Текст книги "Богдан Хмельницкий"

Автор книги: Николай Костомаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 67 страниц)

«У Конецпольского отнято было семьдесят сел; а что потерял Вишневецкий, то н

вспомнить жаль»,—говорит польский историк. «Хмельницкий воспользовался и на

счет тех имений, которые оставил панам, забирал господский скот, пчел, табуны, не

брал только недвижимаго», говорит историк 2).

В конце октября 1649 года король назначил к Хмельницкому коммпссаров для

окончательного устройства дел в Украине сообразно Зборовскому договору и для

водворения изгнанных панов. Главным коммиссаром был, попрежнему, Адам Кисель,

назначенный теперь воеводою киевским; он получил это место по Зборовскому

договору, обязывавшему назначать в русские провинции особ греческой веры. Вместе с

ним собрались на Волыни изгнанные паны, дожидаясь с нетерпением, когда пх пустят

в имения, а тех, которые ранее осмеливались приехать в свои дома, убивали хлопы. Для

установления порядка вступления владельцев в свои имения собрался в Житомир

шляхетский сеймик, под председательством Киселя. Хмельницкий, по просьбе

последнего, послал туда двух товарищей войска запорожского удерживать поспольство,

чтоб не мешало спокойно отправляться сеймику, и просил Киселя, чтобы владельцы

помедлили со вступлением в маетности до окончания составления козацкого реестра.

Кисель не совсем был доволен таким желанием и представлял гетману в своем письме,

что надобно войти в положение несчастного шляхетства, которое после таких

продолжительных тревог желает отдохнуть в собственных домах. Кисель советовал

Хмельницкому набирать прежде и более всего Козаков в Украине, из королевских

городов, а потом уже' дополнять нх из панских маетностей. Паны, уверял он, не будут

препятствовать желающим выходить из их имений в козаки и переселяться. Очевидно

это клонилось к тому, чтоб из панских имений набиралось в козачество как модано

менее и паны могли спокойно владеть большею частию тех, которые считались прежде

их хлопами. Это не сходилось с видами Хмельницкого и решительно было противно

общему народному стремлению того времени 3). Хмельницкий выслал полковника с

почетным отрядом для сопровождения коммиссаров.

«С радостью буду ожидать я дорогих гостей, которые привезут мне милость моего

государя и помогут привести чернь к послушанию. С удовольствием слышу, что

дворянство украинское возвращается в свои поместья; прошу, однако, дворян обождать

немного, пока окончится реестрование Козаков и отвод им земель: дело покажет, какие

имения королевские и какие дворянские, и тогда благородные паны приедут в свои

имения». Так писал он.

Прибыли коммиссары в Киев и увидели в русском народе сильное раздражение,

злобу против панов и готовность хоть сейчас воевать против Польши 4). Хмельницкий

приехал в Киев с полковниками 7-го ноября и обращался с коммиссарами самым

дружеским образом: не было ни тени похожого на прием в феврале. Он отдал киевский

магистрат во власть воеводы и

О Annal. Роиоп. Сиитп., I, 186.

2)

Histor. Jan. Kaz., I, 198.

3)

Grabowski. Ojczyste Spominki, II, 122—127.

4)

Рукоп. И. П. Библ. Akty Histor. od 1648 do 1680.

342

казнил до двадцати человек Козаков за убийство х) шляхтича Голуба, совершенное

незадолго перед тем. Когда воевода подал ему свой креденциальный лист, то-есть

уверительную гранату в том, что он действительно назначен коммиссаром,

Хмельницкий поцеловал подпись королевскую и, от умиления, заплакал.

«О, как милостив король!—восклицал Хмельницкий. – 0, еслиб мы могли

возблагодарить ему, благодетелю нашему!»

С удовольствием смотрели коммиссары на чувствительного козацкого вождя.

Началась попойка, пиры, праздники; гетман, казалось, выбивался из сил, чтоб угодить

гостям. Все носило вид искреннего согласия. С обеих сторон сыпались уверения в

неразрывной дружбе и вечном мире. Кисель рассказывал, как король любит и уважает

гетмана, величал милосердие своего монарха. Хмельницкий уверял, что ищет случая

доказать свою преданность его величеству, и готов, если нужно, пролить кровь за Речь-

Посполитую. Но гетман протягивал время и, под разными предлогами, долго

отклонялся от требований Киселя поскорее впустить дворянство 2). «Наступает зима,—

говорил Кисель, – каждый хочет согреться на своем пепелище, каждому дом свой мил

после двухлетней, передряги; поверьте, каждый будет вести себя скромно и стараться

привлечь к себе подданных; только ваша милость прикажите, чтоб те, которые не

войдут в козачество, оставались послушными панам, и не смели, под страхом

войскового наказания, собирать шаекъ» 3). Не прежде, как уже получив от короля

универсал от 16-го января 1650 года *), извещавший об окончательном утверждении

сеймом Зборовских статей, Хмельницкий выдал позволение панам вступить в их

украинские имения.

Помещики и шляхтичи посыпали в Украину 5). Прежде прибытия в имения,

владельцы приходили сами или присылали поверенных своих к гетману, давали ему

подарки, как хозяину, и просили покровительства 6). Хмельницкий уверял их, что все

будет хорошо, что они будут жпть счастливо и спокойно, и выдал универсал, которым

приказывал всем невошедшим в реестр повиноваться своим господам, под опасением

смертной казни 7). Всем более или менее хотелось быть вольными, но не все могли ИМИ

быть, потому что не все могли уместиться в ограниченном числе козацкого звания.

Даже те, которые успели записаться в реестр, подвергались затруднениям: живя в

панских селах, они должны были покидать свои дома и перебираться в козацкия

селения 8).

Вместе с этим выдал универсал ко всем жителям Украины и ко-

Н Рукой. И. П. Библ. Akty Histor. od 1648 do 1680.

2) Annal. Polon. Clim., I, 177—Histor. Jan. Kaz., I, 107—108,—Pam. do pan. -Zygm. Ш,

W i. IV i Jan. Kaz., II, 120.—Latop. Jerlicza, 111.

3)

Ojcz.,spom., 125.

4)

Памяти, киевск. коми., II, 3, 1.

5)

Annal. Polon. Clim., I, 177,

6)

Histor. Jan. Kaz., I, 119.

7)

Annal. Polon. Clim., I, 178.—Пам. киевск. коми., II, 3, 62.

8)

Ojcz. spom., 125..

343

роль; он извещал, что, в случае бунтов хлопов против владельцев, коронное войско

вместе с запорожским будет давать отпор как бы пограничному неприятелю *).

Как только разошлись эти универсалы, как только узнали невошедшие в реестр, что

они обязаны будут снова работать панщину, вдруг вспыхнуло всеобщее волнение.

«Как! – кричал народ:—где же обещания гетмана? Разве мы не были козаками?»

Хлопы наотрез отказались служить панам. Большая часть панов едва только

вступила в свои имения, как тотчас же доля;на была спасаться бегством, а многие

заплатили жизнью за попытку управлять удалыми головами. Беглецы стекались в Киев

под защиту воеводы, но жители самовольно не впускали их в средину города;

шляхтичи скитались по предместьям и пригородным селам около Киева, и редкий, при

их бедности и тогдашней дороговизне, мог иметь кусок белого хлеба или воз сена.

Голод день ото дня достигал ужасающих размеров. По свидетельству современника,

мера или маца ржи стоила 45 злотых. Зажиточные покупали хлеб от московских

купцов, -которым царь дозволил вывоз, а бедняки пухли и умирали по дорогам и

улицам, напрасно стараясь травою и листьями поддержать существование. Это

положение усиливало буйство и мятеж s).

Между тем богатые и знатные папы вступили в свои имения с надеждою воротить

прежнее положение дел. Князь Корецкий, как только приехал в свои имения на

Волыни, тотчас велел отыскать между подданными тех удальцов, что во время

всеобщего восстания возбуждали свою братию к мятежу. «Князь, говорит современный

историк, брал пример с Тарквиния, припоминая как он сбивал маковые головки и этим

показывал, что для прочного господства надобно посбивать головы зачинщикам, и

тогда нечего бояться народа, потому что народ сам по себе бездушное тело, если нет

духа, который бы оживлял его и возбуждал к деятельности». Притом же до князя

доходило, что эти самые люди, недовольные исходом восстания, не получившие

свободы, теперь слишком громко роптали и других волновали, йх поймали, заперли в

тюрьму, а потом, по приказанию князя, посадили на кол. «Надобно показать пример

строгости на страх прочимъ», говорил князь Корецкий. Пример этот, действительно, не

остался без последствий и навел страх на весь околоток, особенно на подданных князя.

«Прежния беды рушатся на наши головы: паны уже начинают мстить нам и мучить

нас!—роптали хлопы. Одни бежали, другие же собрались в толпу и волновались, не

зпая что делать. В ту толпу явился православный священник и говорил им:

«Вот награда за все, что мы терпели; вот до чего довела нас потеря нашей крови,

пролитой на то, чтоб добыть свободу и скинуть с себя невыносимое польское ярмо!

Вот образчик панской милости. Вот вам клейноты польской славы—трупы нашей

братии на кольях; не одолели ляхи нашей крепости силою, так одолевают лестию. Это,

братия, значит, свирепство поля-

г) Памяти, киевск. коми., П, 3, 6.

2) Arinal. Polon. Clim., I, 179.—Latop. Jerlicza, 113.

344

ков! Сам Бог теперь открывает нашей простоте глаза, чтоб мы не поверяли панской

злобе своих душ. Много нас паны обижали, много мы пострадали от панского

тиранства, а теперь по доброй воле вложили свои головы в то же ярмо, чуть только

скинули его с шеи. Лисица зверь—и та не пойдет в другой раз в капкан, и птица не

полетит в другой раз на приманку! А человеку на то и разум дан, чтоб он разбирал и от

беды уходил. Кто, братия мои, только захочет пановать, тот на все дурное пойдет, лишь

бы самому усидеть на панстве. Вот они нашего брата хитро засядут, а после скажут, что

это не вероломство, а благоразумие. Такой почет дают паны своим делам. В панских

дворах обман похваляется, и когда нельзя кого одолеть силою, так паны одолевают

обманом и еще тем величаются. Паны не смотрят на то, что праведно: лишь бы им

корыстно было. Давно ли высохла кровь нашего доблестного Павлюка, как после

Кумеек паны заманили его, уверили клятвою, что ему ничего не будет, а потом казнили

в Варшаве на целом своем сейме? Да что давнее вспоминать: посмотрите на ваших

братьев: они еще на кольях,—может быть, еще дышат и призывают вас беречь себя

самих и соделаться слугами божьими на праведное мщение за их муки!»

Эта речь была произнесена с силою и вдохновением, личность и сан оратора

помогали впечатлению. Толпа заволновалась. Ожесточенные хлопы кричали: «оружия!

оружия! бить их, бить всех и больших и малых! Кара им за их злодейства!» Весть

разнеслась по окрестностям, и в разных местах составились партии, соединялись

между собою и побуждали других поселян составлять такия же партии. Несколько

дворян попались к ним и были замучены. Услышав о волнении, князь Корецкий

отрядил против бунтовщиков три тысячи своей конницы. Этот отряд легко бы,

казалось, мог расправиться, по одиночке, с шайками крестьян, которые, как доносили

князю, действовали одна от другой отдельно. Но вышло не так. Хлопы окружили его и

обратили в бегство, и еслиб у хлопов были в то время лошади, то верно бы истребили

всех. Событие это, как следовало ожидать, способствовало к распространению мятежа;

слух о нем скоро дошел в Варшаву и наделал там большего переполоха. Король был

недоволен Корецким, и поручил канцлеру написать к нему письмо с выговором. «В

настоящее время, было писано в этом письме, вовсе негодится возбуждать и раздражать

хлопов. Еслиб даже казненные вполне были достойны этого, и тогда нельзя похвалить

такой строгости; благоразумный человек должен сообразоваться с обстоятельствами и

знать, что не всегда должно наказывать преступление, когда из этого может произойти

соблазн. Ваша милость, требуя от своих хлопов повиновения, сами вашими поступками

возбуждаете и усиливаете в них строптивость и неуважение к себе. Извольте же

исправить сделанную вами ошибку, ибо по вашей вине не должна страдать вся Речь-

Посполнтая» 1). Неизвестно, как поправил свои ошибки Корецкий. Мятеж то

усиливался, то улегался, но не прекращался. Как только бывшие в войске в прошлую

войну хлопы возвращались в свои жилища, владельцы стали их мучить. «Вот это и

вашему Хмельницкому будет, – говорили они, —• дайте

*) Stor. delle guer. civ., 202—204.

345

только нам справиться». Хлопы составляли шайки, владельцы обращались к

Хмельницкому с жалобами *). Хмельницкий казнил непослушных, вешал, сажал на кол

2), и чрез то имя его, которое до того времени произносилось с благоговением

русскими, стало у многих предметом омерзения. Забужане и поднестране, самый

бойкий и отважный народ в Южной Руси, отличались пред всеми приверженностью к

буйству и неповиновению. Они составляли шайки, называемые в том крае ватагами

левенцов. В Червоной Руси их звали опришками: в числе последних, кроме

непокорных панских хлопов, были карнатские горцы; название опришки быдо

старинное, но прежде они образовали небольшие разбойничьи шайки, не имевшие

никакой задачи, кроме грабежа, теперь они стали сплочаться и преследовать одну цель

–освобождение от власти панства и возмездие шляхетству за прежния утеснения.

Начались попрежнему убийства и пожары; начальником мятежных стал Нечай,

храбрый Брацлавский полковник. Говорили, что к Хмельницкомурнагрянула толиа

тысяч в пятьдесят “).

«Так-то ты нас покидаешь, гетман,—говорили они,—покидаешь тех, кого обязан

защищать и не давать в обиды панству! Или ты слеп и не видишь, что ляхи тебя

обманывают своими ласками, чтоб потом погубить коварно? Или не понимаешь, что

они хотят тебя обезоружить, поссорив с верными воинами? Поступай же, как хочешь;

если тебе нравится неволя, оставайся в ней; а мы выберем себе другого старшего,

который лучше тебя постоит за насъ».

Гетман не осмелился пренебречь голосом брацлавского полковника, любимого

народом Нечая, которого имя до сих пор осталось в народной поэзии идеалом мужества

и отваги. Гетман убоялся,—говорят летописцы, – чтоб его не свергли с гетманства. В

уверенности, что гетман не посмеет принять против него суровых мер, Нечай не

огриничился смелыми заявлениями, и после приведенного выше объяснения с

Хмельницким, в мае, находясь недели три в Киеве, отправил просьбу к Очаковскому

бею прислать к нему в полк Брацлавский две тысячи орды, так как ляхи, писал он, не

хотят быть с нами в мире. Эта орда, ворвавшись в Подолию, разорила несколько дворов

шляхетских, убила одного шляхтича в его доме и ушла с добычею. Кисель требовал,

чтоб Хмельницкий за такой поступок самовольный казнил Нечая; Хмельницкий

обещал, позвал Нечая, но тотчас выпустил. Кисель сообщает, что Хмельницкий взял

тогда с Нечая несколько тысяч злотых. Нечай' был богач и в народе имел силу, равную с

Хмельницким 4). Гетман прибегнул к изворотам.

«В реестр принимать более нельзя, – объявлял он, – кто захочет быть охочим

козаком, пусть будетъ» 5).

Это охочее войско, которое называли просто гультайством (сбродом),

’) А. Ю. и 3. Росс., Ш, 401.

'-) Памяти, киевск. коми., II, 3, 20—30.

3)

А. ИО. и 3. Росс., III, 401.

4)

Jak. Michalowsk. Xiega Pamietn., 549—551.

5)

Истор. о през. бр.—Annal. Polon. Clim., I, 179.—Histor. Jan. Kazim., I, 110.—

Pam. do pan. Zygm. III, Wlad. IV i Jan. Kazim., II, 123,—А. Ю. и 3. P., IU, 404.

346

гетман отправил под начальством того же Нечая, которого Киселю обещал казнить,

к Горыни, на границу от Польши.

В то же время, не показывая вида, что он каким либо образом потворствует

народным волнениям, он отрубил еще некоторым головы и, в том числе какому-то,

неизвестному по имени, который объявил себя гетманом и собирал под свои знамена

запорожцев ‘). Но выходило, что Хмельницкий строг был тогда к тем, которые были

менее сильны и значительны в народе, а тем, которые могли потягаться с ним,

мирволил.

Кисель узнал, что Хмельницкий начинает двоить, и не поехал к нему сам, потому

что знал его крутой и горячий нрав, а послал митрополита.

Старик явился к гетману.

«Уж я стар и дряхл,—сказал архипастырь,—не долго буду трудиться для пользы

вашей милости, пан гетман! Постарайся приобрести имени своему вечную

благодарность от короля и Речи-Посполитой, а от Нога благословение над своими

детьми. Усмири кровопролитие, осуши слезы изгнанников; иначе они потекут из очей

их на твою душу. Вспомни, что они наслаждались изобилием, а теперь лишены куска

хлеба; вспомни, что многие из собратий наших, исповедующих православную веру,

которую исповедую и я с тобою, проводят дни в слезах и поруганиях; иные уже умерли

с голода, других злодейски замучили хлопы. Бог взирает на это и месть его не

дремлет!»

«Тебе известно, почтенный архипастырь, – отвечал гетман, – что я употреблял

все меры, какие только мог; с моей стороны нет никакой вины. Но что-ж мне делать с

народом? Пока из маленького деревца вырастет большой дуб, много лет надобно

ждать!»

Хмельницкий приехал в Киев.

«Господа поляки,—сказал он Киселю, почесывая голову,—по выражению польской

летописи, поддели меня; по их просьбам я согласился на такой договор, который

исполнить нельзя никаким образом. Сами посудите: сорок тысяч Козаков; что я буду

делать с остальным народом? Они убьют меня, а на поляков все-таки поднимутся».

Кисель не находил, какой совет дать ему 2).

Тогда Хмельницкий назначил в Переяславле генеральную раду в первых числах

марта 3). Никогда еще не производилось в Украине такой рады;

Н Памяти, киевск. коми., II, 20.

2)

Annal. Polon. Clim., I.– Histor. Jan. Kaz., I,—Pam. do pan. Zygm. III, Wlad.

IV i Jan Kaz., П.

3)

Всех полков было в 1660 году шестнадцать: 1) Брацлавский, под

начальством Данила Нечая, занимал земли между Бугом и Днестром на юго-запад до

границ Молдавии и на юг до незаселенных степей, где кочевалАорды, по рекам

Лядовой и Рову, в нынешних уездах Могилевском, Ямпольском, значительной части

Винницкого и Брацлавского. Брацлав, главный город воеводства брацлавского, был

полковым городом этого полка. В нем заключалась двадцать одна сотия, и в числе их

Могилев, Ямполь, значительный тогда по торговле, местечки: Мурахва, Браилов,

Тульчин. 2) Уманьский, под начальством Иосифа Глуха, на правой стороне Буга, над

которым была последняя его сотня Ладыжин, на границе Брацлавского полка, по рекам

Кобличу, Буичу, Горскому-Тичаку, Синюхе, отделявшей его с юга отъ

347

«она,—говорит современник,—была похожа на польский сейм и была на-

степей, в нынешнем уезде Уманьском, в восточной части Гайсинского, в восточной

части Липовецкого; Он захватывал также западную часть Звенигородского уезда. Эта

земля носила название Уманыцпны. В нем было тринадцать сотен. Умань был его

полковой город. 3) Кальницкий, под начальством Ивана Хведоренка, заключал левый

берег Буга от Винницы до Райгородка, последней сотни Брацлавского полка, на север

до берегов Десны, где последняя сотня Кальницкого полка была Прилукп; берега Собп

до Погребыща (которое было его последнею сотнею на границе полка

Белоцерковского), в нынешнем уезде Лшювецком, в северной части Брацлавского, в

северовосточной Винницкого, занимал западную часть Таращанского и южную

половину Махновского. Всех сотен в нем было восемнадцать. Между нпмп—города

Винница и Литовец и значительные местечки Немиров и Животов. 4) Чигиринский,

под начальством Федора Якубовича Вешняка, занимал земли на левом берегу Тясмина

и его системы до Днепра, и на левой стороне Днепра берег его, до впадения ИИсела, в

нынешних уездах Чигиринском, Звенигородском и в западной части Кременчугского. В

нем было восемнадцать сотен: в числе их Кременчуг и Омельник на левой стороне; на

правой—местечкп Крылов, Медведовка, Жаботин, Смила. 5) Корсунский йод

начальством Лукьяна Мозыры, в уездах нынешних: Тараицанском, Каневском, на

берегах Роси, Гнилого-Тпкача, Ольшанки. Корсунь, возобновленный от пожара,

нанесенного ему Потоцким, был его главным городом. Всех сотен было девятнадцать, в

числе их Млиев и Лисянка. 6) Черкасский, йод начальством Яська Вороичеика,

оканчивался на севере Росью п простирался на левую сторону Днепра до реки

Золотоноши, в нынешнем Черкасском уезде п западной части Золотоношского. В нем,

было девятнадцать сотен п, кроме полкового города Черкас, город Золотоноша. 7)

Каневский, под начальством Семена Савнча, на север от Черкасского, занимал правый

берег Днепра до реки Ирани, уезд Каневский п южную часть Киевского. Город Канев

был его полковым городом; в нем было пятнадцать сотен п, в числе нх, Терехтемнров и

Стайки, близ Днепра. 8) Киевский, под начальством Антона Ждановнча, от Ирани до

При нети, по берегам Ирпеня, Здвижа, на восток до Тетерева, где Корыстышев

(пограничное местечко гетманщины) занимал также Полесье в нынешнем уезде

Киевском, в восточной части Васильковского, в Радомысльском. Овручском и западной

части Остерского. В Киеве, главном полковом городе, была сотня того названия. Всех

сотен было семнадцать и в том числе города Овруч, Васильков п местечко Бровары на

левой стороне Днепра. 9) Белоцерковский, под начальством Михаила Громыки,

занимал берега Роси с её притоками, в'г. уездах: Сквирском, в западной частп

Васильковского, северной Таращанского. Местечко Белая-Церковь было его полковым

городом. В числе сотен его были: Хвастов, Наволочь, Трилисы. 10) КропивиНский, под

начальством Филона Джеджалия, занимал земли на восток от Чигиринского полка до

Сулы, между Оржнцею и Удаем, вверх по Удаю до Журавкп, которая была его

последнею сотнею на границе с Прплуцкпм полком, в восточной части Золотоношского

уезда, в западной части Лубенского, в восточной Пирятинского. Полковой город его

был Кропивна, местечко близ Золотоноши, на Реке Кронивне. Всех сотен в нем было

одиннадцать, в числе их город Пирятин. 11) Переяславский, под начальством Федора

Лободы, на левой стороне вдоль Днепра, по речкам: Трубежу, Недре, Супою и по

левому берегу Десны до Остра, в нынешних уездах: Переяславском, Остерском и

южной половине Козелецкого. Всех сотен в нем было восемнадцать; полковой город

был Переяславль. В числе его сотен был Остер. 12) Прилуцкий, под начальством

Тимофея Носача, повыше Кроппвинского, по Удаю и мелким речкам, впадающим в

Удай, в нынешнем Прилуцком уезде захватывал небольшую часть ЬИЕжинского. Пол-

348

стоящим национальным собранием государства вольного и независимаго» 1). Там

был окончательно прочитан и утвержден народом реестровый список, который должно

было послать к королю. Историки разногласят в числе Козаков, вошедших в реестр;

известно, однако, что их было не ровно сорок тысяч. Коховский говорит, что их было

менее 37.549 2), а украинские летописцы говорят, что число их превышало

определенное по договору; одни из них считают до 47.350 Козаков, другие до 50.009 3).

Известия украинцев заслуживают в этом случае более доверия, потому что

Хмельницкий в письме своем к королю извиняется, что хотя по Зборовскому договору

следовало бы уменьшить число реестровых Козаков, но он этого не мог сделать,

потому что уже и без того претерпевал большие затруднения при реестровании 4).

Каждый реестровый козак вступал в козацкое звание со всем семейством и имел по

одному конному и пешему подпомощнику, кроме работников 5); сверх того,

Хмельницкий составил еще двадцать тысяч Козаков для резерва: этот корпус находился

под особой командой сына его, Тимофея 6). Таким образом, число очутившихся тогда в

ведомстве козацкого начальства было довольно значительно и доходило до трехсот

тысяч 7). Но тем не менее в крае оставалось более таких, которые не вошли в реестр,

должны были расстаться с блестящими надеждами быть вольным сословием и должны

были по требованию Речи-Посполитой, как поспольство, поступать снова в подданство

к панам. Надобно предполагать, что эта переяславская рада была шумная и бурная,

потому что Хмельницкий жалуется на

ковой город Прилуки. В полку было девятнадцать сотен. 13) Миргородский, под

начальством Матвея Гладкого на восток от Кропивинского, по Суле, Хоролу и их

притокам, в нынешних уездах: Миргородском, восточной части Дубенского, в

Лохвицком, Роменском, Хорольском. В нем было шестнадцать сотен и, в числе их,

нынешние города: Миргород, тогда главный полковой город, Лубны, Лохвица, Ромен п

Хорол. 14) Полтавский, под начальством Мартына Пушкаренка, занимал земли по

рекам Пселу, Ворскле, в нынешних уездах: Полтавском, Гадячском, Зеньковском и

Кобыляцком. Полтава был его полковой город. В полку считалось семнадцать сотен и в

числе их нынешние города: Полтава, Гадяч, Зеньков, Кобыляки, местечки Рашевка и

Веприк. 16) Нежинский, под начальством Прокопа Шумейки, по реке Остре, в

нынешних уездах: Нежинском и Козелецком. Всех сотен в нем было девять и, в том

числе, в полковом городе Нежине три сотниКозелец был его сотнею. 16) Черниговский,

под начальством Мартына Небабы, по реке Десне до Сейма в уездах: Черниговском,

Борзнянском, Сосницком, Конотопском. ПОЛКОВОЙ город Чернигов. Всех сотен в нем

было шесть; в числе их нынешние города: Сосница, Борзна, Конотоп. Выше, в

нынешней Черниговской губернии, в уездах: Стародубском, Мглинском, Городненском,

Новгородсеверском, Кролевецком, Глуховском, Суражском, Козаков тогда не было. Эта

часть южнорусской земли обращена в козачество уже после самим Хмельницким.

7) Histor. а. exc. Wlad. IV.

2)

Annal. Polon. Clim., I, 186.

3)

Кратк. оние. о Мал. Росс.

4)

Памяти, киевск. коми., П, 3, 14.

5)

Кратк. оппс. о козацк. малор. пар., 14.

6)

Кратк. истин. опис. о Мал. Росс., 43.

7)

Повесть о том, что случилось в Украине.

349

затруднения, которые он претерпевал при утверждении своего реестра '). Кисель

присутствовал на этом собрании русского народа, как воевода важнейшей русской

земли, и подавал чрез это католикам новый повод сомневаться в его искренности 2). Из

Переяславля Хмельницкий прибыл в Киев отдать визит Киселю. С ним приехали

старшины и все полковники; то было 13-го марта. В Киеве в это время столпилось

более десяти тысяч народа– поспольства и Козаков: все это были недовольные,

роптали на гетмана за реестрование, за исключение из козацкого звания тех, которые

уже привыкли считать себя козаками. Распространился слух, что коронное войско

приближается к границам козацкой земли. «Ляхи,—кричали тогда недовольные,– нас

обманули; они только для вида нам мир дали, а теперь хотят напасть на нас, когда мы

оставили оружие. Зачем такое великое войско идет в Украину?» Волновало их

возвращение из плена Потоцкого: не нравилось им, что его оставили в звании гетмана,

опасались, что он будет мстить козакам за свое поражение и унижение. Какое то

духовное лицо, которое Кисель в своем письме к королю ие именует, указывало народу

на то, что ляхи обещали уничтожить унию и не уничтожили, а Кисель не поддерживал

веры, да еще мирволил ляхам. Злились на Киселя за то, что он привел с собою триста

человек вооруженной ассистенции. Хмельницкий боялся, чтоб не составилась

чернечная рада и не свергла его с гетманства. Уже на Запорожье некто Гудский

назвался гетманом и к нему стекались недовольные. Хмельницкий не решался

поступать круто, тем более, что и на доброжелательство полковников к себе не мог

положиться. Толпа парода, собравшись в Киеве на Подоле, послала к Киселю

требовать, чтоб он распустил свою ассистенцию. Кисель отвечал: «Мне дана

ассистенция от короля и вам о том объявлено. Вам надобно прежде было говорить об

этом. Мне писали, меня приглашали, обещали принять дружелюбно, и теперь не нужно

выдумывать такого, чтоб только показать ко мне неуважение. Я и то взял только

половину той ассистенции, которую мне дали, и теперь не отошлю ее, а если вам она не

нравится, то сам с нею от вас уеду». После этого ответа, на другой день, 15-го марта,

опять собралась народная рада, очень шумная. Хмельницкий не мог ее успокоить.

Против его желания послали к Киселю требовать, чтоб он явился на раду и дал отчет с

чем приехал? «Я приехал, – отвечал Кисель,—не заключать договоры, а быть стражем

уже постановленного мирного договора. Все прежнее покончено». Этот ответ усилил

волнение, крики и угрозы, но толпа разошлась, не решившись ни на что. Тогда

Хмельницкий пригласил к себе старшину и полковников и убедил их ехать с ним

вместе к Киселю с визитом. Он предуведомил Киселя. Воевода приказал изготовить

обед для гостей. 16-го марта' Хмельницкий с полковниками, в сопровождении

трехсотенного конного отряда, • поднялся на гору и въехал в замок, но в это мгновение

в толпе народа вспыхнул мятеж, начали кричать, что пришла пора расправиться с

Киселем, и огромная вооруженная толпа бросилась на гору, окружила замок с

угрожающими криками и ругательствами. Хмельницкий выслал асаулов и

1)

Памяти, киевск. коми., II, 3, 14.

3)

Ilistor. ab. exc. Wlad. IV, 57.

350

полковников укрощать народ, а потом и сам не остался обедать и выбежал. По

собственному признанию Киселя, и он и вся его ассистенция очень перепугались, а в

особенности женщины: «наши,—говорит Кисель,—приехали сюда с семьями как

домой, надеясь на миръ». Хмельницкий прекратил смятение. Тут на счастье его

пришло известие, что смельчак, принявший на Запорожье гетманский титул, схвачен и

отправлен в Чигирин. Хмельницкий понял, что, несмотря на возникшее против него

неудовольствие, он все еще столько силен, что соперника ему быть не может, и стал

смелее и решительнее. На другой день, переговоривши по секрету с Киселем, он сам

собрал на раду Козаков, говорил им длинную речь, присягнул перед всеми, что не

станет заключать договора с Киселем, уверял, что за Киселем нет измены, а еслиб

вышло иначе, то он сам его задержит, обещал ие пускать панов в маетности, а между

тем отправить посольство к королю, и приказал всем козакам расходиться в полки и

беречь границы на случай, если бы в самом деле ляхи вздумали вступить с войском.

Козаки послушались гетмана и расходились. Поспольство шумело, роптало и пе смело

ничего предпринять в Киеве; только киевляне мстили Киселю тем, что не хотели давать

провианта ни ему, ни его ассистенции, так что он должен был содержать ее на свой

счет, тратя ежедневно, при большой дороговизне, по сто талеров в день п жалуясь на

скудость своих средств, подорванных разорением его маетностей.

Хмельницкий написал универсал, которым строго' запрещал бунты и

неповиновение, угрожал непослушным жестокою казнию и приказывал полковникам

немедленно казнить всех, кто окажется виновным, а в пример другим приказал казнить

в Киеве сделавших перед тем возмущение в Кальнике и убивших пана Лагевницкого.

Но в то же время он обратился к воеводе вместе с своею старшиною и говорил:

«надобно сообразоваться с временем (служить часу), подымного пока не собирать,

войску коронному отнюдь не подходить к линии, а панам можно оставаться в Украине

только тем, которые уже прежде приехали сюда в свои имения, да и то тем только,

которые не так важны, а ложнейшим надобно поприудержаться, пока поспольство

утихнет. Пусть присылают своих урядников, только непременно русских, с самым