Текст книги "Богдан Хмельницкий"

Автор книги: Николай Костомаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 58 (всего у книги 67 страниц)

Как бы то ни было, Хмельницкий был очень недоволен таким поворотом

обстоятельств. Хмельницкий знал поляков лучше московских бояр и понимал, что

поляки обманывают царя, желая единственно увернуться от опасности и употребить

москвитян орудием к возобновлению прежнего состояния Речи-Посполитой. Ян

Казимир мог жить еще долго; Алексей Михайлович, в качестве будущего короля

Польши, мог уступить Украину будущему своему владению и, конечно, употребил бы

силу, когда бы украинцы воспротивились. Если же случилось бы, что Алексей

Михайлович скоро сделался королем польским, чтб Хмельницкий считал

невозможным, то, во-первых, сохраняя весь порядок Речи-Посполитой и,

следовательно, всю власть панов, он, при своем добром желании, не мог бы сохранить

прав Украины иначе, как при содействии московского войска, и чрез это потерял бы

польскую корону; а во-вторых, еслиб даже при нем Украина была счастлива, то после

него другие избранные сеймом короли предали бы ее в жертву мщения панов. Так

думал Хмельницкий. .Но Хмельницкий думал не об одной козацкой Украине. Давно и

постоянно при каждом приличном случае заявлял он свое заветное желание, конечную

цель своего труда—освободить из-под польской власти и присоединить к единой

русской державе все земли, где издревле процветало православие и слышалась русская

речь. Он, понимавший насквозь Польшу, был убежден, что это желание не могло быть

достигнуто тем, что поляки наметят московского государя себе в короли с

избирательным правом: это событие могло только отдалить вожделенную цель, что и

случилось. По идее Хмельницкого нужно было продолжать с Польшей войну, не давать

полякак отдыха, поражать их силы до тех пор, пока они не будут иметь возможности не

только удерживать русские земли, но даже в крайности, уступивши их, помышлять об

отобрании их назад. Совершенное уничтожение Польского Государства и раздел земель

его между воюющими сторонами должны быть неизбежною развязкою всей войны. Так

думал Хмельницкий. И наперекор ему, те, для кого он трудился, разрушали его планы,

подавали Польше помощь и спасение и способствовали к тому, чтобы реки русской

крови пролиты были напрасно и русский народ продолжал еще оставаться под

прежним гнетом. Получивъ

614

известие из Москвы о заключении договора, по которому московскому царю

обещана была польская корона, Хмельницкий высказал государю всю правду так: «Как

верные слуги вашего царского величества о неправдах и хитростях лядских ведомо

чиним, что они этого договора никогда не додержат; они на веру нашу православную

давно воюют и ей никогда желательными быть не могут, а теперь они этот договор для

того сделали, чтоб, немного отдохнув и наговорившись с султаном турским и татарами

и другими посторонними, снова на ваше царское величество воевать; ибо если они

ляхи в самом деле ваше царское величество на Корону Польскую и Великое Княжество

Литовское выбирают, то для чего же воеводу познанского и каштеляна Войницкого

послали к цезарю римскому просить брата его родного на королевство? Послы эти,

октября 12-го, приехали в столицу цезарскую и вели переговоры во время конца

виленской коммиссии. Все это знак явной неправды лядской. Ясно, что ляхи

виленского договора не додержат и кто знает – будет ли этот договор принят на сейме

от чинов. Для вышереченной неправды мы ляхам никак верить не можем, ибо знаем

подлинно, что они православному народу нашему недоброхотны. Вторично тебя,

великого государя, едипого в подсолнечной православного царя, молим: не отдавай

православного народа на поругание, о котором ляхи помышляютъ» 1).

Москва была глуха к этим советам.

В то же время Хмельницкому препятствовала не только Москва, но и другие соседи

к довершению намерений его. Император австрийский требовал покорности Польше,

обещал ходатайствовать о распространении прав козацких, а в случае упорства 2)

грозил послать против Украины сильное войско; с другой стороны, крымский хан

послал к нему послов, требовал возобновления связи с Польшею и грозил пустить орду

по Украине. Турция прислала своего чауша и также обещала послать войско на помощь

полякам. Все боялись усиления русской державы. Все это повергло Хмельницкого в

тоску и уныние, а потом в болезнь Зи. Вероятно в эти грустные минуты гетман поэт

создал ту печальную аллегорическую песню, в которой, под видом бедной чайки,

обижаемой двумя птицами, плачущей за детей своих, выражена так поэтически судьба

современной Южной Руси, если только правда, что эта песня сочинена лицом, а не

создана народом.

Между тем, пользуясь успокоением польско-литовских пределов со стороны

Москвы, Ян Казимир приобретал более и более успехов. Варшава была возвращена и

лучший шведский генерал, Виттенберг, взят в плен и отправлен в Замостье. Чарнецкий

повсюду побеждал. Император австрийский Фердинанд заключил с польским королем

дружеский союз и грозил врагам Польши послать против них войско. Но и Карл-Густав

искал также себе союзников; оп убедил бранденбургского курфирста действовать

взаимными силами и продолжал просить содействия Хмельницкого. В январе 1656 года

афонский монах возвратился из Швеции в Чигирин и привез какие-то денеши, которых

содержание неизвестно; вслед затем, в мае, при-

’) Акты ИО и 3. Р., III, 556. -) ИИстор. Мал. Росс., 11, 12.

3)

Истор. о през. бр.

615

был в Чигирин Грондский, уже в другой раз посещавший Хмельницкого, только от

иного короля.

«Еслиб,—писал король,—я имел такое храброе войско, как козаки, то выдержал бы

сражение с целым поголовным ополчением польской нации. Я прошу, чтоб, в случае

необходимости, козаки не отказали мне содействовать, впрочем, не прежде, когда я

приглашу, ибо я надеюсь заключить выгодный мир с поляками, при котором обещаю,

что, с своей стороны, я решусь на мир не иначе, как тогда, когда будут исполнены все

желания козацкой нации. Прошу заранее нарядить Коммнссаров, изложить требования

и, с своей стороны, известить меня, какое угодно было бы назначить время и место для

коммиссии» ')•

Неизвестно, чтб предложили тогда с своей стороны козаки; впрочем, предложения

короля шведского о мире относились к дальнейшему времени; Карл-Густав приглашал

с собою действовать нового союзника, Ракочи. Некоторые польские дворяне, отчасти

диссиденты, которые искали прав своей религии, а еще более такие люди, которые

руководились своекорыстными видами, убежавшие во время суматохи в Седмиградье,

приглашали князя быть королем польским. Ракочи обратился к Хмельницкому и

прислал своих послов с просьбою помогать ему 2). Хмельницкий дал тогда его

посольству обоюдные ответы.

«Ракочи,—говорил Выговский Грондскому,—очень желает союза с нами, а мы не

хотим соединять наше войско с такими солдатами, которые выучены за печкою.

Однако, чтоб не вооружить его против себя, мы даем ему двусмысленные ответы.

Правду сказать, рана, которую нанес нашему пану-гетману Ракочи погибелью сына —

неисцелима, и гетман все еще ищет отомстить ему» 3).

Грондский имел поручение ехать в Седмиградье и убеждал Хмельницкого

приступить к концу. Гетман заглушил в себе чувство оскорбления и дал согласие.

Хмельницкий готов был на все средства, лишь бы достигнуть своих целей.

Вместе с Грондским отправился отец Данило. Они проехали через Молдавию, чтоб

не попасть в руки поляков, и прибыли к Ракочи. Ракочи принял это посольство с

радостью и отправил в Швецию с ответом, через Москву, отца Данила; Грондского

оставил у себя. Таким образом время протянулось до зимы, пока от Карла-Густава

прибыли уполномоченные в Седмиградье. После виленского договора Хмельницкий

уже не колебался нимало, и 26-го ноября заключил с Ракочи особый предварительный

союз, по которому обе стороны должны были защищать друг друга против всех

неприятелей и жители обеих стран находиться в совершенном согласии. Ракочи

обязывался подавать украинцам помощь в случае утеснения, от кого бы то ни было, их

вере и правам.

Вслед затем, в начале 1657 года, заключен был Швецией), Трансильваниею и

Украиною договор о разделе Польши; это уже вторая попытка

1)

Histor. belli cos. polon., 268.

2)

Ibid., 301.

3)

Ibid., 366.

616

к тому, чего не избегла Польша через сто лет слишком. Королю шведскому должна

была достаться Великая Польша, Ливония, Гданск с приморскими окрестностями;

бранденбургскому курфирсту все польские владения в Пруссии, Ракочи—Малая

Польша, Великое Княжество Литовское, княжество мазовецкое и княжество русское

(Червоная Русь), а Украина с остальными южнорусскими землями долженствовала

быть признанною навсегда отдельною от Польши. Эти договорные статьи подписаны

были со стороны Ракочи Стефаном Хорватом и Топошем, со стороны Украины—

генеральным судьею Самуилом Богдановичем Зарудным и войсковым асаулом

Ковалевским 1). По заключении такого договора Хмельницкий послал к Ракочи на

помощь двенадцать тысяч войска, под начальством Ждановича, Зелинского и сотника

Попенка2).

Отправляя их, Хмельницкий собрал раду из старшин и полковников и говорил:

«нечего нам ожидать добра от Москвы. Наши посланцы, отправленные в Вильну

находиться при великих послах царского величества, воротившись домой, объявили,

что их не допустили к совещаниям. Они узнали, что Польша и Литва поддались быть

под государевою рукою, а владеть посмерть свою нынешнему польскому королю, как

прежде владел, и всем правам и вольностям шляхетским быть попрежнему, и нас

отдать попрежнему ляхам! Чего же нам после того ждать! Когда мы прежде были

трудны ляхам, от них какое поруганье и гоненье было, а теперь они уже в конец нас

выгубят. А потому нам остается отступить от московского государя и помогать

венгерскому князю Ракочию доступить польского королевства и с шведом быть

заодно». Все слушали эти речи без возражения, хотя некоторые, сомневаясь в успехе, и

не были единомышлевны с гетманом. Находились и такие, которым приходила в голову

мысль известить об этом замысле московское правительство, но не смели отважиться

на это3).

Напрасно великий коронный маршал Любомирский убеждал Ракочи не начинать

неприязненных действий и доказывал, что нет никакого повода к разрыву между ним и

Польшею. Леопольд, король венгерский и богемский, принявши власть по смерти

Фердинанда III, чрез архиепископа Питры, Юрия Шелепчева, делал ему убеждения.

Ракочи ссылался на то, что поляки предлагали ему корону и твердил, что считает

обязанностью защищать свою честь4). В декабре Ракочи издал к полякам манифест в

таких выражениях: «Коронные чины, видя, что Речь-Посполитая клонится к падению и

не ожидая ни основательных мер, ни помощи от её настоящего правительства, как

прежде, так и в недавнее время чрез посредство своих великих послов, предлагали нам

с известными условиями польскую корону. По давней и, молено сказать,

наследственной любви нашей к благородному польскому народу и похристианскому

благочестию и состраданию, мы, при Божией ‘помощи, предприняли намерение

успокоить нашею особою и нашими войсками смуты в славном Польском Королевстве;

поэтому считаем нужным предупредить и предостеречь всех вообще, чтобы всякий,

если ему дороги жена его, дети, пожитки и иму-

Ч Histor. belli cosac. polon., 358—389.

2)

Annal. polon. Clim., II, 197—217,—Истор. о през. бр.

3)

Арх. Иностр. Дел. Стат. Список Ив. Желябужского. Седмигр. Дела. 1657. № 2.

4)

Histor. ab. exc. Wlad. ИУ, 327—328.—Gradelebni, 539.

617

щества, по пропитании настоящего универсала, как только мы приблизимся с

нашим войском к польским пределам, заблаговременно приставал к нам и таким, либо

другим образом засвидетельствовал нам свое благорасположение. Если же кто не

захочет так поступить и пренебрежет нашим благожелательством, тот пусть припишет

себе самому, а не нам, всякую неприятность, какую он может испытать в военное и

беспокойное время. Всех же тех, которые пожелают искать нашего покровительства,

мы обещаем принимать милостиво, охранять от настоящих бед и военных разорений и,

сколько нам возможно, возвратить их нарушенные вольности. В особенности же

обещаем искренно сохранить в целости свободу совести и стараться о том, чтобы, при

Божией помощи, в Польском славном Королевстве расцвел вожделенный мир и мы

могли бы даровать ему снова общественную п частную безопасность» 1).

В январе 1657 года Ракочп двинулся в Польшу, оставив для управления своим

княжеством свою мать и сына 2).

Кроме двенадцати тысяч Козаков, у него в войске было своих около двадцати, а по

другим до сорока тысяч 3). Это был пестрый сброд всех наций и состояний: здесь,

кроме венгров, подданных Ракочи, были венгерские гайдуки, волох-и, поляки и

украинцы—поднестровские левенцы. привыкшие жить войною 4). Венгерский

источник считает бывших у него 4.500 немцев, 7.000 саксов седмиградского княжества

пехоты и 35.000 конницы, в рядах которой находились валахи и молдаваны5). Два

беглые поляка, диссиденты, взялись преклонять на сторону победителя подданных Яна

Казимира: первый был известный нам Грондский °), другой, также знакомый нам,

Немирич, который был в козацком войске, перешел к шведам и теперь действовал с

Ракочи для разорения своего шляхетского отечества7).

На дороге встретил их гонец от московского государя Алексея Михайловича.

Он уговаривал седмиградского князя оставить свое предприятие, если ценит

дружбу государя.

«В противном случае,—прибавлял гонец,—великий государь, его царское

величество, будет оружием защищать Польшу, как бы и собственное отечество, потому

что он избран быть королем польскимъ».

«Не знаю,—отвечал Ракочи,—когда царь московский получил приглашение быть

польским королем, но мне и прежде, и в недавнее время поляки предлагали корону.

Если его царское величество признает Польшу своею, то об этом мы сделаем

постановление после. Я не отрицаю, что дорожу дружбою его царского величества,

однако, не до такой степени, чтоб для неё отказаться от польской короны. Если уж

нарушать мир, то за царство» 8).

!) Рук. И. П. Б. разнояз. Q. 28.

2)

Gradelehni, 539.

3)

Histor. ab. exc. Wlad. IV, 346.—Gradelehni. Ibid.

*) Annal. Polon. Clirn., II, 19S.—Histor. ah. exc. Wlad. ИУ, 332.

5)

Gradelehni, стр. 540.

6)

Histor. belli cosac. polon., 371.

7)

Annal. Polon. Cliui., II, 211.

8)

Histor. belli cosac. polon., 362.

618

Войско вступило в Нокутье, а отсюда прошло до Львова.

Все убеждения Грондского к Львовскому магистрату о сдаче города и признании

Ракочи остались напрасны. Львов обещался признать Ракочи королем, когда вся

Польша его признает, но не изменил Яну Казимиру 1). Опасаясь медлить под Львовом,

Ракочи пошел далее. 29-го марта он вступил в Краков, все еще занятый шведами, взял

на следующий день присягу на верность от граждан и дворянства; на другой день он

выступил из столицы, сошелся, 4-го апреля, в селе Модлишеве, на пути из Кракова к

Варшаве с шведским королем. Козацкий полковник Жданович с своими козаками

следовал за ними, и, как союзник, был допускаем до совещаний седмпградского князя с

шведским королемъ2). Оба подошли под Замостье. Ракочи уполномочил Немирича

склонить на свою сторону владетеля крепости сендомирского воеводу Замойского 3).

На все представления Немирича отвечали полным пренебрежением:

«Письмо, полученное мною,—писал Замойский,—только и может быть написано

подобным изменником, каков Немирич. Не пиши ко мне, пока не омыл своей измены

более благородным делом; я стыжусь иметь сношение с гадинами, терзающими

внутренности своего отечества» 4).

Союзники поворотили от Замостья. Карл обратился к Бресту, взял его и принудил

присягнуть Ракочи. По одному современному известию, Ракочи покорил Люблин,

нанес несчастному городу новое разорение и принудил лейте лей уже в третий раз

сложить подданство Яну Казимиру 6). Но бывший с Ракочи полковник Жданович

говорил, что Люблин взят не был. Союзники пошли к Варшаве. Ракочи в мае издал

новый манифест к польскому народу. «Мне очень жаль,—говорил он,—что

беспокойные паны, которым выгодно, чтобы в Польше было смятение, кормят вас

суетными обещаниями, что придет к вам на помощь войско с севера, востока, запада,

юга; вы этой помощи не дождались и не дождетесь, а между тем покидаете свои

леилища и скитаетесь по дебрям и горам, ведете жизнь не человеческую, а звериную.

Дружески, желая вам добра, предостерегаю вас, не гоняйтесь за вестями, какие вам

приносит ветер: изберите путь вернейший и безопаснейший, возвратитесь в дома свои

к своим полям, давайте моим войскам умеренную и" скромную стацию и сидите себе

тихо и свободно, пока Бог не соизволит привести Польское Королевство к полному и

совершеннейшему спокойствию. Когда вы исполните мой совет – жалеть не будете;

упорные же и непокорные будут преследуемы огнем и мечемъ» 6). Если верить

повествованию современных польских историков, то полякам было от чего прятаться

по дебрам и горам и вести звериную, а не человеческую жизнь. Дикое войско Ракочи

повсюду, где проходило, производило грабежи, убийства, насилия. «Местечки и села,—

говорит современник,—превращались в кучи

В Histor. belli cosac.' polon., 375—384.

2)

Histor. ab exc. Wlad. IV, 332—333.

3)

Wojna dom. 4. 4, 224.

4)

Annal. Polon. Clim., II, 212.

5)

Wojna dom. 4. 4, 225.

6)

Рукоп. И. П, Б. разнояз. Q. 28.

619

пепла. Жители были истребляемы без разбора; не смотрели па святыню церквей,

мучили священников, не щадили младенцевъ» 1). Один из современных поляков

замечает, что в течение нескольких недель край потерпел от Ракочиева войска больше,

чем за два года от шведов. Терпели особенно маетности маршала и польного гетмана

Юрия Любомирского около Ланцуты, потому что тогда Ракочий злился

преимущественно на этого пана за то, что, как уверял Ракочий, он сам чрез своего

посланца Станиславского приглашал его искать польской короны, обещая ему Подгорье

и часть русского воеводства, тогда как Любомирский отрицал это и заявлял, что не

давал Ракочию такого обещания2). Разноплеменные толпы этого войска, непонимавшие

друг друга, дрались и между собою: шведы отбивали добычу у венгров, украинцы

отнимали ее у шведов. Каждый час в лагере драка, шум, убийство 3). Такое-то

нестройное полчище вторглось в Варшаву. Столица сдалась, надеясь иа Карла-Густава,

но не спаслась от разорения. Дикия толпы, не повинуясь предводителям, оскверняли

храмы, грабили дома, сожигали предместья и не пощадили даже дворца 4).

Но здесь положен был предел торжеству Ракочи: польский король, во время

вторжения врагов, убежал в Данково, имение краковского каштеляна Варшицкого,

недалеко от Ченстоховского монастыря 5) и действовал против врагов искусным

образом. Посол его, Лещинский, отправился к Леопольду ' ) и упросил послать на

помощь сильный отряд под начальством Гарцфельда 7). В то же время Любомирский

вошел с польским войском во владения Ракочи и приказал производить опустошения,

чтоб отомстить за разорение Польши и возбудить против князя его подданных. Он

издал манифест ко всем жителям Семиградского княжества, и в манифесте этом

доказывал, что несчастия, понесенные жителями, они должны приписывать своему

владетелю, изображал его тираном, жалел о потерянной свободе венгров 8). Другой

посол, Яскульский, отправился в Турцию, счастливо избежал рук матери Ракочи,

которая было-поймала его, но должна была отпустить, страшась мщения турок.

Опасаясь могущества Московского Государства и желая разлучить с ним Козаков,

турецкий двор принял просьбу короля ласково и посланник возвратился с вестью, что

хан пойдет со всею ордою против Козаков 9).

Еще в апреле 1657 года король Ян Казимир посылал к Хмельницкому волынского

каштеляна—Станислава Беньйовского. Это был хитрый и ловкий дипломат.

Неизвестно, как велись с ним переговоры:—они не состоялись, но при помощи

Выговского, издавна благоприятствовавшего мысли примирения с Польшею,

Хмельницкий дал ему надежду. В письме своем к королю, отъ

1)

Wojna domowa. Ч. 3, 219.—Annal. Polon. Сииш., II, 212.

2)

Jemiolowsk. Pamietn., 119.

3)

Histor. ab exc. Wlad. IV, 337.

4)

Annal. Polon. Clim., II, 214.

5)

Wojna dom. 4. 3, 228.—Annal. Polon. Clim., II, 219.

6)

Wojna dom. 4. 3, 223.

7) Histor. ab exc. Wlad. IV, 336.—Wojna dom. 4. 3, 224.

8) Histor. ab exc. Wlad. IV, 340—341.

3) Annal. Polon. Clim., II, 217.

620

18-го апреля, Хмельницкий вычислил прежния заслуги Козаков, напомнив о

польской неблагодарности, но изъявил согласие на мир, выражаясь так: «Мы, с послом

Беньйовским, изыскивали меры, чтоб ни достоинство вашего величества, ни наша

свобода не потерпели». Он предоставил Ееньйовскому подробно представить

требования русских и просил, чтоб дело приведено было к окончанию самим

Беньйовским: видно, что он более, чем другим, оказывал ему доверие *)• Украинский

летописец поясняет в чем состояли требования, сообщенные Хмельницким

Ееньйовскому: он просил присылки коммиссаров для разграничения Украины от

Польши 3).

Между тем Ян Казимир доносил царю на Хмельницкого, что гетман со Швециею и

Ракочи собираются нападать на московского царя. Царь для исследования этого доноса

послал в Чигирин стольника Кикина. Хмельницкий уверил его, что, напротив того,

поляки подъучали его отторгнуться от московской власти и Беньйовский сознавался

ему, что статьи, постановленные в Вильне, заключены поляками единственно для

удержания московских войск от разорения Литвы. Хмельницкий с посланцем своим,

Федором Коробкою, отправил к царю перехваченные письма от поляков к турецкому

двору: из них видно было, что поляки искали союза с Турцией) не в пользу России.

«Ляхи,– писал Хмельницкий,—видя свою свыше от Бога назначенную гибель, вашему

царскому величеству покоряются, а в сердцах у них яд змеиной ярости кипит. Они к

туркскому салтану отправляют послов, просят, чтоб им помогал христиан воевать.

Молим тебя, великий государь, не верь отступникам ляхамъ».

Но в Москве положительно стало известно, что Хмельницкий заключил договор со

шведами и венграми, что войска козацкия посылаются на помощь Ракочи. Царь

Алексей Михайлович 19-го апреля отправил к Хмельницкому с выговором окольничего

Федора Бутурлина и дьяка Василия Михайлова.

Между тем физические силы Хмельницкого все более и более истощались.

Украинский историк говорит, будто он был отравлен. Приехал какой-то польский

шляхтич хорошей фамилии, под видом, будто ищет руки дочери Хмельницкого.

Прожив у него несколько времени, он получил согласие гетмана, потом снова собрался

в путь под предлогом приготовиться к браку и обещал скоро быть в Чигирине. Выезжая

из дому, на прощальном обеде, жених предложил будущему тестю выпить вместе с ним

за здравье невесты привезенной с собой водки, которою хвалился, как редкостью.

Отперши свой погребец, он воспользовался временем, когда Хмельницкий

отворотился, и налил в его чарку водки не из той склянки, из которой наливал для себя.

В водку положен был медленно убивающий яд. Нареченный жених уехал и не являлся

более в Украине. Украинский историк говорит, что он был научен на такое злодейство

польским правительством, желавшим избавиться от сильного врага какими бы то ни

было мерами. С тех пор Хмельницкий начал сохнуть, хиреть и день ото дня

приближаться к гробу.

Едва ли справедливо это сказание и вероятнее – оно принадлежит к тем

легендарным подозрениям, которые во все времена и везде сопровождали

1)

Памяти, киевск. комм., III, 3, 190.

2)

Истор. о през. бр.

621

преждевременную смерть знаменитых людей, долженствовавших по своему

политическому положению иметь много врагов. Совершенно неправдоподобно, чтоб

Хмельницкий согласился отдать дочь за какого-то польского шляхтича, да притом, нам

известно, что в последние годы его жизни две его дочери,—а больше у него дочерей не

было,—были уже в замужестве, одна—Катерина за Данилом Выговским, другая—

Елена за Иваном Нечаем. Гораздо вероятнее, что медленно убивающий яд,

низводивший Богдана в могилу, принесен был ему не из Польши, а из Москвы; то была

московская политика, ломавшая все его широкие планы уничтожения Речи-

Носполитой, единения и возрастания Руси, ломавшая их в такое время, когда они

скорее, чем когда-нибудь, могли осуществиться. Хмельницкий прозревал в даль

времен, как показывают его многие речи. Он видел, что Москва более, чем все другие

соседи, испортит начатое им дело и оставит русский народ надолго под игом

католичества и панства. Кроме того* грубое обращение московских людей с

малоруссами, на которое отовсюду приносились ему жалобы, недоверие к нему

начальных московских людей, недопущение украинских коммиссаров к совещаниям

между Польшею и Москвою о судьбе русского народа, неудовольствия против Москвы.

митрополита и значительного православного духовенства,—все показывало ему, что

соединение Южной Руси с Московским Государством не может совершиться без

раздоров и потрясений. Все это расстроивало гетмана. Ему было за шестьдесят лет;

много в жизни* у него было ударов, но виленский договор со всеми соединенными с

ним обстоятельствами был самый гибельный удар для Хмельницкого.

Чувствуя, что ему не долго жить, больной старик увлекся любовью к своему сыну;

ему хотелось, чтоб козаки выбрали его гетманом после него. Он собрал раду из

полковников, сотников и выборных Козаков. Это было в мае. Украинский летописец

показывает днем её отправления 6-е августа; но это несправедливо: из дел московского

малороссийского приказа, писанных в апреле, видно, что Хмельницкий думал об этой

раде, а из писанных в июне видно, что она тогда уже совершилась. Рада эта сделалась в

народе памятным событием и перешла в народную думу.

При стечении Козаков Хмельницкий говорил:

«Братья! еслиб я должен был говорить к незнающим наших плачевных

обстоятельств, хо у меня недостало бы ни времени, ни слов и здоровья. Но вам я

считаю излишним рассказывать то, что вы сами знаете: известно вам, братья, столько

же, сколько и мне, какие страшные угнетения, гонения, разорения, поругания,

елседневные мучения терпел под игом поляков злосчастный народ русский, и как

страдала мать наша, православная восточная церковь; лишенная своего богослужения,

угнетаемая латинством, стонала она в молчании! Наконец, посетил нас Бог свыше

милостию благодати своей и подал нам руку помощи, как древле Израилю в Египте; и

возвращено прежнее благочиние церкви нашей, и освободился от тяжкого и

постыдного рабства народ русский. Известно вам и то, с какими трудами, потеряли,

бедствиями и кровопролитиями совершилось это избавление православной церкви и

отечества от ига ляхского. Воле Божией то было угодно, чтоб это совершилось

мужеством вашнм, совоинственники милые, козаки-рыцари, и под моим

предводительством. Десять лет я посвящал себя отечеству, не щадя ни здоровья, ни

622

жизни; но теперь, по воле Создателя моего, старость и болезни одолели меня;

изнемогают члены тела моего, схожу в могилу, братья, и оставляю вас на произвол

судьбы! Благодарю вас, господа честные и братия возлюбленные, за ту честь, которую

вы оказали мне избранием в гетманы. Благодарю за доверенность ко мне, благодарю за

непоколебимую верность и искреннее послушание. Благодарю вас за храбрость,

оказанную вами в тридцати четырех сражениях с поляками, венграми, волохами,

татарами, а более всего благодарю вас за то согласие и единодушие, с которым вы

подвизались в трудах и переносили бедствия. Вот булава, бунчук, знамена, все

клейноты, означающие власть мою. Изберите себе гетманом кого угодно. Женя же,

милые братья, простите по-христиански, если я, по немощи человеческой, кого-нибудь

огорчил или против кого-нибудь изъ'вас погрешилъ».

Гетман поклонился собранию и залился слезами. Козаки не отвечали ничего и

только плакали. Хмельницкий, отдохнув, снова говорил к товарищам;

«Бог знает, братья, чье это несчастие, что не дал мне Господь окончить этой войны

так, как бы хотелось: во-первых, утвердить навеки независимость и вольность вашу;

во-вторых, освободить также Волынь, Покутье, Подоль и Полесье, и так избавить

оружием нашим от ига польского народ русский благочестивый, принуждаемый к унии,

– словом, все земли, которыми владели великие русские князья наследственно,

преклонить под высокую руку всероссийского монарха. Богу иначе было угодно. Не

успел я окончить своего дела, умираю с величайшим прискорбием; но не знаю, чтб

будет после меня. Прошу вас, братья, пока я жив, изберите себе, при моих глазах,

нового гетмана вольными голосами. Если я буду знать отчасти будущую судьбу вашу,

то спокойнее сойду в могилу».

Никто не отвечал на предложение Хмельницкого. Старик подождал несколько

времени, потом снова сам прервал молчание.

«Есть между вами люди опытные и искусные; изберите себе', братья, либо Антона

Ждановича полковника киевского, или полковника переяславского Тетерю, или

полковника полтавского Мартына Пушкаренка, но, по моему мнению, я бы советовал

вам избрать Ивана Выговского: он был все время при мне писарем, знает всю политику

и может управлять войском. Его бы я желал особенно видеть моим преемником.

«Нет, нет!—закричали голоса:—за твои .знаменитые заслуги пред войском

запорожским, за твои кровавые труды, за твой разум п мужество, с которыми ты

избавил нас от ярма ляхекого, прославил пред целым светом и устроил свободным

народом, мы долягны и по смерти твоей оказывать честь твоему дому. Никто не будет у

нас гетманом, кроме Юрия, твоего сына».

Кандидаты, которых предлагал Хмельницкий, с своей стороны отказывались от

начальства и подавали голоса в пользу Юрия.

«Вижу, братья мои возлюбленные, вижу, что вы любите меня и благодарю вас, но

должен вал отсоветовать: сын мой дитя молодое; ему ли исправлять должность гетмана

и в такое опасное время? Нужен для этого мулс опытный и искусный, а не юноша. Сын

же мой пусть служит войску запорожскому по его летам, а вы другим образом будете

покровительствовать ему, и тем докажете благодарность свою ко мне».

623

«Хотя сын твой и молод,—возразили ему,– но мы будем окружать его людьми

опытными и старыми, которые будут наставлять его мудрыми советами. Если сын твой

будет начальствовать над нами, нам будет легче, когда гетманом у нас будет

Хмельницкий, мы будем любить его, слушаться и вспоминать и благословлять тебя,

милого батька нашего!»

Многие в душе вовсе не хотели видеть Юрия гетманом, но должны были

согласиться из желания угодить отцу, ибо думали, что старик, хотя отсоветывает, а ему

хочется, чтоб сына его избрали.

Наконец Хмельницкий согласился, вручил Юрию знаки гетманского достоинства и

сказал:

«Сын мой! не гордись временным господством; воздавай должную честь старшим

себя; не обременяй подчиненных трудами выше того, сколько могут снести; не

прилепляйся к богатым и не презирай убогих; имей равную любовь ко всем. Да будет в

сердце твоем страх Божий, храни заповеди Божии, не дерзай нарушить верности его