Текст книги "Богдан Хмельницкий"

Автор книги: Николай Костомаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 67 страниц)

4/и4 июля Вишневецкий съезжался с ханским визирем Шеффер-Кази; они рассуждали

друзкески, но не могли ни на чем сойтись. Вишневецкий говорил: «ударьте разом с

нами на Козаков; мы зато отблагодарим васъ».– «Ты, князь, прежде явисыс хану и

положи перед ним орузкие»,—сказал Шеффер-Кави.—'«Это для меня унизительно и

слушать»,—сказал Вишневецкий и уехал прочь. Потом поляки пытались сойтись с

самим Хмельницким. Племянник Адама Киселя, новгородсеверский хорунзкий Кисель,

недавно бывший в посольстве у козацкого гетмана, написал к нему письмо. По этому

письму

1) Рат. о wojn. kozac. za Chm., 51.—Wojna dom., 75.—Histor. pan, Jau. Kaz., I, 60, —

Past. Hist. pleu., 58.

2)

Histor. pan. Jan. Kaz., I, 65.—Annal. Polon. Clim., I, 131.

3)

Jalc. Mickal., 467.

4) Jak. Michafowsk. xi^ga pami^tn., 452.– Bell, scyth. cosac., 40.– Кратк. опис. о коз,

мал. нар., 28.

288

Хмельницкий u/аи июля вызывал одного из панов греческого вероисповедания,

Зацвилиховского, давнего своего знакомого и даже приятеля, на разговор L).

«Каково вам в осаде, господа?—говорил он: – нехорошо, я думаюСлушай же: ты

мой давний приятель; был ты когда-то у нас, Козаков, коммиссаром и припомни, чтб я

тебе тогда говорил: пока ты с нами в этом звании, козаки будут тебя за отца родного

почитать, а после что станется– Бог тое знает! Передайся к нам и панов русских

уговори: мне ведь жаль своих единоверцевъ» 2).

Зацвилиховский на это мог сказать только то, что присяга побуждает его быть

верным королю и Речи-Посполитой.

Чрез несколько времени пытались еще раз поляки смягчить Хмельницкого.

Зацвилиховский отправился к нему снова, уже с Киселем. Хмельницкий, говорит

современник, на этот раз не был пьян от вина, но был слишком упоен счастием. Кисель

хотел употребить в дело красноречие, но Хмельницкий прервал его, покачал головою и

сказал ему, начав своею обыкновенною поговоркою:

«Шкода говориты! вы просите пощады; я вас пощажу: выдайте мне Вишневецкого и

Конецпольского; они причиною всей беды, выдайте также Ляндскоронского, Остророга

и Оенявского, а сами, выходите из обоза и положите оружие... Пусть, сверх того, мне

будут уступлены Польшею все провинции по реку Вислу».

«Такия тяжелые условия,-отвечали паны, – войско не в силах принять, притом

ваша милость делаете предложения о том, чтб не в нашей власти; войско не имеет прав

над землями Речи-Посполитой». •

Хмельницкий начал им говорить резко и с угрозами. Кисель сказал: «Нам остается

молчать. Мы надеемся на Бога и будем защищаться до последней капли крови, хотя бы

ваша милость, алча нашей крови, подвинули на нас силы самого ада» 3).

После этой неудачи сойтись с Хмельницким, когда полякам стало в осаде хуже,

паны собрались на совет и говорили: «честнее и надежнее будет попытаться войти в

сношения с ханом – иноземным государем, чем с этим грубым хлопством. Рабская

душа не в силах сохранить умеренности в счастьи и не может удержаться, чтоб не

ругаться бесстыдно над теми, перед которыми преясде раболепствовала. Если хан

предпочтет мир войне, Хмельницкий падет, потому что этот государь – единственный

виновник его могущества и счастия». Поляки решились отправить к хану двух особ,

Яницкого и Белецкого, знавших по-татарски *).

16/ИО июля они явились к Ислам-Гирею и стали упрашивать его отступить от

Козаков и войти в соглашение с поляками.

.«Что это, – воскликнул хан,—вы нам предлагаете совещания, когда вы и без того у

нас в руках? Завтра мы вас всех за шиворот вытянемъ».

*) Jak. Мисииаи. Кз. Рат., 460.—Woyna dom., 63.—Рат. о woyn. koz., 41.

2)

Pastor. Hist. plenior., 47.—Jak. Michafowsk. xiega pamietn., 451.

3)

Woyna dom., 68.

4)

Pastor. Hist. plenior., 48.

289

На все представления польских посланцев Ислам-Гирей отвечал едкими

насмешками. Нельзя было сговориться с ним 1).

Хмельницкий, узнавши об этом, дал хану такой советъ'.

«Упорство поляков, —говорил оц, —зависит от Вишневецкого; стоит только

выманить его из обоза под видом переговоров и взять в неволю,– поляки непременно

сдадутся, лишась храбрейшего предводителя».

Хан принял совет и препоручил обделать это дело визирю ПИефферКази.

Последний выехал к польским окопам и сказал: «Поляки, хан согласен на мир и хочет

быть посредником между вами и Хмельницким; но желает, чтоб на переговоры

выехали к нему Вишневецкий и Конецпольский. Если эти два пана явятся лично к хану,

то его величество избавит вас всех от опасности».

Из обоза отвечали ему, что завтра поляки скажут свое решение.

Вечером собрался совет, и «предводители задумались», ио выражению польского

историка. «Зачем хан зовет на конференцию именно Вишневецкого и Конецпольского?

–говорили они:—почему не главных предводителей: Фирлея, Остророга или

Ляндскоронского?»

Татары, между тем, разглашали самые приятные для поляков вести: будто хан

намерен им выдать Хмельницкого.

«Эй, не то!—говорили паны:—глядите, как бы это не проделка Хмельницкого! Он

давно зол на этих двух панов!»

Совет разошелся, ничего не решив. Вдруг ночью жолнеры привели трех пленных

Козаков; один из них сознался, что вызов панов к хану есть хитрость козацкого вождя,

и что еслиб Вишневецкий явился к хану, то улс не воротился бы в обоз.

«Ага! так и есть!—восклицали паны:—хитро, разбойник, затеял дело, да'не умел

довести до конца. Пьяный расхвастался и выболтал секретъ».

Поляки решились послать к хану еще раз Яницкого.

18/38 июля Яницкий явился пред ханом. «Причина этой войны,– представлял он ему,

–та, что козакаи запрещали ходить на Черное морй п опустошать Турецкое

государство и Крым. Татары подали нм помощь и уничтожили наше войско йод

Корсуном. Теперь татары с ипми в союзе и воюют нас. Но какое ясе будет последствие

этой войны для татар? Козаки станут еще своевольнее и снова начнут опустошать

Оттоманское государство. Пусть лучше татары теперь ясе отступят в свою землю: мы

не сделали им никакого зла, и турецкий император не объявлял нам войны».

Хан выслушал его сурово.

«Лучше вы поскорее сдайтесь,—сказал он,– а если сегодня не сдадитесь, так

завтра всем вам будет кесим; никому не будет пощады».

«Вот улс три недели вы нам грозите судом Божиим,—сказал Яницкий,—по мы

уповаем на милость Божию. Надеемся, что завтра Бог нас не оставит. Кто завтра за

нашими головами придет, тот и свою понесет к намъ».

«А может быть, сказал хан, смягчившись,—завтра все окончится хо-

‘) Jalc. Michalowslt. ks. раш., 451.

П. КОСТОМАРОВ, КНИГА IV.

19

290

рошо. Пусть только князь Вишневецкий придет сюда ко мне; я вышлю к нему всех

моих мурзаков навстречу: такой ему почет будетъ».

Когда Яницкий выезжал от хана, ннсарь Выговский сошелся с ним и говорил: «я

пристал к козакам поневоле. Меня 'поймали на Жовтых Водах. Хмельницкий выкупил

меня за кобылу и велел быть при себе. У меня отец, братья, сестры. Если я брошу

Хмельницкого, он прикажет всех их побить». Он уверял в своем расположении к

полякам, рассчитывая, на всякий случай, оградить себя от беды, если бы поляки взяли

верх и хан оставил Козаков х).

Польские современные летописцы говорят, что Шеффер-Казн подъезжал к окопам и

извещал, что хан дожидается Вишиевецкого и Конецнольского. Выехавший к пему

Яницкий отвечал:

«Войско не позволяет Вишневецкому и Конецнольскому выезжать из обоза, хотя

они душевно желают повидаться. с его величествомъ».

Такой ответ взбесил татарина.

«Так вы смеете пренебрегать разговором с ханом и не доверяете ханскому слову!»—

вскричал татарин. Он плюнул на Япицкого и с угрозами уехал а).

Скоро после того, 23 июля (2 августа н. с.), случилось такое событие: беглый немец

уверял Хмельницкого, что иностранцы недовольны поляками и есть возможность

преклонить их к измене. Этот немец взялся доставить в обоз возмутительноо воззвание

такого содержания:

«До сих пор польское войско, находясь в осаде, закрывается немецкою грудью.

Всем известно, что поляки трусы и прячутся вам за спину: они купили ваше мужество

за неверную плату, потому что у них обычай много обещать и ничего пе давать, а если

что и дадут, то достанется немногим. Вспомните, сколько вы перенесли опасностей и

потеряли крови! Какою ценою они платят вам за нее? Если же вы перестанете служить

им и пристанете ко мне, то получите больше выгод и вернее награду: вы не только

возьмете готовое жаловайье, но еще примете от меня особые подарки за вашу отвагу и

победы».

Вручая беглецу письмо, он, для ирикрытия хитрости, послал с ним письмо к

Иеремии Вишневецкому, в котором назвал его «приятелем моим, хотя

недоброжелательнымъ». Хмельницкий возвращал Вишневецкому письмо,

перехваченное на дороге: письмо это посылал Вишневецкий к королю. «Посланцу

вашей милости, писал Хмельницкий, отрубили голову, а письмо возвращаю в целости.

Ваша милость надеетесь на помощь от короля; зачем же вы сами не выходите из нор и

не соединяетесь с королем? Король ведь не без ума: не станет безразсудно терять

людей. Как ему идти к вам на помощь. Вез табора нельзя, а с таборомъ—все речки да

протоки. Верно его величество нас скорее к себе доясдется, и тогда наступит

соглашение и договор обо всем. А ваша милость на нас не жалуйтесь; мы вас не

зацепляли и хотели вас сохранить в целости в заднепровском государстве. Верно так по

Божьей воле пришлось».

') Jak. Miclial. ks. Раш., 453.

5)

Histor. pan. Jan. Kaz,, I, 63.—Annal. Polon. Clim., I, 127.—Раш. do .pan,

Zygm. Ш, Wlad. IV i Jan. Kaz., II, 72.

291

Отдав письмо Вишневецкому, немец затесался между бывших товарищей и стал

показывать возмутительное послание. Но оно, переходя из рук в руки, скоро попалось

хорунжему немецкой пехоты Корфу, а от него дошло и до князя Вишневецкого.

Иеремия написал Хмельницкому ответ, где, между прочим, выражался так: «Нечего

хвалиться, что ваша милость приказал казнить моего посланца; это не по-кавалерски, а

по-тирански. Надобно помнить: когда кого фортуна из ничтожества возносит, то для

того, чтоб падение его было тяжелее. И вам следует осматриваться и уже пора! Ваша

милость.называете меня недоброжелательным приятелем: узнаете противное, когда

покажетесь верным королю и РечиПосиюлитой. По многих карах от Бога, все-таки

придет до того, что вашей милости пе удастся победить короля, который до сих пор

хотел победить вас не мечем, но милостью, как подданного. Дурные переправы

затрудняют ему путь к нашему войску, но. ваша милость не все наши письма

перехватываете; иные и доходят до короля, и от короля к нам приходят. Не хорошо, что

ваша милость послали с беглецом универсал к чужеземному войску; благодарение Богу,

их верность и добродетели несомнительны; их начальники по большей части из

шляхты, да и большая часть их самих не привыкла изменять. Я возвращаю вам

писанье-к чужеземцам, как ненужное». Он предлагал окуп за пленных, благодарил

Хмельницкого за недопущение его задпепровских имений до разорения. «В настоящее

время, кончал Вишневецкий свое письмо, подданные мои пошли в ваше войско; я не

ставлю им этого в вину; они принуждены были так поступить. Уверьте их, что я окажу

им свою милость. Желаю, чтоб ваша милость не держали их у себя, а отпустили

домой» ‘).

В ответ Хмельницкому на его воззвание к чужеземцам Корф послал такую записку:

«Хотя мы немцы и в осаде, но ваша милость не склоните нас к предательству; мн не

хотим быть изменниками, подобными вам!» а).

Хмельницкий давно сдержал бы свое слово и заночевал в польском обозе, если бы

там не было воинственного Иеремии. Почти всегда, как только Хмельницкий напирал

сильно на поляков, предводители не в силах были остановить воинов, которые хотели

бежать и запереться в замке: Хмельницкому это было бы очень выгодно. Один Иеремия

имел дар управлять толпою. Один из ужасных для поляков дней был 9-го июля (19-го

н. с.). рассказывают, что накануне этого дня хан, соскучившись бесплодною осадою,

приказал привести к себе Хмельницкого за шею, по выражению поляков 3).

«Что это значит? – говорил гневный повелитель Крыма:—с таким огромным

войском ты не одолеешь малой горсти поляков и держишь нас по пустому? Если ты

мне в три дня не расправишься с поляками, то поплатишься собою и людьми своими:

ты мне обещал заселить Крыл ляхами – заселишь его своими козаками!»

Хмельницкий выехал к козакам и кричал вслух всего войска:

Ч Jak. Micliaf. ks. Pam., 456 – 458.

3)

Annal. Polon. Clim., I, 132.

3) Woyna dom., 63.– Pam. о wojn. kozac. za Chmieln., 42.

19*

292

«Гей, козаки, молодци! От що я вам до уваги подаю, що мини хан, его милость,

казав, що ежели ему нолякив на яссыр не дамо, то сами у неволю до Крыму пийдемо»

х).

После этого русские наготовили лестниц, цепей, крюков, машин и ударили на

штурм. По известию польских историков, щадя своих воинов, Хмельницкий поставил

впереди пленных поляков и насильно набранных по окрестностям жителей, привязал

их к длинным шестам, повесил им на груди мешки с землею, для защиты от

неприятельских пуль, а за ними шли козаки, огражденные, таким образом,

несчастными, долженствовавшими служить щитами для своих врагов и мишенью для

соотечественников; через них палили, а другие подгоняли пленников нагайками. Вслед

затем катились изумительные гуляй-городыны, которые польский историк сравнивает с

троянским конем 2). С гиком, при громе нескольких десятков пушек, бросились козаки

на приступ с разных сторон. . Поляки сидели в темноте от дыма 3). В иных местах

козаки прорвались через окопы и резали врагов, так что те не успевали заряжать

руягей. Страх и отчаяние овладели войском. Предводители говорили:

«Нам надобно оставить в замке два полка пехоты, пушки, а самим бежать».

Так говорили они, мало помышляя, возможно ли исполнить то, о чем говорили.

Вишневецкий засмеялся.

«Вы поместите в замке пехоту, – сказал он, – а что-ж она будет делать в тесноте,

без пищи? А с лошадьми куда деваться? Да и как пробраться сквозь неисчислимые

ряды врагов? Разве крылья приделать себе и лошадям, и перелететь по воздуху через

неприятельский обоз? А тех куда денете, у которых лошади пали, слуг, мещан и

простолюдинов? Ведь они христиане: грех их покинуть! Разве вам жизнь дороже

чести? Но мы сохраним и жизнь и честь, если решимся оборопяться до последней

возможности».

«Не пожалеем рук,—кричали ободренпые смельчаки,—будем сражаться

соединенными силами, пока ни одного из нас не станетъ» 4).

Но таких было мало: большая часть выступала бодро, а потом пятилась назад.

Князь с обнаженною саблею заступал им дорогу.

«Вели кто двинется назад, тот или сам погибнет, или меня на месте положит!—

кричал он:—не дадим сволочи потешаться. Вперед!» 5).

Ободряя таким образом воинов, Иеремия бросился с племянником своим из окопов,

ворвался в средину неприятелей, собственноручно полояшл на месте несколько

Козаков, бросился на гуляй-городыну, разогнал подвигавших ее хлопов и зажег ее.

рассказывают, будто в то время полился дождь, а машина горела, и все причли это к

чуду 6).

*) Wojna dom., 65.—Pam. о wojn. kozac. za Cbmieln., 42.

2)

Histor. ab exc. Wlad. IV, 42.

3)

Diar. wojn. p. Zbar.

*) Annal. Polon. Clim,, 1,124.– Pam. do pan. Zygm. III, Wlad. IV i Jan. Kaz.,

II, 70.

5)

Pam. о wojn. kozac. za Cbmieln., 43.

6j Annal. Polon. Clim., I, 129,—Histor. pan. Jan. Kaz., I, 61.

293

В другой раз, в конце июля, в один из тех дней, когда, по выражению современника

'), с огромного козачьего вала летели на поляков огненные венцы пороха, а гранаты и

нули не давали никому выглянуть из землянок; всеобщее уныние распространилось в

польском лагере.

«Больше ничего не остается, как уйти в замок и там защищаться», говорили поляки.

«Так! так!—говорил Иеремия:—этого только и хочется неприятелю, чтоб мы

уступили ему поле, а сами залезли в город и замок. Тогда он нас и повыберет оттуда,

как грибы из лукошка. Подлец тот, кто пойдет! Я останусь здесь» 2).

Тогда-то, по совету его, поляки отправили больных в замок, а сами сделали

теснейшие окопы и заперлись в них.

В самом несчастном положении войска, когда голод свирепствовал в высшей

степени, князь не терял духа и заохочивал к бою.

«Еще немного, еще немного! – говорил он: – и мы получим помощь. Король

недалеко! Вот-вот он к нам явится!»

Не раз он ходил с отрядом добывать языка и однажды привел в обоз несколько

пленников, из которых один сказал:

«Король уже недалеко, близ Топорова; татары узнали об этом наверное;

Хмельницкий испугался и хочет бежать; уже он отправил возы за Горынь».

Это развеселило поляков.

«Вот и наш час приходит,—говорил Иеремия,—и мы в свою очередь помстимся над

врагами!»

Чем сильнее козаки напирали на поляков, чем лсарче палили из пушек, тем бодрее

казался Вишневецкий.

«Радуйтесь! радуйтесь! – говорил он: – вот-вот король подходит; оттого-то

неприятель нам и не дает покоя!» 3).

Хмельницкий через беглецов, продолжавших переходить к нему, узнал что такое

мнение распространилось между неприятелем, и 'задумал им воспользоваться для

своих выгод. Он приказал одну часть возов с припасами побросать на месте, а на

другие возы наложить хворосту и ехать по дороге к Старому Збаражу. Хлопы, сидя на

возах, кричали:

«Эй, рушай! рушай! не блиясься до лядських окопив! Уже бачу, ляхив пе будем

добуваты, король их з вийськом иде» и).

Это сделано было в том предположении, что иных можно будет выманить из обоза

оставленными съестными припасами, а другие вздумают ударить с тыла на едущих. Но

поляки не трогались с места и недоверчиво посматривали на козацкие маневры. Тогда

Хмельницкий употребил свое приготовление на другое дело: рано утром поляки

увидели, что козацкие окопы повысились от наброшенного на них хвороста; сверху

стояли огромные лестницы; взобравшись на них, козаки длинными котвыцями (так

назывались крюки, на подобие якорей) удили, так сказать, осажденных и таскали за

окопы. Въ

Ч Раш. о wojn. kozac. za Chmieln., 47.

2)

Wojna dom., 71.—Pam. о wojn., kozac. za Chmieln., 48.

3)

Pam о wojn. kozac. za Chmieln., 49.

*) Истор. о през. бр.—Woyna dom., 74.

294

то врямя обоз уже был зарыт до того, что не оставалось и узкого прохода для

вылазки; словом, «неприятель, говорит очевидец, мог пас всех посчитать и перебить

как куръ» *).

В таком ужасном положении прошел день, прошел и другой; некому было ободрять

унывающих. Уже все сильно роптали на Вишневецкого за то, что он довел войско до

такого положения своими выходками и ложными уверениями скорого королевского

прихода. Иеремия последний раз придумал средство спасти, хоть на несколько дней,

обоз от неминуемой сдачи. Он находился в своей палатке с полководцами; до ушей его

долетали насмешки торжествующих Козаков, вместе с стонами умирающих от голода

соотечественников; полководцы видели последняя своя 2), рассуждали и ничего не

могли выдумать утешительного; вдруг со стороны неприятельского обоза прилетала

стрела и упала к ногам Иеремии; к стреле привязана была записочка. Вишневецкий,

вместе с прочими, показал вид изумления, поднял стрелу и прочитал следующее в

записочке:

«Я, природный поляк, прошлый год, по причине обид от одного господина,

принужден был идти в службу Хмельницкого; но желаю добра своим

соотечественникам, а потому извещаю вас, братья-поляки, что король ваш за пять миль

отсюда с большим войском. Хмельницкий с татарами знает об этом и боится, и если

сильно на вас нападает, то потому, чтоб вас скорее взять, пока еще не прибыл король.

Надейтесь и выдерживайте осаду: Бог и король избавят вас!»

Это была хитрость князя. Он приказал одному из приближенных пустить эту стрелу

в то время, когда он будет сидеть с полководцами. Войско, узнав о письме, стало

увереннее, и хотя козаки сильно палили в обоз, а голод делался нестерпимее с каждым

часом, зато каждый шум в неприятельском лагере наполнял сердца поляков ожиданием

3).

Таковы заслуги Иеремии, которому отдают честь не только польские, но и русские

летописцы.

Еще до прибытия Козаков польские предводители писали к канцлеру, просили

помощи и представляли невозможность удержаться против сильного и

многочисленного неприятеля ') Во время осады они несколько раз посылали письма, но

козаки их перехватывали 5), как это сделалось с письмом Вишневецкого. Осажденные

из показаний пленников были уверены, что король идет к ним на помощь; но король

мог не знать в каком крайнем положении войско; король мог медлить, а между тем

голод и недостаток пороха и оружия должны были погубить польское войско через

несколько дпей.

«Король недалеко, – говорили предводители: – теперь от пашей отваги

9 Рат. о wojn. kozac. za Chmieln., 49.

2)

Истор. о лрез. бр.

3)

^ak. Micha!., 464.—Раш. о wojn. koz. za Chmieln., 52. – Истор. о през. бр.

– Bell, scyth. cosac., 50.—Кратк. оппс. о малор. пар., 30—Hist. belli cosac. polon., 102.—

Woyna dom., 76. Jemiol. Pamietn., 11—15.

4)

Памяти, киевск. коми., I, 3, 441—444.

5)

Кратк. опис. о коз, мал. нар., 9.

295

зависит наше спасение. Пусть кто-пибудь решится отыскать его и доставить ему

известие».

«Правда,—говорили папы,—но возможно ли это, когда не только человеку, птице

перелететь трудно! Головы не дадут высунуть из окопов!»

Выло объявлено в обозе, что если кто доставит королю известие, тот получит

большую награду. Вызвался служивший у Вишневецкого шляхтич Стомнковский. Ему

дали письмо такого содержания 1):

«Мы в крайности. Неприятель окружил нас так, что птица не перелетит от нас и к

нам. Письма наши к вашему величеству перехвачены. Не только лошади пали, но у нас

самих нет продовольствия и более нескольких дней не можем держаться. Хуже то, что

пороха нет, а неприятель делает сильные приступы: много пороха потратили. Коротко

сказать, пороха станет едва дня на три. Благоволите, ваше величество, помочь войску;

великий вред для вашего величества и Речп-Посполитой будет, если это войско

погибнет: оно никаким способом не может существовать долее недели. Ради Бога,

дайте помощь и пороха пришлите побольше. Это письмо писано уясе тому третий день,

а мы в крайней нужде. Ради Бога помогите. На честпый мир нет надежды.

Хмельницкий надеется быть господином всей Польши. Голод чрезвычайный и

неслыханный, ежедневные труды и опасности терпим мы из любви к отечеству и

вашему величеству. Помогите нам, ради Бога, порохом, чтобы мы, по крайней мере,

погибли*в бою, как воины, если за нескорою присылкою войска нам придется

погибнуть».

Письмо это написано было условною азбукою.

11-го августа посланец прибрал голову по-мужицки, как русин. Нельзя было

перескочить через окопы; оп с козаком и двумя татарами бросился в пруд, который

примыкал с одной стороны к обозу, ночью переплыл ого на лодке, прополз, как змея,

посреди спящих неприятелей, и к свету добрался до болотистого места; там просидел

он целый день, боясь показать голову, чтоб не встретить красной козацкой шапки или

татарской кучмы. Ночыо он снова полз по траве; при малейшем шуме припадал лицом

к земле и притаивал дыхание, как охотник за медведем. Таким образом оп достиг до

бурьянов, где уже мог ИДТИ сгорбившись, а когда минул стан неприятельский, то

побежал, выдавая себя за русского мужика, а далее, по почте, прискакал в местечко

Топоров, где застал Яна Казимира 2).

Сейм, как уже было сказано, дал королю право собрать, в случае необходимости,

посполитое рушенье. Между лицами, окружавшими короля, происходило недоумение

относительно этого. Польское правительство употребило меры к ограждению себя от

соседей, послало нарочных послов в Московское государство, Швецию и

Трансильванию с изложением своей справедливости въ

1)

Jak. Mickal. ks. pam., 428.

a) Hist. ab exc. Wlad. IV, 45.—Annal. Polon. Clim., 1.137.—Hist. Jan. Kaz., I, 71.—Pam.

do pan. Zygm. Ш, Wlad. IV i Jan. Kaz., II, 81—Woyna dom.,77—Pam. о wojn. koz. za

Chmieln., 53.—Истор. о през. бр. У некоторых лицо, доставившее королю письмо,

называется Скршетуский.—У Пастория (Ilist. plenior) Скршетусвий и Стомииковский—

два распые лица и оба приносили королю вести один за другим.

296

отношении к украинскому восстанию; однако многие из сенаторов представляли,

что неблагоразумно оставить королевство без жителей, годных к отражению

неприятеля: не могли не опасаться Ракочи, который переговаривался с Хмельницким;

боялись Швеции, постоянной соперницы Ииолыпн 1). Другие страшились, чтобы в то

время, когда дворяне выйдут на войну, не сделалось возмущения между польскими

хлопами, в подражание украинским. Сверх того, доходили слухи, что'шляхтичи на

своих сеймиках негодовали и находили противозаконным, что на них наложили

особенную подать и, вместе с тем, призывают на посполитое рушенье 2). «Это значит,

говорили они, с одного вола драть две шкуры!» Тогда король оповестил снова сейм к 1

июня. На этот сейм не явилось и сорока послов, и потому многие впоследствии не

признавали его правильным сеймом, достойным своего названия. Заседания

продолжались шесть дней и предметом споров было посполитое рушенье.

Оссолинский и его приверженцы доказывали, что его собирать не нужно, представляли,

что в войне искусство и храбрость ценятся более многолюдства, хвалили наемное

войско и указывали на трусость и невоинственность польских шляхтичей, показавших

себя под Пилявою. Главным противником Оссолинского был подканцлер куявский

епископ, и его стороны держались духовные. «Этому было причиною, говорит

современник, не столько .любовь к отечеству, сколько то, что при сборе поснолитого

рушенья они надеялись ничего не платить с своих имений, между тем как в противном

случае принуждены были бы давать пособия на жалованье наемным войскамъ».

Решили только, что король должен с войском идти в Украину: о посполитом рушеньи

не было сделано окончательного приговора. Тем не менее, король оповестил два раза о

том, чтоб все были наготове по востребованию 3). Эти оповещения в Польше

назывались вици. После первых и вторых вицей все должны быть под рузкьем, за

третьими—выступать без малейшего замедления. Каждый шляхтич, если только он не

был стар или болен и не поставлял другого вместо себя, должен был выезжать во всем

вооружении на боевом копе; за ним следовало несколько слуг, вооруженных саблями,

ружьями или стрелами; один из этих слуг сидел на высоком восе, запряженном в две

лошади; воз был сверху закрыт: там хранились съестные запасы, которые, по обычаю

времени, состояли из ветчины, сухарей, гороху, овса, уксусу и водки в большом

количестве. Хозяин избегал тратить эти запасы, когда проеззкал по населенным землям

и мог все купить, а берег на случай нузкды. В этом восе, кроме съестного, можно было

найти запасное оружие и разную домашнюю и военную утварь, как-то: котел для

варения пищи, топор, заступ, на случай необходимости копать валы, лопату, лукошко

для выноса земли и проч. ')

Король выехал из столицы с большим торжеством. Панский легат де-Торрес

благословил его в день св. Иоанна Крестителя и вручил ему освященное знамя и меч,

как воителю за католичество против врагов апостоль-

9 Памяти, киевск. коми., I, 3, 412.

2)

Annal. Polon Clim., I.—Памяти, киевск. коми., I, 3, 412.

3)

Hist. pan. Jan. Kaz., I, 71. – Annal. Polon. Clim., I, 136. – Stor. delle guer.

civ., 106—115.

4)

Stor. delle guer. civ., 132.

297

ской власти. Только то не гармонировало с этою торжественностью, что с королем

шла немногочисленная гвардия и приводила на память, по замечанию июльского

историка, пословицу: «не силен царь без войска». Королева была очень грустна,

провожая своего деверя-супруга *). Когда король выехал, под ним споткнулся конь,

чего прежде никогда не было с этим конем. Это сочли тогда же дурным

предзнаменованием 2).

Король прибыл в Люблин; паны окружили его; король начал с ними совещаться,

собирать ли посполитое рушенье. Канцлер Оссолинский был против этого.

«Отечество еще не в такой крайности, говорил он, чтоб собирать посполитое

рушенье против непослушных. Одно появление королевского величества устрашит

мятежников. Видали ли вы, как морозною ночыо вода покроется стеклом льда, а

взойдет солнце—лед растопится! Так от блеска величия государя растопляется злоба

мятежа и виновные падают в прах, устрашенные присутствием монарха».

Оссолинского подозревали в потачке козакам. В самом деле, быть может, он боялся,

чтоб не открылись слишком осязательно тайные причины украинского восстания, а

потому и желал уладить дело сколь возможно тише.

Впрочем, сам король разделял мнение Оссолинского. «Созвание посполнтого

рушенья,–говорил,—которое было собираемо всегда только в крайности, произведет

нехорошее впечатление. Соседния государства будут думать, что Речь-Посполитая на

краю гибели».

Против этого возражал подканцлер литовский Саиега.

«Сохрани Бог,—говорил он,—чтоб мы короля, главу Речи-Посполитой, послали в

опасность! Выло время, когда мы, словно на медведя, ходили укрощать украинские

мятежи: тогда они были в зародыше, под предводительством какого-нибудь Павлюка;

теперь иное дело! Мы ополчаемся за веру, отдаем жизнь нашу за семейства и достояние

наше. Против нас но шайка своевольников, а великая сила целой Руси. Весь народ

русский из сел, деревень, местечек, городов, связанный узами крови и веры с козаками,

грозит искоренить шляхетское племя и снести с лица земли Речь-Посполитую. Вся

шляхта должна защищать свои права и вольности» 3).

Наконец, решили, что посполитое рушенье необходимо, однако, не изо всей

Польши. Король находил, что западную полосу королевства нельзя совершенно лишить

обороны и потому полояшл, что с пространства Великой Польши от Балтийского моря

до Кракова не следует созывать посполитого рушенья. Таким образом, для призыва

шляхты из остальных воеводств Речи-Посполитой, король выдал третьи вици.

Король после того в течение пятнадцати дней дожидался в Люблине прибытия

войска; но не только посполитое рушенье—самое регулярное войско и надворные

команды панов сходились медленно J)-

Eistor. а. ехс. Жи. IV, 41.—Pomn. do dz. Pols. wiefeu XVII, 143.

-) Annal. Polon. Clim., I, 134. —Stor. delle guer. civ., 129.

:1) Annal. Polon. Clim., I, 135—13G,—Histor. pan. Jan. Kaz., 70. d) Pam. do pan. Zygin.

III, Wlad. IV i Jan. Kaz., П. 81. – Annal. Polon. Clim. I, 13G.

298

Подати, положенные на уплату жалованья войску, платились неисправно; иные

воеводства внесли только часть того, что приходилось на их долю, другие ничего не

внесли; таким образом войско не было удовлетворено как следует, и это, по замечанию

современников, было причиною нескорого сбора войска. Как ни побуждал король

полковников и ротмистров поторопиться– они отговаривались неполучением

жалованья, следуемого их отрядам 1).

Вдруг разносится весть, что хан, с сотнею тысяч ордынцев, соединился с козаками

на Подоли 2).

Некоторые паны все еще советовали королю не ходить самому на войну, а послать

войско. Но тут пришло известие, что союзники осадили поляков под Збаражем. Король