Текст книги "Богдан Хмельницкий"

Автор книги: Николай Костомаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 67 страниц)

оборонялись; бернардшш отличались особенно. Сам Хмельницкий разъезжал близко

города на белой лошади. По этой масти приметили его из города и пустили выстрел,

пуля попала под ноги его лошади. Вечером кончилось нагиадепие, враги разменялись

пленниками.

Хмельницкому не трудно было взять Львов; но он сам не хотел напрасно проливать

кровь и предавать богатый город на волю необузданной черни и татар; поэтому,

расположив около города войско, сам предводитель стал в близкой деревне, Лисеницах,

и послал оттуда к городским стенам с письмом трубача, который поднял кверху над

головой шапку, чтобы в него не стреляли, и оставил взоткнутое на жерди письмо.

Хмельницкий требовал, чтобы львовяне выдали всех иудеев, убежавших в город,

которых называл главною причиною происшедшего междоусобия, ставя им в

особенную вину н то, что они помогали полякам деньгами против Козаков. Город дал

ответ, что иудеи принадлежат не городу, а подданные Речи-Посполитой, и просил

козацкого предводителя о пощаде и милосердии. Вслед затем Хмельницкий отправил

во Львов священника Федора Радкевича с новым письмом к городскому магистрату,

предлагая мир и требуя 200.000 червонных злотых окупу, для заплаты татарам.

Kubala. I, 85.—Kronika miasta Lvvowa, 280—288.

234

Городские райцы видели, что город не может удержаться и согласились начать

переговоры. Они уверяли и сами себя и других, что решаются просить пощады у

козацкого вождя не из трусости, а единственно для того, чтоб спасти католическую

святыню от поругания 1).

Но в городе Львове накопилось множество поселян православной веры. В самый

день прихода Козаков губернатор внушил жителям, что если предместья останутся

целы, то козаки засядут надолго пред городом, и, по его мнению, для предупреждения

опасности, надобно бы истребить предместья. И действительно, тотчас по прибытии

союзных козацких и татарских сил ко Львову, козаки стали напирать на предместья, а

татары обступили их кругом, чтоб не дать бежать из них предмещанам. Уже в первый

день козаки разорили внешния ничтожные деревянные укрепления из кольев и

ворвались в предместья. Предмещане бросились спасаться, иные в укрепленные

монастыри, иные в город, и сразу тысячи возов стеснились у ворот, а из города усердно

палили в преследующего неприятеля. «Нуте, молодцы, нуте!» свирепо кричали

напиравшие вперед толпы Козаков. Вдруг Хмельницкий приостановил бой и послал,

как говорено было, трубача с предложением выдать иудеев. Впоследствии католики

сложили легенду, будто козацкий вождь был остановлен видением в облаках – он

увидал образ молящагося на коленях монаха с распростертыми руками – и так был

поражен, что приказал отступить. Это был, толковали бериардины, святой Яи из Дукли

и вера в это заступничество святого так распространилась, что впоследствии близ

бернардинского монастыря поставили колонну с изображением наверху св. Яна из

Дукли в том виде, в каком он являлся в облаках и спас город Львов от схизматика

Хмельницкого и неверного Тугай-бея. Но на другое утро возобновили козаки нападение

на предместья с новою силою. В православной «кафедре» св. Юрия толпы предмещан

искали спасения в молитве. Козаки, перебивши много народа во дворе монастырском,

разбивали церковные двери, стреляли в окна и, наконец, ворвались в средину храма.

Старик игумен, стоя у алтаря, пытался напомнить им, что они такие же православные,

как и народ, .собравшийся в церкви.– «Гей про Бог христиане! Вира, вира!» вопиял

он. Но козаки неистово требовали сокровищ, кричали: «батеньку, не хочем твоей виры,

лише дидчих грошей!» Они плескали ему на плечи горилку и зажигали, понуждая

отдавать им спрятанные сокровища. Одни из Козаков, правда, смутились и ушли, но

нахлынули другие с заступами, рубили стены, не пощадили гробов и выкидывали из

них полусгнившие трупы, ища сокровищ, наконец сорвали со стены и ободрали

храмовую икону св. Юрия, и потом ушли, говоря: «прощай, св. Юру». Вытряхивая

карманы у тех, которых застали в церкви, козаки говорили им: «вы хоть сами одпой

веры с нами, да у вас деньги лядсисия,—так за это вас надобно карать» 2).

Так рассказывают поляки о тогдашней дикости Козаков, мало показывавших

благоговения к вере, за которою выставляли себя воюющими. В то время, когда одни

расправлялись у св. Юрия, другие забирались в опустелые костелы и дома, стоявшие

близко городских валов, и оттуда с гребня крыш,

‘) Rei. Czech. Kron. miast. Lw., 303.—Рукоп. И. П. Библ. разнояз. hist F. № б

Ivubala, I, 89. Ссылка на Зиморовпча, 108.

235

из-за дымовых труб и из окон палили в город и удачно поражали смельчаков,

выступивших на вал для обороны. Иные забрались в кармелитский монастырь,

умертвили там пятнадцать монахов и перебили не мало народа, искавшего в монастыре

убежища,—и оттуда стали беспокоить горожан пальбою. Тогда городские старейшины

вспомнили советы, подававшиеся пред самым нашествием неприятелей, и решились

сжечь предместья, чтоб лишить неприятеля пристанища и точки опоры для действия

над срединою города. Нашли людей, которые за обещанную награду взялись пустить

огонь в ближайших к городским валам строениях предместий. Их выпустили тайным

ходом в ночное время и они подлозкили огонь во многих домах. Пожар

распространился с чрезвычайною быстротою, благодаря тому, что поднялся сильный

ветер; тогда козаки, преследуемые огнем, покинули предместья, однако самый город

был в опасности, когда ветер обращался на его сторону. Пожар произведен был ночью с

четверга на пятницу. Когда огонь разгорелся, стало так светло, что можно было на

земле увидеть иглу. Поутру в пятницу настал узкасный день. Дым, восходивший над

пламенем, закрывал солнечный свет, сделался нестерпимый жар и смрад; там —

огненные головни укрывали крыши слоями, там рассыпались искры будто из какого-то

мешка; страшно трещали падающие стропила, бревна и кровельные доски; раздавались

раздирающие отчаянные вопли и крики: «горим! горим! воды! ради Бога воды!»

Вереницами крузкили в горячем воздухе птицы, лишенные своего приюта под

крышами. Узкас приводил в оцепенение смотревших на это зрелище: казалось, им

приходит их последний час; иных даже звук труб приводил в смертный страх. На

счастие горожанам, с наступлением следующей ночи пошел дождь и спас

недогоревшие дома. Из города можпо было ясно распознать, что за пределами

городской стены все хаты подгородних обывателей, их гумна и пасеки, загородные дачи

зажиточных горожан, церкви, костелы, красовавшиеся еще в предшествующий вечер

– все стало добычею пламени в каких-нибудь несколько часов х).

Предмещане, лишившись имуществ, скитались без куска хлеба с женами и детьми:

многие пристали к козакам; других загнали в город, обеицая кормить во время осады.

Население Львова увеличилось: от тесноты и дурной пищи, которою питались бедняки,

при дороговизне припасов, открылись повальные болезни. «Наши улицы, рынки и

церковные дворы обратились в настоящий лазарет; угла не было в городе, где бы нельзя

было встретить недужных и не слышать удушающей вони»—говорит очевидец.

Сверх того, поляков, иудеев и армян пугало скопление православных, между

которыми попадались подозрительные для них лица; слышно было, что у

православных мещан бывают ночные скопища. Кще до прибытия Хмельницкого

открыто было, что мещане гологурские писали к нему, приглашали избавить народ от

невыносимой ляшской неволи и обещали содействие. Письмо было перехвачено;

поляки боялись, что таких доброжелателей Хмельницкого было в городе не мало. Всяк,

– говорили тогда католики,—кто только исповедует греческую веру, желает погибели

Польше. Открыли в городе женщину, которая была любовницею Кривоноса и потом с

одним исозаком стран-

Kronika miasta Lwowa, ЗОО.

236

ствовала для узнания дел. Она сама созналась в этом и была пощажена. Донесли

губернатору, что у одного богатого мещанина, Юрия Коваля, работники льют пули и

куют оружие. Окружили подозрительный дом и действительно нашли много железа и

свинцу. Хозяин отговаривался, что это припасено для продажи, но узнали, что это

готовилось для оружия православным, на помощь козакам. Во время штурма города

Артишевский приказал казнить его па страх ’ прочим примерным образом, но

выражению современника. Вслед затем было перехвачено письмо львовского

православного владыки к Хмельницкому. Неизвестно содержание его; летописец

говорит, что губернатор оставил владыку в подозрении *). Католики боялись

православных и, если верить рассказу украинских летописцев, бернардины выдумали

средство уменьшить число этого опасного для них народа.

Скрывавшиеся во Львове мужики и предмещане проживали преимущественно в

монастырях. Вернардинский был набит битком. Монахи устроили в субботу обед и

поставили два стола: на одном кушанье было мясное, на другом постное; так как

католики наблюдают в субботу пост, то монахи, сзывая людей, говорили: «Идите, кто

из вас русин, пусть садится и ест мясо, а кто поляк, то для него трапеза с рыбою и

масломъ». Православные, не подозревая уловки, сели за особый от католиков стол.

Тогда монахи стали вызывать их поодиначке, под предлогом, что хотят что-то сказать, и

выводили за ворота. Там, в глухом дворе, был колодезь, называемый бардыш. Подле

колодца стоял бернардин. Монах подводил русского к колодцу и говорил: «Посмотри

туда, русин!» Русский наклонял голову, и стоявший подле колодца бернардин рубил его

по шее, а тело сбрасывал тотчас в колодезь. Вот уж несколько, человек таким образом

пошло вслед за монахом; никто не знал, чтб сделалось с тем, который вышел прежде

него; всяк добровольно наклонял голову под топор. Наконец обедавшие стали

беспокоиться, что братья их нс возвращаются, некоторые встали и подсмотрели, чтб

делают монахи. Тогда все с отчаянными криками бросились через стены и, без оглядки,

полетели в козацкий лагерь, где произвели всеобщее исступление. Хмельницкий, в

первом порыве гнева, грозил сжечь целый город 2); но потом утишился и послал

предостеречь всех зкителей Львова русского вероисповедания, чтоб они спрятались в

церквах во время штурма города, которым он угрожал 3).

Хотя город Львов, как выше было показано, и был обнесен двумя стенами и рвом,

но эти укрепления были ненадежны; вода во рву высохла, а стены, по замечанию

современника, годились для защиты от ружей, а не от пушек. Артишевский, однако,

показал отчаянную готовность защищаться. «Я узко стар,—говорил он,– довольно

позкил, кончу зкизнь во Львове: лучше пусть меня задавят его развалины, чем мне

спасать зкизнь низкою сдачей!» Но зкители, привыкшие к изобилию, иевоинственные,

давно не видавшие у стен своих неприятеля, зкелали избавиться от опасности каким бы

то ни было

‘) Annal. Polon. Glim., I, 84. – Pam. do pan. Zygm. IU., Wlad. IV i Jan Kaz., II, 32. —

Hist. pan Jan. Kaz., I, 25,

2)

Истор. о през. 6p.

3)

Рукоп. II. П. Библ. распояз. № 5.—Rei. Grozw. Kr. m. Lw., 314.

237

образом. Подумайте,—убеждал их старик губернатор,—как можно довериться

Хмельницкому, когда он замарал себя всякого рода вероломством? Для человека

благоразумного и храброго гораздо желательнее смерть, чем неволя: смерть

прекращает, неволя рождает горе!» Городской совет не послушался старика и

обрадовался, когда Хмельницкий, благочестивых ради, живших еще в большом

количестве в этом городе, оставил прежнее свое намерение брать его приступом и

предавать воинскому разорению, а предложил денежную сделку: он потребовал с

города окуп, обещая за то отойти от него с своим войском. Началась переписка,

происходили совещания; львовяне хотели что-нибудь выторговать у козацкого гетмана;

но вдруг новые успехи Козаков заставили мещан не прекословить более милосердию

Хмельницкого.

С северной стороны города Львова, на горе, называемой Лысою, был замок,

построенный в старину князем Львом Даниловичем. В мирное время оигь оставался

незанятымъ^ потому что был неудобен для жизни: там была дурная вода и притом в

единственном колодце; но в военное время положение его было валено. Он стоял на

возвышенности, откуда можно было видеть, чтб делается в городе, и притом оттуда

можно было удобно палить в город. Артишевский поставил там гарнизон под

начальством бурграфа Братеевского. Гарнизон этот, в начале состоявший всего из

семидесяти человек, увеличивался охотниками из мещан и мужиков. Тут в субботу

столпилось также много предмещан, лишенных лшлищ. Козаки, под начальством

Кривоноса, повели приступ на этот замок. Замок был крепок не столько

искусственными укреплениями, сколько естественною крутизною горы, на которой был

построен. Но чрезвычайное скопление народа обоего пола грозило скорым

наступлением голода. Козаки неустанно беспокоили этот замок целый день до сумерок,

и наконец Вратковский, выбившись из сил и страшась оставаться там далее и

подвергаться голоду, ушел с своими солдатами. Оставшиеся без обороны предмещане,

мещане и мужики пришли в волнение. «Чего-ж нам ждать еще?—закричали некоторые

из них:—чем погибать от голода с детьми, лучше отдаться на милость козакам!. Не

такое страшное горе, как страх его малюет! Волки, медведи – и те бывают милосерды,

а козаки – люди, да и татары люди! Что они нам сделают? В неволю возьмут? Что-ж?

потерпим, а после, может быть, на волю выйдем. Жон, дочерей наших изнасилуют? Э,

что-лс делать! Не стыдно, когда поневоле. Ну, с Богом!» Множество голосов со стен

закричало, что они сдаются.

В воскресенье толпа кияков, – так назывались червонорусские хлопы, потому что

за недостатком оруясия употребляли кии, – ворвалась в. замок, как волки в овчарню,

говорит очевидец, и перерезали они всех от старого до малого. «Страшно выглядывал,

–продолжает тот лсе современник,– этот замок со мшистыми стенами, облитыми

кровью, и башнями, завалеппыми людскими трупами» *).

Тем временем козаки отняли у горожан воду, следуя указанию одного

предмещанина, ушедшего к козакам 2) и, чтобы лучше долетали в город ядра и пули,

взмостили на крышу высокого костела пушки. Пущенная бомба

1)

Rei. Czech. Кг. m. Lw., 306.– Rei. Grozw. Ibid., 314.

2)

Рукоп. И. П. Б. разнолз. F. № 5.

238

зажгла жидовскую синагогу; пожар распространился; люди не смели тушить,

потому что картечи убивали их на улицах. Тогда мещане, видя неизбежную беду,

соглашались сдаться на волю победителя, выставили белое знамя и послали знакомого

Хмельницкому ксендза Гунцель-Мокрского просить помилования. Этот ксендз,

регулярный каноник и экс-иезуит, был когда-то профессором в той иезуитской

коллегии, где учился Богдан Хмельницкий и считал козацкого гетмана в числе своих

бывших слушателей. Хмельницкий теперь принял его радушно и вручил, по его

просьбе, охранительный лист для послов, которых, как сообщал ксендз Хмельницкому,

город Львов намерен выслать для переговоров в козацкий стан ').

Хмельницкий, получив это известие, бросился лично к осаждающим, влозкил на

палку свою шапку и, показывая исозакам, кричал: «згода!» 3).

Битва остановилась. Вслед затем выехали из Львова четыре депутата: от русских,

поляков, армян и от университета 3). В сопровождении полковника Остапа они

прибыли в Лисеннцы 13 октября.

Гетман принял их ласково, потчивал вином и уверял в своем располоясении к

городу Львову.

Депутат от католиков, Вахлович, отличался особенно красноречием, и со слезами,

«нищенски», по замечанию очевидца 4), молил предводителя пощадить нх и уменьшить

цену окупа.

«Помилуй нас, – говорил он, – ради нашей крайней бедности; паны совершенно

нас ограбили; нилявецкое войско обобрало нас и покинуло; мы в самом горьком

положении; не дай нам погибнуть с голода!»

Хмельницкий отвечал: «Я не могу скрыть от вас, что меня слишком огорчают эти

несчастные обстоятельства. Дай Бог, чтоб и ухо человеческое о подобных не слышало!

Всему причиною Вишневецкий и Конецнольский, о чем я писал вам; не стало сил

переносить нам тязккий наш жребий; у нас насильно отнимали все наше достояние, и

нам ничего более не оставалось, как взять оружие. Вы просите милосердия: я сам

просил его для себя и не был пастолысо счастлив, чтоб получить; но вам я оказку его!

Я не хочу поднимать моча на ваши головы и дарую вам зкизнь,–это узисе большое

милосердие, господа; только без всяких отговорок, отсчитайте мне двести тысяч

червонных злотых. Вдобавок, я оставлю при вас и зкидов, этих негодных мерзавцев, но

с тем, чтоб они выплатили большую часть этой суммы: они-то обирали Козаков в

Украине. Надобно вам знать, господа, что я требую этих денег не для своей корысти, а

единственно потому, что должен удовлетворить приятеля, моего пана Тугай-бея. Моя

обязанность—наградить того, который соединился со мной со значительными силами,

помогал везде против моего неприятеля и храбро разделял со мною опасности».

Очевидец заметил, что Хмельницкий прослезился, слушая описание бедствия

Львова, но не уменьшил требуемой суммы ни одним злотым 5). Напрасно

*) Kubala I, стр. 100.

2) Ilistor. pan. Jan. Kaz., I, 27.—Pam. do pan. Zygm. III, Wiad. IV i Jan. Kaz. II, 34.—

Stor. delie guereiv., 68.

:t) Rei. Czech. Kr. m. Lw.—Rei. Grozw. Kr. m. Lw., 315.

4)

Rei. Czech. Kr. m. Lw., 304.

5)

Rei. Czech. Kr. m. Lw., 3.04.

239

умоляли его депутаты: он ссылался па своих старшин и на Тугай-бея. Депутаты все-

таки пытались умилостивить его. Наконец он сказал: «я посоветуюсь», и оставил их с

несколькими чиновниками козацкими. Депутаты должны были выслушивать насмешки

над пилявскимн героями. «Мы, – говорили им козаки,—взяли у поляков 6.460 возов с

сокровищами, а вот и булава князя Доминика. Посмотрите па нее. Вот скоро турецкий

цезарь пришлет нам помощь. Пана Вишневецкого мы достанем, хоть бы он в Гданск

ушел: он виною тому, что переговоры не состоялись. Мы дойдем до Вислы, наготовим

чаек и приплывем в Варшаву, а то и далее, если нас не удовлетворятъ». Но тут

воротился Хмельницкий, с ним Тугай-бей, Калга-султан и Пин-ага. Все старшины и

полковники были налицо, каждый с позлащенным перначем – знаком достоинства.

Хмельницкий изложил просьбы города. Тугай-бей, которого усадили на почетное

место, поглядел на депутатов грозно и сказал: «вы молодцов-козаков обидели: хоть бы

вы в землю закопались,—и там я вас найду!» Он начал бранить поляков, особенно

Сепявского, который, будучи отпущен на честное слово, не заплатил окупа. Татары

непременно требовали со Львова окупа. Хмельницкий ссылался на них и представлял

депутатам, что ему невозможно сделать уступки, потому что нужно спровадить татар и

заплатить им, – иначе они будут делать опустошения *). Депутаты должны были с

покорностью согласиться на все требования победителей.

Хмельницкий отправил в город за деньгами Петра Головацкого, а Тугайбей—

татарина Пин-агу; готовой монеты набралось только на 16.000 злотых. Этого было

слишком мало, и Львов откупался разными товарами и вещами; костелы и монастыри

приносили свои украшения и сокровища; мещапе выкладывали из лавок штуки

богатых материй, полотна; жиды, со вздохом, сносили серебро, золото, разные

драгоценности, приобретенные лихвою от убогих христиан; бедные посполитые

принуждены были выносить последнее полотно или серебряную вещицу из скромного

домика 2). Возами отправляли сокровища в стан победителей, где Тугай-бей прилежно

все это оценивал и взвешивал, иногда вскрикивая на привозивших 8). Этим не

ограничился окуп. Город подарил самому Хмельницкому богатых одежд и сбруй на

20.000 злотых; все полковники, войсковые асаулы, судьи, писаря, козацкие атаманы

получили в подарок по нескольку сот талеров и разных вещей: кто воротился с

позолоченною саблею, кто с богато оправленным буздыханом. По замечанию очевидца,

Кривонос показал себя особенно корыстолюбивым. «Я столько же сделал, как и пан

Хмельницкий, – говорил он, – да еслиб захотел, то натворил бы во Львове страха и

беспорядка; за то нельзя меня считать какимнибудь простаком; я не хуже других:

других обдарили и мне дайте какуюнибудь сотню-другую червонных злотых!» Этот

отважный козак получил тогда тысяч на пять разных подарков. Вдобавок, мещапе

должны были, но русскому обычаю, угощать на мировую Козаков и выкатить

полубочки и бочепки разных водок, вин, меду, малвазии. «Негодные холопы,—говорит

очевидец,—

’) Рук. И. II. Б. разнояз. F. № 5.

2)

Rei. Czech. Кг. m. Lw., 306.

3)

Rei. Grozw. Кг. m. Lw., 317,

240

пастухи, пригодные только к плугу, пьянствовали и обжирались посреди города, а

потом уносили с собою в свой стан съестное» ‘).

Для спокойствия граждан Хмельницкий оставил в городе двоюродного брата

своего, Захария Хмельницкого, с десятью козаками; у них был универсал, подписанный

рукою гетмана; этот универсал должен был останавливать Козаков, еслиб какая-нибудь

толпа наездников вздумала еще раз беспокоить Львов. Тогда лсители начали роптать и

обвиняли своих депутатов, что они у Хмельницкого более хлопотали о себе, чем об

общих делах. Ожесточение против них дошло до того, что их чуть было не убили, но

их оборонил Артишевский.

23-го октября султан Калга со своею ордою отступил к Каменцу. На другой день,

24-го октября, козаки дали на прощанье залп из пушек, п страшное войско отступило.

Поляки считали особенным чудом неба свое избавление за деньги 2). Только

бернардины ие хотели участвовать в платеже, говорили, что они оружием охранили

монастырь, и гордо указывали на кучу трупов около своей обители 3).

После того козаки уже не беспокоили Львова. Мимо города проходили козацкие

отряды Хмельницкого и не делали опустошений, потому что Хмельницкий строго

запретил им это. «О, если бы у нас в коронном войске была такая дисциплина!»

говорили тогда поляки. Зато и Козаков не трогали по дорогам. Сын Хмельницкого, в

сопровождении небольшего отряда, провез мимо Львова несколько десятков возов,

нагруженных добычею; пикто на него не нападал.

Отступив от Львова, Хмельницкий еще раз хотел-было отложить неприязненные

действия и дожидаться окончания сейма, но козаки, возбуждаемые преимущественно

Чорнотою, подняли ропот и кричали: «Пане гетмане, веди иа Польщу!»

Замосгье, теперь сильнейшая крепость в Царстве Польском, принадлежало тогда

фамилии Замойских, от которой и получило название, и уже в то время было сильною

защитою королевству, как по своему неприступному положению, так и но

искусственным укреплениям; с юга защищал его огромный пруд, с севера и запада—

непроходимые болота, а с востока—ров, чрезвычайно широкий и глубокий,

наполненный водою; над ним возвышалась огромная стена. Поперек всей стены

проведен был толстый выступ, препятствовавший приставлять лестницы; семь круглых

башен защищали стену, а между башнями и самою стеною поставлены были пушки так

искусно, что издали нельзя было приметить. В стене были сделаны отверстия для

стрельбы в разных местах. Сама стена была так толсто наполнена землею, что наверху

её могла свободпо оборачиваться* карета в шесть лошадей. Иеремия Вишневецкий

собрал туда 10.600 человек, в числе которых было 1.500 пехоты собственной команды

коменданта Вайера, славившагося тогда знанием военного дела. Кроме того, в Замостье

было четыре тысячи шляхты бельзского воеводства, шляхтичи воеводств холмского и

волынского, составлявшие резерв, восемьсот человек постоянной стражи и до тысячи

человек мещан, взявших оружие; были там люди раз-

') Rei. Czech. Кг. m. илѵ., 307. -) Rei. Grozw. Кг. m. Lw., 317. 3) Kp. истор. о бунт. Хм.,

10.

241

ных наций: армяне, шотландцы, немцы; слуги, хоть и годные к бою, не считались и

числе военных людей. Пороха было довольно; пушек, за исключением поставленных

на местах, оставалось еще большое количество в резерве, а ружей было так много, что,

но уверению современника, на каждое окно приходилось но пяти; притом у многих

дворян они были трехствольные. В случае долговременной осады, крепость и город не

боялись голода: каждый житель обязан был запастись припасами для себя и для

поставленного у него на квартире жолиера на полгода, а кто не мог этого сделать, тот

был высылаем из города; таким образом, в Замостье не было и многолюдства,

пагубного но время облозкения. Оставшиеся в Замостье написали на сейм, что не

могут прибыть в Варшаву но той причине, что долзкны защищать важный пункт в

королевстве. Главным начальником собственно города был Владислав Мышковский,

староста гродецкий. Все эти распоряжения были сделаны Вишневецким, которого

паны и зколнеры избрали предводителем; он сделал все нужное для защиты крепости и

доставил части иилявского ополчения случай стереть с себя стыд бегства. Сам князь

уехал в Варшаву с 400 человек.

Паны, собравшиеся тогда в Замостье, ненавидели королевича Яна Казимира,

которого Хмельницкий хотел видеть королем, и послали на сейм извещение, что если

будет идти дело об избрании кого-нибудь из братьев покойного Владислава, то они

дают голос в пользу старшего брата Карла. Хмельницкий, быть, мозкет, узнал об этом и

решился дерзкать крепость в осаде, чтоб застращать противников и, если нужно, силою

орузкия доставить престол Яну Казимиру, стороны которого дерзкался и канцлер

Оссолинский. Хмельницкий, приближаясь к Замостыо, имел, по сказанию поляков, до

80.000 войска, хотя это число ни в каком случае . нельзя принимать за достоверное, тем

более, что большая часть ополчения русского вела гайдамацкую войну по окрестностям

1).

Проходя от Львова к Замостыо, Хмельницкий был сопровождаем восторгом

русского народа. Православные беэкали к нему на встречу, величали освободителем;

одни приставали к рядам Козаков, другие сносили им запасы,—все клялись в

ненависти к католичеству и племени ляхов. Кто только исповедовал православную

веру, тот считал святым долгом помогать чем бы , то ни было восстанию, хотя

некоторые из русских потерпели тогда не только от татар, но и от своих православных

забияк 2). Местечки, населенные католиками, унитами и зкидами, без милосердия были

истребляемы огнем и мечом. В Нароле русские произвели бесчеловечные убийства; в

числе погибших был владелец, Самуил Лащ, известный забияка. Город Сокал и

местечко Томашевка, откуда успели убежать все поляки и зкиды, приняли с торжеством

Козаков. Католические храмы были ограблены; самые кости умерших выброшены из

гробов на поругание 3). Подходя к Замостыо, Хмельницкий послал передовой отряд под

начальством Небабы.

Небаба, приблизившись к Замостыо, удивился, увидев ворота отворен-

1)

Histor. belli cos. polon., 80, 83—89.– Annal. Polon. Clim., I, 87. 88,—Obsid.

Zamosc.

2)

Рукоиг. И. П. Б. разиолз. F. JY« 5.

3)

Obsid. Zamosc.

Н. КОСТОМАРОВ, КНИГА IV.

16

242

ными и очень мало стражи на валу. Предмещане собрались к нему толпами и

начинали-было говорить с ним, как русские; но появился трубач на башне и закричал:

«Прочь отсюда! Паны, находящиеся в крепости, не станут унижаться, чтоб входить

с вами, холопами, в сношения, а мещанам не позволяется».

Воротившись, Небаба доносил, что поляки ни во что считают силу козацкую и

настаивал, чтоб Хмельницкий поскорее взял Замостье и доказал им, чтб значат козаки

1).

Уверенные в том, что русские предмещане готовы принять Козаков как братьев и

дадут им пристанище в своих домах, паны приказали зажечь предместья, и козаки

явились 5-го ноября, в самый развал пожара.

Тогда поднялась сильная буря прямо в лицо козакам. «Несчастные предмещане, —

говорит очевидец, – хватали чтб успевали из своих пожитков; одни бежали с ними в

подъемные ворота к северной башне; другие карабкались по веревкам через стены;

крики малюток, вопли лишенных крова и дрожащих от стужи страшно поражали слух.

Многие пе попали в город и поместились на возах с остатками своих имуществ под

стенами. Никто нс смел роптать, если не хотел быть отданным под стражу двум

дворянам, которых выбирали стеречь подозрительных с сотнею жолнеров. Заперли

паглухо ворота; по всем башням расставили войско; на стенах расположился остальной

народ с косами и колодами для отражения приступа».

Хмельницкий остановился в соседнем селении Лабунях и задумал стеснять поляков

медленным обложением. Он расставил Козаков кругом крепости, на большое

пространство, и приказал сделать плотину па реке, протекавшей через город. Воду

потянуло вниз и осазкдекные потерпели через это большой недостаток. Колодцы днем

иссыхали до дна и только ночыо слегка наполнялись водоюНе так счастливы были

козаки в полевых работах: валы и батареи копать было трудно, потому что земля стала

уже замерзать. Хмельницкий видел, с одной стороны, трудность взять сильную

крепость осадою в такое время года, а с другой—не желал идти на приступ, чтоб тем не

обнаружить явных неприязненных действий против Речи-Посполитой, и старался

сохранить вид, что он не хочет воевать до окончания сейма, а потому послал к

Мышковскому письмо на имя сенаторов и шляхты, запершейся в Замостье.

Хмельницкий вежливо желал им здоровья и благополучия и уверял, что не хочет

кровопролития, а явился с войском единственно по тому случаю, что преследовал

Иеремию Вишневецкого.

«Но так как,–писал он,—он из вашего города убежал, то мы бы желали, чтоб вы

не заводили с нами войны, а примирились добровольно, как львовяне, и мы тотчас

отступим от вашего города со всеми войсками, и волос не спадет с головы вашей. Всли-

ж вы не захотите мира, о котором мы просим Бога, то уж тогда не отойдем от города,

пока пе исполнится приговор Божий: мы хоть не рады, а должны будем воевать с вами.

Сохрани Бог! Лучше пусть теперь, когда мы дошли до вас, Бог даст нам мир, и

1)

Pam. do pan. Zygm. Ш, Wlad. IV i Jan. Kaz., II, 36.—Annal. Polon. Clim., I,

88.—Hist. Jan. Kaz.,|I, 29.

243

мы счастливо дождемся нового государя, кого Бог нам благословит. Мы же, в

особенности, желали бы себе природного государя королевича Яна Казимира: дай

Господи, чтоб довелось служить ему верно, как мы служили блаженной памяти брату

его Владиславу ГѴ-му»...

Чрез два дня комендант прислал гетману, от лица всех дворян в Замостье, ответ,

исполненный уверений в желании мира, но не заключавший в себе ничего

решительного. Дворяне извещали козацкого предводителя, что и они желают королем

природного королевича, но не упомянули имени Яна Казимира, которого не желали.

В то же время Хмельницкий, полагая, что Вайера, как иноземца, молено легко

склонить, послал ему, через пленного немца, письмо и приглашал поступить в

рыцарское товарищество с козаками.

Байер отвечал:

«Хотя вы, козаки, привыкли снискивать себе хлеб саблею, но до сих пор добывали

его не от Речи-Посполитой, матери вашей, а от врагов, в чем мы всегда готовы быть вам

товарищами, но против Речи-Посполитой помогать вам не станем. Я, Байер, не только

дворянин Речи-Посполитой, но и сенатор и каштелян хелминский; хотя у меня под

командою войско не польского происхождения, но состоит все из пруссаков и