Текст книги "Богдан Хмельницкий"

Автор книги: Николай Костомаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 67 страниц)

коня—тотчас отнимут, языка ли поймает козакъ– полковник пошлет его к коронному

гетману с жоляером, и скажет будто отличился жолнер, а козацкую отвагу нарочно

скрывают. Нередко бедный

Ч Histor. belli cos. polon., 46—47.

2)

Летоп. Малоросс. Рукоп..

3)

Histor. belli cos. polon,, 47.

143

козак должен идти с рарогоы или раструбом L) через дикия ноля, неся подарок

какому-нибудь пану, подвергаясь опасности быть пойманным татарами, п на это не

смотрят: пропал козакъ—и был таков! А сколько раз убивали Козаков варварскими

казнями за малейшую вину, умерщвляли даже детей! а сколько раз чинили ругательства

и насилия над женами и дочерьми нашими!... А как страдают посполитые под

вымыслами своих старост, дозорц и, особенно, жидов!.. Ослепленные подарками

арендаторов, владельцы отдали бедный народ жидам, не видя, что их мажут по телу

собственным салом; не так бы еще подданным было жалко, еслиб их обирал один пан,

а то какой-нибудь подлец жид обогащается, заводит по нескольку цугов лошадей,

выдумывает разные поборы, половщины 2), дуды 3), осыпь 4), мерочки сухия, плату с

жерновов, отнимает хутора наши. Но всего ужаснее преследуют веру нашу,

принуждают нас к унии, разоряют наши церкви, продают лендам утварь церковную,

ругаются над святынею и священниками, изгоняют архипастырей» 5). Так в то время

говорили на Украине и, конечно, в таком смысле говорили в этом собрании.

«Нет возможности терпеть долее; пора взяться за сабли; пора скинуть с себя ярмо

ляшское!» так восклицали старые козаки, жившие по границе Русской земли, поближе

к степям, подалее от панов, и оттого смелые.

Но те, которые встречали беспрестанно грозные лица панов, терпели оскорбления

от старост и своих начальников-шляхтичей,—те, которые привыкли бояться, чтоб

унылою поступью, мрачным взглядом не навлечь на себя побоев и даже смерти за

подозреваемое возмущение,—те не так горячо хватились за отчаянное предприятие.

«Взяться за оружие!—возражали они:—а где оно? Наши пушки побрали

коммиссары и начальники; с одними ружьями ничего не докажем польскому войску;

оно возит с собою пушки. Ляхи и прежде были вояки добрые, а теперь более

наловчились в военной справке. Мосци (то-есть дворяне) польские теперь не дерутся

между собою и на нашу сторону нельзя никого затянуть. Татар позвать? А сколько раз

мы их били? Теперь они питают к нам злобу».

«Правда ваша, сказал Хмельницкий, прежде уже переговоривший с теми, которые

знали о деле с Оссолинским:—явное дело, что против наших врагов мы само-собою

ничего не сделаем, особенно, когда во всех замках сидят польские коммиссары и

пристально глядят за нашими поступками, а к тому еще жолнерство зимует в нашем

краю. Скоро заметят наши затеи– сейчас и подавят нас: поэтому и нельзя нам

обойтись без чужого пособия. Я думаю, ни у кого нам нельзя просить помощи, кроме

москалей и татар: все другие соседи слабы, или скорее вступятся за поляков, чем за

нас. Наемное же войско держать у нас нет денег, да ведь и сила ненадежная! Сказал бы

я, просить москалей: они православные и, ради одной с нами веры,

Род ястребов и соколов.

*) Подать со скота.

3) Пошлины за крещение младенцев.

4) Взимание с измолотого хлеба.

5) Летоп.. Самов., 7.—Летоп. иовествов. о Мая. Росс., I, 102—104.

могли бы за нас вступиться; но их в недавнее время победили поляки. Потеряв

несколько городов, как-то: Смоленск и другие, они еще в силу не пришли; едва ли

можно будет их упросить. С татарами труднее сойтиться; мы их против себя

вооружили: то нападения делали, то отнимали добычу, захваченную ими в польских

землях. Да еслиб и можно было каким-нибудь образом поладить с ними, то все-таки

они поганые, а мы будем воевать против христианъ—и об этом надобно подумать!»

«Ты, пане Хмельницкий,—сказали козаки,—покажи только средство, как поладить с

татарами, а как узнаем, что это может статься, тогда и рассудим, грешно или нет

призывать пх на помощь».

«Если так вы говорите,—сказал Хмельницкий,—то я не стану скрывать от вас,

братья мои, что король наш, желая воевать с турком, собрал наемное войско; но так как

панство не захотело, то он его снова распустил, а теперь нас подговаривает сделать

поход на Турецкую землю, чтоб, когда в отплату пошлют турки на Польшу войско,

поляки, рады-не-рады, взялись бы за сабли. А чтоб вы этому верили, что оно есть так,

как я вам говорю, то вот вам королевская привилегия на постройку чаек для войны.

Нам дали и знамя, и булаву, и хотели меня поставить гетманом при свидетелях, которые

здесь, и могут поручиться, что я правду говорю. Я, однако, не принял гетманства,

потому что были другие старше меня, а частно, сам-собою, я не хотел ничего начинать.

Теперь же, как я был в Варшаве, то король сам мне говорил тоже, да прибавил еще, что

другого средства для нас нет, как самим защищать оружием права свои. По-моему,

братия, пока этот лист у нас в руках, то выбрать послов к татарам и объявить что

замышляет король, да и посоветовать им: пусть нам пособляют, коли хотят покоя; а не

согласятся, так мы им войну объявим; так им и скажем. Мне кажется, тут и думать

долго не о чем. Татары давно уж напали бы на поляков за то, что им не платится дань,

еслиб мы их не удерживали. А теперь пуще они раздражены против поляков за

недавний поход Конецпольскаго».

Когда Хмельницкий окончил речь свою, все в один голос закричали:

«Вот когда сам Бог подает нам случай отомстить наши обиды и поругания над

верою нашею! Чего-ж тут ждать? Чего у нас нет еще?... Поляки считают нас хуже

собак: пусть же и от нас узнают такую честь. Пан Хмельницкий советует нам самое

лучшее и самое легкое. Помоги ему, Господи Боже! Уж когда он не просил гетманской

чести, а король сам ему прислал, так, видно, это сделалось по Божьей воле: кто-ж

посмеет отнять ее у него? С этой минуты все мы охотно признаем тебя нашим

гетманом и хотим тебе служить чем можем: советом,, покорностью, .кровью. Просим

тебя, чтоб ты сам уговаривался с татарами лично, а не чрез послов: способнее тебя мы

никого не знаемъ».

Хмельницкий поблагодарил за доверие, но не принял гетманства, оставляя это до

будущего времени, когда он покажет на деле, что достоин начальствовать козаками х).

«Соединимся, братия, – сказал Хмельницкий, – восстанем за церковь и веру

православную, истребим ересь и напасти, восстановим золотую свободу

/) Histor. belli cos., 47—52.

145

и будем единодушны. Призывайте Козаков и всех земляков наших; я буду вашим

предводителем, потому что вы этого желаете. Надеюсь, что все козаиси, где бы они ни

были, пристанут к нам. Мы возложим упование на Всевышнего: он поможет нам!»

«Умрем друг за друга!—воскликнули одушевленные козаки,—отомстим за обиды

наши, защитим веру и церковь нашу, освободим от ярма братий наших! Соберемся,

начнем! поможет нам Всевышний!» ‘).

Современник Грондский сообщает, что заговорщиков ободрило, когда они узнали,

что замысел Хмельницкого не остался без благословения митрополита. Он не только

благословлял начинание, но угрожал клятвою тому, кто в таком деле не примет участия,

будучи в состоянии помогать рассудком иди оружием. Митрополит этот был не кто

иной, как знаменитый Петр Могила, уже скончавшийся 1 января 1647 года. Выть

может, Хмельницкий, чтоб козакам придать смелости, говорил тогда подобное на

умершего митрополита 2).

Но только-что Хмельницкий в первый раз объявил козакам о своем замысле,

неожиданное приключение чуть было не разрушило предприятия. Роман Пешта,

бывший на совещании, позавидовал первенству Хмельницкого и рассказал подробно

Конецпольскому о том, чтб происходит и затевается между козаками 3). Узнал об этом и

козацкий старшбй, и немедленно послал гонца к коронному гетману Потоцкому с

угрожающим известием о замыслах Хмельницкого. «Надлежит угасить огонь, пока он

не разгорелся», писал он. Потоцкий дал приказ немедленно схватить Хмельницкого, во

что бы ни стало, и посадить под стражу. Поручение возложено было на Кречовского,

переяславского полковника: он был из «благородной» фамилии и потому почитался

надежнейшим слугою панов 4).

Хмельницкий, потеряв приют, собирался ва Запорожье, а оттуда в Крым. Ему

нужны были деньги, и он продавал чтб у него оставалось, в том числе коня отличной

породы. Узнав об этом, Кречовский, посредством козака, хитро приманил его в село

Бужин 6), куда в то же время поспешил сам и пригласил Конецпольского. Хмельницкий

явился туда с своим конем на ярмарку, был пойман и представлен Конецпольскому и

козацкому коммиссару Шенбергу. На вопросы панов он отвечал ловко и с изумлением

отвергал всякое показание, ссылаясь на предстоявших Козаков. Эти козаки были его

соучастники и уверяли Конецпольского и Шемберга, что донос ложен, что они готовы

всем на свете поклясться за Хмельницкого. Сам Кречовский защищал Хмельницкого

ради кумовства, как говорит польский историк. Шемберг отдал Хмельницкого под

надзор Кречовскому, пока дадут знать коронному гетману °).

1)

Летоп. повеств. о Мал. Росс., 104.

2)

Engel. Gesch. d. Ukr., 138.

3) Annal. Polon. clim., I, 24.—Памяти, киевсв. комм., I, 3, 5.—Engels. Gesch. d. Ukr.,

140.

4)

Annal. Polon. clim., I, 24,—Летон. Велич., 28.—Wojna domowa. Ч. I, 61.

5)

Бузын или Букин в Чигиринском уезде, недалеко от Днепра.

6)

Annal. Polon. clim., I, 24—Lat. Jerl., 100.

H. КОСТОМАРОВ, КНИГА IY.

10

146

Вместо строгого надзора и сурового обращения, Кречовский начал обходиться с

своим пленником дружески, и чрез несколько дней Хмельницкий был свободен

навсегда....Один польский историк говорит, что Кречовский напился пьян, и

Хмельницкий воспользовался этим к побегу 4); другой говорит, что Кречовский был

тронут чувством кумовства, прежней приязни и красноречием Хмельницкого, и сам его

отпустил 2); третий—что Кречовский и прежде был с ним в соумышлении 3). Последнее

вероятнее: Кречовский, хоть и шляхтич, но русской веры, впоследствии был не

последним лицом в ряду поборников восстания.

Как бы то ни было, коронный гетман Потоцкий, получив донесение Шенберга,

прислал предписание казнить смертью Хмельницкого; но казнить было некого 4):

Хмельницкий с сыном своим, Тимофеем, убежал уже в Запорожскую Сич. По одним

сказаниям, бежавших соучастников с ним было не более тридцати; московский гонец

слышал в Польше, будто с ним из Украины бежало до трехсот 5). Запорожская Сич не

имела еще постоянного местопребывания, а как военный стан переходила с одного

Днепровского острова на другой. В то время она находилась на Микитином Роге.

Хмельницкий прибыл туда 11 декабря 1647 года 6).

На Запорожье вообще было пристанище тех, кому судьба не давала ужиться в

землях Речи-Посполитой. Там трудно было найти беглеца в извилинах днепровских

протоков, в островах от веков покрытых лесом. Но паны присматривали над

Запорожьем, и уже начали проникать в неведомые закоулки этой пустынной страны,

называемой вообще Низом. Гетман Конецпольский построил над порогами Кодак. В

самой Сиче ставилась залога (гарнизон), состоявшая не только из реестровых Козаков,

но из ляхов, находившихся под начальством своих офицеров. Это поддерживало

обыкновение запорожцев жить по сторонам. Большая часть их жила в уютных хуторах,

другие бродили Бог весть где; много их было и на Дону, и на Волге, и на Черноморском

побережье, несмотря на запрещение строить чайки.

Потоцкий, после бегства Хмельницкого в Сич, дал туда приказание поймать его.

Хмельницкому нельзя было оставаться в Сиче. Он бежал на Низ далее к Лиману;

залога погналась за ним. По известию современного московского гонца, в этой залоге

было пятьсот человек Козаков и триста ляхов. Он выслал к своим землякам,

находившимся в залоге, двух своих соучастников, которые говорили так: «Для чего вы

на своих идете? У нас идет дело не о себе, а о благочестивой вере христианской. Знайте

это. Богдан и мы не станем поднимать сабли на единоверных и единокровных

товарищей. Когда вы идете заодно с ляхами на благочестивую веру, так вы за это

отдадите Богу ответъ». Козаки возмутились. Ляхи бежали, из них некоторых догнали и

убили. Запорожье стало свободно 7).

*) Annal. Polon. Clim., I, 25.

2)

Bell, scyth. cosac.

3)

Wojna doni. Ч. I, 6.

4)

Latop. .7eri., 100.

5)

Акты Южн. и Зап. Рос., III, 280.

6)

Лет. Вел., I, 29.

7)

А. Южн. и Зап. Рос., III, 280.

147

Около Хмельницкого собралась сирома—отчаянные сорвиголовы. «Не трудно было

взволновать их,—говорит польский историк 1): как соловью пение, так им мятежи были

свойственны.

Хмельницкий изложил им беды свои и целого отечества.

«Поругана вера святая, – восклицал он, – у честных еиископов и иноков отнят

хлеб насущный; над священниками ругаются; униаты стоят с ножем над шеею; иезуиты

с бесчестием преследуют нашу веру отеческую. Над просьбами нашими сейм

поглумляется, отвечая нам поносным презрением к имени схизматиков. Нет ничего,

чего бы не решился с нами сделать дворянин. 1 что делает войско? Мало того, что

заедают наши безвинные головы: под предлогом укрощения непокорности ходят по

селам и часто целые местечки истребляют до-тла, как-будто замыслили истребить весь

род наш... В довершение всех мучительств, отдали нас в рабство проклятому роду

жидовскому! Смотрите на меня, писаря войска запорожского, старого козака: .я уже

ожидал отставки и покоя, а меня гонят, преследуют, только потому, что так хочется

тиранам; сына у меня варварски убили, жену посрамили, достояние отняли; лишили

даже походного коня и, напоследок, осудили на смерть. Нет для меня иной награды за

кровь, пролитую для их же пользы; ничего не остается для тела, покрытого ранами,

кроме невинной смерти под рукою палача. К вам уношу душу и тело: укройте меня,

старого товарища; защищайте самих себя, и вам то же угрожает!» 2). «Приймаемо тебе,

Хмельницкий пане, хлибом-солью и гцирим сердцемъ/»—кричали козаки 3).

Кошевой послал немедленно скликать запорожцев в Сич для важнаго

дела.

Разнеслась молва по хуторам: из лесов и ущелий прибегали в Сич беглые хлопы,

которые жили под названием лугарей, степовиков и гайдамак по берегам Днепра, Буга,

Самары, Конки, в землянках, одетые в звериные кожи, довольные скудною тетерею *),

но зато вольные, как ветер, по выражению их песен. Из Украины также прибежали

охотники.

«Что нового?» спрашивал Хмельницкий.

«Старшбй собирает Козаков на тебя, извещали его. Потоцкий идет с войском к

Черкасам; голова твоя оценена» 5).

Хмельницкий остерегался, чтоб поляки каким-нибудь образом не проникнули его

намерений и страшился польских шпионов; поэтому он распустил между запорожцами

вести, будто старшины намерены ограничить свои действия только отправкой

депутации к королю. Только кошевой и старшины запорожского коша да пришедшие с

Хмельницким козаки знали его истинные планы G).

Тогда он начал посылать папам письма и показывать в пих свое миролюбивое

расположение. Он писал к козацкому коммиссару Шембергу, как к своему прямому

начальнику по службе, что убежал единственно потому,

*) Bell, seyth. cosac.

2)

Annal. Polon. clim., 26.

3)

Pam. о dziejach i pismienn. Slow., I, 308.

4)

О козак. запорожск., 24.

5)

Ист. о през. бр.

6)

Лет. Велич., I, 34—44.

10*

148

что Чаплинский злоумышлял на жизнь его, и что козаки с Запорожья намерены

послать в Варшаву депутацию для испрошения законным образом королевской

привилегии, которая могла бы их защищать от самоуправства. Отклоняя всякую тень

подозрения, Хмельницкий просил коммиссара взять под свое покровительство

домашних слуг и какой-то домик его в Украине, до возвращения из Сичи 1).

Подобное обманчивое письмо отправлено было к коронному гетману.

«Я надеялся,—писал Хмельницкий по уверению Величка,—доживать век спокойно

и счастливо, осыпанный благодеяниями короля и Речи-Посполитой, как вдруг явился

враг моему счастью, Чаплинский, литовский подкидыш, польский пьяница, украинский

разбойник, который, находясь восемь лет на дозорстве у пана Конецпольского, многих

из братий наших погубил ложными доносами, который, если встретит где-нибудь

священника, не оставит его без того, чтоб не вырвать волос или бороды п добрым

порядком не посчитать ребер кием или обухомъ»... В заключение, Хмельницкий также

уверял, что ничего не хочет делать, только намерен послать депутацию в Варшаву 2).

Такое же письмо, если верить Величку, послано и к Конецпольскому: в нем

Хмельницкий коснулся и собственных выгод пана.

«Еслибъ—писал Хмельницкий—произведено было следствие, тогда открылось бы,

сколько Чаплинский покрал вашего панского достояния, и ваша вельможвость не

захотели бы иметь его не только дозорцею, но даже истопником или кучером 3).

Он писал, как говорит тот же летописец, и к Барабашу, и гораздо смелее:

«Так как ваша милость—выражался он – хранили королевскую привилегию между

плахтами жены своей, то за это войско запорожское считает вас достойным

начальствовать не над людьми, а над свиньями или над овцами» 4).

Памятники, помещенные в летописи Величка, иногда подложны, но эти письма

Хмельницкого имеют за собою более достоверности, потому что пз польских

источников мы знаем, что Хмельницкий, находясь в Сичи, вел сношения с панами 5).

Коронный гетман сначала было не хотел отвечать ему, надеясь увидеть скоро хлопа

на коле; однако, по совету некоторых панов, он послал в Запорожье ротмистра Ивана

Хмелецкого, знавшего, как выражался Потоцкий о нем, все козацкие «гуморы» 6).

Хмелецкий убеждал Хмельницкого оставить мятежные замыслы. «Уверяю честным

словом,—говорил он,—что волос не спадет с вашей головы».

«Я не мятежник, – отвечал Хмельницкий, – и замыслов никаких не имею, а бью

челом его милости краковскому пану: во-первых, чтоб он вы-

*) Лет. Велич., I, 34.

2)

Летоп. Велич., I, 36—41.

3)

Летоп. Велич., I, 41—43.

4)

Летоп. Велич., 1,32—33.

5)

Пам. киевск. кошг., I, 3, стр. 10, 21.

6)

Памяти, киевск. коми., I, 3, 11.

То же подтвержд. и летоп. Граб., стр. 40.

149

ступил с войском из Украины, во-вторых, чтоб он сменил с начальства над козаками

ляхов, которые теперь находятся на урядах, ибо ляху не следует старшинствовать над

козаками; а в-третьих, чтоб уничтожил постановления, обидные для Козаков, чтоб они

могли свободно пользоваться всеми правами, дарованными от короля и его

предшественников. А без того я тоже на волос не выйду отсюда» х).

Потоцкий не думал мириться с Хмельницким; он хотел только выманить его из

Запорозкья, чтоб потом казнить. Точно так же Хмельницкий, переговариваясь с панами,

старался единственно о том, чтоб выиграть время. Потоцкий извещал о своих

сношениях и короля и замечал, что Хмельницкий хочет такой вольности для Козаков,

чтоб им можно было ссорить РечьНосполитую с посторонними государствами и, при

случае, поднимать нечестивые руки на короля. Зная, что королю было бы желательно,

если бы козаки вышли в море на турок, Потоцкий показывал вид, что и сам бы этого

желал, но, по его мнению, это было несвоевременно: во-первых, еще нет достаточного

количества челнов, во-вторых, нужно было прежде усмирить и подчинить Козаков;

иначе, если они теперь пойдут на море,—писал исоронвый гетман,– то, ничего не

сделавши, воротятся и поднимут бунт, а турки, раздраженные за их набег, пойдут

войною на Польшу.

Свидание Хмельницкого с Хмелецким было не в Сичи, а на острове, называемом

Томаковский или Вуцкий. Хмельницкий разгласил между козаками, что он уедет туда,

как будто для корма лошадей. Только сичевые старшины знали истинное его

намерение. Обман был веден так искусно, что поляки, по известию возвратившагося

Хмелецкого, думали, что беглый писарь сидит с пятьюстами человек на острове,

оградись палисадом, и отлагали на дальнейшее время добывание его оттуда 2). Между

тем Хмельницкий, тотчас после свидания с польским депутатом, убежал в Крым 3).

На крымском престоле царствовал тогда воинственный Ислам-Гирей. Некогда он

был в плену семь лет у поляков и отпущен Владиславом.– «Мы тогда еще не знали,

что из него, выйдет современемъ», замечает польский историк *). Несколько лет он

проживал спокойно в Султании, в замке, построенном на Дарданельском проливе, но

потом брат его хан Могаммед-Гирей настоял, чтоб его заслали на Родос. Однако, скоро

после того, в 1644 г., Могаммед-Гирей, обвиненный в участии с Ислам-пашею,

казненным правителем Кафы, лишен был престола и сослан на Родос, откуда Ислам-

Гирей был взят и возведен на престол 5). С тех пор он царствовал в Крыму. В марте

1648 года прибыл Хмельницкий в Бахчисарай с сыном Тимофеем и знатнейшими

козаками, ушедшими с ним из Украины, и доложил о себе хану.

Хмельницкого поставили на квартире у одного армянина. Хан приказал честить и

угощать гостей, и так жил Хмельницкий неделю, цока наконец,

*) Памяти, киевск. коым., I. В, 11—19.

–’) Памяти, киевск. коми., I, 3, 19.

3)

Летои. Ве.тич., I, 44.—Hammer. V, 130.

4)

Belli, scyth. cos.

5)

Hammer. У, 342.

150

чрез мурз ханских, которых ему следовало задобрить, он получил позволение

приехать во дворец :).

Хмельницкий, знавший по-турецки, явился пред крымским повелителем.

«До сих пор,—говорит он,—мы были врагами вашими, но единственно оттого, что

находились под ярмом ляхов. Знай же, светлейший хан, что козаки воевали с тобою

поневоле, а всегда были и будут друзьями подвластного тебе народа. Мы теперь

решились низвергнуть постыдное польское иго, прервать с Ляхистаном всякое

соединение, предложить вам дружбу, вечный союз и готовность сражаться за

мусульманскую веру. Враги наши поляки – враги ваши; они презирают силу твою,

светлейший хан, отказываются платить тебе должную дань и еще подущают нас

нападать на мусульман; но да ведаешь, что мы поступаем искренно: мы извещаем тебя

о их замыслах и предлагаем тебе помогать нам против изменников и

клятвопреступниковъ» 2).

Хан ясно видел из открытой ецу привилегии, что король действительно замышляет

войну, но отвечал на первый раз Хмельницкому двусмысленными комплиментами.

Ислам-Гирей после того собрал совет из своих мурз.

«Козаки просят меня содействовать им против поляков, – говорил он,—но я боюсь,

не подослан ли Хмельницкий нарочно от короля к нам, чтобы обмануть татар,

выманить орду в поле и навести на готовое польское войско, которое могло бы

выгубить татар? Испытайте его».

Мурзы, испытывая Хмельницкого, передали ему опасения хана.

«Я готов присягнуть перед ханом, – сказал Хмельницкий,—что прошу помощи без

обмана и без хитрости. Если этого мало, я готов оставить его ханскому величеству

сына своего в залогъ».

Хан, услышав это, приказал явиться Хмельницкому к себе. Козак увидел себя

посреди многочисленного общества мурз и начальников крымских.

«Хмельницкий!—сказал хан:—если твое намерение искренно, поклянись на сабле

моей пред всеми нами.

Подали ханскую саблю. Хмельницкий поцеловал ее в сталь й, стоя в кругу мурз,

произнес такую клятву:

«Боже, всей видимой и невидимой твари Содетель! Ведатель помышлений

человеческих! клянусь тебе, чего ни потребую, чего ни попрошу у его ханской милости

–все буду делать без коварства и измены; и еслиб с моей стороны вышло что-нибудь

ко вреду его ханской милости, то допусти, Боже, чтоб этою саблею отделилась моя

голова от тела!»

«Мы теперь верим тебе», сказал хан, и подал Хмельницкому руку. Прочие мурзы

также давали козаку руки, в знак союза 3).

Однако ответ ханский относительно войны все еще не был решителен.

. «Поляки не платят мне дани,—это правда,—говорил Ислам-Гирей,– однако я еще

не могу начать войны, потому что дело не решено в Диване. Впрочем, кажется, в

Диване будет объявлена война. Начинайте вы, потом и я пойду и разорю всю Польшу.

Теперь же вы можете пригласить моего пере-

1)

Летол. Велич., I, 44.

2)

Wojny z Ottomanami. Collectanea, t. I, 200.

3)

Летол. Велич., I, 45.

151

конского мурзу Тугай-Вея; пусть он пойдет с вами на поляков 1). Позволив, таким

образом, своему мурзе идти на Польшу, хан отправил гонца к коронному гетману и к

князю Иеремии Вишневецкому, важнейшему из пограничных панов Речи-Поснолитой,

с уверениями в союзе 3).

Хмельницкий прожил несколько времени в Бахчисарае и хан оказывал

расположение ему и козакам. Когда наступил праздник Светлого Воскресения и козаки

начали, в знак торжества, по своему обычаю, палить из ружей, хан приказал узнать, чтд

это значит; мурзы донесли ему, что козаки празднуют свой байрам великий; тогда хан

приказал им выкатить три бочки вина, в знак милости, и послал пять быков и

пятнадцать баранов на обед. После праздника Пасхи Хмельницкий выехал из

Бахчисарая. Хан, на прощаньи,подарил ему черкесский панцырь, колчан, лук и стрелы,

розовый кафтан из златоглава, кунтуш темнозеленого французского сукна,

позолоченную саблю, и всем козакам выдал на дорогу мяса, хлеба и вина. Сын

Хмельницкого, Тимофей, остался заложником. Отец приказывал ему приглядываться к

восточпым обычаям и знакомиться с мурзами. Хан приглашал его к себе и ласкал 3);

однако татары не пропускали случая намекать ему и о тех разорениях, какие от

украинских Козаков терпели подданные хана, которых козацкий предводитель называл

своими братьями 4).

Тугай-Бей, мурза перекопский, принадлежал к тем сильным вассалам крымских

властелинов, которые, несмотря на произвол хана, считали себя в праве часто

поступать как им хочется 5). Этим непослушанием они нередко приносили пользу

самому хану. Случалось часто, что такие мурзы без воли хана пускались на разбои, а

ханы перед правительствами соседних стран отговаривались тем, что нападение

сделано без их согласия. Иногда ханы сами посылали их на грабежи, а потом

употребляли такия отговорки. Хан приказывал Тугай-Бею идти с Хмельницким, но не

объявлял формально войны Польше от своего имени, надеясь остаться в стороне, если

будет нужно. Тугай-Бей был наездник дикий, свирепый, привыкший к грабежу и войне.

Тогда, с четырьмя тысячами орды, он кочевал в степи, готовясь, как видно, с весною

пуститься в соседния польские области 6). Повидимому, трудно было расположить его в

пользу Козаков: козаки недавно бились с этою ордою. Но в предыдущем году в Крыму

был неурожай и падеж скота; в такпх обстоятельствах у татар война была

единственным исходом п потому приглашение Козаков было для них, как нельзя более

кстати 7).

«Вот как!—сказал мурза, когда прибыл к нему Хмельницкий:—недавно вы не

давали нам покоя, а теперь просите помощи! 8). Вы наши враги, да мы же должны

проливать за вас кровь!»

1)

Ист. о през. бр.—Engel. Gesch. d. Ukr., 142.

2)

Акты ИОжн. п Зап. Росс., III, 196.

3)

Летоп. Велич., I, 48.

4)

Истор. о през. бр.

5)

Кратк. опис. о козац. шалор. нар., 22.

6)

Bell, scytb. cosac., 10.—Краткое описание о козац. мал. нар.. 22.

7)

А. Южн. и Зап. Росс., ИП. 180.

8)

Истор. о през. бр.

152

Хмельницкий уверял его, что козаиш поступали так оттого, что были подданные

поляков, а сами они друзья татарам. Он обещал им большую добычу и довел до того,

что наездник решился . положиться на счастье и, вместе с Хмельницким, переправился

через Днепр в Кизикирмены *).

Приблизившись к Сиче, Хмельницкий поехал в кош, а татары остались на реке

Вузувлуке.

Кошевой, в отсутствии Хмельницкого, собрал огромное число запорожцев,

скрывавшихся по хуторам. Не зная в чем дело, они только что-то предчувствовали и с

нетерпением ожидали, чтб объявит кошевой. Пехота была в Сичи, а конница стояла по

лугам около Днепра. 18-го апреля, на закате солнца, Хмельницкий прибыл в Сич; с ним

было четыре татарина, которых представлял он войсковым старшинам, как свидетелей

ханской помощи.

В этот же вечер три раза ударили из пушек; на рассвете выстрелы повторились: то

был старый обычай в Запорожье давать знать, что в предстоящий день соберется рада.

По сигналу начали собираться в Сич козаки, сидя на конях. В полдень ударили

довбиши в котлы—так начиналось запорожское вече.

Рада, точно как вече в старину, отправлялась в сичевой крепости (то-есть граде, по

общеславянскому выражению), на майдане или площади. Стечение народа было столь

велико, что кошевой и атаманы увидели неудобство помещения и перевели собрание на

пространнейшее место, за крепость: там также был майдан, где собиралась рада в

случаях более важных. Кошевой был за Хмельницкого, изложил народу обиды,

терпимые украинцами от поляков, и объявил, что Хмельницкий ездил в Крым, что хан

обещал помогать козакам, что орда Тугай-Бея стоит наготове близ Сичи.

«Слава и честь Хмельницкому!;– восклицало собрание.—Мы, как стадо без

пастуха; пусть Хмельницкий будет нашим головою, а мы все, сколько нас тут есть, все

готовы идти против панов и помогать Хмельницкому до последнего дыхания».

Тогда кошевой послал писаря в скарбницу; принесли в собрание так называемые

клейноты: королевскую хоругвь, данную Владиславом, бунчук с позолоченным шаром,

позолоченную булаву с каменьями и серебряную войсковую печать.

Старшины, в присутствии всего запорожского товарищества, вручили

Хмельницкому эти знаки и признали его гетманом войска запорозкского.

Хмельницкий принял и, таким образом, стал законным начальником запорожского

товарищества; однако, он назывался еще не гетманом, а только старшим; он говорил,

что для полного освящения его достоинства нужно было признание городовыми

козаками.

Через несколько времени татары, которые стояли на дороге из Переволочны в Сич,

иривели к Хмельницкому девять человек, которые всем показались подозрительными.

На допросе они сказали, что гетман послал в Сич против Хмельницкого два отряда:

один водою, другой сухопутьем. Хмельницкий выступил с запорожцами и с

украинскими беглецами, которые уже

*) Истор. о презр. бр.

153

накопились на Низу в значительном числе, и с союзными татарами. Он повел за

собою и пленников, прикованных к пушке, потому что считал их польскими шпионами

х).

Теперь взглянем, чтб делалось в Украине.

Несколько времени было все тихо. Русские, с радостью слыша о восстании, вели

себя осторожно и только шопотом говорили о своих надеждах. Но когда начали ходить

между народом разные возмутительные воззвания, то кой-какие хмельные молодцы

стали отпускать угрозы на поляков. Жиды доносили об этом панам 2). Барабаш

известил коронного гетмана, что Хмельницкий на Запорожье собирает мятежническую

шайку и поэтому в Украине надобно опасаться восстания. Потоцкий уже научен был

прежними козацкими восстаниями. В начале нового года он приказал всем войскам,

какие стояли на зимних квартирах, немедленно собираться к Днепру, извещал русских

магнатов об опасности, приглашал их собирать надворные команды и поспешать к

нему для соединения 3). Потом он сам поехал в Украину, собрал кварцяных жолнеров и

стал в Черкасах. Присутствие поляков угасило малейшие признаки восстания;

поселяне показывали вид смирения; козаки говорили, что те, которые бежали к

Хмельницкому, изменники и что их следует казнить 4). Предводители, стоя в Черкасах,