Текст книги "Богдан Хмельницкий"

Автор книги: Николай Костомаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 67 страниц)

страшно войти в безлюдную пустыню, без продовольствия, зимою, изнуряясь

переходами из яра в яр, из дебри в дебрь, и притом не зная степных примет; козакам же

степь была ведома и они приучены были сносить такия лишения, какие невозможны

были для всякого иного войска. Тут бы Наливайко нб стал бегать от польского войска, а

сам принудил бы его вступить в битву, чтоб положить в снегах, на добычу зверям. Но

Жолкевский был не из таких, чтоб можно было его провести. Он не решился следовать

за козаками в снежную пустыню, а разместил свое войско в селениях, лежащих по

рубежу степи. Войско это так своевольствовало, что князь Острожский в письме своем

выражался, что бедные поселяне терпели от яголнеров больше, чем терпели бы от

Козаков. Сам Жолкевский стоял в Пикове. Козаки стояли за Синими-Водами в пустыне;

лошадей кормили прутьями и прошлогодней травой из-под таявшего снега, а сами

продовольствовались конским мясом. В таком стесненном положении Наливайко

послал в Брацлав к брацлавскому старосте Струсю просьбу помирить козачество с

коронным гетманом и правительством. Жолкевский не считал за Наливайком значения

старшины козацкого, нризнавая его только атаманом случайно набранной своевольной

ватаги, а обратился к Лободе, как признаваемому законно старшим над всем

козачеством. Но Лобода отправил польского гонца без ответа, а сам с своим войском из

Ногребыщ двинулся на восток к Киеву. Наливайко, завязавший сношение с Струсем

только для того, чтобы скрыть от поляков свои дальнейшие движения, прошел через

степь в украинские селенияи расположился у Триполья.

В погоню за отступающим Лободою отправился князь Рожинский, толькочто с

своим отрядом прибывший в польское войско. Лобода успел уже уйти к Киеву, а

Роикинский занял Белую-Церковь и послал приглашать к рему Жолкевского. Был конец

марта 1596 года. По рассчету Жолкевскаго

надобно было дождаться полной весны н просухи, но Рожинский торопил его и

польный гетман выступил ранее, чем предполагал.

Наливайко, находившийся у Триполя, узнал о занятии Рожинским БелойЦеркви и

поспешил туда. К нему присоединился другой предводитель козацкой ватаги, Савула,

ходивший перед тем в Литве.

Вечером 2 апреля заложил Наливайко свой табор против одной из брам (ворбт)

белоцерковских. Рожинский в следующую ночь хотел сделать вылазку на козацкий

табор. Но белоцерковские мещане держались заодно с козаками, дали знать Наливайку,

и ночью в то время, когда поляки вышли из брамы на козацкий табор, мещане другою

брамою впустили в город Налнвайка. Козаки ограбили все помещения поляков и

выступили из Белой-Церкви, чтоб напасть на поляков. Между тем Савула, оставленный

в таборе когда Наливайко двинулся в город, покинул табор, чтобы полякам показалось,

что он уже совершенно опустел, а потом, когда поляки, не встретивши никого в таборе,

вышли снова, вошел в свой табор, и таким образом поляков можно было принереть с

двух противоположных сторонъ—от города и от козацкого табора. Но Рожинский сбил

в тесную кучку свое войско, пробился сквозь Козаков и вломился сиива в

белоцерковский замок. Там он заперся. Польный гетман Жолкевский был уже недалеко.

Наливайко и Савула двинулись целым табором, направляясь к Киеву. Жолкевский

догнал их. Произошла битва. Коронное войско понесло урон. Наших, говорит

современник, пало до трехсот. Биться перестали, когда уже наступила ночь. Козаки

ушли к Триполыо.

Здесь оба козацкия ополчения Наливайка и Лободы соединились, и Наливайкова

ватага, ил за что-то недовольная, сменила его, признавши своим начальником Лободу.

Жолкевский не только поправился от понесенной неудачи, но усилил свое войско; к

нему привел свежия силы староста каменедкий Потоцкий и принес известие, что и

литовское войско, в отмщение за набеги Наливайка и Савулы, вступило в Украину.

Затем вслед прибыл к Жолкевскому из литовского войска с отрядом Карл Ходкевич,

будущий гетман, тогда еще молодой человек. Жолкевский послал его вперед к Каневу,

придав ему несколько рот из своого коронного войска. Ходкевич 11 апреля в первый

день Пасхи разбил козацкого полковника Кремпского и доставил Жолкевскому

известие, что козаки собираются перейти на левый берег Днепра. Надобно было

спешить за ними в погоню: Жолкевский двинул свое войско в Киев.

Козаки предупредили его: успели переправиться на левый берег Днепра, а за собою

сожгли все челны и плоты. Жолкевский должен был стать табором йод Печерским

монастырем и дожидаться, пока изготовят все нужное для переправы войска. Послали

собирать лодки на Нрипеть и по иным днепровским притокам, а между тем жители

Киева работали плоты и лодки по приказанию гетмана. Лобода стоял на левом берегу

Днепра и следил за движениями неприятеля. Козаки поставили у самого берега пушки,

чтоб палить на поляков, когда они станут переправляться. Между тем козаки ожидали

себе свежей помощи из Запорожья. Но Жолкевский в пору проведал об этом и

расставил по берегу Днепра пушки. Атаман Подвысоцкий плыл из Запорожья своим на

подмогу: у него была сотня чаек. Уже звук сурьм и

бой котлов разносился по окрестным горам. Вдруг подул верховой ветер. Поляки

стали палить по плывшим козакам. Трудно было козакам управлять веслами против

ветра. Не успели они проплыть под неприятельскими выстрелами. Несколько чаек

было разбито и потоплено. Подвысоцкий с остальными повернул назад.

Тогда Лобода, видя, что нет надежды на свежия силы из Запорожья, пустил по

Днепру колоду, взиткнул в нее письмо, в котором просил мира. Жолкевский,

прочитавши письмо, послал к козакам сказать: выдайте свою артиллерию, пушки и

знамена, которые вам присылали чужия власти, выдайте Наливайка и других

зачинщиков мятежа.

Козаки объявили, что несогласны, и однако снова просили мира. Между тем

Жолкевский рассчитал или, может быть, узнал, что у Козаков в Переяславе оставлены

семьи, перевезенные из жительств их на правой стороне Днепра и поручил старосте

каленецкому Потоцкому переправиться ниже Киева. Нарочно в полдень, чтобы всем

казакам было видно, снаряжен был ряд возов, а на возы наложили лодки. Явились

перебежчики и сказали, что Жолкевский отправляет часть своего войска к Триполыо,

чтобы там переправиться через Днепр и напасть на Переяслав. Козаки всполошились и

побежали защищать переправу у Триполья. Остались Лобода и Наливайко, а с ними не

более стапятидесяти Козаков. Попытались-было сойтись с поляками. Лобода выплыл

на средину Днепра на челне и звал к себе Струся. Но соглашение не состоялось. Все

остальные козаки и сами предводители ушли в Переяслав. Берег днепровский опустел.

Польское войско свободно переправилось через Днепр. Козаки поспешно взяли в

Переяславе своих ясен и детей, угнали скот и решились удалиться в степи на восток,

думая, что поляки за ними не погонятся. Их было тогда до десяти тысяч. Они

потянулись к Лубнам. Жолкевский соединился сначала с отрядом Богдана Огинского из

литовского войска, шедшего с севера, потом с отрядом старосты Каменецкого

Потоцкого, который переправился через Днепр у Триполья, и подошел к Переяславу.

Но он застал его уже пустым и последовал в погоню за козаками к Лубнам. Вперед

отправлены были Струсь, князь Михаил Вишневецкий и князь Рожинский. Перешедши

Сулу у Горошина по татарскому обычаю на плотах из связанного тростника, за

недостатком рыбачьих лодок, Струсь зашел за Лубны и стал в тылу козацкого войска,

так что козаки этого не знали. Жолкевский ускорил свой ход и шел прямо.' Козаки,

завидевши, что поляки приблиясаются, сталн-было ломать мост через реку Сулу, но

начальник передовой сторожи Белецкий дал но них залп и они отбежали от моста.

Белецкий ворвался по мосту в город Лубны; за нимъ– все войско Жолкевского. Козаки

вышли из Лубен и располояшлись за семь верст на урочпще Солонице. Струсь, не

замеченный ими, стоял уже в тылу у них и послал к Жолкевскому дать знать, что пора

начинать нападение. У них уже прежде было условлено: как только Струсь услышит

выстрел Жолкевского, тотчас выскочит из засады и бросится на Козаков. Жолкевский,

преправнвшиеь через Сулу по мосту, пошел, не останавливаясь, на козацкий табор и,

еще не доходя до него, приказал выпалить из пушки. Отряд Струся, по этому сигналу,

поскакал на козацкий табор. Тут козаки увидали, что их приняли в два огня, собрались

на раду и стали рассуждать, чтб имъ

39

делать—бежать ли далее в степи или здесь на месте отбиваться. Решились

оставаться и попытаться: нельзя ли войти с поляками в переговоры и окончить войну

миром. Лобода послал к Струсю просьбу не нападать и начать переговоры, но тут

подступил Жолкевский... и как увидали козаки большое неприятельское войско, то хоть

и захотели бы бежать, но уже некуда было. Коронное войско окружило козацкий табор

с трех сторон, а с четвертой было большое болото. Козаки огородились возами в

четыре ряда; весь табор окопали валом, вырыли ров, в валу были проделаны ворота, а в

воротах горки и на горках поставили орудия. В средине табора построили деревянные

срубы, засыпанные землею, на них были также поставлены пушки. В продолжение

двух недель козаки налили по польскому войску, поляки делали приступы, но неудачно,

н видели, что взять Козаков невозможно иначе, как только выморить их голодом.

Козаки из своих валов принуждены были выходить пасти лошадей и скот, и тут-то

происходили беспрестанные драки, но тогда и осаждающим и осажденным одинаково

доставалось. Выскочивши ночыо, козаки в поле копали ямы и заползали туда пешие с

ружьями; оттуда они при каждом удобном случае выскакивали и палили на врагов. 26

мая толпа Козаков напала на обоз Струся; с обеих сторон было много раненых и

убитых. Поляки поймали в плен двух Козаков и в виду неприятеля одного из пленных

посадили на кол, другого четвертовали. Так были они разъярены на Козаков за их

упорство. Козаки не давали полякам покоя ни днем, ни ночыо. Всегда надобно было

держаться наготове: того гляди, что выскочат из своего обоза и нападут.

В козацком таборе чувствовался недостаток; и в польском он начинал

чувствоваться. Особенно пить было нечего воинам: пили теплую и мутную воду, а жара

была нестерпимая. В козацком таборе к недостатку прибавились раздоры. Наливайко

не ладил с Лободою; по его наущению, наконец, козаки взбунтовались против своего

гетмана, обвинили его, что он расположен к коронному войску, лишили начальства, а

потом отрубили ему голову. На его место выбрали в гетманы не Наливапка, а

полковника Каневского Кремпского.

После нового выбора козаки стали отчаяннее п чаще делать вылазки. Чуть не

каждый час и ночыо и днем беспокоили они своих врагов. Между тем в козацком обозе

продолжались раздоры. Наливайко с своим отрядом хотел убежать. Поляки проведали

это и придвинулись теснее к козацкому табору. Целую неделю, говорит современный

польский писатель, они не слезали с лошадей, день и ночь стерегли движения врагов,

но видели, что с теми силами, какие у нпх были налицо, нельзя было взять козацкого

табора. Жолкевский послал в Киев за орудиями. 4-го июня привезли большие пушки п

поставили на высоких курганах, нарочно для этой цели насыпанных с одной стороны

лагеря, тогда как на другой его стороне стояли и палили полевые пушки. Два дня

палили беспрестанно в козацкий табор; ядра убивалп козацких жен и детей в глазах

мужей и отцов: такия зрелища хуже голода и утомления отнимали и храбрость п

крепость духа. Вдобавок уже козакам трудно было выходить; не стало у них ни воды,

ни травы лошадям их.

После таких томительных двух дней, в течение которых убито было

40

у Козаков до двухсот человек, козаки заволновались... 7-го июня рано на заре они

собрались на раду, кричали, что им всем приходит последний час, решились отдать

полякам Наливайка и других начальников, лишь бы остальных поляки выпустили на

волю. Наливайко собрал своих близких сторонников и хотел с ними убежать, но

выскочить было невозможно иначе, как разве отдавшись в руки врагов. Целый день

шло смятение в таборе, наконец, к вечеру сделалось кровавое междоусобие. Наливайко

отстреливался от своих собратий, защищая свою жизнь. Шум достиг до поляков. Они,

узнавши в чем дело, пошли на приступ. Вдруг козаки дают знать, что все будет как

поляки захотят. Наливайка одолели, схватили и привели связанным к Жолкевскому.

Коронный гетман этим не удовольствовался: он потребовал, чтоб козаки привели и

других зачинщиков, предводителей ватаг, чтоб отдали все пушки и знамена. Козаки

обещали все исполнить завтра, а взамен просили только, чтоб гетман обещал

выпустить остальное козацкое войско свободно. Гетман на это не согласился. «Между

вами,—сказал он,—есть панские подданные; пусть каждый пап возьмет своего хлопа».

Козакам тяжело показалось такое требование: это значило бблыпую половину табора

отдать на жестокую расправу панам. Гетман стоял на своем. «Мы лучше все здесь

погибнем до единого,—сказали козацкие посланцы, – будем обороняться!» —

«Обороняйтесь!»—сказал коронный гетман. Он отпустил посланцев. Вслед затем

поляки ударили из пушек и сделали такой стремительный и нежданный приступ, что

козаки не поспевали схватиться за оружие или зарядить ружья, и сразу перебили их

поляки так много, что, по выражению польского историка, труп лежал на трупе. Тогда

во всеобщей суматохе выбранный после казни Лободы в гетманы Кремпский бежал; за

ним толпами пустились козаки, но поляки остановили большую часть их... только

полторы тысячи успели прорваться за Кремпским и с ним ушли в Сич. Уцелевшие от

убийств бросали оружие, умоляли о пощаде... выдали остальных предводителей в

числе шестерых и в числе их Савулу. Поляки забрали весь табор, взяли двадцать

четыре пушки и множество ружей. Достались победителям серебряные литавры, трубы

и знамена, и в числе их те, что присланы были немецким императором, когда он

присылал подущать Козаков на турок. Паны могли взять своих подданных и наказывать

их как хотелось. Но козакам коронный гетман объявил пощаду с условием, чтобы

вперед не смели они собираться самовольно и вооружаться без воли коронного гетмана.

Жолкевский немедленно препроводил Наливайка с прочими предводителями в

Варшаву, в свидетельство свершившагося укрощения козацкого своевольства.

Присланных предводителями в Варшаву, кроме Наливайка, тотчас казнили смертью.

Что же касается до Наливайка, то паны слишком были озлоблены против этого врага

панского сословия, чтоб казнить его скоро. Наливайка засадили в тюрьму и там

истязали вычурным образом: подле него стояло двое литаврщиков, и когда ему

хотелось спать, они били в литавры и тем его мучили, не давая заснуть. Подобными

пытками мучили его до времени собрания сейма, и тогда казнили. О казни его

рассказывают разно. Историк Иоахим Бельский говорит, что ему отрубили голову,

потом четвертовали тело и члены развесили на показ и поругание. Другой

современник, Янчинский, рассказывает, что его посадили верхом на раскаленного

железного коня

и увенчали раскаленным железным обручем. Третье, самое распространенное

предание, перешедшее в малороссийские летописи, уверяет, будто его бросили в

нарочно сделанную из меди фигуру вола; эту фигуру поджигали медленным огнем, и

из неё был слышен крик Наливайка, а когда крик перестал быть слышим, потушили

огонь и отворили фигуру: тело Наливайка превратилось в пепел.

После этих восстаний поляки издали грозное постановление против Козаков. Все

низовцы за их своевольства признавались врагами отечества, и кварцяное украинское

войско, защищая от их своевольств шляхетские дома и имения, могло истреблять их без

суда и следствия. У Козаков отнимались все их прежния права, грунты (угодья) и

данный им от Витория Трехтемиров. Эти постановления и исполнения по ним не

только не прекратили козацких своевольств, но еще более раздражали Козаков и

побуждали к своевольствам в большом размере. Напрасно поверялось панам и их

дозорцам ловить и заковывать бродяг (гультаев), бегавших из королевских и дедичных

имений, и возвращать их в места прежнего жительства, где их могли тотчас же казнить

жестокою смертью. Пока Запорожье со всеми днепровскими островами и

приднепровскими трущобами не было во власти пановъ—нельзя было задушить

козачества. Бежавший от панов народ находил себе первое пристанище на Низу в

козачестве. Сами паны, считая себя вообще в праве делать то, чтб им хочется, и худо

понимая, что они делают, продолжали помогать разрастанию козачества и лишали

действия правительственные распоряжения о прекращении своевольств в Украине.

Хлопы, бежавшие от какогонибудь пана, иногда побывавши прежде на Низу, а иногда

даже и не побывавши там в качестве вольных людей, гультаев, приставали к другому

пану, особенно такому, который заводил слободы и выставлял на дороге шесты с

количеством вбитых в него колков, означавших количество льготных лет,

предоставляемых новопоселянам. У такого пана в слободу принимался не только

беглый хлоп, но иногда даже разбойник, спасающийся от виселицы. Украинские паны,

как вообще польские паны, жили между собою пе в согласии. Ссоры, наезды друг на

друга были делом обычным. Поэтому сами паны ради своевольства охотно принимали

к себе Козаков, людей вольных и своевольных, и с нх помощью бесчинствовали против

своей братии. Такие козаки, однако, при первом неудовольствии готовы были поступать

с своим паном так же, как, по наущению его, поступали с его соседом. И шляхтичи,

жившие в Украине у панов слугами, также пропитывались козацким духом, дружились

с козаками и вместе с ними грабили имения своих панов. Вся Польша жила

своеволием, но в Украине, стране пограничной и удаленной от средоточия власти и

государственной жизни, это своеволие приняло самые широкие размеры. В других

краях Речи-Посполитой своевольничал только дворянин, но не смел своевольничать

хлоп, которому вообще ,не дозволяли иметь человеческой воли; в Украине

своевольничал и хлоп и пе хотел подчиняться своему легальному бесправию:

географическое положение Украины и исторические условия указали ему для этого

исход в козачестве. Само правительство не было последовательно в своей строгости к

козакам и. в 1601 году, по поводу войны со Швециею, сняло свой драконовский

приговор над козачеством, произнесенный по укрощении Наливайка: оно дозволило

козакам воевать

42

против шведов, но думало охраняться от их своеволия тем, что оставляло их в

непосредственной зависимости от коронного гетмана и допускало набор в козачество

не иначе, как без ущерба старостам и дедичным панам и).

Всего более помогли возрастанию козачества украинские паны: Вишневецкие,

Рожинские, Сапеги, Зборовские и проч., выводившие толпы своевольных Козаков в

Московское Государство. Под знаменами самозванцев, в шайках Лисовского и Саиеги,

в войске Сигизмунда под Смоленском и в земских ополчениях Ляпунова и Пожарского

служили козаки. Некоторые близорукие паны были сначала довольны, что своевольные

люди всякого звания и состояния покидают польские владения и находят себе поприще

в чужом государстве. Они скоро обманулись. Козацкая удаль так разрослась, что

обширная Московщина не могла вытянуть из Украины всего козачества; в то время,

когда одни козаки то терзали Московское Государство, то починяли его, другие дрались

с татарами и ходили на море грабить турок. Редкий год проходил, чтоб козаки не

отправлялись на море, хотя многие из их походов остались неизвестными. Турки и

татары беспрестанно жаловались польскому правительству и требовали унять Козаков.

Так в 1601 году главный советник крымского хана, Ахмет-Калга, предъявлял послу

Речи-Посполитой Пясочинскому, что низовые козаки нападают на Крым. Пясочинский

объяснял, что козаки не подданные польского короля, и король не может принимать

обязательств за своевольный народ, живущий в пустынях: между ними, правда, есть и

поляки, но есть и москвитяне, и волохи, и турки, и татары, и жиды, и люди всякого

языка; пусть татары истребляют их, когда захватят в своих пределах. На другой (1602)

год тридцать чаек и одна каторга явились на Черном море, бились на море с турецким

агою Гассаном и разбили его, потом ушли благополучно к устью Днепра; потом близ

Овидова озера козаки взяли турецкий купеческий корабль, плывший из Кафы: турки

успели убежать, а грекам козаки оказали милосердие—никого из них не убили, но

только ограбили. На турок это событие произвело такое впечатление, что они хотели-

было взять в неволю ехавшего в Константинополь польского посла. Когда он приехал к

своему назначению, на него напустились с упреками и угрозами. Ответ польского

посла туркам был такой же, какой был дан татарам: козаки не подданные короля; они

вольные люди и также не послушаются поляков, как и турок, и не раз сами поляки

должны были остерегаться их.– «Как?—возразили турки: – вы говорите неправду,

что они вольные люди: это все подданные польских панов Вишневецких, Збаражских и

другихъ». Турки исчисляли даже города и селения, из которых происходили козаки.

«Козаки,– говорил им польский посол,—есть сбор всякого народа, но есть в их рядах

и беглецы из польских владений. Что же? У вас в самом Константинополе, при всей

вашей бдительности, случаются беспорядки, а на Белом море Бурат-Райза дерзкал

разбой и угрозкал самому государю. Так и у нас козаки города и волости разоряли,

людей мучили... да еслиб все козаки были из польского государства, то их можно было

бы укротить, а то они собираются отовсюду. Король укрощал войском своим

Наливайка-волошаиина, Лободу-москвитяиина и Косинскаго—тот был наш

полешанин. Да козаки-то

l) Vol. Leg. Изд. Шаров, f. 622.

43

и моря не знали, пока наши же турки Райзы не показали себя и не научили их

мореплаванию, а потом с ними заодно вас воюют. Сами виноваты, что таких учителей

им дали. Следует бить Козаков, когда онн появятся у вас, но следует также бить и

–учителей, особенно тех, которые живут около Белгорода и на нас нападаютъ». Такого

рода толки повторялись каждый год '). Таким образоим, в 1605 и 1607 г. встречаем

подобные жалобы турок. Козацкие набеги на мусульманские государства усиливались

разом с усилением внутреннего своеволия. Польское правительство должно было

укрощать и то и другое. Мещане и хлопы, покидая свое звание и присвоивая себе имя

Козаков, отправлялись в Сичу, оттуда ходили воевать на суше и на море, «заживать»,

как говорилось тогда, «рыцарской славы», а возвращаясь на родину уже ни за что не

хотели подчиняться прежней власти, прежнему суду, считали своею собственностью

свои грунты, которые прежде даны им были только во владение, а не в собственность,

не хотели нести никаких повинностей, как вольные козаки-лыцарн, а когда паны хотели

их принудить, они составляли так называемые купы (шайки) и расправлялись с

шляхетскими дворами. Мещане брацлавские н корсунские обратили в это время на себя

особое внимание свонм своеволием. Эти обстоятельства, вместе с жалобами турецкого

падишаха и крымского хана, побудили польский сейм издать в 1607 году строгую

конституцию против Козаков и вообще украинского удальства. Все козаки или

именующие себя козаками, должны были, по силе этой конституции, подчиняться

юрисдикции панов: жительствующие в коронных имениях – старост и подстарост, а в

имениях наследственныхъ—дедичных панов. И те и другие имели право казнить

Козаков смертью, особенно если онн попрежнему вздумают бегать на Запорожье и

нападать на турецкия и татарские владения. Что эта конституция не имела никакой

силы, показывает другая, изданная в 1609 г., в которой говорится: «несмотря на

прежнюю конституцию, козаки продолжают своевольствовать, не признают над собою

власти старост и панов, имеют своих гетманов, свое судопроизводство, вмешиваются в

управление всею Украиною, собираются в купы, нападают на города и замки и

вторгаются в соседния государства». Сейм назначил тогда коммиссию для

установления ряда в мятежной Украине; всех Козаков, которые жительствуют в

волостях, следовало непременно подчинять юрисдикции и управлению старост и

панов, а тем, которые на Низу, следовало дать особого старшбго. подчиненного

коронному гетману 2).

Но вслед затем скоро война Сигизмунда III с Московским Государством была

поводом послабления этих строгих мер: нужно было военных людей. Позволили

набирать охотников. Тогда йод благовидным предлогом помощи королю стали

собираться своевольные купы и вместо того, чтоб идти к Смоленску, оставались в

Украине козаками и не хотели повиноваться послам. Это побудило сейм издать

конституцию, которая оставляла право собрания охотников только тем лицам

шляхетского звания, которые имели для этого приповедвые листы, а других велено

стращать оружием и обращать к прежнему повиновению старостам и панам.

Умалявшееся от больших пере-

') Рук. Имя. II. Б. польек. f. IV, ,Ѵ» 71

2)

Vol. Leg. 1617. Ibid. 1666.

ходов и побегов украинское население беспрестанно пополнялось новыми

пришельцами из Волыни, Червоной Руси, Белой Руси: одни прямо шли в Сину, в

козаки; других завлекали паны, заводившие слободы; но эти пришельцы тотчас

пропитывались духом козацкой вольности. Бывшие в Московском Государстве козаки

прошли там хорошую школу и, по возвращении в Украину, стали опытными

наставниками в своевольстве: составляли шайки, предводители назывались козацкими

полковниками; они нападали на панские усадьбы и разоряли их. «Козаки, – писал в

одном из своих писем гетман Жолкевский,– овладели всею киевскою Украиною,

господствуют во всем приднепровском крае, что хотят, то и делаютъ». В 1612 году

своевольный'магнат Стефан Потоцкий вторгнулся в Молдавию, поддерживая

низложенного Турцией» господаря, был побежден, взят в плен и навлек на Польшу

страх мести со стороны Турции. В то же время и козаки, которыми, как кажется, тогда

начал предводительствовать знаменитый Петр Конашевич Сагайдачный, пускались на

море. В 1613 году возвратившиеся из Московского Государства жолнеры составили

конфедерацию, требовали себе уплаты семидесяти-восьми миллионов, и за отказом

правительства удовлетворить их требованиям, нападали на королевские имения,

самовольно собирали с них доходы, а жители подвергались необузданности

жолнерского произвола. Польский сейм должен был смириться перед ними и спасти

отечество от дальнейших разорений только тем, что отсчитал им требуемую сумму.

Естественно было и козацкому своеволию разыграться в этот год,—тем более, что

козакам не платили следуемого им но закону жалованья, да еще и ставили им в вину,

что они об этом напоминали властям и этим обыкновенно оправдывали свои походы

против турок ‘). •Запорожские удальцы два раза ходили на море, грабили приморские

крымские города и возвращались с огромною добычею. Весть об этом в

Константинополе произвела смятение. Обратились к бывшему тогда в столице

падишаха польскому послу, Андрею Горскому, с жалобою, что подданные Гечи-

Посполитой нападают на подвластные падишаху владения. «Эти козаки,—отвечал

Горский,– разбойническое скопище, составленное из разных народов; никто не

разберет, какого они племени—кто русин, кто москвитянин, кто Волошин, а кто и

поляк; они привыкли бесчинствовать, когда им случай откроется, и не слушают ни

короля, ни Гечи-Посполитой. Если вы их истребите—с нашей стороны не будет

никакого неудовольствия». Турецкое правительство приказало румелийскому

беглсрбегу преградить козакам обратный путь в Днепр и истребить их 2). Но козаки не

только избежали погрома, а еще ночью, приблизившись к тому месту, где турецкия

галеры остановились, напали на них, взяли шесть галер в плен н потопили несколько

мелких судов. Ба другой год, ободренные этим успехом, отправились козаки на море

еще с большим числом чаек. У них вожами были тогда убежавшие от турок

невольники, отрекшиеся ислама, вероятно,. насильно им навязанного. ИИо их

указанию, козаки, переплыв поперек Черное море, напали на Синоп, самый цветущий в

то время город Малой Азии, славный столько же своими богатствами, сколько

прекрасным местоположением и здоровым климатом, и прозванный цветистою

’) Szajnocha. Плѵа lata dziejow iiaszych. 201.

2)

Рѵк. И. П. Б. разнояз. Q. Л» S.

45

речью Востока городом любовников (мединет юльушшак). Козаки овладели старым

замком, перерезали гарнизон, ограбили и сожгли арсенал, суда в пристани н все

мусульманские дома, многих мусульман перерезали, освободили из неволи

христианских пленников и ушли, прежде чем жители соседних поселений могли

собраться и дать им отпор Ц. Современники говорили, что убытку понесли турки

миллионов на сорок. Весть об этом в Константинополе произвела ужас, йще с тех пор,

как турки овладели Синопом, он не видал в стенах своих никакого неприятеля.

Падишах так разгневался, что хотел тотчас казнить своего великого визаря Нассафх-

пашу, но жена и дочери выпросили ему жизнь; падишах на первый раз утолил свой

гнев тем, что дал своему визирю несколько ударов буздыханом 2). После этого

внушения великий визирь немедленно отправил в погоню за козаками Шакшака-

Ибрагим-пашу: последний с своими судами успел вступить в устье Днепра прежде, чем

козаки туда прибыли; но козаки, проведавши, что их стерегут турки на Днепре,

высадились в другом месте, потащили свои чайки по сухопутью, чтобы потом пустить

их по днепровской воде, повыше того места, где их ожидали турки. Турки узнали об

этом и бросились на них; Козаков было, как говорят поляки, около двух тысяч; до

двухсот из них погибло, большинство ушло с добычею, но пришлось потерять и

побросать в воду несколько награбленного, а двадцать человек попались в плен живьем

и были отправлены в Царьград, где их казнили в присутствии обитателей Синопа,

прибывших в столицу падишаха с печальною вестью о разорении своего города 3).

Тогда Турецкое правительство обратилось снова к Польше и объясняло коронному

гетману, что так как польский посол в Константинополе объявил, что поляки не

препятствуют туркам преследовать и истреблять Козаков, то турецкия и татарские

войска пойдут на них в глубиву козацкой земли. Жолкевский отписал, что такой поход в

земли, принадлежащие Речи-Посполитой,. не может быть допущен, когда Польша

находится в мире с Турциею, что он сам с польским войском пойдет укрощать Козаков,

а турки пусть стерегут их на Лимане, не пускают на море и истребляют как угодно тех,

которые им попадутся 4).

В это время в Украине козаки раздражали против себя поляков и другими

поступками: своевольные шайки, составленные из хлопов и мещан, называвших себя

козаками, разоряли в Врацлавщнне владельцев, нападали на их усадьбы. Хлопы,

самовольно поступившие в козачество, не только отрекались от повиновения панам, но

присвоивали себе в собственность грунты– поземельные участки, которые им