat., 297.—Histor. belli cosac. polon., 198.

462

что Зборовский договор нарушен и они опять будут служить панам, как вдруг

поднялся шум.

«От так-то ты, пане гетмане, з-ляхами трахтуешь, а нас покидаешь и од орды

одступаешься! Сам себе та старшину вызволяешь, а нас знаты не хочешь. Сам еси

привив на все, що мы пиднялись на панив, а теперь оддаешь нас, бидных, на муки пид

кии, та батоги, на пали та на шпбеныци. Але прежь ниж до того дийдется, и ты сам

наложишь головою и ни один лях живцем впдсиля не выйде!»

Раздались выстрелы; Хмельницкий и полковники убежали в замок. Толпа обступила

замок со всех сторон и готовилась брать его штурмом.

«Отсе вже вы пошалилы, панове, – говорил коммиссарам Выговский,– в огонь

такий приихалы! Боронячи вас, и мы пропадемо. Однакже хиба по нашому трупу

дойдут до вас!»

Татары начали пускать стрелы, хлопы бросали каменья; окна разлетались * и одна

стрела чуть было не попала в голову воеводе. Хмельницкий, с изумительною для панов

неустрашимостью, вышел снова из замка со всеми старшинами; чернь толпилась

против него с поднятыми саблями и дубинами. Хмельницкий бросился на мятежников,

держа в обеих руках булаву, и собственноручно начал бить их со всего размаха; за ним

полковники и козаки разгоняли хлопов саблями и перначами. Выговский играл роль

примирителя и говорил убедительную речь:

«Чего вы хотите, злодеи? за что вы обижаете панов, когда они ни в чем не виноваты;

это не ляхи. Притом они послы, а послов нельзя трогать: право народное запрещает; уж

так везде водится: послы везде безопасны».

Некоторые опамятовались.

«Правда,—говорили они, – Кисель русский, а прочие литовцы, и никогда не

делали нам обид; знали ляхи кого послать. Вот, еслиб настоящие ляхи пришли, так уж

бы не вышли отсюда!»

Но смелость Хмельницкого успокоила толпу только на малое время. Чрез несколько

часов начался снова шум. Хмельницкий, Выговский и полковники провели ночь без

сна,. сами стояли настороже и оберегали ворота. На другое утро волнение усилилось до

того, что белоцерковский полковник грозил палить по мятежникам из пушек и

предлагал коммиссар свой оружейный запас к услугам, а Гонсевский послал тайно к

войску записку на жмудском языке: он извещал об опасности и требовал вооруженного

конвоя.

Коммиссары не дождались помощи; через день, 9-го сентября (19-го н. ст.), они

уехали из замка. Хмельницкий и старшины провожали их и обороняли до тех пор, пока

они не выехали из неприятельского табора. Хлопы снова бросались на них, и

Хмельницкий, в глазах панов, опять положил несколько удалых на месте. Но только-

что они очутились в чистом поле, как бешеная толпа хлопов и татар догнала их,

высадила из экипажей, побрала у них золото, серебро, одежды и лошадей... сняла даже

с пальца у Гонсевского драгоценный перстень; «словом, пустили их в одном платье»,

говорит современник. Грабеж делался не из одного корыстолюбия, но из удали, чтоб

досадить панам. Иные, которым недоставало сокровищ, срывали с рыдванов обоп,

раздирали на части, делились ими, потряхивая издали, кричали: «а що? и у нас е ляцька

здобычь?» Кисель продолжал напоминать русским, что они

463

ему братья. Тогда татары ломаным славянским наречием кричали: «ляшка братка, а

лоша не братка, и сукманка не братка!» Кисель и Коссаковский утратили тогда на

тридцать тысяч злотых, а Глебович и Гопсевский на сто тысяч 1).

Ограбленные коммиссары встретили целое войско уже на пути из Германовки в

Белую-Церковь 2). Через два часа за ними явились козацкие послы Москаленко п

Гладкий.

Они изъявили согласие на статьи, предложенные коммиссарами в БелойЦеркви.

«Пусть,—говорили они,—паны приезжают к нашему обозу для взаимной присяги».

Коронный гетман Потоцкий ласково принял это посольство, но польный

Калиновский, всегдашний противник Потоцкого, и гетман литовский Радзивилл

подняли протест; к ним присоединились другие паны. Они негодовали за оскорбление,

нанесенное коммиссарам, и находили самые статьи, постановленные в белоцерковском

замке, слишком уже много предоставляющими козакам. Когда в палатке, куда

собрались предводители слушать козацкое посольство, Потоцкий • вежливо приглашал

приехавших Козаков садиться, Калиновский произнес: «я приготовил для них колы, на

которые следует их посадить, а здесь они среди нас сидеть недостойны» 3). Но

Потоцкий настоял на более гуманном обращении с козаками.

Гладкий остался заложником. Козакам дали также заложниками двух поляков.

Отправляя Москаленка, Потоцкий сказал ему:

«Скажи благородному гетману войска запорожского Богдану Хмельницкому, что

коронный гетман и каштелян краковский идет к Белой-Церкви с войском принимать

присягу на верность от подданных его королевского величества запорожских

Козаковъ».

10-го сентября (20-го н. ст.) все коронное и литовское войско двинулось к Белой-

Церкви. «Огромен был корпус этого войска,—говорит очевидец, – одних возов шло

сто тринадцать рядов. Ночью приступили они к БелойЦеркви, й жолнеры не смыкали

глаз, страшась нападения».

Па другой день коммиссары разбили великолепный шатер на кургане, называемом

Острая Могила, и ждали Выговского и Козаков для присяги; но вместо ожидаемых

явились' другие, вовсе неожиданные козаки. Двенадцать человек,—на челе их

старшина Одынец,—вступили в шатер и сказали:

«Милостивые паны и коммиссары! войско запорожское послало нас к вашим

милостям просить, чтоб вы утвердили зборовские статьи, чтоб войско коронное вышло

из Украины и не занимало в нашей земле квартир, и чтоб нам не мешали сноситься с

татарами, которые охраняют нашу свободу».

Это требование раздражило коммиссаров: они, в гневе, даже хватались за сабли,

говоря:

«Что же это? мы будем игрушками презренного хлопства?»

Ч Дневиг. Освец. Киевск. Стар. 1882 г. Дек., стр. 548.

-) Staroz. Pols., I. Wojna z koz. i tat., 229—304.—Histor. ab. exc. Wlad. IY, 85.—Annal.

Polon. Clim., I, 289—290. – Woyna domowa. 4. 2, 55—57. – Histor. belli cosac. polon,,

201—203.—Истор. о през. бр.—Кратк. истор. о бунт. Хыел,, 38—39.

3) Дневн. Освец. Киевск. Стар. 1882 г. Декабрь, 548.

464

Но войско их стояло в отдалении, и потому они умерили вспыльчивость.

«Мы ожидали,—сказал Кисель,—что вы явитесь присягать в верности, потому что

уже все кончено, а вы снова начинаете квестыи?»

«Козаки не будут присягать и не покорятся, – отвечали козаки:—пока вы нам не

подпишите Зборовский договоръ».

«В Белой-Церкви сделано было другое условие,—сказал Кисель:—опомнитесь,

ведь там дело было слажено».

Козаки отвечали: «мы розъихалыся с паном гетманом, ми незнаемо, невидаемо, що

там у вас у Вилой-Церкви було, а нас вийсько з тым послало».

«Вижу,– сказал Кисель,—что вас обманывает турецкий султан и хочет вас

обратить в мусульманство. Вы на него надеетесь, 0, проклятые души! вам лучше

нравится безначалие, чем порядок; вы хотите лучше быть рабами тирана, чем

свободными подданными христианского государя! Бог накажет вас и в одно мгновение

разрушит ваши безумные замыслы».

Козаки продолжали, как говорит современник, все одну и ту же песню:

«Мы не знаем, не ведаем! Подпишите Зборовский договор и мы присягнем в

верности».

«Мы уезжаем,—сказал Кисель,—и призываем Бога в свидетели, что хотели

поступить с вами искренно, а вы платите нам коварствомъ».

«Как угодно,—сказали козаки,—мы пришлем ваших заложников целых и

невредимыхъ» 1).

Польские заложники воротились и предводители начали устраивать войска в боевой

порядок. Русские требовали сражения. Хмельницкий не доверял своим силам и потому

не хотел вступать в решительную борьбу с неприятелем, не стал предводительствовать

козакали, но не етал им и препятствовать: в случае неудачи, он предоставлял себе право

уверить панов, что сражение сделалось без его позволения; в случае удачи, он мог

вынудить у поляков более выгодные условия. Он показывал вид, будто ничего не знает,

чтб замышляется в русском лагере, а между тем выкатил своим молодцам сель бочек

горелки.

13-го сентября (23-го и. с.), на другой день после неудачных переговоров, поляки и

русские стояли одни против других, разделенные широким полем, усеянным

курганами, которых такое иннозкество в этой стране. Татары первые вскочили на

курганы и молодецким посвистом вызывали на герцы. Козаки еще не начинали

нападения, но Радзивилл, командовавший правым крылом войска, ударил на них всею

силою. Он приглашал Потоцкого как можно скорее содействовать ему с другой

стороны, но Потоцкий, как говорит современник, чувствовал себя нездоровым и не

хотел в тот день вступать в битву. Напрасно Чернецкий уговаривал его и представлял,

что тогда была суббота, день, посвященный Божией Матери, покровительнице поляков,

день, счастливый для битв, особенно с русскими, которые не соблюдают поста в

субботу. Коронный гетман послал только свою артиллерию. Козаки отступили с поля и

неприятельское войско не преследовало их. Радзивилл очень досадовал на упрямство

Потоцкого и уверял, что еслиб ко-

‘) Staroz. Polskie, I. Wojna z ког. i tat., 306.—Histor. ab. exc. WJad. IV, 87. Woyna

domowa. 4. 2, 59.

465

ройное войско помогло ему, как следует, то козакам было бы здесь второе

Берестечко.

Другие неудачу поляков, не успевших разбить Козаков здесь как под Верестечком,

приписывали тому, что левое крыло польского войска, командуемое польным гетманом,

не воспользовалось удобным случаем, когда литовцы отогнали Козаков от болот и

пасек на широкую равнину, лежавшую прямо против этого левого крыла х).

Хмельницкий увидел тогда, говорит польский летописец, «что ему не удаются

штуки, а потому утром на следующий день прислал в польский лагерь Рай таро вского,

поляка, оставленного в Белой-Церкви коммиссарами».

«Удивляюсь,—писал он,—как это случилось несогласие между поляками и

русскими. Я ничего не знаю; я запрещал своим выводить из табора войско, а они

вышли против моей воли. По крайней мере я рад, что не произошло большего

кровопролития. Прошу скорее выслать послов для окончания договора, а я вышлю

своихъ».

По приказанию Потоцкого, Кисель отвечал ему:

«Очевидно, что баша милость думает искусно и хитро окружить нас и довести до

невыгодного положения. К чему это являлись вместо чиновных Козаков какие-то

презренные хлопы требовать Зборовского договора? Ведь в Белой-Церкви о нем даже

помина не было. Впрочем, если искрению угодно мира, то пришли послов; для этого

нужно не более двух часов времени» 2).

Поляки ждали ответа до полудня. Ответа не было. Вдруг со всех сторон посыпали

па них русские и татары, и в одно мгновение так окружили лагерь, что не было выхода.

Поляки поражали их огнестрельным оружием, но неприятели нападали на них быстро

и уводилп пленников. С обеих сторон потеря была значительная.

Вечером прибыл Райтаровский с новыми извинениями от Хмельницкого, и с

какими-то новыми требованиями относительно прав греческой религии. Потоцкий

понуждал скорее прислать депутатов.

Прошел еще другой день. Татары и козаки все более и более стесняли обоз

польский. Три дня уже шел проливной дождь, войску угрожал голод. Радзнвнлл

жаловался, что ему надобно возвратиться в Литву, которая остается столь долго без

обороны; часть литовского войска была оставлена в Любече, и в то время была

осаждена козакамн: надобно было освободить ее. Но всего более побуждала поляков к

миру заразительная болезнь, которая усиливалась с каждым днем и дошла уже до того,

что триста человек умерло в одну ночь. Некоторые из панов все еще настаивали вести

упорно войну п уничтожить козачество до основания.

«Если под Верестечком,—возражал им Кисель,—в чужой земле, окруженные

войском, втрое их многочисленнейшим, оставленные своим вождем и татарами,

находясь в дурном местоположении, козаки не только не сдались, но в виду наших

ушли и разрушили наши предположения, то как можно легко покорить этот народ в

собственной земле его! Мы должны

') Дневн. Освец. Киевск. Стар. 1882 г. Дек., 649.

2)

Histor. а exc. Wlad. IV, 89.—Staroz. Pols., I. Wojna z koz. i tat., 309.

30

П. КОСТОМАРОВ, КНИГА IV.

466

быть довольны и тем, что можем хоть на время залечить эти раны и получить потом

средства укротить и приучить к повиновению простонародье» J).

С своей стороны, и Хмельницкий нуждался также в мире. Посланник

Хмельницкого, воротившись из Константинополя, привез обещание падишаха прислать

в скорости на помощь козакам добруджскую орду и приказать хану снова помогать

Хмельницкому. Но Хмельницкий не дождался ни того, ни другого. Войска у него было

2) налицо под Белою Церковью не более тысяч сорока, и притом оно состояло большею

частью из мужиков неопытных и, чтб еще хуже, своевольных; напротив, польское

войско, простиравшееся, как кажется, тысяч до шестидесяти, состояло

преимущественно из немцев, воинов опытных; артиллерия у них была несравненно в

лучшем виде, чем у Козаков. Мор свирепствовал в козацком полчище так же

опустошительно, как и в польском. Украина была разорена; продолжать войну значило

довести народ русский до последней степени изнеможения, голода и беспорядков;

притом власть Хмельницкого, а с нею всякий порядок и подчиненность были сильно

подорваны со дня несчастного поражения берестечского; чернь была недовольна

гетманом; объявив себя врагом поляковъ' и лишаясь законного права на свое

достоинство, он должен был зависеть от воли пьяной толпы, которая за малейшее

неудовольствие готова была сменить его, или даже отдать полякам. Унизительно было

для Хмельницкого, недавно еще повелевавшего народом русским, принять условия,

которые делали его только начальником нескольких тысяч войска, предавали русскую

землю во власть поляков, но он должен был принять их для спасения себя; нельзя было

сомневаться, что такой мпр прочным быть не может, когда и мир Зборовский не

обеспечивал прав народа русского. Хмельницкий понимал это. Но Хмельницкий

смотрел на этот предстоящий мир не более, как на перемирие, которое он надеялся

легко прервать, когда будет нуясно.

Предводитель Козаков последний раз попробовал преклонить Потоцкого на более

выгодные условия и послал к нему 16-го (26-го н. ст.) сентября двух Козаков. Он

согласился на все пункты, предложенные в Белой-Церкви, но просил только, чтоб

Козаков было двадцать тысяч и чтоб в королевских имениях брацлавского и

черниговского воеводств могли находиться козаки, и эти имения были освобождены от

постоя. Таким образом Хмельницкий, поместив хотя незначительную часть войска в

этих русских странах, надеялся, что присутствие вольных воинов опять поднимет

народ русский, и он может снова воспользоваться обстоятельствами, чтоб достигнуть

своей цели и доставить русским свободу. Но Потоцкий согласился на число двадцать

тысяч и решительно отказал в последнем требовании.

Разсказывают, когда козацких чиновников пригласили на обед, то один из них,

Роман Катержан, во время стола обратился к Потоцкому и сказал:

«Милостивый пане краковский! чому вы нас не пускали на море на турка: того б

лыха не було в нашей земли!»

5) Annal. Роиоп. Сиитп., I. 293 – 294. *) Дел. Арх. Иностр. Делъ

467

«Все, что мы терпим,—отвечал Потоцкий,—то для пользы турецкого цезаря; мы

охраняем его царство, а сами себя разоряемъ».

«Уже-ж теперь нехай королевська милость и Речь-Посполита не боронить нам моря,

бо козак не обийдеться без войны».

«Хоть бы сейчас хотели идти,—отвечал Потоцкий,—идите: мы вам не будем

запрещать» ').

В следующий день заключен был договор; чиновник козацкий Савва отвез один

экземпляр к Хмельницкому. Козацкий гетман изъявил желание повидаться с польскими

военачальниками.

17-го сентября приехали в козацкий табор Гонсевский и Марко Собеский: это были

заложники, которые должны были оставаться там в то время, когда Хмельницкий

посетит польский лагерь. Козацкий гетман знал, что народ не пустит его, а потому

приказал выкатить козакам несколько бочек горелки, и когда козаки перепились, тогда

собрался в путь. Полковники старались отклонить его.

«Ты был победитель,—говорили они,—а теперь идешь им кланяться!»

«Нельзя,—отвечал он,—мы теперь в таком положении, что они нам нужны, а не мы

имъ».

Он приехал в лагерь и вошел в шатер Потоцкого, где собраны были все знатнейшие

предводители. Он кланялся и просил прощения».

«Я знаю,—сказал он Потоцкому,—что виноват пред вами более, чем пред кем-

нибудь».

Козацкому гетману неловко было смотреть на магната, которого он некогда отдал в

плен татарам.

Потоцкий отвечал:

«Оскорбление, которое я получил под Корсунои, я давно уже забыл для Бога, веры и

отечества, и не хочу более вспоминать о нем; Божию наказанию следует приписать и

мои несчастия, и бедствия целого отечества. Бог даст, ты вознаградишь все прежнею

своею верностью и подвигами для пользы Речи-Посполитой».

Хмельницкий повидался с Радзивиллом и другими панами, соблюдая величайшее

смирение. Потом был прочитан белоцерковский трактат 2). Хмель-

') Staroz Pols., I. Wojna z koz. i tat., 311.

-) Памяти, киевск. коми., П, 3, 112^—139.

БЕЛОЦЕРКОВСКИЙ ТРАКТАТ.

Отдавши, во-первых, Господу Богу благодарение за .усмирение междоусобного

кровопролития, так как войско запорожское с гетманом и всею старшиною приносит

его величеству и Речи-Посполитой должную покорность и подданническую верность,

мы позволяем пребывать ему в числе двадцати тысяч.

1)

Это войско гетман и старшины должны набрать и записать в реестр, и оно

должно находиться в одних только имениях его королевской милости, лежащих в

воеводстве киевском, нисколько не касаясь воеводств брацлавского и черниговского; а

имения шляхетские должны оставаться свободными, и в них реестровые козаки нигде

не должны оставаться; но кто останется реестровым козаком в числе двадцати тысяч,

тот из имений шляхетских, находящихся в воеводствах киев-

30*

468

пицкий, выслушав все пункты, подписал их; за ним подписали полковники.

Козацкий гетман просил Потоцкого подарить ему Черкасы и Боровицу, но коронный

гетман отделывался церемониями, по выражению поляков, зная наперед, что этого не

будет. Вслед за подписанием сь обеих сторон дана была присяга.

скол, брацлавском л черниговском, также из имений его королевской милости,

лежащих в двух последних воеводствах, должен переселиться в имения его

королевской милости, находящиеся в воеводстве киевском, туда, где будет расположено

войско его королевской милости запорожское. А кто, будучи реестровым козаком, будет

переселяться, такому каждому вольно будет продать свое имущество, без всякого

препятствия со стороны панов, также старост и подстарост.

2)

Вышеупомянутое устройство двадцатитысячного реестрового войска его

королевской милости должно начаться в течение двух недель от настоящего числа, а

кончиться к празднику Рождества Христова. Реестр этого войска, за собственноручною

подписью гетмана, должен быть отослан его королевской милости и вписан копиею в

киевские градские книги. В этом реестре ясно должны быть записаны реестровые

козаки в каждом городе, по именам и прозваниям, и вообще число Козаков не должно

быть более двадцати тысяч. Козаки, включенные в реестр, должны оставаться при

давних своих правах; те, напротив, которые не будут включены в реестр, должны

оставаться попрежнему крестьянами, приписанными к замкам его королевской

милости.

3)

Коронное войско не должно оставаться, ни стоять на квартирах в

воеводстве киевском в местечках, в которых будут находиться реестровые козаки, но

оно может иметь местопребывание в воеводствах брацлавском и черниговском, в

которых не будет уже Козаков; теперь, однакож, для предотвращения всякого

замешательства, которое могло бы возникнуть до тех пор, пока все записанные в

реестр, в числе 20.000, не перейдут в назначенные им королевские имения в воеводстве

киевском, польские войска должны будут оставаться до срока окончания реестров, то-

есть, до праздника Рождества Христова; но они пе должны ходить далее Животова до

окончательного составления реестров.

4)

Обыватели воеводств киевского, брацлавского и черниговскато, сами

лично и чрез своих урядников, должны вступать во владение своими имениями и

тотчас брать в свою власть все доходы, корчмы, мельницы и юрисдикции, однакож,

собрание податей с крестьян должны отложить до вышеупомянутого срока,

назначенного для окончания реестров, так, чтобы избранные в реестровые козаки тем

временем переселились. а остались, те, которые принадлежат к сословию крестьян. То

же самое должно быть п в имениях королевской милости, так, чтобы сделалось

известно, кто остается на правах козацких, а кто приписан к замку и подлежит

крестьянским повинностям.

5)

Чигирин, на основании привилегии его королевской милости, должен

оставаться при гетмане. Как теперешний гетман, благородный Богдан, так и на будущее

время гетманы должны состоять под старшинством и властью гетманов коронных и