Текст книги "Богдан Хмельницкий"

Автор книги: Николай Костомаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 56 (всего у книги 67 страниц)

послал королю трех турецких коней с богатым прибором, три янчарки, три буйволовых

рога и три козацкия одежды вишневого бархата, украшенные жемчугом и золотом:

одежды эти назывались шабельтасами и кулечницами 3).

Не трудно было королю шведскому начать войну. Он придрался к Яну Казимиру за

употребление титула «шведский». Война поведена была с успехом. Деморализованное

польское войско в Великой Польше передалось неприятелю. 29-го июля Познань со

всею Великою Польшею отдались в подданство шведскому королю, на условиях

сохранения религиозных и гражданских прав. Варшава сдалась без боя. Мазовия

присягнула победителю. Король Ян Казимир бежал в Силезию. Краков, защищаемый

Чарнецким, держался до 7-го октября и сдался на основании трактата,

обеспечивавшего гарнизону свободный выход, а городу и провинции —

неприкосновенность прав церковных и гражданских. Таким образом вся Польша

досталась почти безотпорно в руки иноземцев. Паны не считали для себя

предосудительным присягать КарлуГуставу; замечательно, что в числе изменников

были враги Хмельницкого: Конецпольский и Димитрий Вишневецкий.

В то же время русские завоевали Могилев, Минск, Ковно и наконец Вильну, которая

сильно пострадала от разорения. Алексей Михайлович въехал в столицу Ягеллонов и

повелел именовать себя великим князем литовским.

1)

Летоп. Величка, I, 2X7.

2)

Histor. belli cos. polon., 268.

3)

Летоп. Величка, 1, 218.

593

Гетман Радзивилл продолжал спорить с Гонсевским, арестовал своего соперника, а

потом отдался шведам, подобно многим другим магнатам. Впрочем, он оправдывал

себя тем, что это сделал он для того, чтоб поссорить московского, царя с шведским

королем, чтоб и тот и другой захотели овладеть Литвою и стали бы воевать между

собою за нее, чтб действительно и случилось М. Южная часть Литвы была завоевана

козаками; только старый Выхов, сильнейшая крепость, не сдался: Золотаренко,

командовавший осадным войском, был убит на герце; после смерти наказного гетмана

простые козаки начали своевольничать, напали на купеческий обоз с водкою,

перепились и хотели перебить старшин, когда те сталп удерживать их буйство;

старшины, с своей стороны, должны были употребить решительные меры и перебили

множество бунтовщиков. От этого войско бежало, и так оставлена была осада. Козаки

препроводили тело убитого предводителя в Нежин, а оттуда в Корсунь, где погребение

его оставило после себя долгую память странным приключением. Поляки

впоследствии рассказывали, будто во время панихиды труп Золотаренка приподнялся

из гроба и сказал: « Утикайте, утикайте!» Вслед затем гром поразил церковь и сжег

ее с трупом и со множеством народа. Коховский выдает это событие за несомненную

истину, слышанную впоследствии от Выговского; но украинский летописец, бывший

сам лично при погребении Золотаренка, объясняет, что церковь св. Николая, где

поставлено было привезенное тело полковника, действительно загорелась, но от

неостороясности пономаря, положившего непотушенные свечи на полке близко

деревянной стены; занялась стена, а затем сгорела вся церковь. В нее был один только

вход и выход и во время суматохи погибло народа до четырехсот тридцати человек 2).

Среди успехов русских и шведов в войне с поляками Хмельницкий и Бутурлин

двинулись в июле содействовать союзникам. С ними было до тридцати 3), а по

известиям поляковъ—до шестидесяти 4) тысяч козацкого и московского войска. Цель

козацкого гетмана была завоевать южные части Польского Королевства, населенные

русскими, и таким образом довершить освобождение своего народа. Русские

приступили к Каменцу, но, простояв около него три с половиною недели, отошли 5).

Король, соразмерно трем неприятелям, напавшим на Польшу, разделил войско на

три части: две из них постыдно отдались врагам; третья выставлена была против

Хмельницкого под начальством гетмана Потоцкого. Это войско было не очень велико,

но, конечно, и не так мало, как говорят польские историки, простирающие его только

до четырех тысяч. Оно должно было пополниться посполитым рушеньем, которое уже

получило третьи вици; но дворяне многих воеводств не захотели идти в поход. «Один

король,—

*) Jak. Michaf. Ks. pam., 764.

2) Летоп. Самов., 25. Почти в таком же виде передает это событие другой

современник Ерлич (стр. 177).

3)

Летоп. Величка, I, 220.

4)

Histor. рай. Jan. Kaz., I, 232.

5)

Latop. Jerl., 172.

Н. КОСТОМАГОВ, КНИГА IV.

38

594

говорили они,—имеет право предводительствовать ополчением посполитого

рушенья; а так как король убежал, то мы не считаем себя в обязанности находиться под

командою гетмана». Каждый заботился о себе; шляхтичи поскорее убегали с

семействами и имуществами в Венгрию; другие, пользуясь суматохою, составляли

партии и вместо того, чтоб идти к войску, нападали по дорогам на бегущих, грабили,

бесчинствовали. Карпатские гуцулы, с своей стороны, рассыпались шайками по

Червоной Руси, соединялись с жителями и нападали па панов. Только из Волыни,

Бельза и Перемышля прибежало несколько отрядов в войско, потому что уже нельзя

было пробежать за границу, и приближение неприятеля поневоле заставляло их взяться

за оружие*). Потоцкий должен был дать Хмельницкому отпор па Подоли; но как только

услышал, что русские недалеко, то отретировался без боя до самого Львова. Русские

вступили в Червоную Русь: Потоцкий для удержания их выслал полковника Войловича

с тридцатью хоругвями. Под Вучачем наткнулся он на передовой русский отряд;

поляки вперты были в болотистую реку Серег и множество их потонуло. Хмельницкий

и Бутурлин шли далее вперед; города и замки, один за другим, падали или сдавались; в

некоторых, как, например, в Ягелышцах, гарнизоны приставали к козакам 2). В

чорстковском замке хлопы схватили собственного владельца Павла Потоцкого и

выдали русским: его отправили в Киев, а оттуда в Москву. Дворяне покидали свои

усадьбы и замки и спешили днем и ночью ко Львову. За ними по следам шли так же

быстро русские и таким образом они приблизились ко Львову. Потоцкий не решился

там дать сражения и отступил к Слонигродеку, иначе Гродеку. четыре мили от Львова.

Испуганные львовские мещане сожгли свои предместья, едва возобновленные после

посещения козаками Львова, ровно семь лет назад. В конце септября Хмельницкий

оставил значительную часть войска под Львовом, а другую часть отправилъ—до

сорока тысяч, если верить польскому историку,– в погоню за польским войском с

миргородским полковником Лесницким; великоруссы пошли с ними под начальством

стольника Ромодановского и Гротуса.

Потоцкий почитал место за Гродеком при урочище Камень-Брод чрезвычайно

удобным для обороны: впереди города было большое глубокое озеро, которое

наполнялось множеством впадающих протоков. Поляки стояли за этим озером и

расставили кругом себя караульных. Но передовые козацкие отряды подкрались

искусно и истребили караульных: тогда козацкое войско воспользовалось лесистым

местоположением, закрывавшим вид, разобрало в соседних селах хаты, ночыо при

лунном свете сделало плотину и перешло на другую сторону протоков. Поляки

услышали об этом; их отряд побежал препятствовать переходу неприятеля 3), но был

опрокинут козаками. Русские свободно очутились на другом берегу и вошли в город; в

городе сделался пожар: поляки бросились тушить; русские посреди пламени разогнали

их и бросились в их лагерь. Потоцкий защищался около трех часов 4); московские люди

стали-

') Histor. belli eosac. polon., 233—236.

2) Latop. Jerl., 172.—Pamietn. Jemioloxvsk., 60.

’) Histor. belli cosac. polon., 234,—Annal. Polon. Clirn., II, 36.

4)

Annal. Polon. Clim., II, 36.

595

было подаваться назад; поляки погнали рейтаров московского войска саблями, но

не могли им нанести большего вреда, потому что рейтары были с головы до ног

закованы в железо: рейтары, уходя от преследовавших их поляков, навели их на свою

пехоту, составлявшую средину войска; тут русские сразу ударили на оба крыла

польского войска и оба крыла пришли в замешательство, а за ними смешался и центр

1). В это время в польском войске кто-то крикнул: «новое войско идет на нас!» Это

произвело панический страх; все бросилось бежать, сломя голову, покидав артиллерию,

знамена, ружья; русские напирали на них и с чела и с боков и гнали к местечку

Брухнали. Гетман коронный Потоцкий стал-было защищаться на брухнальской браме и

чуть-было не попал в плен, множество дворян было схвачено во время погони: весь

табор достался русским. Поляки бежали до местечка Яворова. Наступившая ночь

прекратила преследование. Войско, всполошившее поляков, действительно

приближалось, но это был отряд леремышльекого посполитого рушенья, который, в

свою очередь, немедленно разбежался 2).

Победоносное козацкое войско возвратилось ко Львову. Русские расположились

кругом города-по полям и горам; Хмельницкий поставил обоз близ загородной церкви

св. Юрия, где слушал богослужение. 'Гетман 3-го октября послал к магистрату ласковое

письмо, припоминал свою умеренность в 1648 году, извещал о разбитии последнего

войска польского и требовал сдачи города, обещая городу свою особенную милость.

Письмо это было прочитано в ратуше в собрании мещан при губернаторе Вутлере и

нескольких панах, начальствовавших войском (были тогда Олега, Ржевуский, ротмистр

лановой пехоты Унишевский). Думали, толковали и не порешили чтб делать. На другой

день рано приехал от Хмельницкого трубач за ответомъ—и магистрат послал с ним

короткий ответ, в котором, поблагодаривши Хмельницкого за обещанные милости,

сказал так: «находясь под властью военных людей, назначенных от короля для обороны

города, мы ничего не просил, кроме того, чтоб ваша милость, по высокому

рассуждению своему, избавили нас от кровопролития». Этим ответом мещане давали

Хмельницкому понять, что они не могут действовать по собственной воле. Это было

для Хмельницкого ни то, ни се, и он опять послал трубача с письмом такого

содержания: «Видно, что вы надеетесь себе откуда-то помощи. Ваша надежда

напрасна. Войска наши, истребивши коронное войско, идут в глубину Польши, и мы

останемся здесь, пока вы не покоритесь. Присылайте завтра рано решение свое.

Милосердие наше еще не закрыто для васъ».

И на это письмо не последовало ответа, потому что военные начальники ни на что

не решались, а мещане не могли отвечать иначе, как им прикажут.

5-го октября, не получивши рано требуемого решения, Хмельницкий приказал

ударить со всех сторон на город из пушек. Это заставило панов на что-нибудь

решиться; с их дозволения магистрат отписал Хмельницкому и изъявлял желание

вступить в переговоры, но просил дать заложников.

х) Kron. miast. Lw., 355.

2) ffistor. belli eosac. polon., 234.—Jemiolowsk. Pamietn., 62.

38*

596

Вместе с тем послано было письмо Выговскому: просили писаря ходатайствовать у

гетмана чтоб сталось по желанию города.

«Милостивые государи,– отвечал им в письме Хмельницкий,– вижу, что вы

столько легкомысленны, сколько упрямы, когда, видя к себе нашу милость, вздумали

вместо покорности требовать каких-то заложников. Если хотите от нас пощады и не

желаете за свое упрямство погибели себе и людям, то, оставивши всякую надежду,

дайте нам свое решение, не ожидая от нас никаких заложников, и мы, видя покорность

вашу, оставим вас в добром здоровье. Иначе не наша будет вина. И так уже мы

унижаем свое достоинство, уговаривая васъ».

В таком же смысле отвечал им и писарь, объяснивши, что просьба их о заложниках

огорчает гетмана. Мещане готовы были исполнить волю Хмельницкого, но губернатор

и паны противились. «Как же,—говорили они,– нам посылать к нему послов без

заложников, когда он распускает слухи, что хочет привести город к подданству

московскому царю». К счастью, за мещан был львовский подкоморий Ожга.

После долгих споров решили наконец отправить к Хмельницкому депутатов с тем,

чтоб они узнали, чего хочется от Львова козацкому гетману. Все обратились тогда к тем

мещанам, которые в 1648 году видались с Хмельницким и познакомились тогда с

козацкою старшиною и полковниками. Они сначала упирались, потому что некоторые

военные и духовные напугали их, наконец согласились. То были Самуил Кусевич или

Кушевич, Криштоф Захнович и Павел Лавришевич. Они пригласили идти с собою еще

двоих: Гонсиоркевича и синдика Хоминекого. «Депутаты,—говорит современный

дневник, – прошли среди громадных полков москвитян и русских, кланялись им

вежливо-и от них получали приветствия». 6-го октября они вошли сна-, чала в шатер

генерального асаула Ковалевского, а оттуда слуга (pokojowy) Хмельницкого, Соболь,

позвал их в шатер гетмана. Хмельницкий сидел на лавке, подле стола, со сложенными

накрест ногами, по турецкому обычаю; с ним были: Иван Выговский, брат его Данило,

генеральный обозный Носач, генеральный судья Зарудный, миргородский полковник

Сахнович-Лесницкий и переяславский полковник Тетеря. Все зто были люди, по уму и

образованию стоявшие выше прочих, особенно Тетеря, который, по замечанию

современника, не только хорошо знал латинский, польский и славянский языки, но

обладал ученостью (eruditus). Кроме старшин, депутаты нашли здесь переодетого гонца

Яна Казимира, родственника Выговского., приехавшего с целью склонить

Хмельницкого к примирению чрез посредство писаря, приобретавшего со дня на день

более власти над Хмельницким. Ян Казимир готовил явное посольство к

Хмельницкому и послал этого гонца для предварительного расположения козацкого

начальства в пользу поляков; здесь был гонец от крымского хана и какой-то грек Иоанн,

который, по замечанию современника, был одним из действующих лиц в деле

соединения Хмельницкого с царем. Гетман при входе депутатов приподнялся,

приветствовал их вежливо и просил сесть.

«Мы пришли в этот край по необходимости,—сказал Хмельницкий после первых

приветствий,—мы всегда удалялись пролития невинной крови христианской, никогда

не подавали сами ни малейшей причины к этому, но коронное войско Речи-Посполитой

беспрестанно вносило меч и огонь в Украину и при-

597

нуждало нас защищать жизвь. Прошлою зимою, в противность миру гетманы

соединились с татарами, напали на Украину, варварски истребляли жителей; татары

грабили и разоряли нас своими загонами и таким образом войско запорожское вызвано

было к войне, хотя, быть может, его величество король этого и не хотел. Бог послал нам

победу и недавно мы рассеяли врагов наших под Гродеком, чтб они могут сами

засвидетельствовать».

Хмельницкий позвал двух пленных: сына воеводы подольского Потоцкого и

Быковского, и вежливо просил их сесть рядом с собою. Вошли также двое начальных

людей московского войска: стольник Ромодановский и иностранец Гротус.

Хмельницкий продолжал рассказывать о битве и победе Козаков.

Московские люди, вмешавшись в разговор, смеялись над трусостью польского

войска и отпускали полякам оскорбления.

«Напрасно так думаете, – заметил Потоцкий,– напрасно приписываете себе

победу над коронным войском; нас победили не вы, но мужественные козаки. Еслиб

пехота козацкая не поспешила выручить вас, то московское войско потерпело бы

большое поражение».

Хмельницкий и полковники дали заметить, что им нравилось такое мнение

побежденных. «De aliis rebus cras plura loquemur» (о других делах поговорим завтра

поболее), сказал Выговский Кушевичу. Московские начальники сидели недолго и ушли.

Депутаты заметили, что, несмотря на свежий союз украинцев с москвитянами, уже

между ними посеялась какая-то недоверчивость. Еще яснее увидели они это, когда

наступил обед: духовник Хмельницкого читал молитву и не упоминал имени царя.

Но тем не менее Хмельницкий, казалось, действовал сколько для пользы Южной

Руси, столько же и для славы царя покровителя. Депутаты, пробыв у Хмельницкого

день, возвратились в город с письмом Хмельницкого, в котором гетман предоставлял

магистрату еще обдумать свое положение и прислать депутатов на другой день. Это

сделано было, как кажется, для того, чтобы уверить мещан, что они могут вполне

доверять ему и присланные к нему люди вполне безопасны. На другой день, 7-го

октября, депутаты пришли снова в лагерь.

Выговский встретил пх. Хмельницкого не было.

«Не желаете ли,—сказал писарь,– повидаться с Васнльеа Васильевичем,

главнокомандующим московского войска?»

«Мы не имеем к нему писем,—отвечали депутаты,—и, не смея преступить пределы

нашей обязанности, не можем входить в такие переговоры».

«Я советую вам,—сказал Выговский,—оказать им по крайней мере честь, как

гостям, и соблюсти их обычай: пусть трое из вас поднесут им белого хлеба и вина,—

таков у них обычай».

Трое из депутатов исполнили это, взяли хлеб и пошли, но прибавили, что не будут

входить с ними в трактаты.

Между тем к Выговскому и к оставшимся с ним двум депутатам вошел

Хмельницкий и заговорил о состоянии Польши.

«Еще никогда,—сказал он,–не доходила Польша до подобного бедствия; его

величество, король Ян Казимир оставил свое королевство; шведы взяли Краков; нет

более никакого войска, и я сделался теперь господином Земли Русской. Нет более

надежды полякамъ». Это было приготовление.

598

Возвратились депутаты от Бутурлина.

«Что, как принял вас Василий Васильич?»—спросил их Хмельницкий.

«Очень дурно, очень неласково,—сказали депутаты,—он от нас не принял ни хлеба,

ни вина, и требует, чтоб мы отдали город и замок и присягнули московскому царю,—и

губернатор тоже: нам это удивительно. Мы не могли дать ему никакого решения,

обещались поговорить об этом с панами».

«Так и быть должно,—сказал отрывисто Хмельницкий,—иначе не будет ничего».

«Василий Васильич требует от вас справедливого,—сказал Выговский, ударяя с

жаром кулаком по столу,—все обстоятельства должны вам показать, что Польша

потоптала права' божеские и человеческие. Польшу Бог оставил. Куда сягнула козацкая

сабля—там и козацкое владение. Город Львов, находясь под властью поляков, будет

терпеть всегдашния утеснения и католики не перестанут преследовать нашу

православную греко-русскую веру. Мы не попустим, чтоб наша вера где-нибудь была

утесняема».

В самом деле, в недавнее время львовяне могли убедиться, что полякам нельзя было

ни в чем доверять. Принужденный Зборовским договором, Ян Казимир даровал, 12

февраля 1650 года, диплом, которым предоставлял полную свободу русскому народу во

Львове, возвратил кафедры, церкви и церковные имения православным духовным и

даровал право свободного книгопечатания Львовскому русскому братству; но после

разбития Хмельницкого под Берестечком все эти права были нарушены без всякого

повода со стороны города, братство ограблено, его типографии и имения отданы в

подарок одному придворному льстецу Студзинскому и, вдобавок, русские горожане

были в судах и в своих торговых оборотах всячески преследуемы не только

католиками, но даже иудеями.

«Позволено ли говорить нам?»—сказал тогда Кушевич, один из депутатов.

«Говорите! —сказал Хмельницкий:—говорите решительно и смело, теперь не

шуточное дело».

«Милостивый пан гетман,—сказал Кушевич,—жизнь наша в руках ваших, и если

мы воротимся в город, то должны приписать это милости вашей; но присягать на имя

царя московского не станем: мы уже раз присягнули Яну Казимиру и сохраним свою

верность, в какое бы положение судьба ни поставила нашего государя. Смеем

надеяться, что при старании вашем, милостивый пан, и войска запорожского вся

Украина снова возвратится под власть собственного государя. Если-ж мы теперь

изменим нашему законному монарху и отдадимся чужому, то вы сами, милостивый

пан, и все войско запорожское, почтете нас до крайности легкомысленными. Что

подумает сам царь московский о верности и добродетели нашей? Просим покорно вас,

милостивый пан, не принуждайте нас к тому, чего не можем мы сделать без нарушения

совести».

Выговский снова начал-было убеждать их, но Кушевич прервал его и сказал:

«Напрасно тратите время: мы ничего не скажем, кроме того, что до тех пор, пока

жив наш милостивый монарх, Ян Казимир, мы не будем присягать другому государю,

да еслиб мы из боязни поступили так, как вы хотите—губернатор и весь город не

примут этого».

599

Старшинам козацким, ценившим всегда твердость, понравилась такая решимость

депутатов.

Sitis constantes et generosi (вы постоянны и благородны),—сказал потихоньку Павел

Тетеря.

После того заговорили о современных делах. По этому поводу козаки сказали:

«Войско запорожское никогда не отдавалось в рабство московскому царю, оио за

свободу свою билось и за свободу войну против ляхов начало».

С тех пор целый октябрь шла переписка между членами магистрата и козаками.

Иесколько раз приходили к гетману депутаты и просили не приневоливать их к

присяге. Выговский, который при свидании так сильно настаивал сдаться Алексею

Михайловичу, писал тайно к Кушевичу, чтоб горожане не сдава'лись московскому

царю. Среди переговоров происходила пальба, но преимущественно от московских

людей. Козаки мало им помогали и расходились самовольно по окрестностям: они

вообще не любили осад. Выговский употреблял всякия хитрости, чтоб не было принято

решительных мер. Тогда на Хмельницкого подействовал львовский православный

владыка Арсений. Он, явившись к гетману, умолял его именем Христа не губить

русского православного народа, п Хмельницкий ограничился, наконец, тем, что

потребовал с города окупа 400.000 злотых, да кромеjroro известное количество сукон,

материй и сапогов. Под Львов приехал посланец от Карла-Густава, какой-то Гамоцкий,

родом львовский армянин, но с юных лет служивший в Швеции. Он привез от своего

государя лестные предложения. Карл-Густав предоставлял себе все, что завоевал у

поляков, а Хмельницкому отдавал всю русскую землю, но просил Козаков в настоящее

время удалиться из Червоной Руси и дожидаться мира.

Хмельницкий мог надеяться, что в предполагаемом всеобщем мире Русской Земле

даруется независимость от Польши, так точно, как он уже видел недавно пример

подобного признания голландцев свободными от испанского владычества. Гетман

считал долгом не раздражать своего союзника, шведского короля.«Не надейтесь более

на своего короля Яна Казимира,—писал он горожанам,—о нем говорить нечего; уже

шведский король овладел Краковом, а мы с ним вошли в братство и положили такой

договор, что шведский король и московский царь с козаками в союзе все разом

наступят на Польшу. Мы уже и поделились. Король шведский пусть удержит то, что

ему Бог дал, а нам помог Бог овладеть нашею русскою землею, так мы за нее стоим и

хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы; по христианству так желаю». Между тем,

разнесся слух, что хан выступил на помощь Польше против Хмельницкого. Это

заставило гетмана поскорее кончить дело со Львовом, чтоб татары тем временем не

овладели Украиною. Хмельницкий быстро согласился на шестьдесят тысяч злотых, и

получил их даже не деньгами, а преимущественно товарами» ').

Депутаты застали Хмельницкого в меланхолии, как они выразились. «Я узнал,—

сказал он,—что татары напали на Украину и наделали много вреда людям и

имуществам. Хочу непременно завоевать Крым. Зимою пойду

Ч Рув. И. П. Б. разнояз. ист. f JVs 5.—Supl. ad Iiist. Russ. Monum., 193—210.– Kron

miasta Lwowa, 338—376.

600

на него с моим козацким и с московским войскомъ». В то время, 29-го октября,

прибыл посланник от Яна Казимнра, Станислав Любовицкий; с ним был Самуил

Грондский, один из историков нашей эпохи, которого Любовицкий, встретив на дороге,

пригласил с собою. Король понял, что причиною всех бедствий Польши—

Хмельницкий и старался преклонить его обещаниями, но вместе с тем не оставил и

прежней польской политики против Козаков. Любовицкий с письмом, исполненным

самых лестных и даже униженных комплиментов, вез с собою другое письмо к

татарскому хану, в котором Ян Казимир возбуждал крымского повелителя против

Хмельницкого. Этот Любовицкий был одним из клиентов Оссолипского и, вместе с

канцлером, посещал Украину при Владиславе IV, и потому был знаком с Хмельницким.

Хмельницкий, прочитав письмо короля и выслушав убеждения Любовипкого,

отвечал:

«Любезный кум! вспомни, чтб нам было обещано под Замостьем, под Зборовом,

под Велою-Церковыо и в других местах, и чтб мы получили? Все обещания давались

нам под руководством науки вызуитов, которые говорят: не должно держать слова,

данного схизматикам. И где те обещания, которые король давал нам после своего

избрания? Едва только он короновался на царство, тотчас же послал против нас войско;

то же делалось после других договоров. Поляки нарушали права гостеприимства,

называли нас хлопами, били нагайками, отнимали имения, выгоняли из домов. Когда

козаки. не терпя всего этого, убегали и покидали жен с детьми, потому что в зимнюю

погоду не могли с собою брать их, польские жолнеры насиловали жен наших, а уходя

из нашего края, сожигали бедные хижины наши часто с детьми. А когда козаки

противоставали панам, то поляки, мало того, что топили их тайно в мешке, так чтоб

нельзя было найти ни следов убитых, ни отыскать виновника, этим не

удовольствовались... еще сажали их на высокие колья, чтоб выказать всеобщую

ненависть к русским и презрение к их бессилию. Но что всего оскорбительнее, они не

щадили священников наших, а еще преимущественнее мучили их, и таким образом

вооружили против себя людей, которые всего более склонны к спокойствию. Столько

претерпев, быв столько раз обмануты, мы принуждены искать, для облегчения нашей

участи, средств, которых нельзя уже никаким образом оставить. Поздно испрашивает

король нашей помощи, поздно и напрасно думает он о примирении Козаков с

поляками».

«Мы не можем отрицать,—сказал Любовицкий,—что король несколько раз обещал

козакам свои милости и не исполнял их; но ты сам, пангетман, провидя причину этого,

когда-то, во время Зборовского трактата, сказал: «сам король человек добрый, но

королевские собаки будут на него лаять до тех пор, пока не встревожат его». Едва

король стал на сейме стараться за вас перед чинами государства, как самые презренные

послы дворяне, из которых иной не знал, где мать родила его, а другой не стоил сам по

себе двух грошей, подняли такой крик, что бедный король онемел и должен был

нарушить свои обещания. По теперь наияснейший король объявил, что будет

признавать благородными не тех, которые ведут длинный ряд генеалогии от дедов, а

тех, кто окажет теперь услугу отечеству. По-

601

этому, оставьте забвению все прошедшее и помогите помазаннику Божию: вы

будете уже не козаками, а друзьями короля; вам будут даны достоинства, коронные

имения; уже он не даст себя обманывать, не позволит нарушать своего покоя этим

собакам, чтб теперь разбежались и покинули господина, которого должны были

защищать».

Так говорил королевский посол, отправленный к татарам для подущения их против

тех, которым обещал такия золотые горы.

По окончании речи Выговский вышел, а Хмельницкий сел подалее и начал говорить

с старшиною. Тогда Грондский подходит к своему товарищу и говорит:

«Надобно прежде всего помнить, что не от короля зависит королевство, а от

королевства король; будет королевство—сыщется король, а погибнет королевство—и

королю не будет места. Выхваляй короля, да не срами же и королевства. Притом о

братьях в отсутствии надобно говорить так, как бы они были здесь».

Любовнцкий вспыхнул, в досаде подбежал к Хмельницкому и сказал:

«Пан гетман! нас здесь двое. Этот человек послан не королем, а я сам пригласил

его: он теперь укоряет меня за то, что я говорю о дворянстве. Прикажите арестовать

его».

Грондского увели, но чрез несколько минут Любовнцкий вспомнил, что Грондский

знает о письмах к татарам, и когда вошел Выговский, он объяснил, что неосторожно

раздражил своего товарища и просил выпустить его.

Выговскому не трудно было найти предлог. Он отвел в сторону гетмана и сказал

ему:

«Уже по всему лагерю, и между козаками, и между москалями, распространяются

толки, что гетман приказал арестовать королевского посла. Народное право не

позволяет делать насилия и ему, как равно и Любовицкому».

Гетман, в свою очередь, рассудил, что это сделано опрометчиво и притом

московские люди тотчас узнают, что он принимает послов от короля польского, на что

не согласился царь в договоре. Он приказал немедленно позвать Грондского.

«Садитесь и слушайте, господа,—сказал он,—вы принесли нал прекрасные

предложения от короля; по возможно ли их принять ПЛИ невозможно? Выслушайте эту

побасенку. В древние времена, говорят, жил у пас поселянин очень зажиточный; все

соседи завидовали ему. У этого поселянина был домашний уж, который никого не

кусал: хозяева ставили всегда ему молоко в нору и он часто ползал между семьею.

Случилось однажды: дали мальчику молока; приполз и уж и стал хлебать молоко из

чашки; за это мальчик ударил его ложкой по голове, и уж укусил мальчика. На

ясалобный крик дитяти прибежал отецъу и, узнав, что уж укусил сына, бросился

убивать животное; уж успел вложить голову в нору, а хвоста не успел; хозяин отрубил

ему хвост. Мальчик умер от укушения, а уж остался уродом и с тех пор боялся

выходить из норы. Вскоре после того богатства этого человека начали значительно

уменьшаться, наконец он пришел в крайнюю бедность и, желая узнать причину,

побежал к знахарям и говорил им: «Скажите, прошу я вас: что это значит, что в

прошлые годы я меньше прилагал старания о хозяйстве, а всего у меня было много: пи

у кого не было

602

так много и таких прекрасных волов, как у меня, ни у кого коровы не давали

столько молока, ни у кого овцы не давали такой блестящей шерсти, нигде кобылы не

рожали таких складных жеребят, нигде поля не приносили такой обильной жатвы,

ничьи сады не оглашались таким множеством пчел; стада мои не страдали от болезней;

я сам не знал никаких неприятностей; дом мой посещали гости; ни у кого из соседей не

было такого многочисленного семейства; нищий не отходил от моего дома с пустыми

руками; ни в чем не было недостатка; всякого добра было у меня обильно. Но вот за

несколько лет рассеялось все, чтб я собрал в продолжение жизни, и между соседями

нет беднее меня; и хотя я изнемогаю от трудов для поддержания жизни, однако ничего

мне нейдет в пользу, но с каждым днем все хуже и хуже. Скажите, если зиаете, причину

моего горя и нельзя ли пособить ему?» Ему отвечали: «Пока ты в прошлые годы

хорошо обходился с своим домашним ужом, он принимал на себя все грозившие тебе

несчастия, а тебя оставлял свободным он них; теперь же, как между вами стала вражда

–все бедствия обрушились на тебя. Если ты хочешь прежнего благополучия,

примирись с ужомъ». Жена понесла ужу молоко, но уж наелся молока и снова

спрятался в нору. Несколько времени наблюдал за этим хозяин и начал приглашать его

заключить прежнюю дружбу. Тогда уж ему отвечал: «Напрасно хлопочешь, чтоб была