Текст книги "Богдан Хмельницкий"

Автор книги: Николай Костомаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 67 страниц)

находиться при войсковых реестрах, дабы мы всегда помнили и о каре над нами, и о

милосердии его королевского величества и всей Речи-Посполитой. Писано в полной

раде под Боровицею накануне Рождества Христова лета Господня 1637 г. Богдан

Хмельницкий именем всего войска его королевской милости собственноручно с

приложением печати».

Это обязательство, написанное и, вероятно, сочиненное во свидетельство на

будущие времена, как в этом писании говорится, человеком, который, через

одиннадцать лет после того, на челе Козаков и русского народа нанес жесточайший

удар шляхетской Речи-Посполитой, действительно может оставаться на грядущие

времена свидетельством того, как лживы, бесплодны и бессильны всякие договоры,

постановления, законоположения, когда они составляются в разрез со всемогущею

логикою событий и ходом разрешения исторических задач. По отобрании присяги от

Козаков польный гетман намеревался провести первые дни праздника на месте, но в

тот же день вечером дали ему знать, что к, реке Ирклею подходит шайка мятежников на

помощь Павлюку под предводительством Кизима. Потоцкий счел нужным

предупредить его: в первый день рождественского праздника он отправил за Днепр

отряд в шесть тысяч с своим племянником. Ему приказано было узнать, как велики

силы Кизима, и если можно будет, то и расправиться с ним. Но Кизим успел узнать о

печальной судьбе Павлюка и повернул к Лубнам.

Молодой Потоцкий выступил 25-го числа, с ним отправились и реестровые. Козаки,

как будто с ними ничего не бывало, выступали в праздничном виде– играли на

свистелках, били в бубны, подле их начальника Ильяша Караимовича несли бунчук под

белым знаменем с двумя хвостами на рогатине. За ним и за молодым Потоцким 26-го

числа и сам польный гетман стал переправляться на левый берег Днепра. Реестровые,

отправившись быстро вперед, неожиданно для Потоцкого, поймали Кизима и привезли

его, скованного, к гетману. Вероятно, он был схвачен хитростью или выдан своими.

В последних числах декабря (н. с.) польный гетман с войском стоял у Переяславля.

Ильяш советовал идти на поднепровские слободы и разорить эти гнезда мятежа, но

Потоцкий отложил такое предприятие под тем предлогом, что прежде надобно было

испросить королевского разрешения на разорение целого края; притом же тогда

продолжалось, как до него доходили слухи, возмущение в верхних краях левобережной

Украины. Он отправился в свое староство Нежин. «По дороге,—писал он,—мои глаза

увидали ужасные следы грабежей и убийств; хлопство недавно лило кровь шляхетскую

и священническую: теперь испуганные поселяне, застигнутые приходом польскихъ

95

войск, выдавали мятежников, а вместе с ними возвращали святыни ограбленных

костелов и драгоценности, набранные в домах убитых шляхтичей». Когда уже Кизим

попался в плен, его сын, не зная об отцовской судьбе, с толпою хлопов ворвался в

Дубны, перерезал шляхетскую челядь князя Вишневецкого, сжег бернардинский

монастырь, изрубил монахов и разбросал собакам тела их. Но недолго тешился

молодец; через несколько дней после того он попался в плен и был закован вместе с

отцом. Следуя к Нежину, Потоцкий сажал мятежников на кол, так что вся дорога была

уставлена казненными, словно вехами. «Надобно навести на всех страх,–говорил

польный гетман,—десяток сотне, сотня тысяче пусть показывает примеръ». По

собственному его признанию, он затем только и ездил в Нежин, чтоб доставить себе

удовольствие повидать на кольях русских хлопов.

В Нежине несколько дней происходили казни. «Я из вас восковых сделаю!»—

кричал Потоцкий. «Если ты, пан-гетман, будешь отыскивать и казнить виновных, —

говорили ему русские, – то разом посади на кол все Поднеприе и Заднеприе».

Польный гетман расставил свое войско на левой стороне Днепра, поручил над ним

начальство племяннику, а сам уехал в Пруссию.

Проезжая через Киев, он приказал посадить на кол Кизима вместе с сыном на горе

Киселевке, перед стенами замка. Павлюк, Томиленко, Иван Злый и еще какие-то два

товарища доставлены были в оковах в Варшаву.

В феврале 1638 г. собрался сейм. Послы заявляли крайнее ожесточение против

Козаков и требовали стереть их с лица земли. Присвоение Павлюком старшинства не

только над козацким сословием, но и над всею Украиною поляки толковали так, что

этот мятежник покушался оторвать Украину от польской короны и сделаться самому

там государем, поэтому приговорили надеть ему на голову раскаленную железную

корону и дать в руки раскаленную железную палку в качестве царственного жезла или

скипетра. Кисель горячо заступался за жизнь преступников. «Они сдались

добровольно,– говорил он, – я поручился, что Речь-Посполитая дарует им лишь;

иначе они бы защищались до последней возможности. Если теперь, несмотря на мое

поручительство, их казнят, то это подорвет веру в слово не только поручителя, но и

доверителя, то-есть Речи-Посполитой». Протест Киселя не уважили. Но король

отменил комическую казнь, приготовленную Павлюку: ему и его сообщникам,

привезенным в Варшаву вместе с ним, отрубили головы и потом взоткнули их на колья.

Сейм определил, „что козаки за непослушание и частые возмущения должны потерять

свои привилегии, дарованные им прежними королями, а впоследствии следует

уничтожить их совершенно как сословие; но чтрбы слишком не раздражить русский

народ, ПОЛОЖИЛИ скрыть это намерение до времени и ограничиться на первый раз тем,

чтобы лишить Козаков права избирать себе начальников, а давать им начальствующих

лиц из преданных Речи-Посполитой людей и преимущественно из шляхты. Вместе с

тем решено овладеть Запорожьем и устроить там постоянную стороясу, дабы не

допустить сборов народа и для морских походов и для возмущения Украины.

Реестровых Козаков вообще

96

хотели поставить в круг строго определенных обязанностей – стеречь Низ Днепра

от чужих и своих; по очереди два полка на третий год должны стоять на Запорожье и

наблюдать, чтоб с юга татарские загоны не переправлялись через Днепр и не

вторгались в земли, принадлежащие Речи-Посполитой, а с севера своевольные хлопы

не проходили на Низ с намерением, составивши в днепровских лугах и камышах

полчища, назад идти в Украину и произвести там возмущение. Козаки должны были

находиться под властью коронного гетмана и состоять под непосредственным

начальством не выбранного старшбго, как прежде, а назначенного правительством

коммиссара. Чтоб остановить разлив козачества на всю Украину, положено очертить

козацкое местопребывание чрез сеймовых коммиссаров и впоследствии отнюдь не

допускать приписов новых земель к козадкому ведомству.

В это время требования Турции и крымского хана уничтожить Козаков до тла

располагали поляков и принимать суровые меры к обузданию Козаков, и сохранить их

на случай против той зке турецко-татарской силы, которая в них видела препятствие

своим завоевательным стремлениям. Турецкий император писал к польскому королю:

«Если вы теперь не уничтожите Козаков на днепровских островах и не истребите их

вовсе, то невозмозкно вам будет удерживать их набегов на наши счастливые владения,

а. потому знайте: отселе, если хоть один челн появится на Черном море, то это будет

нарушением мира и тогда все провинции и волости Речи-Посполитой будут обращены

в прахъ». Крымский хап поздравлял короля с победами над своевольными козаками, но

в то же время предостерегал, что рассеянные' польскими силами,они снова собираются

на днепровских островах и думают нападать на татар, а потому побузкдал короля, для

сохранения спокойствия и мира между поляками и татарами, истребить Козаков.

«Несправедливо будет, выражался он, если эти мятезкники начнут опять нарушать

между нами дружбу; наш татарский народ то и дело, что колет нам глаза этою дружбою

и жалуется на Козаков; поэтому, если хотите , с нами жить в согласии, то пусть вовсе не

будет ни одного козака на днепровских островах и присылайте нам упоминки; а если

бы у вас недоставало войска для истребления козачества, то извольте написать—по

мере надобности мы пришлем свое войско для уничтожения обоюдного нашего

неприятеля». Из этих отзывов поляки поняли, что мусульманские соседи Польши

боятся Козаков, а так как, при всей досаде на козацкое своеволие, поляки все-таки не

могли положиться на прочность друзкбы с мусульманами и козаки, в случае разрыва с

мусульманами, были для Польши очень полезны, то самые сильные требования

мусульманских держав об уничтожении Козаков побуждали поляков сохранять их

существование на окраине своего королевства до поры до времени, цр поставив их в

такое положение, в которомр им трудно было бы делать своевольные набеги на Турцию

и Крым и поднимать к восстанию русское население Украины.

Козаки отправили на сейм послов своих, Романа Половца, Иосифа Пашкевича и

Данила Пуловича с просьбою, в которой уверяли, что пристали к мятежникам поневоле

и просили возвратить им прежния права.

Им отвечали: «козаки своими последними поступками заслужили того г чтоб их

совершенно уничтожить, но король, по своему благодушию, оставляетъ

97

их существование; чтоб не возникли вперед своевольства и бунты, и чтоб злые

люди не находили способов вовлекать их в дурные предприятия, необходимым

оказывается дать войску запорожскому другую ординацию».

Вслед за послами, возвратившимися с таким зловещим ответом, прибыли в Украину

коммиссары и в половине февраля 1638 г. собрали вальную раду под Трехтемировым и

приказали козакам присягать, но не так, как это делалось прежде, что все разом

поднимали вверх пальц ы; каждый козак один за другим должен был выходить и

присягать за себя отдельно. Присягу давали они в том, что будут слушаться

правительств а, не станут ходить на море, не будут заводить чернечих рад, не осмелятс

я принимать никого в свое сословие и будут готовы укрощать своеволие хлопов, когда

только потребуется. По произведенному реестру оказалось, что под Кумейками пало

всего на всего шесть тысяч русских, и выбыло тысяча двест и реестровых: убылые

места не были пополнены; явно показалось, что поляки желают, чтоб Козаков было

поменьше. Объявили козакам, что дети убитых под Кумейками никогда не наследуют

звания отцов своих. Два козацких полка, образовавшиеся перед тем на левой стороне

Днепра, миргородский и яблоновский, были уничтожены. Чигиринский и

белоцерковский полки должны были отправляться с полковником Мелецким,

оставленным в звании коммиссара над козаками, на Запорожье, чтоб выгнать и вывесть

оттуда всех беглецов и оставаться на Запорожье в качестве сторожи. Объявлено

козакам, что о дальнейшем их устройстве на будущие времена будет учинено

постановление на сейме.

Полковник Мелецкий отправился с козаками на Запорожье. Прибыв ши туда уже во

второй половине марта, когда реки были в полном разливе, он послал к запорожцам

старших Козаков объявить им королевскую милость и требовал выдачи Скидана,

Чечуги и других зачинщиков бывшего восстания, убежавших из-под Боровицы. Но

запорожцы заковали присланных от Мелецкого Козаков и оставили на берегу Днепра

письменный ответ Мелецкому очень неутешительного содержания, как он выразился в

своем донесении. Мелецкий попытался-было действовать против них оружием, но

тотчас убедился, что это невозможно: реестровые неохотно шли против своих

единоземцев и некоторые из них тотчас же перешли к запорожцам. «Если бы,– писал

Мелецкий,—я не был очень осторожен, то меня непременно бы убили». Он поспешил

убраться из Запорожья.

Тогда запорожцы выбрали старшим полтавца Остранина, который во время

восстания Павлюка организовал для него шайку в Полтавщине. Немедленно отправили

универсалы по Украине, и сами вслед выступили из Запорожья туда же; атаман Гуня

отправил к крымскому султану Калге просьбу о помощи против поляков. Между тем

поляки, занявши войском своим левый берег Днепра, считали себя окончательными

победителями. «До сих пор,– говорили они,– обширные степи и захолустья Украины

были известны только козацким старшинам да полковникам; теперь их узнал калсдый

наш цюра (оруженосец); теперь в случае бунта войску не придется выступать в далекий

поход; войско всегда наготове, находясь посреди мятежной страны». Жолнеры делали

бесчинства выше меры и пределов; повсюду виднелись виселицы с трупами и колья со

взоткнутыми на них головами, въ

И. КОСТОМАРОВ, КНИГА IV.

98

городах и селах слышались стоны бичуемых до крови и старых и малых за то

единственно, что они русского рода; церкви того вероисповедания, во имя которого

русские поднимали оружие, предавались поруганию. От таких утеснений народ

толпами бежал в Московское Государство, где царь давал украинцам привольные земли

для поселения; другие бежали в Сич, а третьи кланялись поляку, по выражению

современника, как волк, упавший в яму, явно перед ними проклинали «дружину», а

втайне готовили своим братьям продовольствие и порох.

Весною, когда только стали одеваться зеленью леса, разнесся слух, что Остранин и

Скидан с запорожцами идут из Сичи в Украину: часть их ополчения плыла на лодках,

часть следовала сухопутьем. Украина заволновалась. В Нежине, где находилось главное

местопребывание оставленного начальником над войском, расположенным на левом

берегу Днепра, Станислава Потоцкого, русские начали с того, что ночью сняли с кольев

воткнутые головы своих братий и ушли к Остранину. Потоцкий пошел с коронными

войсками и реестровыми козаками, состоявшими под начальством Ильяша

Караимовича, наперерез Остранину. Восемьдесят человек реестровых были

поставлены на карауле близ Кременчуга. Остранин напал на них и истребил большую

часть: двадцать человек ушло. Кременчуг и прилежащие к нему слободы: Пива,

Максимовка, Черная Диброва и др. взбунтовались и пристали к Остранину. Усиливая

свое ополчение, Остранин дошел до Голтвы, при впадении Хорола в Псел, посреди

оврагов, болот и лесов: местность была удобна для защиты. Самый город, окруженный

оградой из частокола, заключал в средине замок, огражденный также кольями; с трех

сторон его защищала, река с утесистыми берегами; пространство от берега до

городской стены было изрезано рытвинами и водомоинами, покрытыми кустарником, и

только единственная дорога вела с моста на Пселе в ворота замка. Эту естественную

защиту козаки дополнили искусственными средствами, насыпав перед городского

оградою вал, пересекающий дорогу, ведущую с моста в ворота. С четвертой стороны,

посреди неровного лесистого местоположения, был протянут также высокий вал,

оберегаемый постоянно воинами; перед этим валом находились старые укрепления;

козаки обратили их в шанцы и поставили на них пушки. В довершение всего, на

высоких крышах городских строений сидели чародеи и чаровницы, которые должны

были смотреть в даль и чародейственными заклинаниями отводить по ветру

неприятельский огонь и выстрелы.

Поляки подступили к Голтве 5-го мая. Пехотинцы тотчас же насыпали вал от реки

до реки и устроили пред ним шанцы. Осмотрев местность, предводитель в тот же день,

перед вечером, приказал поставить мост на Пселе, отрядил два полка немецкой пехоты

и реестровых Козаков, чтоб захватить другой мост на Пселе по дороге, ведущей в

ворота замка. Но козаки сожгли этот мост и отбили реестровых с большим уроном; сам

предводитель последних, Ильяш, воротился раненый.

Сумерки прекратили дело. Ночью Потоцкий приказал поскорее делать мост,

заметив, что Голтва приступнее со стороны Псела. Козаки надеялись на реку и не

заботились здесь об искусственной защите, как на той стороне, которая не была

ограждена рекою. Потоцкий составил план окружить

99

Толтву с двух сторон: за реку послал немецкую пехоту, а остальных решился

повести на штурм прямо на вал. Козаки составили план также с двух сторон

предупредить нападение неприятеля. Остранин обратил одну часть войска в ту сторону,

где были немцы, а другой велел зайти в бок польскому войску, завалить пути

деревьями, колодами, накопать рытвин и, пробравшись ярами, стать в тылу поляков.

«Холопье коварство—как называет эти действия русских польский современный

дневник, – удалось лучше, чем благородные планы дворянъ». Мост еще не был

кончен, а уже рассветало. Из козацких шанцов грянули выстрелы; поляки отвечали им

также из своих пушек. Перестрелка разгоралась, а между тем на другой стороне

сильная толпа Козаков ринулась на немцев. Поляки хотели подать немцам помощь, но

увидели вокруг себя колоды, рытвины, и вдруг на них сзади бросились козаки. Все

польское войско спешило обратиться на этих Козаков, но козаки быстро ушли в яр, а

немцы, оставленные на произвол судьбы, погибли все до единого, «лучше решаясь,—

говорит современник,– пропасть, •чем сдаться». Поляки отступили. Потеря их была

очень велика: кроме двух немецких рот, совершенно истребленных, семь хоругвей

были разбиты; другие также потеряли много воинов. Окольский, описывая это

событие, удивляется, почему, при полной справедливости поляков в этой войне, Бог в

самом начале послал на них такую неудачу. «Я думаю,—.разсуждает он,—что Бог

устроил так для того, что многие из наших панов, живучи далеко от Украины, считали

войны с холопами неважными, называли Козаков панскими овчарами и мясниками и не

признавали славы тех, которые их побеждали; за то Бог нас и наказал; ибо хотя между

козаками нет ни сенаторов, ни князей, ни воевод, и хотя они холопы, однако такие

холопы, которые достойны быть Квинтами-Цинцинатами, если бы права contra plebejos

(против простого народа) не препятствовали имъ».

«Ляхи ушли постыдно,– говорил своим козакам Остранин,– и нам теперь лучше

всего двинуться за ними к Лубнам: там и шляхи есть, и товарищество надойдет, и

живность будет, и сбор людской, и оборона удобнее, чем здесь». Козаки вышли из-под

Голтвы и погнались за Потоцким. 14-го мая поляки остановились у Сулы под Лубнами.

Остранин ожидал успеха и озкивлял своих Козаков надеждою прибытия свежих сил.

Полковник Скидан, отправленный к Чернигову, должен был явиться с новонабранными

дружинами: из степей шел к Остраниву другой отряд под начальством Путивльца;

третий отряд вел к нему Сикирявый; четвертый, из-под Киева, Солома. Толпа русских,

вооруженных чем попало, сбегалась к Остранину из соседних селений. Мезкду тем,

надеясь, что если ему удалось раз справиться с поляками, то удастся и в другой,

Остранин предполагал, что свежие отряды явятся к нему во время битвы, и решился

еще раз отважиться на битву: двинувшись прямо к польскому стану, он стал против

него, готовый принять новое нападение. Козаки распрягли лошадей, прицепили колесо

к колесу и заиграли на трубах и бубнах. Поляки бросились на них. Сражение

открылось с обеих сторон густою стрельбою, потом поляки атаковали козацкий табор.

Достойно замечания, что в этот день в польском войске отважнее и пламеннее

действовали реестровые козаки, еще недавно под Кумейками бившиеся за веру и

родину против поляков вместе с темй,-

7*

100

которые теперь опять ополчились под тем же знаменем. Реестровые были закрыты

гуляй-городинами—деревянным забором на колесах. Битва длилась целый день;

русские защищались с неослабным мужеством до темной ночи. Поляки оставили

нападение с тем, чтоб возобновить его на другой день.

Но солнце не осветило для них козацкого табора. Остранин отступил перед

рассветом через болото.

Поляки послали за ним в погоню отряд под начальством Гамицкого, который верст

за пятнадцать от Лубен напал неожиданно на русский отряд Путивльца, Мурки и

Рипки, шедших на помощь к Остранину. Русские, по обычаю, оцепили свои возы,

подняв оглобли в виде копий, и составили из возов табор. Поляки развернулись перед

ними кругом, начали палить на них из орудий, а гусарские хоругви пробивали табор

своими налетами. Русские защищались упорно целый день до ночи, но у них не было

воды; они ожидали, что Остранин подаст им помощь, а Остранин не выручал их.

Сделалось в таборе волнение. Решили просить у поляков мира и послали к Потоцкому

какого-то Васильевича. «Хотя вы недостойны никакого милосердия, – отвечали им,—

но вам даруется жизнь; выдайте своих старшинъ». И козаки, говорят современники,

оплакали своего Путивльца и других: «нехай твоя голова за вси наши головы!—

говорили они:—прощай, наш господарю!» Они выдали предводителей и положили

оружие. Тогда, несмотря на данное Потоцким обещание сохранить жизнь положившим

оружие, жолнеры бросились на них и перебили всех до единого. Злоба против русских

была так велика, что тогда не считали священными никаких обязательств, давных им, и

современный дневник, описывая это событие, находит поступок поляков очень

уместным, потому что иначе мятежники увеличили бы число вооруженного народа.

Поляки продолжали стоять обозом под Лубнами и дожидались свежих сил из-за

Днепра. К ним, между прочим, должен был придти князь Иеремия Вишневецкий с

своим войском.

Тем временем Остранин дошел до Лохвицы, потом до Миргорода, набрал там

пороху, который для него изготовили, повернул к Лукомлго на Суле ниже Лубен верст

за двадцать пять и там стал обозом, сильно окопавшись. Его силы значительно

увеличивались: из слобод на Хороле, на Пселе прибегали к нему жители; Роменщина

доставила ему несколько тысяч хлопства. Он высылал из своего обоза отряды, чтобы

захватить на Днепре переправы и не допускать к полякам новых сил. Скидан

отправился к Переяславлю; русские истребили паромы и всякия перевозные снасти,

захватили на правом берегу Днепра Ржищев, Трехтемиров, Стайки и Триполье. Другой

отряд, под начальством Нестора Бардаченка, отправился к Киеву. Поляки узнали об

этом и послали туда же другим путем реестровых Козаков, под начальством Захария и

Залесского. В Киеве в то время было войско Лаща и татары князя Корецкого. Русские

стали рубить и жечь байдаки и челны на Днепре, но с одной стороны на них ударили

реестровые, с другой лащовщики; Бардаченко с своими молодцами засел-было на

острове у Чартории, но его вытеснили оттуда; он уплыл вниз по Днепру и стал

переправляться на левый берег.

Услышал об этом Остранин, перешел на другую сторону Сулы и стал на Слепороде,

болотистой речке, между Яблоновым и Лубнами. Онъ

101

ожидал Скидана, который должен был придти из-за Днепра со свежими силами и

порохом, и отправил отряд под начальством Сикирявого к польскому лагерю набрать

вестей, захватить лошадей и, если можно, зажечь Лубны. Но в это время, 27-го мая (8-

го июия), прибыл в обоз Потоцкого князь Вишневецкий, и поляки двинулись на

Остранина к Слепороду. Остранин, не допуская к себе неприятеля, ушел опять к

Лукомлю. Между тем Сикирявый, поглядевши около Лубен,. воротился назад к

Слепороду, думая, что Остранин еще там, и наткнулся на табор реестровых Козаков;,

он счел этот табор за свой и прямо в него въехал; увидевши, что это неприятели,

Сикирявый обратился назад; реестровые бросились на его отряд, разогнали его, а

самого Сикирявого взяли в плен. Окольский говорит, что он имел славу чародея,

умевшего заговаривать оружие, и его взяли на дубе, куда он влез. Подвергнутый

допросу, он дал такое сведение: «Остранин думает бежать в московскую землю; он уясе

отправил в Белгород жену и детей; из-под Лукомля он два раза покушался уйти, да

чернь его не пускала».

После взятия Сикирявого поляки напали на русский отряд, вероятно, тот самый,

который был у Сикирявого; он засел в пасеке; русские защищались отчаянно, отбили

нападения и в глазах поляков пошли к Остранину; но другой отряд, как говорят поляки,

человек в тысячу, не так легко отделался от них: они загнали его в болото, вытаскивали

оттуда руссских по одиночке и рубили головы.

Узнавши о погибели Сикирявого и об усилении польского войска, Остранин хотел-

было идти па восток к московской границе, но чернь требовала, чтоб он вел ее вниз к

Днепру, на другой берег, где надеялись увеличения сил своих от присоединения к ним

тамошних русских жителей. Поляки переправились через Сулу у Лукомля по мосту,

оставленному козаками, и погнались за Остраниным. 14-го июня они догнали его под

Жовниным, слободою князя Вишневецкого. После упорной битвы, продолжавшейся

целый день, уже в сумерки поляки прорвали, табор, отняли у русских четыре пушки и

много возов с продовольствием. Тогда Остранин с частью конницы переправился

вплавь через Сулу и бежал. Полковники Кудра и Роман Пешта сомкнули табор наскоро

и заключили в него три польские хоругви, которые туда вскочили, но Вишневецкий

ударил на табор, три раза был отбит, три раза возобновлял нападение, и напоследок

прорвал табор и освободил заключенные в средине козацкого табора хоругви,

успевшие выскочить оттуда с значительным, однако, уроном.

Военное поприще Остранина здесь кончилось. Едва ли неудача в битве была

причиною его бегства. Прежние его подвиги под Голтвою и под Лубнами не

показывают в нем человека трусливого десятка, да и теперь козаки вообще не падали

духом. Вероятно, внутренния несогласия были причиною этого. Вслед затем козаки

избрали предводителем Дмитра Томашевича-Гуню и, быть может, соперничество с

этим другим вождем удалило Остранина. Гуня, как извещает дневник Окольского, еще

в феврале из Запорожья сносился с крымским султаном Калгою и именовал себя

гетманом, но потом, как нам известно, гетманом стал называться Остранин, после

Остранина же опять Гуня. Эти обстоятельства побуждают догадываться, что в ко-

102

задком войске господствовали партии и раздоры, и партия Гуни прогнала теперь

Остранииа, так как весною партия Остранипа, назвавшагося гетманом послеГуни,

одержала верх над последним.

15-го июня Вишневецкий принялся штурмовать козацкий табор.

Тогда русские послали сказать полякам, чтоб им прежде всего выдали Ильяша

Каранмовича и шесть старшин начальников реестровых Козаков, возвратили пушки и

знамена, взятые под Кумейкаии, и утвердили старшинами тех, которых они сами

захотят, а потом уже обещались толковать о прочем. Поляки послали к ним для

переговоров хорунжого Дзика.

«Если вы хотите милости,—сказал Дзик,—то зачем так упорно бьетесь с коронным

войском?»

«Как вашу милость зовут?»–спросили козаки.

«Дзик!»—отвечал хорунжий.

«Иды-ж, Дзику,—сказали козаки,—и шчоб дзиковыня з тебе не було!»

Едва Дзик ушел на пушечный выстрел, как две тысячи выстрелов последовали за

ним на поляков. «Так-то,—замечает поляк-современник,– ни шляхетские титулы, ни

высокие достоинства, ни мысль об обширности владений панов не могли обуздать

холопьего упрямства, ополчившагося под предлогом вольности и сохранения жизни».

Козаки не думали унывать. Они дожидались с часу на час Скидана из-за Днепра и

вслед за ним других партий. Поляки также получили весть, что польный гетман разбил

партии мятежников на правой стороне Днепра, прибывшие к Киеву и, вместе с тем,

узнали о надеждах Козаков. Потоцкий и Вишневецкий, главные распорядители в

войске, отправили несколько хоругвей к Днепру, чтобы препятствовать приставать к

берегу русским партиям. Для этого достаточно было небольших отрядов, потому что,

стоя на берегу, поляки имели выгоды пред козаками, которые плыли но Днепру и

долягны были принимать выстрелы с берега. В то же время предводители решились

продолжать стычки с козаками в таборе, с надеждою взять его или, по крайней мере,

обессиливать до прихода польного. гетмана. Так шли дела до 20-го июня; поляки на

днепровских берегах всякий день уничтожали козацкия партии. Скидан, на которого

козаки полагали надежду, в сильной схватке с реестровыми был ранен, отправлен в

Нигирин и на пути попался в плен полякам; другие партии не доходили до табора: их

рассеевали, челны с запасами топили.

Наконец, козаки, услышав, что в польское войско скоро явится польный гетман и

приведет с собою свежее войско, нашли неудобным место, где они стояли; они ожидали

еще вспомогательных сил из-за Днепра: надобно было стать к реке поближе; козаки

снялись и в виду врагов двинулись на юг. Поляки напирали на них; козаки отбивались

от них искусно и храбро и шли оборонною рукою, как говорили тогда, к чести Гуни,

которому отдавали справедливость и неприятели. Так, наконец, они благополучно

дошли до устья Старицы, впадающей в Днепр. Здесь козаки поспешно окопались.

22-го июня вечером прибыл в польский обоз польный гетман с остальным

кварцяным войском. Он двинулсяза козаками и окружил нх табор, поставленный под

защитою болот и лесов. С тех нор много

103

дней не переставали стычки одна за другою. У поляков было больше средств, тогда

как козаки были отрезаны от сухопутья. По сторонам польские отряды нападали и

истребляли вооруженные толпы хлопов, спешивших на помощь осажденному русскому

войску, и не допускали в русский табор продовольствия. Русские терпели голод. Но

полякам также скоро стало несносно стоять над ними. По причине неурожая, уже

несколько лет поражавшего левобережную Украину, дороговизна была чрезвычайная;

был недостаток корма для лошадей и оттого много их пало; много жолнеров от плохой

пищи и беспрестанных трудов лежало больными, много было раненых. Эти

обстоятельства побудили польного гетмана написать к осажденным универсал: он им

предлагал милосердие, если они сдадутся.

15-го июля Гуня благодарил польного гетмана и, посылая своих послов, писал

между прочим так:

«Слезно и покорно просим вашу милость пана нашего милостивого оказать нам

милосердие и отпущение грехов, в которых мы были обвинены, а вместе просим и

того, чтоб нас оставили пользоваться древними нашими правами и вольностями,

дарованными нам от польских королей по силе кураковской коммиссии и

переяславской транзакции, дабы также, по совершившемся между нами примирении, с

нами не поступили так, как под Боровицею, чтоб не было измены и убийств, ибо хотя

мы сами там не были, но слыхали и видели множество членов, взоткнутых на колья в

разных украинских городах, чтб нам навеки памятно будет. По этой-то причине,

подвергая жизнь свою опасности, мы не прибегали к вашей милости; теперь же, когда

ваша милость прислали нам свое обещание, то мы просим покорно сжалиться над

нами: забудьте наши проступки, примите и введите нас в милость его величества в

таком же порядке для службы, как прежде было, и мы зкелаем оставаться без всякого

изменения прав наших и вольностей, а равным образом об успокоении нашей

греческой религии просим. А как нам сообщают, что ваша милость хотите нас оставить

в каком-то новом порядке, то мы просим объявить о том нашим посланцамъ».

Польный гетман, между тем, получил надежду на скорое прибытие свежих сил,

продовольствия и артиллерии с французским инженером Вопланом. Он объявил, что о

прежних правах речи нет, а козаки должны повиноваться конституции сеймовой. «Мы

не нарушаем ваших прав,—сказал Потоцкий,—но такова воля его величества и Речп-

Посполитой».

Несколько назначенных им коммиссаров приехали в козацкий табор со списком