Текст книги "Богдан Хмельницкий"

Автор книги: Николай Костомаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 67 страниц)

бескоролевия учреждались суды, наз. каптуровыми) до восшествия на трон нового

короля, ради общественного спокойствия, и тем самым не обязывают себя ни к чему

продолжительному, незыблемому. Чтб это такое? Нам дают охранение ради

общественного спокойствия? Это значит только, что нас не будут убивать. Но таким

охранением пользуются и хлопы, и корчмари, и все чужеземцы – жиды и татары. Нам

нужно право свободного исповедания своей религии, а об этом гг. духовные

умышленно отозвались глухо; нам нужно спокойствия почетного, сообразного с

нашими шляхетскими правами; да и людям других сословий следует дать такое же

спокойствие. Надобно навсегда пресечь всякия изгнания, конфискации в большом и

малом виде. О декретах также сказано глухо и тоже с умыслом так выражаются. Нам

говорят, что согласны уничтожить силу только таких декретов, которые противны

закону; значит, нужно еще толковать: какой декрет противен закону, а какой

непротивен; и найдут, что некоторые из них, хотя для нас тягостные, непротивны

закону и оставят их во всей силе. Запрещение явного богослужения в королевских

городах, где его пред этим не было, повлечет за собою продолясение всех прежних

насилий и стеснений, а изъятие духовных от светского суда приведет к тому, что будут

освобождать от светского суда студентов и учеников шалунов, которые, одевшись в

платье духовного звания, производят всякия бесчинства. Наконец, подпись их милостей

сенаторов духовного сана уничтожает и то, чтб нам теперь дается. Кто делает уступки с

ограничениями, тотъ—вообще или в частяхъ—оставляет за собою нечто из того, чтб,

будто бы, уступаетъ».

Эти энергические заявления не изменили фанатизма противной стороны; но когда

приходилось подписывать каптур (то-есть состояние Речи-Посполнтой во время

бескоролевия до избрания нового государя), то православные и диссиденты уперлись и

не хотели ни за что подписывать, пока не получат уступок в их религиозном деле.

После долгих споров примас Ян Венжик первый уступил, а за ним и большинство

епископов: вместо salvis iuribus Catholicae Ecclesiae они подписали свой ответ на

требования некатоликов с другою оговоркою: salvis iuribus dioecesiae meae. В

сущности, конечно, это мало изменяло вопрос. Православные и диссиденты обратились

к посредству Владислава и, под его влиянием, составлен был мемориал о примирении

унитов с неунитами на таких условиях: «отдать неунитам киевскую митро-

II. КОСТОМАРОВ, КНИГА гѵ.

5

66

полно со всеми церквами и монастырями, кроме Софийского собора и Выдубицкого

монастыря, львовскую епархию со всеми теми церквами и монастырями, которые еще

не были обращены в унию, епархии луцкую и неремысльскую по кончине лиц,

занимавших эти епархии, архимандритии печерскую и жидичевскуго; в Литве—две

епархии, пинскую и Мстиславскую; объявить свободное богослужение в воеводствах

киевском, брацлавском, подольском, в землях: львовской, галицкой, лигачевской,

оставить неприкосновенными братства, школы, госпитали, семинарии, с правом

заводить их вновь; допускать иеупитов к городским должностям; дать неунптам в

Могилеве четыре, в Орше две церкви, а в Вильне дозволить достроить церковь св.

Духа; прекратить все религиозные процессы, и в тех местах, где священник принял

унию, а прихожане не желают ее принимать, церковь отдавать прихожанамъ».

Православные не были довольны на этот раз и желали, чтоб эти уступки, составив

основание на будущее время, послужили началом бблыпих уступок, но католики в

посольской избе кричали: «гг. неуниты и диссиденты хотят, чтобы в каптуре

приговорили обязать новоизбранного короля сохранить все это: нет, не следует

принуждать к этому нового короля».

Все это не обещало ничего прочного. Пока еще существовали в Польше

православные дворяне, молено было, по крайней мере, надеяться, что за православие

будут шуметь и кричать, но с переходом в папизм остальных дворянъ—что неизбежно

должно было совершиться—православию не было никакого законного голоса. На том

же сейме явились козацкие послы (Лаврентий Пашковский, Герасим Еозка, Дорош

Еузкевич и Федор Пух) и подали от имени гетмана Ивана Петрижицкого со всем

войском запорожским письмо к примасу от 23-го июня. Еозаки изъявляли сожаление о

кончине короля и просили расположить панов к тому, чтобы королевич Владислав

сделался польским королем. «Под счастливым его правлениемъ—писали козаки—мы

надеемся возвращения и умножения нарушенных наших прав и вольностей. Вашему

преосвященству довольно известно, как равно и всему государству, да и до всех

народов дошли слухи о том, что мы в царствование покойного короля терпели большие

несправедливости, неслыханные оскорбления и находились в великом огорчении

оттого, что униты вступают в наши права и вольности, пользуясь покровительством

некоторых знатных особ, причиняют много утеснении нам, козакам, и всему русскому

народу: они отняли монастыри с принадлежащими к ним имуществами, уничтожили

святые церкви, отстранили от городских должностей добродетельных мещан и

засмутили сельский народ: дети остаются некрещеными, взрослые сожительствуют без

брачного обряда и многие расстаются с жизнью, не получив перед смертью святого

причащения. Не вспоминаем о других замешательствах и беспорядках, происходивших

со времени появления унии. Поэтому всенижайше и покорнейше, просим вас,

превелебный во Христе отец и милостивый пан, пусть эта новоизмышленная уния со

всеми беспорядками, проистекающими от неё, будет уничтожена теперь же до

коронации будущего государя, а мы, верный и доброжелательный отечеству народ,

будем успокоены и удовлетворены; пусть господа униты возвратят захваченное ими

достояние тем, у кого оно находилось прежде, то-есть духовенству пашей греческой

церкви, состоящей в послушании у константинопольского патриарха, за что мы со всем

народомъ

67

4

русским желаем полагать живот за целость любезного отечества. Если же,. сохрани

Боще, сталось бы иначе, то мы принуждены будем искать других мер удовлетворения, а

мы того не желаем, будучи уверены, что ваше преосвященство, как милостивый отец и

пан, обратите на это внимание».

Просьба эта не понравилась на сейме. Паны находили дерзким то, что козаки

осмеливаются указывать сейму на лицо, которое следует избирать в короли; еще

противнее было ревностным католикам слушать требование об уничтожении унии. Не

меньше того раздражила поляков представленная козацкими послами инструкция, в

которой козачество поручало им домогаться допущения Козаков, как рыцарей Речи-

Посполптой, до избрания нового короля. Шляхта считала исключительно только себя

полноправною в таком важном деле, и с пегодованием встретпла покушение

нешляхетского сословия присвоить и себе то, что до сих пор принадлежало одной

шляхте. «Козаки называют себя членами Речи-Посполитой,—говорили тогда в

посольской избе,– правда, они члены, но такие, как ногти и волосы, которые

обрезываютъ». 17-го июля примас Ян Венжик отправил козацких послов довольно

вежливо, но заметил им неуместность желания пользоваться шляхетским правом

избрания короля, тогда как их обязанность повиноваться тому королю, которого

изберет шляхта, да не подавать поводов к разрыву с турецким императором, Крымом и

другими. Высказав им на словах такое нравоучение, примас вручил им письменный

ответ за подписом своим и маршала посольского «бла Криштофа Радзивилла. Ответ

этот был такого содержания: с «Божия благословения, шляхетское сословие Речи-

Посполитой, которому единственно, а не кому-либо иному, принадлежит избрание

короля, по правам и древним обычаям, выберет такого государя, который будет

умножать славу, честь и достояние Польской Короны, соблюдать вольности каждого и

наградит заслуги войск Речи-Посполитой; тогда сенаторы и чины обоих народов

(польского и литовского) представят королю о верности, преданности и постоянной

службе запорожского войска, дабы король благоволил почтить его своею милостью и

привлечь благосклонностью к новым услугам отечеству, чего требуют и теперь паны

сенаторы от войска запорожскаго». Что касается до греческой религии, то гг. сенаторы

уже снеслись по этому вопросу с послами воеводств и земель Короны Польской и

Великого Княжества Литовского, имеющими право участия в публичных совещаниях.

«Они съумеют найти верные средства, ведущие к успокоению ведоразумепий и к

удовлетворению последователей греческой религии. Бог даст, на будущее время, при

содействии нового государя, эти недоразумения совершенно прекратятся, с

соблюдением прав, присвоенных каждому; к чему и паны сенаторы с панами послами

обоих народов ве преминут с своей стороны показать старания, свидетельствуя свое

доброжелательство старшому на сейчас х) войска запорожского и всему войску, желаем,

чтобы войско запорожское исправляло надлежащую службу, вместе с коронным

войском чинило отпор всяким неприятельским покушениям и наказывало тех, которые

своими походами на море нарушают мир с соседними государствами».

Ч Т.-е. тому лицу, которое в то время занимало должность старшего над козаками.

5*

68

Такой ответ чрезвычайно не понравился козакам, несмотря на его вежливый тон. Их

манили такими обещаниями, которые они уже слышали много раз и прежде и которые,

как они испытали, никогда не исполнялись. Послы козацкие, возвратившись из

Варшавы, навлекли на себя злобу войска: их чуть было не казнили. Впрочем, в это

время совершилась какая-то важная перемена в козачестве: вместо гетмана

Детрижицкого в сентябре посланы были на элекцийный сейм от гетмана Андрия

Гавриловича новые козацкие послы– Федор Козминский, Федор Пралич и Василий

Онушкевич.

«Мы никак не думали,—сказано было в данной им инструкции,—чтобы после

таких важных кровавых услуг, какие мы оказывали во всех пределах Речи-Посполитой,

охраняя целость отечества, поливая землю своею кровью и, устилая ее своими

головами, их милости паны, как нам донесли послы наши, прогневались на нас за то,

что мы в своих инструкциях, данных им от нас, считая себя членами Речи-Посполитой,

просили не отдалять нас от участия в избрании короля. Если это не нравится их

милостямъ—пусть будет по их воле; надеемся, что они изберут такого государя,

который соблюдет нас при наших правах, свободе и вольностях, приобретенных

нашими предками и утвержденных присягою королей».

«Как ни прискорбно для нас то обстоятельство, что нас удаляют от избирательства,

но еще прискорбнее то, что вот уже более тридцати лет каждый сейм молим и слезно

просим об успокоении, сообразно присяге покойных польских королей и последнего

короля, нашей древней греческой церкви, находящейся в послушании святейшего

константинопольского патриарха, и потревоженной новоизмышленными унитами; но

нас водили, откладывали решение дела от сейма до сейма до настоящего дня и,

наконец, на последнем сейме, пред отшествием из мира сего покойного короля, дали

обещание, что его величество усмирит тех, которые произвели смуту между народами,

и успокоит нас и наш русский народ относительно его вольностей и религии. Еслиб не

кончина его величества, мы бы надеялись получить утешение в наших несчастиях как

для себя, так и для всего русского народа. Теперь, когда наступило время и пришел

случай каждому подавать голос п добиваться своих прав, мы внесли нашу

покорнейшую просьбу ко всем чинам государства на конвокационный сейм и слезно

просили ваших милостей, чтоб наш русский народ и наше духовенство не переносили

более несправедливостей и обид от новых и прежде неслыханных унитов. Но вместо

исправления ошибок, в противность правам и привилегиям, которые наш русский

народ с своим духовенством представил его величеству шведскому королю, панам-

сенаторам п панам-послам, уличая унитов протестациями и реляциями, мы не были

настолько счастливы, чтоб получить удовлетворение наших беспрестанных просьб, а

еще более почувствовали скорби и страдания оттого, что нам, обиженным,

приказывают отказаться от своего. Теперь, на нынешнем элекцийном сейме, мы

поручаем нашим послам слезно просить Речь-Посполитую и усиленно домогаться,

чтоб наш русский народ оставался при своих правах и свободе, а наши благоверные

духовные, находясь при своих церквах, епархиях и принадлежащих к ним имуществах,

с правом свободного богослужения, уже более не терпели утеснений от этих несносных

унитовъ».

Кроме этой просьбы о вере (сочиненной, очевидно, духовным лицом, а

не козаком), козаки собственно для своего сословия просили исправлений в делах,

относящихся до их вольностей, повышения даваемого им от правительства жалованья

и определенного места для козацкой артиллерии. В заключение, они жаловались, что

украинные паны, соображаясь с кураковскою коммиссиею, не хотят держать на

жительстве в своих имениях Козаков, но и не допускают их выходить из этих имений,

запрещая своим подданным покупать у них дома и имущества, и таким образом

приневоливают Козаков самих делаться подданными. Предвидя, что никто другой, а

Владислав, носивший по смерти отца титул шведского короля по праву наследства,

избран будет польским королем, козаки прислали к нему с своими послами письмо и,

заявляя надежду и уверенность иметь его своим государем, заранее просили его быть

благосклонным и милостивым к козакам, которых услуги он уже испытал. «Если же—

было сказано в козацком послании к нему– сохрани Бог, кто-нибудь будет

препятствовать вашему величеству получить престол отца вашего, то мы обязываемся

жертвовать своим достоянием и жизнью за ваше величество».

Такия выходки Козаков опять раздражали шляхетство. Маршал посольской избы

отвечал козацким послам так: «ведомы нам ваши рыцарские деяния и услуги, которые

оказывали Речи-Посполитой и ваши предки и вы сами. Надеемся, что и на будущее

время вы не утомитесь в вашей готовности служить отечеству. Но удивительным

кажется нам, что ваши послы, по возвращении с конвокации, навлекли на себя такую

ненависть и подверглись опасности потерять жизнь». Он давал козакам совет на

будущее время быть осмотрительнее и благоразумнее, называл их последнюю

инструкцию необычною, а выражения в ней неуважительными и оскорбительными для

шляхетства. Что касается до просьб, с которыми козаки обратились к сейму, то маршал

объявил им в общих выражениях, что обо всем этом на сейме последует рассуждение в

свое время.

Спор о религии между шляхетскими послами сейма возобновился по открытии

элекцийного сейма. Еще пред этим сеймом луцкий архиепископ Гроховский, на

сеймике в Бресте, подал протестацию; некоторые важные лица того времени пристали

к нему заодно: Лев Сапега, виленский воевода, Троцкий кастелян Альбрехт-Владислав

Радзивилл, брестский кастелян Мосальский, Александр-Людовик Радзивилл,

литовский хорунжий Николай Сапега. Протестация их находила постановления

конвокационного сейма относительно дизунитов и дисидентов несообразными с

честью римско-католической религии. Сам составитель протестации, львовский

архиепископ, не явился на сейм под предлогом болезни, но пустил свою интригу в ход,

надеясь, что другие, опираясь на его протестацию, помешают обратиться в неизменный

закон временному компромиссу, устроенному конвокационным сеймом только на время

бескоролевья. Это подало повод к живым и долгим спорам. Дело православия

защищали тогда главным образом Кисель, Древинский и Воронин; за унитов

подвизался Тризна. Диссидентство тогда отделилось от православия. По стараниям

влиятельного пана, литовского канцлера Радзивилла, диссиденты согласились на

устройство депутации пополам из диссидентов и католиков, которая должна была

установить правила для свободы веры диссидентов. Православные, имея в виду, что в

таком случае начнутся богословские и церковные диспуты,

70

которые ничем не кончатся, а только приостановят дело, не соглашались

надепутацию. «Наше дело,—говорил Кисель,—не богословское, а политическое; идет

речь не о вере, а о мере (т.-е. о равноправности)». Паны, подписавшие протестацию

Львовского архиепископа, прибегнули к извороту иного рода. «Все привилегии

дизунитам,—говорили они,–давались и утверждались королями, следовательно, это

дело короля, а не дворянства, и потому элекцийный сейм, будучи без короля, не может

этим заниматься и делать какие-нибудь постановления; следует отложить это до

коронацийного сейма». Православные поняли, что это говорилось для того, чтоб

ослабить силу тех льгот, какие могло получить православие от короля; тогда всяк мог

смотреть на благоприятные меры в отношении православия отнюдь не так, как на

законоположение вольной Речи-Посполитой. Древинский доказывал,что права

греческой религии в Речи-Посполитой основываются на её древности, а не на каких

либо королевских привилегиях. «Действительно,—сказал Радзивилл,—в деле

греческой веры никаких судей быть не может; надобно покончить все братски

единодушным признанием свободы. Так как православные объявили, что не хотят ни о

каких делах ни говорить, ни слушать, пока не уладится дело об их религии, то, наконец,

порешили на том, что неуниты и униты обратятся к избранному ими посреднику

(medium) или третьему лицу, незаинтересованному в их деле. Таким третьим был

шведский король Владислав, кандидат в польские короли. Выбранные от обеих сторон,

от унитов и неунитов, отправились просить Владислава. Последний, приняв на себя

достоинство третейского судьи в споре между униею и православием, выбрал для

рассмотрения дела двух лиц из сената: познанского епископа Новодворского и

бельзского воеводу Лещинского, а из рыцарского кола четырехъ– Оссолинского,

Криштофа Радзивилла, Мартина Рея и Дыдинского. Эта депутация сделала доклад, по

которому Владислав признал окончательно законными те уступки, которые были

означены в мемориале, состоявшемся на конвокационном сейме. Решение Владислава

было утверждено избирательным сеймомъ

1-го ноября, к большой досаде католиков и папского нунция. Делать было нечего.

Согласившись на третейское решение, избирательный сейм заранее связал себе руки.

Таким-то образом православные добились легального признания своей религии.

По избрании Владислава, новый король дал православным диплом, в котором ясно

и определенно, и притом с новыми расширениями, высказана была свобода

православного исповедания. Каждому дозволено было переходить из православия в

унию, а из унии в православие; православным предоставлялось право избирать

митрополита, посвящаемого константинопольским патриархом; луцкая епархия

отдавалась православному епископу немедленно, а перемышльская и львовская но

смерти или после перемещения уннтского епископа; в Литве учреждались епархии

Мстиславская, оршанская и могилевская; все процессы о вере прекращались; сверх

уступленного по мемориалу православным, киевскому православному митрополиту

отдавался и Софийский собор х).

Избрание Владислава было чрезвычайно важною эпохою для православия, но

преимущественно для Козаков. восстановление православной иерархии было

1)

Рук. Иып. П. Б. польск. №№ 26, 27, 93; разнояз. f. № 28.

71

их делом; оно совершено было прежде ими в противность тогдашнего

правительства, в противность всей шляхетской нации и, однако, эта нация должна была

признать их смелое дело законным. Новый король, нуждавшийся в них в то время,

потому что уже начиналась война с Московским Государством, показал к ним самое

благосклонное внимание *). Отпуская козацких послов, 18-го ноября, он им дал такое

послание к войску запорожскому: «Объявляем нашу королевскую милость старшбму,

атаманам и всем молодцам войска запорожского. Еще при жизни блаженной памяти

нашего родителя мы видели от ваших милостей расположение к нашей особе; в разных

местах вы жертвовали за нас жизнью, и теперь, по смерти родителя нашего,

продолжаете быть такими же и оказываете нам неизменную преданность. Мы

принимаем это с благодарностью и обещаем при всяком случае сохранять в своей

памяти ваше мужество и расположение к нам. Так как мы с согласия чинов Короны

Польской и Великого Княжества Литовского избраны, по воле Божией, королем, чего

желали и вы, то уверены, что, радуясь этому, вы будете нам верны и послушны, будете

стараться вашею службою и рыцарскими подвигами, когда последует от нас повеление,

заслужить нашу милость, и в настоящих обстоятельствах Речи-Посполитой, как только

позовет вас коронный гетман против нашего неприятеля, не соблюдающего присяги и

мира, не станете медлить, а поспешите, по указанию, к услугам нам и Речи-

Посполитой. Вы уже испытали нашу королевскую милость в уравнении прав отцов

духовных вашей греческой веры с отцами унитами, и на будущее время мы будем это

поддерживать, а вас за труды ваши обещаем вознаградить. Другие просьбы, внесенные

вашими послами пред коронациею, мы оставляем, сообразно посполитому праву, до

будущего времени и рассудим о том с панами-сенаторами. Сколько позволит закон и

справедливость, вы не будете забыты милостью нашею. Послы ваши подробнее скажут

обо всем, а мы, уверяя вас в неизменной нашей милости, желаем вам от Бога доброго

здоровья».

Видно, что Владислав в это время понял, какое важное значение могут иметь козаки

для королевской власти. Но королевское благоволение не могло их защитить от вражды

к ним всего дворянства, а эта вражда в последнее время усилилась: на Козаков

смотрели как на стихию, опасную для республиканской свободы шляхетства, такую

стихию, которою легко мог воспользоваться монархизм; его же очень боялось

шляхетство. Козачество выиграло в том, что Речь-Посполитая признала

восстановленную им православную иерархию, но оно не могло быть довольно и с этой

стороны. Домогательство Козаков участвовать на сеймах было отвергнуто и трудно им

было возобновлять его. Самая свобода греческой религии должна была существовать

более на бумаге, чем на деле. Владислав предоставлял равную свободу как унитам, так

и православным: казалось, чтб могло быть справедливее? Но оказывалось, что за

унитов было без малого все дворянство Речи-Посполитой, а за православие, кроме

безгласной, порабощенной громады простого народа, небольшая часть дворянства, еще

не успевшего утратить веры отцов своих, да козаки, то-есть те из народа, которые

стремились вырваться из порабо-

J) Р. И. П. Б., IY, № 22.

72

щения, освященного законом и, следовательно, стать на борьбу с законом, властью,

государством. Пока уния, источник раздоров, раздвоивший народ русский, не была

уничтожена, все льготы и привилегии православию не могли иметь большой силы. Так

как сейм постановил одни церкви отдать православным, другие унитам, то нужна была

еще коммиссия для разбора: какие церкви должны быть православными и какие

унитскими. Вместе с церквами, шла речь и о церковных имуществах. Это повело к

спорам, в которых та сторона, за какую была сила шляхетского большинства, всегда

брала верх. ИИо челобитью русских,—говорит украинский летописец,—никакого

облегчения не получили х). В феврале 1633 года, во время коронации, примас, возлагая

корону на Владислава, напомнил ему, что, получая корону и помазание от римско-

католической церкви, король должен охранять и распространять римскокатолическую

веру и не считать всенародным правом тех уступов, которые он, для всеобщего

спокойствия, обещал еретикам 3). Это показывало, что непринадлежащим к римско-

католическому исповеданию надобно было ожидать всевозможнейшего

противодействия со стороны духовенства, не считавшего гражданских постановлений

обязательными для церкви. В последний день коронацийного сейма прочитан был

диплом, который король давал в пользу православных: для успокоения католиков было

сказано, что эта свобода им дается до будущего сейма, и притом тогда только, если

королевский посол упросит на то соизволение папы. Несмотря на такия условия,

католики встретили и это с негодованием. Надобно было канцлеру приложить к

диплому печать: коронный канцлер, сам будучи духовным лицом, отказал; король

обратился к литовскому канцлеру Альбрехту Радзивиллу. Этот пан прежде счел

нулевым посоветоваться с своим духовным отцом, потом, будучи приглашен королем,

сказал, что не может этого сделать, потому что духовный отец не разрешает ему. «Ваш

духовный отец, – сказал ему Владислав, – способен только поправлять часы (этим

точно отличался духовник Радзивилла), а не его дело мешаться в то, что может

волновать Речь-Посполитую».—«Я,—сказал Радзивилл, после сильных домогательств

короля,– во всем прочем повинуюсь вашему величеству, а там, где идет дело о святой

римско-католической вере, не могу поступить против совести никоим образомъ».—Я

вам ничего не дамъ»,—сказал выведенный из терпения король.—«Как угодно вашему

величеству»,—сказал Радзивилл, и сел на свое кресло.—«Когда,—сказал король,—

сделается вакантною печать коронная или литовская, отдам ее еретику». Это очень

поразило ревностных католиков.

Но примас, хотя духовное лицо, а за ним епископы, угождая новому королю, брали

на свои души грех выдачи диплома и упросили литовского подканцлера приложить

печать к диплому; за ними согласился и великий литовский канцлер Радзивилл, но для

охранения своей католической репутации занес в краковские гродские книги

манифестацию, что он поступил так только в качестве министра, а не по собственному

убеждению, и притом присоединил оговорку, что диплом этот быть может

действителен единственно с папским согласием.

’) Лет. Самовидца, 4.

2)

Pam. do panow. Zygin. III. Т. 1, 208.

73

На следующем сейме (1634) дозволено «схизматикамъ» отправлять свободно

богослужение 1). Католики-фанатики были очень недовольны. Но более всего лишало

силы по отношению к православию все сеймовые и королевские распоряжения то, что

дворянство русское продолжало покидать веру отцов и русскую народность. Защита

православия, оказанная на сейме дворянством, не представляла ничего прочного, когда

дети тех, которые тогда стояли за православие и даже те самые лица, которые

числились православными, перешли в католичество. Так, между прочим, православная

церковь понесла большую потерю, когда отступил от неё князь Иеремия Вишневецкий,

владетель неизмеримых пространств и неисчислимых поселений в южнорусском крае.

Неудивительно, что эту потерю глубоко почувствовали ревнители православного

благочестия. К нам дошло письмо, писанное по этому поводу киевским митрополитом

Исаиею, полное огорчения: «Милостивый князь! – взывал он к отступнику: – сердца

всех нас духовных и всего христианства исполнились скорбию, когда мы увидели, что

ваша княжеская милость, вожделенная утеха наша, отрекаетесь от древней греческой

религии,—религии ваших предков и родителей. Плачет и сетует церковь Божия, мать

наша, ибо ваша княжеская милость изволите презирать ее. Мы с великим упованием

ожидали желанного утешения, а обрели, сверх чаяния, печаль... Всем нам ведомо,

милостивый князь, какими страшными клятвами, условиями, обязательствами, связала

вас относительно религии родительница вашей княжеской милости, отходя от мира

сего. На чыо душу падет грех, Господь то знает. Но мы знаем, что отцовская клятва

сушит, а материнская искореняет. Какое утешение, какую пользу получают те, которые,

для суеты сего ничтожного мира, отступают от своей древней религии? Разве не видим

этого очами своими? Нтб у нас творится? Спросил бы я всех: зачем отрекаются от

древней греческой веры, зачем пренебрегают ею? Если для мудрости мира сего, то

мудрость мира есть глупость перед Богом, по слову апостола. Если думают убегать

заблуждений, то по милости Божией в церкви Христовой еще не найдено заблуждений

и не может найтись; скорее там оно найдется, где каждый год что-нибудь прибавят или

убавят. Если же для славы мира сего, то это маловажное дело!» Припомнив отступнику

предков его, которым греческая религия не помешала быть славными в истории,

митрополит коснулся того побуждения, которое, действуя на легкомысленных, более

всего располагало русских дворян к отступничеству. «Недоброжелательные наши

противники,—выражается митрополит,—говорят, что греческая вера есть вера

холопская. Если в самом деле так, то и апостолы и патриархи и все святые отцы

восточной церкви, которых мы почитаем великими,—были холопской, веры». В

заключение митрополит, от имени всей церкви, умоляет князя обратиться к вере отцов

своих и утешить всех; он пророчит ему в таком случае под сению родительского

благословения благополучие в земной жизни и вечный живот по кончине 2). Но то был

глас вопиющего в пустыне. Иеремия не только не возвратился к вере своих предков, а

еще сделался свирепым гонителем её. И никто из отступников русских дворян не

возвращался

*) Pam. Albr. Radziw., 1, 23.

2)

АКТЫ Зап. Рос., IV, 626.

74

назад. Православная церковь теряла род за родом и, по мере того, как русские

дворяне делались изменниками и гонителями восточного православия, козаки делались

его единственными защитниками и мстителями.

В это время выступила в недре русского православия энергическая личность. То

был Петр Могила. Митрополит Исаия Ковинский (который из архимандритов

Густынского монастыря принял этот сан по смерти Иова Борецкого в 1631 году) послал

этого человека, находившагося в сане печерского архимандрита, на сейм

ходатайствовать о свободе веры. Ученый, горячий, владевший даром убеждения так же

хорошо, как владел прежде мечом, когда служил в войске, вкрадчивый и хитрый,

потомок молдавских князей и, следовательно, аристократ но рождению, этот человек во

время сейма овладел умами своих единоверцев дворян, давал им советы, подвигал к

настойчивости, и так их очаровал, что все видели в нем залог спасения веры.

Престарелый Исаия всем показался неспособным более нести пастырское бремя;

положили отрешить его и избрали Петра митрополитом. Король утвердил его. Тогда

Петр послал ректора киевских школ Исаию Трофимовича в Константинополь, за

патриаршим благословением, а сам отправился во Львов, и там волошский.

митрополит, по патриаршему соизволению, посвятил его в сан киевского митрополита.

Петр испросил у короля привилегию на преобразование киевской школы,

находившейся при Братском монастыре, в коллегию и, приехав в Киев, низверг Исаию

Копинского и отправил его на смиренное пребывание в Печерском монастыре 1).

Современный летописец Ерлич 2) повествует, что это сделано было очень грубо и

жестоко.

Престарелого и хворого Исаию—говорит этот православный, но ополяченный

дворянинъ—схватили в одной волосянице, положили на лошадь словно какойнибудь

мешок, повезли в Печерский монастырь, где он, в великой нищете и унижении,

печально провел остаток жизни: это сделано с ним для того, чтоб он не беспокоил

Петра Могилы духовным и светским судом и не искал прав своихъ». По известию того