Текст книги "Богдан Хмельницкий"

Автор книги: Николай Костомаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 54 (всего у книги 67 страниц)

в Киев митрополит Сильвестр Коссов, как мы уже видели, показал большую

холодность в обращении с великороссийскими чинами и долго не хотел посылать к

присяге царю шляхту, приказных и дворовых слуг своих, представляя, что король стал

бы мстить, узнавши, что киевский митрополит посылал своих слуг к присяге чужому

государю. После того, в марте назначенные в Киев царскими воеводами кн. Федор

Куракин и Волконский жаловались царю, что митрополит не дозволяет строить острога

на горе рядом с Софийским собором, на месте, отмеренном для этой цели в 820 саж.,

потому что эта земля издавна есть собственность Софийского собора, монастырей

Архангельского и Никольского и Десятинной церкви. Когда ему представляли, что

острог нужно построить для оберегания жителей и другого удобного места нет,

митрополит сказал: «оберегайте их от Киева верст за двадцать или далее, а я на этой

земле города строить не позволю». Ему сказали, если он и не позволит, то все-таки

острог будет построен. Тогда митрополит с запальчивостью сказал: «если будете

против моей воли строить городъ—я буду с вами биться». Царские воеводы заметили

неприличие такихъ

*) Рук. Ж. П. В. разнояз. № 63. 2) Истор. Мая. Росс., II, 6.

572

слов, напомнили о присяге царю. Митрополит сказал: «Гетман с войском

запорожским поддался под государеву высокую руку, а я со всем собором не посылал к

царю бить челом об этом. Мы, духовные, живем сами о себе, ни под чьею властию».

Воеводы заметили: «Ты прежде был под королевскою областью, а ныне стал под

государевою высокою рукою, а потому слушайся государева указа и нам в государевых

делах не чини никакой преки и раздора». – Митрополит на это замечание отвечал:

«Выл я под королевскою властью, а теперь буду под тою властью, под чьею велит Бог

быть. Вы только видите начало, подождите конца».

На такую выходку воеводы сказали: «Или ты, митрополит, ие боишься Бога, что так

говоришь? Видно ты великому государю добра никакого не хочешь как бы изменою!»

Митрополит разгорячился, стал говорить по-польски и воскликнул: «Почекайте,

почекайте! Скоро вам конец будетъ».—«Видим,– сказали воеводы, – видим от тебя,

митрополит, дурно и измену и скажем тебе напрямик: не слушаем твоего указа, а

слушаем указов своего государя и будем город ставить на том месте, где показано».

Воеводы с этими словами оставили митрополита и, вернувшись кт, себе, позвали

киевского наказного полковника Павла Яненка (правившего киевским полком за

отсутствием настоящего полковника Антона ЛСдановича, задержанного в Польше еще

в 1653 году), сотников киевского войта, бурмистров и нескольких мещан. Они

объявили, что митрополит не допускает строить острога на месте, указанном для такой

постройки, что митрополит говорит, будто он с гетманом и с козацкими полковниками

не был в единомыслии о подданстве московской державе и ничего о том не знал. Тогда

полковник и другие бывшие с ним у воевод лица отправились к митрополиту.

Воротившись от него, они сообщили воеводам, что митрополит изъявляет готовность

просить прощения за свою горячность в разговоре с воеводами. «За его досадные слова

к нам пусть его Бог простит,—сказали воеводы,—а вот как он говорил, что будет

биться с царскими людьми и иные непристойные слова, так этого утаить нельзя!» Они

послали обо всем донесение в Москву, а между тем, в Киеве стали строить острог на

прежде указанном месте. В Москве сочли, что до поры до времени нужно до известной

степени снисходить к непривычке новых царских подданных к своему положению и

послали в Киев воеводам царский указ объявить митрополиту, чтоб он не огорчался,

потому что вместо отобранной под постройку острога земли дана будет Софийскому

двору другая земля. Митрополит должен был поневоле смириться, но все-таки

продолжал относиться недружелюбно к царским воеводам; в следующем затем месяце

воеводы жаловались, что митрополит с ними не держит совета ни о каком деле. С своей

стороны царские воеводы начинали стеснять и духовную власть киевского

архипастыря. Так, митрополитъ' посылал игумена Златоверхомихайловского монастыря

Феодосия Василевича в Могилев, для отобрания после умершего нареченного епископа

церковных вещей, а в Слуцком монастыре этого Феодосия пригласили быть

архимандритом. Митрополит утвердил его в этом сане, но киевские воеводы объявили

Феодосию, чтоб он не смел ездить в Литву без государева указа. Вероятно

нерасположению митрополита следует приписать и то обстоятельство, что когда

получено было известие о победах, одержанных в Литве царем Алексеем Ми-

573

хайловичем и киевское духовенство должно было служить по этому поводу блого

дарственное молебствие, митрополит не был на таком молебствии, отговариваясь

болезнию, хотя и был принужден, когда ему в келии оффициально объявили о царском

торжестве, приказать в знамение радости палить из пушек в своем Софийском

монастыре. Перед Пасхою в том же году митрополит Сильвестр отправил тайно в

Варшаву двух чернецов сообщить королю, что православное духовенство вовсе не

хочет быть в соединении с московскими людьми и прежде никогда не изъявляло такого

желания, а теперь оно узнало, что Москва намерена их перекрещивать и онп желают

оставаться попрежнеиу под королевскою властью: пусть только король скорее пришлет

войско для их освобождения, а киевские жители постараются выгнать из Киева

московских людей. Тогда король вспомнил об одном греке, который был взят в плен на

берестечской битве. Звали его Иван Тафляры. Король приказал освободить его из-под

стражи, обласкал и поручил отправляться в Украину и распространять пять

королевских универсалов к войску запорожскому, в которых убеждали Козаков быть

верными Речи-Посполптой, так как уже их духовенство заявило желание быть под

королевской рукою.

Грек, получивши от польского короля этп универсалы, вместо того, чтоб их

распространять согласно королевскому указанию, вручил их Богдану Хмельницкому, а

потом отправился в Москву и там также сообщил о замыслах митрополита. Это

обстоятельство не повлекло однако за собою вредных последствий для митрополита. В

июле того же года Сильвестр Боссов испрашивал себе царского прощения за.

некоторые противности, но вместе с тем просил не давать веры клеветам,

распускаемым про него из ненависти. Гетман с своей стороны ходатайствовал за

митрополита и в письме к царю изображал его мужем святой жизни, много

потерпевшим за преданность православной восточной церкви. Тогда дело шло главным

образом о том, чтоб удержать малороссийскую церковь в давней зависимости от

константинопольского патриархата и чтоб ее не силовали подчиняться патриарху

московскому. Газом с ходатайством о митрополите гетман ходатайствовал пред царем и

о тогдашних архимандритах и игуменах, и в том числе о Феодосии Василевиче,

который и сам в своей челобитной оправдывался от злословия киевских воевод.

Вообще в Киевемалороссийские духовные сановники, люди, получившие высшее по

тому времени воспитание, с трудом могли сходиться с великороссиянами, которых

находили грубыми и невежественными. Впрочем, начальствовавшие в Киеве царские

служивые люди мало доверия встречали и от особ мирского звания. О киевском

наказном полковнике Павле Яненке царские воеводы писали к царю, что он

умышленно скрывает от них то, о чем доносит своему гетману. Кроме того, царские

воеводы писали, что в Киев нужно прислать поболее ратных людей «для шатости

черкасской». Выражаясь таким образом, они заявляли, что считают власть царскую

очень нетвердою в крае, так недавно, повидимому, добровольно подчинившемся

московской державех).

Но во все лето польское войско не начинало решительной войны. Оно не смело

идти на помощь к литовскому, потому что в таком случае Хмель-

!) Акты Южн. п Зап. Росс., X, 259, 387 390, 393, 399, 407, 431, 725, 751, 753, 774.

574

ницкий н Бутурлин, пользуясь беззащитностью южных пределов, могли

вторгнуться в королевство. Оно не начинало неприятельских действий в Украине,

потому что политика трудилась над приобретением союзников. Господари обязывались

действовать в пользу Польши и прислать вспомогательное войско; впрочем, Стефан в

то же время посылал мирные предложения и к Хмельницкому, а Хмельницкий, с своей

стороны, приглашал его принять покровительство московского царя и послать в

Москву бояр 1). По известию современника, господаря молдавского, у Хмельницкого в

Чигирине появился тогда Михаил, родственник валахского господаря, живший до того

времени при немецком императоре. Хмельницкий хотел отдать за него свою дочь, и, с

помощью валахского господаря Михайлова родственника, низвергнув молдавского

господаря, посадить вместо него своего зятя, а потом, с помощью Турции, которую

снова надеялся преклонить на свою сторону посредством обещаний подданства,

низвергнуть седмиградского князя и посадить на его место своего ската Лупула2). По

внушению Хмельницкого, московский государь послал к молдавскому господарю

Стефану и валахскому Матфею свои граматы, приглашавшие их содействовать

Хмельницкому и царю во имя единой веры. В грамате к Стефану говорилось: «когда

польский король Ян Казимир будет просить у тебя помощи на подданных наших

гетмана Богдана Хмельницкого и все войско запорожское, желая истребить истинные

христианские церкви и искоренить православную веру, ты, памятуя единую с нами

православную веру, ни в чем не помогай неприятелям нашим, которые всегда хотят

истребить нашу христианскую греческую веру и желают упадка наших церквей, но о

замыслах их давай знать нашему величеству, также бояр и воевод наших и Богдана

Хмельницкого гетмана войска запорожского о том уведомляй, а мы, великий государь,

обещаем тебе всегда нашу государскую милость». Но Стефан не был уверен, что

Московское Государство в борьбе с Польшею одержит верх, и потому отослал эту

грамату польскому королю в знак своей верности и признательности. Ян Казимир

извещал об этом седмиградского князя и заметил, что большая опасность грозит всем и

Турецкой империи в том числе, потому что русские соединяются под знаменем веры и

начинают уже возмущать своих единоверцев, турецких подданных: сербов, болгар и

греков а). Ракочи отвечал, что, к его удивлению, без всякого повода с его стороны,

Хмельницкий присылал к нему предложение возобновить дружбу 4). Ракочи так же

хитрил, как и молдавский господарь. Сам он как увидел, что над Польшей собирается

новая туча, предполагая что-нибудь для себя выиграть, обращался к Хмельницкому,

приписывал происшедшее несогласие дерзости сына Хмельницкого, напавшего

своевольно на Валахию, уверял, что звал Тимофея для переговоров, а Тимофей, вместо

ответа, начал неприязненные действия против седмиградских войск. Теперь

седмиградский князь просил забыть прошедшее и предлагал войску запорожскому свои

услуги 5).

’) Малоросс. переп., хран. в московск. оруж. палате, 17.

2)

Памяти, киевск. коми., III, 3, 82.

3)

Jak. Michalowsk. Xiega Pamietn.. 727.

4)

Рук. И. П. Б. Misc.' № 63.

5)

Малоросс. переп., хран. в московск. оруж. палате, 17.

575

Все—и господари, и Ракочи, и Хмельницкий—хитрили друг перед другом; все

обещали Хмельницкому союз и дружбу и в то же время дружили с его врагами. Только

возобновление союза Козаков с крымским царством сделалось невозможным после

соединения с великоруссами, которых крымцы почитали злейшими врагами.

Весною 1654 года польское правительство послало в Бахчисарай Яскульского

очернить пред новым ханом Хмельницкого, обличить его в сношении с москвитянами,

заклятыми врагами Крыма, побудить хана действовать вместе с поляками против

москвитян и Козаков и за то обещать деньги п подарки; а в доказательство того, что

Хмельницкий отдался московскому царю, Яскульский повез с собой копию универсала

козацкого гетмана к украинцам.

Приехав в Бахчисарай, Яскульский был позван к хану. Визирь, вероятно, принимая

во внимание важность положения своего хана и цечальное состояние Польши, которая

нуждалась в союзе с Крымом, не хотел-было давать ему ханского коня, на котором посо

> должен был ехать на аудиенцию.

«Наша вера, —говорил он, —не позволяет нам прислать коня».

«А наша вера, – возразил Яскульский, – не позволяет мне ехать на своем коне,

потому что мой конь исхудал, да притом, его величество король достоин такого

уважения от хана».

Поляк настоял на своем: ему дали коня. Потом визирь хотел-было заставить его, по

восточному обычаю, поцеловать полу своего платья. Яскульский воспротивился и

настоял на том, что ему позволили, по европейскому обычаю, поцеловать ханскую руку

‘).

После первой аудиенции заставили посла ждать в бездействии около трех недель. В

то время в Бахчисарае явились послы московские, венгерские от Ракочи и козацкие Все

предлагали свои услуги и искали расположения хана. Хмельницкий писал к хану:

«Если мы вошли в дружбу с Москвою, то это мы сделали, вспоминая советы вашей

ханской милости. Мы видели, что поляки отовсюду привлекают к себе людей против

нас; отчего же и нам не делать того же. Лучше нам иметь друзей в той стороне, которая

прилегает к Смоленску и другим королевским городам. Притом это сделалось не от

меня, а по воле целого войска. От договора под Каменцем ничего хорошего ве вышло;

король не утвердил для нас Зборовского договора, а ваши люди, между тем, причиняли

нам великия и нестерпимые кривды. -Наши посланцы намекнули перед вашим царским

величеством, будто Москва имела овладеть нами; такая у нас в прежнее время была

ведомость, но теперь о том уже нет никакой речи. Когда проявится у нас что-нибудь

новое по этой части, мы не замедлим уведомить о том вашу царскую милость. Покорно

просим вашу ханскую милость, не верьте тому, что на нас наговаривают. Наши враги

клевещут на нас, и сами под нами яму копают; Потоцкий с поляками, венграми и

волохами напал на нас, опустошил много местечек, перебил много народа. Слышно,

что и Радзивилл с литовским войском приближается к Любечу и Лоеву; поэтому, если

бы их войска стали более угрожать нам, то ваша ханская милость подайте нам помощь

по силе веч-

1)

Памяти, киевск. коми., Ш, 69—64.

576

ного договора. Мы будем обязаны отслуживать за это, помогая вам против ваших

неприятелей» *).

Крымцы понимали, что соседи давали большое значение тому положению, какое

принимал Крым в предстоящих смутных событиях. Хан созвал большой совет из

салтанов, мурз и аг. Все разделяли ненависть против Москвы; но некоторые мурзы,

испытавшие на себе щедрость Хмельницкого, восстали против союза с поляками.

«Пока у нас было побратимство с козаками, говорили они, мы наполняли Крым

польскими невольниками, а теперь чтб возьмем, воюя против Козаков за поляков?

Козаки бились за свободу, а нам доставался яссыр; не будет нам такой выгоды, когда

будем сражаться за поляков. Поляки люди гордые: ходят в богатых одеждах, в дорогих

шубах, в турецких сапогах: не станут они биться для нашей выгоды» 3).

Но вражда против москвитян заглушала такия представления. Выгоды Крыма

побуждали татар предпочесть в настоящее время союз с поляками; однако, они хотели

повести дело так, чтоб поляки им кланялись и просили их союза, а не они поляков.

Визирь призвал Яскульского и обходился с ним довольно сухо. Яскульский просил

отпустить польских пленников, захваченных в набеги. Визирь отговаривался, исчислял

различные прежния вины этих пленников против Крыма, наконец сказал решительно:

«Напрасно и говорить о том, чтб взято саблею!»

Яскульский коснулся татарских набегов, причинивших Польше опустошения;

визирь с гневом закричал:

«Как, гордецы! вы еще хотите приказывать хану? А знаете ли, что если хан

соединится с козаками и москвитянами—вся Польша погибнет!»

«Это в Божьей воле,—отвечал Яскульский, испугавшийся своих замечаний:—но я

сказал это не для того, чтоб приказывать его милости, хану, а чтоб показать вам

честность и правду нашу, за которые мы терпели от вас неприязненность».

«Козаки прислали к нам послов,—сказал визирь,—они просят союза с нами; они

говорят, что если обратились к москалям, то потому, что король не послал к ним ни

послов, ни граматы: надобно было вам удерживаться от войны с ними. Зачем сами их

затрогиваете?»

«Удивляюсь,—возразил Яскульский,—что вы придираетесь к тому, что его

королевское величество не посылал Хмельницкому ни послов, ни грамат. Приличнее

будет, если раб прежде поклонится своему господину. Видали ли вы, чтоб хан писал

письма к мятежникам, когда у вас был бунт?»

«Козаки.—сказал визирь,—говорят, что они послали к вам послом Антона, а вы его

задержали».

«Этому уже год,—отвечал Яскульский,—а после Жванецкого договора они не

присылали послов. Хмельницкий и себя самого и всю Украину отдал московскому

царю, и Москва в городах королевских и шляхетских поста-

*) Рук. И. П. Б. разнояз. Misc. № 63.

2)

Annal. Polon. Clim., I, 443.—Histor. Jan. Kaz., I, 198.

577

вляет свое начальство и берет доходы. А когда кто у кого что-нибудь отнимает, как

не защищать своего?»

«Видим, что козаки плуты,—сказал визирь.—Мы пошлем к ним своего посла

вместе с их послом и предложим, чтоб они покорились королю, возвратили бы

Украину, а сами шли бы с нами воевать москвитян. Если же этого не сделают, тогда

поднимем вместе с вами на них сабли».

Наконец визирь совершенно искренно выразился, сказав Яскульскому:

«Все сделаем только тогда, когда получим от вас упоминки».

Таким образом, на первый раз Яскульский не получил ничего, кроме обещаний, и

писал немедленно о 'необходимости скорее выслать денег как крымскому хану, так

равно и окружавшим его лицам. Каждый из них изъявлял готовность ходатайствовать

пред ханом с своей стороны, если получит польские злотые. Московские послы были

отправлены с отказом. Посланец Хмельницкого полковник Семен Савич выдержал от

хана упреки. «Зачем,—говорил ему хан,–Хмельницкий со всем войском запорожским

без нашего ведома оставил польского короля и поддался под руку московского

государя? Вон уже московский государь Смоленск, говорят, и другие города у

польского короля побрал, а ваши козаки посажали московских воевод у себя в городах,

а меня об этом не спрашивали?» «Польский король и поляки,—отвечал Савич,—не

устояли в правде по договору, города наши и в них церкви и дома жгут, людей

побивают. О Смоленске и других городах, будто взятых москвитянами, я не знаю

ничего, а в наших городах нет царских воевод, кроме одного Киева». По уверению

Яскульского, хан дал Савичу самую неприятную аудиенцию; на представление его он

несколько раз возражал ему:

«Лжешь, сякой-такой сын, холоп!» х).

Послы Хмельницкого были отправлены вместе с ханским послом, привезшим

гетману грамату, в которой хан изъявлял готовность сохранить прежнее братство с

козаками, но с тем, чтоб Хмельницкий отступил от московского царя, иначе грозил

соединиться с поляками, навести, сверх того, на Украину венгров, молдаван, волохов и

предать ее опустошению.

Хмельницкий отвечал ему:

«Мы не можем отступить от царя московского; мы помним, что Господь Бог строго

наказывает каждого за нарушение присяги. И потому, не ища никакого предлога к

нарушению мира, мы, полагаясь на свою справедливость, будем молиться Богу,

готовые умереть, отбивая от пределов своих всякого неприятеля. Всемогущий Творец

будет охранять справедливых и воздаст местью за несправедливость. А что ваша

ханская милость стращает нас венграми, молдаванами, волохами и великою силою

крымских войск, то мы полагаем надежду более на Бога, чем на огромность войск

московского царя и силу запорожского войска. Бог в одно мгновение поражает великия

войска, противящиеся Его святой воле. Вы нас вините, что мы государю московскому

поддались и московские ратные силы к нам на помощь идут, а отчего-ж вы ляхов не

вините за то, что не устояли в присяге, данной под Каменцем, и тотчас стали на наши

города находить войною, побили много нашихъ

*) Акты ИОжн. и Зап. Росс., X, 689.—Рук. И. П. Б. Misc. № 63.

И. КОСТОМАРОВ, КНИГА IV.

37

578

и старых и малых, да еще иноземцев соседей на нас подвигаютъ—немцев, венгров,

волохов, мультан, да и вас прельщают, чтоб вы на своей к нам присяге не устояли? Мы

ожидали, сообразно постановленному под Каменцем миру, привилегий на Зборовские

статьи, а ляхи, призвавши к себе против нас еще иноземцев, стали нас бить,

намереваясь до конца искоренить, и мы искали себе помощи—и вот великий государь,

царь московский, за нас заступился, не оставил нас православных таких же, как и он

сам, христиан, и за то мы и дети наши отнюдь на его государство рук поднимать ее

будем и вам против него помощи не дадим. Но с вами желаем быть попрежнему в

совете, а если вы с нами так же останетесь, то мы обещаем вам, что внизу Днепра и

Дона от Козаков ни один волос ваш не пропадет и вольно будет вашим людям кочевать

на полях наших без опасения. Если-ж вы нас не послушаетесь, то вольно вам так

делать, только уж немного вам доставаться будет лядского добра, когда с нами

размиритесь: не будете одеваться в дорогия сукна, а станете ходить в кожухах

попрежнему».

Так отношения к Крыму до поры до времени оставались неопределенными. Хан и

его мурзы сердились на Хмельницкого и Козаков, но еще не высказались

отъявленными врагами из недавних друзей и союзников, а Богдан Хмельницкий хотел

перед мусульманскими союзниками укрыть совершившееся уже подданство царю

московскому и представить дело так, как будто с Москвою заключен только друзкеский

союз против поляков, и то в крайнем случае, когда поляки, нарушая только-что

постановленный договор, не дают Украине покоя, и вынуждают поневоле искать

против них всяких союзников ‘).

Между тем, послы Речи-Посполитой – Бегановский и Ян Собеский поехали в

Царьград упрашивать турецкого визиря побуждать хана против Хмельницкого 2). В

день Пасхи польское посольство представлялось падишаху в числе двенадцати особ, на

которых по турецкому обычаю надели дорогие кафтаны. Турки объяснили, что их двор

оказывает большое внимание Польше: «не было примера,—говорили они,—чтобы

иноземное посольство в числе двенадцати человек представлялось нашему государю».

Удостоившись видеть падишаха в зале, увешанной и устланной драгоценными тканями

и наполненной благовониями, поляки были приглашены на аудиенцию к великому

визирю, сидевшему за круглым столом с Капудан-пашею и другими сановниками. «Мы

просим,—сказали поляки,—чтоб были посланы к крымскому хану эмиры с повелением

идти вместе с нашим королем на войну против москвитян. Крымский хан взял с нас за

то жалованье».—Как вы договорились под Жванцем?»—спросили их. -«Мы на том

условились,—отвечали поляки,– чтоб нам вместе воевать Москву».—«А на письме

есть у вас договор?» – спрашивал визирь.—«Мы вместо писем дали обоюдно

закладъ»,—сказали поляки.—«Так ли?».—допрашивали их недоверчиво турки

–«Головами своими ручаемся, что такъ»,—отвечали поляки,—«Хорошо,—сказал

визирь,—велю написать хану, и узнаю, а вы не спешите».

*) Памяти, киевск. коми., Ш, 3, 118,—Акты Южн. и Зап. Росс., X, 593.

2)

Annal-. Polon. Clim., I, 409.—Histor. Jan. Kaz., I, 179.

579

После того визирь отправил к хапу эмира узнать, действительно ли под Жванцем

состоялся договор воевать против Москвы, а поляки оставлены были в

Константинополе, до получения вести из Крыма. При них приезжали в турецкую

столицу козацкие и московские послы, и поляки с дс садою замечали, как мусульмане

радовались, что христианские народы ссорятся между собою и нуждаются в

благосклонности турецкого двора. Турки, как будто для того, чтобы дразнить поляков,

поместили вблизи них козацкого посла, но, однако, потом перевели его подалее по

просьбе огорченного этим польского посольства. «Мы, – говорили турки – будем

дермсаться той стороны, какую примет новый крымский ханъ» *)•

Ислама-Гирея уже нс стало на свете. Говорили, что украинская пленница, взятая в

его гарем, отравила его в отмщение за измену её отечеству. Подозревали даже здесь

козни Хмельницкаго2). Наследником Ислама сделался брат его Махмет-Гирей; он

поехал в Константинополь за утверждением в своем достоинстве и находился там во

время пребывания польских послов. Этот новый хан решил дело в пользу поляков. Он

объявил турецкому правительству, что действительно брат его заключил с поляками

договор и он сам, по примеру брата, пойдет за поляков против москвитян и Козаков.

Тогда верховный визирь объявил польскому посольству, что Турция дозволяет хану,

сообразно с заключенным договором, вместе с поляками воевать против москвитян 3).

Визирь уверял их, что еслиб поляки и прежде просили содействия турок, то не

испытали бы столько золъ4). Визирь видел, что Хмельницкий только обманывал Диван,

когда изъявлял желание поддать Украину Оттоманской Порте. Турция опасалась

возвышения Русской державы, и потому в то время легко было расположить ее к

Польше.

Новый хан отправил своего посла в Варшаву, и 13-го июня заключен был договор

на таких условиях: король обязывался давать каждогодно упоминки крымскому царю, а

крымский царь будет за ними посылать своих мурз в Каменец. За это крымский царь

обязывался со всею своею ордою помогать Польше против всякого неприятеля; и так

как московский царь, соединившись с козаками, вступил войною в польские пределы в

Белоруссию и Украину, то хан обязывался воевать против Козаков, москвитян и

мятежного русского хлопства 5).

Возвращаясь из Турции, в сентябре, хан близ Очакова встретил поляка Корыцкого,

посланного к нему от имени польских гетманов.

«Скажи своим гетманам,—сказал ему хан,—что я все сделаю для короля и Речи-

Посполитой, как поставил с ним в договоре брат мой» 6).

Возвратившись в Крым, он застал там снова явившагося Яскульского. Он приехал

за утверждением договора, заключенного ханским послом в Варшаве. На этот раз

крымцы дали полякам почувствовать, что татары

1)

Рук. И. И. Б. разнояз. Misc. 63.

2)

Annal. Polon. Clim., I, 407.

3)

Рук. И. П. Б. разнояз. Misc. № 63.

4)

Wojna dom. Ч. 4, 120.

5)

Рук. И. П. Б. разнояз. Misc. № 63.

6)

Памяти, киевск. коми.. III, 3, 82.

37*

580

сильнее поляков и последние более нуждаются в союзе, чем они. Польский

посланник просил отпустить заложников, которых дали поляки татарам под Жванцем,

так как между Польшею и Крымом уже заключен дружественный союз.

«Этого не будет,—сказал визирь,—вам нельзя доверять: вы слова своего не

держите».

«Его королевское величество,—сказал Яскульский,—уже присягнул в прочности

мира. Он не желает, чтоб они оставались здесь, и Речь-Посполитая не хочет тратиться

на их содержание; притом, родственники их беспрерывно осаждают короля просьбами

об их освобождении».

«Вам жаль заложников,—сказал визирь,—а мы не жалеем для вас нескольких тысяч

войска. Нет, скажу вам поистине: если я под Каменцем не позволил этого, когда мне за

шею дождь лил, так теперь подавно не позволю, потому что я весь сухъ».

«Присягою,—представлял поляк,—король и Речь-Посполитая более дали вам

ручательства дружбы, чем оставлением у вас заложников. Не надобно оскорблять его

величества. Разве наш король у вас без заложников не имеет веры. Все другие народы

верят слову нашего государя».

«Мы вам не верим,—сказал визирь,—и до тех пор не будем верить, пока наша

сабля, вместе с вашей, не омоется московскою и козадкою кровыо. Заложники будут

оставаться у нас до тех пор, пока на самом деле не останется того, о чем мы теперь

говорим на словах, пока наши беи не войдут в дружбу с вашими военачальниками».

«Упоминки, следуемые хану, уже в Каменце,—сказал Яскульский,—вы можете

прислать за ними. Его величество отпустил пленных татар и просит таюке вас

отпустить наших людей; вот он и прислал роспись имъ».

«На счет пленников,—сказал визирь,—я вам вот что скаясу: не думайте, чтоб мы

были себе так какие-нибудь людишки; за велсливость мы съумеем отплатить

веясливостыо».

Скоро после того наступил байрам, а после праздника татары день ото дня

откладывали утверждение договора. Поляк жаловался, что драгоценное время

пропадает, а силы татарские не приходят на помощь Польше. Визирь тянул дело с

поляками оттого, что тем временем пытался убедить Хмельницкого отступить от

Москвы. Крымцам не хотелось окончательно расссориться с козаками; и Турция была

того лсе мнения. Поляки, так долго в угодность мусульманским властям давившие

Козаков, не в силах были гнести их и удерлсивать от нападения; надобно было опять

подвергать прежним опасностям черноморские берега. Уже прошлою весною,

услыхавши, что крымский хан дружит с поляками и Турция также стала к ним

благосклонна, козаки плавали по Черному морю, грабили берега Крыма, нападали на

Измаил и Килию, где перебили не мало мусульманъ1), приставали к правому и к левому

побережью и опустошали окрестности Ерегли и Нальчика2), появлялись и за че-

') Jalc. MichaJowsk. Xi§ga Pamiijtn., 727. 2) Mammer. V, 601.

581

тыре мили от Константинополя: им там не посчастливилось; они вышли-было на

берег, в надежде иошарпать неверных, но турки окружили их и разбили: тридцать

Козаков взяли живьем и привезли в Константинополь, где их казнили самым

мучительным образом. Вслед за этим морским набегом можно было ожидать другого,

как случалось прежде: гораздо благоразумнее казалось ладить с этим воинственным

народом. Поэтому-то и крымское правительство пыталось не доходить до

окончательной вражды с козацким гетманом, и послало к нему Тохтамыш-агу с

предложением отстать от ненавистной для мусульман Москвы и воевать москалей

вместе с татарами и поляками. Хмельницкий 24 октября отписал визирю так: «Мы не

можем отступить от союза с Москвою, потому что ляхи затягивают на нас несколько

земель и вы сами этого не видите и пишете к нам неправду. Твоя милость был с нами

приятелем: не мы нарушаем присягу, а вы; Бог вам судья. Мы останемся в Украине и,

призвавши на помощь Бога, станем против вас обороняться. Неужели хорошо будет,

если вы с нами разорвете братство? Вы ели хлеб и соль с нами и были в покое.

Уговорите лучше хана оставаться с нами в вечном союзе. Мы на поляков не нападаем, а

они всяческими способами хотят нас искоренить. Да Бог им не поможет!»

Получив это письмо, крымское правительство рассудило, что нет возможности

поладить с Хмельницким, а оставлять его в соединении с Москвою опасно; для этого

оказалось нужным сдружиться с поляками.

Не прежде, как 18-го ноября, пригласили Яскульского к хану. Махмет-Гирей сказал:

«Брат мой Ислам заключил с вами союз и присягнул идти вместе с вами на каждого

неприятеля; то же делаю и я. Сообщи это брату моему королю польскому и всей Речи-

Посполитой».

Яскульский поблагодарил хана, а Махмет-Гирей, взявши в руки договор, сказал:

«По примеру всех монархов, отдаю тебе этот договор. В нем моя святая присяга на

вечные времена».

Яскульский просил, чтоб хан присягнул и также, чтобы его мурзы вместе с ним